Проклятье рода

 

Забрезжил рассвет. Лучи утреннего солнца осветили Рулона, который сидел в позе лотоса на своей циновке. Всю ночь он не сомкнул глаз, слушая религиозные передачи из Ватикана и одновременно занимаясь йогой. Но вот заканчивалось счастливое время одиночества и свободы. Предстоял новый школьный день.

«Неужели так будет всю жизнь, — подумал он, — школа, потом работа. Нет, нужно освободиться от всего, что мешает жить так, как ты хочешь, перестать быть овцой, которую завнушивает общество и затем ведет на заклание». С такими мыслями он и стал собираться в школу. После трехдневного голодания и бессонной ночи состояние изменилось, мир стал каким-то более призрачным и часто путался с сонными образами, возникающими в мозгу. Мать позвала его есть, но он отказался. Она уже привыкла к подобным его странностям. И, так и не добившись своего, тупо поплелась на работу.

«Ебкорный боб, — подумал Рулон, — мать все работает и работает, и этому не видно конца. И все это для того, чтобы свести концы с концами и на старости лет получить нищенскую пенсию. Нет, хватит на государство батрачить. Работать надо над собой. И деньги нужно зарабатывать так, чтоб месяц поработал и год потом отдыхал. Вот мой брат Минька стал шабашников организовывать в дикие бригады. Больше тысячи получает, а мать 120. Лучше бы шла фарцевать или давала деньги под проценты в долг. Вот это другое дело, но она завнушенная овца, все ей стыдно да неудобно, и меня она делает таким же болваном».

На пороге школы его встретил Буля.

— Ну что, Рулон, здорово! — сказал он, протягивая свою здоровую лапу.

Рулон робко протянул руку и тут же упал на колени от боли. Буля изо всех сил сжал его руку и стал выворачивать ее.

— ой, не надо, — залепетал Рулон.

— Надо, Федя, надо! — ответил Буля, заламывая ему руку за спину. — Вот тебе, засранец, — заорал он, пиная Рулона коленкой под зад, — получай, дюшес вонючий, Рулосос — конявый пес, — продолжал выкликать он обидные прозвища Рулона.

Слыша их раньше, он обижался и расстраивался, будучи таким же зомби, как и все остальные люди, которых можно достать или осчастливить одним только словом. Как и они, он хотел, чтобы его награждали только хорошими эпитетами, не осознавая, что эти «хорошие» слова, т.е., которые он называл хорошими, просто с детства были связаны с его центром удовольствия, а плохие слова — с его центром страдания в мозге. Но теперь он наблюдал за собой и уже не поддавался на провокации позорных кликух, которыми его щедро награждал Буля.

Увидев его безразличие, Буля забесился еще больше и столкнул Рулона со
школьной лестницы, с силой пнув его ногой в грудь. Рулон полетел вниз, пе­ре­катываясь по ступенькам. Уже только оказавшись внизу, он сообразил, что же
про­изошло. От падения по лестнице болело все тело. «Хорошая практика для отключения мыслей, — подумал Рулон, — пока летел, ни одной мысли не было. Это ценно». Только было Рулон хотел убежать, но дружбаны Були вновь схва­тили его.

— Стой, свинья! — и стали проставлять ему фофаны.

Внезапно на горизонте показался еще один забитый школьный чадос — Санчо.

— Говно, иди сюда! — заметив его, заорал Буля. — Ха, здорово, они у нас драться будут, — произнес он, потирая руки. Пацаны окружили Рулона и Санчо плотным кольцом и стали их пихать друг на друга. Рулон не хотел драться с Санчо, потому что начни он это делать, так его же будут это заставлять делать каждый день. И поэтому он нерешительно перемежался. Санчо тоже стоял пассивно и запуганно, так как был хреновым бойцом. Тогда Буля схватил руки Рулона и стал ими бить Санчо. Гунявый схватил руки Санчо, в одной из которых он до сих пор держал портфель, и, взмахнув ей, огрел портфелем Рулона. После такого удара оттуда посыпались карандаши, ручки и книги. После второго сокрушительного удара в руках Санчо осталась одна ручка. Тем временем Буля руками Рулона наносил беспорядочные удары по физиономии Санчо.

— Я буду драться твоими руками, — заорал Буля в ухо Рулона так, что у него от крика заложило уши.

Краем глаза Рулон заметил, что за этой сценой радостно наблюдает Марианна. Ее очень забавляло, как неуклюже дерутся два ее вассала. Буля и Гунявый продолжали беспорядочно тычить руками бедолаг им в морды. У Санчо из носа уже текла кровь, Рулон с трудом выворачивался из-под града ударов. Вскоре Буля и Гунявый утомились и отпустили их руки.

— Ну, что же вы встали? — прикрикнула на Булю с Гунявым Марианна. — Продолжайте бой.

— Пусть твои пиздолизы сами дерутся, — дерзко крикнул ей в ответ Гунявый.

Взбешенная Марианна тут же ударила его ногой по яйцам. Когда Гунявый, не ожидавший такой быстрой реакции, загнулся, она, слегка отойдя, нанесла ему второй сокрушительный удар ногой в ухо, от которого он свалился на землю. Пацаны оторопели.

Оглядев их властным взглядом, Марианна развернулась и гордо зашагала к школе. Вслед за ней, прихрамывая и пугливо озираясь, поплелись ее вассалы, воспользовавшиеся этим как лазейкой.

Ветер на ходу развевал ее шикарные кудри. Почтительные взгляды пацанов провожали ее. Плетясь за ней, Санчо дошел до класса Рулона.

— А ты куда лезешь? — бросила ему Марианна. — Марш в свой класс.

Только тут, опомнившись, он побежал восвояси, продолжая сжимать в руках ручку своего портфеля.

— Почему же мы с Санчо такие чадосы? — спросил Рулон свою спасительницу, усевшись рядом с ней за парту. — А Буля и Гунявый такие агрессивные?

— Все это, мой милый, зависит от количества веществ и ферментов, которые вырабатывают твои железы. Много вещества — агрессия. Мало — подавленность и страх, — сказала она, расчесывая свои волосы, — зато у тебя гипофиз работает, и ты умный, как вутка. Видишь, у тебя на руке линии ума и жизни соединяются, долго идут вместе, — сказала она, показывая концом расчески на ладонь Рулона. — Так уж было задумано природой, чтобы слабый был умным, а сильный — тупым. Чтобы каждый в отдельности чучик был слаб, беспомощен. Так природе проще заставить народ следовать ее целям. А цели ее известные: расплодить пушечное мясо, а затем устроить войну, чтобы питать чертей энергией страдания.

Рулон глубоко задумался над ее словами, но тут зазвенел звонок, прервав ход его мыслей.

Позднее Рулон узнал, что в момент рождения планеты наделяют человека программой на то, каких флюидов в нем будет вырабатываться больше, — агрессии или вдохновения, привязчивости и т.д.

Внезапно посреди перемены в класс влетел Гунявый.

— А, сука, из-за тебя мне досталось, — начал орать он, схватив чей-то портфель и высыпав на Рулона его содержимое.

В завершение он надел этот портфель на голову своей жертвы и стал бить Рулона по башке через портфель. Когда портфель слетел, Гунявый, думая, что бы еще сделать, схватил флакон с конторским клеем и выплеснул его в замученную рожу Рулона.

Неизвестно, чем бы еще увенчались издевательства Гунявого, если бы не подоспевшие архаровцы Марианны, которые искали его за непочтительное поведение по отношению к королеве школы. Они схватили Гунявого и потащили в туалет для расправы.

— Я тебя еще поймаю! — заорал Гунявый на прощание Рулону, который вытирал клей со своего ебальника и перемазал при этом руки и пиджак.

«Эх, жалко нет пионерского галстука. Им очень удобно вытирать клей с ро­жи», — подумал Рулон.

Сидевшие в классе ребята стали хихикать, глядя на его измазанную пачу. Пошевелив извилинами, Рулон решил идти домой, подумав, что сегодня он достаточно натренировался в отрешенности.

По дороге домой, переходя по тонкому льду осеннюю лужу, он подумал: «А может быть, правда, Санчо работает пиздолизом у Марианны?» И тут же провалился в холодную воду. Выпрыгнув из лужи, он продолжил размышления: «Как же сильно могут действовать кем-то случайно сказанные слова на тупые мозги. Не все ли равно кто пиздолиз и кто — нет? Главное для меня — совершенствоваться, пребывать в Божественном. Да, в школе хорошо, можно хоть с уроков сбежать, а на работе уже не сбежишь, — подумал Рулон, придя домой. — Так что, если кто не умеет жить, ему лучше все время делать вид, что он учится, и сидеть на шее у родителей. Мысль об учебе отвлекает дураков от создания семей и продлевает их счастливое детство».

