V. ВЛИЯНИЕ РАСЫ И НАСЛЕДСТВЕННОСТИ НА ГЕНИАЛЬНОСТЬ И ПОМЕШАТЕЛЬСТВО

Аналогичность влияния атмосферных явлений на те-ниальных людей и напомешанных будет еще заметнее, если мы рассмотрим ее вместе с влиянием расы.Прекрасный пример в этом отношении представляют нам евреи. В своих монографиях "Uomo bianco e l'uomo di colore" и "Pensiero eMétéore" я уже указал на тот факт, что вследствие испытанныхевреями в средние века жестоких преследований (результатом чего явилисьистребления слабых индивидов, т.е. своего рода подбор), а также вследствиеумеренного климата европейские евреи достигли такой сте-пени умственногоразвития, что, пожалуй, даже опередили арийское племя, тогда как в Африке ина Востоке они остались на том же низком уровне культуры, как и остальныесемиты. Кроме того, статистические данные показывают, что среди евреев дажеболее распространено общее образование, чем среди других наций*, что онизанимают выдающееся положение не только в торговле, но и во многих другихродах деятельности, например в музыке, журналистике, литературе, особенносатирической и юмористической, и в некоторых отраслях медицины. Так, вмузыке евреям принадлежат такие гении, как Мейербер, Галеви, Гузиков,Мендельсон и Оффенбах; в юмористической литературе: Гейне, Сафир, Камерини,Ревере, Калисс, Якобсон, Юнг, Вейль, Фор-тис и Гозлан; в изящнойсловесности: Ауэрбах, Комперт и Агиляр; в лингвистике: Асколи, Мунк,Фиорентино, Луцца-то и др.; в медицине: Валентин, Герман, Гайденгайн, Шифф,Каспер, Гиршфельд, Штиллинг, Глугер, Лауренс, Траубе, Френкель, Кун, Конгейми Гирш; в философии: Спиноза, Зоммер-гаузен и Мендельсон, а в социологии:Лассаль и Маркс. Даже в математике, к которой семиты вообще малоспособны,можно указать из числа евреев на таких выдающихся специалистов, какГольдшмидт, Веер и Маркус. [В 1861 году в Италии было 645 человек неграмотных на 1000 католиков итолько 58 -- на тысячу евреев.] Следует еще заметить, что почти все гениальные люди еврейскогопроисхождения обнаруживали большую склонность к созданию новых систем, кизменению социального строя общества; в политических науках они являлисьреволюционерами, в теологии -- основателями новых вероучений, так чтоевреям, в сущности, обязаны если не своим происхождением, то по крайней мересвоим развитием, с одной стороны, нигилизм и социализм, а с другой --христианство и мозаизм, точно так же как в торговле они первые ввеливекселя, в философии -- позитивизм, а в литературе -- неогуморизм(neo-umorismo). И в то же время именно среди евреев встречаются вчетверо идаже впятеро больше помешанных, чем среди их сограждан, принадлежащих кдругим национальностям. Известный ученый Серви вычислил, что в Италии в 1869 году одинсумасшедший приходился на 391 еврея, т.е. почти вчетверо больше, чем средикатоликов. То же самое подтвердил в 1869 году Верга, по вычислениям которогопроцент помешанных между евреями оказался еще значительнее. Так, среди католиков приходится 1 сумасшедший на1775 человек- - - протестантов1725 человек- - - евреев384 человек Тиггес (Tigges), изучивший более 3100 душевнобольных, говорит в своейстатистике помешательства в Вестфалии, что оно распространяется среди еенаселения в такой пропорции: От1до 8на 7 000жителеймеждуевреями"1" 11" 14 000""католиками"1" 13" 14 000""лютеранами Наконец, для 1871 года Майр нашел число помешанных: В Пруссии8,7 на40 000 христиан и14,1 на 10000 евреевВ Баварии9,8- - -25,2Во всей Германии8,6- - -16,1 Как видите, это -- поразительно большая пропорция, особенно еслипринять во внимание, что хотя в еврейском населении и много стариков, чащевсего подвергающихся помешательству от старости, но зато чрезвычайно малоалкоголиков. Такая роковая привилегия еврейской расы осталась, однако, незамеченнойсо стороны антисемитов, составляющих язву современной Германии. Если бы ониобратили внимание на этот факт, то, конечно, не стали бы так негодовать науспехи, делаемые несчастной еврейской расой, и поняли бы, как дорогоприходится евреям расплачиваться за свое умственное превосходство даже внаше время, не говоря уже о бедствиях, испытанных ими в прошлом. Впрочем,вряд ли евреи были более несчастливы, чем теперь, когда они подвергаютсяпреследованиям именно за то, что составляет их славу. Значение расы в развитии гениальности, а также и помешательства видноиз того, что как то, так и другое почти совершенно не зависит от воспитания,тогда как наследственность оказывает на них громадное влияние. "Посредством воспитания можно заставить плясать медведей, -- говоритГельвеции, -- но нельзя выработать гениального человека". Несомненно, что помешательство лишь в редких случаях являетсяследствием дурного воспитания, тогда как влияние наследственности в этомслучае так велико, что доходит до 88 на 100 по вычислениям Тиггеса и до 85на 100 по вычислениям Гольджи. Что же касается гениальности, то Гальтон иРибо (De l'Hérédité, 1878) считают ее всего чаще результатомнаследственных способностей, особенно в музыкальном искусстве, дающем такойгромадный процент помешанных. Так, среди музыкантов замечательнымидарованиями отличались сыновья Палестрины, Бенды, Дюссека, Гиллера, Моцарта,Эйхгорна; семейство Бахов дало 8 поколений музыкантов, из которых 57 человекпользовались известностью. Между живописцами мы встречаем наследственные таланты у фон дер Вельда,Ван Эйка, Мурильо, Веронези, Беллини, Карраччи, Корреджо, Миерис (Mieris),Бассано, Тинторетто, а также в семье Кальяри, состоявшей из дяди, отца исына, и особенно в семье Тициана, давшей целый ряд живописцев, как это видноиз приложенной ниже родословной таблицы, заимствованной мною изнеисчерпаемого источника сведений по этой части -- из книги Рибо "Del'Hérédité". (см. рис. lombrozo_geni_01.gif) Между поэтами можно указать на Эсхила, у которого два сына и племянникибыли также поэты; Свифта -- племянника Драйдена; Лукана -- племянникаСенеки, Тассо -- сына Бернарда; Ариосто, брат и племянник которого былипоэты; Аристофана с двумя сыновьями, тоже писавшими комедии; Корнеля,Расина, Софокла, Кольриджа, сыновья и племянники которых обладалипоэтическим талантом. Из натуралистов составили себе известность члены семейств: Дарвина,Эйлера, Декандоля, Гука, Гершеля, Жюсье, Жоффруа, Сент-Илера. Сыновья самогоАристотеля (отец которого был ученый-медик), Никомах и Каллисфен, а такжеплемянники его известны своей ученостью. Сын астронома Кассини был тоже знаменитым астрономом, племянник его22-х лет уже сделался членом Академии наук, внучатый племянник -- директоромобсерватории, а правнучатый племянник составил себе известность какнатуралист и филолог. Затем вот генеалогическая таблица Бернулли начиная с (см. рис. lombrozo_geni_02.gif) Все они составили себе имя в той или другой отрасли естественных наук.Еще в 1829 году один из Бернулли был известен как химик, а в 1863 году умердругой член той же семьи -- Христофор Бернулли, занимавший должностьпрофессора естественных наук в Базеле. Гальтон, часто смешивающий талантливость с гениальностью (недостаток,от которого и я не всегда мог отделаться), говорит в своем прекрасномисследовании, что шансы родственников знаменитых людей, сделавшихся илиимеющих сделаться выдающимися, относятся как 15,5:100 -- для отцов; 13,5:100- для братьев; 24:100 -- для сыновей. Или же, если придать этим, равно как иостальным, отношениям более удобную форму, мы получим следующие результаты. В первой степени родства: шансы отца -- 1:6; шансы каждого брата --1:7; каждого сына -- 1:4. Во второй степени: шансы каждого деда -- 1:25,каждого дяди -- 1:40, каждого внука -- 1:29. В третьей степени: шансыкаждого члена приблизительно 1:200, за исключением двоюродных братьев, длякоторых -- 1:100. Это значит, что из шести случаев в одном отец знаменитого человекаесть, вероятно, и сам человек выдающийся, в одном случае из семи братзнаменитого человека также отличается выдающимися способностями, в одномслучае из четырех сын наследует выдающиеся над общим уровнем свойства отца ит.