Вертикаль в речи.

                             Верх—низ как первичная координация, как вертикаль в речи «Мышление телом» с выявленными нами значениями зафиксирована и шире распространена в более моло­дом образовании, чем знаковое пространственное поведение в на­шей речи. Остановимся на этом несколько подробнее, с учетом всех трех этапов образования внутренней вертикали.

Первый этап (до периода самостоятельного передвижения): верх чувства (блаженства, радости и т.д.); верх удовлетворения (радости, счастья, наслаждения, удовольствия и т.д.); говорить с подъемом; низ­менный, низость (мысли, чувства и т.д.); не устоять [упасть] перед соблазном; упасть духом и т.п.

Второй этап (с момента самостоятельного передвижения): быть принятым наверху (у начальства); верховодить или вершить (рас­поряжаться); верховенство (господство); одержать верх (победить); взгляд свысока; превосходство; «ваше превосходительство»; достичь высоты положения; снизойти; нижестоящий (подчиненный); низ­вергнуть (развенчать); низы (народ); нижайшее почтение; упасть в чьих-либо глазах; ввергнуть во что-либо и т.д.

Третий этап (взрослый): высокий-низкий уровень предмета (та­ланта, частоты, сложности, вкуса, стиля, жанра, качества, преступ­ности, духовности, цивилизации и др.); высшие: образование, мате­матика, мера, ступень и т.д.

Сюда же относится и вертикальная операционная деятельность: поднять престиж; положить чему-либо начало или конец; уронить достоинство и т.д.

К ансамблю вертикальных слов можно отнести и слова, содер­жащие приставки «на(д)» (верх) и «по(д)» (низ). Например сен­сорные: наблюдать, надсмотрщик, насмотреться, а также подгля­деть, подслушать и др.

Из приведенных примеров ясно, что в нашей речи отразились все основные этапы образования ансамбля ассоциаций вертикали внутреннего пространства. Часто мы всего этого не замечаем и вос­принимаем как некоторую речевую данность, этимология которой неизвестна. Однако стоит только чуть внимательней прислушать­ся, и многое откроется как бы заново. Во всяком случае, все изло­женное здесь — именно такое, немного более пристальное, чем обычно, внимание к нашей речи.

Приведенные речевые обороты говорят и о тесной связи речевой и неречевой форм мышления. На это, судя по приведенным приме­рам, указывает и тот очевидный факт, что наша речь пространст­венно координирована (хотя мы определили пока всего лишь одно измерение внутреннего пространства — тенденция уже ясна). Это означает, что мышление (внутренняя речь) или диалог (внешняя речь) существуют как бы в подсознательном поле зрения, в кото­ром мы постоянно координируем свое тело даже относительно та­ких, казалось бы, абстрактных и лишенных внешнего облика объек­тов как математика, карьера, престиж и т.п. Расхожее и всем понят­ное выражение «точка зрения» на самом деле зафиксировала и весь этот процесс, и его результат, и понимание нашей позиции (также известное выражение этого ряда) относительно чего-либо.

Обратите, например, внимание на подобный характер «верти­кальных» слов в английском языке: downcast—удрученный (дослов­но низ—кинутый), downheaгted—унылый (буквально низ—сердце). Или вот такой возглас down with..! (дословно низ с...), означающий долой! Здесь уместно вспомнить познавательно-самоутверждающее бросание игрушки ребенком и рубящий жест у взрослого.

На этом примере видно, что сочетание слова низ с каким-либо другим создает и в других языках очень близкую эмоциональную окраску.

То же и со словом верх. В привычку входит латинская приставка supeг, пришедшая к нам из английского языка и порой вытесняю­щая нашу приставку сверх, которая обозначает самую высокую сте­пень чего-либо. В том же английском языке существуют и сочета­ния с приставкой up (верх): uppeгmost (сверх-наиболыиий) — выс­ший, upгight (верх-право) — честный, up-to-date (верх-к-дате) — современный, новейший. И наконец, восклицание: upon ту woгd! (сверху над моим словом) — честное слово!. Среди «верхних» анг­лийских слов есть и слово upbгinging (воспитание), которое дослов­но обозначает приносить или доставлять вверх, увлекать наверх за собой — короче, брать ребенка на руки. На полное абстрагирование психологической вертикали от реальной указывает и такое, казалось бы абсурдное, слово как сверхнизкий.

