Теория литературы

 

В.Е. Хализев

Теория ЛИТЕРАТУРЫ

Рекомендовано Министерством

общего и профессионального образования

Российской Федерации в качестве

учебника для студентов высших

учебных заведений

СОДЕРЖАНИЕ:

ВВЕДЕНИЕ 6

ГЛАВА I О СУЩНОСТИ ИСКУССТВА 10

1. ЭСТЕТИЧЕСКОЕ КАК ФИЛОСОФСКАЯ КАТЕГОРИЯ. ИСКУССТВО КАК СОЗДАНИЕ ЭСТЕТИЧЕСКИХ ЦЕННОСТЕЙ 11

1. ЭСТЕТИЧЕСКОЕ: ЗНАЧЕНИЕ ТЕРМИНА 11

2. ПРЕКРАСНОЕ 12

3. ВОЗВЫШЕННОЕ. ДИОНИСИЙСКОЕ 13

4. ЭСТЕТИЧЕСКИЕ ЭМОЦИИ 15

5. МЕСТО И РОЛЬ ЭСТЕТИЧЕСКОГО В ЖИЗНИ ЧЕЛОВЕКА И ОБЩЕСТВА 17

6. ЭСТЕТИЧЕСКОЕ И ЭСТЕТИЗМ 19

7. ЭСТЕТИЧЕСКОЕ И ХУДОЖЕСТВЕННОЕ 21

2. ИСКУССТВО КАК ПОЗНАВАТЕЛЬНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ (К ИСТОРИИ ВОПРОСА) 22

1. ТЕОРИЯ ПОДРАЖАНИЯ 22

2. ТЕОРИЯ СИМВОЛИЗАЦИИ 22

3. ТИПИЧЕСКОЕ И ХАРАКТЕРНОЕ 23

3. ТЕМАТИКА ИСКУССТВА 26

1. ЗНАЧЕНИЯ ТЕРМИНА "ТЕМА" 26

2. ВЕЧНЫЕ ТЕМЫ 27

3. КУЛЬТУРНО-ИСТОРИЧЕСКИЙ АСПЕКТ ТЕМАТИКИ 28

4. ИСКУССТВО КАК САМОПОЗНАНИЕ АВТОРА 31

5. ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ТЕМАТИКА КАК ЦЕЛОЕ 33

4. АВТОР И ЕГО ПРИСУТСТВИЕ В ПРОИЗВЕДЕНИИ 35

1. ЗНАЧЕНИЯ ТЕРМИНА "АВТОР". ИСТОРИЧЕСКИЕ СУДЬБЫ АВТОРСТВА 35

2. ИДЕЙНО-СМЫСЛОВАЯ СТОРОНА ИСКУССТВА 36

3. НЕПРЕДНАМЕРЕННОЕ В ИСКУССТВЕ 38

4. ВЫРАЖЕНИЕ ТВОРЧЕСКОЙ ЭНЕРГИИ АВТОРА. ВДОХНОВЕНИЕ 39

5. ИСКУССТВО И ИГРА 41

6. АВТОРСКАЯ СУБЪЕКТИВНОСТЬ В ПРОИЗВЕДЕНИИ И АВТОР КАК РЕАЛЬНОЕ ЛИЦО 42

7. КОНЦЕПЦИЯ СМЕРТИ АВТОРА 43

5. ТИПЫ АВТОРСКОЙ ЭМОЦИОНАЛЬНОСТИ 44

1. ГЕРОИЧЕСКОЕ 45

2. БЛАГОДАРНОЕ ПРИЯТИЕ МИРА И СЕРДЕЧНОЕ СОКРУШЕНИЕ 46

3. ИДИЛЛИЧЕСКОЕ, СЕНТИМЕНТАЛЬНОСТЬ, РОМАНТИКА 47

4. ТРАГИЧЕСКОЕ 48

5. СМЕХ. КОМИЧЕСКОЕ, ИРОНИЯ 49

6. НАЗНАЧЕНИЕ ИСКУССТВА 51

1. ИСКУССТВО В СВЕТЕ АКСИОЛОГИИ. КАТАРСИС 51

2. ХУДОЖЕСТВЕННОСТЬ 53

3. ИСКУССТВО В СООТНЕСЕННОСТИ С ИНЫМИ ФОРМАМИ КУЛЬТУРЫ 53

4. СПОР ОБ ИСКУССТВЕ И ЕГО ПРИЗВАНИИ В XX ВЕКЕ. КОНЦЕПЦИЯ КРИЗИСА ИСКУССТВА 56

ГЛАВА II. ЛИТЕРАТУРА КАК ВИД ИСКУССТВА 57

1. ДЕЛЕНИЕ ИСКУССТВА НА ВИДЫ. ИЗОБРАЗИТЕЛЬНЫЕ И ЭКСПРЕССИВНЫЕ ИСКУССТВА 57

2. ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ОБРАЗ. ОБРАЗ И ЗНАК 58

3. ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ВЫМЫСЕЛ. УСЛОВНОСТЬ И ЖИЗНЕПОДОБИЕ 59