д. Впрочем, цифры эти, в свою очередь, сильно изменяются, смотря по тому,применяем ли мы их к гениальным артистам, дипломатам, воинам и пр. Тем неменее даже эти громадные цифры не могут дать нам новых доказательств впользу полной аналогии между влиянием наследственности на развитиегениальности и помешательства, потому что последнее проявляется, ксожалению, с гораздо большей силой и напряженностью, чем первое (как 48:80).Далее, хотя закон, выведенный Гальтоном, вполне верен относительно судей игосударственных людей, но зато под него совсем не подходят артисты и поэты,у которых влияние наследственности с чрезвычайной силой отражается набратьях, сыновьях и в особенности на племянниках, тогда как в дедах и дядяхоно менее заметно. Вообще это влияние сказывается в передаче помешательствавдвое сильнее и напряженнее, чем в передаче гениальных способностей, ипри-том почти в одинаковой степени для обоих полов, тогда как у гениевнаследственные черты переходят к потомкам мужского пола в пропорции 70:30сравнительно с потомками женского пола. Далее, большинство гениальных людейне передают своих качеств потомкам еще и потому, что остаются бездетными*,вследствие вырождения, подобно тому как мы видим это в аристократическихсемействах**. [* Шопенгауэр, Декарт, Лейбниц, Мальбранш, Конт, Кант, Спиноза,Микеланджело, Ньютон, Фосколо, Альфьери, Лассаль, Гоголь, Лермонтов,Тургенев остались холостыми, а из женатых многие великие люди былинесчастливы в супружестве, например Сократ, Шекспир, Данте, Байрон, Пушкин,Мароцло.] [** Гальтон сам указывает на то, что из числа 31 пэра, возведенного вэто достоинство в конце царствования Георга IV, 12 фамилий прекратилисьсовершенно, и преимущественно те, члены которых женились на знатныхнаследницах. Из 487 семейств, причисленных к бернской буржуазии, с 1583 по1654 год, к 1783 году остались в живых только 168; точно так же из 112членов Общинного Совета в 1615 году остались 58. При виде гранда Испании,говорит Рибо, можно с уверенностью сказать, что видишь перед собою выродка.Почти все французское, а также итальянское дворянство сделалось теперьслепым орудием духовенства, что составляет не последнюю причину непрочностиитальянских учреждений. А в числе правителей (королей) Европы как малотаких, которые походили бы на своих знаменитых когда-то предков инаследовали бы от них что-нибудь кроме трона да обаяния некогда славногоимени!] Наконец, за немногими исключениями, вроде фамилий Дарвина, Бернулли,Кассини, Сент-Илера и Гершеля, какую ничтожную часть своих дарований италантов передавали обыкновенно гениальные люди своим потомкам и как ещепреувеличивались эти дарования, благодаря обаянию имени славного предка. Чтозначит, например, Тицианелло в сравнении с Тицианом, какой-нибудь Никомах --с Аристотелем, Гораций Ариосто -- с его дядей, великим поэтом, или скромныйпрофессор Христофор Бернулли рядом с его знаменитым предком Якобом Бернулли! Помешательство, напротив, всего чаще передается по наследству все,целиком... Мало того, оно как будто даже усиливается с каждым новымпоколением. Случаи наследственного умопомешательства у всех сыновей иплемянников -- нередко в той самой форме, как у отца или дяди, --встречаются на каждом шагу. Так, например, все потомки одного знатногогамбуржца, причисляемого к великим военным гениям, сходили с ума подостижении ими 40-летнего возраста; наконец в живых остался только один членэтой несчастной семьи, состоявший на государственной службе, и сенатзапретил ему жениться. В 40 лет он тоже помешался. Рибо рассказывает, что вКоннектикутскую больницу для умалишенных последовательно поступали 11 членоводной и той же семьи. Затем вот еще история семьи одного часовщика, сошедшего с умавследствие ужасов революции 1789 года и потом выздоровевшего: сам онотравился, дочь его помешалась и окончательно сошла с ума, один брат вонзилсебе нож в живот, другой начал пить и умер от белой горячки, третий пересталпринимать пищу и умер от истощения; у здоровой сестры его один сын былпомешанный и эпилептик, другой не брал груди, двое маленьких умерли отвоспаления мозга и дочь, тоже страдавшая умопомешательством, отказаласьпринимать пищу. Наконец, самое неоспоримое доказательство в пользу нашей теориипредставляет прилагаемое родословное дерево семьи Берти давшей несравненнобольшее число помешанных, чем семья знаменитого Тициана дала гениальныхживописцев (см. родослов. дерево на с.74-75). Из этой любопытной генеалогической таблицы видно что в четырехпоколениях из 80 потомков одного помешанного меланхолика 10 человек сошли сума и почти все страдали той же самой формой психического расстройства --меланхолией, а 19 человек -- нервными болезнями, следовательно, 36%. Крометого, мы замечаем, что болезнь все более развивалась в последующихпоколениях, захватывая самый нежный возраст и проявляясь с особенной силой вмужской линии, где помешательство явилось уже в первом поколении, тогда какв женской линии -- только в 3-м и в пропорции едва лишь 1:4. В 1-м и 4-мколене помешанных и нервозных много во всех семьях во 2-м колене, напротив,преобладают здоровые члены, которые встречаются и в 3-м, а затем ужестрашная болезнь охватывает все большее число жертв, имеющих ту или другуюформу душевных страданий. Вряд ли у гениальных людей найдется семьянастолько же плодовитая и в такой же степени испытавшая на себе роковое,прогрессивно возрастающее влияние наследственности Но есть случаи, когда это влияние проявляется еще с большею силою, чтоособенно заметно по отношению к алкоголикам (помешанным от пьянства). Так,например, от одного родоначальника пьяницы Макса Юке произошли в течение 75лет 200 человек воров и убийц, 280 несчастных, страдавших слепотой,идиотизмом, чахоткой, 90 проституток и 300 детей, преждевременно умерших,так что вся эта семья стоила государству, считая убытки и расходы, болеемиллиона долларов. И это далеко не единичный факт. Напротив, в современных медицинскихисследованиях можно встретить примеры еще более поразительные. Тарге в своей книге "О наследственности алкоголизма" приводит несколькоподобных случаев. Так, он рассказы-вает, что четыре брата Дюфе былиподвержены несчастной страсти к вину, очевидно вследствие влияниянаследственности; старший из них бросился в воду и утонул, второй повесился,третий перерезал себе горло и четвертый бросился вниз с третьего этажа. У Тарге мы заимствуем и еще несколько фактов в том же роде (см. рис.lombrozo_geni_03.gif ). У некоего П.С., умершего от размягчения мозга вследствие пьянства, ижены его, умершей от брюшной водянки, тоже, может быть, вызванной пьянством,были дети: (см.рис. lombrozo_geni_04.gif и lombrozo_geni_05.gif). Эти примеры доказывают, что в алкоголизме легко возможен атавизм --скачок назад через одно поколение, так что дети пьяниц остаются здоровыми, аболезнь отражается на внуках. Вот еще последний пример. У пьяницы Л.Берт, умершего от апоплексии, был один только сын, тожепьяница, у которого родились дети: (см. рис. lombrozo_geni_06.gif). Морель сообщает об одном пьянице, у которого было семеро детей, чтоодин из них сошел с ума 22-х лет, другой был идиот, две умерли в детстве,5-й был чудак и мизантроп, 6-я -- истеричная, 7-й -- хороший работник, нострадал расстройством нервов. Из 16 детей другого пьяницы 15 умерли вдетстве, а последний, оставшийся в живых, был эпилептик. Иногда у людей, находящихся, по-видимому, в здравом уме, помешательствопроявляется отдельными чудовищными, безумными поступками. Так, один судья, немец, выстрелом из револьвера убил свою долгое времяхворавшую жену и уверял потом, что поступил так из любви к ней, желаяизбавить ее от страданий, причиняемых болезнью: он был убежден, что несделал ничего дурного, и пытался покончить таким же образом со своейматерью, когда она заболела. Эксперты долгое время колебались, считать лиэтого человека душевнобольным, и пришли к заключению о его умопомешательствена основании того, что дед и отец у него были пьяницы. Не только пьянство запоем, но вообще употребление спиртных напитковприводит к ужасным последствиям... Флеминг и Демол доказали, что не однипьяницы передают своим детям наклонность к помешательству и