Зайдя на кухню, Рулон учуял запах еды, и ему захотелось жрать. Но жрать было нельзя. Ведь сегодня новолуние, и Марианна пригласила его к себе для практики купэлы. Готовясь к ней, он целый месяц блюл целибат, чтобы накопить достаточно сексуальной энергии. А теперь уже три дня голодал и одну ночь не спал, чтобы убрать внешние энергии, создающие ненужные фантазии и озабоченность. «Ведь купэла требует спокойного отношения к сексу, как к энергетической практике, а не как к способу разрядки накопившегося гормона. Поэтому занятия купэлой лучше проводить один раз в месяц. Тогда она даст чудесные эффекты. Если же сексом заниматься чаще, то он превратится в способ совместного онанизма и обесточки моего существа, — думал Рулон. — И, когда выйдет вся энергия, мир перестанет радовать тебя. Ты не видишь его ярких красок. Ты не можешь наслаждаться теми звуками, цветами и запахами, которые окружают тебя. Ты становишься больной, усталой, разбитой и раздраженной машиной, которая может делать тупую и механическую работу. Ей уже не до стихов и молитв. Она может только жрать, спать и срать. Вот почему мыши становятся такими серыми, высосанными, безрадостными. Как только чуть появляется у них энергия, они бегут, ищут, как бы выпустить ее. Свиньи». Размышляя так, он приплелся к Марианне.

— Ну что, притащился, ублюдок? — встретила она его, открывая дверь. — Проходи.

Рулон разделся и прошел в комнату. На кухне копошился Санчо. А Марианна сидела в кресле и смотрела телевизор.

— Ты смотришь телек? — спросил ее Руля. — А я вот уже несколько лет его не включаю.

— А вот и зря, — ошеломила она его своим заявлением. — Посмотрел бы, как таких дураков, как ты, зомбируют с помощью этой чертовой трубки. Целыми днями втирают говно в ваши свинячьи бошки. То делают вас строителями коммунизма, теперь — демократами. Но самое главное, что вас делают дураками, — сказала она, положив ноги на стол. — В каждом фильме в роли главного героя выступает какой-нибудь простой парень. Обычная мышь, хороший семьянин. И он, несмотря на свое чадовство и глупость, побеждает в одиночку мафию, ниндзя, здоровых головорезов. Это все для того, чтобы утвердить мышиную мораль и сделать тебя обычной среднестатистической мышью. Чушь все это. Ни разу не покажут, как все есть на самом деле. А если чуть приоткроют правду, то это уже скандальный фильм. Дебилы, — с этими словами она нажала дистанционку и выключила средство массового оглупления. — Ну что, голодал, засранец? — спросила она своего гостя.

— Да, — промямлил Руля.

— Зенки красные. Не спал, — сказала она, высокомерно посмотрев на не­го. — А Луна уже всходит, — она раздернула пошире шторы и приоткрыла окно.

Прохладный осенний воздух медленно стал наполнять комнату. Ночное светило озаряло небо с бегущими по нему барашками облаков бледным цветом.

— Санчо, чай! — властно крикнула хозяйка, вскинув свои черные брови, — Сейчас хлебнем снотворного чайку с корешком пиона, чтобы твоя ложная личность совсем отключилась. Секс тебе не для того, чтоб искать любви, сочувствия, родства партнера. Он нужен только для работы с энергией.

— Вот видишь матрешек, — Рулон взглянул на стол, где стояли семь матрешек, мал мала меньше. — Эти матрешки — древний славянский символ, — улыбаясь ему своей загадочной улыбкой, сказала Марианна, — семь тел человека. Самая маленькая матрешка — это физическое тело. Оно находится в оболочке эфирного тела, — сказала она, поставив маленькую матрешку в ту, которая побольше, и накрыла ее второй половинкой куклы. — Твоя сексуальная эфирная энергия не должна уходить в физическое тело, разряжаясь в нем в виде оргазма, оно должно подниматься к виталическому телу, — произнесла она, накрыв вторую матрешку третьей. — При этом почувствуешь, как будто ты отрываешься от физического тела и становишься энергетическим шаром. А затем тебе предстоит переводить энергию в следующие тела, но об этом я тебе расскажу после. А теперь допивай свой чай и ложись спать, — повелительно изрекла она.

Рулон взял красивую фарфоровую китайскую чашку, услужливо поднесенную ему Санчо, и стал попивать из нее заготовленное зелье.

— Вот Санчо и ты — два идеальных партнера, — с усмешкой сказала Марианна, — однако школьные дуры не понимают этого. Им нужны агрессивные, ту­пые быки. Они думают, что их партнером не может быть чадос.

Рулон слушал ее и одновременно думал: «Уж не хочет ли она вызвать в нем ревность этими словами». Он уже научился во время базара думать о том, зачем и для чего говорится то или иное слово.

— Но мне партнер вовсе не нужен. Многие думают, что я такая вот удачливая самка, которая может отхватить себе самого лучшего парня. Все это херня. Мне не нужен партнер, он нужен только тем, кто завнушал себя страхом одиночества, убедил себя в своей неполноценности. Я не хочу быть чьей-то половинкой, потому что я хочу быть сильной и независимой. Хочу быть свободной и самодостаточной. Я сама себе партнер, — сказала она, рассмеявшись. — А те, кто хочет обрести блеск, красоту совершенства, чтобы отхватить себе партнера, — жалкие неполноценные суки, вообразившие себя нищими, как попрошайки, просящие любви, раздвигая перед всеми ноги. Хапуги, они хотят кого-то присвоить себе, написать на ком-то или на чем-то говном свое имя. Эти жадные и неполноценные куркули мне отвратительны. Я буду всегда одна, всегда сама по себе. Только так человек может остаться счастливым, сильным и целостным, а временных самцов у меня может быть много. Но это не цель — это просто средство, чтоб хорошо жить, и не больше, — разоткровенничалась Марианна, наблюдая за тем, как Рулона начинает смаривать сон. — Ну вот и славно, а теперь раздевайся и ложись на ковер. Не кончать ты уже научился, мой милый, а теперь учись управлять своей энергией.

Гость разделся и лег головой на север, сосредоточившись в области межбровья, чтобы не заснуть и перевести туда энергию всего тела. Марианна взяла в руки гитару и запела старинный русский романс:

 

Мы странно встретились

И странно разойдемся,

Улыбкой нежности

Роман закончен наш.

Но если к памяти

Мы в прошлое вернемся,

То скажем: «Это был

Всего мираж...

 

Ее глубокий бархатный голос как бы проникал в тело Рулона, вибрируя в каждой его части. От голода и сонливости его личность полностью отключилась, и он перестал думать, кто он, где находится и зачем. Он был погружен только в свои ощущения. Марианна продолжала петь:

 

Как иногда, в томительной пустыне,

Мы видим образы далеких чудных стран,

Но то лишь призраки, и небо жгуче сине,

И вдаль идет усталый караван.

 

Допев песню, Марианна разделась и, ласкаясь, легла вместе с Рулоном на мягкий китайский ковер. Она взяла в рот член и стала нежно сосать его, возбуждая Рулона каждым своим прикосновением. Она облизывала его языком, ласкала нежной рукой мошонку. При этом Рулон, расслабленно лежа на ковре, стал ощущать, как импульсы и вибрации из его лингама начинают расходиться по всему телу. Он продолжал концентрироваться в центре лба, стал собирать туда на каждом вдохе вырывающуюся из мошонки энергию. Когда конец встал и стал твердым и упругим, Марианна осторожно насела на него и стала делать своим тазом мягкие сладострастные колыхания, трясь всей поверхностью своей иони об его ствол. При этом Рулон сквозь полусон почувствовал мощные потоки праны. Двигающаяся по каналам его тела энергия стала все больше наполнять его, и он даже слегка стал оправляться от дремоты. Своими руками он стал ласкать груди и клитор Марианны, но через несколько минут она замерла, отстранив его руки.

— Спи.

