ЗОЛОТЫЕ КОЛЕСА

 

 

Главный Каэнский тракт, он же Большой Рыбный Путь, мог по праву считаться одной из лучших дорог империи. Да и вообще каэнские дороги всегда содержались в отменном порядке. Именно рыба и дороги сделали Каэн тем, чем он был: богатым, мощным, процветающим рыбным портом. Отнюдь не только рыбным, конечно. Каэн был одним из крупнейших торговых городов империи. Именно туда со всех концов света свозили самые разнообразные пряности, и именно там из них составляли неповторимые смеси. В Каэне синтайский сладкий, кисло‑сладкий, ароматный и винный перец, горные камнецветки, водяника с хорэйских болот, песчаная полынь и многие другие травы теряли свое наименование и становились знаменитыми каэнскими пряностями. Розовый, белый, голубой, черный и золотистый каэнский жемчуг славился далеко за пределами империи. И неведомое коричневато‑серое тягучее вещество – добавь его в благовония, и они будут сохранять свой аромат в течение десятилетий, – добывали только в Каэне и больше нигде: каэнцы ревностно сохраняли свой секрет, и соглядатай из сопредельного королевства, попытавшийся его раскрыть, поплатился за свою попытку так страшно, что охоту разведывать тайну загадочного вещества у желающих отбило надолго. Словом, ныне Каэн даже и без рыбы оставался бы сказочно богатым городом. И все же процветание Каэна началось именно с рыбы.

В незапамятные времена, когда люди еще не отваживались выходить в море и добывали только речную рыбу, Каэн был скромной прибрежной деревушкой, совсем обычной и незначительной. Но люди, населявшие ее, не были ни обычными, ни незначительными. Река одаривала их рыбой, реку они называли другом, но море – море было их врагом, наглым, насмешливым и непокорным. Бывшие кочевники, давным‑давно осевшие у речного устья, они жаждали завоевать море, как когда‑то завоевали его берега, как подчинили себе реку. И после долгих и безуспешных усилий им это наконец удалось. Жители Каэна первыми вышли в море, первыми стали промышлять невиданную прежде рыбу, первыми стали торговать ею. Огромные бочки с живой рыбой отправлялись в столицу по реке. Потом землетрясение изогнуло русло реки, и Сад Мостов перестал быть столицей, но торговля сохранилась. Между Каэном и Садом Мостов, а потом и по направлению к новой столице пролегли великолепные дороги: чтобы довезти рыбу живой или хотя бы не протухшей, везти ее следует быстро, а быстрая езда возможна только по хорошей дороге. Каэнцы берегли и холили свои дороги, как степняк‑кочевник холит и лелеет любимого скакуна. За умышленную порчу дороги в Каэне полагалась смертная казнь, за неумышленную – пожизненные каторжные работы по ремонту дорог. И даже герб Каэна украшала широкая дорога, исходящая из отверстого рта огромной рыбы – покровительницы Каэна.

 

* * *

 

Кенету в своей глухой деревушке неоткуда было знать подробности истории Каэна. Но отношение каэнцев к своим дорогам было ему известно. Оно вошло в пословицы. Кенет не раз их слышал, даже не зная, что такое этот самый Каэн и где он находится. “Возится, как каэнец с дорогой”, “В Каэне чаще дорогу мостят, чем досыта едят”, и прочее, прочее, прочее. Пословица насчет частоты дорожных работ, кстати, отнюдь не была преувеличением: с точки зрения обычных горожан, каэнцы и впрямь ели не досыта. Несмотря на свое неимоверное богатство и долгие века мирной жизни, оседлые потомки воинов‑кочевников сохранили привычку к умеренности в еде. Они сделали уступку качеству пищи – деликатесы каэнской кухни славились повсеместно, – но не ее количеству. Питались в Каэне очень разнообразно, очень вкусно, очень изысканно. Но каэнского полного обеда из шести‑семи блюд жителю императорской столицы не хватило бы и червячка заморить в промежутке между третьим завтраком и обедом. А каэнцы при случае обходились после подобного обеда и вовсе без ужина и притом голодными себя не чувствовали. Пословица была права: в Каэне действительно чаще мостили дороги, чем набивали брюхо едой. Не всякий чужеземец смог бы прожить в Каэне и не быть прозванным обжорой. Для Кенета это не составило бы труда: он и забыл, когда съедал за один присест больше, чем было принято в этом странном городе. Но Кенет не направлялся в Каэн. Во всяком случае, пока не направлялся. Его интересовали каэнские дороги. Раз их мостят часто, то дорожные рабочие требуются почти постоянно. При небольшом везении он сможет наняться на дорожные работы и выполнить требование магического устава. А уж потом можно будет пойти в Каэн. Или еще куда‑нибудь.

Свой синий хайю вместе с узким воинским поясом Кенет заботливо уложил в дорожную сумку: незачем им пылиться и пачкаться на дорожных работах. Немного подумав, он отправил в сумку и рубашку, вышитую знаками‑оберегами, как предписано уставом. Это невестки старика знахаря постарались. А может, и он сам? На прощание старый знахарь, бывшие разбойники и благодарные деревенские жители едва не завалили его самыми разнообразными подарками. Прими их Кенет даже не все, а половину, и странствовать ему бы пришлось в крытой повозке. Он твердо решил отказаться от всех подарков, чтобы не обидеть никого из дарителей, но отвергнуть уставную одежду ученика мага у него духу не хватило. Ему удалось каким‑то образом отказаться от остальных даров, не оскорбив ничьих чувств, но вышитую рубашку Кенет все же принял и берег ее ничуть не меньше, чем свой синий воинский кафтан.