преступлениям,но что даже совершенно трезвые мужчины, находившиеся в момент совокупленияпод влиянием винных паров, порождали детей -- эпилептиков, паралитиков,помешанных, идиотов и главным образом микроцефалов или слабоумных, весьмалегко терявших рассудок. Таким образом, какая-нибудь лишняя рюмка вина может сделаться причиноювеличайших бедствий для многих поколений. Какая же тут возможна аналогия в сравнении с редкой и почти всегданеполной передачей гениальных способностей даже ближайшему потомству? Правда, роковое сходство между сумасшествием и гениальностью в этомслучае менее заметно, но зато именно закон наследственности обнаруживаеттесную связь между ними в том факте, что у многих помешанных родственникиобладают гениальными способностями и что у громадного большинства даровитыхлюдей дети и родные бывают эпилептиками, идиотами, маньяками и наоборот, вчем читатель может убедиться, просмотрев еще раз родословное деревосемейства Берти. Но еще поучительнее в этом отношении биографии великих людей. ОтецФридриха Великого и мать Джонсона были помешанные, сын Петра Великого былпьяница и маньяк; сестра Ришелье воображала, что у нее спина стеклянная, асестра Гегеля -- что она превратилась в почтовую сумку; сестра Николинисчитала себя осужденной на вечные муки за еретические убеждения своего братаи несколько раз пыталась ранить его. Сестра Ламба убила в припадке бешенствасвою мать; у Карла V мать страдала меланхолией и умопомешательством, уЦиммермана брат был помешанный; у Бетховена отец был пьяница; у Байрона мать-- помешанная, отец бесстыдный развратник, дед -- знаменитый мореплаватель;поэтому Рибо имел полное право сказать о Байроне, что "эксцентричность егохарактера может быть вполне оправдана наследственностью, так как онпроисходил от предков, обладавших всеми пороками, которые способны нарушитьгармоническое развитие характера и отнять все качества, необходимые длясемейного счастья". Дядя и дед Шопенгауэра были помешанные, отец же былчудак и впоследствии сделался самоубийцей. У Кернера сестра страдаламеланхолией, а дети были помешанные и подвержены сомнамбулизму. Точно так жерасстройством умственных способностей страдали: Карлини, Меркаданте,Доницетти, Вольта; у Манцони помешанными были сыновья, у Вилльмена -- отец ибратья, у Конта -- сестра, у Пертикари и Пуччинотти -- братья. Дед и братд'Азелио отличались такими странностями, что о них говорил весь Турин. Прусская статистика 1877 года насчитывает на 10676 помешанных 6369человек, в сумасшествии которых явно выразилось влияние наследственности. Влияние наследственности в помешательстве гораздо чаще встречается угениальных людей, нежели у самоубийц или преступников, и что оно лишьвдвое-втрое сильнее у пьяниц. Из 22 случаев наследственного помешательстваОбанель и Торе констатировали два случая, когда этой болезнью страдали детигениальных людей.

VI. ГЕНИАЛЬНЫЕ ЛЮДИ, СТРАДАВШИЕ УМОПОМЕШАТЕЛЬСТВОМ:

ГАРРИНГТОН, БОЛИАН, КОДАЦЦИ, АМПЕР, КЕНТ,ШУМАН, ТАССО, КАРДАНО, СВИФТ, НЬЮТОН,РУССО, ЛЕНАУ, ШЕХЕНИ (SZÉCHENI), ШОПЕНГАУЭР Приведенные здесь примеры аналогичности сумасшествия с гениальностьюесли и не могут служить доказательством полного сходства их между собою, топо крайней мере убеждают нас в том, что первое не исключает присутствиявторой в одном и том же субъекте, и объясняют нам, почему это являетсявозможным. В самом деле, не говоря уже о многих гениях, страдавших галлюцинациямиболее или менее продолжительное время, как Андраль, Челлини, Гете, Гоббс,Грасси, или потерявших рассудок в конце своей славной жизни, как, например,Вико и другие, немалое число гениальных людей было в то же время имономаньяками или всю жизнь находились под влиянием галлюцинаций. Вотнесколько примеров такого совпадения. Мотанус (Motanus), всегда жаждавший уединения и отличавшийсястранностями, кончил тем, что считал себя превратившимся в ячменное зерно,вследствие чего не хотел выходить на улицу из боязни, чтобы его не склевалиптицы. Друг Люлли постоянно говорил о нем в его оправдание: "Не обращайте нанего внимания, он обладает здравым смыслом, он всецело -- гений". Гаррингтон воображал, что мысли вылетают у него изо рта в виде пчел иптиц, и прятался в беседку с метлой в руке, чтобы разгонять их. Галлер, считая себя гонимым людьми и проклятым от Бога за своюпорочность, а также за свои еретические сочинения, испытывал такой ужасныйстрах, что мог избавляться от него только громадными приемами опия и беседойсо священниками. Ампер сжег свой трактат о "Будущности химии" на том основании, что оннаписан по внушению сатаны. Мендельсон страдал меланхолией. Латре в старости со-шел с ума. Великийголландский живописец Ван Гог думал, что он одержим бесом. Уже в наше время сошли с ума Фарини, Бругэм, Соути, Гуно, Говоне,Гуцков, Монж, Фуркруа, Лойд, Купер, Роккиа, Риччи, Феничиа, Энгель,Перголези, Нерваль, Батюшков, Мюр-же, Б.Коллинз, Технер, Гольдерлин, Фон дерВест, Галло, Спедальери, Беллинжери, Сальери, физиолог Мюллер, Ленц,Барбара, Фюзели, Петерман, живописец Вит Гамильтон, По, Улих (Uhliche), aтакже, пожалуй, Мюссе и Боделен. Знаменитый живописец Фон Лейден воображал себя отравленным и последниегоды своей жизни провел не вставая с постели. Карл Дольче, религиозный липеманьяк (липемания -- мрачноепомешательство), дает наконец обет брать только священные сюжеты для своихкартин и посвящает свою кисть Мадонне, но потом для изображения ее пишетпортрет со своей невесты -- Бальдуини. В день своей свадьбы он исчез, ипосле долгих поисков его нашли распростертым перед алтарем Богоматери. Томмазо Лойд, автор прелестнейших стихотворений, представляет в своемхарактере странное сочетание злости, гордости, гениальности и психическогорасстройства. Когда стихи выходили у него не совсем удачными, он опускал ихв стакан с водой, "чтобы очистить их", как он выражался. Все, что случалосьему найти в своих карманах или что попадалось ему под руки, -- все равно,была ли это бумага, уголь, камень, табак, -- он имел обыкновение примешиватьк пище и уверял, что уголь очищает его, камень минерализирует и пр. Гоббс, материалист Гоббс, не мог остаться в темной комнате без того,чтобы ему тотчас же не начали представляться привидения. Поэт Гольдерлин, почти всю жизнь страдавший умопомешательством, убилсебя в припадке меланхолии в 1835 году. Моцарт был убежден, что итальянцы собираются отравить его. Мольер частострадал припадками сильной меланхолии. Россини (двоюродный брат которого,идиот, страстно любящий музыку, жив еще и до сих пор) сделался в 1848 годунастоящим липеманьяком вследствие огорчения от невыгодной для себя покупкидворца. Он вообразил, что теперь его ожидает нищета, что ему даже придетсяпросить милостыню и что умственные способности оставили его; в этомсостоянии он не только утратил способность писать музыкальные произведения,но даже не мог слышать разговоров о музыке. Однако успешное лечениепочтенного доктора Сансоне из Анконы мало-помалу снова возвратилогениального музыканта его искусству и друзьям. На Кларка чтение исторических сочинений производило такое впечатление,что он воображал себя очевидцем и даже действующим лицом давно прошедшихисторических событий. Блэк и Баннекер представляли себе действительносуществующими фантастические образы, которые они воспроизводили на полотне,и видели их перед собой. Знаменитый профессор П. тоже нередко подвергался подобным иллюзиям ивоображал себя то Конфуцием, то Тамерланом. Шуман, предвестник того направления в музыкальном искусстве, котороеизвестно под названием "музыки будущего", родившись в богатой семье,беспрепятственно мог заниматься своим любимым искусством и в своей жене,Кларе Вик, нашел нежную, вполне достойную его подругу жизни. Несмотря наэто, уже на 24-м году он сделался жертвою липемании, а в 46 лет совсем почтилишился рассудка: то его преследовали говорящие столы, обладающиевсеведением, то он видел не дававшие ему покоя звуки, которые сначаласкладывались в аккорды, а затем и в целые музыкальные фразы. Бетховен иМендельсон из своих могил диктовали ему различные мелодии. В 1854 году Шуманбросился