Руля расслабился и снова стал погружаться в дремоту. Постепенно Марианна вновь возобновила свои томные движения, продолжая возбуждать его лингам. В этот раз энергия пошла более интенсивно, и Рулон в первый раз увидел блики света на своем внутреннем экране, разноцветные лучи озаряли его своими сиянием. Энергия бешено задвигалась по телу, пробегая мурашками по его коже. Сон стал пропадать. Марианна замерла и откинулась назад, прижавшись при этом как можно плотней к его члену. При этом ее матка касалась его головки. Внезапно Рулон почувствовал, что его тело расширяется и выходит из физических границ. Он ощутил себя парящим шаром энергии. Это переживание вскоре сменилось обрывками сна, он сам не заметил, как уснул во время всей этой практики.

Проснулся он от пощечины Марианны.

— Вставай, сонная тетеря, ишь разлегся, голый засранец! — закричала она. — Давай одевайся, живо.

Рулон осоловело встал и стал судорожно одеваться, путаясь спросонок в своих вещах. Марианна весело над этим смеялась.

— Ну что, Емеля, понял, что все чудеса бывают в полудремотном состоянии?

Рулон бессмысленно кивнул головой. Наставница ухмыльнулась.

— Насмотрелся мультяшек? Все это оттого, что твоя ложная личность отключилась, перестал думать о себе, кто ты такой, и всю прочую ахинею. Только в сновидном состоянии возможно понять Истину, когда отключено поверхностное восприятие. Но если, сука, ты будешь думать о сексе неправильно, я тебе все яйца отобью. Понял? Все это проклятый род, который начинается с мамочкиной программы, со всех этих тетей, дядей, которые завнушивают чучело, делая из него зомби. Внушая, что ему нужен партнер. А за этим партнером хуевым, который полностью опустошает и высасывает. А за ним идет проклятое потомство. Вот оно, родовое проклятье, которое уже окончательно добивает свою жертву, медленно умерщвляет ее, доводит до могилы. Ну хватит, давай выматывайся. А ты тут, Санчо, останешься, — сказала Марианна с загадочной улыбкой.

Рулон, стараясь не реагировать на этот образ, спокойно вышел. Он понимал, что Марианна специально гоняет ему эти образы, чтоб проверить его реакцию. Но Руля уже знал, что в его мозгу идет процесс «образ — оценка — реакция», и старался отрешенно оценить происходящее.

Выйдя на морозный осенний воздух, он побрел домой по ночному городу. Его путь ярко освещала луна, уже находящаяся в самом зените. Ее призрачный свет навевал сумеречное состояние, которое открывает дверь человеческому восприятию в тонкий мир. В этом дремотном состоянии и начинаются все чудеса. Глаза смыкались, хотелось спать. Но Рулон понимал, что главное — быть в этом состоянии, не позволяя сну взять полную власть над собой. Дойдя до подъезда, он еще раз оглянулся на небо. Млечный путь провожал его своим загадочным сиянием.

 

Восход Луны (PLUS)

 

Ласковым весенним утром, встав не с той ноги, Рулон, прогуляв первый урок, приперся в школу только ко второму. Он прошел по классу и сел на свое место. Рядом с ним за партой уже сидел Чипуштанов и, не думая, очень быстро заполнял анкету. Было видно, что все ответы давно известны, и большинство одноклассников уже написали то же самое.

Взглянув на эту анкету, Рулон прочел несколько вопросов: «Что такое любовь? Веришь ли ты в дружбу? Как относишься к «Алым парусам»?»

Чипуштанов быстро заполнял анкету: «Любовь — это четыре ноги под одним одеялом. Дружба — это вместе бухнуть и вмазать кому-нибудь по морде». На вопросе об «Алых парусах» он остановился, не зная, что написать.

Слегка нахмурив брови, Чипуштанов начал грызть старую пластмассовую ручку, думая о том, что бы могло значить странное выражение «алые паруса». Оглянувшись вокруг, он нашел взглядом Рубцову.

— Эй! Рубцова! Что такое «Алые паруса»?

Очень красноречиво, с душещипательными подробностями она превозносила романтические чувства, мечтательно закатив глаза.

— Сказки, что ли?

— Ну да! Что-то вроде этого, — ответила Рубцова.

— В сказки не верю, — ответил он, глумливо улыбаясь.

— Рулон, ты тоже давай пиши, а то скоро перемена закончится, — сказала Рубцова и походкой примерной девочки направилась к своему месту.

Он подумал: «Легко этому Чипуштанову. А вот я не могу так быстро сформулировать, что такое любовь? Одно — любовь к Богу, другое — поебень. То, что люди называют влюбленностью, просто условный рефлекс, связывающий действие сексуальных гормонов с образом какого-либо человека, которого они вообще не знают. Как у собаки Павлова, в мозгах связывается звонок и появляющийся при этом кусок мяса. Вот уже когда много лет знаешь человека, тогда можно говорить о любви. Но часто когда люди лучше узнают друг друга, то понимают, что образ — это не живой человек. Образ идеален, а человек-то реален со всем его говном. Тогда они начинают реагировать на его образ, как собака на палку».

— Ну что? — прервала его размышления Рубцова. — Звонок прозвенел, а ты так ничего и не написал, тормоз.

— Ну, я еще потом напишу, — сказал Рулон.

— Давай, а то уже все давно ответили.

Слегка прихрамывая на одну ногу, в класс зашла преподка лет пятидесяти, в старомодном клетчатом пиджаке. Не спеша она выложила из старой коричневой сумки ручку и тетрадь и, осмотрев учеников сонным взглядом, начала урок.

Началось обществоведение. Преподка болтала, что семья — это ячейка общества. А алкоголь и наркомания мешают созданию дружной семьи. В доказательство преподка приводила множество примитивных примеров, суть которых за­ключалась в том, как плохо живется детям с папой-пьяницей и мамой-нарко­манкой. Рулон подумал, что алкоголь, сексуальный гормон и инстинкт материнства — все это наркотики. Только водку в рот алкаши заливают, а гормон сам из желез в кровь впрыскивается, как героин шприцом в вену. Какая тут разница. Все это одно и то же.

Посередине урока в класс зашла Марианна и без всякого разрешения прошла к своему месту. Увидев, что на ее стуле сидит Чипуштанов, она злобно посмотрела на него. Но тот, не желая ударить в грязь лицом перед одноклассниками, не стал уступать ей места. Только взглянул на нее и сделал вид, что что-то записывает в тетрадь. Марианна властно подошла и сбросила на пол учебники и тетрадку Чипуши.

— А ну, немедленно пересядь отсюда, падла!

Наклонившись очень низко к парте, Чипуша почти коснулся ее носом. В то же время спиной он чувствовал пронзительный взгляд Марианны, и ему хотелось спрятаться куда-нибудь подальше от дьявольской силы этой бестии.

— Я первый тут сел, — сдавленным голосом сказал он.

Чипуша понимал что будет, если продолжит сопротивление. Не выдержав создавшегося напряжения, отполз на свободное место, собирая по дороге разбросанные по полу учебники и ручки.

— Это ему еще отрыгнется, — злобно сказала Марианна, садясь на свое место.— А ты что не согнал его с моего места? — произнесла она, жестко взглянув на Рулона.

— Я не знал, придешь ты или нет, — промямлил он.

— Не пизди, фуфло! Если еще раз такое повторится, я устрою тебе.

Преподка чувствовала, что, может, и не стоит вмешиваться в разбирательства подобного рода дел, но тем не менее социальный долг преподавателя требовал от нее вести нравственные поучения. Деловым голосом она сказала:

— Ты и так опоздала, а теперь срываешь занятие. Сядь на свободное место.

Но Марианна обломила ее.

— Не лезьте не в свое дело, — ответила Марианна с такой злобой, что в классе сразу воцарилась тишина. И все ощутили подавленность. — А ты, козел, если сейчас не пересядешь, то лучше больше в школу не появляйся, иначе весь в крови из нее выползешь.

Его несчастная голова еще сильнее вжалась в плечи, подобно черепахе, прячущейся в своем панцире от опасности. Но никакой защиты у Чипуши не было, а упрямство могло только усугубить сложившуюся ситуацию.