Постоянная составляющая вертикали

Все вертикальные слова объединяет наличие некоего вертикального коэффициента, косвен­но указывающего на победу или поражение в борьбе ссилой земного тяготения (подъем, взлет или приземленность, падение). Иначе говоря, во всех этих сло­вах содержится образ проявления энергии внешнего мира и еевлия­ние на человека — вертикальный энергетический конфликт. В этом конфликте, иэто находит свое отражение в«вертикальных» словах, человеку отведена роль постоянного преодоления.

Во всех словах, относящихся к трем этапам речевой вертикали, можно выделить обобщающую ихпостоянную эмоциональную ок­раску — внекотором роде постоянную составляющую.

В данном случае постоянной составляющей будет тот или иной подразумеваемый уровень на вертикали, который возник благода­ря преодолению или подчинению силы тяжести и относительно ко­торого существует определенная вертикальная деятельность.

Укаждого из нас постоянно присутствует две невидимые психо­логические вертикальные оси: внешняя и внутренняя.

Внешняя вертикаль асимметрична.. Она выходит вверх (изте­мени) ивниз (между ног). Высота еепрактически бесконечна. Даже тогда, когда мынаходимся взакрытом помещении, она пронзает все потолки икрыши. Низ же ее,на каком бы уровне (этаже) мыне на­ходились, всегда-у нас непосредственно под ногами. «Обратите вни­мание на то, что жест вниз ограничен (земля), а жест вверх не ог­раничен (небо); как великолепна философия: всякое падение пре­дельно, всякий полет беспределен...» [6]. В этом высказывании С.М.Волконского, кроме замечательно верного наблюдения содер­жится итипичное заблуждение, так как ведущими ассоциациями верха иниза он считает небо иземлю. То, что они являются произ­водными, мытолько что показали.

Где лежит граница между верхом инизом? Известно, что все рас­стояния, определяемые «на глаз», человек мысленно измеряет ют кончика своего носа (в этом случае результат измерений наиболее то­чен). Поэтому предположим, что верх —это все, что выше носа, а низ, соответственно, —все, что ниже. Выражения «задрать нос», «повесить нос», «держать нос по ветру» ясно указывают на основную точку отсчета.

«Нос —термометр страсти», —приводит это дельсартовское за­мечание С.М.Волконский {6].

Исходный уровень, расположенный на уровне кончика носа, есть знак своего Я. Любое знаковое движение головы как бы переносит это Я вту или иную сторону пространства.

Вежливый поклон при встрече — это знак, основанный на сме­щении относительно постоянной составляющей вниз. Гордо вски-

нутая голова — это знак, основанный на смещении относительно по­стоянной составляющей вверх.

Можно упасть на колени, униженно согнуть спину, стыдливо опустить глаза (или, наоборот, подпрыгнуть от радости, запроки­нуться от хохота, закатить глаза вверх от восхищения) — здесь при­сутствует всего один знак низа (или, наоборот, верха), так как все они основаны на смещении по вертикальной оси относительно уже известной нам постоянной составляющей (своей или собеседника), а приведенный ряд лишь показывает его разную энергетику.

Такая вертикальная постоянная составляющая, не всегда явно обнаруживаемая в слове, вполне очевидна в вертикальной панто­мимике.

Наличие в нашей речи ансамбля слов с вертикальной ассоциа­цией — это своеобразный перевод с языка, свойственного всему жи­вому, языка тела. Мы уже говорили о том, что основой этого языка является конкретное действие в ином контексте и ставшее потому знаком.