в реку, но его спасли, и он умер в Бонне. Вскрытие обнаружило унего образование остеофитов -- утолщений мозговых оболочек и атрофию мозга. Великий мыслитель Огюст Конт, основатель позитивной философии, впродолжение десяти лет лечился у Эски-роля от психического расстройства изатем по выздоровлении без всякой причины прогнал жену, которая своиминежными попечениями спасла ему жизнь. Перед смертью он объявил себяапостолом и священнослужителем материалистической религии, хотя раньше сампроповедовал уничтожение всякого духовенства. В сочинениях Конта рядом споразительно глубокими положениями встречаются чисто безумные мысли, вродетой, например, что настанет время, когда оплодотворение женщины будетсовершаться без посредства мужчины. Хотя Мантегацца и утверждает, что математики не подвержены подобнымпсихозам, но и это мнение ложно. Чтобы " убедиться в этом, достаточновспомнить, кроме Ньютона, о котором я буду говорить более подробно,Архимеда, затем страдавшего галлюцинациями Паскаля и специалиста чистойматематики чудака Кодацци. Алкоголик, скупой до скряжничества, равнодушныйко всем окружающим, он отказывал в помощи даже своим родителям, когда течуть не умирали с голоду. В то же время он был до того тщеславен, что, ещебудучи молодым, ассигновал известную сумму на сооружение себе надгробногопамятника и не позволял оспаривать своих мнений даже насчет покроя платья.Наконец, помешательство Кодацци выразилось в том, что он придумал способсочинять музыкальные мелодии посредством вычисления. Все математики преклоняются перед гениальностью геометра Ббльяи(Bolyai), отличавшегося, однако, безумными поступками. Так, например, онвызвал на дуэль 13 молодых людей, состоящих на государственной службе, и впромежутках между поединками развлекался игрою на скрипке, составлявшейединственную движимость в его доме. Когда ему назначили пенсию, он велелнапечатать белыми буквами на черном фоне пригласительные билеты на своипохороны и сделал сам для себя гроб (подобные странности я наблюдал еще удвоих математиков, недавно умерших). Через семь лет он снова напечаталвторое приглашение на свои похороны, считая, вероятно, первое уженедействительным, и в духовном завещании обязал наследников посадить на егомогиле яблоню, в память Евы, Париса и Ньютона. И такие штуки проделывалвеликий математик, исправивший геометрию Евклида! Кардано, о котором современники говорили, что это умнейший из людей и вто же время глупый, как ребенок, Кардано, первый из смельчаков, решившийсякритиковать Галена, исключить огонь из числа стихий и назвать помешаннымиколдунов и католических святых, этот великий человек был сам душевнобольнымвсю свою жизнь. Кстати прибавлю, что сын, двоюродный брат и отец его тожестрадали умопомешательством. Вот как описывает себя он сам: "Заика, хилый, со слабой памятью, безвсяких знаний, я с детства страдал гипнофантастическими галлюцинациями". Емупредставлялся то петух, говоривший с ним человеческим голосом, то самыйтартар, наполненный костями, и все, что бы ни явилось в его воображении, онмог увидеть перед собой, как нечто действительно существующее, реальное. С19- до 26-летнего возраста Кардано находился под покровительством особогодуха, вроде того, что некогда оказывал услуги его отцу, и этот дух не толькодавал ему советы, но даже открывал будущее. Однако и после 26 летсверхъестественные силы не оставляли его без содействия: так, однажды, когдаон прописал не то лекарство, какое следовало, рецепт, вопреки всем законамтяготения, подпрыгнул на столе и тем предупредил его об ошибке. Как ипохондрик, Кардано воображал себя страдающим всеми болезнями, окаких только он слышал или читал: сердцебиением, ситофобией*, опухольюживота, недержанием мочи, подагрой, грыжей и пр.; но все эти болезнипроходили без всякого лечения или только вследствие молитв Пресвятой Деве.Иногда ему казалось, что мясо, которое он употреблял в пищу, пропитано серойили растопленным воском, в другое время он видел перед собою огни, какие-топризраки, -- и все это сопровождалось страшными землетрясениями, хотяокружающие не замечали ничего подобного. [Боязнь открытых площадей, широких улиц.] Далее Кардано воображал, что его преследуют и за ним шпионят всеправительства, что против него ополчился целый сонм врагов, которых он незнал даже по имени и никогда не видел и которые, как он сам говорит, чтобыопозорить и довести его до отчаяния, осудили на смерть даже нежно любимогоим сына. Наконец, ему представилось, что профессора университета в Павииотравили его, пригласив специально для этой цели к себе, так что если оностался цел и невредим, то единственно лишь благодаря помощи св. Мартина иБогородицы. И такие вещи высказывал писатель, бывший в теологии смелымпредшественником Дюнюи и Ренана! Кардано сам сознавался, что обладает всеми пороками -- склонен кпьянству, к игре, ко лжи, к разврату и зависти. Он говорит также, что разачетыре во время полнолуния замечал в себе признаки полногоумопомешательства. Впечатлительность у него была извращена до такой степени, что ончувствовал себя хорошо только под влиянием какой-нибудь физической боли, такчто даже причинял ее себе искусственно, до крови кусая губы или руки. "Еслиу меня ничего не болело, -- пишет он, -- я старался вызвать боль ради тогоприятного ощущения, какое доставляло мне прекращение боли и ради того еще,что, когда я не испытывал физических страданий, нравственные мучения моиделались настолько сильными, что всякая боль казалась мне ничтожной всравнении с ними". Эти слова вполне объясняют, почему многие сумасшедшие скаким-то наслаждением причиняют себе физические страдания самыми ужаснымиспособами*. [Байрон тоже говорил, что перемежающаяся лихорадка доставляет емуудовольствие вследствие того приятного ощущения, каким сопровождаетсяпрекращение пароксизма.] Наконец, Кардано до того слепо верил в пророческие сны, что напечаталдаже нелепое сочинение "О сновидениях". Он руководствовался снами в самыхважных случаях своей жизни, например при подаче медицинских советов, призаключении своего брака, и, между прочим, под влиянием сновидения писалсочинения, как, например, "О разнообразии вещей" и "О лихорадках"*. ["Однажды во сне я услышал прелестнейшую музыку, -- говорит он, -- япроснулся, и в голове у меня явилось решение вопроса относительно того,почему одни лихорадки имеют смертельный исход, а другие нет, -- решение, надкоторым я тщетно трудился в продолжение 25 лет. Во время сна у меня явиласьпотребность написать эту книгу, разделенную на 21 часть, и я работал над нейс таким наслаждением, какого никогда прежде не испытывал".] Будучи импотентным до 34 лет, он во сне снова получил способность кполовым отправлениям и во сне же ему была указана его будущая подруга жизни,правда, не особенно хорошая, дочь какого-то разбойника, которой, по егословам, он никогда не видел раньше. Эта безумная вера в сновидения до тогоовладела Кардано, что он руководствовался ими даже в своей медицинскойпрактике, в чем он сам с гордостью сознавался. Мы могли бы привести из жизни этого гениального безумца еще множествофактов, то забавных и нелепых, то ужасных и возмутительных, но ограничимсяодним, соединяющим в себе все эти качества его, -- сновидением, касающимсядрагоценного камня (gemma). В мае 1560 года, когда Кардано шел уже 62-й год, сын его был публичнопризнан отравителем. Это несчастие глубоко потрясло бедного старика, и безтого не обладавшего душевным спокойствием. Он искренно любил своего сына какотец, доказательством чего служит, между прочим, прелестное стихотворение"На смерть сына", где в такой высокохудожественной форме выражена истиннаяскорбь, и в " то же время он, как самолюбивый человек, надеялся видеть всыне те же таланты, какими обладал сам. Кроме того, в этом осуждении, ещеболее усилившем его сумасбродные идеи липеманьяка, несчастный считалвиновными своих воображаемых врагов, составивших против него заговор."