рефераты конспекты курсовые дипломные лекции шпоры

Реферат Курсовая Конспект

Горбунов и Горчаков

Горбунов и Горчаков - раздел Литература, Иосиф Бродский. Стихотворения и поэмы (основное собрание) I. Горбунов И Горчаков "ну, Что Тебе Приснилось, Горбунов?" "да, ...

I. Горбунов и Горчаков "Ну, что тебе приснилось, Горбунов?" "Да, собственно, лисички". "Снова?" "Снова". "Ха-ха, ты насмешил меня, нет слов". "А я не вижу ничего смешного. Врач говорит: основа всех основ -- нормальный сон". "Да ничего дурного я не хотел... хоть сон того, не нов". "А что попишешь, если нет иного?" "Мы, ленинградцы, видим столько снов, а ты никак из этого, грибного, не вырвешься". "Скажи мне, Горчаков, а что вам, ленинградцам, часто снится?" "Да как когда... Концерты, лес смычков. Проспекты, переулки. Просто лица. (Сны состоят как будто из клочков.) Нева, мосты. А иногда -- страница, и я ее читаю без очков! (Их отбирает перед сном сестрица.)" "Да, этот сон сильней моих зрачков!" "Ну что ты? Часто снится и больница". "Не нужно жизни. Знай себе смотри. Вот это сон! И вправду день не нужен. Такому сну мешает свет зари. И как, должно быть, злишься ты, разбужен... Проклятие, Мицкевич! Не ори!.. Держу пари, что я проспал бы ужин". "Порой мне также снятся снегири. Порой ребенок прыгает по лужам. И это -- я..." "Ну что ж ты, говори. Чего ты смолк?" "Я, кажется, простужен. Тебе зачем все это?" "Просто так". "Ну вот, я говорю, мне снится детство. Мы с пацанами лезем на чердак. И снится старость. Никуда не деться от старости... Какой-то кавардак: старик, мальчишка..." "Грустное соседство". "Ну, Горбунов, какой же ты простак! Ведь эти сновиденья только средство ночь провести поинтересней". "Как?!" "Чтоб ночью дня порастрясти наследство". "Ты говоришь "наследство"? Вот те на! Позволь, я обращусь к тебе с вопросом: а как же старость? Старость не видна. Когда ж это ты был седоволосым?" "Зачем хрипит Бабанов у окна? Зачем Мицкевич вертится под носом? На что же нам фантазия дана? И вот воображеньем, как насосом, я втягиваю старость в царство сна". "Но, Горчаков, тогда прости, не ты, не ты себе приснишься". "Истуканов тебе подобных просто ждут Кресты, и там не выпускают из стаканов! А кто ж мне снится? Что молчишь? В кусты?" "Гор-кевич. В лучшем случае, Гор-банов". "Ты спятил, Горбунов!" "Твои черты, их -- седина; таких самообманов полно и наяву до тошноты". "Ходить тебе в пижаме без карманов". "Да я и так в пижаме без кальсон". "Порой мне снится печка, головешки..." "Да, Горчаков, вот это сон так сон! Проспекты, разговоры. Просто вещи. Рояль, поющий скрипке в унисон. И женщины. И, может, что похлеще". "Вчера мне снился стол на шесть персон". "А сны твои -- они бывают вещи? Иль попросту все мчится колесом?" "Да как сказать; те -- вещи, те -- зловещи". "Фрейд говорит, что каждый -- пленник снов". "Мне говорили: каждый -- раб привычки. Ты ничего не спутал, Горбунов?" "Да нет, я даже помню вид странички". "А Фрейд не врет?" "Ну, мало ли врунов... Но вот, допустим, хочется клубнички..." "То самое, в штанах?" "И без штанов. А снится, что клюют тебя синички. Сны откровенней всех говорунов". "А как же, Горбунов, твои лисички?" "Мои лисички -- те же острова. (Да и растут лисички островками.) Проспекты те же, улочки, слова. Мы говорим, как правило, рывками. Подобно тишине, меж них -- трава. Но можно прикоснуться к ним руками! Отсюда их обширные права, и кажутся они мне поплавками, которые несет в себе Нева того, что у меня под башмаками". "Так, значит, ты одни из рыбаков, которые способны бесконечно взирать на положенье поплавков, не правда ли?" "Пока что безупречно". "А в сумерках конструкции крючков прикидывать за ужином беспечно?" "И прятать по карманам червячков!" "Боюсь, что ты застрянешь здесь навечно". "Ты хочешь огорчить меня?" "Конечно. На то я, как известно, Горчаков". II. Горбунов и Горчаков "Ты ужинал?" "Да, миска киселя и овощи". "Ну, все повеселее. А что снаружи?" "Звездные поля". "Смотрю, в тебе замашки Галилея". "Вторая половина февраля отмечена уходом Водолея, и Рыбы водворяются, суля, что скоро будет в реках потеплее". "А что земля?" "Что, собственно, земля?" "Ну, что внизу?" "Больничная аллея". "Да, знаешь, ты действительно готов. Ты метишь, как я чувствую, в Ньютоны. На буйном тоже некий Хомутов -- кругом галдеж, блевотина и стоны -- твердит: я -- Гамильтон, и я здоров; а сам храпит, как наши харитоны". "Шло при Петре строительство портов, и наезжали разные тевтоны. Фамилии нам стоили трудов. Возможно, Хомутовы -- Гамильтоны". "Натоплено, а чувствую озноб". "Напрасно ты к окошку прислонился". "Из-за твоих сверкающих зазноб". "Ну что же, убедился?" "Усомнился. Я вижу лишь аллею и сугроб". "Вон Водолей с кувшином наклонился". "Нам телескоп иметь здесь хорошо б". "Да, хорошо б". "И ты б угомонился". "Что?! Телескоп?! На кой мне телескоп!" "Ну, Горбунов, чего ты взбеленился?" "С ногами на постель мою ты влез. Я думаю, что мог бы потрудиться снять шлепанцы". "Но холодно мне без, без шлепанцев. Не следует сердиться. Я зябну потому, что интерес к сырым лисичкам в памяти гнездится". "Не снился Фрейду этакий прогресс! Прогресса же не следует стыдиться: приснится активисту мокрый лес, а пассивист способен простудиться". "Лисички не безвредны, и, по мне, они враги душевному здоровью. Ты ценишь их?" "С любовью наравне". "А что ты понимаешь под любовью?" "Разлуку с одиночеством". "Вполне?" "Возможность наклониться к изголовью и к жизни прикоснуться в тишине дыханием, руками или бровью..." "На что ты там уставился в окне?" "Само сопротивленье суесловью". "Не дашь ли ты мне яблока?" "Лови". "Ну, что твои лисички-невелички?" "Я думаю обычно о любви всегда, когда смотрю я на лисички. Не знаю где -- в уме или в крови, -- но чувствуешь подобье переклички". "Привычка и нормальное, увы, стремление рассудка к обезличке". "То область рук. А в сфере головы -- отсутствие какой-либо привычки". "И, стало быть, во сне, когда темно, ты грезишь о лисичках?" "Постоянно". "Вернее, о любви?" "Ну все равно. По-твоему, наверно, это странно?" "Не странно, а, по-моему, грешно. Грешно и, как мне думается, срамно! Чему ты улыбаешься?" "Смешно". "Не дашь ли ты мне яблока?" "Я дам, но понять тебе лисичек не дано". "Лисички -- это, знаешь, полигамно. Вот! Я тебя разделал под орех! Есть горечь в горчаковской укоризне!" "Зачем ты говоришь, что это грех? Грех -- то, что наказуемо при жизни. А как накажешь, если стрелы всех страданий жизни собрались, как в призме, в моей груди? Мне мнится без помех грядущее". "Мы, стало быть, на тризне присутствуем?" "И, стало быть, мой смех сегодня говорит об оптимизме". "А Страшный Суд?" "А он -- движенье вспять, в воспоминанья. Как в кинокартине. Да что там Апокалипсис! Лишь пять, пять месяцев в какой-нибудь пустыне. А я пол-жизни протрубил и спать с лисичками мне хочется отныне. Я помню то, куда мне отступать от Огненного Ангела Твердыни..." "Боль сокрушит гордыню". "Ни на пядь; боль напитала дерево гордыни". "Ты, значит, не боишься темноты?" "В ней есть ориентиры". "Поклянись мне". "И я с ориентирами на ты. Полно ориентиров, только свистни". "Находчивость -- источник суеты". "Я не уверен в этом афоризме. Душа не ощущает тесноты". "Ты думаешь? А в мертвом организме?" "Я думаю, душа за время жизни приобретает смертные черты". III. Горбунов в ночи "Больница. Ночь. Враждебная среда... Все это не трагедия... К тому же и приговоры Страшного Суда тем легче для души моей, чем хуже ей было во плоти моей... Всегда, когда мне скверно, думаю, что ту же боль вынесу вторично без труда. Так мальчика прослеживают в муже... Лисички занесли меня сюда. А то, что с ними связано, снаружи. Они теперь мне снятся. А жена не снится мне. И правильно. Где тонко, там рвется. Эта мысль не лишена... Я сделал ей намернно ребенка. Я думал, что останется она. Хоть это -- психология подонка. Но, видимо, добрался я до дна. Не знаю, как душа, а перепонка цела. Я слышу шелест полотна. Поет в зубах Бабанова гребенка... Я голос чей-то слышу в тишине. Но в нем с галлюцинациями слуха нет общего: давление на дне -- давление безвредное для уха. И голос тот противоречит мне. Уверенно, настойчиво и глухо. Кому принадлежит он? Не жене. Не ангелам. Поскольку царство духа безмолвствует с женою наравне. Жаль, нет со мною старого треуха! Больничная аллея. Ночь. Сугроб. Гудит ольха, со звездами сражаясь. Из-за угла в еврейский телескоп глядит медбрат, в жида преображаясь. Сужается постель моя, как гроб. Хрусталик с ней сражается, сужаясь. И кровь шумит, как клюквенный сироп. И щиколотки стынут, обнажаясь. И делится мой разум, как микроб, в молчаньи безгранично размножаясь! Нас было двое. То есть к алтарю... Она ушла. Задетый за живое, теперь я вечно с кем-то говорю. Да, было двое. И осталось двое! Февраль идет на смену январю. Вот так, напоминая о конвое, алтарь, благодаря календарю, препятствует молчанью, каковое я тем уничтожаю, что творю в себе второе поле силовое. Она ушла. Я одержим собой. Собой? А не позвать ли Горчакова? Эй, Горчаков!.. Да нет, уже отбой. Да так ли это, впрочем, бестолково, когда одни уста наперебой поют двоих в отсутствии алькова? Я сам слежу за собственной губой. Их пополам притягивает слово. Я -- круг в сеченьи. Стало быть, любой из нас двоих -- магнитная подкова. Ночь. Губы на два голоса поют. Ты думаешь, не много ли мне чести? Но в этом есть особенный уют: пускай противоречие, но вместе. Они почти семейство создают в молчаньи. А тем более -- в присесте. Возлюбленному верхняя приют. А нижняя относится к невесте. Но то, что на два делится, то тут разделится, бесспорно, и на двести. А все, что увеличилось вдвойне, приемлемо и больше не ничтожно. Проблему одиночества вполне решить за счет раздвоенности можно. Отчаянье раскачивает мне, как доску, душу надвое, как нож, но не я с ним остаюсь наедине. А если двоедушие безбожно, то не дрова нуждаются в огне, а греет то, что противоположно. Ты, Боже, если властен сразу двум, двум голосам внимать, притом бегущим из уст одних, и видеть в них не шум, а вид борьбы минувшего с грядущим, восхить к Себе мой кашляющий ум, микробы расселив его по кущам, и сумму дней и судорожных дум Ты раздели им жестом всемогущим. А мне оставь, как разность этих сумм, победу над молчаньем и удушьем. А ежели мне впрямь необходим здесь слушатель, то, Господи, не мешкай: пошли мне небожителя. Над ним ни болью не возвышусь, ни усмешкой, поскольку он для них неуязвим. По мне, коль оборачиваться решкой, то пусть не Горчаков, а херувим возносится над грязною ночлежкой и кружит над рыданьями и слежкой прямым благословением Твоим". IV Горчаков и врачи "Ну, Горчаков, давайте ваш доклад". "О Горбунове?" "Да, о Горбунове". "Он выражает беспартийный взгляд на вещи, на явления -- в основе своей диалектический; но ряд -- но ряд его высказываний внове для нас". "Они, бесспорно, говорят о редкостной насыщенности крови азотом, разложившим аппарат самоконтроля". "Сросшиеся брови, ассиметричность подбородка, жир на подбородке. Нос его расцвечен сосудами, раздавшимися вширь..." "Я думаю, разрушенная печень". "Компрессами и путаницей жил ассиметричный лоб его увенчан. Лисички -- его слабость и кумир. Он так непривлекателен для женщин. "Преувеличен внутренний наш мир, а внешний, соответственно, уменьшен", -- вот характерный для него язык. В таких вот выражениях примерных свой истинный показывает лик сторонник непартийных, эфемерных воззрений..." "В этом чувствуется сдвиг налево от открытий достоверных марксизма". "Недостаточно улик". "А как насчет явлений атмосферных?" "А он отвык от женщины?" "Отвык. В нем нет телодвижений, характерных для этого... ну как его... ах ты!.." "Спокойно, Горчаков!" "...для женолюба". "А как он там... ну, в смысле наготы?.. Там органы и прочее?" "Сугубо, сугубо от нужды и до нужды. Простите, что высказываюсь грубо". "Ну что вы! Не хотите ли воды?" "Воды?" "А вы хотели коньяку бы?" "Не признаю я этой ерунды". "Зачем же вы облизывали губы?" "Не знаю... Что-то связано с водой". "Что именно?" "Не помню, извините". "Наверное, стакан перед едой?" "Да нет же, вы мне спутали все нити... Постойте, вижу... человек... худой... вокруг -- пустыня... Азия... взгляните: ползут пески татарскою ордой, пылает солнце... как его?.. в зените. Он окружен враждебною средой... И вдруг -- колодец..." "Дальше! Не тяните!" "А дальше вновь все пусто и мертво. Колодец... это самое... сокрылся". "Эй, Горчаков! Что с вами?" "Я... того. Я, знаете, того... заговорился. Во всем великолепьи своего идеализма нынче он раскрылся". "Кто? Горбунов?" "Ну да, я про него. Простите мне, товарищи, что сбился". "Нет-нет, вы продолжайте. Ничего". "Я слишком в Горбунова углубился... Он -- беспартийный, вот его беда! И если день особенно морозен, он сильно отклоняется туда... ну, влево, к отопленью..." "Грандиозен!" "А он религиозен?" "О, да-да! Он так религио... религиозен! Я даже опасаюсь иногда: того гляди, что бухнется он оземь и станет Бога требовать сюда". "Он так от беспартийности нервозен". "Он влево уклоняется". "Ха-ха!" "Чему вы усмехаетесь, коллега?" "Тому, что это, в общем, чепуха: от Горчакова батареи слева, от Горбунова, стало быть..." "Ага! Как в шахматах? Король и королева? Напротив!" "Справедливо". "От греха запишем, так сказать, для подогрева два мнения". "Идея неплоха". "Какая ж это песня без припева? Ну вот и заключение... шнурков! подшить!.. Эй, Гочаков, вы не могли бы автограф свой?" "Я нынче без очков". "Мои не подойдут?" "Да подошли бы. Так: "влево уклоняется"... каков! ..."и вправо"... справедливо! Справедливы два мнения. Мы этих барчуков... Одно из двух: мы выкурим их, либо..." "Спасибо вам, товарищ Горчаков. На Пасху мы вас выпустим". "Спасибо. Да-да. Благодарю. Благодарить... Не сделать ли поклона поясного?... Где Горбунов?! Глаза ему раскрыть!.. О, ужас, я же истины -- ни слова... Да, собственно, откуда эта прыть? Плевать на параноика лесного! Уток теряет собственную нить, когда под ним беснуется основа. Как странно Горчакову говорить безумными словами Горбунова!" V Песня в третьем лице "И он ему сказал". "И он ему сказал". "И он сказал". "И он ответил". "И он сказал". "И он". "И он во тьму воззрился и сказал". "Слова на ветер". "И он ему сказал". "Но, так сказать, сказать "сказал" сказать совсем не то, что он сам сказал". "И он "к чему влезать в подробности" сказал; все ясно. Точка". "Один сказал другой сказал струит". "Сказал греха струит сказал к веригам". "И молча на столе сказал стоит". "И, в общем, отдает татарским игом". "И он ему сказал". "А он связал и свой сказал и тот, чей отзвук замер". "И он сказал". "Но он тогда сказал". "И он ему сказал; и время занял". "И он сказал". "Вот так булыжник вдруг швыряют в пруд. Круги -- один, четыре..." "И он сказал". "И это -- тот же круг, но радиус его, бесспорно, шире". "Сказал -- кольцо". "Сказал -- еще кольцо". "И вот его сказал уткнулся в берег". "И собственный сказал толкнул в лицо, вернувшись вспять". "И больше нет Америк". "Сказал". "Сказал". "Сказал". "Сказал". "Сказал". "Суть поезда". "Все дальше, дальше рейсы". "И вот уже сказал почти вокзал". "Никто из них не хочет лечь на рельсы". "И он сказал". "А он сказал в ответ". "Сказал исчез". "Сказал пришел к перрону". "И он сказал". "Но раз сказал -- предмет, то также относиться должно к он 'у". "И он ему". "И он". "И он ему". "И я готов считать, что вечер начат". "И он ему". "И все это к тому, что оба суть одно взаимно значат". "Он, собственно, вопрос". "Ему -- ответ". "Потом наоборот". "И нет различья". "Конечно, между ними есть просвет". "Но лишь как средство избежать двуличья". "Он кем (ему) приходится ему?" "И в неживой возможны ли природе сношенья неподсудные уму?" "Пусть не родня обычная, но вроде?" "Чего не разберет судебный зал! Сидит судья; очки его без стекол". "Он кто ему?" "Да он ему -- сказал". "И это грандиознее, чем свекор". "Огромный дом. Слепые этажи. Два лика, побледневшие от вони". "Они не здесь". "А где они, скажи?" "Где? В он-ему-сказал'е или в он'е". "Огромный дом. Фигуры у окна. И гомон, как под сводами вокзала. Когда здесь наступает тишина?" "Лишь в промежутках он-ему-сказал'а". "Сказала, знаешь, требует она". "Но это же сказал во время он'а". "А все-таки приятна тишина". "Страшнее, чем анафема