4. НЕВЕЩЕСТВЕННОСТЬ ОБРАЗОВ В ЛИТЕРАТУРЕ. СЛОВЕСНАЯ ПЛАСТИКА 62

5. ЛИТЕРАТУРА КАК ИСКУССТВО СЛОВА. РЕЧЬ КАК ПРЕДМЕТ ИЗОБРАЖЕНИЯ 63

Б. ЛИТЕРАТУРА И СИНТЕТИЧЕСКИЕ ИСКУССТВА 64

7. МЕСТО ХУДОЖЕСТВЕННОЙ СЛОВЕСНОСТИ В РЯДУ ИСКУССТВ. ЛИТЕРАТУРА И СРЕДСТВА МАССОВОЙ КОММУНИКАЦИИ 65

ГЛАВА III. ФУНКЦИОНИРОВАНИЕ ЛИТЕРАТУРЫ 67

1. ГЕРМЕНЕВТИКА 68

1. ПОНИМАНИЕ. ИНТЕРПРЕТАЦИЯ. СМЫСЛ 68

2. ДИАЛОГИЧНОСТЬ КАК ПОНЯТИЕ ГЕРМЕНЕВТИКИ 70

3. НЕТРАДИЦИОННАЯ ГЕРМЕНЕВТИКА 71

2. ВОСПРИЯТИЕ ЛИТЕРАТУРЫ. ЧИТАТЕЛЬ 72

1. ЧИТАТЕЛЬ И АВТОР 72

2. ПРИСУТСТВИЕ ЧИТАТЕЛЯ В ПРОИЗВЕДЕНИИ. РЕЦЕПТИВНАЯ ЭСТЕТИКА 74

3. РЕАЛЬНЫЙ ЧИТАТЕЛЬ. ИСТОРИКО-ФУНКЦИОНАЛЬНОВ ИЗУЧЕНИЕ ЛИТЕРАТУРЫ 75

4. ЛИТЕРАТУРНАЯ КРИТИКА 76

5. МАССОВЫЙ ЧИТАТЕЛЬ 77

3. ЛИТЕРАТУРНЫЕ ИЕРАРХИИ И РЕПУТАЦИИ 78

1. "ВЫСОКАЯ ЛИТЕРАТУРА". ЛИТЕРАТУРНАЯ КЛАССИКА 78

2. МАССОВАЯ ЛИТЕРАТУРА 81

3. БЕЛЛЕТРИСТИКА 85

4. КОЛЕБАНИЯ ЛИТЕРАТУРНЫХ РЕПУТАЦИЙ. БЕЗВЕСТНЫЕ И ЗАБЫТЫЕ АВТОРЫ И ПРОИЗВЕДЕНИЯ 88

5. ЭЛИТАРНАЯ И АНТИЭЛИТАРНАЯ КОНЦЕПЦИИ ИСКУССТВА И ЛИТЕРАТУРЫ 90

ГЛАВА IV. ЛИТЕРАТУРНОЕ ПРОИЗВЕДЕНИЕ 91

1. ОСНОВНЫЕ ПОНЯТИЯ И ТЕРМИНЫ ТЕОРЕТИЧЕСКОЙ ПОЭТИКИ 92

1. ПОЭТИКА: ЗНАЧЕНИЯ ТЕРМИНА 92

2. ПРОИЗВЕДЕНИЕ. ЦИКЛ. ФРАГМЕНТ 93

3. СОСТАВ ЛИТЕРАТУРНОГО ПРОИЗВЕДЕНИЯ. ЕГО ФОРМА И СОДЕРЖАНИЕ 96

2. МИР ПРОИЗВЕДЕНИЯ 101

1. ЗНАЧЕНИЕ ТЕРМИНА 101

2. ПЕРСОНАЖ И ЕГО ЦЕННОСТНАЯ ОРИЕНТАЦИЯ 102

3. ПЕРСОНАЖ И ПИСАТЕЛЬ (ГЕРОЙ И АВТОР) 108

4. СОЗНАНИЕ И САМОСОЗНАНИЕ ПЕРСОНАЖА. ПСИХОЛОГИЗМ 110

5. ПОРТРЕТ 116

6. ФОРМЫ ПОВЕДЕНИЯ 118

7. ГОВОРЯЩИЙ ЧЕЛОВЕК. ДИАЛОГ И МОНОЛОГ 125

8. ВЕЩЬ 129

9. ПРИРОДА. ПЕЙЗАЖ 133

10. ВРЕМЯ И ПРОСТРАНСТВО 137

11. СЮЖЕТ И ЕГО ФУНКЦИИ 138

12. СЮЖЕТ И КОНФЛИКТ 140

3. ХУДОЖЕСТВЕННАЯ РЕЧЬ. (СТИЛИСТИКА) 146

1. ХУДОЖЕСТВЕННАЯ РЕЧЬ В ЕЕ СВЯЗЯХ С ИНЫМИ ФОРМАМИ РЕЧЕВОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ 147

2. СОСТАВ ХУДОЖЕСТВЕННОЙ РЕЧИ 149

3. ЛИТЕРАТУРА И СЛУХОВОЕ ВОСПРИЯТИЕ РЕЧИ 150

4. СПЕЦИФИКА ХУДОЖЕСТВЕННОЙ РЕЧИ 151

5. ПОЭЗИЯ И ПРОЗА 152

4. ТЕКСТ 155

1. ТЕКСТ КАК ПОНЯТИЕ ФИЛОЛОГИИ 155

2. ТЕКСТ КАК ПОНЯТИЕ СЕМИОТИКИ И КУЛЬТУРОЛОГИИ 156

3. ТЕКСТ В ПОСТМОДЕРНИСТСКИХ КОНЦЕПЦИЯХ 159

5. НЕАВТОРСКОЕ СЛОВО. ЛИТЕРАТУРА В ЛИТЕРАТУРЕ 160

1. РАЗНОРЕЧИЕ И ЧУЖОЕ СЛОВО 160

2. СТИЛИЗАЦИЯ. ПАРОДИЯ. СКАЗ 161

3. РЕМИНИСЦЕНЦИЯ 163

4. ИНТЕРТЕКСТУАЛЬНОСТЬ 167

6. КОМПОЗИЦИЯ 169

1. ЗНАЧЕНИЕ ТЕРМИНА 169

2. ПОВТОРЫ И ВАРИАЦИИ 170

3. МОТИВ 172

4. ДЕТАЛИЗИРОВАННОЕ ИЗОБРАЖЕНИЕ И СУММИРУЮЩИЕ ОБОЗНАЧЕНИЯ. УМОЛЧАНИЯ 174

5. СУБЪЕКТНАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ; "ТОЧКА ЗРЕНИЯ" 176

6. СО- И ПРОТИВОПОСТАВЛЕНИЯ 177

7. МОНТАЖ 178

8. ВРЕМЕННАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ ТЕКСТА 180

9. СОДЕРЖАТЕЛЬНОСТЬ КОМПОЗИЦИИ 183

7. ПРИНЦИПЫ РАССМОТРЕНИЯ ЛИТЕРАТУРНОГО ПРОИЗВВДЕНИЯ 184

1. ОПИСАНИЕ И АНАЛИЗ 185

2. ЛИТЕРАТУРОВЕДЧЕСКИЕ ИНТЕРПРЕТАЦИИ 186

3. КОНТЕКСТУАЛЬНОЕ ИЗУЧЕНИЕ 188

ГЛАВА V. ЛИТЕРАТУРНЫЕ РОДЫ И ЖАНРЫ 190

1. РОДЫ ЛИТЕРАТУРЫ 190

1. ДЕЛЕНИЕ ЛИТЕРАТУРЫ НА РОДЫ 190

2. ПРОИСХОЖДЕНИЕ ЛИТЕРАТУРНЫХ РОДОВ 192

3. ЭПОС 192

4. ДРАМА 196

5. ЛИРИКА 199

6. МЕЖРОДОВЫЕ И ВНЕРОДОВЫЕ ФОРМЫ 204

2. ЖАНРЫ 206

1. О ПОНЯТИИ "ЖАНР" 206

2. ПОНЯТИЕ "СОДЕРЖАТЕЛЬНАЯ ФОРМА" В ПРИМЕНЕНИИ К ЖАНРАМ 207

3. РОМАН: ЖАНРОВАЯ СУЩНОСТЬ 210

4. ЖАНРОВЫЕ СТРУКТУРЫ И КАНОНЫ 215

5. ЖАНРОВЫЕ СИСТЕМЫ. КАНОНИЗАЦИЯ ЖАНРОВ 218

6. ЖАНРОВЫЕ КОНФРОНТАЦИИ И ТРАДИЦИИ 219

7. ЛИТЕРАТУРНЫЕ ЖАНРЫ В СООТНЕСЕНИИ С ВНЕХУДОЖЕСТВЕННОЙ РЕАЛЬНОСТЬЮ 220

ГЛАВА VI. ЗАКОНОМЕРНОСТИ РАЗВИТИЯ ЛИТЕРАТУРЫ 222

1. ГЕНЕЗИС ЛИТЕРАТУРНОГО ТВОРЧЕСТВА 222

1. ЗНАЧЕНИЯ ТЕРМИНА 222

2. К ИСТОРИИ ИЗУЧЕНИЯ ГЕНЕЗИСА ЛИТЕРАТУРНОГО ТВОРЧЕСТВА 223

3. КУЛЬТУРНАЯ ТРДЦИЦИЯ В ЕЕ ЗНАЧИМОСТИ ДЛЯ ЛИТЕРАТУРЫ 227

2. ЛИТЕРАТУРНЫЙ ПРОЦЕСС 230

1. ДИНАМИКА И СТАБИЛЬНОСТЬ В СОСТАВЕ ВСЕМИРНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ 230

2. СТАДИАЛЬНОСТЬ ЛИТЕРАТУРНОГО РАЗВИТИЯ 230

3. ЛИТЕРАТУРНЫЕ ОБЩНОСТИ (ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ СИСТЕМЫ) XIX - XX ВВ. 232

4. РЕГИОНАЛЬНАЯ И НАЦИОНАЛЬНАЯ СПЕЦИФИКА ЛИТЕРАТУРЫ 236

5. МЕЖДУНАРОДНЫЕ ЛИТЕРАТУРНЫЕ СВЯЗИ 236

6. ОСНОВНЫЕ ПОНЯТИЯ И ТЕРМИНЫ ТЕОРИИ ЛИТЕРАТУРНОГО ПРОЦЕССА 238

ВВЕДЕНИЕ

Наука о художественной литературе (литературоведение) многопланова1. В ее составе различаются научные дисциплины двоякого рода. Первые традиционно именуются вспомогательными, но, по словам В. В. Прозорова, относятся "к основополагающим, жизнеобеспечивающим, опорным отраслям литературной науки"2. Эти дисциплины являются одновременно и служебными и "базовыми", фундаментальными, ибо придают литературоведению фактографическую, эмпирическую надежность. Таковы библиография, источниковедение (в том числе архивоведение), текстология (в ряде случаев основанная на данных палеографии) в их литературоведческих аспектах3. Без соответствующих знаний и практических навыков сколько-нибудь серьезный литературовед непредставим, ибо фундамент любой профессионально ответственной деятельности составляет владение ее техникой - ремеслом в самом высоком смысле этого слова.

Вторые дисциплины именуются "главными отраслями литературоведения" (Ю.В. Манн) и (в отличие от первых, "базовых") характеризуются как "надстроечные" (В.В. Прозоров). Это прежде всего крайне широкая область конкретных исследований историко-литературных фактов и связей между ними, т. е. история литературы, составляющая центр науки о литературе и, можно сказать, ее увенчивающая. И это также предмет нашей книги: теория литературы, или теоретическое литературоведение. Данная дисциплина занята общими закономерностями литературной жизни и в первую очередь - творчества писателей.(7)

Теория литературы призвана обобщать сделанное в области истории литературы, а одновременно - стимулировать и направлять конкретные литературоведческие исследования, давать им познавательную перспективу. По отношению к истории литературы она является дисциплиной вспомогательной. Вместе с тем теория литературы обладает самостоятельной и уникальной гуманитарной значимостью. Ее правомерно отнести к числу фундаментальных научных дисциплин. Сфера теории литературы - максимально широкие обобщения, которые проливают свет на сущность художественной литературы, а в какой-то мере и на преломляемую ею человеческую реальность как целое. В этом отношении теоретическое литературоведение сродно (и постоянно пересекается) с теориями искусства и исторического процесса, с эстетикой, культурологией, антропологией, герменевтикой, семиотикой как дисциплинами философскими.

