Из главы 6.

1967 год стал годом водораздела, год, когда швы расходились. Было ощущение надвигающихся бед, что и произошло позже, с этими забастовками, уличными боями, и тому подобным. Атмосфера была напряженной. Это как положительные и отрицательные ионы перед бурей, вам трудно дышать, и что-то должно случиться. И действительно, всё рушилось. Мы закончили гастроли прошлым летом, изнурительный американский тур, и в течении следующих двух лет гастролей не предвиделось. И всё это время, первые четыре года существования нашей группы, у нас, кажется, было не более двух дней отдыха между выступлениями, разъездами и записями. Мы всё время были в дороге. Я чувствовал, что я дошел до конца в эпизоде с Брайаном. По крайней мере, всё не могло продолжаться так, как было во время нашего тура. Мик и я очень разозлились на Брайана, когда он начал придуриваться, и когда он фактически утратил свое положение в группе. Оно и до этого было плохо. Отношения были напряженными еще до того, как Брайан стал таким засранцем. Но я пытался наладить их в конце 1966 года. Мы были группой, в конце концов.
Я был свободен, как птица, когда закончился наш роман с Линдой Кейт. Когда Брайан не работал, было легче. И естественно, меня тянуло к Брайану и Аните. Они жили на Courtfield Road. Снова став друзьями, мы весело проводили там время, и вместе кайфовали. Вначале это было чудесно. Я начал везде ходить с ними. Брайан увидел в моей попытке вернуть его в центр возможность начать вендетту против Мика. Брайан всегда искал воображаемых врагов, и на этот раз он решил, что это Мик Джаггер, который обошелся с ним грубо и оскорбил его. Я просто тусовался в качестве гостя в кругу людей, которых привлекала к себе Анита, это было очень специфическое общество. Первое время я обычно возвращался от них через Гайд Парк в St. John's Wood в шесть часов утра, чтобы взять чистую рубашку, а потом я просто перестал ходить домой. В те дни на Courtfield Road у нас с Анитой ничего не было, это точно. Я любовался ею, как я думал, с безопасного расстояния. Я считал, что Брайану, конечно, очень повезло с ней. Я не мог понять, как ему удалось заполучить ее. Моё первое впечатление о ней было, что она очень сильная женщина. В этом я оказался прав. Еще она была очень яркой женщиной, она зажигала меня. Я уже не говорю о том, что она была очень интересна в общении и хороша собой. Очень веселая. Космополитичная. Она говорила на трех языках. Она побывала здесь, она побывала там. Для меня это было очень экзотично. Мне нравился ее характер, хотя она могла провоцировать вас, закручивать гайки и манипулировать вами. Она постоянно держала вас на крючке. Если я говорил: “Это хорошо…”, она говорила: “Хорошо? Я ненавижу это слово. О, перестань быть таким буржуа, чёрт возьми”. Мы собираемся бороться со словом “хорошо”? Как вы знаете? Ее английский был еще немного несовершенным, поэтому иногда она переходила на немецкий, когда не могла выразить свою мысль. “Извините меня. Я вам это переведу”. Анита, чертовка, сексуальная сука. Одна из лучших женщин в мире. Всё это происходило в Courtfield Gardens. Иногда, когда Брайан оказывался за бортом, Анита и я смотрели друг на друга. Но ведь это был Брайан и его старая леди, и всё. Руки прочь. У меня не было и мысли, чтобы увести женщину у товарища по группе, это было не в моих правилах. Так проходили дни. Правда была в том, что я смотрел на Аниту, и я смотрел на Брайана, и глядя на нее я думал, что я ничего не могу с этим поделать. Я должен быть с ней. Либо я буду иметь ее, либо она будет иметь меня. Так или иначе. Такая откровенно напряженная обстановка продолжалась несколько месяцев. Брайан все более и более отклонялся в сторону. Это требовало большого терпения с моей стороны. Я оставался у них на три-четыре дня, и раз в неделю ходил к себе в St. John's Wood. Лучше оставить здесь немного места, мои чувства слишком прозрачны. Но вокруг крутилось много других людей, вечеринка продолжалась. Брайан отчаянно требовал внимания к себе всё это время. Но чем больше он получал, тем больше хотел еще. Я также почувствовал, что происходит между Брайаном и Анитой. Иногда по ночам я слышал звуки ударов, и Брайан выходил с синяком под глазом. Брайан имел привычку бить женщин. Но Анита Палленберг – это единственная в мире женщина, которую вы не смогли бы побить, даже если бы захотели. После каждой их драки Брайан ходил перевязанный и в синяках. Но я ничего не мог сделать, не так ли? Я приходил туда только за тем, чтобы общаться с Брайаном. Анита вышла из мира художников, и у нее самой был небольшой талант. Её дед и прадед были художниками, их семья разорилась, по всей видимости, в блеске сифилиса и безумия. Анита умела рисовать. Она выросла в большом доме своего деда в Риме, но провела подростковые годы в Мюнхене в декадентской немецкой школе Аристос, откуда ее исключили за курение, употребление алкоголя и - хуже всего – за привычку ездить автостопом. Когда ей было шестнадцать, она получила стипендию в школе графики в Риме. В этом нежном возрасте она начала тусоваться с римской интеллигенцией, “Феллини, и все эти люди”, по ее выражению. Анита была очень стильной. У нее также была удивительная способность сходиться с людьми. Это был Рим периода Сладкой Жизни. Она знала всех режиссеров – Феллини, Висконти, Пазолини; в Нью-Йорке она общалась с Уорхолом в мире поп-арта, с поэтами-битниками. Благодаря, в основном, своим способностям, Анита вращалась в разных кругах и была знакома с множеством разных людей. Она была катализатором множества событий в те дни… Она работала моделью и снималась в кино. Люди, с которыми она была связана в те дни, были в самом центре авангарда.
