Студия 54 в Нью-Йорке была большим притоном, там часто тусовался Мик. Это было не в моем вкусе – диско-клуб, который представлялся мне большим помещением, полным гомиков в боксерских шортах, которые открывали бутылки с шампанским прямо тебе в лицо. Снаружи стояла толпа жаждущих попасть внутрь. Я знал, что там со двора шла бойкая торговля наркотой, и за это их там всех повязали… Но были у них и хорошие времена; в основном они были просто тусовщиками. Это странно, но я впервые встретил Патти Хансен именно в Студии 54. Мы с Джоном Филипсом просто забежали туда, потому что меня преследовала одна девушка по имени Бритт Экланд. Она была страстно влюблена в меня. Бритт, я люблю тебя, ты хорошая девочка – милая, скромная, застенчивая – но у меня нет на тебя времени, если ты понимаешь, на что я намекаю. Но она не сдавалась – она охотилась за мной по всему городу. Тогда мы подумали, что есть одно место, где можно от нее спрятаться – Студия 54! Никому бы не пришло в голову искать меня там. Был праздник, День Святого Патрика, 17 марта, и у Патти как раз был день рождения. Это было в 1979-м. Мы зашли в клуб с уверенностью, что Бритт никогда нас там не найдет. Одна из приятельниц Патти сказала: сегодня моя подруга празднует свой день рождения. Я спросил: которая из них? И она показала на очень красивую блондинку, танцующую со свободно развевающимися волосами. Я тут же заказал бутылку самого лучшего шампанского и послал ей в подарок. В тот вечер я только сказал ей “привет”, и всё, но ее образ запечатлелся в моей памяти. Какое-то время я нигде больше не встречал ее. А потом, в декабре у меня был день рождения, мне исполнилось тогда тридцать шесть, и, чтобы отметить это событие, мы отправились на вечеринку в клуб в Roxy Нью-Йорке, там был каток для роликов, в то время это было повальным увлечением. Джейн Роуз знала, что Патти тоже будет там, она не теряла связь с ней все эти месяцы. Видимо, Джейн еще в тот вечер заметила, что между нами проскочила искра. Там я увидел Патти снова, и она заметила, что я смотрю на нее. Потом она внезапно ушла. Через несколько дней я позвонил ей, и мы встретились. Я записал в своей тетрадке в январе 1980-го, несколько дней спустя:
Невероятно, я нашел женщину. Это чудо! Мне стоит только щелкнуть пальцами, и все девчонки бегут за мной, но я встретил женщину! Это невероятно, она само совершенство, образец красоты, самая прекрасная женщина в МИРЕ! (Это если говорить о внешности). Но не это главное! Хотя внешняя красота тоже, в какой-то степени важна, но, главное, что привлекает меня в ней, это ее ум, ее жизнерадостный характер. Удивительно, но она считает, что этот потрепанный наркоман достоин ее любви. Я на седьмом небе от счастья, аж писаю в штаны. Она любит музыку соул и реггей, на самом деле, всё. Я записываю для нее музыку, и мне это почти так же приятно, как быть с ней. Я посылаю ей кассеты в качестве любовных писем. Мне почти уже сорок лет, а я опьянен любовью.
Я был удивлен, что она согласилась встретиться со мной. В то время я в компании с друзьями болтался по Бронксу и Бруклину, по разным странным местам, по музыкальным магазинам. Казалось бы, ничего интересного для супермодели. Со мной были мой друг Брэд Клейн, Лари Сесслер, сын Фредди Сесслера, Макс Ромео, звезда реггей, и несколько других парней. Мы рады видеть вас, приятно с вами познакомиться, не хотите ли провести время в компании этих му**ков? Дело за вами. Но она приходила каждый день. И я почувствовал, что между нами протянулась какая-то нить, но откуда она взялась, и кто тянул за эту нить, это уже другой вопрос. Так мы проводили день за днем. В подобных случаях я никогда не иду в наступление, я занимаю выжидательную позицию. Я просто не умею действовать напрямую, и мне не хочется быть банальным. С женщинами я веду себя не так, как все. Я объясняюсь им в любви без слов, в духе Чарли Чаплина. Легкое прикосновение, взгляд, язык жестов. Вы понимаете мои намеки? Теперь дело за вами. “Эй, детка” – это не мой стиль. Я просто выжидаю, пока напряжение достигнет критической точки, и тогда что-нибудь само случится. А если ничего не случается, то, о'кей, нет проблем. Мы провели с ней много чудесных дней, и, наконец, она сама легла в постель и сказала: иди ко мне. В то время я жил с Лил, в прекрасной квартире, мы были вместе уже полтора года. И вдруг я исчезаю на десять дней, и снимаю комнату в Карлайл. Лил переживала, куда это я, к чёрту, запропастился. И довольно быстро ей об этом сообщили. Лил была большая девочка, и я просто бросил ее…. Мне пришлось так поступить с ней.