Теория литературы, в свою очередь, сложна и имеет различные аспекты и разделы. Ее центральное звено - общая поэтика, именуемая также теоретической. Это - учение о литературном произведении, его составе, структуре и функциях, а также о родах и жанрах литературы. Наряду с общей поэтикой теоретическое литературоведение включает в себя учения о сущности литературы как вида искусства, а также о закономерностях ее пребывания и движения в истории (теория литературного процесса).

Теория литературы изобилует моментами дискуссионными и спорными. Многие суждения и концепции между собой решительно расходятся, порой оказываясь несовместимыми. Разнобой мнений, позиций, точек зрения ученых закономерен и, надо полагать, неустраним в принципе, ибо понимание сущности литературного творчества во многом зависит от той культурно-исторической ситуации, в которой оно возникло и получило обоснование, и, конечно же, от мировоззренческой ориентации литературоведов, которая бывает самой разной. По словам современного польского ученого, любую теорию "надо рассматривать как документ, свидетельство о состоянии художественного сознания в данную эпоху". Отсюда делается достаточно жесткий вывод, что не может быть единой, универсальной теории литературы на все времена: "Суждения предыдущих теорий не входят в состав суждений теорий более новых - предыдущие обычно отвергаются или вообще игнорируются, а если что-либо из них и сохраняется, то всегда получает новую интерпретацию"1. При этом многие теории, склонные спорить с предшествующими, ориентируются на локальный художественный опыт, являясь программным обоснованием практики определенной литературной школы (направления), защищая и манифестируя (8) некую творческую новацию. Таковы связи формальной школы на ее ранних этапах с футуризмом, ряда работ 30-50-х годов с социалистическим реализмом, французского структурализма (отчасти и постструктурализма) с "новым романом", постмодернизма с весьма влиятельной ныне эссеистикой. Подобного рода литературоведческие концепции имеют направленческий характер. Они, как правило, являются монистическими: сосредоточиваются преимущественно на какой-либо одной грани литературного творчества. Это обусловливает как их несомненные достоинства (углубленное рассмотрение определенного аспекта литературы, четкость обобщений и формулировок), так и нередко имеющую место односторонность: склонность к непомерно жестким схемам, которая ведет к догматической узости, а также невнимание к разнообразию и "многоцветью" словесного искусства. Среди монистических теорий (наряду с уже названными) психоаналитический метод с опорой на 3. Фрейда, марксистская социология, структурализм, концепция мифопоэтической сущности искусства, опирающаяся на К. Г. Юнга. Перечисленные научные школы основываются каждая на своем, особом, специфическом методе, который его поборниками, нередко мыслится как единственно плодотворный и правильный.

Теория литературы располагает также и иной, "направленческой" традицией, которая чужда монистической жесткости и, на наш взгляд, ныне весьма актуальна. В отечественной науке она ярко представлена работами А.Н. Веселовского. Отвергая всяческий догматизм, ученый настойчиво отказывался провозглашать какой-либо научный метод единственно приемлемым и верным. Он говорил о границах использования каждого из них. Характеризуя труды одного из современных ему ученых, где акцентировалась генетическая связь народно-песенных сюжетов с бытовым укладом, Веселовский замечал: "Метод не новый, но им надо пользоваться умеючи, памятуя, что он не исключительный и что, когда бытового критерия не хватает, необходимо браться за другой"2. Теоретико-методологическая непредвзятость, недогматичность мышления Веселовского ценны и насущны поныне как противовес всякого рода "единоспасающим" концепциям и притязаниям ученых на полноту владения истиной, методологическому схематизму и априоризму.

Далеко не случайна и ненавязчивая, осторожная тональность работ Веселовского, которая, на наш взгляд, для теоретического литературоведения оптимальна. Ученый не любил жестких деклараций и резко провозглашаемых тезисов. Едва ли не основная форма его обобщающей (9) мысли - это предположительное суждение, нередко формулируемое в виде вопроса. Например: "Сходство народных верований, при отличии рас и отсутствии исторических связей, не может ли быть объяснено из природы психологического процесса, совершающегося в человеке?"3. Или: "Нет ли законного (т. е. закономерного. В.Х.) соотношения ... между внешним признаком и тем содержанием, которое оно (произведение. - В.Х.) предназначено характеризовать?"4

Тому, что было свойственно "вненаправленческим" трудам А.Н. Веселовского, во многом сродны теоретические работы таких крупных ученых XX в., как В.М. Жирмунский, А.П. Скафтымов, М.М. Бахтин, Д.С. Лихачев. Эти литературоведы активно синтезировали разнородный теоретико-литературный опыт и прошлых эпох, и современный. Подобные теоретические ориентации с некоторой долей приблизительности можно назвать традиционалистскими, или культурологическими. Они в большей мере опираются одна на другую, нежели враждуют между собою. Предлагаемая читателям книга наследует эту традицию теоретического литературоведения, но вместе с тем принимает во внимание и обсуждает опыт "направленческих" концепций1.

Отечественная наука о литературе ныне освободилась от принудительного пресса марксистской социологии и концепции социалистического реализма как высшего этапа литературы, от методологической жесткости, которая декретировалась сверху. И сейчас не надо отдавать себя в плен иного рода монистическим построениям, будь то, культ чистой формы либо безликой структуры, или постфрейдистский "пан-сексуализм" , или абсолютизация мифопоэтики и юнговских архетипов, или, наконец, сведение литературы и ее постижений (в духе постмодернизма) к ироническим играм, разрушающим все и вся. Автор считает, что сегодняшней теории литературы следует быть максимально открытой, "распахнутой" навстречу самым разным концепциям и при том критичной к любому направленческому догматизму. Важно, чтобы теоретическое литературоведение впитало в себя как можно больше живого и ценного из разных научных школ. В частности, и вузовскому (10) преподаванию этой дисциплины подобает решительно уходить от "циркулярной" педагогики и жестко предначертанных "единоспасающих" установок, но в то же время избегать аморфности мышления и форм его выражения.

В представлениях о понятийно-терминологическом аппарате литературоведения имеют место две нежелательные крайности. С одной стороны, это программа унификации, а порой и декретирования терминов, построение их системы по образцу математических, естественных и технических наук, где опорные слова строго однозначны, а также установка на разработку беспрецедентно новых терминологических комплексов - "супертерминологическая каббалистика", которая возобновляет в посвященных чувство собственной избранности"2. С другой же стороны, для литературоведения далеко не оптимальны (к сожалению, весьма широко бытующие) смысловая невнятица в опытах теоретизирования и апология понятий "размытых" и "смутных", не могущих иметь определения (дефиниции)3.

"Основные", "ключевые" слова науки о литературе (пользуюсь выражениями А.В. Михайлова4) не являются терминами по подобию наук негуманитарных5, но вместе с тем (в рамках той или иной культурной традиции, художественного направления, научной школы) обладают большей или меньшей смысловой определенностью. И свою задачу автор видит в том, чтобы уяснить и обозначить эту определенность (хотя она и относительна!). В данном пособии предпринят опыт характеристики главных значений ключевых слов науки о литературе (их, как правило, немного: не больше двух-трех).

Одна из основных задач автора книги -сделать шаг в сторону преодоления весьма значительной ныне дистанции между тем, что достигнуто наукой о литературе, и тем, что вошло в обиход вузовского преподавания ее теории. В частности, в обсуждение вовлекается ряд понятий и терминов, которые отсутствуют в имеющихся пособиях: преднамеренное и непреднамеренное в художественном творчестве, роль читателя в литературной жизни, классика и массовая литература, (11) элитарные и антиэлитарные концепции, герменевтика традиционная и нетрадиционная, произведение и текст, нарратология, ценностные ориентации и формы поведения персонажей, внеродовые формы литературы и многое другое.

Методическая установка, лежащая в основе пособия, может быть названа координирующей. В книге сопоставляются и анализируются разные, порой между собой несовместимые научные идеи и концепции. Системность и логическая упорядоченность в соединении с антидогматичностью и диалогической открытостью - вот к чему стремился приблизиться автор. Подобная стратегия, хочется надеяться, в состоянии способствовать свободному самоопределению формирующихся литературоведов1.

Вовлекая в обиход вузовского преподавания поныне отсутствующие в его составе понятия и термины, концепции и суждения (как современных ученых, так и гуманитариев прошлых эпох), автор счел необходимым давать многочисленные отсылки к имеющим теоретико-литературную значимость работам, компактно их излагать и цитировать. В противном случае у читателей возникло бы ложное впечатление, что высказываемые мысли принадлежат исключительно автору учебника. Библиографические отсылки весьма желательны и потому, что они в состоянии направить круг чтения начинающих литературоведов.