Это были времена, когда начался взлет нарко-культуры. Всё началось с Мандракса с травой, затем кислота в конце 66-го, потом кокаин где-то в 67-м, и наконец, героин – на все времена. Я помню, как Дэвид Куртс, мой давний близкий друг, тот самый, который изготовил специально для меня оригинальное кольцо с черепом, возвращался после ужина из паба около Редланса. Он принял немного Мандракса и немного алкоголя, и после этого упал головой в суп, видимо захотев отдохнуть. Я запомнил это только потому, что Мик нес его на спине до своей машины. Он никогда бы не стал делать что-то подобное сейчас. Вспоминая тот инцидент, я вижу, как изменился Мик с тех пор. Но это уже другая страна.
. . . . . . . . . .
Вы не многое могли бы рассказать о кислоте. Один Бог знает, что это за трип!
Это было путешествие в неисследованную область. В 67-м и 68-м годах произошел реальный переворот в понимании того, что происходит. Было много путаницы и много экспериментов. Самая удивительная вещь, которую я мог вспомнить, когда сидел на кислоте, это видение полета птиц. Не существующие реально стаи райских птиц, пролетающие прямо перед моим лицом. Я видел как наяву дерево, колыхающееся на ветру. Я шел по проселочной дороге, поросшей зеленой травой, и я мог видеть почти каждое движение их крыльев. Это было замедленно до такой степени, что я мог сказать: “Черт! Я тоже так могу!” Поэтому я понимаю тех чудаков, которые выпрыгивали из окон. Потому что тебе вдруг становится ясно, как это делается. Стая птиц с невероятным размахом крыльев в течение получаса летела мимо меня, и я мог разглядеть каждое перо. И во время полета они смотрели на меня, как будто говоря “Попробуй сделать так же, примерь это на себя” Чёрт… О'кей, есть вещи, которые я не могу сделать. Когда вы принимаете кислоту, рядом с вами должны быть верные люди, иначе берегитесь. Брайан, например, приняв кислоту, становился неуправляемым. Он был либо невероятно расслабленным и смешным, либо мог стать одним из тех котов, которые приведут вас на плохую дорогу, когда хорошая дорога закрыта. И вдруг вы попадали туда, на улицу паранойи. На кислоте вы не в состоянии это контролировать. Почему я направляюсь в его черную точку? Ведь я не хочу туда идти. Давай вернемся на перекресток и посмотрим, может хорошая дорога открыта. Я хочу увидеть эту стаю птиц снова, и обрести несколько обалденных идей о том, как нужно играть, и найти Потерянный Аккорд. Святой Грааль музыки, очень модная идея в то время. Тогда было множество пре-рафаэлитов, одетых в бархат, с шарфами, обвязанными вокруг коленей, бегающих в поисках Святого Грааля, утерянного еще во времена двора короля Артура, НЛО, и всего прочего из этой области.

Я находил всё это очень интересным, но в то же время я знал других людей, у которых были немалые неприятности, когда они принимали это, всё из-за того, что они имели дело с теми, кто имел плохой “трип”. Люди менялись, они могли впасть в паранойю, стать очень тревожными, и начать всего бояться. Особенно Брайан. Это могло случиться с кем угодно, у других тоже были неприятности из-за этого. Действие кислоты было непредсказуемо. Вы не знали, вернетесь вы назад, или нет. У меня была пара ужасных трипов. Я даже не могу вспомнить, через какой ад я прошел, только путешествие было не из приятных. Паранойя, может быть – то же самое было с марихуаной, многих людей она сделала параноиками. В основном это страх, но вы не знаете, чего именно вы боитесь. И так как у вас нет защиты, то чем дальше вы заходите, тем это становится сильней. Иногда вы можете сильно ударить самого себя. Но это не останавливало меня в моем желании получить очередной трип. Это была идея о том, где находится предел, до которого я могу дойти. Отчасти это была глупость. Разве в прошлый раз не было хорошо? Давайте попробуем ещё. Ты что, птенец теперь? Это был Кислотный Тест, проклятая вещь Кена Кизи. Это означает, что если вы не побывали там, то вы не были нигде, чего на самом деле нельзя было сказать. Множество людей считали, что они обязаны принимать это, даже если они этого не хотели, только чтобы не отставать от общей массы. Это было как в банде. Даже если вы пробовали это лишь один раз, это не оставалось без последствий. Это слишком взрывоопасно. Один эпизод из того периода, когда мы сидели на кислоте, было дорожное путешествие с Джоном Ленноном. Это было так экстремально, что я едва могу собрать воедино фрагменты в своей памяти. Эта поездка с шофером продолжалась два или три дня. Джонни и я пребывали тогда в такой прострации, что несколько лет спустя, в Нью-Йорке, он спрашивал меня: “Что произошло тогда в поездке?” С нами была Карри Энн Моллер (теперь она миссис Крис Джаггер). Очень милая девушка, которая жила на Portland Square, где и я жил в течении двух лет. Ее воспоминания, которые я искал в последнее время для этой книги, весьма отличаются от моих. Но, по крайней мере, она хоть что-то помнит, а для меня этот эпизод – почти что чистый лист бумаги. Мы в то время никогда не считали, что мы перегружены работой, и только потом понимаешь, что ты даже не давал себе передохнуть, парень. Теперь мне это ясно. И вот, когда у нас выдалось три выходных дня, мы ненадолго вырвались на природу. Я вспоминаю, что мы ехали с шофером. Но Кэрри Энн говорит, что никакого шофера у нас не было. По ее словам, мы начали в ночном клубе “Долли”, а потом сделали несколько кругов вокруг Гайд-парка, размышляя, куда бы нам поехать. Мы съездили в загородный дом Джона, сказали “привет” Синтии, а потом Кэрри Анн решила, что мы должны навестить ее мать в Lyme Regis. Какой приятный визит для ее матери - парочка наркоманов, кайфующие от кислоты вторую ночь подряд. Мы приехали туда на рассвете, и история продолжилась. Какая-нибудь забегаловка с жирными ложками не могла нас устроить. Джон признал это. И Кэрри Энн поняла, что мы не можем пойти к ее матери, потому что мы были не в состоянии это сделать. Следующие несколько часов выпали из нашей памяти, потому что в дом