с амвона". "Так, значит, тут страшатся тишины?" "Да нет; как обстоятельствами места и времени, все объединены сказал'ом наподобие инцеста". "И это образ действия?" "О да. Они полны сношеньями своими". "Когда они умолкнут?" "Никогда". "Наверное, как собственное имя". "Да, собственное имя -- концентрат. Оно не допускает переносов, замен, преображений и утрат". "И это, в общем, двигатель вопросов". "Вот именно! И косвенная речь в действительности -- самая прямая". "И этим невозможно пренебречь без личного ущерба". "И, внимая, тому, что Он Сказал произнесет, как дети у церковного притвора, мы как бы приобщаемся высот, достигнутых еще до разговора". "Что вам приснилось, Он Ему Сказал?" "Кругом -- врачи". "Рассказывать подробно". "Мне ночью снился океанский вал. Мне снилось море". "Неправдоподобно!" "Должно быть, он забыл уже своих лисичек". "Невозможно!" "Вероятно". "Да нет, он отвечает за двоих". "И это уж, конечно, необъятно". "Я видел сонмы сумеречных вод. Отчетливо и ясно. Но при этом, я видел столь же ясно небосвод..." "И это вроде выстрела дуплетом". "И гребни, словно гривы жеребцов, расставшихся с утопленной повозкой". "А не было там, знаете, гребцов, утопленников?" "Я не Айвазовский. Я видел гребни пенившихся круч. И берег -- как огромная подкова... И Он Сказал носился между туч с улыбкой Горбунова, Горчакова". VI Горбунов и Горчаков "Ну, что тебе приснилось? Говори". "Да я ж тебе сказал о разговоре с комиссией". "Да брось ты, не хитри. Я сам его подслушал в коридоре". "Ну вот, я говорю..." "Держу пари, ты станешь утверждать, что снится море". "Да, море, разумеется". "Не ври, не верю". "Не настаиваю. Горе невелико". "Ты только посмотри, как залупился! Истинно на воре и шапка загорается". "Ну, брось". "Чего ж это я брошу, интересно?" "Да я же, Горчаков, тебя насквозь..." "Нашелся рентгенолог!" "Неуместно подшучиваешь. Как бы не пришлось раскаиваться". "Выдумаешь!" "Честно. Как только мы оказывались врозь, комиссии вдруг делалось известно, о чем мы тут... Сексотничал, небось? Чего же ты зарделся, как невеста?" "Ты сердишься?" "Да нет, я не сержусь". "Не мучь меня!" "Что, я -- тебя? Занятно!" "Ты сердишься". "Ну хочешь, побожусь?" "Тебе же это будет неприятно". "Да нет, я не особенно стыжусь". "Вот это уже искренне". "Обратно за старое? Неужто я кажусь тебе достойным слежки? Непонятно". "А что ж не побожился?" "Я боюсь, что ты мне не поверишь". "Вероятно". "Я что-то в этом смысла не пойму". "Я смешиваю зерна и полову". "Вот видишь, ты не веришь ничему: ни Знамению Крестному, ни слову". "Война в Крыму. Все, видимо, в дыму. Цитирую по дедушке Крылову... Отсюда ты направишься в тюрьму". "Ты шел бы, подобру да поздорову..." "Чего ты там таращишься во тьму?" "Уланову я вижу и Орлову". "Я, знаешь ли, смотаюсь в коридор". "Зачем?" "Да так, покалывает темя". "Зачем ты вечно спрашиваешь?" "Вздор!" "Что, истины выискиваешь семя?" "Ты тоже ведь таращишься во двор". "Сексотишь, вероятно, сучье племя". "Я просто расширяю кругозор". "Не веря?" "Недоверчивость не бремя. Ты знаешь, и донос, и разговор -- все это как-то скрашивает время". "А время как-то скрашивает дни". "Вот, кажется, и темя отпустило... Ну, что тебе приснилось, не темни!" "А, все это тоскливо и постыло... Ты лучше посмотрел бы на огни". "Ну, тени от дощатого настила..." "Орлова! и Уланова в тени..." "Ты знаешь, как бы кофе не остыло". "Война была, ты знаешь, и они являлись как бы символами тыла". "Вторая половина февраля. Смотри-ка, что показывают стрелки". "Я думаю, лишь радиус нуля". "А цифры?" "Как бордюрчик на тарелке... Сервиз я видел, сделанный а ля мейсенские..." "Мне нравятся подделки". "Там надпись: "мастерская короля" и солнце -- вроде газовой горелки". "Сейчас я взял бы вермуту". "А я сейчас не отказался бы от грелки... Смотри, какие тени от куста!" "Прости, но я материю все ту же... те часики..." "Обратно неспроста?" "Ты судишь обо мне гораздо хуже, чем я того..." "Виной твои уста". "Неужто ж ноль?" "Ага". "Но почему же?" "Да просто так; снаружи -- пустота". "Зато внутри теплее, чем снаружи". "Ну, эти утепленные места являются лишь следствиями стужи". "А как же быть со штабелями дров?" "Наверное, связующие звенья... О, Господи, как дует из углов! И холодно, и голоден как зверь я". "Болезни -- это больше докторов". "Подворье грандиознее преддверья". "Но все-таки, ты знаешь, это кров". "Давай-ка, Горчаков, без лицемерья; и знай -- реальность высказанных слов огромней, чем реальность недоверья". "Да, стужа грандиознее тепла". "А время грандиознее, чем стрелка". "А древо грандиознее дупла". "Дупло же грандиознее, чем белка". "А белка грациознее орла". "А рыбка... это самое... где мелко". "Мне хочется раздеться догола!" "Где радиус, там вилка и тарелка!" "А дерево, сгоревшее дотла..." "Едва ли грандиознее, чем грелка". VII Горбунов и Горчаков "Ты ужинал?" "Да, прежняя трава. Все овощи..." "Не стоит огорчаться. Нам птичьи тут отпущены права". "Но мясо не должно бы запрещаться". "Взгляни-ка лучше: новые дрова..." "Имею же я право возмущаться!" "Ну нет, администрация права, права в пределах радиуса". "Вжаться в сей радиус не жаждет голова, а брюхо..." "Не желаю возвращаться к изложенному выше; и к тому ж, мне кажется, пошаливает почка". "Но сам-то я -- вне радиуса". "Чушь! А кто же предо мной?" "Лишь оболочка". "Ну, о неограниченности душ слыхал я что-то в молодости. Точка". "Да нет, помимо этого, я -- муж. Снаружи и жена моя, и дочка". "Тебе необходим холодный душ! Где именно?" "На станции Опочка". "Наверное, приснилось". "Ни фига. Скорее, это я тебе приснился". "Опочка где-то в области". "Ага". "Далеко ты того... распространился". "Мне следует удариться в бега". "Не стоит. Ты весьма укоренился". "Ты прав. Но, говорят, одна нога... другая там... Вообще я обленился! Не сделать семимильного шага!" "Ну-ну, угомонись". "Угомонился". "Ты сколько зарабатывал?" "Семьсот; по-старому". "И где же?" "В учрежденьи". "Боишься, что спросил и донесет?" "Ну кто тебе откажет в наслажденьи?" "Тебя мое молчанье не спасет". "Да, знаешь ли, по зрелом рассужденьи..." "Приятнее считать, что я сексот, чем размышлять о местонахожденьи". "Увы, до столь пронзительных высот мешает мне взорлить происхожденье". "Так что ж ты наседаешь на меню?" "Еще не превратился в ветерана и трижды то же самое на дню..." "Ты меряешь в масштабах ресторана". "Я вписываю в радиус родню". "Тебе, должно быть, резали барана для ужина". "Я, собственно, клоню к тому, что мне отказываться рано от прошлого". "Кончай пороть херню". "А что тебе не нравится?" "Пространно". "Я радиус расширил до родни". "Тем хуже для тебя оно, тем хуже". "Я только ножка циркуля. Они -- опора неподвижная снаружи". "И это как-то скрашивает дни, чем шире этот радиус?" "Чем у'же. На свете так положено: одни стоят, другие двигаются вчуже". "Бывают неподвижные огни, расширенные радиусом лужи". "Я двигаюсь!" "Не ведаю, где старт, но финиш -- ленинградские сугробы". "Я жив, пока я двигаюсь. Декарт мне мог бы позавидовать". "Еще бы! Мне нравится твой искренний азарт". "А мне твои душевные трущобы наскучили". "А что твой миллиард -- ну, звездные ковши и небоскребы?" "Восходит Овн, курирующий март". "Иметь здесь телескоп нам хорошо бы". "Вот именно. Нам стали бы видны опоры наши дальние". "Начатки движения". "Мы чувствовать должны устойчивость Опочки и Камчатки". "Я в марте родился. Мне суждены шатания. Мне сняли отпечатки... Как жаль, что мы дрожать принуждены: опоры наши дальние столь шатки..." "Которые под Овном рождены, должны ходить в каракулевой шапке". "Ты думаешь, от холода дрожу?" "А сверься с посиневшими пальцами". "А ты?" "Я Близнецам принадлежу. Я в мае родился, под Близнецами". "Тепло тебе?" "Поскольку я сужу..." "Короче! Не мудри с немудрецами!" "В сравнении с тобой я нахожу, что вовсе мне не холодно". "С концами!" "В чем дело, Горчаков?" "Не выношу!" "Да нет, все это правда -- с месяцами". "Увы, на телескоп не наскрести, и мы своих опор не наблюдаем". "Пусть радиус у жизни не в чести, сам циркуль, Горчаков, неувядаем". "Еще умру тут, Господи прости, считая, что тот свет необитаем". "Нет, не умрешь, напрасно не грусти". "Ты думаешь?" "Обсудим". "Обсуждаем". "Тот груз, которым нынче обладаем, в другую жизнь нельзя перенести". VIII Горбунов в ночи "Твой довод мне бессмертие сулит! Мой разум, как извилины подстилки, сияньем твоих доводов залит -- не к чести моей собственной коптилки... Проклятие, что делает колит! И мысли -- словно демоны в бутылке. Твой светоч мой фитиль не веселит! О Горбунов! от слов твоих в затылке, воспламеняясь, кровь моя бурлит -- от этой искры, брошенной в опилки! Ушел... Мне остается монолог. Плюс радиус ночного циферблата... Оставил только яблоки в залог и смылся, наподобие Пилата! Попробуем забиться в уголок, исследуем окраины халата. Водрузим на затылок котелок с присохшими остатками салата... Какие звезды?! Пол и потолок. В окошке -- отражается палата. Ночь. Окна -- бесконечности оплот. Палата в них двоится и клубится. За окнами -- решетки переплет: наружу отраженью не пробиться. В пространстве этом -- задом наперед -- постелью мудрено не ошибиться. Но сон меня сегодня не берет. Уснуть бы... и вообще -- самоубиться! Рискуя -- раз тут всЈ наоборот -- тем самым в свою душу углубиться! Уснуть бы... Санитары на посту. Приносит ли им пользу отраженье? Оно лишь умножает тесноту, поскольку бесконечность -- умноженье. Я сам уже в глазах своих расту, и стекла, подхлестнув воображенье, сжимают между койками версту... Я чувствую во внутренностях жженье, взирая на далекую звезду. Основа притяженья -- торможенье! Нормальный сон -- основа всех основ! Верней, выздоровления основа. Эй, Горбунов!.. на кой мне Горбунов?! Уменьшим свою речь на Горбунова! Сны откровенней всех говорунов и грандиозней яблока глазного. Фрейд говорит, что каждый -- пленник снов. Как странно в это вдумываться снова... Могилы исправляют горбунов!.. Конечно, за отсутствием иного лекарства... А сия галиматья -- лишь следствие молчания соседних кроватей. Ибо чувствую, что я тогда лишь есмь, когда есть собеседник! В словах я приобщаюсь бытия! Им нужен продолжатель и наследник! Ты, Горбунов, мой высший судия! А сам я -- только собственный посредник меж спящим и лишенным забытья, смотритель своих выбитых передних... Ночь. Форточка... О если бы медбрат открыл ее... Не может быть и речи. На этот -- ныне запертый -- квадрат приходятся лицо мое и плечи. Ведь это означало бы разврат, утечку отражения. А течи тем плохи, что любой дегенерат решился бы, поскольку недалече, удрать хоть головою в Ленинград... О Горбунов! я чувствую при встрече с тобою, как нормальный идиот, себя всего лишь радиусом стрелки! Никто меня, я думаю, не ждет ни здесь, ни за пределами тарелки, заполненной цифирью. Анекдот! Увы, тебе масштабы эти мелки! Грядет твое мучение! Ты тот, которому масштаб его по мерке. Весь ужас, что с тобой произойдет, ступеньки разновидность или дверки туда, где заждались тебя. Грешу лишь тем, что не смогу тебя дозваться. Ты, Горбунов! Покуда я дышу, во власть твою я должен отдаваться! К тебе свои молитвы возношу! Мне некуда от слов твоих деваться! Приди ко мне! Я слов твоих прошу. Им нужно надо мною раздаваться! Затем-то я на них и доношу, что с ними неспособен расставаться, когда ты удаляешься... Прости! Не то, чтобы страшился я разлуки... Зажав освобождение в горсти, к тебе свои протягиваю руки. Как все, что предстоит перенести -- источник равнодушия и скуки -- не помни, Горбунов, меня, не мсти! Как эхо, продолжающее звуки, стремясь их от забвения спасти, люблю и предаю тебя на муки". IX Горбунов и врачи "Ну, Горбунов, рассказывайте нам". "О чем?" "О ваших снах". "Об оболочке". "И называйте всех по именам". "О циркуле". "Рассказывай о дочке". "Дочь не имеет отношенья к снам". "Давай-ка, Горбунов, без проволочки". "Мне снилось море". "Ну его к хренам". "Да, лучше обойдемся без примочки". "Без ваших по морям да по волнам". "Начните, если хочется, с Опочки". "Зачем вам это?" "Нужно". "И сполна". "Для вашей пользы". "Реплика во вкусе вопросов Красной Шапочки. Она, вы помните, спросила у бабуси насчет ушей, чья странная длина... "не бойся" -- та в ответ, -- "ахти, боюся", "чтоб лучше слышать внучку!" "Вот те на! Не думали о вас мы, как о трусе". "К тому ж в итоге крошка спасена". "Во всем есть плюсы". "Думайте о плюсе". "Чего молчите?" "Просто невтерпеж! Дождется, что придется рассердиться!" "Чего ты дожидаешься?" "Что ложь, не встретив возражений, испарится". "И что тогда?" "Естественнее все ж на равных толковать, как говорится". "Ну, мне осточертел его скулеж. Давайте впрыснем кальцию, сестрица". "Он весь дрожит". "Естественная дрожь. То мысли обостряются от шприца". "Ну, Горбунов, припомнили ли вы, что снилось?" "Только море". "А лисички?" "Увы, их больше не было". "Увы!" "Я свыкся с ними. Это -- по привычке". "О женщинах, когда они мертвы или смотались к черту на кулички, так сетуют мужчины". "Вы правы: "увы" -- мужская реплика. Кавычки". "Но может быть и возгласом вдовы". "Запишем обе мысли в рапортичке". "Сны обнажают тайную канву того, что совершается в мужчине". "А то, что происходит наяву, не так нас занимает по причине..." "Причину я и сам вам назову". "Да: Горчаков. Но дело не в личине, им принятой скорей по озорству; но в снах у вас -- тенденция к пучине". "Вы сон мой превращаете в Неву. А устье говорит не о кончине, скорей о размножении". "Едва ль терпимо, чтоб у всяческих отбросов пошло потомство". "Экая печаль. Река, как уверяет нас философ, стоит на месте, убегая вдаль". "И это, говорят, вопрос вопросов". "Отсюда Ньютон делает мораль". "Ага! опять Ньютон!" "И Ломоносов". "А что у нас за окнами?" "Февраль. Пора метелей, спячки и доносов". "Как месяц, он единственный в году по дням своим". "Подобие калеки". "Но легче ведь прожить его?" "К стыду, признаюсь: легче легкого". "А реки?" "Что -- реки?" "Замыкаются во льду". "Но мы-то говорим о человеке". "Вы знаете, что ждет вас?" "На беду, подозреваю: справка об опеке?" "Со всем, что вы имеете в виду, вы, в общем, здесь останетесь навеки". "За что?!.. а впрочем, следует в узде держать себя... нет выхода другого". "И кликнуть Горчакова". "О звезде с ним можно побеседовать". "Толково". "Везде есть плюсы". "Именно. Везде". "И сам он вездесущ, как Иегова; хотя он и доносит". "На гвозде, как правило, и держится подкова". "Как странно Горбунову на кресте рассчитывать внизу на Горчакова". "Зачем преувеличивать?" "К чему, милейший, эти мысли о Голгофе?" "Но это -- катастрофа". "Не пойму: вы вечность приравняли к катастрофе?" "Он вечности не хочет потому, что вечность -- точно пробка в полуштофе". "Да, все это ему не по уму". "Эй, Горбунов, желаете ли кофе?" "Почто меня покинул!" "Вы к кому взываете?" "Опять о Горчакове тоскует он". "Не дочка, не жена, а Горчаков!" "Все дело в эгоизме". "Да Горчаков ли?" "Форма не важна. Эй, Горбунов, а ну-ка покажись мне. Твоя, ты знаешь, участь решена". "А Горчаков?" "Предайся укоризне: отныне вам разлука суждена. Отпустим. Не вздыхай об этом слизне". "Отныне, как обычно после жизни, начнется вечность". "Просто тишина". X Разговор на крыльце "Огромный город в сумраке густом". "Расчерченная школьная тетрадка". "Стоит огромный сумасшедший дом". "Как вакуум внутри миропорядка". "Фасад скрывает выстуженный двор, заваленный сугробами, дровами". "Не есть ли это тоже разговор, коль все это описано словами?" "Здесь -- люди, и сошедшие с ума от ужасов -- утробных и загробных". "А сами люди? Именно сама возможность называть себе подобных людьми?" "Но выражение их глаз? Конечности их? Головы и плечи?" "Вещь, имя получившая, тотчас становится немедля частью речи". "И части тела?" "Именно они". "А место это?" "Названо же домом". "А дни?" "Поименованы же дни". "О, все это становится Содомом слов алчущих! Откуда их права?" "Тут имя прозвучало бы зловеще". "Как быстро разбухает голова словами, пожирающими вещи!" "Бесспорно, это голову кружит". "Как море -- Горбунову; нездорово". "Не море, значит, на берег бежит, а слово надвигается на слово". "Слова -- почти подобие мощей!" "Коль вещи эти где-нибудь да висли... Названия -- защита от вещей". "От смысла жизни". "В некотором смысле". "Ужель и от страдания Христа?" "От всякого страдания". "Бог