Без кафтана и рубашки Кенет являл собой зрелище хотя и редкостное, но отнюдь не необычное. Полуголый мускулистый парень с огромным деревянным мечом за спиной. Что ж, случается и такое. Ученику воина иной раз доводится зарабатывать отхожим промыслом. Уставы не воспрещают. А уж если учитель болен или ранен, так даже и поощряют. Воины‑ученики не так уж и редко грузили бочки, мостили дороги, вырезали узоры на деревянных шкатулочках или помогали в лавке приказчику, на что гильдии обычно смотрели сквозь пальцы. Не всем же так везет, как Кенету, который в подобных промыслах не нуждался и мог всецело посвятить себя изучению воинского ремесла. Аканэ видел в Кенете не только ученика, но и что‑то вроде младшего брата и не раз, как младшему брату, давал ему денег на расходы и напутствие поразвлечься. Однако Кенет был до городских развлечений не охотник и за исключением платы за обед во время вылазки в “Весенний рассвет” ни разу ни гроша не потратил. Лесная зимовка тоже не истощила его кошелька: никто и слышать не хотел о плате за ту невеликую толику еды, которой деревня единственно и смогла отблагодарить своего спасителя. Тем более не могло идти и речи о плате за еду после сражения с драконом: гордые перечники оскорбились бы до глубины души. Впервые в жизни Кенет располагал собственными наличными деньгами. В городе на такую сумму можно было прожить месяц‑другой, ни в чем себе не отказывая, а по деревенским меркам Кенет стал просто зажиточным человеком. Он мог выбирать себе работу, не торопясь: разрешение наместника Акейро позволяло ему заняться чем угодно, а деньги, подаренные учителем Аканэ, избавляли от необходимости хвататься за первый же подвернувшийся приработок. А решение наняться на дорожные работы давало ему возможность не притрагиваться покуда к деньгам Аканэ: они все еще вызывали у него некоторую неловкость, даже недоумение. При его более чем скромных запросах заработка дорожного рабочего должно было хватить Кенету на жизнь. Не всем будущим воинам так везет. Многие зарабатывают на кусок хлеба себе, а то и учителю тяжким трудом. Так что распорядитель дорожных работ вовсе не был удивлен, когда пред ним предстал обнаженный до пояса юноша с дорожной котомкой и громадным деревянным мечом. Не только этот меч изобличал в пришельце воина. Его гибкая мускулистая худоба без малейших признаков лишнего жира говорила сама за себя. Правда, обычно ему подобные даже на самых грязных работах не расстаются с синим воинским кафтаном, а этот парень полураздет… но, в конце‑то концов, разве это не его дело?

– Трамбовщика из вас, господин ученик воина, не выйдет, – сказал распорядитель, окидывая Кенета цепким взглядом знатока. – Силой вы не обижены, но для этой работы нужен детина дюжий, не вам чета.

С этим Кенет не мог не согласиться. Он уже видел трамбовщиков. Из самого хлипкого из них можно было бы выкроить трех таких, как Кенет.

– Притом же это еще уметь надо, – задумчиво продолжал распорядитель. – Месить и укладывать глину… тут тоже свои хитрости есть. Зря только глину испортите. Вот если щебенку дробить?.. На это вы в самый раз годитесь. Только платят дробильщикам не так уж много.

– Мне много и не надо, – возразил Кенет.

– Значит, дробить, – кивнул распорядитель. – Поди возьми свободную кирку вон у того лопоухого толстяка и иди к тем троим дробильщикам, они тебе все покажут. Да поживей поворачивайся, парень! Заснул, что ли? А ну шевелись!

Кенет побежал за киркой, посмеиваясь в душе над тем, как легко и непринужденно распорядитель перешел от обращения “господин ученик воина” к обращению “эй ты, парень”. Потом, когда Кенет отработает свое на починке Каэнского тракта и получит расчет, распорядитель снова станет его величать “господином учеником воина”. А если встретит Кенета в синем хайю с черным поясом, так даже и “уважаемым господином воином”. Но до тех пор Кенет будет для него только “эй ты, лежебока – как там тебя – а ну живей!". В отличие от большинства будущих воинов Кенета подобное обращение не унижало, а забавляло, и распорядитель, мстительно называющий на “ты” любого ученика воина, оказавшегося под его началом, при любом удобном и неудобном случае, достаточно быстро перестал шпынять Кенета. Не прошло и недели, как распорядитель признал, что парнишка нос не задирает, работник хороший, да и вообще не чета этим белоручкам, только и знающим, как мечом махать. Разумеется, он не перешел снова на “вы”, но больше не называл Кенета ни соней, ни лежебокой.

Его уважение досталось Кенету недешево. Труд воина легким не назовешь, но ежедневные, даже и изнурительные тренировки – одно дело, а тяжелая работа от восхода и до заката – совсем другое. За минувший год Кенет стал сильнее, выше ростом и выносливее, но от тяжелой работы отвык. После первого дня он так устал, что едва сумел заснуть: плечи болели, кожа горела, в голове гудело. Заснуть он все же ухитрился. Зато когда проснулся, разогнуться без посторонней помощи он смог еле‑еле. Второй день оказался еще тяжелее первого. К тому же осколком щебня Кенет едва не повредил глаз. Левое веко вспухло и время от времени подергивалось, словно Кенет любовно подмигивал собственной кирке.

И все же память тела хотя и прячется глубже, чем память ума, но восстанавливается быстрее. Тело Кенета хорошо помнило, что такое ежедневный труд, и старые привычки взяли свое. Через несколько дней движения Кенета утратили рваную торопливость. Они стали спокойными, точными и размеренными. Судорожная усталость больше не сводила мышцы в тугие комки боли, и Кенету перестало сниться по ночам, что из него тянут жилы заживо. Он больше не торопился – и все же работал куда быстрее, чем в первые дни. Распорядителю почти не приходилось его подгонять – разве что перед приездом высокого начальства. Но в течение двух дней, предшествовавших визиту начальства, распорядитель подгонял всех без исключения, в том числе и себя. Грядущая инспекция заставила его потерять голову. Он присутствовал при всех работах одновременно и даже сам брался за них: к приезду смотрителей все должно быть в безупречном порядке. Распорядитель словно ополоумел, и это никому не казалось странным. Слишком велика была награда за исправное ведение дорожных работ, слишком сурово наказание за нерадивость.