Действия ребенка, направленные на преодоление силы тяжести как важный акт самоутверждения, а также проходящие по вертика­ли взаимоотношениями со взрослыми, со сверетниками, с младши­ми детьми и с предметами во время игр — все нашло свое отражение в нашем внеречевом визуальном языке общения.

Процесс формирования вертикальных ассоциаций не заканчива­ется в детстве, но продолжается в течение всей жизни на основе личного опыта, благодаря общественной памяти и на основе фор­мирования современных нам ассоциаций. Комплекс таких ассоциа­ций постоянно обогащают произведения визуального искусства и литература. В качестве примера приведем ансамбль вертикально-векторных ассоциаций в стихотворении А.С.Пушкина:

«Я памятник себе ВОЗДВИГ нерукотворный, [ВЕРХ]

К нему не зарастет народная ТРОПА, [НИЗ]

Вознесся ВЫШЕ он главою непокорной

Александрийского столпа..

ВЕЛЕНЬЮ Божию, о муза, будь ПОСЛУШНА, [СНИЗУ-ВЕРХ]

Обиды не страшась, не требуя венца; [СНИЗУ-ВВЕРХ] 

Хвалу и клевету приемли РАВНОДУШНО [НАРАВНЕ]

И не ОСПОРИВАЙ глупца». [СВЕРХУ-ВНИЗ]

 

Вертикальная пристройка

Определение «пристройки» в значении приспособиться (приловчиться, приноровиться) как части взаимодействия существует издрев­ле. Это слово уже как термин ввел в театральную практику К.С.Ста­ниславский. В дальнейшем это понятие вошло и в психологию об-

щения, включая, конечно, и основы общения сценического. Особая заслуга принадлежит здесь П.М.Ершову, который охарактеризовал «пристройку» как: «...в сущности, преодоление физических [и пси­хологических — А.р.] преград, препятствий на пути субъекта к его цели... Для человека здорового встретить вошедшего гостя и для это­го встать, пройти через всю квартиру — это одна "пристройка". А для тяжелобольного — только встать — это целое дело, целый по­ступок, к которому нужно приспособиться, "пристроиться"» [15].

По П.М.Ершову «..."пристройки" могут быть, разумеется, беско­нечно разнообразны. Тем не менее, они поддаются некоторой об­щей профессионально-технической классификации.

Прежде всего, все "пристройки" могут быть разделены на две группы: для воздействия на неодушевленные предметы, и для воз­действия на партнера.

"Пристройки" для воздействия на человека можно разделить на группы: одну назовем "пристройки снизу", другую — "пристройки сверху". А так как пристраиваться "сверху" и пристраиваться "снизу" можно в разной степени, то легко себе представить некоторую сред­нюю, промежуточную пристройку — третью группу пристроек — "пристройку наравне"¹.

Людям, привыкшим повелевать (например, командирам, началь­никам, администраторам), людям самоуверенным, властным, людям нахальным и богатым, — в одних случаях основательно, в других нет — свойственна тенденция пристраиваться "сверху". Людям, при­выкшим повиноваться, людям скромным, застенчивым, робким, бед­ным, свойственна, наоборот, тенденция пристраиваться "снизу".

Это, разумеется, не значит, что все начальники и командиры (или все богатые) всегда пристраиваются "сверху", а все подчиненные (или все бедные) — "снизу". Это значит лишь то, что весь жизненный опыт взаимоотношений каждого данного человека... влечет за собой тенден­цию преимущественно к тем или другим "пристройкам".

Причем, человек, максимально расположенный к "пристройкам сверху", при известном стечении обстоятельств будет пристраивать­ся "снизу" для воздействия на того, к кому он же при других обстоя­тельствах стал бы согласно своей привычки пристраиваться "свер­ху". Так, мать или отец, уговаривая больного ребенка, могут при­страиваться "снизу", хотя это явно не соответствует соотношению сил. Здесь характер "пристройки" будет обусловлен тем, что роди-

¹ Здесь следует отметить не вполне удачное слово «наравне», обозначающее нулевую точку между верхом и низом. Ведь наравне могут быть и люди, одновременно пристроенные к друг к другу сверху или снизу. Быть может, здесь уместнее было бы слово «партнерски»?