с вами!" "Он сам словами пользовал уста... Но он и защитил себя словами". "Тем, собственно, пример его и вещ!" "Гарантия, что в море -- не утонем". "И смерть его -- единственная вещь двузначная". "И, стало быть, синоним". "Но вечность-то? Иль тоже на столе стоит она сказалом в казакине?" "Единственное слово на земле, предмет не поглотившее поныне". "Но это ли защита от словес?" "Едва ли". "Осеняющийся Крестным Знамением спасется". "Но не весь". "В синониме не более воскреснем". "Не более". "А ежели в любви? Она -- сопротивленье суесловью". "Вы либо небожитель; либо вы мешаете потенцию с любовью". "Нет слова, столь лишенного примет". "И нет непроницаемей покрова, столь полно поглотившего предмет, и более щемящего, как слово". "Но ежели взглянуть со стороны, то можно, в общем, сделать замечанье: и слово -- вещь. Тогда мы спасены!" "Тогда и начинается молчанье. Молчанье -- это будущее дней, катящихся навстречу нашей речи, со всем, что мы подчеркиваем в ней, с присутствием прощания при встрече. Молчанье -- это будущее слов, уже пожравших гласными всю вещность, страшащуюся собственных углов; волна, перекрывающая вечность. Молчанье есть грядущее любви; пространство, а не мертвая помеха, лишающее бьющийся в крови фальцет ее и отклика, и эха. Молчанье -- настоящее для тех, кто жил до нас. Молчание -- как сводня, в себе объединяющая всех, в глаголющее вхожая сегодня. Жизнь -- только разговор перед лицом молчанья". "Пререкание движений". "Речь сумерек с расплывшимся концом". "И стены -- воплощенье возражений". "Огромный город в сумраке густом". "Речь хаоса, изложенная кратко". "Стоит огромный сумасшедший дом, как вакуум внутри миропорядка". "Проклятие, как дует из углов!" "Мой слух твое проклятие не колет: не жизнь передо мной -- победа слов". "О как из существительных глаголет!" "Так птица вылетает из гнезда, гонимая заботами о харче". "Восходит над равниною звезда и ищет собеседника поярче". "И самая равнина, сколько взор охватывает, с медленностью почты поддерживает ночью разговор". "Чем именно?" "Неровностями почвы". "Как различить ночных говорунов, хоть смысла в этом нету никакого?" "Когда повыше -- это Горбунов, а где пониже -- голос Горчакова". XI Горбунов и Горчаков "Ну, что тебе приснилось?" "Как всегда". "Тогда я и не спрашиваю". "Так-то, проснулось чувство -- как его? -- стыда". "Скорее чувство меры или такта". "Хорош!" "А что поделаешь? Среда заела. И зависимость от факта". "Какого?" "Попадания сюда". "Ты довести способен до инфаркта. Пошел ты вместе с фактами... туда". "Давай, не будем прерывать контакта". "Зачем тебе?" "А кто его". "Ну что ж... Так ты меня покинешь?" "После Пасхи". "Куда же ты отсюдова пойдешь?" "Домой пойду". "А примут без опаски?" "Я думаю". "А где же ты живешь?" "Не предаю я адреса огласке". "Сдается мне, дружок, что это ложь". "Как хочешь". "Не рассказывай мне сказки". "Ты все равно ко мне не попадешь". "О чем ты?" "Я все больше о развязке". "Тогда ты прав". "Я думаю, что прав". "Лишь думаешь?" "Ну, вырвалось случайно. Я сомневаться не имею прав". "А чем займешься дома?" "Это тайна". "Подобный стиль беседовать избрав, контакта хочешь? Странно чрезвычайно". "Не стиль таков, а, собственно, мой нрав". "А может, хочешь яблока ты?" "Дай, но не расколюсь я, яблоко забрав... Понять и бросить, вира или майна -- вот род моих занятий основной. Все прочее считаю посторонним". "Глаза мне застилает пеленой! Поднять и бросить! -- это же синоним всего происходящего со мной". "Ну, мы тебя, не бойся, не уроним". "Что значит "мы"?" "Не нервничай, больной. Хошь, научу гаданью по ладоням?" "Прости, я повернусь к тебе спиной." "Ужель мы нашу дружбу похороним?! Ты должен быть, по-моему, добрей". "Таким я вышел, видимо, из чрева". "Но бытие..." "Чайку тебе?" "Налей... определяет..." "Греть?" "Без подогрева... сознание... Ну, ладно, подогрей". "Прочел бы это справа ты налево". "Да что же я, по-твоему -- еврей?" "Еврей снял это яблоко со древа познания". "Ты, братец, дуралей. Сняла-то Ева". "Видно, он и Ева". "А все ж он был по-своему умен. Является создателем науки. И имя звучно". "Лучше без имен. Боюсь, не отхватили бы мне руки за этот смысловой полиндромон". "Он тоже обрекал себя на муки. Теперь он вождь народов и племен". "Панмонголизм! как много в этом звуке". "Он тоже, вроде, был приговорен". "Наверно, не к разлуке". "Не к разлуке. Что есть разлука?" "Знаешь, не пойму, зачем тебе?" "Считай, для картотеки". "Разлука -- это судя по тому, с кем расстаешься. Дело в человеке. Где остаешься. Можно ль одному остаться там, подавшись в имяреки? Коль с близким, -- отдаешь его кому? Надолго ли?" "А ежели навеки?" "Тогда стоишь и пялишься во тьму такую, как опущенные веки обычно создают тебе для сна. И вздрагиваешь изредка от горя, поскольку мрака явственность ясна. И ни тебе лисичек или моря". "А ежели за окнами весна? Весной все легче". "Спорно это". "Споря, не забывай, что в окнах -- белизна". "Тогда ты -- словно вырванное с поля". "Земля не кровоточит, как десна". "Ну, видимо, на то Господня воля... А что тебе разлука?" "Трепотня... Ну, за спиной закрывшиеся двери. И, если это день, сиянье дня". "А если ночь?" "Смотря по атмосфере. Ну, может, свет горящего огня. А нет -- скамья, пустующая в сквере". "Ты расставался с кем-нибудь, храня воспоминанья?" "Лучше на примере". "Ну, что ты скажешь, потеряв меня?" "Вообще-то, я не чувствую потери". "Не чувствуешь? А все твое нытьЈ о дружбе?" "Это верно и поныне. Пока у нас совместное житьЈ, нам лучше, видно, вместе по причине того, что бытиЈ..." "Да не на "Ј"! Не бытиЈ, а бытие". "Да ты не -- не придирайся... да, небытиЈ, когда меня не будет и в помине, придаст своеобразие равнине". "Ты, стало быть, молчание мое..." XII Горбунов и Горчаков "Ты ужинал?" "Я ужинал. А ты?" "Я ужинал". "И как тебе капуста?" "Щи оставляют в смысле густоты желать, конечно, лучшего: не густо". "А щи вообще, как правило, пусты. Есть даже поговорка". "Это грустно. Хоть уксуса чуть-чуть для остроты!" "Все -- пусто". "Отличается на вкус-то, наверно, пустота от пустоты". "Не жвачки мне хотелось бы, а хруста". "В такие нас забросило места, что ничего не остается, кроме как постничать задолго до Поста". "Ты говоришь о сумасшедшем доме?" "Да, наша география проста". "А что потом?" "Ты вечно о потом'е! Когда -- потом?" "По снятии с креста". "О чем ты?!" "Отнесись как к идиоме". "Положат хоть лаврового листа". "А разведут по-прежнему на броме". "Да, все это не кончится добром. Бром вреден -- так я думаю -- здоровью". "И волосы вылазят. Это -- бром! Ты приглядись к любому изголовью: Бабанов расстается с сербром, Мицкевич -- с высыпающейся бровью. И у меня на темени разгром. Он медленно приводит к малокровью". "Бром -- стенка между бесом и ребром, чтоб мы мозги не портили любовью. Я в армии глотал его". "Один?" "Всей армией. Мы выдумали слово. Он назывался "противостоин". Какая с ним Уланова-Орлова!" "Я был брюнет, а делаюсь блондин. Пробор разрушен! Жалкая основа... А ткани нет... не вышло до седин дожить..." "Не забывай же основного". "Чего не забывать мне, господин?" "Быть может, не потребуются снова". "Кто?" "Кудри". "Вероятно". "Не дрожи". "Мне холодно". "Засунул бы ты руки под одеяло". "Правильно". "Скажи, что есть любовь?" "Сказал..." "Но в каждом звуке другие рубежи и этажи". "Любовь есть предисловие к разлуке". "Не может быть!" "Я памятником лжи согласен стать, чтоб правнуки и внуки мне на голову клали!" "Не блажи". "Я это, как и прочее, от скуки". "Проклятие, как дует от окна". "Залеплено замазкой". "Безобразно. Смотри, и батарея холодна!" "Здесь вообще и холодно и грязно... Смотри, звезда над деревом видна -- без телескопа". "Видно и на глаз, но звезда не появляется одна". "Я вдруг подумал -- но, конечно, праздно -- что если крест да распилить бы на дрова, взойдет ли дым крестообразно?" "Ты спятил!" "Я не спятил, а блюду твой интерес". "Похвальная сердечность. Но что имеешь, собственно, ввиду?" "Согреть окоченевшую конечность". ""Да, все мои конечности во льду". "Я прав". "Но в этом есть бесчеловечность. Сложи поленья лучше как звезду". "Звезда, ты прав, напоминает вечность; не то, что крест, к великому стыду". "Не вечность, а дурную бесконечность". "Который час?" "По-видимому, ночь". "Молю, не начинай о Зодиаке". "Снаружи и жена моя, и дочь. Что о любви, то верно и о браке". "Я тоже поджениться бы непрочь. А вот тебе не следовало". "Паки и паки, я гляжу, тебе невмочь, что я женат". "Женился бы на мраке!" "Ну, я к однообразью неохоч. В семье есть ямы, есть и буераки". "Который час?" "Да около ноля". "О, это поздно". "Не имея вкуса к цифири, я скажу тебе, что для меня все "о" -- предшественницы плюса". "Ну, дали мои губы кругаля... То ж следствие зевоты и прикуса. Чего ты добиваешься, валя все в кучу?" "Недоступности Эльбруса". "А соразмерной впадины Земля не создала?" "Отпраздновала труса". "Уж если размышляешь о горе, то думай о Голгофе, по причине того, что март уже в календаре, и я исчезну где-нибудь в лощине". "Иль в облаке сокрывшись, как в чадре, сыграешь духа в этой чертовщине". "На свой аршин ты меряшь, тире, твоей двуглавой снеговой вершине не уместиться ввек в моем аршине, сжимающем сугробы во дворе". XIII Разговоры о море "Твой довод мне бессмертие сулит. Но я, твоим пророчествам на горе, уже наполовину инвалид. Как снов моих прожектор в коридоре, твой светоч мою тьму не веселит... Но это не в укор, и не в укоре все дело. То есть, пусть его горит!.. В открытом и в смежающемся взоре все время что-то мощное бурлит, как будто море. Думаю, что море". "Больница. Ночь. Враждебная среда. Внимать я не могу тебе без дрожи от холода, но также от стыда за светоч. Ибо море -- это все же есть впадина. Однако же туда я не сойду, хоть истина дороже... Но я не причиню тебе вреда! Куда уж больше! Видимо, ты тоже не столь уверен, море ли... Беда. На что все это, Господи, похоже?" "Пожалуй, море... Чайки на молу над бабой, в них швыряющейся коркой. И ветер треплет драную полу, хлеща волнообразною оборкой ей туфли... И стоит она в пылу визгливой битвы, с выбившейся челкой, швыряет хлеб и пялится во мглу... Как будто став внезапно дальнозоркой, высматривает в Турции пчелу". "Да, это море. Именно оно. Пучина бытия, откуда все мы, как витязи, явились так давно, что, не коснись ты снова этой темы, забыл бы я, что существует дно и горизонт, и прочие системы пространства, кроме той, где суждено нам видеть только крашеные стены с лиловыми их полосами; но умеющие слышати, да немы". "Есть в жизни нечто большее, чем мы, что греет нас, само себя не грея, что громоздит на впадины холмы -- хотя бы и при помощи Борея, друг другу их несущего взаймы. Я чувствую, что шествую во сне я ступеньками, ведущими из тьмы то в бездну, то в преддверье эмпирея, один, среди цветущей бахромы -- бессонным эскалатором Нерея". "Но море слишком чуждая среда, чтоб верить в чьи-то странствия по водам. Конечно, если не было там льда. Похоже, Горбунов, твоим невзгодам конца не видно. Видно, на года, как вся эта история с исходом, рассчитаны они... Невесть куда все дальше побредешь ты с каждым годом, туда, где с морем соткана вода. К кому воззвать под этим небосводом?" "Для этого душа моя слаба. Я -- волны, а не крашеные наши простенки узрю всюду, где судьба прибьет меня -- от Рая до параши. И это, Горчаков, не похвальба: в таком водонебесном ералаше, о чем бы и была моя мольба? Для слышати умеющего краше валов артиллерийская пальба, чем слезное моление о чаше". "Но это -- грех!... да что же я? Браня тебя, забыл о выходке с дровами... Мне помнится, ты спрашивал меня, что снится мне. Я выразил словами, и я сказал, что сон -- наследье дня, а ты назвал лисички островами. Я это говорю тебе, клоня к тому, что жестко нам под головами. Теперь ты видишь море -- трепотня! И тот же сон, хоть с бо'льшими правами". "А что есть сон?" "Основа всех основ". "И мы в него впадаем, словно реки". "Мы в темноту впадаем, и хренов твой вымысел. Что спрашивать с калеки!" "Сон -- выход из потемок". "Горбунов! В каком живешь, ты забываешь, веке. Твой сон не нов!" "И человек не нов". "Зачем ты говоришь о человеке?" "А человек есть выходец из снов". "А что же в нем решающее?" "Веки. Закроешь их и видишь темноту". "Хотя бы и при свете?" "И при свете... И вдруг заметишь первую черту. Одна, другая... третья на примете. В ушах шумит и холодно во рту. Потом бегут по набережной дети, и чайки хлеб хватают на лету..." "А нет ли там меня, на парапете?" "И все, что вижу я в минуту ту, реальнее, чем ты на табурете". XIV Разговор в разговоре "Но это -- бред! Ты слышишь, это -- бред! Поди сюда, Бабанов, ты свидетель! Смотри: вот я встаю на табурет! На мне халат без пуговиц и петель! Ну, Горбунов, узрел меня ты?" "Нет". "А цвет кальсон?" "Ей-Богу, не заметил". "Сейчас я размозжу тебе портрет! Ну, Горбунов, считай, поднялся ветер! Сейчас из моря будет винегрет! Ты слышишь, гад?" "Да я уже ответил". "Ах так! Так пустим в дело кулаки! Учить, учить приходится болванов! На, получай! А ну-ка, прореки, кто вдарил: Горчаков или Бабанов?" "По-моему, Гор-банов". "Ты грехи мне отпускаешь, вижу я! Из кранов сейчас польет твой окиян!" "Хи-хи". "А ты что ржешь?! У, скопище баранов!" "Чего вы расшумелись, старики?" "Уйди, Мицкевич!" "Я из ветеранов, и я считаю, ежели глаза чувак закрыл -- завязывай; тем боле, что ночь уже". "Да я и врезал за, за то, что он закрыл их не от боли". "Сказал тебе я: жми на тормоза". "Ты что, Мицкевич? Охренел ты, что ли? Да на кого ты тянешь, стрекоза?" "Я пасть те разорву!" "Ой-ой, мозоли!" "Эй, мужики, из-за чего буза?" "Да пес поймет". "На хвост кому-то соли насыпали". "Атас, идут врачи!" "В кровати, живо!" "Я уже в постели!" "Ты, Горбунов, закройся и молчи, как будто спишь". "А он и в самом деле уже заснул". "Атас, звенят ключи!" "Заснул? Не может быть! Вы обалдели!" "Заткнись, кретин!" "Бабанов, не дрочи". "Оставь его". "Я, правда, еле-еле". "Ну, Горбунов, попробуй настучи". "Да он заснул". "Ну, братцы, залетели". "Как следует приветствовать врачей?" "Вставанием... вставайте, раскоряки!" "Есть жалобы у вас насчет харчей?" "Я слышал шум, но я не вижу драки". "Какая драка, свет моих очей?" "Медбрат сказал, что здесь дерутся". "Враки". "Ты не юли мне". "Чей это ручей?" "Да это ссака". "Я же не о ссаке. Не из чего, я спрашиваю -- чей?" "Да, чей, орлы?" "Кубанские казаки". "Мицкевич!" "Ась?" "Чтоб вытереть, аспид!" "Да, мы, врачи, заботимся о быте". "А Горбунов что не встает?" "Он спит". "Он, значит, спит, а вы еще не спите". "Сейчас ложимся". "Верно, это стыд". "Ну, мы пошли". "Смотрите, не храпите". "Чтоб слышно, если муха пролетит!" "Мне б на оправку". "Утром, потерпите". "Ты, Горчаков, ответственный за быт". "Да, вот вам новость: спутник на орбите". "Ушли". "Эй, Горчаков, твоя моча?" "Иди ты на..." "Ну, закрываем глазки". "На Пасху хорошо бы кулича". "Да, разговеться. Маслица, колбаски..." "Чего же не спросил ты у врача?" "Ты мог бы это сделать без опаски: он спрашивал". "Забыл я сгоряча". "Заткнитесь, вы. Заладили о Пасхе". "Глянь, Горчаков-то, что-то бормоча, льнет к Горбунову". "Это для отмазки". "Ты вправду спишь? Да, судя по всему, ты вправду спишь... Как спутались все пряди... Как все случилось, сам я не пойму. Прости меня, прости мне, Бога ради. Постой, подушку дай приподниму... Удобней так?.. Я сам с собой в разладе. Прости... Мне это все не по уму. Спи... если вправду говорить о взгляде, тут задержаться не на чем ему -- тут всЈ преграда. Только на преграде. Спи, Горбунов. Пока труба отбой не пропоет... Всем предпочту наградам стеречь твой сон... а впрочем, с ней, с трубой! Ты не привык, а я привык к преградам. Прости меня с моею похвальбой. Прости меня со всем моим разладом... Спи, спи, мой друг. Я посижу с тобой. Не над тобой, не под -- а просто рядом. А что до сроков -- я прожду любой, пока с тобой не повстречаюсь взглядом... Что видишь? Море? Несколько морей? И ты бредешь сквозь волны коридором... И рыбы молча смотрят из дверей... Я -- за тобой... но тотчас перед взором всплывают мириады пузырей... Мне не пройти, не справиться с напором... Что ты сказал?!.. Почудилось... Скорей всего, я просто брежу разговором... Смотри-ка, как бесчинствует Борей: подушка смята, кончено с пробором..." 1965 -- 1968 --------