Автор использует опыт пособий по теории литературы, которые созданы как за рубежом2, так и в нашей стране (начиная с 1920-х годов). Назовем прежде всего книгу Б.В. Томашевского "Теория литературы. Поэтика" (1925), самый серьезный из учебников по данной дисциплине, после долгого перерыва недавно переизданный (его положения, в особенности касающиеся стилистики, не утратили своего значения и ныне). Благим событием в литературоведении, оказавшим воздействие и на ее вузовское преподавание, стала трехтомная "Теория литературы. Основные проблемы в историческом освещении" (М., 1962-1965), созданная коллективом научных сотрудников Института мировой литературы. Сыграли в свое время положительную роль (но на сегодняшний день во многом устарели) учебники Л.И. Тимофеева (1945), Н.А. Гуляева (1978), Г.Н. Поспелова (1940 и 1978; а также (12) изданное под его редакцией "Введение в литературоведение" -1976, 1983, 1988). В этом ряду-и появившаяся значительно позже, чем следовало бы, "Теория литературы" И.Ф. Волкова (1995). Из многочисленных новых пособий теоретического характера назовем весьма содержательную, легко и ясно написанную работу В.А. Грехнева "Словесный образ и литературное произведение" (Нижний Новгород,1997).

Предлагаемая читателям книга содержит, во-первых, обсуждение общих проблем литературоведения, характеризует природу художественной литературы и ее соотношения с иными видами искусства. В первых трех главах обозначаются связи науки о литературе с эстетикой, аксиологией, герменевтикой. Четвертая и пятая главы - центральные, посвящены теоретической поэтике. И наконец, шестая, заключительная глава имеет предметом генезис литературного творчества, соотнесенность литературы с историческим процессом, закономерности ее эволюции.

Содержание и структура данного учебника формировались на протяжении многих лет в процессе чтения соответствующего лекционного курса на филологическом факультете МГУ. Автор бесконечно многим обязан общению (начиная со студенческих лет) с Г.Н. Поспеловым, своим учителем, -общению, которое со временем все чаще сопровождалось спорами и в процессе которого выкристаллизовывалась концепция лекционного курса и этой книги. Автор благодарен за участие в его работе своим коллегам, членам кафедры теории литературы, а также студентам, которые активно откликались на его курс ценными советами и критическими суждениями. Кроме того, искренняя благодарность всем, кто на протяжении ряда лет отзывался на мои теоретические штудии, высказывая свои пожелания и замечания; А.А. Аниксту, А.Ф. Белоусову, Е.В. Волковой, М.Л. Гаспарову, С.И. Гиндину, Г.К. Косикову, С.И. Кормилову, В.В. Кускову, Т.Г. Мальчуковой, В.М. Марковичу, А.В. Михайлову, Н.Г. Полтавцевой, Н. Полякову, Н.П. Розину, О.А. Седаковой, Н.Д. Тамарченко, Е.Й, Тюпе, Л.В. Чернец, В.Н. Чубаровой, Ю.Н. Чумакову, Л.П. Шатиной, а также рецензентам учебника: Н.К. Гею и кафедре теории литературы Тверского государственного университета (зав. кафедрой И.В. Фоменко).

Параграф "Формы поведения" написан С.Л. Мартьяновой, параграф "Самосознание персонажа. Психологизм" - совместно с ней (раздел "Мир произведения"); параграфы "Массовая литература" и "Беллетристика" - при активном участии покойной Е.М. Пульхритудовой; именной и предметный указатели составлены И.В. Нестеровым.

Постраничные примечания в их значительной части являются рекомендациями студентам для самостоятельного ознакомления с (13) соответствующей научной литературой. При изучении курса автор советует также обращаться к хрестоматиям1 и энциклопедическим изданиям2.

Намеченная автором стратегия разработки теории литературы (соотнесение и обсуждение сделанного в русле разных направлений и школ, а также учеными "вненаправленческих" ориентации) не может быть реализована исчерпывающе в рамках одной работы: неизбежна неполнота картины, неустранимы неточности, просчеты. Но если намеченная в данной книге перспектива освещения теоретического литературоведения будет поддержана и одобрена сколько-нибудь значительной частью вузовских преподавателей, то автор постарается продолжить свою работу и будет благодарен коллегам за советы, предложения, критические суждения. (14)

Глава I

О СУЩНОСТИ ИСКУССТВА

Художественная литература (наряду с музыкой, живописью и т. п.) "один из видов искусства. Слово "искусство" многозначно, в данном случае им названа собственно художественная деятельность и то, что является ее результатом (произведение). Искусство в качестве художественного творчества было отграничено от искусства в более широком смысле (как умения, мастерства, ремесла) .мыслителями XVIII-ХIX вв. Так, Гегель отмечал принципиальное различие между "искусно сделанными вещами" и "произведениями искусства"3.

Серьезные трудности связаны с научным определением художество творчества. Итоговые суждения о нем не являются исчерпывающе полными. Неоднократно говорилось, что в теории искусства больше спорного, чем однозначно ясного, что человечество не сумело "договориться", как подобает понимать художественную деятельность. Искусство нередко определяется по какому-нибудь одному признаку (явление эстетическое; познавательная деятельность; воплощение позиции и мироотношения автора; межличностное общение; особая форма игры; создание образов; оперирование знаками, т. е. феномен семиотический). В других случаях оно характеризуется как явление многоплановое, полифункциональное, обладающее комплексом свойств и признаков. Имеет место также "альтернативная" характеристика искусства (которое осознается как воспроизведение вещей, либо конструкция форм, либо как выражение переживаний)4. Бытует, наконец, представление о том, что научное определение искусства и его единая теория невозможны в принципе, поскольку художественное творчество исторически разнокачественно и его понимание зависит от (15) эстетических вкусов и пристрастий ученых как представителей данной страны и данной эпохи1.

Вместе с тем в теории искусства наличествуют и бесспорные моменты - своего рода аксиомы. Прежде всего, искусство имеет творческий (созидательный) характер. Творчество - это инициативная одухотворенная деятельность людей и их групп во имя сохранения и упрочения имеющихся ценностей (культурных и природных), главное же - во имя их обогащения. Мир творчества богат и многопланов. Творческое начало (в большей или меньшей степени) присутствует едва ли не во всех формах деятельности людей, включая самые неприметные вплоть до повседневного общения и уединенных раздумий, переживаний, созерцаний ("творческое поведение" по М.М. Пришвину). Но наиболее полно реализуются творческие импульсы и способности людей в сферах общественно значимой деятельности: научной, производственно-технической, государственно-политической, философской и, конечно же, художественной. Не случайно искусство принято называть художественным творчеством.

Опираясь на классическую эстетику и работы современных теоретиков искусства, мы выделим три важнейших и органически взаимосвязанных аспекта художественного творчества: эстетический, познавательный и миросозерцательный (точнее - аспект авторской субъективности).

1. Эстетическое как философская категория. Искусство как

создание эстетических ценностей

Искусство - это прежде всего явление эстетическое. Его сфера - созданные творческим усилием человека произведения, предназначенные для эстетического восприятия.

1. ЭСТЕТИЧЕСКОЕ: ЗНАЧЕНИЕ ТЕРМИНА

Первоначальное (др.-гр.) значение слова "эстетическое" -чувственно (зрением и слухом) воспринимаемое. На протяжении последних столетий этим словом стал обозначаться особый род эмоционально-оценивающего освоения человеком реальности. Эстетическая деятельность - это прежде всего созерцание единичных предметов, которые постигаются как нечто завершенное и целостное. Именно целостность воспринимаемого составляет главный источник его эстетического постижения. Целостностью называют то трудно определимое качество (16) предмета, которое вызывает у воспринимающего единую реакцию на него, порождает общее впечатление. "Целостность чего бы то ни было есть состояние самодостаточности, завершенности, индивидуальной полноты и неизбыточности <...> -читаем в одной из современных работ. - Целостность есть <...> состояние объекта, располагающее к созерцательному приятию его"2. На частях предмета, обладающего целостностью, лежит печать его единства. Такой предмет будит ощущение необходимости в нем каждого элемента, каждого "звена". Он максимально упорядочен и завершен (или таковым воспринимается), и "ни прибавить, ни убавить, ни изменить ничего нельзя, не сделав хуже"3.

Эстетические созерцания, направленные на целостность единичных предметов, сущностно отличны и от моральных и утилитарных оценок, и от религиозных переживаний, объектом которых являются высшие силы бытия, недоступные прямому созерцанию, и от научного познания, сопряженного с интеллектуальным (аналитическим) расчленением предметов, явлений, сущностей.