Я давно хотел послушать версию самой Патти по поводу тех событий.
Патти Хансен:
Я ничего не знала о Кейте, я не была поклонницей его музыки. Конечно, я знала, кто такие Rolling Stones, их часто передавали по радио, но это была не та музыка, которую я слушала. В марте 79-го я отмечала свой день рождения в Студии 54. Я в то время только что рассталась с парнем, с которым до этого встречалась несколько лет. Я танцевала с моей подругой Шейн Кэзи, Она увидела, как в клуб вошел Кейт и сел за столик. Это было после последнего звонка, и тогда она подошла к Кейту и сказала: у моей лучшей подруги сегодня день рождения, вы не могли бы презентовать ей бутылку шампанского, пожалуйста, потому что нам они уже ничего не продадут. Еще она, между прочим, сказала, что хорошо знает Билла Уаймена, и мимоходом познакомила меня с Кейтом. Я плохо помню тот момент. Потом я вернулась на танцплощадку. Было около трех часов ночи. Я часто проводила время в Студии 54, это было моим местом, но я ни разу не видела его там, ни до этого случая, ни после. А потом, в декабре 79-го, я работала вместе с Джерри Холл в студии Аведон, и она сказала мне: Кейт Ричардс устраивает большую вечеринку, и он хочет, чтобы ты пришла. Джерри и я работали вместе в модельном бизнесе, но мы не общались с ней близко. Я на самом деле не знала ни ее, ни Мика. Мы с одним моим другом выпили немножко водки, и я сказала ему: пойдем со мной на вечеринку в Рокси, и посмотрим на этого парня. Большинство моих дружков были геями, поэтому я немного нервничала, когда шла на встречу с парнем, который хотел со мной познакомиться. К тому же это было немного легкомысленно с моей стороны. Но был конец 70-х, и мне было двадцать три года. Когда мы пришли туда, мы увидели его, окруженного всеми этими людьми; я сидела с ним, он смотрел на меня, и мне было неловко, что мы оказались в центре внимания. Время было позднее, и мы с моим другом Билли решили пойти домой. Мы ушли, и, кажется, перед уходом я оставила Кейту свой номер телефона. Через несколько дней он позвонил мне в два часа ночи и спросил: что ты делаешь? Как насчет того, чтобы встретиться в “Tramps”? Там играла какая-то группа. Один из моих друзей, геев, сказал: не ходи туда, Патти, не делай глупостей! А я сказала: я пойду, это будет здорово. Мы с Кейтом встретились в “Tramps”, а после этого провели еще пять дней вместе. Мы ездили на машине на какие-то квартиры, ездили в Гарлем по магазинам грампластинок. Я помню, на пятый день, когда у меня уже всё плыло перед глазами, мы поехали к Мику. Он как раз устраивал грандиозную вечеринку. В то время я уже была известной моделью, моё фото не раз появлялось на обложке Vogue, но я до сих пор не любила тусовки. Я сказала Кейту, что собираюсь домой. После этого он занялся своими обычными делами, а я своими. Потом я уехала в Стейтен-Айленд праздновать Новый Год со своей семьей. Помню, я гнала машину на полной скорости, возвращаясь в город после полуночи. На лестнице я увидела дорожку из капель крови, которая тянулась к моей квартире. Он ждал, прислонившись к моей двери. Я не знала, что с ним случилось, поранил ли он ногу, или что-то еще. Моя квартира находилась на Пятой Авеню, а он тогда работал на Восьмой Стрит, и мы договорились встретиться. И это было чудесно. Он решил, что мы с ним поселимся в отеле Carlyle. Помню, Кейт старался, чтобы в комнате было правильное освещение, он поднял шторы, повесил красивые шарфы на светильники. В номере стояли две односпальные кровати. Секс был не самой важной вещью для нас. Это у нас было, но это было очень медленное движение. С другой стороны, у меня хранятся целые ящики его любовных писем, которые он писал мне, начиная с первого дня нашего знакомства. Он рисовал мне картинки своей кровью. И я до сих пор перечитываю эти письма, чарующие и очень остроумные. Все эти первые моменты были так прекрасны. Потом, потихоньку, люди начали поднимать красные флаги. Кейт то уходил, то возвращался, бросал меня одну среди ночи, чтобы поехать к себе в Лонг-Айленд. У тебя в Лонг-Айленде семья и ребенок? Я начинала нервничать. Я тогда не знала, что он был с Анитой, и до какого-то времени я не знала, что у него есть подруга по имени Лил Вергилис. Если парень приглашает меня на вечеринку, то я предполагаю, что он свободен. Я не