– Конец работы –

Эта тема принадлежит разделу:

Иосиф Бродский. Стихотворения и поэмы (основное собрание)

На сайте allrefs.net читайте: "Иосиф Бродский. Стихотворения и поэмы (основное собрание)"

Если Вам нужно дополнительный материал на эту тему, или Вы не нашли то, что искали, рекомендуем воспользоваться поиском по нашей базе работ: Горбунов и Горчаков

Что будем делать с полученным материалом:

Если этот материал оказался полезным ля Вас, Вы можете сохранить его на свою страничку в социальных сетях:

Все темы данного раздела:

Воспоминания
Белое небо крутится надо мною. Земля серая тарахтит у меня под ногами. Слева деревья. Справа озеро очередное с каменными берегами, с деревянными берегами. Я вытаскиваю, выдергиваю ноги из болота, и со

Гладиаторы
Простимся. До встреч в могиле. Близится наше время. Ну, что ж? Мы не победили. Мы умрем на арене. Тем лучше. Не облысеем от женщин, от перепоя. ...А небо над Колизеем такое же голубое, как над родиной

К садовой ограде
Снег в сумерках кружит, кружит. Под лампочкой дворовой тлеет. В развилке дерева лежит. На ветке сломанной белеет. Не то, чтобы бело-светло. Но кажется (почти волнуя ограду) у ствола нутро появится, ко

Наступает весна
Дмитрию Бобышеву Пресловутая иголка в не менее достославном стоге, в городском полумраке, полусвете, в городском гаме, плеске и стоне тоненькая песенка смерти. Верхний свет улиц, верхний свет улиц всЈ

Памяти Феди Добровольского
Мы продолжаем жить. Мы читаем или пишем стихи. Мы разглядываем красивых женщин, улыбающихся миру с обложки иллюстрированных журналов. Мы обдумываем своих друзей, возвращаясь через весь город в полузам

Памятник
Поставим памятник в конце длинной городской улицы или в центре широкой городской площади, памятник, который впишется в любой ансамбль, потому что он будет немного конструктивен и очень реалистичен. По

Памятник Пушкину
...И Пушкин падает в голубо- ватый колючий снег Э. Багрицкий. ...И тишина. И более ни слова. И эхо. Да еще усталость. ...Свои стихи доканчивая кровью, они на землю глухо опускались. Потом глядели медл

Посвящение Глебу Горбовскому
Уходить из любви в яркий солнечный день, безвозвратно; Слышать шорох травы вдоль газонов, ведущих обратно, В темном облаке дня, в темном вечере зло, полусонно Лай вечерних собак -- сквозь квадратные г

Сонет к Глебу Горбовскому
Мы не пьяны. Мы, кажется, трезвы. И, вероятно, вправду мы поэты, Когда, кропая странные сонеты, Мы говорим со временем на "вы". И вот плоды -- ракеты, киноленты. И вот плоды: велеречивый сти

Сонет к зеркалу
Не осуждая позднего раскаянья, не искажая истины условной, ты отражаешь Авеля и Каина, как будто отражаешь маски клоуна. Как будто все мы -- только гости поздние, как будто наспех поправляем галстуки,

Стихи о слепых музыкантах
Слепые блуждают ночью. Ночью намного проще перейти через площадь. Слепые живут наощупь, трогая мир руками, не зная света и тени и ощущая камни: из камня делают стены. За ними живут мужчины. Женщины. Д

Художник
Он верил в свой череп. Верил. Ему кричали: "Нелепо!" Но падали стены. Череп, Оказывается, был крепок. Он думал: За стенами чисто. Он думал, Что дальше -- просто. ...Он спасся от самоубийства

Стихи о принятии мира
Я. Гордину Все это было, было. Все это нас палило. Все это лило, било, вздергивало и мотало, и отнимало силы, и волокло в могилу, и втаскивало на пьедесталы, а потом низвергало, а потом -- забывало, а

Пилигримы
"Мои мечты и чувства в сотый раз Идут к тебе дорогой пилигримов" В. Шекспир Мимо ристалищ, капищ, мимо храмов и баров, мимо шикарных кладбищ, мимо больших базаров, мира и горя мимо, мимо Мек

Стихи под эпиграфом
"То, что дозволено Юпитеру, не дозволено быку..." Каждый пред Богом наг. Жалок, наг и убог. В каждой музыке Бах, В каждом из нас Бог. Ибо вечность -- богам. Бренность -- удел быков... Богово

Камни на земле
Эти стихи о том, как лежат на земле камни, простые камни, половина которых не видит солнца, простые камни серого цвета, простые камни,-- камни без эпитафий. Камни, принимающие нашу поступь,1

Одиночество
Когда теряет равновесие твое сознание усталое, когда ступеньки этой лестницы уходят из под ног, как палуба, когда плюет на человечество твое ночное одиночество, -- ты можешь размышлять о вечности и со

Определение поэзии
памяти Федерико Гарсия Лорки Существует своего рода легенда, что перед расстрелом он увидел, как над головами солдат поднимается солнце. И тогда он произнес: "А все-таки восходит солнце..."