Постепенно обстановка в классе разрядилась, преподка начала спрашивать домашнее задание, вызывая учеников к доске и задавая каверзные вопросы. Ма­рианна, не торопясь, достала из сумочки фирменную косметичку из крокодильей кожи. Она установила небольшое зеркало в удобном положении, используя в качестве подставки руки Рулона, и, взяв расческу, начала наводить марафет. Через три минуты по классу распространился знакомый запах лака для волос, которым Марианна обильно оснащала пышный начес. Преподка недовольно поморщилась, но не рискнула делать замечание. Скопившуюся злобу вылила на отвечающего у доски забитого хорошиста, нарочно снизив ему оценку. Тем временем Рулон рассказал Марианне, желая как-то развеселить ее, об анкете и своих мыслях по теме урока.

— Значит, все это — наркотик, — ответила ему уже развеселившаяся Марианна. — А религия, говорят, это тоже опиум для народа. Может быть, экстаз веры тоже связан с каким-то гормоном?

Услышав такое, Рулон обескураженно замолчал и погрузился в размышления.

— Ну что, осекся, — ухмыльнулась его подружка, — просто ты не объективен, все хочешь доказать, что религия — хорошо, а остальное — плохо.

Взяв у него из рук зеркало, Марианна стала красить свои длинные ресницы дорогой французской тушью. Искоса взглянув на озадаченного Рулона, она усмехнулась.

— Да, что-то я зациклился на этом, — пробурчал Рулон.

— Ну ничего, не понтуйся, — сказала она, — просто все мы находимся под какими-то влияниями, однако одни нас развивают, а другие губят. Вот когда ты разовьешь волю, станешь господином самого себя, тогда освободишься от необходимости этих влияний. А сейчас извини-подвинься, придется подчиняться.

— Если выбирать — быть семьянином, алкоголиком или наркоманом, то я бы предпочел последнее, — заявил Рулон. — Все-таки хоть что-то интересное испытывал бы.

— Говнюк ты, — усмехнулась Марианна, — ведь желание что-то испытывать, заполнять душевную пустоту и приводит к самому простому съебыванию, к семье и детям. И наркоту искать не нужно, она уже вмонтирована в тебе. Ну а вообще-то ты прав. Наркота — она лучше, — задумчиво произнесла она.

Прозвенел звонок, положив конец их мирной беседе.

— Ну что ж, пиши анкету. А я пойду поговорю за этого засранца, — сказала она, бросив мстительный взгляд на Чипушу, который как раз в этот момент, сам не зная почему, оглянулся и с опаской посмотрел на Марианну.

— Я ему этого так не оставлю, прощать никого нельзя.

Марианна вышла. Рулону не хотелось возиться с дурацкой анкетой, и он пошел шататься по школе.

Спустившись по лестнице на первый этаж, минут пять он простоял у окна, наблюдая за стаей воробьев, расположившихся в школьном палисаднике, и углубившись в свои мысли.

Прозвенел звонок, и он снова направился в аудиторию к очередному занятию. Как всегда опаздывая, в коридоре его поймал Саня — верный пес Марианны, которого она звала Пансо. Запыхавшись, с покрасневшим от быстрой беготни лицом, он подскочил к Рулону и торопливо сообщил:

— Седой ищет тебя. Он узнал, что ты продал ему туфтовые очки, выдав их за фирменные. Он с корешами рыщет по школе. Сейчас, наверное, стоит у класса. Но смотри, из школы не уходи. Марианна имеет до тебя дело.

— Хорошо, — ответил Рулон. — Я буду в комнате технички на первом этаже.

Устроившись на полу среди швабр и тряпок, Рулон углубился в медитацию, сидя в полной темноте. Его ничуть не смущала окружающая обстановка, которая уже стала для него привычкой. Половые тряпки, развешанные на ржавой трубе и издававшие неприятный запах плесени, оставляли Рулона спокойным. В углу стояли деревянные швабры, а у противоположной стены — несколько металлических ведер. Он отключил мысли и сосредоточился на макушке, и в сердце установился контакт с Богом. Но вскоре он услышал злобные голоса, которые приближались к его убежищу. Внезапно мощный пинок раскрыл дверь в кабинет уборщицы. Кто-то чиркнул спичкой.

— Где эта мандавошь запряталась, падла?

Яркий огонь на минуту ослепил Рулона. Он забыл о Боге и медитации и весь сжался, пытаясь скрыться за швабрами и прочим мусором.

Рулон неловким движением руки задел какую-то неустойчивую полку, и на него обрушились мелкие принадлежности для уборки кабинетов: чистящая паста, мыло, порошок.

— А, вот он, бля, сука. Вылезай, гондон.

Чья-то сильная рука схватила его за волосы и потащила из убежища. Пацаны вытащили его оттуда и начали бить.

— А, спрятался, педераст, получай, Рулосос — конявый пес. На тебе, — приговаривали они, тузя его кулаками и ногами.

Рулон закрыл лицо руками и весь сжался. Скоро несколько мощных ударов повалили его на пол. Лежачего тоже продолжали пинать. Острая боль пронизывала все тело бедняги. Неизвестно, чем бы это закончилось, но тут раздался зычный крик Марианны.

— А ну-ка, суки, в сторону.

Его прекратили бить.

Пацаны послушно отодвинулись, глядя на рассвирепевшую Марианну.

— Быстро вставай, пош­-
ли! — крикнула ему она.

Рулон стал подниматься,
кряхтя от боли и отряхивая со штанов насевшую пыль и мелкий мусор.

— Никуда он не пойдет! — нагло заорал Седой. — Небось, ты ему эту туфту дала, сука! — сказал он угрожающе, подходя к спасительнице Рулона.

Марианна резко выставила руку вперед и прыснула ему в глаза струю из газового баллончика. Седой завыл и схватился за свои глаза, сразу превратившись в беспомощного и больного.

— Если кто-то из вас, свиньи, еще будет возгудать, то вас отпиздят так же, как его, — властно сказала она, указав пальцем на Рулона.

После того как Марианна обезвредила Седого, все остальные струхнули и без возражений позволили удалиться Марианне вместе с ее дружком. Седой все продолжал выть и тереть зенки, пока Рулон, отряхнувшись, удалялся прочь, плетясь как побитый пес за своей гордо вышагивающей подругой. Уже на улице он догнал ее и пошел рядом.

— Как они узнали, что я у уборщицы? — спросил он.

— Санчо заложил им тебя, когда они отпиздили его.

— А как ты узнала, что я тут?

— Ну, он сразу прибежал ко мне и все рассказал, как сдал тебя. Так что пришлось уйти из класса прямо посреди урока. Ты должен быть злее, мой милый. Знаешь, есть такой славянский бог Ярило.

— Это бог Солнца? — спросил Рулон, шмыгая разбитым носом.

— он самый. От его имени происходит слово «ярость». И ты должен стать таким же ярким, жгучим и яростным, как он. Иначе тебя совсем забьют, понял?

Рулон закачал головой.

— А ведь везде говорят, злиться плохо, мол, карма плохая будет.

— Скотина, ты, недобитая, — сказала Марианна, дав ему пощечину. — Как бы я тебя спасла, если бы я была доброй? Только ярость поможет тебе мобилизовать всю свою энергию и победить обстоятельства. Ну а чтоб не ухудшать карму, твоя ярость должна быть безличной, т.е. к ней не должны примешиваться обида, злопамятность.

— Но ведь ты сегодня отомстила Чипуше?

— А я не в обиде. Это простой принцип — не давать спуску никому, иначе меня бы, так же как и тебя, зачморили, долбоеб, понял?

— Но как научиться злобе? Не будет ли это мешать молитве?

— Злоба должна быть твоей молитвой. Чтоб быть злым, тебе необходимо так же часто яриться, как ты молишься, специально генерировать жесткость и агрессию, концентрируясь в манипуре — центре солнечного сплетения. Это как раз место, связанное с Ярилой. И еще, ты должен больше злиться на себя, быть к себе более безжалостным! — яростно говорила Марианна.

Проезжающий мимо велосипедист в фирменной шапочке засмотрелся на нее и чуть было не врезался в стоящий на обочине столб, но в последний момент резко развернул руль и теперь уже едва не задел Рулона. Вконец растерявшись и испугавшись, бедняга порулил дальше, стараясь не оглядываться. Рулон, не обращая на него особого внимания, продолжал свои раздумья.

Наши друзья пришли домой к Марианне и сели пить чай. Внезапно Рулон задумался и потом с силой стукнул себя по башке.

— Ты чего это? — радостно спросила его подружка.

— Да вот вспомнил, как они ломились в мое убежище, а я перестал молиться, забыл о Боге со страху.