думала, что у него такое бурное прошлое. Мне показалось, что он просто хочет прибиться к какому-нибудь берегу. Люди начали обсуждать меня, что я делаю не так, что я говорю не так. Не готовь ему яичницу, не говори ему это, не делай с ним то. Это было очень странно. Потом моя семья стала получать какие-то ужасные письма о Кейте, мои родные забеспокоились, но они привыкли доверять моему мнению. Я дала ему ключи от моей квартиры, а сама уехала работать в Париж на несколько недель. Я хотела разобраться, что происходит? Мне он по-настоящему нравился, и я на самом деле хотела быть с ним. Я была взволнована, когда он позвонил мне в Париж и спросил, когда я вернусь. Примерно в марте 80-го я поехала в Калифорнию для участия в съемках фильма Питера Богдановича. Но это была безумная затея – иметь отношения с Кейтом, и в то же время пытаться дебютировать как профессиональная актриса. Даже Богданович написал письмо моим родственникам, предупреждая их насчет Кейта. (Я думаю, теперь он об этом сожалеет). И если я почти ничего не знала о Кейте, то моя лютеранская семья в Стейтен-Айленде знала о нем еще меньше. Юность моих братьев и сестер пришлась на начало 60-х, эпоха хиппи прошла мимо них. Я думаю, мои братья пробовали марихуану, но в нашей семье не было и речи о каких-то наркотиках, хотя их нельзя было назвать трезвенниками. У них были свои проблемы; мы были сильно пьющей семьей. Когда Кейт, наконец, приехал к ним знакомиться в День благодарения, осенью 1980 года, это была катастрофа.
Я несколько дней готовился к тому, чтобы встретиться с семьей Патти в первый раз. Я прихватил с собой бутылку водки, или Джека Даниэля, точно не помню. Я думал, что просто приду к ним в дом, поставлю бутылку на стол, ля-ля-ля, я ваш будущий зять, прошу любить и жаловать. Я шел туда в приподнятом настроении. Я взял с собой Принца Клоссовски, Сташа. Мне нужен был кто-то для компании. Может, это был не лучший выбор, но мне нужен был шарм, и я почему-то считал его идеальным прикрытием для себя. Завалиться к ним домой в компании с настоящим, живым принцем, это будет круто. Но на самом-то деле, он был настоящим, живым м**аком, иначе его не назовешь. Я знал, что мы с Патти будем вместе в любом случае, это был лишь вопрос благословения со стороны ее семьи, и это было важно для Патти. Я достал гитару и сыграл им немножко из "Malaguena". "Malaguena"! Они не слышали раньше ничего подобного. Она выручит вас всегда. Ты играешь эту песню, а они думают: ты гений, чёрт возьми! Я играл так прекрасно, и возомнил, что теперь, по крайней мере, все женщины будут на моей стороне. Они приготовили прекрасный обед, накрыли стол, всё было очень культурно. Но Большому Элу, отцу Патти, я показался каким-то странным. Он был простым водителем автобуса, а я был “поп-звездой мирового масштаба”. Потом они начали обсуждать, каково это – быть “поп-звездой”. Ну, я сказал им, что это всего лишь маскировка, и всё такое. Сташ рассказывал мне эту историю. Он помнит всё лучше, потому что я тогда был пьяный, и уже плохо соображал. Он вспоминает, как один из братьев сказал: “Итак, какая для тебя в этом выгода?” Вдруг я почувствовал себя так, как будто меня поджаривают на гриле. По словам Сташа, одна из сестер сказала что-то вроде: “Думаю, вы слишком пьяны, чтобы играть это”. Это привело меня в бешенство. Я сказал: всё, хватит. Я разбил гитару об стол, это стоило мне некоторых усилий. Она могла отлететь куда угодно. Меня могли выгнать оттуда навсегда, но, что удивительно, никто из них не обиделся на меня за это. Может, они немного испугались, но все к тому времени уже достаточно выпили. На следующий день я принес свои жалкие извинения. Старик Эл оказался отличным парнем, он увидел, что я готов рисковать, и я думаю, ему это понравилось. Во время войны он работал на строительстве взлетно-посадочной полосы, на Алеутских островах. В конце концов, он первым принял на себя удар японцев, потому что больше вокруг никого не было. Уже позже, мы пошли с Элом в его любимый местный бар, и там я прикинулся, будто он напоил меня до такой степени, что я упал под стол. “Я перепил тебя, сынок!” – “Конечно, сэр!” Но то, что меня приняли в эту семью, это в основном заслуга Беатриче, матери Патти. Она всегда была за меня, и впоследствии мы очень поладили с ней.