Стихи об испанце Мигуэле Сервете, еретике, сожженном кальвинистами
Истинные случаи иногда становятся притчами. Ты счел бы все это, вероятно, лишним. Вероятно, сейчас ты испытываешь безразличие. ___ Впрочем, он не испытывает безразличия, ибо от него осталась лишь горс

Вальсок
Проснулся я, и нет руки, а было пальцев пять. В моих глазах пошли круги, и я заснул опять. Проснулся я, и нет второй. Опасно долго спать. Но Бог шепнул: глаза закрой, и я заснул опять. Проснулся я, и

Глаголы
Меня окружают молчаливые глаголы, похожие на чужие головы глаголы, голодные глаголы, голые глаголы, главные глаголы, глухие глаголы. Глаголы без существительных. Глаголы -- просто. Глаголы, которые жи

Описание утра
А. Рутштейну Как вагоны раскачиваются, направо и налево, как кинолента рассвета раскручивается неторопливо, как пригородные трамваи возникают из-за деревьев в горизонтальном пейзаже предместия и залив

Стрельнинская элегия
Дворцов и замков свет, дворцов и замков, цветник кирпичных роз, зимой расцветших, какой родной пейзаж утрат внезапных, какой прекрасный свист из лет прошедших. Как будто чей-то след, давно знакомый, т

Через два года
Нет, мы не стали глуше или старше, мы говорим слова свои, как прежде, и наши пиджаки темны все так же, и нас не любят женщины все те же. И мы опять играем временами в больших амфитеатрах одиночеств, и

Песенка
По холмам поднебесья, по дороге неблизкой, возвращаясь без песни из земли италийской, над страной огородов, над родными полями пролетит зимородок и помашет крылами. И с высот Олимпийских, недоступных

Три главы
Глава 1 Когда-нибудь, болтливый умник, среди знакомств пройдет зима, когда в Москве от узких улиц сойду когда-нибудь с ума, на шумной родине балтийской среди худой полувесны протарахтят полуботинки по

Памяти Е. А. Баратынского
Поэты пушкинской поры, ребята светские, страдальцы, пока старательны пиры, романы русские стандартны летят, как лист календаря, и как стаканы недопиты, как жизни после декабря так одинаково разбиты. Ш

Витезслав Незвал
На Карловом мосту ты улыбнешься, переезжая к жизни еженощно вагончиками пражского трамвая, добра не зная, зла не забывая. На Карловом мосту ты снова сходишь и говоришь себе, что снова хочешь пойти туд

В письме на юг
Г. Гинзбургу-Воскову Ты уехал на юг, а здесь настали теплые дни, нагревается мост, ровно плещет вода, пыль витает, я теперь прохожу в переулке, всЈ в тени, всЈ в тени, всЈ в тени, и вблизи надо мной т

Пьеса с двумя паузами для сакс-баритона
Металлический зов в полночь слетает с Петропавловского собора, из распахнутых окон в переулках мелодически звякают деревянные часы комнат, в радиоприемниках звучат гимны. Все стихает. Ровный шепот дев

Современная песня
Человек приходит к развалинам снова и снова, он был здесь позавчера и вчера и появится завтра, его привлекают развалины. Он говорит: Постепенно, постепенно научишься многим вещам, очень многим, научиш

Июльское интермеццо
Девушки, которых мы обнимали, с которыми мы спали, приятели, с которыми мы пили, родственники, которые нас кормили и все покупали, братья и сестры, которых мы так любили, знакомые, случайные соседи эт

Августовские любовники
Августовские любовники, августовские любовники проходят с цветами, невидимые зовы парадных их влекут, августовские любовники в красных рубашках с полуоткрытыми ртами мелькают на перекрестках, исчезают

Проплывают облака
Слышишь ли, слышишь ли ты в роще детское пение, над сумеречными деревьями звенящие, звенящие голоса, в сумеречном воздухе пропадающие, затихающие постепенно, в сумеречном воздухе исчезающие небеса? Бл

Рождественский романс
Евгению Рейну, с любовью Плывет в тоске необъяснимой среди кирпичного надсада ночной кораблик негасимый из Александровского сада, ночной фонарик нелюдимый, на розу желтую похожий, над головой своих лю

Я как Улисс
О. Б. Зима, зима, я еду по зиме, куда-нибудь по видимой отчизне, гони меня, ненастье, по земле, хотя бы вспять, гони меня по жизни. Ну вот Москва и утренний уют в арбатских переулках парусинных, и чуж

В темноте у окна
В темноте у окна, на краю темноты полоса полотна задевает цветы. И, как моль, из угла устремляется к ней взгляд, острей, чем игла, хлорофилла сильней. Оба вздрогнут -- но пусть: став движеньем одним,

Письмо к А. Д.
Bсе равно ты не слышишь, все равно не услышишь ни слова, все равно я пишу, но как странно писать тебе снова, но как странно опять совершать повторенье прощанья. Добрый вечер. Kак странно вторгаться в

Стансы городу
Да не будет дано умереть мне вдали от тебя, в голубиных горах, кривоногому мальчику вторя. Да не будет дано и тебе, облака торопя, в темноте увидать мои слезы и жалкое горе. Пусть меня отпоет хор воды

Инструкция опечаленным
Не должен быть очень несчастным и, главное, скрытным... А. Ахматова Я ждал автобус в городе Иркутске, пил воду, замурованную в кране, глотал позеленевшие закуски в ночи в аэродромном ресторане. Я проб

Дорогому Д. Б.
Вы поете вдвоем о своем неудачном союзе. Улыбаясь сейчас широко каждый собственной музе. Тополя и фонтан, соболезнуя вам, рукоплещут, в теплой комнате сна в двух углах ваши лиры трепещут. Одинокому мн

Отрывок
На вас не поднимается рука. И я едва ль осмелюсь говорить, каким еще понятием греха сумею этот сумрак озарить. Но с каждым днем все более, вдвойне, во всем себя уверенно виня, беру любовь, затем что в

Загадка ангелу
М. Б. Мир одеял разрушен сном. Но в чьем-то напряженном взоре маячит в сумраке ночном окном разрезанное море.1 Две лодки обнажают дно, смыкаясь в этом с парой туфель. Вздымающееся полотно и

Крик в Шереметьево
И. Е. Что ты плачешь, распростясь с паровозом. Что ты слушаешь гудки поездные. Поклонись аэродромным березам, голубиному прогрессу России. Что ты смотришь все с печалью угрюмой на платочек ее новый, к

Ночной полет
В брюхе Дугласа ночью скитался меж туч и на звезды глядел, и в кармане моем заблудившийся ключ все звенел не у дел, и по сетке скакал надо мной виноград, акробат от тоски; был далек от меня мой родной

От окраины к центру
Вот я вновь посетил эту местность любви, полуостров заводов, парадиз мастерских и аркадию фабрик, рай речный пароходов, я опять прошептал: вот я снова в младенческих ларах. Вот я вновь пробежал Малой

В семейный альбом
Не мы ли здесь, о посмотри, вон там, окружены песком -- по обе стороны скамьи, застыв, на берегу морском. ___ Все чудится, что рядом ты. Все вижу сквозь ненастный вой вливающийся в цвет воды колеблющи

На смерть Роберта Фроста
Значит, и ты уснул. Должно быть, летя к ручью, ветер здесь промелькнул, задув и твою свечу. Узнав, что смолкла вода, и сделав над нею круг, вновь он спешит сюда, где дым обгоняет дух. Позволь же, стар

Большая элегия Джону Донну
Джон Донн уснул, уснуло все вокруг. Уснули стены, пол, постель, картины, уснули стол, ковры, засовы, крюк, весь гардероб, буфет, свеча, гардины. Уснуло все. Бутыль, стакан, тазы, хлеб, хлебный нож, фа

Другу-стихотворцу
Нет, не посетует Муза, если напев заурядный, звук, безразличный для вкуса, с лиры сорвется нарядной. Милая, грусти не выдаст, путая спину и перед, песню, как платье на вырост, к слуху пространства при

Из "Старых английских песен". Горячая изгородь
Снег скрыл от глаз гряду камней. И вот земля -- небес бледней. Одна лишь изгородь черна, и снега нет на ней. Холодный лес прикрыла мгла. Она сама светла, бела. Одна лишь изгородь в снегу стоит голым-г

Переселение
М. Б. Дверь хлопнула, и вот они вдвоем стоят уже на улице. И ветер их обхватил. И каждый о своем задумался, чтоб вздрогнуть вслед за этим. Канал, деревья замерли на миг. Холодный вечер быстро покрывал

В замерзшем песке
Трехцветных птичек голоса, -- хотя с нагих ветвей глядит зима во все глаза, хотя земля светлей холмов небесных, в чьих кустах совсем ни звука нет, -- слышны отчетливей, чем страх ревизии примет. На во

В горчичном лесу
Гулко дятел стучит по пустым деревам, не стремясь достучаться. Дождь и снег, пробивающий дым, заплетаясь, шумят средь участка. Кто-то, вниз опустивши лицо, от калитки, все пуще и злее от желанья взбеж

Исаак и Авраам
М. Б. "Идем, Исак. Чего ты встал? Идем". "Сейчас иду". -- Ответ средь веток мокрых ныряет под ночным густым дождем, как быстрый плот -- туда, где гаснет окрик. По-русски Исаак теря

Телефонная песня
Вослед за тем последует другой. Хоть, кажется, все меры вплоть до лести уж приняты, чтоб больше той рукой нельзя было писать на этом месте. Как в школьные года -- стирал до дыр. Но ежедневно -- слышиш

Ex oriente
Да, точно так же, как Тит Ливий, он сидел в своем шатре, но был незримо широкими песками окружен и мял в сухих руках письмо из Рима. Палило солнце. Столько дней подряд он брел один безводными местами,

Полевая эклога
Стрекоза задевает волну и тотчас устремляется кверху, отраженье пуская ко дну, словно камень, колодцу в проверку, чтобы им испытать глубину и захлопнуть над воротом дверку. Но нигде здесь не встретишь

Рождество 1963 года
Спаситель родился в лютую стужу. В пустыне пылали пастушьи костры. Буран бушевал и выматывал душу из бедных царей, доставлявших дары. Верблюды вздымали лохматые ноги. Выл ветер. Звезда, пламенея в ноч

Воронья песня
Снова пришла лиса с подведенной бровью, снова пришел охотник с ружьем и дробью, с глазом, налитым кровью от ненависти, как клюква. Перезимуем и это, выронив сыр из клюва, но поймав червяка! Извивайся,

Новый год на Канатчиковой даче
Спать, рождественский гусь, отвернувшись к стене, с темнотой на спине, разжигая, как искорки бус, свой хрусталик во сне. Ни волхвов, ни осла, ни звезды, ни пурги, что младенца от смерти спасла, расход

Песни счастливой зимы
Песни счастливой зимы на память себе возьми, чтоб вспоминать на ходу звуков их глухоту; местность, куда, как мышь, быстрый свой бег стремишь, как бы там не звалась, в рифмах их улеглась. Так что, вытя

Прощальная ода
1 Ночь встает на колени перед лесной стеною. Ищет ключи слепые в связке своей несметной. Птицы твои родные громко кричат надо мною. Карр! Чивичи-ли, карр! -- словно напев посмертный. Ветер пинает ство

Письма к стене
Сохрани мою тень. Не могу объяснить. Извини. Это нужно теперь. Сохрани мою тень, сохрани. За твоею спиной умолкает в кустах беготня. Мне пора уходить. Ты останешься после меня. До свиданья, стена. Я п

Перед прогулкой по камере
Сквозь намордник пройдя, как игла, и по нарам разлившись, как яд, холод вытеснит ночь из угла, чтобы мог соскочить я в квадрат. Но до этого мысленный взор сонмы линий и ромбов гурьбу заселяет в цемент

Развивая Крылова
М. Б. Одна ворона (их была гурьба, но вечер их в ольшанник перепрятал) облюбовала маковку столба, другая -- белоснежный изолятор. Друг другу, так сказать, насупротив (как требуют инструкций незабудки)

Малиновка
М. Б. Ты выпорхнешь, малиновка, из трех малинников, припомнивши в неволе, как в сумерках вторгается в горох ворсистое люпиновое поле. Сквозь сомкнутые вербные усы туда! -- где, замирая на мгновенье, б

Для школьного возраста
М. Б. Ты знаешь, с наступленьем темноты пытаюсь я прикидывать на глаз, отсчитывая горе от версты, пространство, разделяющее нас. И цифры как-то сходятся в слова, откуда приближаются к тебе смятенье, и

К северному краю
Северный край, укрой. И поглубже. В лесу. Как смолу под корой, спрячь под веком слезу. И оставь лишь зрачок, словно хвойный пучок, и грядущие дни. И страну заслони. Нет, не волнуйся зря: я превращусь

Ломтик медового месяца
М. Б. Не забывай никогда, как хлещет в пристань вода и как воздух упруг -- как спасательный круг. А рядом чайки галдят, и яхты в небо глядят, и тучи вверху летят, словно стая утят. Пусть же в сердце т

Отрывок
В ганзейской гостинице "Якорь", где мухи садятся на сахар, где боком в канале глубоком эсминцы плывут мимо окон, я сиживал в обществе кружки, глазея на мачты и пушки и совесть свою от укора

В распутицу
Дорогу развезло как реку. Я погрузил весло в телегу, спасательный овал намаслив на всякий случай. Стал запаслив. Дорога как река, зараза. Мережей рыбака -- тень вяза. Коню не до ухи под носом. Тем бол

С грустью и с нежностью
А. Горбунову На ужин вновь была лапша, и ты, Мицкевич, отодвинув миску, сказал, что обойдешься без еды. Поэтому и я, без риску медбрату показаться бунтарем, последовал чуть позже за тобою в уборную, г

Сонетик
Маленькая моя, я грущу (а ты в песке скок-поскок). Как звездочку тебя ищу: разлука как телескоп. Быть может, с того конца заглянешь (как Левенгук), не разглядишь лица, но услышишь: стук-стук. Это в ме

Настеньке Томашевской в Крым
Пусть август -- месяц ласточек и крыш, подверженный привычке стародавней, разбрасывает в Пулкове камыш и грохает распахнутою ставней. Придет пора, и все мои следы исчезнут, как развалины Атланты. И ск

Псковский реестр
для М. Б. Не спутать бы азарт и страсть (не дай нам, Господь). Припомни март, семейство Найман. Припомни Псков, гусей и, вполнакала, фонарики, музей, "Мытье" Шагала. Уколы на бегу (не шпильк

Румянцевой победам
Прядет кудель под потолком дымок ночлежный. Я вспоминаю под хмельком Ваш образ нежный, как Вы бродили меж ветвей, стройней пастушек, вдвоем с возлюбленной моей на фоне пушек. Под жерла гаубиц морских,

Гвоздика
М. Б. В один из дней, в один из этих дней, тем более заметных, что сильней дождь барабанит в стекла и почти звонит в звонок (чтоб в комнату войти, где стол признает своего в чужом, а чайные стаканы --

Орфей и Артемида
Наступила зима. Песнопевец, не сошедший с ума, не умолкший, видит след на тропинке волчий и, как дятел-краснодеревец, забирается на сосну, чтоб расширить свой кругозор, разглядев получше узор, оттеняю

Чаша со змейкой
I Дождливым утром, стол, ты не похож на сельского вдовца-говоруна. Что несколько предвидел макинтош, хотя не допускала борона, в том, собственно, узревшая родство, что в ящик было вделано кольцо. Но л

Письмо в бутылке
(Entertainment for Mary)1 То, куда вытянут нос и рот, прочий куда обращен фасад, то, вероятно, и есть "вперед"; все остальное считай "назад". Но так как нос корабля на Н

Услышу и отзовусь
Сбились со счета дни, и Борей покидает озимь, ночью при свете свечи пересчитывает стропила. Будто ты вымолвила негромко: осень, осень со всех сторон меня обступила. Затихает, и вновь туч на звезды охо

Einem alten Architekten in Rom
I В коляску -- если только тень действительно способна сесть в коляску (особенно в такой дождливый день), и если призрак переносит тряску, и если лошадь упряжи не рвет -- в коляску, под зонтом, без ве

Северная почта
М. Б. Я, кажется, пою одной тебе. Скорее тут нужда, чем скопидомство. Хотя сейчас и ты к моей судьбе не меньше глуховата, чем потомство. Тебя здесь нет: сострив из-под полы, не вызвать даже в стульях

Новые стансы к Августе
М. Б. I Во вторник начался сентябрь. Дождь лил всю ночь. Все птицы улетели прочь. Лишь я так одинок и храбр, что даже не смотрел им вслед. Пустынный небосвод разрушен,1 дождь стягивает прос

Неоконченный отрывок
I Ну, время песен о любви, ты вновь склоняешь сердце к тикающей лире, и все слышней в разноголосном клире щебечет силлабическая кровь. Из всех стихослагателей, со мной столь грозно обращаешься ты с пе

Отрывок
Назо к смерти не готов. Оттого угрюм. От сарматских холодов в беспорядке ум. Ближе Рима ты, звезда. Ближе Рима смерть. Преимущество: туда можно посмотреть. Назо к смерти не готов. Ближе (через Понт, о

Отрывок
Sad man jokes his own way1 Я не философ. Нет, я не солгу. Я старый человек, а не философ, хотя я отмахнуться не могу от некоторых бешеных вопросов. Я грустный человек, и я шучу по-своему, о

На смерть Т. С. Элиота
I Он умер в январе, в начале года. Под фонарем стоял мороз у входа. Не успевала показать природа ему своих красот кордебалет. От снега стекла становились у'же. Под фонарем стоял глашатай стужи. На пер