Джона мы вернулись только с наступлением темноты. Там были пальмы, и это выглядело так, как будто мы сидели на набережной Торки, поросшей пальмами, в течение многих часов, погруженные в наш собственный маленький мир. Мы вернулись домой, и каждый из нас был счастлив. Это был один из тех случаев, когда Джон хотел наркотиков больше, чем я. Огромный пакет травы, комок гашиша и кислота. Обычно я доставал свои шарики кислотой, ходил вокруг, и не трогал их, если мне удавалось удержаться от этого. Я очень любил Джона. Он был глупым парнем во многих отношениях. Я обычно критиковал его за то, что он носил гитару слишком высоко. Они обычно носили гитары на груди, а это реально ограничивает движения, как в наручниках. “Господи Иисусе, твоя долбанная гитара упирается прямо в твой долбанный подбородок. Это ведь не скрипка”. Я думаю, они считали, что это круто. “Gerry & the Pacemakers”, все Ливерпульские группы делали так. Мы обычно ругались по этому поводу: “Попробуй ремешок подлиннее, Джон. Будет длиннее ремешок, будешь лучше играть”. Я помню, он кивнул и взял это себе на заметку. В следующий раз я увидел, что их ремешки на гитарах опущены немного ниже. Я сказал: не удивительно, что вы не свингуете, знаете? Не удивительно, что вы можете только “рок”, но не можете “ролл”. Джон был довольно прямолинейным. Только один раз, я помню, он грубо отозвался о моём соло в середине "It's All Over Now". Он считал, что это халтура. Может, он встал не с той ноги в тот день. О'кей, это могло быть и лучше. Но ты обезоружил человека. “Да, это не лучшее из того, что я сыграл, Джон. К сожалению, старичок. Ты можешь играть, как тебе нравится, на х…”. Но то, что он всё-таки удосужился это послушать, означало, что его это очень заинтересовало. Он был таким открытым. В ком-то еще, это могло смутить вас. Но Джон смотрел на вас такими честными глазами, что это располагало к нему. Он был очень ярким. Он был уникальным, единственным в своем роде. Как я. Странным образом нас тянуло друг к другу. Определенно, столкновение двух “альфа”, которые стартовали одновременно.

Кислотное настроение было преобладающим в Редлансе холодным февральским утром 1967 года. Каждый день к нам кто-нибудь приезжал, и мы тусовались с ними целыми днями, дурачась и смеясь до упаду, гуляя по пляжу босиком, несмотря на февральский мороз, а потом удивлялись, как мы умудрились получить обморожение. Ломка происходит у всех по-разному. Одни люди хотят принять еще, другим уже хватит. Вы могли снова поехать на кислоте в любой момент. Однажды раздался стук в дверь, я выглянул в окно и увидел, что перед домом стоит целая толпа гномов, но все они были одеты одинаково! Это были полисмены, но я этого не знал. Просто они выглядели, как маленькие люди, одетые во всё синее, в сверкающих шлемах и с дубинками. “Замечательный наряд! Вы пришли по приглашению? В любом случае, заходите, на улице немного прохладно”. Они попытались зачитать мне ордер. “О, это очень хорошо, но на дворе холодно, войдите в дом и прочтите мне это у камина”. Я не попадал так никогда раньше, к тому же я всё ещё находился под действием кислоты. О, будем друзьями. Любовь. Нет, чтобы сказать: “Вы не войдете сюда, пока я не поговорю с моим адвокатом”. Вместо этого я сказал: “Да, заходите”. А потом понял, что я грубо ошибался. Пока мы мягко спрыгивали с кислоты, они рыскали по всему дому и делали то, что должны были делать. Никто из нас не обращал на них особого внимания. Казалось, мы не могли ничего сделать в тот момент, поэтому мы просто позволили им ходить и заглядывать в пепельницы. Невероятно, но они нашли всего лишь нескольких тараканов, а также то, что было в карманах у Мика и Роберта Фрезера, а именно – незначительное количество амфетамина, купленного Миком легально в Италии, и пакетики с героином в портфеле у Роберта. И конечно, случай с Марианной. Тяжелый день на кислоте, она только что приняла ванну наверху, и у меня был огромный меховой ковер, сшитый из каких-то кроличьих шкурок, она просто завернулась в него. Я думаю, на ней было еще и полотенце, и она лежала, откинувшись на спинку дивана после приятной ванны. Как батончик “Марс” попал в эту историю, я не знаю. Один лежал на столе, там всегда лежала парочка батончиков, потому что после кислоты у вас появляется острая потребность в сахаре. И таким образом, возникла эта история про Марианну, о том где полиция обнаружила этот батончик “Марс”. И, надо сказать, она приняла это нормально. Но как прессе удалось сделать миф из этой истории про “Марс” на столе и Марианну, завернутую в ковер, это своего рода классика. На самом деле, Марианна была весьма целомудренно одета в тот раз. Обычно, когда вы говорили “привет” Марианне, в первую очередь вы начинали говорить с ее декольте. Она знала, что она навязывала вам это. Шаловливая леди, благослови ее сердце. Она весь день была одета в меховое покрывало. С ними была женщина, офицер полиции, она отвела Марианну наверх и скинула с нее ковер. Что вы хотите увидеть еще? После этого – и это показывает, что у людей на уме – заголовки в вечерних газетах: “Голая девушка на вечеринке у Stones”. Информация исходила непосредственно от полиции. Но батончик “Марс” в качестве фаллоимитатора? Это довольно резкий скачок. Самое странное, насколько устойчивы подобные мифы, несмотря на их очевидную неправдоподобность. Может, они так необычны, примитивны или непотребны, и кажется, что это невозможно выдумать. Представьте себе группу полицейских, которые пришли, чтобы увидеть эти доказательства, мы старались держать их в поле зрения, когда они бродили по всему дому. “Извините меня, офицер, мне кажется, вы могли чего-то не заметить. Проверьте здесь”…
Насколько я помню, атмосфера у нас тогда была достаточно расслабленной. Всё дерьмо, которое мы должны были сделать, уже было сделано. Только позже, на следующий день, когда нам стали приходить письма от адвокатов, от Правительства Её Величества, и всё такое, бла, бла, бла, мы подумали: “Ах, это серьезно”.
