МИМОЛЕТНОЕ ВОСПОМИНАНИЕ

Она положила телефонную трубку и откинулась в кресле. Ее тонко вибрирующая кисть поигрывала сигареткой. Было около трех часов дня и блестящее, хотя уже и не яркое солнце сентября настойчиво просачивалось сквозь шторы. Она любила это время, несущее в себе какую-то потаенную и легкую печаль. И в это же время в ней про­буждались некие странные чувства, столь же потаенные и почти не­уловимые, как летящие паутинки. И в этой призрачной прозрачнос­ти находилось нечто завораживающее и щекочущее ощущения, ко­торые выводили ее за грань обыденности.

Рита глубоко затянулась резковатым дымом, и тонко звенящие колокольчики наполнили голову, затуманивая сознание. Тело посте­пенно наполнялось набухающей ватой. Но ей было известно, что вслед за этой распластанной тяжестью наступит невесомость, и чув­ство экстатического наплыва опрокинет ее в бездну глубочайшего наслаждения, продолжением которого станут их «декадентские игры» с Лукиным.

Они экспериментировали с запредельными ощущениями, пыта­ясь выйти за грань, отделяющую одну реальность от другой, погру­жаясь в откровения секса и марихуаны. Однажды как психолог она задала вопрос, зачем она это делает, и Лукин ей сказал, что таким образом они получают оккультную силу.

До этого они несколько раз виделись на вечеринках, у нее в каби­нете и дома, и каждый раз их влекло друг к другу все больше и боль­ше. Их сближало то, что они вели двойную жизнь — внешне благо­получные и благопристойные, они занимали место, которое в обще­стве принято называть респектабельным, но внутри они находились на дне и даже за гранью общества. И эта игра их будоражила, напол­няла ощущением власти и свободы. Разница их полюсов, внешнего и внутреннего, вызывала огромное напряжение и силу.

Краешком сознания она скользила по этим мыслям, погружаясь, как в теплую ванну, в волны таинственного дыма, пока до нее не донесся звук дверного звонка, приплывший словно откуда-то изда­лека по ставшему замысловатым и искривленным коридору воспри­ятия. Она отделилась от кресла, и ей показалось, что в следующую секунду она уже была у входной двери.

Очертания Лукина мерцали в полумраке прихожей.

— Ну что, — растягивая губы, спросил он, — побалуемся дека­дансом?

Из глубины ее живота вырвалось ядро хохота.

— Пошли.

На ходу она сбросила легкий халат и, голая, села на стул. Мелкие иголочки прыгали по всему ее телу, щекоча и возбуждая.

— Дай мне сигаретку, — сказал он холодно и резко.

Потягиваясь и изгибая спину, она протянула руку и достала полки кожаный портсигар с сигаретами, набитыми марихуаной.

Он медленно затягивался и подолгу держал дым в легких. Затем докурив, быстро разделся и коротко бросил:

— На колени.

Оно покорно и грациозно опустилась на колени, скользя по eе телу увеличенным и увлажненным взглядом.

— А теперь, сука, подползи ко мне.

Переместившись на четвереньки, сотрудница центра психического здоровья подползла к возвышающейся над ней фигуре и, хрипловато шепнув «слушаюсь, мой повелитель», спрятала лицо в его паху.

— Давай, давай, грязная похотливая стерва, старайся. Я же вижу| тебе это нравится. — Сопя и покряхтывая, Рита самозабвенно копошилась у его ног.

— Кури, кури мою дивную сигару, — покачивая тазом, повторяв он, и ее звучные причмокивания ускорились.

— Ах, какая у тебя задница, белая и роскошная. Сейчас мы на ней чуть-чуть порисуем, — ив следующий миг тонкий кожаный хлыст мелькнул в воздухе, скользнул по красивой ягодице и оставил на ней розовую полосочку. И в это же время он почувствовал, что взрывается изнутри, а она ощутила, как содержимое этого взрыва наполняет ее рот.

А примерно через полчаса, после тихой передышки, подкрепленной новой сигареткой, они поменялись ролями. Рита облачилась в высокие ботфорты и взяла в руку плетку, а Лукин превратился в лакея, ползающего вокруг своей госпожи и, скуля вымаливающего у нее прощения, пока эта полногрудая и роскошная амазонка таскала его на поводке по всей квартире, заставляя лизать свои сапоги.

К вечеру они завершили игры и, выйдя из состояния туманной экзальтации, поговорили за чашечкой кофе о соблазнах и мистичес­кой значимости садомазохизма, который в конечном итоге приводит; к душевному просветлению. При этом сексуальные союзники ссы­лались на Достоевского, утверждавшего, что высшее наслаждение находится на кончике кнута.