Января 1965 года
Волхвы забудут адрес твой. Не будет звезд над головой. И только ветра сиплый вой расслышишь ты, как встарь. Ты сбросишь тень с усталых плеч, задув свечу, пред тем как лечь. Поскольку больше дней, чем

Без фонаря
В ночи, когда ты смотришь из окна и знаешь, как далЈко до весны, привычным очертаньям валуна не ближе до присутствия сосны. С невидимой улыбкой хитреца сквозь зубы ты продергиваешь нить, чтоб пальцы (

Пророчество
М. Б. Мы будем жить с тобой на берегу, отгородившись высоченной дамбой от континента, в небольшом кругу, сооруженном самодельной лампой. Мы будем в карты воевать с тобой и слушать, как безумствует при

Июль. Сенокос
Всю ночь бесшумно, на один вершок, растет трава. Стрекочет, как движок, всю ночь кузнечик где-то в борозде. Бредет рябина от звезды к звезде. Спят за рекой в тумане три косца. Всю ночь согласно бьются

Курс акций
О как мне мил кольцеобразный дым! Отсутствие заботы, власти. Какое поощренье грусти. Я полюбил свой деревянный дом. Закат ласкает табуретку, печь, зажавшие окурок пальцы. И синий дым нанизывает кольца

Одной поэтессе
Я заражен нормальным классицизмом. А вы, мой друг, заражены сарказмом. Конечно, просто сделаться капризным, по ведомству акцизному служа. К тому ж, вы звали этот век железным. Но я не думал, говоря о

Два часа в резервуаре
Мне скучно, бес... А. С. Пушкин I Я есть антифашист и антифауст. Их либе жизнь и обожаю хаос. Их бин хотеть, геноссе официрен, дем цайт цум Фауст коротко шпацирен. II Но подчиняясь польской пропаганде

Под занавес
А. А. Ахматовой Номинально пустынник, но в душе -- скандалист, отдает за полтинник -- за оранжевый лист -- свои струпья и репья, все вериги -- вразвес, -- деревушки отрепья, благолепье небес. Отыскав

Зимним вечером на сеновале
Снег сено запорошил сквозь щели под потолком. Я сено разворошил и встретился с мотыльком. Мотылек, мотылек, от смерти себя сберег, забравшись на сеновал. Выжил, зазимовал. Выбрался и глядит, как "

Неоконченный отрывок
В стропилах воздух ухает, как сыч. Скрипит ольха у дальнего колодца. Бегущий лес пытается настичь бегущие поля. И удается порой березам вырваться вперед и вклиниться в позиции озимых шеренгой или попр

Осень в Норенской
Мы возвращаемся с поля. Ветер гремит перевЈрнутыми колоколами вЈдер, коверкает голые прутья ветел, бросает землю на валуны. Лошади бьются среди оглобель черными корзинами вздутых рЈбер, обращают оскал

Песенка о свободе
Булату Окуджаве Ах, свобода, ах, свобода. Ты -- пятое время года. Ты -- листик на ветке ели. Ты -- восьмой день недели. Ах, свобода, ах, свобода. У меня одна забота: почему на свете нет завода, где бы

Фламмарион
М. Б. Одним огнем порождены две длинных тени. Две области поражены тенями теми. Одна -- она бежит отсель сквозь бездорожье за жизнь мою, за колыбель, за царство Божье. Другая -- поспешает вдаль, летит

Подражание сатирам, сочиненным Кантемиром
На объективность Зла и добра, больно умен, грань почто топчешь? Та ли пора? Милый Дамон, глянь, на что ропщешь. Против вины чьей, не кричи, страсть обуяла? Ты ли с жены тащишь в ночи часть одеяла? Топ

Остановка в пустыне
Теперь так мало греков в Ленинграде, что мы сломали Греческую церковь, дабы построить на свободном месте концертный зал. В такой архитектуре есть что-то безнадежное. А впрочем, концертный зал на тыщу

Неоконченный отрывок
В стропилах воздух ухает, как сыч. Скрипит ольха у дальнего колодца. Бегущий лес пытается настичь бегущие поля. И удается порой березам вырваться вперед и вклиниться в позиции озимых шеренгой или попр

Неоконченный отрывок
Отнюдь не вдохновение, а грусть меня склоняет к описанью вазы. В окне шумят раскидистые вязы. Но можно только увеличить груз уже вполне достаточный, скребя пером перед цветущею колодой. Петь нечто, со

Освоение космоса
Чердачное окно отворено. Я выглянул в чердачное окно. Мне подоконник врезался в живот. Под облаками кувыркался голубь. Над облаками синий небосвод не потолок напоминал, а прорубь. Светило солнце. Пахл

Стихи на бутылке, подаренной Андрею Сергееву
1 На склоне лет я на ограду влез Я удовлетворял свой интерес к одной затворнице и зная что между нами проходная я подтянулся на руках ныряла в облаках Луна и ввысь из радио неслись обрывки вальса и я

Речь о пролитом молоке
I 1 Я пришел к Рождеству с пустым карманом. Издатель тянет с моим романом. Календарь Москвы заражен Кораном. Не могу я встать и поехать в гости ни к приятелю, у которого плачут детки, ни в семейный до

К стихам
"Скучен вам, стихи мои, ящик..." Кантемир Не хотите спать в столе. Прытко возражаете: "Быв здраву, корчиться в земле суть пытка". Отпускаю вас. А что ж? Праву на свободу возражать

Морские манЈвры
Атака птеродактилей на стадо ихтиозавров. Вниз на супостата пикирует огнедышащий ящер -- скорей потомок, нежели наш пращур. Какой-то год от Рождества Христова. Проблемы положенья холостого. Гостиница.

В Паланге
Коньяк в графине -- цвета янтаря, что, в общем, для Литвы симптоматично. Коньяк вас превращает в бунтаря. Что не практично. Да, но романтично. Он сильно обрубает якоря всему, что неподвижно и статично

По дороге на Скирос
Я покидаю город, как Тезей -- свой Лабиринт, оставив Минотавра смердеть, а Ариадну -- ворковать в объятьях Вакха. Вот она, победа! Апофеоз подвижничества! Бог как раз тогда подстраивает встречу, когда

Прощайте, мадемуазель Вероника
I Если кончу дни под крылом голубки, что вполне реально, раз мясорубки становятся роскошью малых наций -- после множества комбинаций Марс перемещается ближе к пальмам; а сам я мухи не трону пальцем да

Элегия на смерть Ц. В.
В пространстве, не дыша, несется без дорог еще одна душа в невидимый чертог. А в сумраке, внизу, измученный сосуд в кладбищенском лесу две лошади везут. Отсюда не воззвать, отсюда не взглянуть. Расста

Postscriptum
Как жаль, что тем, чем стало для меня твое существование, не стало мое существованье для тебя. ...В который раз на старом пустыре я запускаю в проволочный космос свой медный грош, увенчанный гербом, в

Anno Domini
М. Б. Провинция справляет Рождество. Дворец Наместника увит омелой, и факелы дымятся у крыльца. В проулках -- толчея и озорство. Веселый, праздный, грязный, очумелый народ толпится позади дворца. Наме

Песня пустой веранды
Not with a bang but a whimper.1 T.S.Eliot Март на исходе, и сад мой пуст. Старая птица, сядь на куст, у которого в этот день только и есть, что тень. Будто и не было тех шести лет, когда он

Письмо генералу Z.
"Война, Ваша Светлость, пустая игра. Сегодня -- удача, а завтра -- дыра..." Песнь об осаде Ла-Рошели Генерал! Наши карты -- дерьмо. Я пас. Север вовсе не здесь, но в Полярном Круге. И Эквато

Почти элегия
В былые дни и я пережидал холодный дождь под колоннадой Биржи. И полагал, что это -- Божий дар. И, может быть, не ошибался. Был же и я когда-то счастлив. Жил в плену у ангелов. Ходил на вурдалаков. Сб

Неоконченный отрывок
F. W. Самолет летит на Вест, расширяя круг тех мест -- от страны к другой стране, -- где тебя не встретить мне. Обгоняя дни, года, тенью крыльев "никогда" на земле и на воде превращается в &

Памяти Т. Б.
1 Пока не увяли цветы и лента ещЈ не прошла через известь лета, покуда черна и вольна цыганить, ибо настолько длинна, что память моя, как бы внемля ее призыву, потянет ее, вероятно, в зиму, -- 2 прими

Подражая Некрасову, или Любовная песнь Иванова
Кажинный раз на этом самом месте я вспоминаю о своей невесте. Вхожу в шалман, заказываю двести. Река бежит у ног моих, зараза. Я говорю ей мысленно: бежи. В глазу -- слеза. Но вижу краем глаза Литейны

Подсвечник
Сатир, покинув бронзовый ручей, сжимает канделябр на шесть свечей, как вещь, принадлежащую ему. Но, как сурово утверждает опись, он сам принадлежит ему. Увы, все виды обладанья таковы. Сатир -- не иск

Прачечный мост
F. W. На Прачечном мосту, где мы с тобой уподоблялись стрелкам циферблата, обнявшимся в двенадцать перед тем, как не на сутки, а навек расстаться, -- сегодня здесь, на Прачечном мосту, рыбак, страдая

Шесть лет спустя
М. Б. Так долго вместе прожили, что вновь второе января пришлось на вторник, что удивленно поднятая бровь, как со стекла автомобиля -- дворник, с лица сгоняла смутную печаль, незамутненной оставляя да

Зимним вечером в Ялте
Сухое левантинское лицо, упрятанное оспинками в бачки. Когда он ищет сигарету в пачке, на безымянном тусклое кольцо внезапно преломляет двести ватт, и мой хрусталик вспышки не выносит: я щурюсь; и тог

Посвящается Ялте
История, рассказанная ниже, правдива. К сожаленью, в наши дни не только ложь, но и простая правда нуждается в солидных подтвержденьях и доводах. Не есть ли это знак, что мы вступаем в совершенно новый

В альбом Натальи Скавронской
Осень. Оголенность тополей раздвигает коридор аллей в нашем не-именьи. Ставни бьются друг о друга. Туч невпроворот, солнце забуксует. У ворот лужа, как расколотое блюдце. Спинка стула, платьица без пл

С видом на море
И. Н. Медведевой I Октябрь. Море поутру лежит щекой на волнорезе. Стручки акаций на ветру, как дождь на кровельном железе, чечетку выбивают. Луч светила, вставшего из моря, скорей пронзителен, чем жгу

Конец прекрасной эпохи
Потому что искусство поэзии требует слов, я -- один из глухих, облысевших, угрюмых послов второсортной державы, связавшейся с этой, -- не желая насиловать собственный мозг, сам себе подавая одежду, сп

Дидона и Эней
Великий человек смотрел в окно, а для нее весь мир кончался краем его широкой, греческой туники, обильем складок походившей на остановившееся море. Он же смотрел в окно, и взгляд его сейчас был так да

Отрывок
Из слез, дистиллированных зрачком, гортань мне омывающих, наружу не пущенных и там, под мозжечком, образовавших ледяную лужу, из ночи, перепачканной трубой, превосходящей мужеский капризнак, из крови,

Открытка с тостом
Н. И. Желание горькое -- впрямь! свернуть в вологодскую область, где ты по колхозным дворам шатаешься с правом на обыск. Все чаще ночами, с утра во мгле, под звездой над дорогой. Вокруг старики, детво

Перед памятником А. С. Пушкину в Одессе
Якову Гордину Не по торговым странствуя делам, разбрасывая по чужим углам свой жалкий хлам, однажды поутру с тяжелым привкусом во рту я на берег сошел в чужом порту. Была зима. Зернистый снег сек щеку

Лесная идиллия
I Она: Ах, любезный пастушок, у меня от жизни шок. Он: Ах, любезная пастушка, у меня от жизни -- юшка. Вместе: Руки мерзнут. Ноги зябнуть. Не пора ли нам дерябнуть. II Она: Ох, любезный мой красавчик,

Уточнение
Откуда ни возьмись -- как резкий взмах -- Божественная высь в твоих словах -- как отповедь, верней, как зов: "за мной!" -- над нежностью моей, моей, земной. Куда же мне? На звук! За речь. За

Science Fiction
Тыльная сторона светила не горячей слезящих мои зрачки его лицевых лучей; так же оно слепит неизвестных зевак через стеклянную дверь с литерами ЕФАК.1 Лысеющий человек -- или, верней, почти

Песня о Красном Свитере
Владимиру Уфлянду В потетеле английской красной шерсти я не бздюм крещенских холодов нашествия, и будущее за Шексной, за Воркслою теперь мне видится одетым в вещь заморскую. Я думаю: обзаведись валюто

Памяти профессора Браудо
Люди редких профессий редко, но умирают, уравнивая свой труд с прочими. Землю роют люди прочих профессий, и родственники назавтра выглядят, как природа, лишившаяся ихтиозавра. Март -- черно-белый меся

Разговор с небожителем
Здесь, на земле, где я впадал то в истовость, то в ересь, где жил, в чужих воспоминаньях греясь, как мышь в золе, где хуже мыши глодал петит родного словаря, тебе чужого, где, благодаря тебе, я на себ

На 22-е декабря 1970 года Якову Гордину от Иосифа Бродского
Сегодня масса разных знаков -- и в небесах, и на воде -- сказали мне, что быть беде: что я напьюсь сегодня, Яков. Затем, что день прохладный сей есть твоего рожденья дата (о чем, конечно, в курсе Тата

Неоконченное
Друг, тяготея к скрытым формам лести невесть кому -- как трезвый человек тяжелым рассуждениям о смерти предпочитает толки о болезни -- я, загрязняя жизнь как черновик дальнейших снов, твой адрес на ко

Желтая куртка
Подросток в желтой куртке, привалясь к ограде, а точней -- к орущей пасти мадам Горгоны, созерцает грязь проезжей части. В пустых его зрачках сквозит -- при всей отчужденности их от мыслей лишних -- у

Мужик и енот
(басня) Мужик, гуляючи, забрел в дремучий бор, где шел в тот миг естественный отбор. Животные друг другу рвали шерсть, крушили ребра, грызли глотку, сражаясь за сомнительную честь покрыть молодку, чей

Пенье без музыки
F. W. Когда ты вспомнишь обо мне в краю чужом -- хоть эта фраза всего лишь вымысел, а не пророчество, о чем для глаза, вооруженного слезой, не может быть и речи: даты из омута такой лесой не вытащишь

Чаепитие
"Сегодня ночью снился мне Петров. Он, как живой, стоял у изголовья. Я думала спросить насчет здоровья, но поняла бестактность этих слов". Она вздохнула и перевела взгляд на гравюру в деревян

Aqua vita nuova
F. W. Шепчу "прощай" неведомо кому. Не призраку же, право, твоему, затем что он, поддакивать горазд, в ответ пустой ладони не подаст. И в этом как бы новая черта: триумф уже не голоса, но рт

Post aetatem nostram
А. Я. Сергееву I "Империя -- страна для дураков". Движенье перекрыто по причине приезда Императора. Толпа теснит легионеров, песни, крики; но паланкин закрыт. Объект любви не хочет быть объе

Шиповник в апреле
Шиповник каждую весну пытается припомнить точно свой прежний вид: свою окраску, кривизну изогнутых ветвей -- и то, что их там кривит. В ограде сада поутру в чугунных обнаружив прутьях источник зла, он

Стихи в апреле
В эту зиму с ума я опять не сошел, а зима глядь и кончилась. Шум ледохода и зеленый покров различаю -- и значит здоров. С новым временем года поздравляю себя и, зрачок о Фонтанку слепя, я дроблю себя

Фонтан памяти героев обороны полуострова Ханко
Здесь должен быть фонтан, но он не бьет. Однако сырость северная наша освобождает власти от забот, и жажды не испытывает чаша. Нормальный дождь, обещанный в четверг, надежней ржавых труб водопровода.