Подавленный таким горем, -- пишет он по этому поводу, -- я тщетно искалоблегчения в занятиях, в игре и в физических страданиях, кусая свои руки илинанося себе удары по ногам (мы знаем, что он и раньше прибегал к подобномусредству для своего успокоения). Я не спал уже третью ночь и наконец, часаза два до рассвета, чувствуя, что я должен или умереть, или сойти с ума, ястал молиться Богу, чтобы Он избавил меня от этой жизни. Тогда, совершеннонеожиданно, я заснул и вдруг почувствовал, что ко мне приближается кто-то,скрытый от меня окружающим мраком, и говорит: "Что ты сокрушаешься о сыне?..Возьми камень, висящий у тебя на шее, в рот и, пока ты будешь прикасаться кнему губами, ты не будешь вспоминать сына". Проснувшись, я не поверил, чтобымогла существовать какая-нибудь связь между изумрудом и забвением, но, незная иного средства облегчить нестерпимые страдания и припомнив священноеизречение "Credidit, et reputatum ei est ad justitiam", я взял в ротизумруд. И что же? Вопреки моим ожиданиям, всякое воспоминание о сыне вдругисчезло из моей памяти, так что я снова заснул. Затем, в продолжениеполутора лет я вынимал свой драгоценный камень изо рта только во время еды ичтения лекций, но тогда ко мне возвращались прежние страдания". Странноелечение это основывалось на игре слов (непереводимой по-русски), так какgioia -- радость и gemme -- драгоценный камень происходят от одного корня.Сказать по правде, Кардано в этом случае не нуждался даже в откровении,сделанном ему во время сна, потому что еще раньше, основываясь наэтимологии, ложно им понятой, он приписывал драгоценным камням благотворноевлияние на людей*. ["Драгоценные камни, представляющиеся нам во сне, имеют символическоезначение детей, чего-нибудь неожиданного, даже радостного, потому чтопо-итальянски слово gloire (пользоваться), происходящее от gemme, означает вто же время и наслаждаться". Страсть к подобной игре слов мы встречаем увсех маньяков.] На закате своей многострадальной жизни Кардано, подобно Руссо иГаллеру, написал свою автобиографию и предсказал день желанной для негосмерти. В назначенный день он действительно умер или, может быть, умертвилсебя, чтобы доказать безошибочность своего предсказания. Познакомимся теперь с жизнью Тассо. Для тех, кому неизвестна брошюркаВерга "Липемания Тассо", мы приводим отрывок из его письма, где он говорит осебе: "Я нахожусь постоянно в таком меланхолическом настроении, что всесчитают меня помешанным, и я сам разделяю это мнение, так как, не будучи всостоянии сдерживать своих тревожных мыслей, я часто и подолгу разговариваюсам с собою. Меня мучат различные наваждения, то человеческие, тодьявольские. Первые -- это крики людей, в особенности женщин, и хохотживотных, вторые -- это звуки песен и пр. Когда я беру в руки книгу и хочузаниматься, в ушах у меня раздаются голоса, причем можно расслышать, что онипроизносят имя Паоло Фульвии". В своем сочинении "Messagiero" ("Посланник" или "Мессия"), сделавшемсявпоследствии для Тассо предметом галлюцинаций, он несколько раз сознавался,что потерял рассудок вследствие злоупотреблений вином и любовью. Поэтому мнекажется, что он изобразил самого себя в "Tirsi dell'Aminta" и в тойпрелестной октаве, которую любил повторять другой липеманьяк -- Руссо: Мучимый страхом, сомненьем и злобой, Должен я жить одиноким скитальцем, Вечно пугаясь с безумной тревогой Призраков мрачных и грозных видений, Созданных мной же самим в час недуга. Солнце напрасно мне будет светить, В нем я увижу не брата, не друга, Но лишь помеху терзаньям моим... В тщетных стараньях уйти от себя, Вечно останусь с собой я самим. Под влиянием галлюцинаций или в припадке бешенства Тассо, схвативоднажды нож, бросился с ним на слугу, вошедшего в кабинет тосканскогогерцога, и был заключен за это в тюрьму. Сообщая об этом факте, посланник,бывший тогда в Тоскане, говорит, что несчастного поэта подвергли заключениюскорее с целью вылечить, чем наказать за такой сумасбродный поступок. После того Тассо постоянно переезжал с места на место, нигде не находяпокоя: всюду преследовала его тоска, беспричинные угрызения совести, боязньбыть отравленным и страх перед муками ада, ожидающими его за высказываемыеим еретические мнения, в которых он сам обвинял себя в трех письмах,адресованных "слишком кроткому" инквизитору. "Меня постоянно мучат тяжелые, грустные мысли, -- жаловался Тассо врачуКавалларо, -- а также разные фантастические образы и призраки: кроме того, ястрадаю еще слабостью памяти, поэтому прошу вас, чтобы к пилюлям, которые выназначите мне, было прибавлено что-нибудь для ее укрепления". "Со мноюслучаются припадки бе-шенства, -- писал он Гонзаго, -- и меня удивляет, чтоникто еще не записал, какие вещи я говорю иногда сам с собой, по своемупроизволу наделяя себя при этом воображаемыми почестями, милостями илюбезностями со стороны простых людей, императоров и королей". Это странное письмо служит доказательством, что мрачные мучительныемысли перемежались у Тассо с забавными и веселыми. К сожалению, первыеявлялись гораздо чаще, как он прекрасно выразил это в следующем сонете: Я устал бороться с толпою теней Печальных и мрачных иль светло-прекрасных, Моей ли фантазии жалких детей, Иль вправду врагов мне опасных? Найду ли я сил победить их один, Беспомощный, слабый отшельник, -- Не знаю, но страх надо мной властелин, Не он ли и есть мой волшебник! В последних строках заметно сомнение в действительности вызванныхбредом галлюцинаций, что служит доказательством, как упорно боролся этотмощный, привыкший к логическому мышлению ум с болезненными, нелепымипредставлениями. Но увы! Такие сомнения являлись слишком редко. Через несколько времени Тассо писал Каттанео: "Упражнения нужнее теперь для меня, чем лекарство, потому что болезньмоя сверхъестественного происхождения. Скажу несколько слов о домовом: этотнегодяй часто ворует у меня деньги, производит полнейший беспорядок в моихкнигах, открывает ящики и таскает ключи, так что, уберечься от него нетникакой возможности. Я мучусь постоянно, в особенности по ночам и знаю, чтострадания мои обусловливаются помешательством (frenesia)". В другом письмеон говорит: "Когда я не сплю, мне кажется, что передо мной мелькают ввоздухе яркие огни, и глаза у меня бывают иногда до того воспалены, что ябоюсь потерять зрение; в другое время я слышу страшный грохот, свист,дребезг, звон колоколов и такой неприятный шум, как будто от боя несколькихстенных часов. А во сне я вижу, что на меня бросается лошадь и опрокидываетна землю или что я весь покрыт нечистыми животными. После этого все члены уменя болят, голова делается тяжелой, но вдруг посреди таких страданий иужасов передо мною появляется образ Святой Девы, юной и прекрасной, держащейна руках своего сына, увенчанного радужным сиянием". По выходе из больницыон рассказывал тому же Каттанео, что "домовой" распространяет письма, вкоторых сообщаются сведения о нем, Тассо. "Я считаю это, -- говорил он, --одним из тех чудес, какие нередко бывали со мной и в больнице: без сомнения,это дело какого-нибудь волшебника, на что у меня есть немало доказательств,и в особенности тот факт, что однажды, в три часа, у меня на глазах исчезкуда-то мой хлеб". Когда Тассо захворал горячкой, его излечила Богородицасвоим появлением, и в благодарность ей за это он написал сонет, напоминавшийсобою "Messagiero". Дух являлся несчастному поэту в такой осязательнойформе, что он говорил е ним и чуть только не прикасался к нему руками. Этотдух вызывал в нем идеи, раньше, по его словам, не приходившие ему в голову. Свифт, отец иронии и юмора, уже в своей молодости предсказал, что егоожидает помешательство; гуляя однажды по саду с Юнгом, он увидел вяз, навершине своей почти лишенный листвы, и сказал: "Я точно так же начну умиратьс головы". До крайности гордый с высшими, Свифт охотно посещал самые грязныекабаки и там проводил время в обществе картежников. Будучи священником, онписал книги антирелигиозного содержания, так что о нем говорили, что, преждечем дать ему сан епископа, его следует снова окрестить. Слабоумный, глухой,бессильный, неблагодарный относительно друзей -- так охарактеризовал он самсебя. Непоследовательность в нем была удивительная: он приходил в страшноеотчаяние по поводу смерти своей нежно любимой Стеллы и в то же самое времясочинял комические письма "О слугах". Через несколько месяцев после этого онлишился памяти, и у него остался только прежний резкий, острый как бритваязык. Потом он впал в мизантропию и целый год провел один, никого не видя,ни с кем не разговаривая и ничего не читая; по десяти часов в день ходил посвоей комнате, ел всегда стоя, отказывался от мяса и бесился, когдакто-нибудь входил к нему в комнату. Однако после появления у него чирьев(вереда) он стал как будто поправляться и часто говорил о себе: "Ясумасшедший", но этот светлый промежуток продолжался недолго, и бедный Свифтснова впал в бессмысленное состояние, хотя проблески иронии, сохранившейся внем даже и после потери рассудка, еще вспыхивали порою; так, когда в 1745году устроена была в честь его иллюминация, он прервал свое продолжительноемолчание словами: "Пускай бы эти сумасшедшие хотя не сводили других с ума". В 1745 году Свифт умер в полном расстройстве умственных способностей.