Наиболее значительные, яркие и масштабные из эстетических созерцаний имеют миросозерцательный и одновременно познавательный характер. Воспринимая предмет эстетически, мы силой непосредственного чувства (не прибегая к логическим процедурам) прозреваем его значимость для нас и его сущность. Эстетическое, по словам А.Ф. Лосева, - это выражение (выразительность той или иной предметности), т. е. "внутренняя жизнь предмета, которая обязательно дана и внешне", открывается "бескорыстному любованию" и имеет "созерцательную ценность"1.

Эстетическое имеет два аспекта, которые нераздельны: объективный. (предметный) и субъективный (эмоциональный). Оно осуществляет себя как взаимодействие свойств воспринимаемых предметов и черт воспринимающего сознания. В сфере эстетического, иначе говоря, наличествует как особого рода переживания, так и их объективные предпосылки, определенные свойства предметов. Обратимся к истории понятия и термина. В середине XVIII в. эстетическое стало объектом специальной научно-философской дисциплины эстетики. Ее основатель, немецкий философ А. Баумгартен, автор двухтомного трактата на латыни "Эстетика" (1750, 1758), охарактеризовал эстетику как учение о совершенстве чувственного познания, противостоящего логическому. И определил ее как науку о прекрасном. Но эстетическая мысль существовала и раньше, в Европе (17) - начиная с античности: создавались многочисленные учения о прекрасном (красоте), которые были опытами уяснения предметных предпосылок эстетических эмоций.

2. ПРЕКРАСНОЕ

Прекрасное в качестве философско-эстетической категории упрочилось уже в Древней Греции2. Оно неизменно - от Платона и Аристотеля до Гегеля и Вл. Соловьева - сопрягалось с представлением о воплощении в предмете и его облике некой универсальной (онтологической) сущности, безусловно и абсолютно позитивной. Красота неоднократно характеризовалась как благое в его структурном выражении, как чувственная видимость идеи. Обратившись к языку поэзии и вспомнив стихотворение Н. Заболоцкого "Некрасивая девочка" ("Что есть красота/ И почему ее обожествляют люди?/ Сосуд она, в котором пустота,/ Или огонь, мерцающий в сосуде?"), скажем, что прекрасное - это как бы мерцание огня в стенках сосуда.

Бытийные (онтологические) основы прекрасного понимались по-разному. По Аристотелю, красота - это прежде всего определенность, соразмерность, порядок. И впоследствии она на протяжении ряда эпох сопрягалась с представлением о гармонии и симметрии, равновесии и спокойствии. Эта концепция присутствует и в христианской эстетике. Так, в основе понимания красоты Блаженным Августином лежала категория порядка (огdо), т. е. расположение вещей, имеющих каждая свое место: нет ничего упорядоченного, что не было бы прекрасным, и именно всеобщему порядку мир обязан своей красотой3.

Вместе с тем ориентированная на христианство эстетика ознаменовалась становлением и иного представления о прекрасном: как явленности света, исходящего свыше4. Так, Николай Кузанский (XV в.) говорил о вечном божественном свете и высшем сиянии как об универсальной форме и источнике любого видимого бытия5. Он утверждал, что прекрасной вещь становится благодаря "сиянию формы"6. Эта эстетическая (18) концепция восходит к суждению о том, что "Бог есть свет", византийского богослова Симеона Нового (XI в.), а также к учению Григория мы и исихастов о Фаворском Свете, который выше земной красоты. Эстетикой света была пронизана не только православная церковная обрядность, но и мирская, бытовая сфера жизни в Древней Руси: блеск и сверкание, цветовая яркость в церковном и житейском обиходе постигались как нечто порожденное светом, идущим свыше. Из мыслителей близкого нам времени эстетике света отдал дань Вл. Соловьев, утверждавший, что "прекрасно только озаренное" и что свет это "выразитель мирового всеединства"1.

Теория прекрасного была основательно разработана и во многом обновлена в Германии на рубеже XVIII-XIX вв. Проблема соотнесенности прекрасного с содержанием и формой предмета приобрела особую остроту. Выявились две тенденции ее разрешения. Гегель, следуя традиции древней и средневековой эстетики, утверждал, что "красота и истина" - это "одно и то же", что прекрасное - это "чувственная видимость идеи", т. е. некой духовной сущности: "чувственное наличие бытия" здесь "проникнуто духовным"2. Кант еще за несколько десятилетий до Гегеля рассуждал иначе. По его представлениям, красота "придается" предмету исключительно его формой. Она являет собой "согласованность многообразия в едином". Чтобы быть воспринятым в качестве прекрасного, предмету не нужны ни привлекательность, ни трогательность, ни совершенство, но необходимы строгая формальная упорядоченность, внешние пропорции, симметрия. Как об образцах чистой, свободной красоты философ говорил о цветах, птицах, моллюсках. Красота людей (здесь главный кантовский тезис обосновать было бы труднее) упоминается вскользь - как "сопутствующая"3. Впоследствии учения Гегеля и Канта о прекрасном называли эстетикой содержания и эстетикой формы. На протяжении многих веков прекрасное мыслилось как центральная и даже единственная собственно эстетическая категория. Но в середине XVIII столетия философы и специалисты в области искусства ни к мысли, что сфера эстетически значимого шире области красоты как таковой. (19)

3. ВОЗВЫШЕННОЕ. ДИОНИСИЙСКОЕ

Во времена античности и средневековья возвышенное осознавалось лишь как свойство стиля. У истоков этой традиции - трактат псевдо-Лонгина "О возвышенном" (I в. н. э.). Во второй половине XVIII столетия оно обрело статус эстетической категории и было расценено как равноправное прекрасному. Возвышенное трактуется Э. Берком и вслед за ним И. Кантом как явленность могущества и величия: силы, масштабности, безмерности. В отличие от прекрасного оно связано с хаотичностью, стихийностью, беспорядком, которые вызывают не умиротворяющее созерцание, а душевное потрясение, будят энергию воображения, несообразную разуму. Возвышенное, утверждает Кант, способно устрашать, главное же - оно "возбуждает наши силы", взывает к ним. Как возвышенные философ рассматривает не явления человеческой реальности, а природные стихии. Угрожающие скалы, грозовые тучи, вулканы, ураганы, разбушевавшийся океан, грандиозные водопады, пишет он, "мы охотно называем возвышенными, потому что они возвышают наши душевные силы над их обычным средним уровнем и позволяют нам обнаруживать в себе совершенно новую способность к сопротивлению, которая порождает в нас мужество , померяться силами с кажущимся всевластием природы"4. Возвышенное, как его понимал Кант, широко запечатлевалось в искусстве и литературе разных стран и эпох. Вспомним шекспировские бури (в пьесе того же названия или "Короле Лире"), пейзажи в лермонтовской поэме "Мцыри" или толстовских "Казаках" (Оленина поражает грандиозность кавказских гор и приводит в восторг "дикая, до безобразия богатая растительность" в бескрайних лесах).

Дополняя Канта, Ф. Шиллер в специальной работе говорит о возвышенном в собственно человеческом мире и связывает его с героическим бесстрашием: "Велик тот, кто побеждает страшное; возвышен тот, кто даже будучи побежден, не знает страха"1.

Возвышенному в немалой мере родственно (хотя и отлично от него) дионисийство, ставшее в XX в. весьма существенной эстетической категорией благодаря Ф. Ницше, автору трактата "Рождение трагедии из духа музыки" (1872). Прекрасное в его традиционном понимании философ охарактеризовал как аполлоническое начало, наиболее ярко представленное в античной скульптуре и эпосе. Здесь царят чувство меры, мудрый покой, свобода от безудержных порывов и страстей. Но природа человека имеет также другую и, на взгляд Ницше, более существенную сторону. Это - дионисийство как средоточие глубин (20) бытия (аполлоновское же начало, по мысли философа, составляет лишь Скрывало стихий, область безвольных созерцаний, предмет которых - иллюзия и обман). Дионисийство являет собой сферу праздничного опьянения (Дионис-Вакх был богом виноделия), чарующих сновидений и грез, безудержных страстей, душевно-телесных порывов и даже безумия. Будучи "взмахом крыльев тоскующей души", оно наиболее полно и ярко воплощается в музыке, которая понималась философом как совокупность экстатических звуков в духе Вагнера, а скажем, не классичного Моцарта2. В поздних трудах Ницше дионисийская эстетика предстала как достояние "сверхчеловека", одержимого волей к власти. "Красота там, где я должен хотеть всею волею", - заявляет герой поэмы "Так говорил Заратустра" и называет "созерцание" (опорное понятие предшествующих эстетических теорий) "скопическим косоглазием", в котором видит черту своих недругов3. Под созерцанием философ разумеет спокойно-безмятежное восприятие всего, что отмечено мерой и упорядоченностью.

