Зависимость восприятия красоты и безобразия от свойств личности

Зависимость восприятия красоты и безобразия от свойств личности. Итак, весь мир пронизан красотой и безобразием, но что же увидит данный конкретный индивидуум? Почему один человек будет радоваться игре солнечного луча на зеленой листве, а другой, находясь тут же, рядом, скроит кислую рожу? Лосский обоснованно выдвигает тезис о том, что способность к восприятию красоты зависит от уровня духовного развития личности - чем он выше, тем выше духовно-эмоциональный подъем, тем больше красоты окружает человека.

Философ приводит пример неизвестного автора из книги " Откровенные рассказы странника своему духовному отцу" - "когда я начинал молиться сердцем, все окружающее меня представлялось мне в восхитительном виде: древа, травы, птицы, земля, воздух, свет…" Но бывает и обратное явление - в "Ревизоре" Гоголя городничий восклицает: "Ничего не вижу: вижу какие-то свиные рыла вместо лиц, а больше ничего". Часто случается так, что, говоря о некоем человеке, имеющем невзрачное, жалкое тело, говорят, что он обладает "чисто духовной красотой", а тело у него некрасивое.

Лосский считает, что это утверждение неточно выражает истину, поскольку все положительное внутреннее приобретает характер красоты не иначе, как в связи с телесным воплощением.

Не бывает духовной красоты, бывает духовно-телесная красота. Если же у человека в жалком теле живет высокий дух, то мы имеем дело со сложным целым: духовно-биологический аспект некрасив, но в моменты вдохновения, деятельной любви, выражение глаз этого человека, улыбка, движения, чувственно выражающие соответствующую духовность, будут представлять духовно-телесную красоту.

Характерно, что Лосский относит наличие душевности, внутренней стороны жизни, не только к прерогативе человека. Любое творение (например, машина), элементы природы (в том числе и планета Земля, несет в себе внутреннюю жизнь. 5.Красота - не цель, а следствие Лосский, однако, подчеркивает, что красота не есть высшая цель поведения, а, наоборот, следствие осуществления других положительных ценных содержаний бытия.

И целью поведения должны быть они, а красота есть как бы дополнительная награда, надстраивающаяся над ними. Так, например, если кто-либо стал бы оказывать помощь раненому на поле боя не из человеколюбия, а и с целью совершить красивый поступок, то это было бы извращением, и поступок приобрел бы черты манерности, преувеличения и других оттенков эстетического безобразия.

Отсюда ясна ложность этики, пытающейся свести нравственность к красоте. Заметим, что этот пример позволяет увидеть, что истинная красота бывает не видна людям, а лежащая на поверхности красота не всегда истинна (так, если ты помог раненому из человеколюбия, и рядом никого не было, кто бы восхитился твоим поступком - это красивый поступок; однако же если мы видим, что кто- то помогает раненому, это еще не значит, что он совершает красивый поступок, ибо не знаем, чем он руководствуется). "Красота любит, чтобы видели ее, но не любит, чтобы на нее указывали" цитирует Лосский Мережковского. Вообще, всякий крайний эстетизм есть извращение, подобное тому, которое встречается в нравственной жизни и называется фарисеизмом.