После него осталось написанное задолго перед этим завещание, в котором онотказал 11000 фунтов стерлингов в пользу душевнобольных. Сочиненная им тогдаже для себя эпитафия служит выражением ужасных нравственных страданий,мучивших его постоянно: "Здесь лежит Свифт, сердце которого уже ненадрывается больше от гордого презрения". Ньютон, покоривший своим умом все человечество, как справедливо писалио нем современники, в старости тоже страдал настоящим психическимрасстройством, хотя и не настолько сильным, как предыдущие гениальные люди.Тогда-то он и написал, вероятно, "Хронологию", "Апокалипсис" и "Письмо кБентлею", сочинения туманные, запутанные и совершенно не похожие на то, чтобыло написано им в молодые годы. В 1693 году, после второго пожара в его доме и после непомерноусиленных занятий, Ньютон в присутствии архиепископа начал высказывать такиестранные, нелепые суждения, что друзья нашли нужным увезти его и окружитьсамым заботливым уходом. В это время Ньютон, бывший прежде до того робким,что даже в экипаже ездил не иначе, как держась за ручки дверец, затеял дуэльс Вилларом, желавшим драться непременно в Севеннах. Немного спустя оннаписал два приводимых ниже письма, сбивчивый и запутанный слог которыхвполне доказывает, что знаменитый ученый совсем еще не оправился отовладевшей им мании преследования, которая действительно развилась у негоснова несколько лет спустя. Так, в письме к Локку он говорит: "Предположив,что вы хотите запутать (embrilled) меня при помощи женщин и другихсоблазнов, и заметив, что вы чувствуете себя дурно, я начал ожидать (желать)вашей смерти. Прошу у вас извинения в этом, а также в том, что я призналбезнравственными как ваше сочинение "Об идеях", так и те, которые выиздадите впоследствии. Я считал вас последователем Гоббса. Прошу васизвинить меня за то, что я думал и говорил, будто вы хотели продать мнеместо и запутать меня. Ваш злополучный Ньютон". Несколько определеннее онговорит о себе в письме к Пепи: "С приближением зимы все привычки моиперепутались, затем болезнь довела эту путаницу до того, что в продолжениедвух недель я не спал ни одного часа, а в течение последних пяти дней дажени одной секунды (какая математическая точность). Я помню, что писал вам, ноне знаю, что именно; если вы пришлете мне письмо, то я вам объясню его".Ньютон нахо-дился в это время в таком состоянии, что, когда у негоспрашивали разъяснения по поводу какого-нибудь места в его сочинениях, онотвечал: "Обратитесь к Муавру -- он смыслит в этом больше меня". Кто, не бывши ни разу в больнице для умалишенных, пожелал бы составитьсебе верное представление о душевных муках, испытываемых липеманьяком, томуследует только прочесть сочинения Руссо, в особенности последние из них --"Исповедь", "Диалоги" и "Прогулки одинокого мечтателя" ("Rêveries"). "Я обладаю жгучими страстями, -- пишет Руссо в своей "Исповеди", -- ипод влиянием их забываю о всех отношениях, даже о любви: вижу перед собоютолько предмет своих желаний, но это продолжается лишь одну минуту, вслед закоторой я снова впадаю в апатию, в изнеможение. Какая-нибудь картинасоблазняет меня больше, чем день-ги, на которые я мог бы купить ее! Я вижувещь... она мне нравится; у меня есть и средства приобрести ее, но нет, этоне удовлетворяет меня. Кроме того, когда мне нравится какая-нибудь вещь, япредпочитаю взять ее сам, а не просить, чтобы мне ее подарили". В том-то исостоит различие между клептоманом* и обыкновенным вором, что первый крадетпо инстинкту, в силу потребности, второй -- по расчету, ради приобретения:первого прельщает всякая понравившаяся ему вещь, второго же -- только вещьценная. [Клептомания -- болезненная страсть к воровству.] "Будучи рабом своих чувств, -- продолжает он, -- я никогда не могпротивостоять им; самое ничтожное удовольствие в настоящем больше соблазняетменя, чем все утехи рая". И действительно, ради удовольствия присутствовать на братском пиршестве(отца Понтьера) Руссо сделался вероотступником, а вследствие своей трусостибез сострадания покинул на дороге своего приятеля-эпилептика. Однако не одни страсти его отличаются болезненной пылкостью -- самыеумственные способности были у него с детства и до старости в ненормальномсостоянии, доказательства чего мы тоже встречаем в "Исповеди", как,например: "Воображение разыгрывается у меня тем сильнее, чем хуже мое здоровье.Голова моя так устроена, что я не умею находить прелесть в действительносуществующих хороших вещах, а только в воображаемых. Чтобы я красиво описалвесну, мне необходимо, чтобы на дворе была зима". Отсюда становится понятным, почему Свифт, тоже помешанный, писал самыевеселые из своих писем во время предсмертной агонии Стеллы и почему как он,так и Руссо с таким мастерством изображали все нелепое. "Реальные страдания оказывают на меня мало влияния, -- продолжаетРуссо, -- гораздо сильнее мучусь я теми, которые придумываю себе сам:ожидаемое несчастье для меня страшнее уже испытываемого". Не потому ли некоторые из боязни смерти лишают себя жизни? Стоило Руссо прочесть какую-нибудь медицинскую книгу -- и ему тотчас жепредставлялось, что у него все болезни, в ней описанные, причем онизумлялся, как он остается жив, страдая такими недугами. Между прочим, онвоображал, что у него полип в сердце. По его собственному объяснению, такиестранности являлись у него вследствие преувеличенной, ненормальнойчувствительности, не имевшей правильного исхода. "Бывает время, -- говорит он, -- когда я так мало похож на самого себя,что меня можно счесть совершенно иным человеком. В спокойном состоянии ячрезвычайно робок, идеи возникают у меня в голове медленно, тяжело, смутно,только при известном возбуждении; я застенчив и не умею связать двух слов;под влиянием страсти, напротив, я вдруг делаюсь красноречивым. Самыенелепые, безумные, ребяческие планы очаровывают, пленяют меня и кажутся мнеудобоисполнимыми. Так, например, когда мне было 18 лет, я отправился стоварищем путешествовать, захватив с собою фонтанчик из бронзы, и былуверен, что, показывая его крестьянам, мы не только прокормимся, но дажеразбогатеем". Несчастный Руссо перепробовал почти все профессии, от высших до самыхнизших, и не остановился ни на одной из них: он был и вероотступником(ренегатом) из-за денег, и часовщиком, и фокусником, и учителем музыки, иживописцем, и гравером, и лакеем, и, наконец, чем-то вроде секретаря припосольстве. Точно так же в литературе и в науке он брался за все отрасли, занимаясьто медициной, то теорией музыки, то ботаникой, теологией и педагогией.Злоупотребление умственным трудом (особенно вредное для мыслителя, идеикоторого развивались туго и с трудом), а также все увеличивающееся самолюбиесделали мало-помалу из ипохондрика меланхолика и наконец -- настоящегоманьяка. "Волнение и злоба потрясли меня до такой степени, -- говорит он, --что я в течение десяти лет страдал бешенством и успокоился только теперь".