То, что Ницше называл дионисийским напором и чрезмерностью, было известно и до него. Во-первых, с его трактовкой празднеств Диониса перекликается кантовская концепция возвышенного: Ницше как бы перенес представление о бушующей стихии, исполненной эстетической чары, из мира природного в реальность человеческую. Во-вторых, в середине XVIII в. известный исследователь античного искусства И. Винкельман замечал, что эстетически воплощаться могут не только спокойствие и уравновешенность, но и порывы, страсти. Второй род "эстетического выражения" Винкельман оценивал негативно. Страстность, по его мнению, - это "нечто мимолетное", "она появляется во всех человеческих действиях вначале; уравновешенность, основательность следуют под конец". Ученый утверждал, что одобрение всего необычайного, высокопарного, бьющего на эффект, в частности, "наглой страстности поз и действий", составляет всего лишь дань "вульгарному вкусу"4.

Новизна эстетической концепции Ницше, как видно, состояла прежде всего в апологии дионисийской безудержности. И эта апология оказалась весьма созвучной символистской эстетике (в частности, суждениям А.А. Блока о "духе музыки") и ряду позднейших концепций. Так, в одной из сравнительно недавних польских работ говорится, что категория прекрасного себя исчерпала и основной эстетической ценностью ныне является воплощение силы, энергии, порыва, т. е. (21) выразительность (экспрессия). Утверждается даже, что "прекрасное ... в современной эстетике не может иметь места, оно непригодно"5.

С другой стороны, ницшеанский культ Диониса неоднократно подвергался суровой критике, в частности - русскими религиозными философами. Так, Е.Н. Трубецкой расценил дионисийскую эстетику как выражение радости "неустройству мира"6. "Дионисовой волне", замечал философ в частном письме, "полагается" разбиваться у нас "под ногами": "В жизни она нужна не для того, чтобы люди загорались Дионисовым огнем, а для того, чтобы по контрасту и в борьбе с ним зажигался другой, подлинно Божий огонь"1.

Различия между традиционно прекрасным ("аполлоновским") и эстетической явленностью стихийной мощи, порывов и страстей (возвышенное, дионисийское) миросозерцательно значимы. Первый род эстетически ценного соотносим с тем, что принято называть классической картиной (или классическим видением) мира. Это понимание бытия как единого, упорядоченного, имеющего смысл, а человека - как сущностно и органически причастного этому бытию2. В близкие нам эпохи классичностью видения мира отмечены концепция Вл. Соловьева, убежденного в том, что "безобразный хаос бессильно шевелится под стройным образом космоса"3, Н.О. Лосского, утверждавшего, что "даже самая вражда и распад органической жизни внутри мира возможны не иначе как при условии сохранения хотя бы минимума гармонии, единства, органического строения"4, в значительной мере М.М. Бахтина, полагавшего, что "у мира есть смысл?5.

Выдвижение же на первый план эстетических ценностей иного рода (будь то возвышенное по Берку и Канту или, в особенности, дионисийство по Ницше) связано с неклассическим видением мира: разумением бытия как раздробленного, хаотического, бессмысленного, от которого человек склонен отчуждаться. Подобная картина мира с максимальной резкостью явлена у Ницше, утверждавшего, что устойчивого бытия нет вообще, что оно лишь выдумка, которая всюду (22) "вмысливается, подсовывается" человеком, что худший вкус - это вкус к безусловному, которое составляет область патологии6. В подобном же русле -философические опыты атеистического, тощего против всего и вся экзистенциализма (Ж.-П. Сартр, А. Камю также современных постмодернистов во главе с Ж. Деррида, отвергающих ("деконструирующих") все устойчивое, стабильное, безусловное и объявивших нескончаемую войну логоцентризму. XX век, как видно, является эпохой серьезнейшего философско-эстетического спора, у истоков которого - противостоящие одна другой концепции Вл. Соловьева (за которым многовековая традиция) и Ф. Ницше.

4. ЭСТЕТИЧЕСКИЕ ЭМОЦИИ

До сих пор речь шла об эстетическом в его предметном, объективном, бытийном (онтологическом) аспекте, приковывавшем к себе внимание философов и ученых на протяжении многих веков. Но, начиная с рубежа XVIII-XIX столетий, в сферу научно-философской мысли вошла и другая сторона эстетического: субъективная, сопряженная с гносеологией (учением о познании) и психологией восприятия. Предметом серьезных раздумий стали эстетические оценки, суждения, эмоции, переживания.

Эстетические эмоции впервые (и весьма тщательно) рассмотрел Кант в первой части трактата "Критика способности суждения" (1790), назвав их суждениями (Urteil) вкуса. Слово Urteil в данном контексте могло бы быть переведено словами "мнение", "оценка", "эмоция". В основе суждений вкуса, утверждал философ, - благорасположение (Wohlgefallen) к прекрасному.

Суждения вкуса (т. е. эстетические эмоции) имеют, подчеркивал Кант, оценивающий характер. Прекрасное он характеризовал как что, нравится при оценке. И выделял следующие черты эстетических оценок: 1) они неутилитарны и не связаны с какими-либо действиями по отношению к воспринимаемым предметам: созерцательны, бескорыстны, незаинтересованны, 2) они внерациональны и не сопряжены с логическими процедурами (красота нравится "без понятия") и этим отличаются от моральных постулатов, научных формул, религиозных догматов; 3) они общезначимы, не являются произвольными, чисто субъективными, случайными: прекрасное нравится всем; 4) будучи направлены лишь на форму предметов, но не на их сущность, они имеют игровой характер: осуществляют "игру душевных сил человека"1.

Обратившись к эстетике, Кант, как видно, в отличие от своих предшественников сосредоточился не столько на объективных свой(23)ствах прекрасного, сколько на особенностях его субъективного освоения. Он (едва ли не впервые в истории эстетики) выдвинул на первый план активность субъекта эстетического восприятия, что вполне соответствовало тенденциям культурно-исторической жизни XIX-XX вв. Появление концепции Канта явилось поворотным моментом в истории эстетики Нового времени.

Вместе с тем кантовское разумение "суждений вкуса" во многом односторонне и уязвимо. Во-первых, эстетические эмоции направлены не на одну только форму созерцаемого. Восходящее к античности и средневековью представление о том, что эстетическое сопряжено с прозрением неких сущностей, в "послекантовские" времена отнюдь не утратило свой актуальности. Во-вторых, будучи свободными от утилитарного и чисто рационального интереса к воспринимаемому (в этом Кант был безусловно прав) эстетические эмоции являются, однако, духовно заинтересованными (миросозерцательно и личностно) в существе предмета. И неудивительно, что концепция Канта (и в особенности -его мысль о "незаинтересованности" суждений вкуса) впоследствии не только наследовалась, но и критически корректировалась. Так, гегелевская "эстетика содержания" знаменовала осмысление эстетических эмоций отнюдь не в кантовском духе, а как познавательных по своей сути (при всей их "внерациональности") и, главное, как миросозерцательно значимых. В эстетических переживаниях воплощаются глубинные основы человеческого существования и, следовательно, коренные духовные интересы людей. Об этом говорили и материалист Н.Г. Чернышевский ("прекрасно то существо, в котором мы видим жизнь такою, какова должна быть она по нашим понятиям"2), и религиозные философы, в частности Вл. Соловьев, который в статье "Красота в природе" связывал восприятие прекрасного с представлением о благой упорядоченности бытия.

Но в целом эстетика нашего столетия пошла в большей мере за Кантом, нежели за Гегелем. При этом многие теоретики XX в. еще целеустремленнее и энергичнее, чем создатель учения о суждениях вкуса, сосредоточиваются на субъективной стороне эстетического. Если в прежних концепциях доминировали термины: прекрасное и возвышенное, целесообразное без цели, аполлоновское и дионисийское, - то теперь опорными стали такие слова и словосочетания, как эстетическое отношение и видение, эстетический опыт, подход, точка зрения, функция. В русле "субъективации" эстетического-весьма авторитетные труды польского философа Р. Ингардена (1930-40-е годы), где утверждается, что эстетический предмет конструируется из сознания, свободно творится сознанием, лишь при этом обретая некие качества3. (24)

Еще резче в подобном роде высказался (вслед за Р.О. Якобсоном, охарактеризовавшим поэзию как "язык в его эстетической функции") Ян Мукаржовский. Чешский ученый пришел к выводу (можно сказать, крайнему), что эстетическое не имеет прямой связи с какими-либо свойствами вещей4. Субъективация эстетического здесь достигла максимума. Важны, полагает Мукаржовский, лишь интенсивность воздействия предмета на сознание, всецелая сосредоточенность на нем воспринимающего, сопряженная с эффектом новизны и неожиданности. Эстетическое при этом связывается с отклонениями от всего привычного и устоявшегося, с некими нарушениями. "Нормированное эстетическое", утверждает ученый, осталось в прошлом: традиционно прекрасное было узаконено, а потому безлично. Иерархически выше его и современнее "ненормированное эстетическое"5.