Привычный ритм работ нарушился. Суета и суматоха сводили на нет все, чего удавалось достичь сверхурочным трудом. Если где‑то недоставало пары рабочих рук, никто никого не ждал: кликали кого попало, отрывая от других работ.

– Эй, парень! – окликнули Кенета. – Живо хватай щебенку и тащи к развилке, там она уже вся вышла! Скорей!

Кенет быстро нагрузил тачку и бегом бросился, толкая ее перед собой, к тому месту, где от Главного Каэнского тракта отходила боковая дорога.

Там Кенета уже ждали. Под вопли “Быстрей! Быстрей!” он вывалил щебенку почти на бегу. Поднялось облако слепящей белой каменной пыли. Кенет невольно зажмурился: глаза сразу заслезились. Правой рукой волоча за собой тачку, а левой протирая глаза, Кенет брел почти наугад. Дорожные рабочие с проклятиями на устах едва успевали посторониться: некогда им было замечать молодого остолопа. Кенет уже почти добрался до своего рабочего места, когда прямо перед ним возник какой‑то человек. Кенет видел еще не очень хорошо, человека заметил в последнюю минуту и посторониться не успел. Он налетел на него с размаху и лишь тогда понял, что здесь что‑то не так: от одежды незнакомца исходил легкий, но несомненный аромат дорогих благовоний.

– Ой! – вскрикнул Кенет и с трудом проморгался.

Да, незнакомец явно не имел ничего общего с дорожными работами. Вид у него был величественный до невозможности – примерно как у Верховного Мага на деревенской лубочной картинке. Сияющая стальная седина окладистой бороды и ниспадающих на плечи волос, ослепительная чистота белого плаща и струящиеся мягкие складки длинных уставных одежд казались неуместными, почти нарочитыми в пыли и суматохе дорожных работ. Кенет застыдился: рядом с незнакомцем он незамедлительно почувствовал себя потным, грязным и неуклюжим. Он опустил взгляд – и заметил, какое громадное пятно он ухитрился посадить на великолепные одежды незнакомца, когда налетел на него.

– П‑простите, – только и смог выговорить Кенет.

– За что? – удивился незнакомец. – Ах, вы об этом? Какие, право, пустяки, юноша!

Незнакомец провел рукой над пятном, и оно исчезло. Плащ вновь засверкал девственно‑чистой белизной.

– Вот это да! – с облегчением выдохнул Кенет. Невольная оплошность сильно смутила его, и он порадовался, увидев, что ее последствия так легко исправить.

– Мелочь, – пренебрежительно махнул рукой незнакомец, – ерунда. Не понимаю, чему вы удивляетесь. Вы с вашим магическим талантом способны на большее.

Хоть и спешил Кенет, а поневоле остановился.

– Откуда вы взяли, что у меня есть талант? – настороженно спросил он.

– Простите, юноша, – улыбнулся незнакомец, – но я все‑таки маг и должен замечать такие вещи. А талант, подобный вашему… да его не только маг моего ранга, его деревенский знахарь не может не заметить.

Кенет глуповато улыбнулся в ответ. Ему и в голову не пришло, что незнакомец прав: иначе отчего бы старый маг прогнал его, не выслушав, а деревенский знахарь обходился с ним как со способным учеником, но не более того? И все же выслушивать комплименты всегда приятно. Или почти всегда. Кенета смущала благодарность, даже им и заслуженная, но иметь дело с лестью ему еще не приходилось, и он не только не мог противостоять ей, но не умел даже распознавать ее.

– А собственно, что мы стоим? – мягким, чуть удивленным голосом произнес маг в сверкающих одеждах. – Давайте присядем.

Он грациозно опустился на громадную сломанную трамбовку, и Кенет невольно последовал его примеру. Он был очарован – не в волшебном смысле этого слова, а в самом бытовом, житейском. Незнакомец не только был похож на мага с лубочной картинки его детства, но и вел себя так, как полагалось бы тому, лубочному, магу – важно, несуетливо, степенно. Когда Кенету только‑только сровнялось пять лет, в детских играх он неизменно бывал волшебником и неизменно старался вести себя в этой роли с подобной неторопливой величавостью. Об этих играх он напрочь забыл и ни за что бы не поверил, что манеры незнакомца пробудили где‑то в глубинах его сознания память о ярко раскрашенной картинке и его детских попытках важно шествовать по двору, завернувшись в старую нижнюю рубаху отца.

– Право же, юноша, вы меня удивляете, – с легкой грустью в голосе произнес маг. – На что вы растрачиваете годы вашей жизни?

– Вы о чем? – не понял Кенет.

– Вот об этом. – И маг широким плавным движением левой руки обвел дорогу, слаженно ухающих трамбовщиков, покрытые потом и пылью спины каменотесов, вязкую глину и усталые ноги месящих ее людей. – Чем вы здесь занимаетесь?

– Исполнением устава, – отрезал Кенет. – Прошу простить меня, но я тороплюсь.

Он порывисто встал и зашагал к оставленной им кирке. Непонятно почему, но он чувствовал себя задетым. Он двигался широким размашистым шагом, надеясь, что маг не последует за ним, а если и последует, так отстанет. К его вящей досаде, маг не отставал от него ни на шаг. Кенет закусил губу, но решил не обращать внимания на настырного волшебника, взял кирку и принялся сосредоточенно дробить камень, то и дело промахиваясь. Легко принять решение, но вот исполнить… Очень трудно потному полуголому юнцу сосредоточиться по‑настоящему на тяжелой и малопочтенной работе, когда рядом стоит благоуханный сверкающий маг и, склонив голову, с мягкой иронией во взоре наблюдает, как кирка раз за разом ударяет о камень.