Успокоился! Когда хроническое умственное расстройство не позволяло ему, дажена короткий срок, найти границу между действительными страданиями ивоображаемыми. Ради отдохновения он покинул большой свет, где всегда чувствовал себянеловко, и удалился в уединенную местность, в деревню: но и там городскаяжизнь не давала ему покоя: болезненное тщеславие и отголоски светского шумаомрачали для него красоту природы. Тщетно Руссо старался убежать в леса --безумие следовало туда за ним и настигало его всюду. Таким образом, Руссо являлся как бы олицетворением того образа, которыйсоздал Тассо в своей октаве: ...и скрыться от себя стараясь, Всегда останусь я с самим собой. Вероятно, он и намекал на это стихотворение, когда уверял Корансе(Corancez), что считает Тассо своим пророком. Потом несчастный автор "Эмиля"начал воображать, что Пруссия, Англия, Франция, короли, женщины,духовенство, вообще весь род людской, оскорбленный некоторыми местами егосочинений, объявили ему ожесточенную войну, последствиями которой иобъясняются испытываемые им душевные страдания. "В своей утонченной жестокости, -- пишет он, -- враги мой забыли толькособлюдать постепенность в причиняемых мне мучениях, чтобы я мог понемногупривыкнуть к ним". Самое большое проявление злобы этих коварных мучителей Руссо видит втом, что они осыпают его похвалами и благодеяниями. По его мнению, "имудалось даже подкупить продавцов зелени, чтобы они отдавали ему свой товардешевле и лучшего качества, -- наверное, враги сделали это с целью показатьего низость и свою доброту". По приезде Руссо в Лондон его меланхолия перешла в настоящую манию.Вообразив, что Шуазель разыскивает его с намерением арестовать, он бросил вгостинице деньги, вещи и бежал на берег моря, где платил за свое содержаниекусками серебряных ложек. Так как ему не удалось тотчас же уехать из Англиипо случаю противного ветра, то он и это приписал влиянию заговора противнего. Тогда, в сильнейшем раздражении, он с вершины холма произнес на плохоманглийском языке речь, обращенную к сумасшедшей Вартон, которая слушала егос изумлением и, как ему казалось, с умилением. Но и по возвращении во Францию Руссо не избавился от своих невидимыхврагов, шпионивших за ним и объяснявших в дурную сторону каждое егодвижение. "Если я читаю газету, -- жалуется он, -- то говорят, что язамышляю заговор, если понюхаю розу -- подозревают, что я занимаюсьисследованием ядов с целью отравить моих преследователей". Все ставится емув вину, а чтобы лучше наблюдать за ним, у двери его дома помещают продавцакартин, устраивают так, что эта дверь не запирается, и пус-кают в дом егопосетителей только тогда, как успеют возбудить в них ненависть к нему. Врагивосстановляют против него содержателя кафе, парикмахера, хозяина гостиницы ипр. Когда Руссо желает, чтобы ему почистили башмаки, у мальчика,исполняющего эту обязанность, не оказывается ваксы; когда он хочет переехатьчерез Сену -- у перевозчиков нет лодки. Наконец, он просит, чтобы егозаключили в тюрьму, но... даже в этом встречает отказ. С целью отнятьпоследнее оружие -- печатное слово -- враги арестуют и сажают в Бастилиюиздателя, совершенно ему незнакомого. "Обычай сжигать во время поста соломенное чучело, изображавшее того илидругого еретика, был уничтожен -- его снова восстановили, конечно, для того,чтобы сжечь мое изображение; и в самом деле, надетое на чучело платьепоходило на то, что я ношу обыкновенно". В деревне Руссо встретил раз улыбающегося, ласкового мальчика; но,повернувшись, чтобы в свою очередь приласкать его, он вдруг увидел передсобою взрослого мужчину и по его печальной физиономии (обратите внимание наэтот странный эпитет) узнал в нем одного из приставленных к нему врагамишпионов. Под влиянием мании, считая себя гонимым, он написал "Диалоги: Руссосудит Жан Жака", где, с целью смягчить несметное множество преследующих еговрагов, подробно и тщательно изобразил свои галлюцинации. Чтобыраспространить в публике это оправдательное сочинение, несчастный безумецначал раздавать экземпляры его на улице всем прохожим, судя по лицу которыхможно было думать, что они не находятся под влиянием не дающих ему покоянедругов. В этом сочинении он обращается ко всем французам, поклонникамсправедливости, но -- странное дело! -- несмотря на такой лестный эпитет, аможет быть, именно благодаря ему не нашлось ни одного человека, которыйпринял бы эту брошюрку с удовольствием; напротив, многие отказывались взятьее! Убедившись тогда, что ему нечего ждать на земле от людей, Руссо, подобноПаскалю, обратился с письмом, очень нежно и фамильярно написанным, к самомуБогу, а чтобы оно вернее достигло своего назначения и принесло ожидаемуюпользу, положил его и рукопись "Диалогов" под алтарь церкви Богоматери вПариже, как будто, по представлению этого маньяка, Создатель вселенной,отвлеченное, вездесущее Божество, только и может находиться под сводамипарижского собора. На основании всех этих фактов нельзя не признать справедливым мнениеВольтера и Корансе, что Руссо "был сумасшедший и сам всегда сознавался вэтом". К тому же из многих мест "Исповеди", а также из писем Грима видно,что у Руссо, кроме других болезней, был еще паралич мочевого пузыря исперматорея (непроизвольное истечение семени), что, по всей вероятности,обусловливалось поражением спинного мозга и должно было, без сомнения,усиливать припадки меланхолии. Вся жизнь величайшего из современных лирических поэтов, Ленау, недавноскончавшегося в Доблинговой больнице для умалишенных, представляет с самогораннего детства смесь гениальности и сумасшествия. Отец его был знатныйбарин, гордый и порочный, а мать -- до крайности впечатлительная особа,страдавшая меланхолией и зараженная аскетизмом. Ленау с детства обнаруживалмеланхолическое настроение, наклонность к мистицизму и любовь к музыке. Этойпоследней он занимался всего охот-нее, хотя изучал также медицину,юриспруденцию и сельское хозяйство. В 1831 году Кернер заметил, чтонастроение его почти постоянно было печальное, меланхолическое и что онпроводит целые ночи один в саду, играя на своем любимом инструменте. Черезнесколько времени Ленау писал своей сестре: "Я чувствую, что приближаюсь ксвоей гибели: демон безумия овладел моим сердцем, я -- сумасшедший; говорютебе это, сестра, зная, что ты все-таки по-прежнему будешь любить меня".Этот демон скоро принудил его оставить Германию и отправиться, почти безвсякой цели, в Америку. По возвращении оттуда он был встречен на родинепразднествами и всеобщим восторгом, но, по его словам, "ипохондрия глубокозапустила свои зубы в его сердце и ничто не могло его развеселить". Вскореэто бедное сердце начало страдать и физически: у Ленау сделался перикардит(воспаление сердечной оболочки), от которого он потом уже не мог вылечиться.С тех пор несчастный страдалец лишился своего лучшего друга -- сна, этогоединственного избавителя от невыносимых страданий, и по целым ночам мучилсястрашными видениями. "Можно подумать, -- объясняет он свое состояние об-разами, как этоделают все помешанные, -- можно подумать, что дьявол устраивает охоту у меняв животе: я слышу там постоянный лай собак и зловещий адский шум. Без шуток-- есть от чего прийти в отчаяние!" Мизантропия, которой, как мы уже видели, страдали Гал-лер, Свифт,Кардано и Руссо, появилась у Ленау в 1840 году со всеми признаками мании. Онстал бояться, ненавидеть и презирать людей. В Германии в честь егоустраивали празднества, воздвигали триумфальные арки, а он бежал прочь изнее и бесцельно скитался по свету; раздражение и злоба нападали на него безвсякой причины, он чувствовал себя неспособным к работе, как человек, по егособственным словам, "с поврежденным черепом", и потерял аппетит. Болезненнаясклонность к мистицизму, обнаружившаяся в нем с детства, появилась у негоснова: он принялся за изучение гностиков, начал перечитывать биографииколдунов, так пленявшие его в молодости, выпивал громадные количества кофе иужасно много курил. "Замечательно, -- сознавался он, -- до какой степени физическоедвижение и в особенности курение сигар вызывает у меня в голове целый ройновых мыслей". Он писал ночи напролет, переезжал с места на место,путешествовал... женился, задумывал громадные