. . . . . . . . . .
Мы решили уехать из Англии и не возвращаться до судебного разбирательства. И лучше было бы найти такое место, где мы могли бы легально доставать наркотики. Это было одно из тех внезапных решений: “Давайте прыгнем в Бентли и поедем в Марокко”. Итак, в начале марта мы совершили побег. Для этого у нас было свободное время и лучшая машина. Это была “Голубая Лена”, как ее окрестили, мой синий Бентли, раритетный автомобиль ограниченного выпуска. С этим автомобилем я уже попадал в неприятные ситуации, нарушая правила; определенно, я не был прирожденным водителем. Голубая Лена везла нас на кислотном топливе. В этой её модификации был предусмотрен тайник в рамке, чтобы прятать запрещенные препараты…
Брайан и Анита уже были в Марокко в предыдущем, 1966 году, остановившись у Кристофера Гиббса, который был вынужден принять Брайана в больницу со сломанным запястьем после того, как тот бросился на Аниту и ударился об металлическую раму окна в отеле в Танжере. Он никогда не был хорошим по отношению к Аните. Я уже позже узнал, что Брайан применял к ней силу, это докатилось до того, что он метал в нее ножи, стаканы, колотил ее, вынуждая ее баррикадироваться за диваном. Наверное, не все знают, что Анита с детства была очень спортивной – парусный спорт, плавание, лыжи, любые виды спорта на открытом воздухе. Брайан не мог состязаться с Анитой, ни физически, ни в остроумии. Она всегда брала верх над ним. Он всегда был вторым. Анита считала, в начале по крайней мере, что ярость Брайана довольно забавна, но это все больше становилось не смешно и опасно. Позже Анита рассказывала мне, что они участвовали в массовой драке по пути в Танжер в прошлом году, после чего Брайан оказался в тюрьме, и она тоже, один раз, за кражу автомобиля, когда они выходили из клуба. Она много раз старалась спасти Брайана и кричала на тюремщиков: “Вы не можете держать его в тюрьме. Выпустите его!” В то время они стали очень похожи друг на друга, их волосы и одежда были идентичны. Они объединили свои персоны, стилистически по крайней мере.
Мы вылетели в Париж, Брайан, Анита и я, и встретили в отеле Дебору Диксон, старую подругу Аниты... Мой новый водитель, Том Кейлок, перегнал Голубую Лену до Парижа, и мы отправились в сторону солнца. Брайан, Анита и Дебора оккупировали заднее сидение, я сел впереди рядом с Томом. Трудно понять, почему в той поездке в машине возникла такая напряженность. Это могло быть из-за того, что Брайан был тогда еще более капризным и противным, чем обычно. Отношения Брайана и Аниты зашли в тупик, его ревность достигла предела, когда она отказалась выполнять домашнюю работу и быть его гейшей, в том числе участвовать в оргиях. В этой поездке он никогда не переставал жаловаться и ныть о том, как плохо он себя чувствовал, как он не мог дышать. Никто не принимал его всерьез. Брайан, безусловно, страдала от астмы, но он к тому же был ипохондриком. Первую ночь нашего путешествия по Франции мы провели в одой комнате, все впятером, в каком-то общежитии в верхней части дома - единственное жилье, которое мы смогли найти поздно вечером. На следующий день, мы добрались до города под названием Кордес-сюр-Сиел. Красивая деревня на вершине холма – с ее средневековыми стенами, как только мы подошли к ней, появилась скорая помощь, и в этот момент Брайан стал настаивать, что мы должны отвезти его в ближайшую больницу, которая находилась в Альби. Там Брайану был поставлен диагноз: пневмония. Ну, это было трудно понять с Брайаном – что было реально, а что нет. Он был переведен в больницу в Тулузе, где он должен был оставаться в течение нескольких дней, там мы и оставили его. Уже намного позже я узнал, что он дал Деборе инструкцию не оставлять меня и Аниту наедине. Так что, ему всё было ясно. Мы сказали: “Выздоравливай, Брайан. А мы поедем через Испанию, а затем полетим в Танжер”. Анита, Дебора и я поехали в Испанию, и когда добрались до Барселоны, пошли в известный клуб Рамблас, где играли на гитарах фламенко. В то время это был опасный район города, и когда мы вышли оттуда в три часа утра, на улице происходил какой-то бунт. Люди с ожесточением бросали камни в наш Бентли, особенно когда увидели нас. Может быть, они были против богатых, против нас, может быть, это потому, что я был под флагом папы в этот день. У меня был маленький флагшток на машине, и я обычно менял флаги на нем. Пришли полицейские, и я вдруг оказался на незаконном суде посреди ночи в Барселоне. Том пошел, чтобы получить мой паспорт, и это заняло час, а когда он принес его, я ткнул им в лицо: “Ее Величество требует”. Судья хотел, чтобы я опознал виновников, которых они выбрали. Но я этого не сделал. Так дело дошло до штрафа за парковку в неположенном месте, бумага на подпись, деньги из рук в руки, но и тогда они продержали нас в тюрьме до утра.