Сходные мысли (в более мягкой форме) позже высказал М. Бердсли (1915-1985). Лидер американской эстетики утверждал, что любой предмет может рассматриваться с эстетической точки зрения. Ученый говорит о двух путях эстетического вкуса и опыта. Первый (прежний, традиционный) - это любовь к прекрасному. Второй, более насущный для современности, - это всеобщее эстетизирование реальности: распространение эстетической точки зрения на все, что окружает человека1. Подобного рода концепции идут вразрез с многовековым опытом искусства и философии, но вполне согласуются с установками и практикой модернизма и в особенности авангардизма.

В эстетике XX в., однако, наличествует и иная ветвь. Ее правомерно назвать неотрадиционалистской (о неотрадиционализме см. с. 365). Здесь подчеркивается, что эстетические эмоции направлены на содержательную форму предметов (о ней см. с. 154) и являются духовно заинтересованными в воспринимаемом. Так, М.М. Бахтин термину Канта "незаинтересованность" предпочел другой, более осторожный. Он говорил о вненаходимости носителя эстетической эмоции по отношению к воспринимаемому. Свойства эстетического восприятия, полагал Бахтин, обусловливают не только пространственную и логическую дистанцию между субъектом и объектом, но и их внутреннее родство и органическую связанность. По мысли ученого, этическая эмоция как бы требует от того, кто испытывает ее, не только "вненаходимости" по отношению к воспринимаемому, но и причастности ему. Бахтин настойчиво говорил о душевной расположенности и любовной близости человека к источнику эстетического (25) переживания. Он полагал, что эстетическому присущи "доброта и благостность", что центром эстетического видения является "любовно утвержденная конкретная действительность" и что "только любовь может быть эстетически продуктивной" и (как согласную с его суждениями) приводил русскую пословицу: "Не по хорошу мил, а по милу хорош". "Безлюбость, равнодушие, -утверждал Бахтин, -никогда не разовьют достаточно сил, чтобы напряженно замедлить над, предметом <...> Только любовь может быть эстетически продуктивной"2. В приведенных суждениях ученый связывал эстетическое с освоением прежде всего человеческой, личностной реальности, со сферой общения между людьми.

Эстетические эмоции в послекантовских теориях, как видно, осмысливаются по-разному.

5. МЕСТО И РОЛЬ ЭСТЕТИЧЕСКОГО В ЖИЗНИ ЧЕЛОВЕКА И ОБЩЕСТВА

Современное человечество располагает эстетическим опытом весьма разноплановым и богатым. Этот опыт формировался веками и тысячелетиями. Эстетические переживания, по-видимому, исторически возникли из утилитарно-практических оценок предметов как полезных и нужных. Первоначально имела место некая слитность того и другого, свидетельство чему - исторически ранняя словесность, например изображение вещей у Гомера, которые отвечают своему практическому назначению и одновременно радуют своим совершенством. "Человек, - писал Г.В. Плеханов, -сначала смотрит на предметы и явления с точки зрения утилитарной и только впоследствии становится в своем отношении к ним на эстетическую точку зрения"3. Огромную роль в упрочении эстетического опыта сыграла и ритуальная сторона жизни ранних обществ. Обряды (магические и религиозные) являли зрелище, воспринимаемое эстетически.

Постепенно (этот процесс активизировался в Новое время) эстетическое обретает самоценность в жизни отдельных людей и общества в целом. Вместе с тем оно не утрачивает своей тесной связи с иными, внеэстетическими областями человеческого сознания. Эстетические эмоции сопряжены и с переживанием человеком его физиологической природы (в частности - с сексуальной сферой), и с самоутверждением в обществе (ибо обладатель красоты -- будь то черты лица, одежда, вещи -получает в глазах окружающих некую притягательность, некий "вес" и авторитет), и с межличностным общением (потребность (26) человека сделать свои эстетические переживания достоянием других людей). Говоря иначе, эстетическое неизменно "включается" в очень широкие и весьма разнообразные связи (порой весьма причудливо) с опытом иного рода.

Значение эстетического в жизни отдельных людей, общества, человечества огромно. В том, что эстетические эмоции в состоянии приобретать масштабность и знаменовать некие взлеты духа, "звездные миги" человеческой жизни, настойчиво убеждает художественная литература. Вспомним толстовского Оленина ("Казаки"), впервые увидевшего кавказские горы, рассказ А.П. Чехова "Красавицы", стихотворение Вл. Ходасевича "Встреча". Эстетическое переживание способно оказаться глубоким и благотворным душевным потрясением и даже поворотным моментом в судьбе не только отдельного человека, но и целого народа (знаменателен летописный рассказ о принятии князем Владимиром христианства под впечатлением от красоты византийского богослужения). Сильные и глубокие эстетические переживания знаменуют интенсивное становление духовных импульсов человека, имеют пробуждающее значение. Назначение красоты, по словам Н.С. Арсеньева, прежде всего будящее: она лишает человека покоя, порождает "творческую тоску", главное же - "вызывает душу на активность", "требует ответа"1. Благодаря эстетическим переживаниям упрочивается единение людей с благими и универсальными началами бытия. При этом эстетические эмоции дают человеку возможность обретения духовной свободы. Ф. Шиллер утверждал, что красота открывает человеку путь к совершенству и гармонии, к согласию чувственных и духовных сил. "Эстетическое состояние" он сопрягал с внутренней свободой человека, преодолевшего зависимость как от морального принуждения, так и от всего чувственно-физического. Красота, по словам Шиллера, "восстанавливает в напряженном человеке гармонию, а в ослабленном -энергию"2. Сходные мысли впоследствии высказывали Гегель ("рассмотрение прекрасного носит <...> свободный характер"3) и Маркс (наслаждаясь чувственной формой предметов, человек утверждает свои "сущностные силы"4).

Эстетически ценное, как неоднократно отмечали теоретики нашего столетия, глубинно связано с межличностным общением и является одним из его стимулов. По словам А.А. Мейера, эстетический подход (27) - это осуществление любви, родственных связей между людьми, их единения. В области эстетического "преодолевается замкнутость отдельного "я"". Эстетический подход "вводит человека в жизнь другого, делает его участником единой для обоих жизни"5.

Сходные мысли (подчеркивая при этом просветляющий, катарсический характер эстетических переживаний) высказал М. Бердсли. По его словам, эстетический опыт разрешает конфликты психики и стрессы, помогает человеку гармонизировать собственную жизнь, "повышает восприимчивость, наполняет пониманием, сближает с окружающей средой". По словам ученого, сосредоточение на эстетическом предмете будит ощущение свободы, при этом эстетический опыт "развивает способность поставить себя на место других", "развивает взаимную симпатию", а также понимание других людей и культур6.

Завершая разговор о значении эстетических переживаний, заметим, что они входят в жизнь людей не только в виде "звездных мигов", немногих и редких, но и как постоянный компонент жизнечувствия. Человеку, приобщенному к культуре, важно, чтобы находящееся вокруг не оскорбляло его вкуса и изо дня в день давало пищу положительным эстетическим эмоциям. Поэтому существенной гранью человеческой реальности является эстетическая окрашенность быта, в истоках своих традиционно-народного. "Практически все предметы, окружавшие древнего славянина в быту, были в большей или меньшей степени художественно обработаны"1. Эстетическое "достраивание" повседневности - неотъемлемое звено культуры близких нам эпох, включая и современную.

6. ЭСТЕТИЧЕСКОЕ И ЭСТЕТИЗМ

Место эстетического в ряду ценностей и, в частности, его отношения с этическим (нравственным) понимались и понимаются по-разному. Мыслители Германии начала XIX в. нередко ставили эстетические ценности выше всех иных. Как полагал Ф. Шиллер, только в эстетическом состоянии человеческая природа проявляется в чистоте и непосредственности. А Ф. Шеллинг утверждал, что "добро, которое не есть красота, не есть также и абсолютное добро"2. Впоследствии подобные суждения высказывались крупными русскими (28) писателями. Так, князь Мышкин в романе Ф.М. Достоевского "Идиот" говорит о красоте, которая спасет мир. Возвышение эстетических ценностей над всеми другими принято называть эстетизмом.

Наряду с мирным и прекраснодушным, "шиллеровским" культом эстетического, которое вбирает в себя нравственность, в конце XIX в.(а еще более в XX) сформировался эстетизм зловеще демонический, противопоставивший себя ценностям этическим: идеям ответственности и долга, самоотвержения и добра. Подобные мотивы прозвучали в книге Ш. Бодлера "Цветы зла" (характерно само название). Вот обращение поэта к красоте:

Будь ты дитя небес иль порожденье ада,

Будь ты чудовище иль чистая мечта,

В тебе безвестная, ужасная отрада!