А вот что вспоминает Патти о том дне, когда она представила меня своей семье.
Патти Хансен:
Я только помню, как я сидела на лестнице и плакала, после того, как произошла эта сцена. Меня не было с ними за столом, когда это случилось. Это был праздничный обед. Кто-то сказал что-то не то, и гитара полетела через стол в моих родителей. Не знаю, что с ним случилось, но вдруг он превратился в этакую “рок-звезду”, человека не нашего круга. И моя мама сказала: что-то здесь не так, Патти. Я знаю, они ужасно беспокоились обо мне. Мой отец был водителем автобуса, он сохранял спокойствие в любых ситуациях, тем более, что он тогда восстанавливался после сердечного приступа. И вот появился Кейт, в кожаной куртке и в джинсах, обтягивающих его тощие ноги. Я в семье самая младшая из семи детей, и родители относились ко мне как к ребенку. Кейт вёл себя странно, но тому причина транквилизаторы и алкоголь. Помню, я плакала на ступеньках, обнимая его, и он тоже плакал, а моя родня смотрела на нас. Они никогда не видели ничего подобного. Но они очень достойно реагировали на это. Тогда у нас в гостях была моя сестра со своей семьей, и еще несколько соседей. Наш дом всегда был полон народа. Следующее, что я помню – моя мама обнимает меня и говорит: всё хорошо, Кейт позаботится о тебе, он хороший парень. Кейт сам переживал из-за своего поведения. Позже он послал моей маме прекрасную записку с извинениями. Несмотря на всё случившееся, она не перестала доверять ему, и меня это даже удивляло. Я не могла там больше оставаться. Я села в его машину, и мы с ним уехали. Должно быть, они очень беспокоились, что я поехала на машине с этим опасным, безумным человеком. Двое других моих братьев были в Калифорнии в ту ночь, но Кейт поссорился и с ними, но уже позже. Он демонстративно заявил мне: выбирай, Патти, я или они. Я сказала: я выбираю тебя! Он всегда ставит меня перед выбором, просто чтобы меня проверить.
Что касается трех братьев Патти, труднее всех мне пришлось с Большим Элом-младшим, я ему в тот раз совсем не понравился. Ему хотелось драться со мной. И однажды у него дома, в Лос-Анджелесе, я сказал ему: давай покончим с этим, давай выйдем и поговорим, прямо сейчас. Твой рост шесть футов, против моих пяти. Ты, скорее всего, убьешь меня, но учти, у меня быстрая реакция, и после ты ходить уже не сможешь. И если ты убьешь меня, вы навсегда поссоритесь со своей сестрой, она возненавидит тебя за это. И он пошел на мировую. Все его замашки мачо, это была лишь показуха. Он просто хотел проверить меня таким образом.
С Грегом мне пришлось повозиться подольше. Он хороший парень, у него было восемь детей, они их рожали, не переставая, и ему приходилось много трудиться, чтобы прокормить свою семью. Это была религиозная семья, они ходили в церковь, читали молитвы. У меня с ними были разные взгляды на религию. Я, например, никогда не считал небеса особенно интересным местом, чтобы туда стремиться. На самом деле, я считаю, что Бог в своей бесконечной мудрости вряд ли стал бы утруждать себя, чтобы создавать отдельно рай и ад. И то, и другое находится в одном месте, но рай – это когда вы получаете всё, что вы хотите, вы встречаете маму и папу, и ваших лучших друзей, они обнимают и целуют вас, и все играют на арфах. Ад – это то же самое место, там нет огня и дыма, но все они проходят мимо и не видят вас. Они не узнают вас. Вы машете им рукой, кричите: “Это я, твой отец”, но вы невидимы. Вы сидите на облаке, в руках у вас арфа, но вы не можете никому сыграть, потому что они вас не видят. Это ад.
Родни, третий брат Патти, был морским капелланом, когда я познакомился с Патти. Мы вели с ним споры по теологии. Кто на самом деле написал эту книгу, Родни? Это слово Божие, или это отредактированная версия? Была ли она кем-то подделана? Конечно, у него не было ответов на эти вопросы, и у нас с ним до сих пор возникают дискуссии на эти темы. Для него это очень важно. Он любит, когда ему бросают вызов. На следующей неделе он подготовит еще какую-нибудь тему. “И сказал Господь…” - “Ах, он сказал, неужели?”