На следующий день мы починили ветровое стекло и отправились дальше с новыми надеждами, но без Деборы, которая очень перенервничала в полицейском участке, и решила вернуться в Париж. Мы поехали дальше в Валенсию, и следить за нами было уже некому. Между Барселоной и Валенсией мы с Анитой поняли, что у нас есть настоящий интерес друг к другу. Я никогда в жизни не соблазнял девушек. Я просто не знаю, как это делается. Я всегда инстинктивно предоставлял это женщине. Это немного странно, но я никогда не тянул их в постель со словами вроде: “Эй, детка, давай сделаем это”, и всё такое. Я не очень-то красноречив. Я полагаю, все женщины, с которыми я был, они соблазняли меня сами. В то же время, у меня есть свой способ соблазнения – создание ауры невыносимого напряжения. Кто-нибудь должен что-то сделать. Вы получаете сигнал или нет, но я никогда не мог сделать первый шаг. Я знал, как вести себя с женщинами, потому что у меня было много двоюродных сестер, и я чувствовал себя очень комфортно в женском обществе. Если у женщины есть интерес, она всегда будет действовать сама. Я давно это понял. Итак, Анита сделала первый шаг. Я просто не мог соблазнить девушку моего друга, несмотря на то, что он был засранцем, в том числе по отношению к ней. Это был Рыцарь Галахад во мне. Анита была прекрасна. Мы сближались всё больше, и потом вдруг, в отсутствии ее старичка, у ней появилась решимость сломать этот лёд, и сказать: всё, на х… На заднем сидении Бентли, где-то между Барселоной и Валенсией, мы с Анитой смотрели друг на друга, и напряжение достигло высшей точки; следующее, что я почувствовал – она делает мне минет. Напряжение, наконец, спало. Уф. Мы теперь вместе. Вы не говорите слишком много, когда это случается. Ничего не было сказано, но вы чувствовали огромное облегчение, от того, что это решилось. Это было в феврале, в Испании была ранняя весна. Когда мы ехали через Англию и Францию, было довольно прохладно, там была зима. Мы перебрались через Пиринеи, и через полчаса уже была весна, а когда мы прибыли в Валенсию, там было уже лето. Я до сих пор помню запах цветущих апельсиновых деревьев в Валенсии. Когда вы занимаетесь сексом с Анитой Палленберг в первый раз, вы запоминаете каждую мелочь. Мы остановились на ночь в Валенсии, зарегистрировавшись как граф и графиня Зигенпусс, и это была наша первая ночь любви с Анитой. И после Algeciras, где мы останавливались под именами графа и графини Кастильоне, мы взяли паром и переправились с машиной в Танжер, в отель El Minzah. Нас ожидала там пачка телеграмм от Брайана, в которых он просил Аниту вернуться и забрать его. Но мы никуда не выходили, кроме Kasbah в Танжере, всю неделю или около того. Мы без конца занимались сексом, как кролики, но в то же время мы всё время думали, что нам теперь с этим делать. Потому что мы ждали, что Брайан приедет в Танжер. Его не было с нами только на время лечения. Мы оба, я помню, старались быть любезными, в конце концов для нашей же пользы. “Когда Брайан приедет в Танжер, мы будем делать то-то и то-то”. “Давай позвоним по телефону, узнаем, всё ли с ним в порядке”. И всё такое. Но в то же время, об этом мы думали в последнюю очередь. На самом деле это было: “О, боже! Брайан скоро приедет в Танжер, и нам придется играть в эту чёртову игру”. “Да, надеюсь, что он всё ещё хрипит”. И как быть Аните: она теперь с ним или со мной? Мы поняли, что сами создали “Неуправляемую ситуацию”, которая могла угрожать существованию нашей группы. Мы решили сделать стратегический ход и отступить. Анита не хотела отказываться от Брайана. Она не хотела уходить, не хотела слёз и рыданий. Она переживала, как это скажется на группе, что это воспримут как большое предательство, и всё может рухнуть.

Просто нельзя, чтобы меня видели с тобой…
Это слишком опасно, детка
Просто нельзя
Да, аж в дрожь бросает…

Песня, которая называется “Нельзя, чтобы видели.”