– Устав, юноша, – это, конечно, хорошо, – с улыбкой произнес маг таким тоном, будто разговор ни на миг не прерывался. – Но придуман он был, чтобы обуздать нечестивые порывы к власти. Обычное искушение почти для всех начинающих магов. Одним словом, дешевка. Но вы ведь не стремитесь к власти.

– Нет, – коротко ответил Кенет. Изо всех сил саданув киркой по камню, он даже ухитрился не промазать.

– Тогда зачем вы тратите время и силы на исполнение устава? Он не про вас писан. Я вам даже больше скажу: такой человек, как вы, исполняя устав, совершает тягчайшее из всех возможных для волшебника преступлений.

– Это какое? – выпрямился Кенет.

– Преступление перед магией, – сурово ответил волшебник. – Вы тратите силы на починку какой‑то дороги, может, вы уже и выгребные ямы чистить нанимались? Ах нет? Весьма отрадно. Вы тратите время, которое могли бы отдать занятиям магией, на какую‑то совершенно недостойную вас суетную мышиную возню. Хотя… может, вы и впрямь считаете, что так надо? Что великий маг должен собственноручно вытаскивать навоз из‑под запаршивевшей коровы, а магия только для того и существует, чтоб лечить животы у сопливых грязных недоносков, когда они изволят обожраться незрелых слив?

– Н‑не знаю, – растерянно протянул Кенет. В голосе его собеседника звучала убежденность, а убежденность все еще заставляла юношу теряться. Деревенское почтение к возрасту и опыту вынуждало его в первую очередь задуматься, а прав ли он сам, и лишь во вторую – а прав ли его собеседник?

– А я знаю, – гневно отрезал маг. – Я в отличие от вас занимаюсь этим делом не год и не два. Лечить понос должен лекарь, а вывозить его последствия – золотарь.

На эту несомненную истину Кенету было нечего возразить.

– А зачем тогда нужна магия? – поинтересовался Кенет, вновь принимаясь за дело. Он и сам не знал, зачем продолжает дробить камень, но все же продолжал его дробить.

– Нужна! – сердито фыркнул маг. – Ваш вопрос достоин деревенского колдуна, который сгоняет тучи над своим огородом, потому что ему лень полить капусту, натаскав воды из колодца. И совершенно неуместен. Совершенно. Вы унижаете магию, сводя ее к пошлой общедоступной выгоде.

– Пользе, – уточнил Кенет.

– Пусть к пользе. Мало ли кто приносит пользу? Можно подумать, магии только и дела, что быть полезной. Совершенно ничтожное рассуждение.

– Почему? – робко спросил сбитый с толку Кенет. Как и любому юноше его возраста, ему очень не хотелось быть или даже выглядеть ничтожным.

– Потому что магия существует ради магии, – мягко улыбнулся волшебник. – Ради свободного полета магических сил, не скованных никакими условностями. Тем более такими, как ваша пресловутая польза.

Кенет лихорадочно искал возражений и не находил их. В самом деле, мало ли на свете таких вещей и явлений, которые не приносят ровным счетом никакой пользы. Кому полезен золотистый, шафраново‑желтый и розовый закат? Какая польза от захватывающей дух, поистине щемящей красоты Сада Мостов? Так почему же магия обязательно должна быть полезной?

Поглощенный своими рассуждениями, Кенет и не заметил, что к разговору внимательно прислушивается еще один человек. Впрочем, волшебник тоже отчего‑то не заметил его появления. Он взялся неизвестно откуда и подошел совершенно неслышно. Темно‑синий шелк его летней одежды, мягкий от частой стирки, казалось, тоже должен бы выглядеть неуместно в тучах каменной пыли – но не выглядел. Словно этот человек пребывает здесь по праву и был здесь всегда – как деревья, как дорога, как синева неба над головой. Именно поэтому ни волшебник, ни Кенет не замечали его, пока он не заговорил.

– Ты хорошо дробишь камень, – сказал незнакомец в синем. – По этой дороге будет легко идти.

Голос у незнакомца был низкий, одновременно глуховатый и раскатистый, как отзвуки дальнего грома. И Кенету внезапно почудилось, что где‑то там, за кольцом горизонта, собирается невидимая гроза. Ему часто доводилось за день, за полдня до грозы испытывать неясную смутную тоску. Незадолго до грозы тоска оставляла его, и лишь тогда он осознавал ее присутствие – когда оно заканчивалось. А потом шел дождь, и на сердце становилось спокойно и весело. Вот и теперь Кенет явственно ощутил, что незримые тиски разжимаются – да когда это они успели скрутить его с такой силой? И что это за сила?

Незнакомец перевел взгляд на мага, и Кенет внутренне напрягся. Он ждал, что волшебник возразит странному человеку в синем: ведь только что маг говорил о никчемности и ничтожности пользы, а новый собеседник о чем же толкует! Но маг молчал. Лубочная величавость слетела с него мгновенно. Осталась только лубочная неестественность. Кенет и представить себе не мог, чтобы живой человек мог выглядеть настолько ненастоящим. Как поддельный нефрит или яшма.

– Ступай прочь, – тихо и повелительно произнес человек в синем. – Не мешай мальчику работать.

И вновь маг не возразил ни единым словом, как если бы он был еще менее способен возразить незнакомцу, чем Кенет – ему самому. Он встал и медленно зашагал прочь, ступая все так же величественно – и донельзя нелепо.

Человек в синем посмотрел ему вслед и негромко рассмеялся. Кенет остолбенел: перед ним стоял человек, обычный человек в синих, часто стиранных шелках – но Кенету отчетливо представилось виденное им так недавно… незабытое… незабываемое… как летят с высокой снежной горы в брызгах солнечного света огромные золотые колеса.

