ТЕМНАЯ НОЧЬ

 

— Вовка, я с Шурупом домой пошла! — громко объявила Ветка. — Ты оставайся, если хочешь, а меня Витька проводит. Надя, отпустишь его?..

Надя фыркнула.

Шуруп был усталый и сонный, молчал, тяжело вздыхал. На улице Служкин взял его за руку. Тьма была прозрачной от свечения снега.

— Представляешь, Ветка, я недавно одной своей ученице рассказывал историю нашего выпускного романа, — неожиданно признался Служкин. — Приврал, конечно, с три короба... Она затащилась, а мне грустно стало. Давай как-нибудь съездим снова на ту пристань?

— Зачем в такую даль ехать, когда и дома можно?

— Дура ты, — огорчился Служкин.

Они по заснеженным тротуарам тихонько дошли до клуба, и тут Служкин обнаружил, что забыл дома сигареты.

— Блин, Ветка, — пробормотал он. — Можно, я до киоска сгоняю?..

— Сгоняй, — согласилась Ветка. — Только не долго. Я жду тебя дома.

Служкин побежал по улице, оставив Ветку с Шурупом, обогнул здание клуба и углубился в парк, который все называли Грачевником. Фонари здесь не светили, и Служкин сбавил ход до шага. В Грачевнике стояла морозная, черная тишина, чуть приподнятая над землей белизною снега. Тучи над соснами размело ветром, и кроны казались голубыми, стеклянными. Дьявольское, инфернальное небо было как вспоротое брюхо, и зеленой электрической болью в нем горели звезды, как оборванные нервы. Служкин свернул с тропы и побрел по мелкой целине, задрав голову. Ноги вынесли его к старым качелям. В ночной ноябрьской жути качели выглядели как пыточный инструмент. Смахнув перчаткой снег с сиденья, Служкин взобрался на него и ухватился руками за длинные штанги, будто за веревки колоколов.

Качели заскрипели, поехав над землей. Служкин приседал, раскачиваясь всем телом и двигая качели. Полы его плаща зашелестели, разворачиваясь. Снег вокруг взвихрился, белым пуделем заметался вслед раз-махам. Служкин раскачивался все сильнее и сильнее, то взлетая лицом к небу, то всей грудью возносясь над землей, точно твердь его не притягивала, а отталкивала. Небосвод, как гигантский искрящийся диск, тоже зашатался на оси. Звезды пересыпались из стороны в сторону, оставляя светящиеся царапины. Со свистом и визгом ржавых шарниров Служкин носился в орбите качелей, — искра жизни в маятнике вечного мирового времени. Разжав пальцы в верхней точке виража, он спрыгнул с качелей, пронесся над кустами, как черная, страшная птица, и грянулся в снег.

Кряхтя и охая, он поднялся и поковылял дальше. Опустевшие качели, качаясь по инерции, стонали посреди пустого ночного парка.

Служкин выбрался к автобусной остановке и прилип к киоску.

— Бутылку водки, и откройте сразу, — как пиво, заказал он.

Он сунул в окошко деньги и вытащил бутылку.

— Паленая? — спросил он и приложился к горлышку.

— Настоящая, — соврали из окошка. — Закусить надо?

— После первой не закусываю, — сказал Служкин и пошел прочь.

Возле подъезда Ветки он долго щурил глаза и считал пальцем окна. Свет у Ветки не горел. Ветка не дождалась его и легла спать.

В Веткином подъезде Служкин сел на лестницу и начал пить водку. Постепенно он опростал почти полбутылки. Сидеть ему надоело, он встал и пошел на улицу.

Потом началось что-то странное. Бутылка утерялась, зато откуда-то появились так и не купленные сигареты. Какая-то мелкая шпана за сигарету платы пыталась перетащить Служкина через какой-то бетонный забор, но так и не смогла. Потом Служкин умывался ледяной водой на ключике, чтобы привести себя в чувство. Потом у бани пил какой-то портвейн с каким-то подозрительным типом. Потом спал на скамейке. Потом на какой-то стройке свалился в котлован и Долго блуждал впотьмах в недрах возведенного фундамента, пытаясь найти выход. Выбрался оттуда он грязный, как свинья, и почти сразу же рядом с ним остановился милицейский «уазик».