Диллема Аниты, кроме чувства вины за измену и ее всепоглощающей, разрушительной привязанности к Брайану, заключалась в том, что Брайан был еще очень слаб после болезни, и она считала своим долгом ухаживать за ним. Поэтому Анита вернулась в Тулузу, чтобы отвезти Брайана в Лондон для дальнейшего лечения. Там она встретилась с Марианной, которая собиралась ехать в Марракеш, где ее ждал Мик, чтобы вместе провести выходные, и они сначала отвезли Брайана в Танжер. Брайан принимал кислоту в больших количествах, и этим усугубил свое и без того слабое состояние после пневмонии. Анита и Марианна, медсёстры, дали ему в самолете пакетик с кислотой. Они обе сидели на кислоте все предыдущие ночи, и по словам Аниты, когда они наконец добрались до Танжера, произошел инцидент около дома Ахмеда, когда у Марианны размоталось сари (единственный предмет одежды, который был тогда на ней), и она неожиданно оказалась совсем голой, что вызвало панику в Касбахе, особенно у Брайана, который сразу убежал в отель, охваченный страхом. Они нашли приют в коридорах этого отеля, на соломенных матах, пребывая в своих галлюцинациях. Не очень хорошее начало для возвращения Брайана. Мы приехали в Марракеш всей труппой, включая Мика, который ждал там Марианну... Брайан, должно быть, что-то почувствовал, хотя Том Кейлок, единственный человек, который знал про нас с Анитой, ничего ему не сказал. А мы делали вид, что едва знаем друг друга. "Да, у нас была большая поездка, Брайан. Все было здорово. Ездили в Казбах. В Валенсии было прекрасно." Почти невыносимо напряженная ситуация. Это запечатлел Майкл Купер на фотографии (которую вы можете сдесь видеть) – последнее фото, где Анита, Брайан и я вместе. Эта фотография до сих пор излучает напряжение – Анита уставилась в камеру, а мы с Брайаном мрачно смотрим в разные стороны, у Брайана в руке косяк. У него мешки под глазами, взгляд злой и печальный. Не удивительно, что мы сделали тогда совсем мало, или вообще ничего. Я не помню, чтобы мы с Миком сочинили что-нибудь в Марокко, а это было редкостью в то время. Мы были слишком заняты. Было очевидно, что отношения Аниты и Брайана близятся к концу. Они выбили дерьмо друг из друга. В этом не было смысла. Я не понимал этого. На месте Брайана, я бы относился к ней поласковее, и может, удержал бы эту сучку. Но она была жесткой девушкой. Она, безусловно, сделала мужчину из меня. С Брайаном они всегда дрались, она убегала от него в слезах, а он гнался за ней. Всё это продолжалось так долго, что стало почти привычным и нормальным. Нелегко было разорвать эти тяжелые отношения, придумать, как положить им конец. И конечно, Брайан принялся за старое, в Марракеше, в отеле “Saadi”, он пытался взять Аниту за пятнадцать раундов. Он еще больше стал терроризировать ее, потому что почувствовал, что между мной и Анитой что-то есть. Однажды он опять сломал два ребра и палец, или что-то еще. И я видел и слышал это. Брайан как будто бы сам подписал себе пропуск на выход, и этим помог нам с Анитой в наших планах. Невмешательство больше не имело смысла. Разве я должен отказываться от женщины, которую люблю, из-за какой-то формальности? Все мои планы на восстановление отношений с Брайаном были смыты в канализацию. Не было смысла иметь с ним какие-то дела, когда он находился в таком состоянии. Я сделал всё, что мог . . . Потом Брайан притащил в отель каких-то двух шлюх в татуировках – по воспоминаниям Аниты, это были очень волосатые девочки – провел их по коридору в номер, и попытался втянуть Аниту в сцену, чтобы унизить ее перед ними. Он начал швырять в нее еду из многочисленных лотков, которые стояли на столе в номере. Тогда Анита побежала к моей комнате. Я думаю, Анита согласилась бы бросить его, если бы тогда у меня был план. Во мне опять проснулся Рыцарь Галахад. Но я хотел, чтобы она вернулась ко мне. Я сказал: “Ты приехала в Марракеш не для того, чтобы избить своего старичка до такой степени, что он лежит в ванне со сломанными ребрами. Я больше не могу это терпеть. Я не могу больше слышать, как вы деретесь, как он бьёт тебя, и всё такое. Это бессмысленно. Давай уедем отсюда к чёрту. Просто оставим его. Без него нам будет гораздо лучше. Эта неделя была для меня очень, очень трудной, мне было тяжело знать, что ты с ним”. Анита была в слезах. Она не хотела уезжать, но она поняла, что я был прав, когда сказал, что Брайан, возможно, теперь попытается убить ее. Итак, я решил бежать ночью. Я думал: “Скажу Тому, чтобы подготовил Бентли, и после захода солнца мы отсюда уедем”. Мой замысел великого побега из Марракеша в Танжер был приведен в действие. Мы предупредили Бриона Джайсина, дали задание Тому Кейлоку отвезти Брайана в Марракеш, на Площадь Мертвых, с музыкантами и акробатами, чтобы он сделал кое-какие записи на свой магнитофон, избегая, как сказал ему Том, вмешательства прессы, которая охотилась за Брайаном. И в это время мы с Анитой уехали в Танжер. Мы сели в машину поздно ночью, Том был за рулем. Мик и Марианна к тому времени уже уехали. В своих воспоминаниях Джайсин описал момент, когда Брайан вернулся в отель и позвал его: “Быстро сюда! Они все уехали и бросили меня. Смылись! Я не знаю, куда они поехали. Не оставили никакой записки. В отеле мне никто не скажет. Я здесь совсем один, помоги мне. Прямо сейчас!” Джайсин пишет: “Я зашел к нему, уложил его в постель. Позвал доктора, чтобы он сделал ему укол, и не уходил, пока укол не подействует. Я не хотел, чтобы он прыгнул в бассейн из-за всей этой истории”. Мы с Анитой вернулись в нашу маленькую квартиру в St. John's Wood, которая пустовала со времен моих встреч с Линдой Кейт. Это было для Аниты, конечно, не то, что в Courtfield Gardens. Некоторое время мы скрывались там от Брайана. Мы с Брайаном продолжали работать вместе, и он делал отчаянные попытки вернуть Аниту. На это у него не было никаких шансов. Анита приняла окончательное решение. В тот напряженный период мы пытались договориться с Брайаном, но для него это просто был повод, чтобы получить больше. Говорили, что я украл ее. Но, по моему мнению, я спас ее. На самом деле, в некотором смысле, я и его спас. Их обоих. Они были на очень опасном пути. Брайан поехал в Париж, и обрушился с жалобами на агента Аниты – что его все покинули, использовали и бросили. Он никогда не простил меня. Я не виню его. Он сам быстро нашел себе девушку – Сьюки Пуатье, и мы как-то организовали совместный тур в марте и апреле.