Мне пришлось бороться за своё место в семье Патти, но уж если ты вошел в эту семью, то они готовы умереть за тебя.
«Моя жизнь заиграла новыми красками, когда я узнал, что в армии служить мне не обязательно. Казалось, что мне не за что не выбраться из этой чертовой трясины, социальное жилье, минимальные жизненные перспективы. Конечно, если бы я пошел в армию, то, скорее всего, дослужился бы до генерала. Примитивно мыслящего человека ничего не остановит. Если я за что-то берусь, то уже иду до самого конца. Когда меня приняли в скауты, через три месяца я уже командовал отрядом из 6-8 рекрутов. Мне явно нравится командовать. Дайте мне взвод, и я справлюсь. Дайте роту, и я превзойду сам себя. А командуя дивизией, я совершу чудо. Я люблю вести народ за собой, и у меня прекрасно получалось заправлять The Stones. Я мастер по сбору команды. Если я умею собрать толпу бесполезных растаманов и превратить ее в достойную группу, а также The Winos, совершенно неуправляемую толпу мужиков, значит, я что-то да умею. Причем, быть диктатором совершенно не обязательно, главное держать друг за друга, делать свое дело, а подчиненные знают о присутствии начальника, он руководит ими на передовой, а не в тылу.
Мне не важно, кто тут номер один, главное – делать свое дело».
Это было даже хорошо, что на какое-то время я переключился на личную жизнь, потому что между мной и Миком в то время наметился разрыв, и это, конечно, было не радостно. Для меня это стало неожиданностью, и, скажем прямо, меня это шокировало. Всё началось с того самого дня, когда я окончательно распрощался с героином. Я написал песню под названием "All About You", которая затем вошла в альбом “Emotional Rescue” в 1980-м, это был редкий случай, когда я исполнял вокальную партию. Обычно ее расценивают как песню о моей разлуке с Анитой. На первый взгляд кажется, что там речь идет о том, как парень и девушка ссорятся, а потом опять мирятся.
Если шоу должно продолжаться,
Пусть оно продолжается без тебя.
Мне уже плохо, и я так устал
Торчать с такими раздолбаями, как ты.
Эта песня не была конкретно о чем-то, ее можно было понимать как угодно, но в данном случае, это, скорее всего, о Мике. Были там определенные намеки на это. В то время я был глубоко обижен на него. Я понял, Мику было в какой-то мере удобно, что я долгое время был наркоманом, и всё это время не вмешивался в наши текущие дела. А вот теперь я освободился от этого. Я вернулся, о'кей, спасибо тебе за то, что ты в одиночку тащил эту ношу всё это время. Я разгружу тебя. Я наверстаю упущенное. Я никогда не подводил его; я написал для него несколько отличных песен. Вероятно, я ждал от него потока благодарностей: мол, слава Богу, дружище. Но вместо этого я получил отпор. Я спрашивал: что здесь происходит, и что нам с этим делать? Я не получал ответа. И я понял – Мик взял в свои руки все бразды правления, и теперь не хотел делиться властью ни с кем. Я и не подозревал, что власть и контроль станут так важны для Мика. Я всегда считал, что мы работаем ради того, чтобы нам всем было хорошо. Это был глупый идеализм с моей стороны, не так ли? Мик очень любил власть, в то время как я думал только о творчестве. Но у нас у всех было общее дело. Какой нам смысл бороться друг с другом? Что нам делить? Мы все равны – Мик, я, Чарли и Билл. Одна фраза, сказанная тогда, многие годы звучала у меня в ушах: “Заткнись, Кейт”. Он часто повторял ее, когда мы где-нибудь собирались вместе. Еще до того, как я успевал высказать свою мысль, он обрывал меня: “Заткнись, Кейт, не говори глупостей”. Он даже не осознавал того, как чертовски он был груб. Я знал его слишком долго, и мог ему многое простить. И в то же время мне это было больно… Я не мог перевоспитать Мика, и не мог бросить его, но я должен был что-то делать.