Кенет судорожно вздохнул от изумления и как ребенок зачарованно уставился на незнакомца. Незнакомец усмехнулся и ответил ему не менее пристальным взглядом. И Кенет вновь вздохнул, различив в черных глазах незнакомца потаенный лилово‑золотой отблеск.

Трудно сказать, сколько времени простоял бы изумленный Кенет. Из оцепенения его вывел окрик распорядителя.

– Долго ты будешь столбом стоять, паршивец? Нашел время лясы точить!

– Простите, почтеннейший. – Незнакомец в синем остановил разъяренного распорядителя одним только взглядом. – Этот юноша – в каком‑то смысле мой родственник, и я обещал ему прислать на подмогу своего старшего сына, но тот несколько задержался. Я пришел только сказать, что мой сын все‑таки придет, и сейчас ухожу.

– Другое дело, – проворчал распорядитель. – Тогда можно. Только пусть ваш сын поторопится. Рабочих рук у нас не хватает, а к вечеру работа должна быть закончена.

– Странно, как это он раньше не заметил, что я отлыниваю, – пробормотал Кенет.

– Странно? – Незнакомец в синем усмехнулся. – Ты меня удивляешь, Повелитель Молний. Ничего странного тут нет, но поговорим мы об этом позже. Сейчас я пришлю к тебе своего сына, раз уж обещал. А вечером, после проверки дороги, постарайся получить расчет пораньше. Я буду тебя ждать на этом же месте.

Кенет молча кивнул. Незнакомец было простился с ним таким же молчаливым кивком, уже пошел было прочь, уже переступил через маленький, еле заметный ручеек, как вдруг досадливо взмахнул рукой и обернулся.

– Накидку забыл! – огорченно воскликнул он.

Кенет взглянул – у его ног лежала накидка из шелкового газа. Вероятно, она соскользнула с плеч незнакомца. Кенет поднял ее, перепрыгнул через ручеек и подал незнакомцу оброненную им накидку. Человек‑дракон улыбнулся, и в траве зашелестел невидимый дождь.

– Вечером, – повторил дракон. – На этом же месте.

Кенет не видел, куда он ушел. Не до того ему было. Его слишком занимали воспоминания о недавнем разговоре с настырным волшебником и мысли о предстоящей вечером новой встрече с драконом. Да и некогда ему было глядеть дракону вслед – надо было спешно наверстывать упущенное. Кенет вновь взялся за кирку и через мгновение забыл обо всем. Даже о том, что ручейка, который он торопливо перешагнул, на этом месте раньше не было.

 

* * *

 

Инсанна не смог бы ничего понять, даже окажись он в эту минуту рядом с Кенетом. Тем более издалека он ничего не понял. Он даже истинного тела дракона не был способен увидеть – мог ли он заподозрить дракона в том, кто его взору представлялся человеком?

Поначалу все шло хорошо. Инсанна так обрадовался, когда мальчишка все же не был убит в дорожной стычке, что его даже не обеспокоила утрата власти над убийцей. Подумаешь! Всего лишь воин. Искусный, конечно, но и только. Да таких, как он, у Инсанны двенадцать на дюжину. Вот уж кого заменить проще простого. А вот случись ему убить мальчишку – это была бы утрата невосполнимая. Досадно потерять то, чем владеешь. Обидно упустить изловленную добычу. Но упустить добычу еще не схваченную, потерять ее навсегда, не успев вкусить сладости своей безраздельной власти над пойманным, – боль почти непереносимая. Тем более если речь идет о такой добыче! Ведь сопляк расколдовал завороженного воина походя, от нечего делать. Стукнул его разок по голове, и все труды и старания Инсанны пошли прахом. Да, будущее приобретение Инсанны действительно обладает огромной ценностью.

И хорошо, что растреклятый певец ничего мальчишке толком не сказал. Вокруг да около ходил, а по сути ничего и не сказал. Это же хорошо, это просто замечательно! Если кто и сумел бы правильно распорядиться знаниями бродячего певца, так это мальчишка. И не страшно, что сопляк помог певцу укрыться от всевидящего взора Инсанны. Прячься, дурачок, прячься. Хоть по самые уши в землю закопайся. Хоть на дно морское нырни. Ты не сможешь не петь. А по твоим песням я тебя найду. И никто никогда не узнает, на самом ли деле ты проведал что‑нибудь опасное или только прикидываешься для пущей важности.

Конечно, маг, посланный для разговора с мальчишкой, изрядно замешкался. Но даже Инсанна не назвал бы его промах непростительным. Кому же в голову придет искать мага такой неслыханной мощи на дорожных работах! Чтоб до такого додуматься, надо сначала совершенно ополоуметь. Жаль, что невозможно связаться с посланцем, не прервав наблюдения над мальчишкой. А прерывать наблюдение Инсанне очень не хотелось.

Ага, вот и добрался посланец до своей цели! Наконец‑то. Инсанна изо дня в день только и видел, как его подопечный киркой машет, и его уже слегка мутило от этого зрелища. Вот… вот они заговорили… садятся… продолжают разговор… нет, мальчишка встает… уходит… уходит!.. нет, все же продолжает слушать… очень хорошо!

Тогда, в “Весеннем рассвете”, Инсанна увидел Кенета впервые. С тех пор прошло достаточно времени, чтобы Инсанна успел полностью изучить его ненавистное упрямое лицо, каждую его черточку, каждый прищур, каждую смену выражения. Инсанна пристально следил за Кенетом и затрепетал от восторга, разглядев на его лице тень сомнения. Вот и хорошо, вот и…

Откуда взялся этот человек в синем? Кто он? Зачем он здесь? Почему маг молчит? Почему… нет, этого быть не может! Почему он уходит?!