Литовский дивертисмент
Томасу Венцлова 1. Вступление Вот скромная приморская страна. Свой снег, аэропорт и телефоны, свои евреи. Бурый особняк диктатора. И статуя певца, отечество сравнившего с подругой, в чем проявился пус

Натюрморт
Verrà la morte e avrà tuoi occhi. C. Pavese1 I Вещи и люди нас окружают. И те, и эти терзают глаз. Лучше жить в темноте. Я сижу на скамье в парке, глядя вослед проходящей семь

Октябрьская песня
V. S. Чучело перепЈлки стоит на каминной полке. Старые часы, правильно стрекоча, радуют ввечеру смятые перепонки. Дерево за окном -- пасмурная свеча. Море четвЈртый день глухо гудит у дамбы. Отложи св

Декабря 1971 года
V. S. В Рождество все немного волхвы. В продовольственных слякоть и давка. Из-за банки кофейной халвы производит осаду прилавка грудой свертков навьюченный люд: каждый сам себе царь и верблюд. Сетки,

Одному тирану
Он здесь бывал: еще не в галифе -- в пальто из драпа; сдержанный, сутулый. Арестом завсегдатаев кафе покончив позже с мировой культурой, он этим как бы отомстил (не им, но Времени) за бедность, унижен

Сретенье
Анне Ахматовой Когда она в церковь впервые внесла дитя, находились внутри из числа людей, находившихся там постоянно, Святой Симеон и пророчица Анна. И старец воспринял младенца из рук Марии; и три че

Бабочка
I Сказать, что ты мертва? Но ты жила лишь сутки. Как много грусти в шутке Творца! едва могу произнести "жила" -- единство даты рожденья и когда ты в моей горсти рассыпалась, меня смущает выч

В озерном краю
В те времена в стране зубных врачей, чьи дочери выписывают вещи из Лондона, чьи стиснутые клещи вздымают вверх на знамени ничей Зуб Мудрости, я, прячущий во рту развалины почище Парфенона, шпион, лазу

Одиссей Телемаку
Мой Телемак, Троянская война окончена. Кто победил -- не помню. Должно быть, греки: столько мертвецов вне дома бросить могут только греки... И все-таки ведущая домой дорога оказалась слишком длинной,

Песня невинности, она же -- опыта
"On a cloud I saw a child, and he laughing said to me..." W. Blake 1 Мы хотим играть на лугу в пятнашки, не ходить в пальто, но в одной рубашке. Если вдруг на дворе будет дождь и слякоть, мы

Похороны Бобо
1 Бобо мертва, но шапки недолой. Чем объяснить, что утешаться нечем. Мы не приколем бабочку иглой Адмиралтейства -- только изувечим. Квадраты окон, сколько ни смотри по сторонам. И в качестве ответа н

Неоконченный отрывок
Во время ужина он встал из-за стола и вышел из дому. Луна светила по-зимнему, и тени от куста, превозмогая завитки ограды, так явственно чернели на снегу, как будто здесь они пустили корни. Сердцебиен

Роттердамский дневник
I Дождь в Роттердаме. Сумерки. Среда. Раскрывши зонт, я поднимаю ворот. Четыре дня они бомбили город, и города не стало. Города не люди и не прячутся в подъезде во время ливня. Улицы, дома не сходят в

Литовский ноктюрн: Томасу Венцлова
I Взбаламутивший море ветер рвется как ругань с расквашенных губ в глубь холодной державы, заурядное до-ре- ми-фа-соль-ля-си-до извлекая из каменных труб. Не-царевны-не-жабы припадают к земле, и сверк

На смерть друга
Имяреку, тебе, -- потому что не станет за труд из-под камня тебя раздобыть, -- от меня, анонима, как по тем же делам: потому что и с камня сотрут, так и в силу того, что я сверху и, камня помимо, чере

Война в убежище Киприды
Смерть поступает в виде пули из магнолиевых зарослей, попарно. Взрыв выглядит как временная пальма, которую раскачивает бриз. Пустая вилла. Треснувший фронтон со сценами античной рукопашной. Пылает в

Сонетов к Марии Стюарт
I Мари, шотландцы все-таки скоты. В каком колене клетчатого клана предвиделось, что двинешься с экрана и оживишь, как статуя, сады? И Люксембургский, в частности? Сюды забрел я как-то после ресторана

Над восточной рекой
Боясь расплескать, проношу головную боль в сером свете зимнего полдня вдоль оловянной реки, уносящей грязь к океану, разделившему нас с тем размахом, который глаз убеждает в мелочных свойствах масс. К

На смерть Жукова
Вижу колонны замерших звуков, гроб на лафете, лошади круп. Ветер сюда не доносит мне звуков русских военных плачущих труб. Вижу в регалиях убранный труп: в смерть уезжает пламенный Жуков. Воин, пред к

Темза в Челси
I Ноябрь. Светило, поднявшееся натощак, замирает на банке соды в стекле аптеки. Ветер находит преграду во всех вещах: в трубах, в деревьях, в движущемся человеке. Чайки бдят на оградах, что-то клюют ж

Колыбельная Трескового Мыса
А. Б. I Восточный конец Империи погружается в ночь. Цикады умолкают в траве газонов. Классические цитаты на фронтонах неразличимы. Шпиль с крестом безучастно чернеет, словно бутылка, забытая на столе.

Гуернавака
Октавио Пасу В саду, где М., французский протеже, имел красавицу густой индейской крови, сидит певец, прибывший издаля. Сад густ, как тесно набранное "Ж". Летает дрозд, как сросшиеся брови.

Мексиканский романсеро
Кактус, пальма, агава. Солнце встает с Востока, улыбаясь лукаво, а приглядись -- жестоко. Испепеленные скалы, почва в мертвой коросте. Череп в его оскале! И в лучах его -- кости! С голой шеей, уродлив

К Евгению
Я был в Мексике, взбирался на пирамиды. Безупречные геометрические громады рассыпаны там и сям на Тегуантепекском перешейке. Хочется верить, что их воздвигли космические пришельцы, ибо обычно такие ве

Заметка для энциклопедии
Прекрасная и нищая страна. На Западе и на Востоке -- пляжи двух океанов. Посредине -- горы, леса, известняковые равнины и хижины крестьян. На Юге -- джунгли с руинами великих пирамид. На Севере -- пла

Осенний крик ястреба
Северозападный ветер его поднимает над сизой, лиловой, пунцовой, алой долиной Коннектикута. Он уже не видит лакомый променад курицы по двору обветшалой фермы, суслика на меже. На воздушном потоке расп

Декабрь во Флоренции
"Этот, уходя, не оглянулся..." Анна Ахматова I Двери вдыхают воздух и выдыхают пар; но ты не вернешься сюда, где, разбившись попарно, населенье гуляет над обмелевшим Арно, напоминая новых че

Новый Жюль Верн
Л. и Н. Лифшиц I Безупречная линия горизонта, без какого-либо изъяна. Корвет разрезает волны профилем Франца Листа. Поскрипывают канаты. Голая обезьяна с криком выскакивает из кабины натуралиста. Рядо

Развивая Платона
I Я хотел бы жить, Фортунатус, в городе, где река высовывалась бы из-под моста, как из рукава -- рука, и чтоб она впадала в залив, растопырив пальцы, как Шопен, никому не показывавший кулака. Чтобы та

Пятая годовщина
Падучая звезда, тем паче -- астероид на резкость без труда твой праздный взгляд настроит. Взгляни, взгляни туда, куда смотреть не стоит. ___ Там хмурые леса стоят в своей рванине. Уйдя из точки "

Квинтет
Марку Стрэнду I Веко подергивается. Изо рта вырывается тишина. Европейские города настигают друг друга на станциях. Запах мыла выдает обитателю джунглей приближающегося врага. Там, где ступила твоя но

Письма династии Минь
I "Скоро тринадцать лет, как соловей из клетки вырвался и улетел. И, на ночь глядя, таблетки богдыхан запивает кровью проштрафившегося портного, откидывается на подушки и, включив заводного, погр

Сан-Пьетро
I Третью неделю туман не слезает с белой колокольни коричневого, захолустного городка, затерявшегося в глухонемом углу Северной Адриатики. Электричество продолжает в полдень гореть в таверне. Плитняк

Шорох акации
Летом столицы пустеют. Субботы и отпуска уводят людей из города. По вечерам -- тоска. В любую из них спокойно можно ввести войска. И только набравши номер одной из твоих подруг, не уехавшей до сих пор

В Англии
Диане и Алану Майерс I. Брайтон-рок Ты возвращаешься, сизый цвет ранних сумерек. Меловые скалы Сассекса в море отбрасывают запах сухой травы и длинную тень, как ненужную черную вещь. Рябое море на суш

Полярный исследователь
Все собаки съедены. В дневнике не осталось чистой страницы. И бисер слов покрывает фото супруги, к ее щеке мушку даты сомнительной приколов. Дальше -- снимок сестры. Он не щадит сестру: речь идет о до

Полдень в комнате
I Полдень в комнате. Тот покой, когда наяву, как во сне, пошевелив рукой, не изменить ничего. Свет проникает в окно, слепя. Солнце, войдя в зенит, луч кладя на паркет, себя этим деревенит. Пыль, осевш

Шведская музыка
К. Х. Когда снег заметает море и скрип сосны оставляет в воздухе след глубже, чем санный полоз, до какой синевы могут дойти глаза? до какой тишины может упасть безучастный голос? Пропадая без вести и'

Стихи о зимней кампании 1980-го года
"В полдневный зной в долине Дагестана..." М. Ю. Лермонтов I Скорость пули при низкой температуре сильно зависит от свойств мишени, от стремленья согреться в мускулатуре торса, в сложных пере

Стихи о зимней кампании 1980-го года
"В полдневный зной в долине Дагестана..." М. Ю. Лермонтов I Скорость пули при низкой температуре сильно зависит от свойств мишени, от стремленья согреться в мускулатуре торса, в сложных пере

Горение
М. Б. Зимний вечер. Дрова охваченные огнем -- как женская голова ветреным ясным днем. Как золотиться прядь, слепотою грозя! С лица ее не убрать. И к лучшему, что нельзя. Не провести пробор, гребнем не

Римские элегии
Бенедетте Кравиери I Пленное красное дерево частной квартиры в Риме. Под потолком -- пыльный хрустальный остров. Жалюзи в час заката подобны рыбе, перепутавшей чешую и остов. Ставя босую ногу на красн

В окрестностях Александрии
Карлу Профферу Каменный шприц впрыскивает героин в кучевой, по-зимнему рыхлый мускул. Шпион, ворошащий в помойке мусор, извлекает смятый чертеж руин. Повсюду некто на скакуне; все копыта -- на пьедест

Келломяки
М. Б. I Заблудившийся в дюнах, отобранных у чухны, городок из фанеры, в чьих стенах едва чихни -- телеграмма летит из Швеции: "Будь здоров". И никаким топором не наколешь дров отопить помеще

К Урании
И. К. У всего есть предел: в том числе у печали. Взгляд застревает в окне, точно лист -- в ограде. Можно налить воды. Позвенеть ключами. Одиночество есть человек в квадрате. Так дромадер нюхает, морща

Полонез: вариация
I Осень в твоем полушарьи кричит "курлы". С обнищавшей державы сползает границ подпруга. И, хотя окно не закрыто, уже углы привыкают к сорочке, как к центру круга. А как лампу зажжешь, хоть

Сидя в тени
I Ветреный летний день. Прижавшееся к стене дерево и его тень. И тень интересней мне. Тропа, получив плетей, убегает к пруду. Я смотрю на детей, бегающих в саду. II Свирепость их резвых игр, их безуте

В горах
1 Голубой саксонский лес Снега битого фарфор. Мир бесцветен, мир белес, точно извести раствор. Ты, в коричневом пальто, я, исчадье распродаж. Ты -- никто, и я -- никто. Вместе мы -- почти пейзаж. 2 Бе

На выставке Карла Вейлинка
Аде СтрЈве I Почти пейзаж. Количество фигур, в нем возникающих, идет на убыль с наплывом статуй. Мрамор белокур, как наизнанку вывернутый уголь, и местность мнится северной. Плато; гиперборей, взъерош

В Италии
Роберто и Флер Калассо И я когда-то жил в городе, где на домах росли статуи, где по улицам с криком "растли! растли!" бегал местный философ, тряся бородкой, и бесконечная набережная делала ж

Бюст Тиберия
Приветствую тебя две тыщи лет спустя. Ты тоже был женат на бляди. У нас немало общего. К тому ж вокруг -- твой город. Гвалт, автомобили, шпана со шприцами в сырых подъездах, развалины. Я, заурядный ст

Представление
Михаилу Николаеву Председатель Совнаркома, Наркомпроса, Мининдела! Эта местность мне знакома, как окраина Китая! Эта личность мне знакома! Знак допроса вместо тела. Многоточие шинели. Вместо мозга --

Рождественская звезда
В холодную пору, в местности, привычной скорей к жаре, чем к холоду, к плоской поверхности более, чем к горе, младенец родился в пещере, чтоб мир спасти: мело, как только в пустыне может зимой мести.

Назидание
I Путешествуя в Азии, ночуя в чужих домах, в избах, банях, лабазах -- в бревенчатых теремах, чьи копченые стекла держат простор в узде, укрывайся тулупом и норови везде лечь головою в угол, ибо в углу

Жизнь в рассеянном свете
Грохот цинковой урны, опрокидываемой порывом ветра. Автомобили катятся по булыжной мостовой, точно вода по рыбам Гудзона. Еле слышный голос, принадлежащий Музе, звучащий в сумерках как ничей, но ровны

Из Парменида
Наблюдатель? свидетель событий? войны в Крыму? Масса жертв -- все в дыму -- перемирие полотенца... Нет! самому совершить поджог! роддома! И самому вызвать пожарных, прыгнуть в огонь и спасти младенца,

На виа Джулиа
Теодоре Л. Колокола до сих пор звонят в том городе, Теодора, будто ты не растаяла в воздухе пропеллерною снежинкой и возникаешь в сумерках, как свет в конце коридора, двигаясь в сторону площади с мрам

Посвящается стулу
I Март на исходе. Радостная весть: день удлинился. Кажется, на треть. Глаз чувствует, что требуется вещь, которую пристрастно рассмотреть. Возьмем за спинку некоторый стул. Приметы его вкратце таковы:

Посвящение
Ни ты, читатель, ни ультрамарин за шторой, ни коричневая мебель, ни сдача с лучшей пачки балерин, ни лампы хищно вывернутый стебель -- как уголь, данный шахтой на-гора, и железнодорожное крушенье -- к

Послесловие
I Годы проходят. На бурой стене дворца появляется трещина. Слепая швея наконец продевает нитку в золотое ушко. И Святое Семейство, опав с лица, приближается на один миллиметр к Египту. Видимый мир зас

Резиденция
Небольшой особняк на проспекте Сарданапала. Пара чугунных львов с комплексом задних лап. Фортепьяно в гостиной, точно лакей-арап, скалит зубы, в которых, короткопала и близорука, ковыряет средь бела д

Стрельна
В. Герасимову Боярышник, захлестнувший металлическую ограду. Бесконечность, велосипедной восьмеркой принюхивающаяся к коридору. Воздух принадлежит летательному аппарату, и легким здесь делать нечего,

Bagatelle
Елизавете Лионской I Помрачненье июльских бульваров, когда, точно деньги во сне, пропадают из глаз, возмущенно шурша, миллиарды, и, как сдача, звезда дребезжит, серебрясь в желтизне не от мира сего за