Мы с Анитой уехали в Рим на весну и лето, там она снялась в фильме “Барбарелла” вместе с Джейн Фонда, режиссером фильма был Роже Вадим, муж Джейн… Иногда я заходил на студию, и видел Вадима и Фонда в работе. Анита ходила на работу, а я нет. Как какой-нибудь римский сутенер, или что-то вроде. Отправил женщину на работу, а сам болтался без дела. Это было странно… Марианна и Мик были там с нами какое-то время. Вот как Марианна рассказывает об этом:

Марианна Фейтфулл:
“Я никогда не забуду эту поездку. Мы с Миком, Кейт с Анитой и Сташ. На кислоте, в полнолуние, на вилле Медичи. Было необыкновенно красиво. И я вспоминаю улыбку Аниты. Её чудесную, многообещающую улыбку тех дней. В те хорошие для нее времена она была так полна надежд. Она улыбалась своей невероятной белозубой улыбкой, привлекающей и пугающей в то же время. Как волчица, как кошка, которая добралась до сметаны. Должно быть, на мужчин это производило впечатление. Она была великолепна, потому что всегда прекрасно одевалась, носила самые лучшие костюмы”.

Анита оказала огромное влияние на стиль того времени. Она могла надеть любые вещи в любом сочетании, и выглядеть хорошо. Я начинал носить в основном ее одежду в то время. Я просыпался с утра и надевал то, что попадалось мне под руку. Иногда это были мои вещи, а иногда её, но меня это не волновало, ведь у нас с ней был один размер. Если я с кем-то сплю, я по крайней мере имею право носить ее одежду. Я постепенно становился иконой моды, одеваясь в шмотки моей старушки, и это по-настоящему бесило Чарли Уоттса, с его безупречными костюмами, которые он покупал на Savile Row. В других случаях моей добычей становились вещи, которые были брошены мне на сцену, я брал их себе, если они подходили мне по размеру. Я обычно одевался, раздевая других и забирая их одежду. Например, я мог сказать кому-нибудь, что мне понравилась эта рубашка, и они почему-то считали, что обязаны отдать ее мне. Меня никогда не интересовало, как я выгляжу, так сказать, хотя в этом я могу лукавить. Обычно я сидел и часами перешивал старые штаны, чтобы придать им новый вид. Я брал четыре пары матросских штанов, отрезал их в колене, брал полоску из кожи, потом брал штаны другого цвета и сшивал их вместе. Нежно-лиловый и бледно-розовый, как сказал Сесил Битон. Я и не знал, что он следил за этим.
. . . . . . . . . .
10 мая 1967 года, почти в один час, мне и Мику были предъявлены обвинения. Одновременно арестовали Брайана в его Лондонской квартире. Арест был организован и синхронизирован с редкой точностью. Но в постановке произошла небольшая нестыковка – пресса и телевидение прибыли на место и включили камеры на несколько минут раньше, чем полиция постучала в дверь Брайана с ордером на арест.
Это было мое самое первое шоу в суде, я еще не знал тогда, как себя вести в подобной ситуации. Фактически у меня не было выбора. На судейской скамье сидел Судья Блок, которому было тогда шестьдесят с лишним, примерно столько, сколько мне сейчас. Он оскорблял меня, видимо пытаясь спровоцировать, чтобы развязать себе руки. За то, что в моем доме курили смолу каннабиса, он назвал меня “грязный” и “сволочь”, и сказал: “Таким людям, как эти, нельзя позволить гулять на свободе”. Поэтому, когда прокурор сказал мне, что несомненно, я знал, что происходит, и понятно, что я делал с голой девушкой, завернутой в ковер, я уже не мог просто сказать: “О, извините, Ваша Честь”.
Вот дословный диалог:

Моррис (Прокурор): “Как мы знаем, у вас на диване сидела молодая женщина, на которой из одежды был только ковер. Согласны ли вы, что обычно молодой женщине должно быть стыдно, когда на ней ничего нет, кроме ковра, в присутствии восьмерых мужчин, двое из которых были прихлебателями, а третий – марроканский слуга?”
Кейт: “Вовсе нет”.
Моррис: “Вы считаете это вполне нормальным?”
Кейт: “Мы ведь не старики. Нас не волнуют моральные ограничения”.

В тот день, 29 июня 1967 года, я был признан виновным и приговорен к 12 месяцам тюрьмы. Роберту Фрезеру дали шесть месяцев, Мику три месяца. Мик был в Брикстоне. Я и Фрезер отправились в тюрьму Wormwood Scrubs той ночью. Какой нелепый приговор. Насколько сильно они нас ненавидят?...