Рулон размешивал чай позолоченной ложкой, рассматривая необычный рисунок на китайском фарфоровом сервизе. Его взгляд был неподвижен.

— Вот это уже хорошо, правильно, не давай себе спуску. Только так ты станешь воином Ярилы, иначе, кроме борьбы с куриной слепотой, ты ничего не добьешься, отсиживаясь в своем убежище. А теперь, — сказала она, допивая чай, — нас ждет еще одно дельце. Будем учиться быть злым на практике.

— Ну вот, опять дельце, — разочарованно пробурчал Рулон. — Неужто на сегодня не хватит?

Марианна встала и подошла к окну. Отодвинув в сторону расшитую люрексом голубую занавеску, распахнула балконную дверь, впустив в комнату поток свежего воздуха.

Он отодвинул от себя фарфоровую чашку и, вздохнув, опустил взгляд на пол. Марианна слегка придвинулась к нему и пристально посмотрела в его лицо испытывающим взглядом.

— Если бы я рассуждала подобно тебе, то вряд ли смогла бы себе позволить прогулки к морю и не имела бы всего, что здесь есть, — она обвела рукой комнату. — А ты, мой драгоценный, должен повиноваться тем, кто умеет жить, чтобы и тебе немного от них перепадало.

Марианна вела себя в традиционном стиле, вселяя надежду и побуждая к действиям, якобы ведущим к ней. На самом же деле исполнение коих всецело зависело от ее милости и благоволения к своим духовным рабам.

Вскоре они в сопровождении очередной банды наемников отправились загонять дичь, у которой без проку завалялись деньги. Подруга пояснила ему, что она когда-то дала одному прелестному мальчику послушать фирменный диск. Но так вышло, что ей удалось незаметно его стащить во время одной пирушки. И теперь пришел час расплаты за ротозейство. А Рулон был назначен на роль полноправного владельца сего «пласта», его задачей было припугнуть жертву обмана, чтобы она особо не резонилась от страха, а побольше отсыпала из своих капиталов.

Банда быстрым шагом направлялась к цели через пустынные переулки, устрашая своим злорадным смехом редких прохожих. Пацаны травили пошлые анекдоты, чувствуя себя естественно и непринужденно, — обычное дело, возможность приколоться и заработать больше. Марианна не обращала внимание на их веселье. Мудрая и опытная пантера в черном прикиде, со сверкающими глазами, вышедшая на повседневную охоту, она продолжала обучать Рулона законам джунглей.

— Бить мы его не станем, — успокоила Марианна своего друга, — таких лю­дей я не обижаю, следуя правилу: «Угроза сильнее исполнения». И это вполне справедливо в отношении подобных чад.

Подошли они как раз вовремя, так как его сообщница указала на какого-то, по-деловому вышагивающего парня.

— На ловца и зверь бежит, — конечно, она знала его распорядок дня, когда повела своих «рыцарей» свершать «долг чести».

Парень, видимо, пребывал в хорошем настроении и спокойно глядел по сторонам. На минуту он остановился и наклонился, чтобы завязать развязавшийся шнурок на ботинке. Поднявшись, поправил темно-коричневый галстук и пошагал дальше, не подозревая о приближавшейся опасности.

Заметив Марианну в сопровождении стольких недоброжелательно настроенных кавалеров, наш герой явно струхнул. Его деловитость сменилась робостью, а размашистый шаг перешел на трусцу. Он весь осунулся и на вид стал очень жалким. Ассоциации этой сцены перенесли Рулона в школьную молодость, к тем воспоминаниям, когда он переживал подобные ощущения, встречая своих идейных противников, вот так же поджидавших свой объект мщения у подъезда. О, как он понимал, что сейчас переживает испуганный, с бледным лицом, нервно вздрагивающий при каждом движении парень! Сочувствие пробудилось в его сердце. Но что поделаешь. Как еще можно вселить в дурака разум, если не наказывать его за ошибки.

Внезапно поднялся сильный ветер и направил в лицо обомлевшей жертве клубы пыли и песка. Протерев круглые глаза, парень испуганно уставился на Рулона, направляющегося к нему.

Развинченной походкой в сопровождении наводчицы Рулон подошел к
жерт­ве.

— Это шо, и есть тот вор? — тыча в него пальцем, процедил помощник Марианны.

Парень недоуменно захлопал глазами, не совсем соображая в чем дело. Рулон решительно сделал шаг вперед и оказался почти нос к носу с парнем, напоминающим беспомощного кролика перед удавом.

Не дожидаясь ответа, он махнул рукой, приглашая пришедших с ним корефанов принять участие в процедуре. Они не спеша подошли и окружили несчастного плотным кольцом.

— Когда, падла, должок отдавать будешь? — щелкнув ногтями по зубам и корча рожу, выставляя из себя заядлого блатюкана, процедил Рулон.

В ответ послышался невнятный лепет.

— А ну, башли выкладывай, живо! Не то по кумполу схлопочешь! — сказал Рулон, замахнувшись в порыве ударить его.

От такого обращения бедняга совсем зашугался, затрясся. Он что-то лопотал, что он отдаст.

Защитница слабых и обездоленных остановила этот горячий порыв, сообщив, что Вася сейчас вынесет деньги. Она попросила ребят его не трогать, чему насмерть запуганный чадос очень обрадовался.

— Ну, тогда айда к нему! — закричал Рулон, толкнув его в плечо и сделав вид, что собирается направиться к бедолаге на хату.

Вася растерянно и трусовато что-то хотел возразить. Но так и не смог. Марианна помогла ему и, отстранив руку своего дружка, сказала, что сама сходит с ним.

— Василий — мальчик честный, и вам нечего ввязываться!

Последнее изречение очень понравилось Васе, так как он торопливо и утвердительно закивал головой и, вцепившись в руку Марианны как утопающий за соломинку, удалился восвояси вместе со своей спасительницей.

Они вошли в подъезд дома, оставив банду дожидаться на улице. Пацаны продолжали прикалываться, а Рулон тем временем рассматривал прикольные росписи, уже успевшие появиться на еще новой белой стене, как незаменимое украшение всех общественных мест.

Вскоре вышла Марианна, прихватив вместе с деньгами какие-то шмотки, что было заметно по появившемуся в ее руках пакету.

Так благополучно завершилась эта неприятная, но полезная процедура. Им хотелось надеяться, что жертва сможет извлечь из этого хороший урок, результат которого всецело зависел от его отношения к происшедшему. Если оно верно, то потерявший деньги приобретет немного ума. Если же нет, то тогда останется только горечь утраты.

Рулон проводил до дому свою приятельницу, у которой данный инцидент не вызвал никаких впечатлений или радости по поводу наживы. Он был похож на тысячи других махинаций низкопробного пошиба. Она видела в них лишь средства для свободного существования, добываемые как бы походя на будничную повседневность. Во всем этом был особый нравственный смысл. Вот если бы только представить, какой был бы вред, если бы человек не пресыщался своими страстями, если бы не становился равнодушным к порочным деяниям. Как ужасно иссушил бы он свое сердце, оскуднил бы разум и втоптал бы в прах свое божественное сознание.

Уже темнело, красный диск солнца медленно скрывался за многоэтажными серыми домами,
на­полняя небо розовым пламенем. Банда, довольная своим заработком, удалилась по направлению к ближайшему винно-водочному магазину, а наши дружки еще несколько минут оставались во дворе в тени колышущихся на ветру берез и медитировали на открывающуюся красоту заката. Солнце уже совсем скрылось за горизонтом, и в небе стали появляться еле заметные звездочки.

Придя домой после разборки, Рулон отключился от воспоминаний о ней, включил музыку и стал плясать, открывая сердце Богу. Благодать стала переполнять его больную душу. Танцуя, он ощутил, что быстрые мажорные композиции поднимают энергию Кундалини снизу вверх, а минорные лирические низводят высшую супраментальную Силу вниз. Его движения были удивительно пластичными и гармоничными.

Юный йог стал сознательно использовать эти две композиции, чередуя их между собой, то поднимая, то низводя потоки праны. Через некоторое время Рулон ощутил, что все вокруг — свет, звук, все предметы и он сам, кружащийся в танце является энергией, что все вокруг есть проявление Великой Космической Силы — Шакти. «Божественное всюду», — мелькнула у него мысль, и вместе с ней это состояние стало пропадать. Еще немного потанцевав, молодой саньясин лег в шавасану и ощутил вибрацию во всем теле. Потоки энергии двигались по каналам. Рулон вытянул руки вверх. На вдохе поднимал сансу по задней части тела, по плечам к тыльной стороне рук и затем на выдохе опускал ее по внутренней стороне рук, лицу, передней стороне тела до стоп. Вскоре ощутил кольцо, по которому циркулирует энергия внутри тела. Телефонный звонок отвлек его от этой практики.