Дождь в августе
Среди бела дня начинает стремглав смеркаться, и кучевое пальто норовит обернуться шубой с неземного плеча. Под напором дождя акация становится слишком шумной. Не иголка, не нитка, но нечто бесспорно ш

Кентавры
Кентавры I Наполовину красавица, наполовину софа', в просторечьи -- Со'фа, по вечерам оглашая улицу, чьи окна отчасти лица, стуком шести каблуков (в конце концов, катастрофа -- то, в результате чего т

Новая жизнь
Представь, что война окончена, что воцарился мир. Что ты еще отражаешься в зеркале. Что сорока или дрозд, а не юнкере, щебечет на ветке "чирр". Что за окном не развалины города, а барокко го

Открытка из Лиссабона
Монументы событиям, никогда не имевшим места: Несостоявшимся кровопролитным войнам. Фразам, проглоченным в миг ареста. Помеси голого тела с хвойным деревом, давшей Сан-Себастьяна. Авиаторам, воспарявш

Выступление в Сорбонне
Изучать философию следует, в лучшем случае, после пятидесяти. Выстраивать модель общества -- и подавно. Сначала следует научиться готовить суп, жарить -- пусть не ловить -- рыбу, делать приличный кофе

На столетие Анны Ахматовой
Страницу и огонь, зерно и жернова, секиры острие и усеченный волос -- Бог сохраняет все; особенно -- слова прощенья и любви, как собственный свой голос. В них бьется рваный пульс, в них слышен костный

Памяти Геннадия Шмакова
Извини за молчанье. Теперь ровно год, как ты нам в киловаттах выдал статус курей слеповатых и глухих -- в децибелах -- тетерь. Видно, глаз чтит великую сушь, плюс от ходиков слух заложило: умерев, как

Доклад для симпозиума
Предлагаю вам небольшой трактат об автономности зрения. Зрение автономно в результате зависимости от объекта внимания, расположенного неизбежно вовне; самое себя глаз никогда не видит. Сузившись, глаз

Памяти отца: Австралия
Ты ожил, снилось мне, и уехал в Австралию. Голос с трехкратным эхом окликал и жаловался на климат и обои: квартиру никак не снимут, жалко, не в центре, а около океана, третий этаж без лифта, зато есть

Fin de Siecle
Век скоро кончится, но раньше кончусь я. Это, боюсь, не вопрос чутья. Скорее -- влиянье небытия на бытие. Охотника, так сказать, на дичь -- будь то сердечная мышца или кирпич. Мы слышим, как свищет би

Вертумн
Памяти Джанни Буттафавы I Я встретил тебя впервые в чужих для тебя широтах. Нога твоя там не ступала; но слава твоя достигла мест, где плоды обычно делаются из глины. По колено в снегу, ты возвышался,

Шеймусу Хини
Я проснулся от крика чаек в Дублине. На рассвете их голоса звучали как души, которые так загублены, что не испытывают печали. Облака шли над морем в четыре яруса, точно театр навстречу драме, набирая

Метель в Массачусетсе
Виктории Швейцер Снег идет -- идет уж который день. Так метет, хоть черный пиджак надень. Городок замело. Не видать полей. Так бело, что не может быть белей. Или -- может: на то и часы идут. Но минут

Presepio
Младенец, Мария, Иосиф, цари, скотина, верблюды, их поводыри, в овчине до пят пастухи-исполины -- все стало набором игрушек из глины. В усыпанном блестками ватном снегу пылает костер. И потрогать фоль

Портрет трагедии
Заглянем в лицо трагедии. Увидим ее морщины, ее горбоносый профиль, подбородок мужчины. Услышим ее контральто с нотками чертовщины: хриплая ария следствия громче, чем писк причины. Здравствуй, трагеди

Вид с холма
Вот вам замерзший город из каменного угла. Геометрия оплакивает свои недра. Сначала вы слышите трио, потом -- пианино негра. Река, хотя не замерзла, все-таки не смогла выбежать к океану. Склонность пе

Колыбельная
Родила тебя в пустыне я не зря. Потому что нет в помине в ней царя. В ней искать тебя напрасно. В ней зимой стужи больше, чем пространства в ней самой. У одних -- игрушки, мячик, дом высок. У тебя для

К переговорам в Кабуле
Жестоковыйные горные племена! ВсЈ меню -- баранина и конина. Бороды и ковры, гортанные имена, глаза, отродясь не видавшие ни моря, ни пианино. Знаменитые профилями, кольцами из рыжья, сросшейся перено

Памяти Клиффорда Брауна
Это -- не синий цвет, это -- холодный цвет. Это -- цвет Атлантики в середине февраля. И не важно, как ты одет: все равно ты голой спиной на льдине. Это -- не просто льдина, одна из льдин, но возражень

Персидская стрела
Веронике Шильц Древко твое истлело, истлело тело, в которое ты не попала во время о'но. Ты заржавела, но все-таки долетела до меня, воспитанница Зенона. Ходики тикают. Но, выражаясь книжно, как жидкос

Письмо в академию
Как это ни провинциально, я настаиваю, что существуют птицы с пятьюдесятью крыльями. Что есть пернатые крупней, чем самый воздух, питающиеся просом лет и падалью десятилетий. Вот почему их невозможно

Томас ТранстрЈмер за роялем
Городок, лежащий в полях как надстройка почвы. Монарх, замордованный штемпелем местной почты. Колокол в полдень. Из местной десятилетки малолетки высыпавшие, как таблетки от невнятного будущего. Воспи

Архитектура
Евгению Рейну Архитектура, мать развалин, завидующая облакам, чей пасмурный кочан разварен, по чьим лугам гуляет то бомбардировщик, то -- более неуязвим для взоров -- соглядатай общих дел -- серафим,

В окрестностях Атлантиды
Все эти годы мимо текла река, как морщины в поисках старика. Но народ, не умевший считать до ста, от нее хоронился верстой моста. Порой наводненье, порой толпа, то есть что-то, что трудно стереть со л

Дедал в Сицилии
Всю жизнь он что-нибудь строил, что-нибудь изобретал. То для критской царицы искусственную корову, чтоб наставить рога царю, то -- лабиринт (уже для самого царя), чтоб скрыть от досужих взоров скверны

Иския в октябре
Фаусто Мальковати Когда-то здесь клокотал вулкан. Потом -- грудь клевал себе пеликан. Неподалеку Вергилий жил, и У. Х. Оден вино глушил. Теперь штукатурка дворцов не та, цены не те и не те счета. Но я

Испанская танцовщица
Умолкает птица. Наступает вечер. Раскрывает веер испанская танцовщица. Звучат удары луны из бубна, и глухо, дробно вторят гитары. И черный туфель на гладь паркета ступает; это как ветер в профиль. О,

Каппадокия
Сто сорок тысяч воинов Понтийского Митридата -- лучники, конница, копья, шлемы, мечи, щиты -- вступают в чужую страну по имени Каппадокия. Армия растянулась. Всадники мрачновато поглядывают по сторона

Михаилу Барышникову
Раньше мы поливали газон из лейки, в комара попадали из трехлинейки, жука сажали, как турка, на кол. И жук не жужжал, комар не плакал. Теперь поливают нас, и все реже -- ливень. Кто хочет сует нам в р

Надпись на книге
Когда ветер стихает и листья пастушьей сумки еще шуршат по инерции или благодаря безмятежности -- этому свойству зелени -- и глаз задерживается на рисунке обоев, на цифре календаря, на облигации, трач

Новая Англия
Хотя не имеет смысла, деревья еще растут. Их можно увидеть в окне, но лучше издалека. И воздух почти скандал, ибо так раздут, что нетрудно принять боинг за мотылька. Мы только живем не там, где родили

Ответ на анкету
По возрасту я мог бы быть уже в правительстве. Но мне не по душе а) столбики их цифр, б) их интриги, в) габардиновые их вериги. При демократии, как и в когтях тирана, разжав объятия, встают министры р

Памяти Н. Н.
Я позабыл тебя; но помню штукатурку в подъезде, вздувшуюся щитовидку труб отопленья вперемежку с сыпью звонков с фамилиями типа "выпью" или "убью", и псориаз асбеста плюс эпидемию

Подражание Горацию
Лети по воле волн, кораблик. Твой парус похож на помятый рублик. Из трюма доносится визг республик. Скрипят борта. Трещит обшивка по швам на ребрах. Кормщик болтает о хищных рыбах. Пища даже у самых х

Посвящается Джироламо Марчелло
Однажды я тоже зимою приплыл сюда из Египта, считая, что буду встречен на запруженной набережной женой в меховом манто и в шляпке с вуалью. Однако встречать меня пришла не она, а две старенькие болонк

Посвящается Чехову
Закат, покидая веранду, задерживается на самоваре. Но чай остыл или выпит; в блюдце с вареньем -- муха. И тяжелый шиньон очень к лицу Варваре Андреевне, в профиль -- особенно. Крахмальная блузка глухо

Послесловие к басне
"Еврейская птица ворона, зачем тебе сыра кусок? Чтоб каркать во время урона, терзая продрогший лесок?" "Нет! Чуждый ольхе или вербе, чье главное свойство -- длина, сыр с месяцем схож на

Приглашение к путешествию
Сначала разбей стекло с помощью кирпича. Из кухни пройдешь в столовую (помни: там две ступеньки). Смахни с рояля Бетховена и Петра Ильича, отвинти третью ножку и обнаружишь деньги. Не сворачивай в спа

Семенов
Владимиру Уфлянду Не было ни Иванова, ни Сидорова, ни Петрова. Был только зеленый луг и на нем корова. Вдали по рельсам бежала цепочка стальных вагонов. И в одном из них ехал в отпуск на юг Семенов. В

Томасу ТранстрЈмеру
Вот я и снова под этим бесцветным небом, заваленным перистым, рыхлым, единым хлебом души. Немного накрапывает. Мышь-полевка приветствует меня свистом. Прошло полвека. Барвинок и валун, заросший густой

Ritratto di donna
Не первой свежести -- как и цветы в ее руках. В цветах -- такое же вранье и та же жажда будущего. Карий глаз смотрит в будущее, где ни ваз, ни разговоров о воде. Один гербарий. Отсюда -- складчатость.

Храм Мельпомены
Поднимается занавес: на сцене, увы, дуэль. На секунданте -- коричневая шинель. И кто-то падает в снег, говоря "Ужель". Но никто не попадает в цель. Она сидит у окна, завернувшись в шаль. Пок

Остров Прочида
Захолустная бухта; каких-нибудь двадцать мачт. Сушатся сети -- родственницы простыней. Закат; старики в кафе смотрят футбольный матч. Синий залив пытается стать синей. Чайка когтит горизонт, пока он н

Надежде Филипповне Крамовой на день ее девяностопятилетия
15 декабря 1994 г. Надежда Филипповна1 милая! Достичь девяноста пяти упрямство потребно и сила -- и позвольте стишок поднести. Ваш возраст -- я лезу к Вам с дебрями идей, но с простым языко

Византийское
Поезд из пункта А, льющийся из трубы туннеля, впадает с гудением в раскинувшееся широко, в котором морщины сбежались, оставив лбы, а те кучевой толпой сбились в чалму пророка. Ты встретишь меня на ста

В разгар холодной войны
Кто там сидит у окна на зеленом стуле? Платье его в беспорядке, и в мыслях -- сажа. В глазах цвета бесцельной пули -- готовность к любой перемене в судьбе пейзажа. Всюду -- жертвы барометра. Не дожида

В следующий век
Постепенно действительность превращается в недействительность. Ты прочтешь эти буквы, оставшиеся от пера, и еще упрекнешь, как муравья -- кора за его медлительность. Помни, что люди съезжают с квартир

Из Альберта Эйнштейна
Петру Вайлю Вчера наступило завтра, в три часа пополудни. Сегодня уже "никогда", будущее вообще. То, чего больше нет, предпочитает будни с отсыревшей газетой и без яйца в борще. Стоит сказат

Моллюск
Земная поверхность есть признак того, что жить в космосе разрешено, поскольку здесь можно сесть, встать, пройтись, потушить лампу, взглянуть в окно. Восемь других планет считают, что эти как раз вывод

Письмо в оазис
Не надо обо мне. Не надо ни о ком. Заботься о себе, о всаднице матраца. Я был не лишним ртом, но лишним языком, подспудным грызуном словарного запаса. Теперь в твоих глазах амбарного кота, хранившего

Робинзонада
Новое небо за тридевятью земель. Младенцы визжат, чтоб привлечь вниманье аиста. Старики прячут голову под крыло, как страусы, упираясь при этом клювом не в перья, но в собственные подмышки. Можно осле

MCMXCIV
Глупое время: и нечего, и не у кого украсть. Легионеры с пустыми руками возвращаются из походов. Сивиллы путают прошлое с будущим, как деревья. И актеры, которым больше не аплодируют, забывают великие

На независимость Украины
Дорогой Карл XII, сражение под Полтавой, слава Богу, проиграно. Как говорил картавый, "время покажет Кузькину мать", руины, кости посмертной радости с привкусом Украины. То не зелено-квитный

Воспоминание
Je n'ai pas oublie, voisin de la ville Notre blanche maison, petite mais tranquille. Сharles Baudelaire Дом был прыжком геометрии в глухонемую зелень парка, чьи праздные статуи, как бросившие ключи жи

Выздоравливающему Волосику
Пока срастаются твои бесшумно косточки, не грех задуматься, Волосенька, о тросточке. В минувшем веке без неЈ из дому гении не выходили прогуляться даже в Кении. И даже тот, кто справедливый мир планир

Корнелию Долабелле
Добрый вечер, проконсул или только-что-принял-душ. Полотенце из мрамора чем обернулась слава. После нас -- ни законов, ни мелких луж. Я и сам из камня и не имею права жить. Масса общего через две тыщи

На виа Фунари
Странные морды высовываются из твоего окна, во дворе дворца Гаэтани воняет столярным клеем, и Джино, где прежде был кофе и я забирал ключи, закрылся. На месте Джино -- лавочка: в ней торгуют галстукам

Посмертные публикации
* Следующие 6 стихотворений отсутствуют в СИБ. Текст по журналу "НовыйМир" N 5, 1996. Примечание в тексте: "Эти стихи были переданы нам поэтом занесколько дней до ухода: публикация, к н

Посвящается Пиранези
Не то -- лунный кратер, не то -- колизей; не то -- где-то в горах. И человек в пальто беседует с человеком, сжимающим в пальцах посох. Неподалеку собачка ищет пожрать в отбросах. Не важно, о чем они г

С натуры
Джироламо Марчелло Солнце садится, и бар на углу закрылся. Фонари загораются, точно глаза актриса окаймляет лиловой краской для красоты и жути. И головная боль опускается на парашюте в затылок врага в

Стакан с водой
Ты стоишь в стакане передо мной, водичка, и глядишь на меня сбежавшими из-под крана глазами, в которых, блестя, двоится прозрачная тебе под стать охрана. Ты знаешь, что я -- твое будущее: воронка, оду

Ere perennius
Приключилась на твердую вещь напасть: будто лишних дней циферблата пасть отрыгнула назад, до бровей сыта крупным будущим чтобы считать до ста. И вокруг твердой вещи чужие ей встали кодлом, базаря &quo

Роману Каплану на следующий день после его 55-летия
Прости, Роман, меня, мерзавца, дай по лицу. Но приключилось нализаться вчера певцу. И потому в твоей гостиной был только Юз. Роман, я был всегда скотиной и остаюсь. Прощенья нет подобной твари (плюс и

Хотите получать на электронную почту самые свежие новости?
Education Insider Sample
Подпишитесь на Нашу рассылку
Наша политика приватности обеспечивает 100% безопасность и анонимность Ваших E-Mail
Реклама
Соответствующий теме материал
  • Похожее
  • Популярное
  • Облако тегов
  • Здесь
  • Временно
  • Пусто
Теги