Служкин пришел в себя только в ярко освещенном помещении отделения милиции.

— Ой! — испуганно сказал он. — Где я? В вытрезвителе, что ли?..

— Сидеть! — заорал на него через стойку сержант.

Служкин присмирел, озираясь, и потрогал физиономию — цела ли? Из коридора напротив донесся рев и пьяный мат. Одна из дверей распахнулась, и наружу

вывалился мужик в расстегнутой рубахе и трусах. Ему выкручивал руку второй милиционер.

— Хазин, помоги уложить! — закричал он.

— Убью, если пошевелишься! — пообещал сержант Служкину и с дубинкой побежал на помощь коллеге.

Едва оба милиционера заволокли мужика в комнату, Служкин метнулся к телефону на стойке и набрал номер Будкина.

— Будкин, это Служкин, — быстро сказал он. — Выручай, я в трезвяке!..

Вернулся сержант Хазин, сел, подозрительно ощупал Служкина взглядом и начал скучно допрашивать, записывая ответы. Изображая предупредительность, Служкин отвечал охотно и многословно, но все врал.

Минуть через пятнадцать в отделение решительно вступил Будкин. Он уверенно пошагал сразу к стойке. Его расстегнутый плащ летел ему вслед страшно и грозно, как чапаевская бурка. Служкин дернулся навстречу Будкину, и Будкин одновременно с сержантом свирепо рявкнул:

— Сидеть!

— У вас, значит, этот голубь, — проговорил Будкин, по-хозяйски опираясь на стойку. — А я ищу его который час... Какие с ним будут формальности?

Не меньше получаса прошло, пока Будкин заполнял какие-то бланки и расплачивался. Наконец он грубо подхватил Служкина под мышку и потащил на выход, прошипев краем рта:

— Ногами скорее шевели, идиот!..

От милицейского подъезда они дунули к ближайшей подворотне.

— Ты чего, в ментовке бомбу заложил?.. — задыхаясь, спросил Служкин.

— Быстрее надо было, пока этот сержант меня не вспомнил, — пояснил Будкин и хехекнул: — Я в школе у него два года в сортире мелочь вытрясал... А ты где пропадал? Почему грязный такой? Надька мне уже сто раз звонила. Чего ты бесишься-то, Витус?

— Я не бесюсь... не бешусь... Короче, все ништяк.

— Да-а... — Будкин закурил, печально рассматривая Служкина. — Вот сейчас тебе и будет ништяк...

— А у тебя нельзя отсидеться? — робко спросил Служкин.

— У меня негде. Там сейчас Рунева с Колесниковым.

— Ни фига себе! — удивился Служкин. — А чего они делают?

— Чего ты с Веткой делал? Торпеду полировал. Вот и они тоже.

— А ты чего?..

— Чо-чо, — хехекнув, передразнил Будкин. — Варю суп харчо. Пусть трахаются, палас не протрут. Пойдем лучше пиво пить. Угощаю.

Только на рассвете Служкин позвонил в свою дверь. Ему открыла осунувшаяся Надя и посторонилась, пропуская в прихожую.

— Это я, твой пупсик, — беспомощно сказал Служкин.

— Ну что, удовлетворила тебя Ветка как женщина? — поинтересовалась Надя, недобро сощурившись.

— Нет... — виновато сознался Служкин.

— Жаль, что квартира твоя и я не могу тебя выгнать... Я надеюсь, что сегодня твой день рождения уже кончился?

— Кончился, — покорно согласился Служкин.

— Ну и у меня с тобой все кончилось, — спокойно заявила Надя и с размаху съездила ему по скуле.