Рулон сделал музыку потише и подошел к телефону, стоявшему на невысоком журнальном столике с резными ножками.

— Приходи ко мне на ночь, — услышал он в трубке голос Марианны.

Только Рулон хотел что-то ответить, как в трубке раздались уже короткие гудки. Быстро собравшись, он со всех ног помчался к своей королеве.

Марианна встретила его в шикарном вечернем наряде. Провела в комнату, где ца­рил таинственный полумрак, который пыталось разогнать пляшущее пламя свечи.

— Я думал, ты пошутила, ведь ты всегда спишь одна, — сказал Рулон, изображая на своей физиономии мину удивления.

Она подошла к роскошному дивану и, опустившись на него, сложив нога на ногу, посмотрела на Рулона пронзительным взглядом.

— А что же ты тогда пришел? — бархатно прошептала хозяйка.

— Ну, я надеялся, — невнятно произнес он.

— Надеяться-то не на что. Ты должен просто ощущать, правду говорят тебе или нет. Но сегодня полнолуние, и я решила устроить тебе практику купэлы.

— Я так и подумал, — сказал Рулон.

— однако ты еще не понимаешь, что тебя ждет. Поэтому не говори, что знаешь, — ласково сказала она с коварным блеском в глазах.

Рулон слегка испугался, но не подал виду. Он стоял неподвижно напротив Ма­рианны и, не зная, что сказать, делал вид, что рассматривает замысловатые узоры на шикарном настенном ковре.
Ма­­рианна мгновенно уловила его состояние.

— Ну что, страшно? — усмехнулась она. — Не скрывай, ведь все, что ты чувствуешь, я ощущаю внутри себя, в своем сердце. Но нечего бояться, ты должен быть смелее, агрессивнее и жестче, — произнесла Марианна. Глаза ее заблестели. — Вот посмотри на стену. Что видишь?

Рулон повернулся и увидел на стене большую маску, изображающую какое-то тибетское чу-
­довище, с большими клыками и третьим глазом во лбу.

— Это Ваджрапани — разрушитель мрака невежества.

Марианна подошла к огромному окну, задернула тяжелые бархатные шторы, преградив путь бледным лучам полной луны, дремлющей в ночном небе. Затем подошла к шкафу, раскрыла стеклянную дверцу.

— Сейчас ты будешь пытаться быть таким же гневным, как он, — сказала она, доставая большой красивый кинжал. Облизнув его лезвие, она подала его Рулону с дьявольской улыбкой. Рулон нерешительно взял кинжал, недоуменно рассматривая его в своих руках. На его рукоятке красовался симметричный строгий узор из позолоченного металла, у основания лезвия — какие-то мистические знаки, не известные юному йогу.

— Будешь убивать злобно! — презрительно изрекла Марианна.

— Кого? Зачем? — оторопел её гость.

— Седого, — сказала она громким и бодрым голосом, на что Рулон утвердительно покачал головой, — помнишь, как он оборзел сегодня?

— Ну ты же ему уже устроила, — сказал Рулон, стремясь как-то отвертеться от подобного занятия.

— Этого мало. За такое уже нужно убивать. Что испугался, конявый? — презрительно изрекла она. — Ладно, не ссы, мы будем его уничтожать на астрале.

— Мне это напоминает черную магию. Хорошо ли, что мы будем ею заниматься? — обрадовавшись, что убийство будет происходить только на астрале, но ощущая внутреннее напряжение, спросил Рулон.

— Действуй безличностно, не отождествляйся с результатом, и тогда все будет в ажуре, — сказала она, дико рассмеявшись. — Читал Бхагават-Гиту? Как Кришна учит убивать Арджуну своих родителей?

— Но ведь, уловив нашу злобу, Седой будет относиться к нам недоброжелательно. Ведь как аукнется?

— Ты прав, мой милый, но запомни. Если твоя злоба будет больше и сильнее, чем уровень энергии Седого, то она его просто подавит и уничтожит. Помни,
пал­ка та о двух концах. Ну, хватит болтать. Давай к делу.

Марианна сняла с ковра еще один
кин­жал и, включив какую-то тя­же-
лую давящую музыку, стала на колени
пе­ред маской. Ее дружок последовал ее примеру. Хозяйка начала молиться,
произ­нося слова громким и про­тяжным голосом, от которого волосы вставали
дыбом.

— о Всевышний, сделай меня такой же злой, коварной и хищной, как и ты.

Рулон старался как можно жестче повторять за ней эту необычную молитву. Затем, встав и повернувшись спиной к маске, она с неистовой яростью стала бить ножом в воображаемого Седого, выкрикивая страшные проклятия. Рулон постарался как можно лучше ощутить присутствие Седого. Он вспомнил все самое плохое, что было в его жизни, и с ненавистью стал бить его фантом своим ножом.

Минут через 10 наш герой сильно вымотался, как будто провел длитель­ную тренировку. Эмоциональное усилие оказалось непривычнее и труднее физи-
­ческого.

— Теперь тяни его энергию к себе, — произнесла Марианна, увидев изменившееся состояние Рулона.

Она встала на колени, положила руки на пол и стала делать ими круговые движения по ковру, как будто загребала к себе что-то невидимое, делая это с радостью вампира, пьющего кровь. С жадностью она втягивала в себя энергию врага. Ее покорный ученик стал с рвением повторять весь этот ритуал, стараясь не терять эмоциональную связь с Седым. С любовью хищника к жертве, он вдыхал в себя его жизненные силы.

— Ну а теперь забудь о мести. Стань выше ее и настройся на любовь к ми­ру, — скомандовала Марианна.

Включив приятную музыку, она закружилась в танце радости, и ее соратник сделал то же самое. Он подумал, что чувства должны быть просто орудиями. И мы сами должны с легкостью манипулировать ими, а не они нами. Потанцевав минут десять, Марианна стала неподвижно, закрыла глаза.

— А теперь войди в состояние отрешенности. Забудь обо всем вообще. Есть только ты, и больше ничего. Ты один в бесконечной пустоте, — тихо шептала она, — ощути же, тебя нет, только пустота.

Рулон остановил мысли и стал углубляться в привычное для него состояние медитации. Растворившись в пустоте минут на пятнадцать, Рулон пробудился из этого состояния вместе с командой Марианны.

— Ну что, хватит балдеть, теперь ты понял, как будешь служить Яриле?

— Да, мне это понравилось, — ответил он, — теперь я буду каждый день это делать.

— Ну а сейчас давай ложиться спать, дорогой, — ласково произнесла она. — Ты будешь спать со мной? — призывно спросила девушка, раздвинув шторы и распахнув балконную дверь.

Рулона опьянило это предложение. Не отрывая глаз от Марианны, с вожделением смотрел он на нее.

— Я всегда мечтал об этом!

— Ну, тогда раздевайся, — скомандовала она с коварным блеском в глазах. Марианна постелила на лоджии, использовав вместо кровати большой широкий стол. Поскольку он был невысокий, то ложе располагалось ниже перегородки лоджии, которая предохраняла спящих от падения с 10-го этажа. Весной было еще прохладно, но Рулон привык спать зимой с открытыми окнами под одним одеялом и нисколько не боялся холода.

Он улегся в мягкую, пахнущую духами постель. С лоджии открывался прекрасный вид на звездное небо и восходящую на небосводе луну. Свежий ветерок обдувал его лицо, донося аромат цветущих деревьев.

Марианна легла рядом, нежно обняв своего дружка и положив на его голое тело свою ножку. Рулон уже хотел начать ее ласкать, но она остановила его.

— Я же сказала, что мы будем спать, а не трахаться.

— А я думал это одно и то же, — обескураженно ответил он.

— Я же предупреждала тебя, не выдавай желаемое за действительное. Давай спать, я устала сегодня, — сказала она, плотно прижавшись к нему своим притягательным телом.

Рулон закрыл глаза и решил уснуть, но сексуальное возбуждение не давало ему покоя. Он снова предпринял попытку ласкаться, но она его остановила, оттолкнув его руку.

— Не ерзай, а то выгоню, — уже жестче сказала Марианна.