В то же самое время я начал терять Ронни, но уже по другим причинам. Если говорить более конкретно, Ронни сбился с пути. Он пристрастился к курению крэка. Он и Джо жили в Мандевиль Каньон в 1980-м. Под влиянием местного круга общения он и втянулся в это. Крэк-кокаин, это еще хуже, чем героин. Я никогда его не употреблял. Мне не нравился его запах. И мне не нравилось, что он делает с людьми. Все в его доме, Ронни, Джозефина, и все остальные курили крэк. А когда вы делаете это, то остальной мир для вас не существует. Вокруг Ронни крутились все эти люди, эти придурки в соломенных шляпах с перьями. Я зашел в его туалет, и там толпились какие-то прихлебатели, какие-то мелкие дилеры, все они висели на телефоне, пытаясь заказать побольше этого дерьма. Кто-то в это время плескался в ванне. Я вошел и сел. “Эй, Рон!” Ни слова в ответ. Как будто меня здесь не было. Ну вот, он уже отъехал. Но теперь я знал, что мне делать; с этим человеком надо было разговаривать по-другому. Я сказал: “Ронни, зачем ты всё это делаешь?” – “О, тебе этого не понять”. – “Неужели?” Я слышал эту фразу много лет назад от разных укуренных людей. И тогда я подумал, хорошо, понимаю я или нет, но у меня на это есть своё собственное мнение. Все считали, что Ронни не должен ехать с нами в тур по США в 1981 году, он был тогда совсем не в форме. Но я сказал: нет, я ручаюсь за него. Это означало, что я беру на себя личную ответственность за него, я гарантирую, что он не подведет. Я полагал, что я могу с ним справиться. И вот, во время тура, в Сан-Франциско, в середине октября 1981 года, мы вместе с группой “J.Geils” жили в отеле “Fairmont”, который выглядит как Букингемский дворец – там есть восточное и западное крыло. Я жил в одном крыле, а Ронни в другом. И вот я услышал, что Ронни устроил в своем номере большую крэк-вечеринку. Это было крайне безответственно с его стороны. Он обещал мне, что не прикоснется к этому дерьму во время гастролей. Красная пелена застелила мне глаза. Я спустился по лестнице, пересек центральный вестибюль отеля. Патти кричала: не сходи с ума, не делай этого; она порвала на мне рубашку, пытаясь меня остановить. Я сказал, чёрт возьми, он ставит под удар меня и всю группу. Он может всё испортить, и это будет стоить мне несколько миллионов. Я подбежал к его комнате, он открыл мне дверь, и я с порога врезал ему по морде. Ах ты, сука, получай! От удара он повалился назад, на диван, я по инерции упал вслед за ним, диван перевернулся, и мы с ним вместе чуть не улетели в раскрытое окно. Это было довольно страшно, мы вполне могли погибнуть. Мы оба посмотрели из окна вниз и подумали: а ведь мы могли бы быть уже там! Что было после, я уже плохо помню. Но я кое-что для себя понял. С тех пор Ронни много раз пытался завязать, а потом начинал снова. Я повесил у Ронни в раздевалке плакат, на котором было написано: “Rehab is for quitters”.
. . . . . . . . . .
Мы с Ронни бывали вместе в разных ситуациях. Через год после той нашей драки, когда Ронни уже бросил курить крэк, я все время следил, чтобы он опять не сорвался, чтобы с ним было всё в полном порядке. И он вел себя должным образом, он проделал большую работу. Однажды я попросил его поехать со мной в Редланс, я должен был встретиться там со своим отцом, которого не видел уже двадцать лет. Я хотел, чтобы Ронни был со мной в этот момент. Я боялся встречаться с Бертом. Я до сих пор представлял его таким, каким он был двадцать лет назад, с тех пор как мы расстались, когда я был еще подростком. Мне было неудобно перед ним за всё, что я сделал за это время. На мой взгляд, отец должен был осуждать меня за всё – оружие, наркотики, аресты. Ему должно было быть стыдно за меня, я опозорил его. Я считал, что я не оправдал его надежд. Эти проклятые заголовки в газетах: “Ричардс снова арестован”, всё это еще больше затрудняло для меня общение с отцом. Мне казалось, он не захочет меня видеть. В детстве я боялся разочаровать своего отца, это было невыносимо для меня. Я боялся его неодобрения, он мог довести меня до слёз, просто переставая замечать меня. Этот страх остался у меня еще с тех пор. Гарри Шульц уговорил меня разыскать его. Он рассказал мне о том, как он сожалел, что не встретился со своим отцом прежде, чем тот умер. Хотя я и сам знал, что я должен сделать это. Выйти на его след оказалось нетрудно, через знакомых. Он все эти годы жил в Бексли, в задней комнате паба. Видимо, ему ничего не было нужно от меня, и, конечно, он никогда меня ни о чем не просил. Я сам написал ему письмо. Помню, я сидел в номере отеля, в Вашингтоне, в декабре 1981-го, перед моим днем рождения, и читал его ответ. Мы не могли с ним встретиться до Европейского турне 1982 –го, который должен был начаться через несколько месяцев. Мы назначили встречу в Редлансе.