Ты отверзаешь нам к безбрежности врата.

Ты Бог иль Сатана? Ты ангел иль Сирена?

Не все ль равно: лишь ты, царица Красота,

Освобождаешь мир от тягостного плена,

Шлешь благовония и звуки и цвета!

("Гимн красоте", пер. Эллиса)

Эстетизм ярко выражен у Ф. Ницше, который утверждал, что "существование мира может быть оправдано лишь как эстетический феномен"3, и провозглашал идеал человека, упоенного своей силой и ни с какими ограничениями не считающегося. Яркое художественное освещение (притом весьма критическое) подобного рода эстетизм получил в повести О. Уайльда "Портрет Дориана Грея". Эстетизм ницшеанского толка повлиял на художественную культуру XX в., в то же время он стал предметом критики - серьезной и обоснованной. Так, по словам Т. Манна, "существует какая-то близость <...> несомненная связь между эстетизмом и варварством"4.

Эстетизм агрессивный, отвергающий иные ценности, часто оказывается связанным либо с утопическим культом будущего, либо с элитарной оторванностью от образа жизни и интересов большинства, с иронической надменностью. Этот род мироотношения парадоксальным образом ведет к ослаблению и даже притуплению живого, непосредственного эстетического чувства: непомерное потребление красоты грозит обернуться пресыщением. Жизнь, превращенная в нескончаемую погоню за эстетическими переживаниями, неминуемо оказывается пустой и бесплодной. По словам С. Киркегора, "тот, кто отвергает этический путь жизни сознательно и выбирает эстетический, уже не (29) живет эстетической, т. е. непосредственной жизнью"5. Неудивительно что погружение в мир эстетизма нередко оборачивалось для художников духовными драмами и даже трагедиями, весьма характерными для первых десятилетий нашего века, зеркалом чего стал роман Т. Манна "Доктор Фаустус".

На протяжении последних десятилетий дала о себе знать и иная форма эстетизма, чуждая трагическому пафосу и свободная от культа силы. Она связана с тем, что именуется постмодернистской чувствительностью. Ощущение мира как хаоса, в котором нет места каким-либо смысловым ориентациям, здесь воплощается в исполненной иронии "метафорической эссеистике", склонной к фантастике и пародированию, призванной доставлять удовольствие своей аморфностью, неопределенностью, загадочностью1. Эстетизм, как видно, многолик2.

Нежелательной крайностью противоположного характера является антиэстетизм. В пору упрочнения христианского сознания отвержение эстетических ценностей обусловливалось жесткостью полемики с языческим тяготением ко всяческой роскоши3. В близкие же нам времена оно диктовалось культом научного знания (вспомним в этой связи "Разрушение эстетики" Д.И. Писарева, а также третирование искусства тургеневским Базаровым), либо прямолинейной и тенденциозной защитой ценностей этических, как у позднего Толстого, который в трактате "Что такое искусство?" писал: "Понятие красоты не только не совпадает с добром, но скорее противоположно ему <...> Чем больше мы отдаемся красоте, тем больше мы удаляемся от добра"4. Подобного рода подозрительно-недоверчивое отношение к эстетическому было спародировано А.П. Чеховым (безнравственно носить бороду, если из нее можешь сделать подушку для бедного). При всем том, что антиэстетизм односторонен и уязвим, он в ряде ситуаций имел и серьезные человеческие резоны. По словам И. И. Виноградова, "крестовый поход нравственности против эстетики" явился закономерным следствием "сосуществования под одним небом красоты и зла", с чем не должно мириться нравственное чувство5. (30)

Если антиэстетизму XIX в. было присуще некоторое жертвенное благородство, то в нашем столетии (особенно в 20-40-е годы) недоверие к эстетическому, распространившись еще более широко, обрело бездушный, казенный, принудительный характер: понятие эстетического в атмосфере повсеместной идеологизации культуры находилось под полузапретом, оно возродилось в общественном сознании лишь в пору "оттепели" - в середине 1950-х годов.

В начале XX в. были предприняты опыты преодоления крайностей эстетизма и антиэстетизма. Так, С.Н. Булгаков, придавая огромное значение эстетическим эмоциям ("благодаря красоте у человека вырастают крылья, он чувствует себя не комком материи или двуногой обезьяной, но бесконечным духом, питающимся абсолютным и божественным"), в то же время говорил, что культ эстетического и игнорирование ценностей иного рода нежелательны и даже опасны: "Эстетические восприятия пассивны: они не требуют подвига, напряжения воли, они даются даром, а то, что дается даром, способно "развращать"6. Сходную мысль позже высказал М.М. Бахтин. Он отметил, что "эстетическое видение" оправданно и насущно, поскольку не претендует быть "философским видением единого и единственного рая"7. Таким образом, в сфере культуры (включая современную) насущны (в качестве ее нормы) мирное взаимодействие и гармония между эстетическими и всеми иными (познавательными, этическими, жизненно-практическими) сторонами сознания и деятельности людей.

7. ЭСТЕТИЧЕСКОЕ И ХУДОЖЕСТВЕННОЕ

Соотношение между художественным творчеством и эстетическим как таковым понималось и понимается по-разному. В ряде случаев искусство, будучи осознано как деятельность познавательная, миросозерцательная, коммуникативная, отстраняется от сферы эстетического. Так, Н. Г. Чернышевский сосредоточивался на воспроизводящих и информативных началах искусства как доминирующих. А Л. Н. Толстой утверждал даже, что для верного осмысления художественного творчества следует "откинуть путающее все дело понятие красоты"1.

О внеэстетической сущности искусства мягче и одновременно конструктивнее говорил Г.Н. Поспелов, по мысли которого, предметы, обладающие эстетическими свойствами, по своей природе эстетическими не являются, поскольку эстетическое - это "внешнее проявление" некой "сущности во всей целостности предмета". Ученый делал (31) вывод, что существо искусства -духовное, а эстетическое в нем --сфера вторичная, формальная, а потому на понятии эстетического теорию художественного творчества построить нельзя. "В жизни нет никаких явлений, эстетических по своей сущности, - писал он. - И искусство, конечно, не представляет собой в этом отношении исключения. И его сущность сама по себе вовсе не эстетическая"2. Эти утверждения, во многом резонные, правомерно прокорректировать суждением о том, что главным предназначением произведений искусства является их восприятие как ценности эстетической. И не удивительно, что теоретики искусства разных стран и эпох рассматривают- с полным на то основанием - эстетический аспект искусства как главный, стержневой, доминирующий. По словам Я. Мукаржовского, искусству подобает быть верным "своему естественному назначению, т. е. эстетическому воздействию"3.

Связи искусства со сферой эстетического многоплановы. Во-первых, предметом познания и воссоздания в художественных произведениях становится жизнь в ее эстетических свойствах (качествах): все то в реальности, что "адресовано" человеческому зрению и слуху. Во-вторых, сам материал художественных образов (звук в музыкальном произведении; трехмерные визуально воспринимаемые формы скульптуры; слова с их фонетическим обликом и т. п.) имеет чувственный характер и апеллирует к его эстетическому восприятию. И наконец, в-третьих, эстетическое не только преломляется в произведениях искусства, но и (это едва ли не главное) создается в результате творческого акта. Художественные произведения, не воспринимающиеся в качестве эстетической ценности, не выполняют важнейшей из своих задач.

Соотношения между эстетическим в искусстве и во внехудожественной реальности понимаются учеными по-разному. Утверждается, с одной стороны, что искусство восполняет реальность, привносит в нее упорядоченность, вновь созидая эстетические ценности. С другой стороны, говорится, что тезис "искусство творит красоту" - несостоятельный, ложноклассический, узкоэстетский, что, напротив, красота мира порождает художественные ценности, что "искусство не создает, а являет красоту"4. По-видимому, в художественной деятельности присутствуют оба названных начала: искусство в состоянии и запечатлевать эстетически ценное, присутствующее в бытии, и вновь его созидать.

Сфера эстетического, что самоочевидно, неизмеримо шире области (32) художественного. А вместе с тем именно творения искусства - некий максимум явленности эстетически ценного. Только в художественной деятельности эстетическое оказывается доминирующим и выдвигается на первый план. В иных же родах человеческих занятий, теоретических и практических, тоже отмеченных творческим началом, оно (если и присутствует) составляет сопутствующий и далеко не обязательный компонент.

И не случайно слова "эстетическое" и "художественное" используются в гуманитарной сфере (в большей мере околонаучной, чем собстве