Несмотря на все усилия, Рулон никак не мог уснуть. Возбуждение все нарастало и активизировало его болезненное воображение. Ему хотелось засадить ей свой член, уже час стоявший колом по самые кукры. Тело Рулона начало непроизвольно трястись от возбуждения.

— Что не спишь? — раздраженно спросила Марианна. — Моча в голову ударила, что ли?

— Да вот все не могу успокоиться, — тяжело дыша, сказал ее дружок.

— Ах ты, валет, сука, йог, макарек ебучий. Какой же все-таки ты безвольный придурок. Теперь, надеюсь, ты понял, что ты раб своих желаний. Повторяй: «Я раб, скотина».

— Я раб, — уныло произнес Рулон.

— Вон видишь, луна светит. Это наш славянский бог Хорос.

Хорос уже был в зените и ярко освещал их ложе и землю, беспокоя своим блеском напряженные нервы раба своей похоти.

— Это он заставляет мастурбировать и
раз­множаться все живое, ибо он питается этими эманациями. А где размножение, там и
смерть. Мертвечину он тоже любит, особенно в безлуние.

— Что же мне теперь делать? — спросил Рулон.

— Тебе нужно гармонизировать свое перевозбужденное психополе. Для этого, ебант-
ропская тетеря, вместо того, чтоб воображать всякую мерзость, представляй, как ты занимаешься купэлой, как насто­ящий тантрайог. Что, думаешь, если ты йог в жизни, то в воображении можно быть свиньей. Давай начинай, а то выставлю на улицу, если будешь еще дрыгаться, трясогузка вонючая.

Рулон снова закрыл глаза и стал представлять, как он занимается купэлой по всем правилам. Возбуждение помогало ему лучше чувствовать ток энергии по каналам. Он представил Марианну как великую богиню, которой он поклоняется. Это дало ему возвышенный настрой. Представив, как они совокупляются, Рулон сосредоточился в межбровье, потом перевел концентрацию на макушку и ощутил, как горячая волна сексуального возбуждения в виде красной спирали ввинчивается по часовой стрелке в его позвоночник и поднимается к голове, выходя из макушки в космос. Как оттуда спускается, двигаясь в обратном направлении, холодная космическая прана, одухотворяя своей божественностью все его тело. Это несколько стабилизировало его состояние. Затем он образовал кольцо купэлы со своей богиней, ощутив, как ее женские эманации вливаются в него через лингам, его толстый член, поднимаются до сердца — анахаты — и аккумулируются там как благодать Бога. Из своего солнечного сплетения — манипуры — он поднимал поток янской мужской энергии и через межбровье направлял в голову партнерши. Оттуда прана опускалась до ее сердца. Из ее горлового центра женские флюиды опускались по его позвоночнику к его лингаму. Внезапно он как бы провалился в сон и почувствовал, как Марианна поднимается по его телу к макушке. И когда она достигла вершины его головы, он ощутил взрыв озарения, как будто над его головой зажглось яркое, ослепительное солнце, переливающееся всеми цветами радуги. И в этом ослепительном сиянии была она, его богиня, которая сидела в позе лотоса над его головой.

Утром Рулон проснулся, когда солнце начало восходить над горизонтом и освещать своими лучами небосклон. Марианна сладко спала на его плече. Но стоило ему подумать о ней, как она тут же проснулась, сладко потянувшись, провела рукой по его телу и нащупала тугой член, который продолжал стоять торчком с вечера.

— Кому не спится в ночь глухую? — и, подражая эху в горах, произнесла, весело расхохотавшись. — Хую... хую... Облившись холодным душем, они занялись тантрическим ритуалом хатха-йоги, делая совместно асаны, сплетая во время их выполнения руки и ноги и направляя совместно потоки сансы сразу по двум телам, сросшимся в единую энергосистему. После часа занятий они сели на стол, служивший им ложем, и полуприкрытыми глазами смотрели на восходящий диск солнца, направляя его силу в межбровье и пробуждая третий глаз — орган ясновидения.

 

Мистический символ (PLUS)

 

Прозанимавшись утром дольше обычного, Рулон, как всегда, опоздал в школу, но, несмотря на то, что уже было время занятий, все ученики шатались по коридору. Удивившись такому раскладу дел, Рулон узнал, что Ложкин отомстил за своего кореша Филона и забил замочную скважину учительской, где хранились ключи от аудиторий. Дверь пришлось ломать.

Все учителя стояли в коридоре рядом со своей учительской и думали, что предпринять в такой ситуации. Препод по физике, высокий мужчина лет сорока с едва заметной проседью в волосах, минут пять орудовал отверткой, пытаясь отковырять деревянную пластину от замка, но после нескольких неудачных попыток пришлось предпринять единственно возможный реальный выход — выломать дверь.

Рулон наблюдал за тем, как недовольные учителя о чем-то возмущенно переговаривались, видимо, пытаясь выяснить — кто же виновник сего происшествия. Предположений, очевидно, было много, но никто, конечно же, не мог сказать чего-то конкретного.

Все началось с того, что Филон дал по морде залупнувшемуся на него преподу, и его решили отправить в колонию. Ведь еще до этого он чуть не изнасиловал молодую учительницу. Учителя еще не знали, на что способен Ложкин, а то бы не стали отправлять Филона в спецшколу.

Наконец-то начался урок химии, который проводился в аудитории, в которой всегда стоял запах говна, так как химичка любила цветы, и заботливые ученички наклали свои испражнения в цветочные горшки, которые она прилежно поливала, не давая засохнуть говну. Цветы любят удобрения, так что пусть терпит училка зловония ради своей любви, ведь чем только не приходится жертвовать из-за своих привязанностей и предрассудков.

Сидящий у окна рыжий пацан с подбитым глазом как раз тем и занимался сейчас втихушку. Училка уже давно привыкла к тому, что он ничего не делает во время уроков, но о том, что у Рыжего свое производство химического оружия, используемого в масштабах школы, она не знала.

Ученики весело переливали реактивы из пробирки в пробирку, надеясь, что какая-нибудь химическая реакция закончится взрывом. Но препараты в основном давались безобидные, так что взрывчатку приходилось изготовлять самим. Рулон подумал, что химия создает нашу судьбу. Вот, например, водка или наркота могут полностью изменить нашу жизнь в лучшую сторону, лишить нас идиотских установок. В голове у него завертелась песня:

 

Посмотри в натуре, бля.

Кругом мак и конопля.

Кайфа море,

А ты все про спиртное.

 

«Так же на нашу судьбу влияют и другие вещества, но не настолько ярко. Например, если дышать активней, то ускоряются процессы обмена и энергии становится больше. А если много пить воды, то соки тела разжижаются, человек теряет силу, становится пассивнее. А такие продукты, как рис, гречка, пророщенная пшеница, делают нас сильными и здоровыми, и если их употреблять постоянно, то они также изменят нашу жизнь в лучшую сторону.

Наши же мысли, эмоции, образы являются катализаторами определенных хи­мических процессов организма, которые настолько сильно меняют наше состояние, восприятие, а значит, и судьбу, что ни один наркотик не может с ним сравниться. Плохо, что в школе все это не изучают.

Но ничего, йога научит меня этой алхимии», — подумал Рулон. Крик училки вывел его из этих размышлений. Оказывается, уже нужно убирать пробирки, а он все сидел, окуная лакмусовую бумажку в раствор.

На перемене в класс пришла Марианна и уселась рядом с Рулоном. Он обрадовался и стал рассказывать о проделке Ложкина, который ночью проник в школу и устроил заподлянку. Во время рассказа он энергично жестикулировал руками и мимикой, описывая веселье учеников и недовольные рожи преподов.

— Поделом этим педерастам, — выругался Рулон и тут же получил по губам от своей строгой подруги.

— ой, за что? — обиженно пробурчал он.

— Ты что забыл, паскуда, что сегодня тебе нельзя материться? — спросила Марианна.

— А, точно, спасибо, что учишь меня, — смиренно произнес Рулон. — Снова я стал механичным и забыл, что нужно через день материться.

— Тупая машина. Ты еще не знаешь, как ты механичен, насколько не осознан. Ты не помнишь себя, поэтому жизнь постоянно будет пиздить тебя по репе за твою неосмотрительность и беспечность.