Я взял с собой Ронни, в качестве клоуна, друга и просто приятеля, потому что не был уверен, что справлюсь с этим сам. Я надеялся, что Ронни своим юмором сможет разрядить обстановку. Я послал машину за Бертом в Бексли. Гарри Шульц тоже был со мной в Редлансе, и он помнит, как я нервничал, как вел отсчет времени, когда приедет Берт – он будет здесь через два часа; через полчаса. И он, наконец, приехал. Из машины вышел уже немолодой человек. Мы посмотрели друг на друга, и он сказал: “Привет, сынок”. Он сильно изменился, для меня это было шоком. Кривые ноги, небольшая хромота, которая осталась у него после ранения на войне. Он был похож на старого мошенника, или на отставного пирата. Двадцать лет! Что делает с человеком время! Седые кудри, роскошные седые усы и бакенбарды. Они были у него всегда. Это был не мой отец. Конечно, я не ожидал, что он окажется таким, как я его помнил – крепким, средних лет мужчиной, коренастым, хорошо сложенным. Но он оказался совершенно другим человеком. “Здравствуй, сынок” – “Папа”. И я вам скажу, лёд был сломан. “Заходи, папа”. И с того момента, как он вошел, я уже не мог выгнать его. Он до сих пор курил трубку, всё тот же темный табак, запах которого я помнил с детства. Удивительно, но мой отец оказался большим болтуном. Когда я был маленьким, он не часто разговаривал со мной, разве что иногда вечером, или в выходные, когда оставался дома и пил пиво. Теперь он был одним из самых больших любителей рома, которых я когда-либо встречал. Ром Dark Navy, это была его любимая выпивка. Всё, что он сказал мне о тех заголовках про меня: "Ты немножко почудил тогда, ведь так?" Теперь мы с ним могли разговаривать как взрослые мужчины. И неожиданно у меня появился новый друг. Я снова обрел отца. Мы близко подружились, и поняли, что мы действительно любим друг друга. Мы всё обсудили, и решили, что для него наступило время путешествий. Я хотел, чтобы он посмотрел на мир с высоты птичьего полета. Берт Ричардс, путешественник, который до этого никогда не летал на самолете, и никуда не ездил дальше Нормандии. В первый раз он полетел в Копенгаген. Это был единственный раз, когда я видел, что Берт испугался. Как только двигатели заработали, я увидел, как его пальцы побелели. Он сжал в руках свою трубку, как будто хотел сломать ее. Но когда мы поднялись в воздух, он расслабился. Взлетать в первый раз всегда страшно, кто бы ты ни был. Постепенно он освоился и начал болтать со стюардессами. В следующий раз я взял его с собой в тур, и мы ехали на машине в Бристоль, я и мой друг писатель Джеймс Фокс сидели на заднем сидении, а Берт впереди рядом с моим шофером Сви Горовицем. Сви говорит Берту: хотите чего-нибудь выпить, мистер Ричардс? И Берт отвечает: да, пожалуй, я буду легкий эль, спасибо, Сви. Я сказал: “Что? В субботу, папа?” Я просто упал от смеха, я был в восторге от его иронии. А потом на Мартинике у него на коленях сидела Брук Шилдс. Я не мог даже слова вставить. Мой отец всё время был окружен тремя-четырьмя молодыми топ-звездочками. Где папа? А как ты думаешь? Он сидит в баре в компании с красотками. В нем было много энергии. Я помню, однажды он играл с нами в домино всю ночь, нас было пятеро или шестеро, все уже падали под стол, а он, как ни в чем ни бывало, стучал костями, попивая свой ром. Он никогда не напивался. Всегда держался на ногах. Он был вроде меня, и в этом была наша проблема. Вы можете выпить больше, потому что на самом деле для вас это не много. Это просто обычная вещь для вас, как просыпаться или дышать.
. . . . . . . . . .
Мы с Патти были вместе уже четыре года. Я по-настоящему любил ее, и в глубине души я хотел узаконить наши отношения. Приближался мой сороковой день рождения, в декабре 1983. Чего было еще ждать? Мы поехали в Мексику снимать клип "Undercover of the Night". Режиссером был Жюльен Темпл, снявший уже много наших видеоклипов в то время. Мы отсняли три или четыре эпизода, пока были в Мексике, Под конец я сказал: всё, хватит работать, пора и отдохнуть. И мы поехали в Cabo San Lucas, маленький городок на побережье, с двумя отелями, один из которых назывался “Twin Dolphin”. Там мы собирали наши “конференции”, групповые встречи с моими друзьями, разбросанными по всему миру. Это довольно большая банда абсолютно сумасшедших людей. Они совсем не признают здравый смысл, благослови Господь их сердца. Я часто тусовался с этими ребятами. Я приехал в Cabo San Lucas, и, не прошло и недели, как я встретил там Грегорио Азара, у которого был свой дом в этом городе. Он слышал, что я остановился в “Twin Dolphin”. Я еще не был знаком с ним в то время, но он знал многих моих друзей, которые собирались на “конференции”. Ты друг Гарри Эшли и Ред Дога? Отлично, заходи. И мы хорошо проводили там время все вместе.