— Причем заметь, — убежденно говорил Лукин, — что все ве­ликие люди так или иначе являлись садомазохистами. В этом-то и заключается оккультная тайна: только пройдя через унижение, мож­но обрести истинное величие и силу. Только смешавшись с грязью сможешь познать истинный вкус земли. А земля тебе даст силу, с помошью которой ты сможешь преодолеть ее собственное притяже­ние Вот почему великие мира сего начинали свой путь в недрах страдания и унижения. Наполеон, Достоевский, Гитлер — в жизни вели себя как самые настоящие мазохисты.

Относительно Гитлера Рита несколько смутилась:

— А что, фюрера ты считаешь тоже великим?

— Безусловно. Он был воплощением абсолютного зла. И в мире существует не только великое добро, но и великое зло, я имею в виду ту силу, заряд которой оно в себе несет. Мир наполнен злом, и его пророки обладают несомненной властью.

— Ты хочешь власти?

— Я хочу быть сильным. А ты?

— Я тоже.

— А зачем тебе сила? Ради каких амбиций ты хочешь ее полу­чить? Ты вынашиваешь далеко идущие планы?

— А ты свои планы знаешь? Мне, например, понятно одно — когда я тебя луплю и унижаю, мне приятно. Я получаю удовольствие.

— И оргазм сотрясает твое холодное надменное существо... по­нимаю... но что дальше? Секс только ради секса — это телячье удо­вольствие. Он таит в себе гораздо большие глубины, сокровенные мистические глубины.

— Меня мало интересуют эти глубины. Меня интересует только мое удовольствие.

— Но и карьера ведь тоже?

— Разумеется. Конечно, я предпочитаю заниматься интеллекту­ально-изысканным трудом, чем какой-нибудь потной нюрой водить переполненные трамваи.

— Но когда мы с тобой занимаемся нашими играми, ты, стано­вясь на четвереньки, сравниваешься с этой самой нюрой. Вы обе — всего лишь текущие самки.

— Да, но затем я стремительно превращаюсь в повелительницу, властную и сильную. Эта траектория взлета и является пиком мо­рального наслаждения. Это — мощный душевный оргазм.

— Ну а с другими мужчинами ты пробовала заниматься тем же, что и со мной?

— Кое с кем занималась, но не с такой силой.

— Как это понимать?

— Очень просто. Дело в том, что ты являешься довольно своеоб­разным субъектом, и твое своеобразие заключается в твоей откро­венности. Ты не скрываешь свою внутреннюю грязь, свою внутрен­нюю патологию, которая, безусловно, таится в каждом человечес­ком существе. Ты выплескиваешь содержание своего дна и любу­ешься им. В этом смысле ты страшный человек, и это меня к тебе влечет. Ты совершенно открыто демонстрируешь свои пороки и кри­чишь: «Вот посмотрите, какой я злой, порочный, гадкий!», и тут же добавляешь: «Но как я прекрасен». Ты навалишь кучу дерьма и все предлагаешь полюбоваться твоим дерьмом.

— Да, я люблю красоту порока. В этом даже есть и какое-то чисто эстетическое наслаждение. Но ведь ты также порочна, и еще как порочна. Я пробовал экспериментировать со многими женщинами, и многие из этих многих просто с ужасом принимали мои предложения. Просто залезть в постельку — пожалуйста, это мы с удовольствием. Но когда дело доходило до игр, они начинали выглядеть ошарашенными и чуть ли не шокированными.

— А ты бы попытался хоть одну из этих многих расшевелит своими теориями о мистической силе неординарного секса...

— В том то и дело, что пытался, но из этого ничего не получилось.

— Значит, плохо пытался.

— Это как?

— А так, что внутри почти каждого человека находятся не се всем обычные переживания, которые он, сам того не ведая, хотел 6i реализовать. Ты слишком фиксирован на себе и своем эксцентричном эгоцентризме, а потому ты плохо наблюдаешь за людьми И вследствие этого тебе, наверное, неведом тот факт, что если женщине очень нравится какой-нибудь мужчина, то она ради него может пойти на многое. И уж, по крайней мере, реализовать фантазии наподобие твоих.

— Ну что ж, надо попробовать.

— Только попробуй, — кокетливо изображая ревность, погрозила пальчиком Рита и добавила, — ну ладно, пойдем теперь займемся обычной, земной любовью, как ты говоришь, телячьим кайфом, и просто залезем в постельку.

— Охотно, — сказал довольно Лукин, и они юркнули в спальню