Рулон вспомнил, как ему в начальных классах ставили саечки, приговаривая: «За испуг пару штук», и щелкали пальцем. А если он не говорил спасибо, то ставили еще за невежество. Тогда он еще не знал, что это эзотерическая игра. Вообще все детские игры взялись из древних магических практик и ритуалов. Вот, например, «Море волнуется, раз, море волнуется, два...» — это же самое настоящее «Стоп-упражнение». Все раскачиваются, подражая волнам на море. И затем объявляется: «Морская фигура, замри!» И дети застывают в тех позах, в которых были в последний перед командой момент. Если бы они еще и наблюдали за собой, например, хотя бы за своим дыханием в этот момент, то это были бы подлинные практики-маги, а затем и в жизни фиксировали бы себя в разных ситуациях. Например, если бы в разгар перепалки они заставляли себя остановиться и понаблюдать, что с ними происходит, то уже давно бы просветлели.

Размышления Рулона прервала суета и дым в коридоре. Он выбежал туда и узнал, что Ложкин облил бензином дверь учительской, в которой собрались пе­да­гоги на свое дебильное совещание, и запалил ее. Зайдя в класс, он сообщил об этом Марианне. Она, как ни в чем не бывало, сидела и красила свои длинные ногти.

— Совсем учиться не дают, — сказала она и стала собирать свои вещи. Сложив свои основные принадлежности, коими являлись косметичка, расческа и небольшое зеркальце, в сумочку, Марианна щелкнула золотистым замочком и поднялась из-за парты.

— Ты куда? — спросил ее дружок.

— До дому, — ответила она. — Тебе тоже советую. А то сейчас будут выяснять, кто да что, да еще ментов могут пригнать. Не посидишь спокойно.

Рулон, следуя ее примеру, тоже решил уйти из школы и вышел за ней из класса. Они направились по длинному коридору к лестнице, чтобы спуститься с третьего этажа. Проходя мимо группы пятиклассников, ожидающих, когда откроют классную комнату, Рулон услышал, как те весело обсуждали последнее происшествие, подробности коего уже знала вся школа. Спускаясь по лестнице, Марианна застегивала свою фирменную курточку.

— Бля, баруха эта, Ложка-поварешка, совсем обезумела из-за этого Филона, — выругалась Марианна. — Я тут хотела, чтоб он Седого наказал. Для этого в школу пришла. Придется тебе об этом просить Курана.

— Хорошо, я сделаю, — ответил Рулон, — только, наверное, червонец придется за это ему заплатить.

— Ты что, жалеешь для меня червонец? — презрительно бросила Марианна.

— Нет, конечно, просто так я это сказал, — стал оправдываться Рулон. — Я йог, мне все равно некуда деньги тратить. Я все буду делать, что ты скажешь.

— Проверим тебя, — самодовольно произнесла Марианна, свысока поглядев на своего подопечного.

По коридору навстречу им бежал сантехник и еще какой-то мужик с огнетушителями.

— Пусть поджарятся уроды, — злобно изрекла Марианна.

Рулон вспомнил, как в шестом классе
он с пацанами организовал комитет по
борьбе с учителями, где они решили
мстить учителям за двойки и вызов родителей, а также решили выживать вредных педагогов, постоянно устраивая им заподлянки. В складчину они покупали селитру, терли магний для бомбочек, воровали и зажигали журналы.

Но, видимо, учителя не понимали, с
чем связана эта травля, а написать им уль-
тиматум они не решались. И поэтому в
жизни школы ничего существенно не изменилось. Правда, у одной старой заслуженной маразматички на уроке случился инфаркт, а у других началась неврастения, но понять истину это им не помогло. Рулон рассказал об этом Марианне.

— Видимо, этот мир мы не сможем исправить, — добавил он. — Главное, хотя бы изменить себя.

— Путево базаришь, — ответила она. — Насколько ты сумеешь изменить себя, настолько ты и сможешь повлиять на отдельные маленькие части этой жизни. Ведь ты ничтожество в масштабах Земли. Так что о каком-то особом влиянии говорить не приходится. Огромные космические силы управляют всей этой дуростью на Земле. И радуйся, что они не могут тебя заметить своими охуенными шарами. И это поможет тебе выбраться из этого загона, куда они засадили человекоовец, чтоб стричь с них шерсть страдания.

Рулон задумался и, не заметив поребрика, со всего маху пизданулся в грязь. Он резко приземлился на задницу, брызги фонтаном полетели во все стороны, вымазав и его лицо, которое он не мог вытереть, поскольку руки уже искупались в жидкой грязевой массе. Очень быстро он поднялся, чувствуя некоторую боль в области низа позвоночника и правой руке.

Марианна весело расхохоталась.

— Вот оно, горе от ума, — заметила она. — Давай шуруй домой, а то мне стремно идти с таким замарахой.

Она сделала жест рукой, словно указывая Рулону. Сама же развернулась и, слегка ускорив шаг, отправилась своей дорогой.

Слегка отряхнувшись, Рулон поплелся к себе домой, оглядываясь на грациозно удаляющуюся Марианну и пугливо озираясь, чтобы избегнуть новой опасности.

Придя домой, он застал мать, занимавшуюся приготовлением обеда. Она предстала перед сыном подобно монстру, с недовольным выражением лица, в старом халате с большими оттопыренными карманами и с одной бигудюшкой на лбу, нахмурив брови и широко раскрыв бешеные глаза.

— Чего же ты не учишься? Скоро выпускные экзамены, тебе аттестат нужно зарабатывать, чтобы потом в институт приняли.

— Да сколько можно учиться? Я собой лучше займусь, — ответил сын.

— Собой на пенсии будешь заниматься. А теперь ты должен уже о работе думать, чтоб на пенсию себе зарабатывать, — поучала мать.

— Если я к шестидесяти годам буду нуждаться в пенсии, — закричал он, — значит, я жизнь зря прожил. Я не хочу быть, как вы, больной, сработавшейся до костей машиной, которая нуждается в подачке, чтоб выжить. Я лучше умру или буду человеком, который ни в чем не будет нуждаться.

С этими словами Рулон направился в свою комнату и стал там заниматься йогой.

«Правильное восприятие мира — вот что нужно зарабатывать, а не идиотский аттестат, — думал он, скручиваясь в асану. — Внутреннее состояние — вот истинная ценность, а не производственный стаж. Если слушать мать, то проживешь жизнь так же тупо и бессмысленно, как она».

Но спокойно заниматься мать ему не давала. Она опять стала доставать его своим занудством.

— Хватит тебе корячиться, иди сейчас же убирай в комнате грязь.

Сын решил не отвечать ей и еще больше углубился в медитативное состояние, продолжая занятие. Мать стала выходить из себя и начала ругаться и бить его тряпкой, добиваясь ответа. Сколько хватало терпения, Рулон продолжал йогическую медитацию.

«Вот практика, — подумал он, — постараюсь быть отрешенным».

Мать, продолжая истерику, стала плакать, орать, приглашать соседей и звонить знакомым, прося их прийти, повлиять на сына.

Прозанимавшись полчаса, ее выродок решил, что пора кончать этот балаган. Он собрался и пошел шататься по улице. Все-таки истерика матери его еще доставала. И внутри он чувствовал некоторый дискомфорт, особенно после прихода соседей. Однако здесь, на улице, он решил принять эту ситуацию радостно, как практику, данную Богом.

«Терпение — мать воли, — пришла ему мудрая мысль. — Недаром слово
«нин­дзя» переводится как человек терпения». Вечером он решил снова довести мать и заняться йогой, чтобы продолжить практику отрешенности.

Шляясь по улице, он все больше начинал думать о Марианне и, не справившись с собой, потащился к ней. С одной стороны, он понимал, что потакает себе, когда идет к ней, но с другой — он понимал, что там его ждет Знание. Эта двойственность не давала ему действовать целостно, а значит, и проявить волю.

Марианна встретила его холодно.

— Ну что, фуфло, заходи, — бросила она.

Рулон зашел и стал рассказывать про выкрутасы матери и свою реакцию на них. Подружка развеселилась. Марианна взяла с полоч-
ки аудиокассету Sony с записью
концерта «Машины времени» и,
вставив ее в магнитофон, нажала клавишу воспроизведения.

— Теперь я понимаю, в кого ты такой псих. Оказывается, ты весь в свою мать.

— Да, я замечаю в себе много качеств своих родичей, — при-
знался Рулон.

— Замечаешь? Так вот, изме-
няй себя. Не то сам станешь, как твоя мать и твой папаша, — презрительно изр