Инсанна разжал стиснутые кулаки и перевел дыхание. Уходит его посланец – так и что с того? Маг совершенно прав. Подобные разговоры не для посторонних ушей. Это даже хорошо, что разговор их прерван. Тем вернее мальчишка запомнит уже сказанное. Тем более нетерпеливо будет дожидаться новой беседы.

И тут у самых ног мальчишки насмешливо блеснула вода. Мальчишка перепрыгнул через ручеек, и видение исчезло. На мгновение Инсанну обступила темнота, и в ней тускло мерцали красные кольца. Словно мрак с силой вдавил его глаза внутрь.

Ушел! Ушел, мерзавец! Опять поиздевался вволю – и опять ушел! Подразнил Инсанну, даже с посланцем его поговорил честь по чести, даже притворился, что начинает сомневаться, – а потом все‑таки переступил через воду.

Но как он быстро раскусил собеседника!

Это уже не шутка. Мальчишка действительно силен да вдобавок еще и хитер и не по годам проницателен. И до следующей серьезной работы или магической битвы, до тех пор, пока его сила вновь не даст о себе знать, сопляк для Инсанны невидим. И натворить за время своей невидимости он может многое. Не довольно ли сопляк погулял на свободе? До сих пор Инсанна только следил за ним. Похоже, настала пора браться за него всерьез. Легко сказать. Сначала его еще найти надо.

И все же рано ты радуешься, змееныш! От магической слежки ты себя обезопасил, что правда, то правда. Но почему бы не препоручить твою драгоценную особу заботам уже не магов, а обычных людей? Где это сказано, что один маг непременно обязан выслеживать другого только самолично и только с помощью магии? И так на тебя больно много времени потрачено, недоносок. Будто у Инсанны других дел и вовсе нет.

Решено. Именно этими другими делами Инсанна и будет заниматься. А мальчишку пускай отыщут люди. Они это умеют. И отыщут, и схватят, и препроводят куда следует. Если приказ отдать правильно, с умом… отыщут, даже не сомневайся. Ты невидим только для меня – но не для них.

 

* * *

 

Старшему сыну дракона было на вид года на два побольше, чем Кенету. Высокий плечистый парень, на диво ловкий и сноровистый. Кенет не успел спросить, как его зовут, а потом не получилось: незадолго до окончания работ он куда‑то исчез. Кенет даже не заметил, когда именно. И никто не заметил. Работали не разгибая спины: всем казалось, что не успеют закончить вовремя. Когда солнце перевалило далеко за полдень, Кенету почудилось, что у него звенит в ушах. Потом он понял, что для звона в ушах звук слишком мелодичен. А еще чуть погодя Кенет уловил не только мелодию, но и слова.

Сын дракона тихонько напевал старинную любовную песенку, незамысловатую, но забавную. Кенет песенку знал. В ней пелось о пятилетнем мальчике, который сам, без сватов и родителей, отправился сватать свою соседку‑ровесницу. Кенет даже знал, о ком была сложена песенка. К слову сказать, его малолетние герои настояли на помолвке, в положенный срок поженились, и брак их оказался на редкость удачным. Кенет даже улыбнулся, вспомнив, как счастливо сложилась их жизнь, и неожиданно для себя подхватил песню.

Через несколько минут пели все. Еще недавно изнемогавшие трамбовщики – кто бы мог поверить! – припустили бегом. Месильщики глины заводили одну песню за другой. Начинали утром работу с отчаянием, с остервенением, а заканчивали под взрывы дружного хохота. И среди смеха и песен никто не заметил, что парень, который запел самым первым, исчез куда‑то.

Работа была закончена за час до срока.

Распорядитель метался вдоль всего участка дороги, бледный от неожиданного счастья, но молчал, чтобы не сглазить удачу. Никто и не пытался с ним заговорить, никто не просил расчета. Все знали: до приезда проверяющих – нельзя. Дурная примета.

Когда тени деревьев потеряли четкость очертаний, расплываясь в еще легких, невесомо‑прозрачных сумерках, распорядитель внезапно побледнел еще сильнее, вздохнул, судорожно выпрямился и расправил плечи, поднял левую руку и сделал ею троекратный знак защиты от всяческого зла. Смех и шутки дорожных рабочих затихли мгновенно. Все повскакали на ноги и выстроились вдоль дороги. Недоумевающий Кенет последовал общему примеру. Недоумение его продлилось недолго. Вскоре и он услышал то, что изнемогающий от напряженного ожидания распорядитель расслышал первым. Звук нарастал очень быстро.

Сначала на Кенета надвинулся тяжелый дробный звон, словно пьяные колокола пошли вприскачку. Следом за звоном из‑за поворота вылетела тяжелая конница. Фиолетово лоснились мощные черные крупы лошадей, сумеречный розовый отсвет ложился на боевые доспехи всадников. Кенет смотрел, затаив дыхание: такого он отродясь не видывал. Военный парад? Здесь? Откуда? Зачем?

Не успел затихнуть гул подкованных копыт, как дорогу сотряс свинцовый гул. Он стлался вдоль земли, и казалось, не по дороге, а по самому этому гулу с икающим грохотом мчатся боевые колесницы.

– Зачем это? – шепотом спросил Кенет стоящего рядом огромного трамбовщика, потом повторил вопрос уже вполголоса, потом еще раз, громко.

– Деревня, – сплюнул трамбовщик, не отрывая взгляда от дороги. – Это же проверка едет. Проверяют дорогу на прочность. Погоди, это еще не все.

За колесницами следовало несколько человек. Они то и дело нагибались к дороге, а один так и полз на карачках.

– Что, деревня, глазища повылупил? – выдохнул трамбовщик. – Сейчас еще интереснее будет.

