А ЕСЛИ БЫ ЭТО БЫЛА Я?» ПОТОК СОЗНАНИЯ

Продолговатая затемненная спальня, выхваченная внутренним оком воспоминания, быстро скользнула в коридор памяти и рассеялась, как призрак, в настоящем текущем моменте, в котором Рита вновь оказалась, слегка опомнившись от неожиданности, на время выбившей ее из состояния равновесия. Она вернулась в реальность окружающую ее уютной гостиной гостеприимного салона, и успо­коилась. Но в следующий момент новая волна смущения и чувства. похожего на испуг, всколыхнулась в ней, смывая и унося в открытое море неопределенности остатки столь бережно развиваемой и куль­тивируемой самоуверенности. Она вдруг осознала, что всплывший из небытия на поверхность действительности Лукин начнет распро­страняться об их отношениях в прошлом и, что хуже всего, характе­ре этих отношений. И об этом узнают люди, чьим вниманием и знакомством она так дорожит — мудрый и надежный Николай Павло­вич, ироничный и въедливый Герман, любознательный и наивный Матвей. Она ощутила себя шлюхой в этом окружении, на мгновенье словно отдалившемся от нее, как инстинктивно отстраняются отчего-то грязного и зловонного. «Черт бы побрал этого Лунина»,— про­неслось в ее честолюбивой и непростой голове. И хотя в намерения пациента, кажется, не входило откровенничать по поводу их про­шлых поисков, однако, Рита все-равно продолжала себя чувствовать неловко — ведь ей, как и всем остальным, предстояло расспраши­вать его и копошиться в потемках его личности, и перспектива по­добных действий представлялась ей несколько нечестной.

Тут она щекой ощутила взгляд мэтра, который смотрел на нее с интересом, и чуть скосив глаза, убедилась, что это было действи­тельно так. Иллюзия сквозного, пронзающего взгляда овладела ею, как бы она ни убеждала себя в абсурдности своих суеверных домыс­лов. Впрочем, ее внутреннее смятение прервал четкий голос Нико­лая Павловича:

— Ну что ж, коллеги, наш друг любезно согласился ответить на все ваши вопросы, какими бы откровенными они не казались. Он понимает, что такова наша профессия, и успех наших действий за­висит от того, насколько готов с нами сотрудничать наш клиент. И вы тоже, — обратился он к Лукину, — можете обращаться к каждому из нас, если вам что-либо покажется непонятным или интересным. У нас не классический сеанс психоанализа.

Легкой тенью по комнате пробежала секундная тишина и съежи­лась под половицей, прошуршавшей у ног Матвея Голобородько. Вдумчивый поэт щепотью захватил бородку и спросил:

— Скажите, пожалуйста, в ваших отношениях с Лизой была ка­кая-то достоевщинка?

— Что вы имеете в виду?

— Я имею в виду некую надрывность, аффективную насыщен­ность...

— И необычный секс, — быстро сделал вставку Герман, от кото­рой Рита вздрогнула.

— А что вы понимаете под необычным сексом? — поворачива­ясь к нему, спросил Лукин.

— Ну, какие-нибудь садистические проявления, — пояснил Гер­ман, — или садизм, смешанный с элементами мазохизма.

— Это и есть достоевщинка? — с некоторым вызовом в тоне, но без агрессии спросил Лукин.

— Полагаю, что да, — невозмутимо ответил Герман, — но речь идет не о литературных реминисценциях, а о том, что могло приве­сти вас к той драме, которую вы сейчас столь бурно переживаете, бы хотел исследовать механизмы ее возникновения и постольку, поскольку центральным персонажем приключившегося с вами являетесь все-таки вы, то соответственно было бы разумным попытаться выяснить, что же двигало вашими мотивами, знание которое поможет нам составить стратегию действий, способных вам помочь. Если вы этого, конечно, хотите.

«Скорее бы все это закончилось, — ощущая тяжелую устало подумала Рита. —Или сказаться больной и улизнуть отсюда? Ну и причем здесь необычный секс? Этого Германа как всегда куда-то заносит с его штучками типа — «расскажи, какой у тебя секс, и я те расскажу, кто ты». Помешавшийся на Фрейде, сноб. Интересно, него у самого какой секс?» — и тут совершенно непроизвольно в воображении возникла картина, где она занимается с Германом «декадентскими играми», что привело ее в легкое возбуждение и одновременно вызвало некоторое удивление — как же все-таки причудливо и неожиданно сменяют друг друга чувства: страх, стыд, вожделение — и все это за какие-то десять минут. И словно в подтверждение этой промелькнувшей ассоциации она уловила фразу Германа;

— Каждый из нас устроен весьма парадоксально. В нас легко и свободно уживаются стыд за какие-то запретные помыслы или действия и одновременно эти самые запретные помыслы, страх перед разоблачением и дерзость, игнорирующая возможность этого разоблачения. И в этом смысле все люди одинаковы. Разница заключается лишь в степени подавленности тех или иных влечений.

Он говорил, словно угадывая ее состояние, и тут она подумал что гораздо легче раздеться перед толпой народа физически, чем пережить подобное раздевание нравственно. И ее возбужденное воображение в миг представило сцену стриптиза в этой самой гостиной. В этот раз она не пыталась сопротивляться, но дала свободу, своим абсурдным ассоциациям. «Может быть, тогда они перестанет давить меня?» И она отпустила себя, полностью расслабившись позволив себе выпасть из ситуации, наблюдая за ней спокойно и отстраненно.

— ... А вы не помните случайно, в какой фазе находилась луна когда с вами произошло это, — заплыл в ее ухо вкрадчивый голос мягкого Матвея.

«Ну чудак же этот Матвей, — запрыгали Ритины ассоциации, перескакивая на новое направление, — ну почему бы ему не сфор­мулировать точнее то, что он хочет сказать? Что значит это? К чему загадочность, сотканная из намеков? Разве нельзя сказать — вы не знаете, в какой фазе находилась луна, когда вы ощутили импульс задушить свою любовницу»? И моментально вонзилось безжалост­ное и непрошенное: «А если бы это была я»? И тут же сама себя осадила: «Это еще что такое?! Что значит — а если бы это была я? Бред какой-то. Я просто экспериментировала тогда, а он — всего лишь подопытный материал. Настоящий исследователь человечес­кой души должен быть смел и дерзок. В конце концов, поведение Фрейда; а в особенности Юнга нельзя было назвать безупречным. Разве это тайна, что определенные пациентки Юнга впоследствии становились его любовницами? Я просто экспериментировала. И я обобщу эти эксперименты, обязательно обобщу». Однако ее некий внутренний контролер прервал ее: «Ты просто рационализируешь». «Ну и что? ну и пусть... все мы рационализируем... а Матвей все-таки романтизированный чудак — ну при чем здесь луна?» «А при том!» — вдруг раздался в ее голове отрывистый голос. Ей показа­лось, что голос принадлежал Николаю Павловичу. Но тут же она перебила себя мыслью: «Только галлюцинаций еще не хватало». Однако в следующий момент Рита приказала себе: «Ну-ну, успокой­ся, успокойся. Не надо нервничать. В сущности ничего страшного не происходит. И прекращай быть бабой». И откуда-то из колодца ее живота, словно откликаясь на «бабу», вынырнуло: «А если бы это была я»?