Я сделал предложение Патти на крыше дома Грегорио. “Давай поженимся в мой день рождения”. Она сказала: правда? Я сказал: да. Она тут же запрыгнула мне на спину. Я ничего не почувствовал, но услышал, как что-то хрустнуло, я посмотрел вниз, и увидел две яркие струйки крови, вытекающие из моего пальца на ноге. Через пять секунд после того, как я сказал “да”, она сломала мне палец. Вот так, началось с пальца, а что будет в следующий раз? Ты разобьешь мне сердце, да? Через полчаса палец начал пульсировать, и следующие две недели мне пришлось ходить на костылях. За несколько дней до свадьбы мы с Патти подрались, я уже не помню, из-за чего, но я гонялся за ней по мексиканской пустыне на костылях, в черном пальто, спотыкаясь об кактусы. “Иди сюда, ты, сука!” – как Долговязый Джон Сильвер.
За день до свадьбы Григорио между делом спросил у меня: “Ты, случайно, не слышал о девушке из Германии, которая приехала сюда на большом автобусе “Мерселес” с палаткой?” У меня всё похолодело внутри. “Девушка из Германии? На автобусе “Мерседес”? Палатка? Не может быть”. Автобус стоял на пляже в Кабо Сан Лукас. Я знал, из журналов, что Уши Обермайер в последние годы путешествовала маршрутами хиппи по Афганистану, Индии и Турции на огромном автобусе со всеми удобствами, в том числе с сауной внутри. Она ездила вместе со своим мужем, Дитером Бокхорном. Я убедился в том, что она здесь, когда открыл дверь своей комнаты в отеле “Twin Dolphin”, который стоял прямо на пляже в Кабо Сан Лукас. Трудно было себе представить более странное совпадение – встретить ее накануне моей свадьбы в этом отдаленном районе Мексики, настолько далеким от Афганистана и от Германии, и от любого места, где побывала Уши. Что она здесь делала? Потом Уши и Дитер заходили ко мне, и я сказал им, что я женюсь, что я очень люблю Патти. Мы говорили о прошедших годах, о слухах о ее смерти, и о настоящем – о ее путешествиях по миру на автобусе, в Индию, в Турцию, и еще Бог знает куда... А через несколько дней, в канун Нового года, Дитер трагически погиб, разбившись на своем мотоцикле. Я пошел к Уши, мне нужно было увидеться с ней. В дверях меня с лаем встретил большой черный пес. “Кто там?” Я сказал: это англичанин. Дверь отворилась. “Я слышал о случившемся. Могу ли я чем-нибудь помочь?” Она сказала: спасибо, у меня есть друзья, и они обо всем позаботятся. Так я и покинул Уши в этих странных, трагических обстоятельствах. Эти невероятные события потрясли меня даже больше, чем ее.
Дорис и Берт приехали на нашу свадебную церемонию, они встретились там впервые за двадцать лет. Анджела заперла их вместе в комнате, и заставила их поговорить друг с другом. Марлон тоже приехал. Мик был моим шафером.
Четыре года мы с Патти были вместе, четыре года дорожных испытаний, за это время я истратил на нее столько спермы, что хватило бы оплодотворить весь мир, но детей у нас так и не было. Не сказать, чтобы я на самом деле хотел иметь детей от Патти. “Я не могу иметь детей” – сказала она. – “Ну, я уже понял, что не можешь! Но я не ради этого собрался жениться на тебе”. Надела колечко на палец, и через шесть месяцев, что бы вы думали? - “Я беременна”. Что ж, теперь вместо подвала нам придется сделать детскую комнату. Хорошо, покрась там всё в розовый цвет, поставь там детскую кроватку, сними цепи со стен, опусти зеркала вниз. Я всегда считал, что я уже выполнил свой родительский долг, у меня уже были Марлон и Анджела. Они подросли, и уже не нужно было менять им пеленки. Так нет же! Появилась еще одна. Её назвали Теодора. А через год родилась еще и Александра. Маленькие “Т” и “А”. (“Little T&A”). А ведь их не было даже в проекте, когда я писал эту песню.