Стена тюрьмы была неприступной, страшно было даже смотреть, около двадцати футов высотой. Но кто-то хлопнул меня по плечу: “Блейку удалось сбежать отсюда”. За девять месяцев до этого друзья шпиона Джорджа Блейка перекинули веревочную лестницу через стену и тайно переправили его в Москву – это был сенсационный побег. Но иметь русских друзей, которые могут помочь тебе бежать, это другое дело. Я гулял на тюремном дворе по кругу, довольно долго, и вдруг кто-то тронул меня сзади за плечо: “Киф, за тебя внесли залог, парень”. Я сказал: “Есть какие-нибудь письма? Давайте их сюда”. Я уже написал домой около десяти слёзных записок. Там было несколько бедных матерей, и большинство из них были надзирательницами. Тюремный начальник, сволочь, сказал мне, когда я садился в Бентли: “Ты еще вернешься сюда”. Я сказал: “Не дождетесь”. Наши адвокаты подали апелляцию, и я был освобожден под залог…
В том же месяце меня признали невиновным, а обвинение Мика было поддержано, но его приговор отменили. Не так повезло Роберту Фрезеру, который признал себя виновным в хранении героина…
В тот же день, когда нас освободили, состоялась теледискуссия, самая странная из всех, какие были когда-либо сняты, между Миком, который прилетел на вертолете, высадившись на какой-то английский газон и представителями правящего истеблишмента. Они были как персонажи из “Алисы в стране чудес”: епископ, иезуит, генеральный прокурор и Рис-Могг. Их прислали в качестве разведчиков, размахивающих белым флагом, чтобы выяснить, действительно ли новая молодежная культура представляет угрозу существующему порядку. Они пытались построить мост между разобщенными поколениями. Они были слишком серьезны и неловки, и это было смешно. Они задавали вопросы типа: “Чего вы хотите?” Мы смеялись в рукава. Они пытались заключить с нами мир, как Чемберлен. Маленький клочок бумаги, "мир в наше время, мир в наше время." Всё, что они пытались сделать, это сохранить свои позиции. С такой прекрасной английской искренностью, с такой озабоченностью. Это было поразительно. Но мы понимали, что под видом забавного любопытства они несли в себе тяжелый груз этого дерьма, в основе которого была агрессивность. По ходу беседы они просили Мика дать ответы. Я считаю, Мик держался весьма неплохо. Он не пытался отвечать им, он просто сказал: вы живете в прошлом.

В тот год мы направили все свои основные усилия на запись альбома “Their Satanic Majesties Request”. Никто из нас не хотел его делать, но подошел срок для следующего альбома Stones, к тому же в тот год вышел Sgt. Pepper, и мы считали, что в основном мы делаем что-то похожее. Мы сделали первую 3-D обложку всех времен. И без кислоты не обошлось. Мы всё сделали сами. Мы поехали в Нью-Йорк, доверив себя в руки этому японскому парню, у которого была единственная в мире камера, на которую можно было снимать 3-D. Кусочки краски, пенопластовая крошка. Нам нужны кое-какие растения! О'кей, мы пойдем туда, где растут цветы. Это совпало с отъездом Эндрю Олдхема – сбитого летчика, который теперь был в плохом состоянии после шоковой терапии невыносимой душевной боли, которую он получил от женщин. Всё могло бы идти своим чередом, но между ним и Миком что-то произошло, какой-то неразрешимый конфликт, о котором я мог только догадываться. Они перестали понимать друг друга. Мик начал чувствовать свое лидерство, и хотел проверить это, избавившись от Олдхема. И если быть справедливым к Мику, у Эндрю были большие планы. А почему нет? Год или два назад он был никем, а теперь он хотел быть Филом Спектором. Но всё, что у него было, это рок-н-ролльная группа из пяти человек, с которой он работал. Он должен был тратить слишком много времени, чтобы однажды получить пару хитов, стараясь делать записи в духе Спектора. Эндрю перестал уделять внимание Stones. Добавьте к этому то, что мы не могли больше работать в прежних рамках. Мы больше не писали заголовки, мы погрузились в них. Олдхем сделал свою работу и мог уходить. Его набор приемов был исчерпан.

Мы с Анитой еще раз ездили в Марокко на Рождество в 1967 году, с Робертом Фрезером, когда его выпустили из тюрьмы…
Я страдал от гепатита в той поездке, и возвращался практически ползком, но моя удача была со мной, и мне посчастливилось попасть в руки к одному из величайших докторов медицины, доктору Бенсуссану, в Париже. Анита привела меня к Катерине Харл. Она была модельным агентом, суфием, невероятная женщина, у которой был широкий круг знакомств. Для Аниты она была как духовная мать, она помогала ей в беде или когда Анита была больна. Именно к ней обращался Брайан, когда Анита его бросила, и он хотел ее вернуть. Катерина познакомила меня с доктором Бенсуссаном. Уже само его алжирское имя, возможно, дало мне надежду на что-то большее, чем традиционное лечение. Бенсуссан обычно приезжал в аэропорт Орли и встречал там шейхов, королей и принцев, которые делали там остановку перед тем, как ехать еще куда-то. Он приходил к ним и лечил их, в любое время дня и ночи. В моем случае это был тяжело протекающий гепатит, который по-настоящему выматывал меня. У меня не было сил. Я пришел на прием к доктору Бенсуссану, и он сделал мне укол, это заняло двадцать минут. В основном это была смесь витаминов, всё, что полезно для вас, а потом что-то ещё, очень приятное. Я попал в его заведение и просто ухитрился получить укол в задницу, и через полчаса я вышел оттуда. “Забудь про машину”. Удивительный укол, удивительный лечебный коктейль. Что бы это ни было, я снимаю перед ним шляпу. Потому что он поставил меня на ноги за шесть недель. И он не только лечил меня от гепатита, он настраивал меня на выздоровление, и я стал себя хорошо чувствовать. Но к тому же, у меня невероятная иммунная система. Я излечил сам себя от гепатита С, даже не утруждаясь сделать что-нибудь для этого. Мой случай очень редкий. Я хорошо умею читать своё тело.

Беда была в том, что со всеми этими заботами, перерывами, проблемами с законом, перелетами, выяснениями отношений с Олдхемом, мы временно отвлеклись от того, что теперь стало тревожным и очевидным: у Rolling Stones кончалось горючее.