Снова раздался дробный рокот, на сей раз мягкий и нестройный. Ему вторил многоголосый мальчишеский визг. На дороге вновь появились кони – на сей раз неоседланные. На передних конях, пригнувшись к самой холке, сидели мальчишки‑пастухи и молотили пятками бока своих скакунов, отчаянно вопя и завывая, размахивая в воздухе пастушескими бичами и просто длинными ветками.

Трамбовщик, к изумлению Кенета, вперил в это веселое зрелище тоскливый взор, беззвучно шевеля губами – видимо, читал молитву.

После звона подков, грохота колесниц и стука копыт некованых коней топот сотни босых ног казался особенно тихим. До смешного тихим – словно лягушки шлепают по мокрой траве. Молодые воины и мальчишки‑ученики бежали медленно. Лица их были суровы и сосредоточенны, словно у дорожной развилки их ждал если и не смертный бой, то уж серьезная выволочка от начальства – несомненно.

– Теперь – все, – тоскливо произнес трамбовщик; провожая взглядом босых бегунов. – Теперь все прошли. Сейчас им только ноги и копыта осмотрят, тогда нам все и скажут.

Кенет сообразил, зачем нужны были на дороге вольные табунные кони, чьи копыта не знали подков и ступали лишь по мягкой луговой траве; понял, зачем бежали босиком воины. Если тяжелая конница с колесницами испытывала дорогу на прочность, то бегуны и вольные кони проверяли качество дороги: не собьются ли копыта, не поранит ли бегун босые ноги?

Молчание длилось недолго. Проверяющие вернулись на дорогу. Толпа сначала затаила дыхание, а потом разразилась приветственными криками еще раньше, чем проверяющие успели сказать хоть слово: по выражению их лиц люди отлично поняли, что это будет за слово.

Мучительно бледный трясущийся распорядитель выступил вперед. Проверяющие подошли к нему и остановились. А потом медленно, не пренебрегая ни одним движением, что предписывал обычай, отдали ему глубокий земной поклон. Распорядитель ответил им поясным поклоном, пошатнулся и свалился на руки двух каменотесов.

Трамбовщик издал могучее ликующее мычание, подпрыгнул и заключил в объятия четырех человек разом, в том числе и Кенета.

Земной поклон означал наивысшее возможное качество дорожных работ. Ни единой щербинки, ни одного отлетевшего камешка, ни одной поцарапанной ноги. Шелковый путь – вот как это называется. За такую работу платят втрое да еще выставляют бесплатное угощение, и не по обычным каэнским меркам, а со всей возможной щедростью. Что останется после пира, сожгут назавтра на походных жертвенниках и пеплом осыплют дорогу, чтоб она насытилась перед тем, как начнет свою службу.

Памятуя о предстоящей ему встрече с драконом, Кенет не воспользовался даровым угощением. Он наскоро ополоснулся из ведра, оделся, расчесал свои влажные темные волосы, скрепил их заколкой, взял котомку и меч и отправился за расчетом.

Пока он собирался, вечер сменился ночью. Вокруг замелькали факелы и костры. Кенет шагал из света в тьму, из тьмы на свет, то и дело заслоняя глаза ладонью. Не он один бродил вдоль дороги в поисках распорядителя, но Кенету повезло больше других – он столкнулся с распорядителем, что называется, нос к носу.

– Расчет хотите получить, господин воин? – блаженно улыбаясь, спросил распорядитель. – Извольте. Сейчас вот и сосчитаем.

Он повлек Кенета за собой. Кенет шел и посмеивался в душе: вот он уже опять и “господин воин”.

– Милости прошу, господин воин. – Распорядитель сноровисто отсчитал положенную Кенету долю, а затем прибавил еще столько же. – А это господину вашему родственнику. Поет он, ничего не скажешь, просто замечательно. Без его песен нам бы в срок не управиться. Так уж вы передайте ему… как его, кстати, по имени?

Кенет замялся: он ведь не успел спросить драконова сына, как его зовут.

– Аори, – ответил распорядителю вместо Кенета человек‑дракон. – Его зовут Аори. Премного вам благодарен, господин распорядитель, но плату вы моему остолопу выделили не по справедливости большую. Ему полагается расчет только за полдня работы и ни на грош больше.

Он взял из второй доли две крупные серебряные монеты и одну мелкую, первую долю пододвинул Кенету.

– Пойдем, – сказал он.

Кенет ссыпал свои деньги в кошелек, раскланялся с распорядителем и пошел за драконом. Вослед ему неслось неистовое: “Счастливого пути, господин во‑о‑ин!”

Дракон негромко засмеялся, и перед глазами Кенета золотые колеса засияли ярче факелов.

– Почему вы… почему? – начал Кенет.

– Вы? – улыбнулся дракон. – Какой между нами может быть этикет, Повелитель Молний? Среди равных это не принято.

Кенет жарко покраснел.

– Почему вы… ты… заговорил со мной?

– Ты сделал добро одному из нас, – ответил дракон. – Мы добра не забываем. Собственно говоря, мы вообще ничего не забываем.

Тропинка свернула к лесу. Позади горели и чадили факелы, раздавались восторженные крики. Впереди была влажная спокойная темная тишина. Ветер почти не колыхал листья над головой. По мере того как ветви все тесней смыкались, закрывая собой лунный диск и мерцание звезд, Кенету становилось все легче разговаривать со своим собеседником. Днем, на дороге, все чувства говорили ему, что перед ним дракон, а зрение властно лгало: нет, человек! В обступившей Кенета лесной тьме зрение больше не мешало ему. Он почти не видел своего спутника, но тем более ясно ощущал, что рядом с ним идет дракон.

– Разве он тебе рассказывал? – спросил Кенет.

– Он? Ах, ты о моем сородиче? Нет, я его не встречал.

– А откуда ты тогда знаешь? – удивился Кенет.

– Драконий дар просто так не дается, – прошелестел в лесной траве невидимый дождь.