работы и ни одной из них недовел до конца. Это были последние вспышки великого ума. С 1844 года Ленау все чащежалуется на головные боли, постоянный пот и страшную слабость. "Света, светанедостает мне", -- писал он. Немного спустя у него сделался паралич левойруки, мускулов глаз и обеих щек; он стал писать с орфографическими ошибкамии употреблять нелепые созвучия. Наконец (12 октября) им вдруг овладеластрасть к самоубийству; когда его удержали от покушения на свою жизнь, онвпал в бешенство, дрался, ломал все, жег свои рукописи, но мало-помалууспокоился, пришел в нормальное состояние и даже написал тщательный анализсвоего припадка в стихотворении "Traumgewalte" ("Во власти бреда"),представляющем нечто ужасное, хаотическое. Это был последний луч света,озаривший для него ночной мрак, или, как метко выразился Шиллинг, --последняя победа гения над помешательством. Здоровье Ленау все ухудшалось;после новой попытки лишить себя жизни им овладело то роковое состояниедовольства и приятного возбуждения, которое всегда предшествуетпрогрессивному развитию паралича. "Я наслаждаюсь теперь жизнью, -- говорилон, -- наслаждаюсь потому, что прежние ужасные видения сменились теперьсветлыми, прелестными образами". Ему представлялось, что он находится вВалгале вместе с Гете, или он воображал себя королем Венгрии, победителем вомногих битвах, причем доказывал свои права на венгерский престол. В 1845 году он потерял обоняние, всегда отличавшееся у негонеобыкновенной тонкостью, сделался равнодушным к своим любимым цветам --фиалкам и даже перестал узнавать старых друзей. Однако и в этом печальном положении Ленау написал одно стихотворение,хотя и проникнутое крайним мистицизмом, но не лишенное прежней античнойпрелести стиха. Однажды, когда его подвели к бюсту Платона, он сказал: "Вотчеловек, который выдумал глупую любовь". В другой раз, услышав, что о немсказал кто-то: "Здесь живет великий Ленау", он заметил на это: "Теперь Ленаусделался совсем маленьким" и долго плакал потом. Он умер 21 августа 1850года. Последние его слова были: "Несчастный Ленау". Вскрытие обнаружило унего только немного серозной жидкости в желудочках мозга и следы воспалениясердечной оболочки. В той же больнице Доблинга умер несколько лет тому назад другой великийчеловек -- венгерский патриот Сечени, организатор судоходства по Дунаю,основатель Мадьярской Академии и главный деятель революции 1848 года. Вовремя торжества ее, будучи министром, он вдруг стал однажды просить своеготоварища, тоже министра, Кошута, чтобы тот не приговаривал его к виселице.Сначала все приняли это за шутку, но -- увы! -- шутки тут не было...Предвидя бедствия, грозившие его родине, и несправедливо считая себявиновником их, Сечени впал в манию преследования, которая вскоре перешла встрасть к самоубийству. Когда Сечени несколько успокоился, на него напалаболтливость чисто патологического свойства, особенно странная в дипломате изаговорщике, так что стоило ему только встретить кого-нибудь в больнице --все равно, был ли это идиот, сумасшедший или злейший враг его родины -- и онтотчас же вступал с ним в длиннейшие рассуждения, причем обвинял себя вовсевозможных выдуманных им преступлениях. В 1850 году у него явилась прежняястрасть к шахматной игре, но и она приняла характер мании: пришлось нанятьбедного студента, который играл с ним в шахматы по 10-12 часов кряду. Настудента это подействовало так дурно, что он сошел с ума, но состояниесамого Сечени улучшилось: он стал менее нелюдим, чем прежде, когда не могбез отвращения видеть даже своих близких родных. Из болезненных признаков у него осталось только отвращение к яркоосвещенным полям, нежелание выходить из своей комнаты и склонность кодиночеству, так что даже нежно любимых им сыновей он допускал к себе лишьпо нескольку раз в месяц. Во время этих редких посещений он усаживал дорогихгостей у стола, около себя, и читал им свои произведения. Но выманить егосамого в парк стоило всегда чрезвычайных усилий. Несмотря на душевнуюболезнь, Сечени не только сохранил полную ясность мысли, но ум его как будтоприобрел еще большую мощь. Он внимательно следил за литературными новостямиГермании и Венгрии и жадно ловил каждый признак улучшения в судьбе своейродины. Когда вследствие австрийской интриги замедлилось окончание постройкивосточной железной дороги, проложенной благодаря усилиям этого великогопатриота, он написал Зичи (Zichy) письмо, уже по одному маленькому отрывкуиз которого можно судить о том, какой глубокий мыслитель был Сечени: "Все, некогда существовавшее в мире, не исчезает из него, но появляетсяв другой форме, при других условиях. Разбитая бутылка, конечно, уже негодится для своего прежнего назначения, но эти жалкие осколки неуничтожаются и, будучи положены в горн, могут еще превратиться в новыйсосуд, где заблестит царское вино -- токай, тогда как раньше бутылка, можетбыть, заключала в себе плохое ви-но... Для венгерца нет большей похвалы, какесли о нем скажут, что он остался непоколебим. Ты знаешь, милый друг, нашстаринный девиз: "Стоять твердо даже в грязи", -- останемся же верны ему,несмотря на упреки наших братьев, и будем работать для общего блага.Удержаться на своем посту, посреди комьев грязи, бросаемых в лицо братьев итоварищей по оружию легкомысленными или фанатичными патриотами, упрямоудерживать за собою раз занятый пост, хотя бы сердце надрывалось при этом отоскорблений, -- вот лозунг и пароль нашего времени". В 1858 году, когда австрийский министр стал оказывать давление наВенгерскую Академию с целью добиться уничтожения того параграфа, по которомуразработка мадьярского языка считалась ее главным назначением, Сеченинаписал другое письмо, отлично рисующее возвышенный характер этого патриота. "Могу ли я молчать, -- пишет он, -- видя, как уничтожается засеяннаямною нива? Могу ли я забыть услуги, оказанные нам этим могущественнымучреждением? Я предлагаю этот вопрос, я -- страдающий совсем не помрачениемрассудка, но роковой способностью видеть слишком ясно, слишком отчетливо, необманывая себя никакими иллюзиями. Разве я не обязан забить тревогу, когдавижу, что наше правительство (династия), под влиянием каких-то злобныхнаветов, с ожесточением преследует самый живучий из подвластных ему народов,народ, которому судьба готовит великую будущность? Его хотят не толькоуничтожить, но задушить, отнять у него все характеристические особенности,вырвать с корнем вековое имперское дерево. Как основатель этой Академии, ядолжен возвысить теперь свой голос. Пока голова держится у меня на плечах,пока ум мой еще не окончательно омрачился и глаза мои не покрылись вечныммраком, я буду твердо стоять на том, что право изменять устав Академиипринадлежит мне. Император наш рано или поздно придет к тому убеждению, чтослить в одно целое, ассимилировать все народы, живущие в подвластном емугосударстве, есть не что иное, как утопия, придуманная его министрами;наступит время, когда все эти народы отделятся от империи и только однивенгерцы, не имеющие расового сродства с другими европейскими нациями, будутстремиться достигнуть предназначенного им судьбою развития под охранойкоролевской династии". Это было в 1858 году. На следующий год, еще до разгара войны, Сеченипредсказывал ее неудачный исход и результаты. "Кризисы обыкновеннооканчиваются выздоровлением, -- говорил он, -- если только болезньизлечима". Около этого времени была издана им в Лондоне книга, где встранной, юмористической, но вместе с тем и мрачной форме он рассказывает,какие бедствия испытала Венгрия под железным управлением Баха, очерчиваетбудущность ее и советует держаться политики соглашения, примирения сАвстрией, но не подчинения ей. "В сущности, это жалкая ничтожная книжонка,-- говорил он о своем труде, -- но знаете ли вы, как образовался островМаргариты? Согласно древнему преданию, на том месте, где он теперьнаходится, протекал прежде Дунай; каким-то образом на дно его попала однаждыпадаль и застряла в песке; и вот около нее постепенно стал образовыватьсяостров. Моя книга есть тоже нечто вроде этой падали, -- кто зн