– Но я не получал никакого дара, – еще больше удивился Кенет.

– Ты его всего лишь не видел, – ответила влажная темнота, – а это совсем другое дело. Драконий дар невидим для людей. Его можем видеть только мы. И маги – кроме тех, кому он предназначен. Обладатель драконьего дара не может увидеть его никогда, будь он хоть самым великим волшебником.

– А какой у меня дар? – с любопытством спросил Кенет.

– Тот, который тебе нужнее всего, – усмехнулся в проеме листвы звездный свет. – Драконы не делают бесполезных подарков.

– А все‑таки? – упорствовал Кенет.

Огромное золотое колесо вобрало в себя весь ночной лес, дрогнуло и угасло.

– Почаще переступай через текучую воду. Лучше всего по нескольку раз в день. Пусть это войдет у тебя в привычку. Стоит тебе перешагнуть через воду, и ты невидим для любого мага, который вознамерится за тобой понаблюдать. Я потому и заставил тебя переступить через ручей хитростью, что за тобой присматривали. Теперь тебя не видят и не слышат, и я могу сказать тебе о твоем даре.

Присматривали! Конечно, Кенет не мог всерьез надеяться, что могущественный маг оставит его в покое. Но он и не предполагал, что слежка окажется столь настойчивой.

– Инсанна! – невольно воскликнул он.

– Тебе лучше знать, кто за тобой присматривает, – пожал плечами лес, и листья тихо зашелестели.

– Так, значит, тот волшебник на дороге, – понял Кенет, – это человек Инсанны?

– Вполне возможно.

– Да… похоже на то, очень похоже, – вслух размышлял Кенет. – Разговоры у него… странные такие. Вроде он меня обманул… а вроде и нет. Я так и не понял, где же он сказал неправду.

Дракон ответил не сразу.

– Собственно, нигде, – вздохнула листва. – В его словах не было лжи. Но ты прав, Повелитель Молний. Он тебя действительно обманул.

– Каким образом?

Лес шумно пригнулся и выпрямился.

– Самая гнусная ложь – это ложь с помощью правды. Ложь была не в том, что он сказал, а в том, как он это сказал, кому, а главное – зачем.

– Не понимаю, – признался Кенет.

– Потом поймешь.

Некоторое время они шли молча. Кенет не слышал шагов своего спутника – да и можно ли расслышать, как движется туча? – но постоянно ощущал его присутствие. Шум листвы становился все явственней, все громче.

– Куда ты теперь собираешься направиться? – после долгого молчания спросил дракон.

– Не знаю, – ответил Кенет. – В столицу мне идти неохота. В горы, наверное, подамся.

– В горы, – задумчиво промурлыкал гром. – Послушайся старого дракона, Повелитель Молний. Не ходи в горы. Не время еще. Иди в Каэн. Тебя там ждут.

– Кто? – изумился Кенет. – Я же там никого не знаю.

– Понятия не имею, – ответил дракон. – Новые друзья. Неприятности. Добрые дела. Ты там нужен.

– Но кому? – не отставал Кенет.

– Точнее сказать не могу, – отрезала короткая сизая молния. – Я дракон, а не гадальщик.

– Не обижайся, – засмеялся Кенет. – Я ведь так, к слову спросил. Ладно. Каэн – так Каэн.

– Хорошо, – прошелестела трава. – Тогда идем. В Каэн ты войдешь с другой стороны. Сначала я тебе хочу кое‑что показать.

Кенет покладисто последовал за драконом. Шум листвы становился все громче и громче.

– Ночи сейчас короткие, – невпопад сказал дракон. – Это хорошо.

Кенет не стал спрашивать, что такого хорошего увидел дракон в коротких ночах. Он шел, смутно начиная различать темные стволы на фоне светлеющего неба и тропинку под ногами. А потом, разом, лес оборвался. Но шелест листвы не затих. Он заполнил собой все небо – или то, что представилось Кенету небом.

Сначала Кенету показалось, что рассвет начинается у самых его ног. Огромный рассвет – синий, яблочно‑зеленый, белесый, розовый и бледно‑золотой, и больше ничего, кроме рассвета. Потом Кенет различил линию, рассекавшую рассвет пополам. Потом понял, что линия эта – горизонт, и ниже горизонта – не небо, а вода. Кенет никогда не видел столько воды сразу и вдобавок без берегов. Ему показалось, что вся эта чудовищная масса воды стоит стеной, даже нависает над ним, и он невольно отшатнулся и вскинул руки, чтобы защитить голову, когда стена воды обрушится на него. Но тут среди синевы мелькнула темным пятном лодка, и наваждение рассеялось. С беззвучным грохотом водяная стена легла наземь и растянулась до горизонта.

– Вот это и называется море, – довольно засмеялся дракон. Золотые колеса дрогнули и обрушились в рассвет. Кенет прерывисто вздохнул.

– Тебе понравился рассвет на дюнах? – улыбнулся дракон и поправил складки на шелковом рукаве.

– Ты тут живешь? – хрипло спросил Кенет. Глаза юноши сияли, щеки пылали от восторга.

– Нет. Только когда хочу вспомнить юность, – снова улыбнулся дракон. – Люди не могут жить в воде, а я ведь женат. У меня и имя есть, как у человека, – Хараи. Пойдем ко мне. Отдохнешь, переночуешь. А уже потом можно и в Каэн.

– Странное дело, – сказал Кенет, спускаясь вслед за драконом по мягкому песку, – в уставе для магов сказано, что зверь‑дракон – это что‑то очень нехорошее…

– Так ведь не дракон, Повелитель Молний, – ответил ему Хараи, – а “зверь‑дракон”. Это не одно и то же.

– А какая разница?

– Зверь‑дракон – это тот, кто перестал быть драконом. Так же, как Инсанна перестал быть человеком.