46                                                                                                ^N

тели нуждаются в определенных Действиях ребенка, зависят от них.

Любовь, внимание, заинтересованность в партнере вообще, и часто вопреки соотношению сил, ведут к "пристройке снизу". В некоторых семьях "культ ребенка" выражается, в частности, в том, что взрослые пристраиваются к нему "снизу". Кстати говоря, резуль­татом этого оказывается ложное представление ребенка о своих пра­вах и достоинствах, что делает его избалованным и неприспособ­ленным к жизни.

И наоборот, самый скромный, робкий или зависимый человек принадлежащих обстоятельствах будет пристраиваться "сверху" для воздействия на самого сильного или наглого партнера... Ярким при­мером "пристройки снизу" может служить фигура папы Сикста в Сикстинской мадонне Рафаэля.

...В русской жанровой и исторической живописи XIX века об­разцов "пристроек" самого разнообразного характера множество. Хо­рошие примеры "пристроек снизу": Юшанов — "Проводы началь­ника", Федотов — "Разборчивая невеста"; "пристроек сверху": Федотов — "Свежий кавалер", Перов — "Приезд гувернантки в ку­печеский дом", Репин — "Отказ от исповеди", Ге — "Что есть исти­на?" (фигура Пилата), Суриков — "Утро стрелецкой казни" (фигу­ра Петра I)...

В характере "пристройки" находят себе отражение внутренний мир человека — и его прошлый жизненный опыт, и то, как он вос­принимает и оценивает наличные окружающие его обстоятельства.

Пристройка "снизу" есть пристройка снизу, между прочим, и в буквальном смысле слова — чтобы поймать взгляд партнера, чтобы видеть его глаза, удобнее смотреть на партнера несколько снизу вверх. Таким образом, пристройка "снизу" связана с мускульной тен­денцией "быть ниже" партнера» [15].

Кроме пристроек «сверху» и «снизу», П.М.Ершов выделил и при­стройку «наравне», которая, по его мнению, «...характеризуется со­ответственно мышечной освобожденностыо, или даже — разболтан­ностью, небрежностью». Иллюстрирует свою мысль П.М.Ершов на примере рассказа А.П.Чехова «Толстый и тонкий». «Нетрудно уви­деть, — пишет П.М.Ершов, — как "пристройка наравне", после того как "тонкий" оценил общественное положение "толстого", смени­лась "пристройкой снизу"...».

«Тонкий вдруг побледнел, окаменел, но скоро лицо его искриви­лось во все стороны широчайшей улыбкой; казалось, что от лица и глаз его посыпались искры. Сам он съежился, сгорбился, сузился... Его чемодан, узлы, картонки съежились, поморщились...».

Любопытно, что «пристройки», которые можно обнаружить в ри­сунках на античных вазах, относительно свободны, так как каждая

из них выражена не в очень большой степени и в них нет ни полной зависимости, ни полной независимости. Вероятно, это и в некото­рой степени характеризует взаимоотношения между людьми в ан­тичном обществе; здесь еще не изжита патриархальная простота, здесь больше человеческого достоинства, чем, скажем, в рабовла­дельческом обществе «азиатского типа».

И наконец, важное замечание П.М.Ершова: «..."пристройки" об­ладают чрезвычайной выразительностью именно потому, что они непроизвольны. Они "автоматически", рефлекторно отражают то, что делается в душе человека: и его душевное состояние, него отно­шение к партнеру, и его представление о самом себе, и степень его заинтересованности в цели» [15].

Если вспомнить наше определение постоянной составляющей вертикали, мерилом которой является направленность кончика но­са, то по этому вектору легко будет определить характер пристрой­ки и ее топономной сущности. Пристройка есть указание собесед­нику (объекту) на ту топоному, с какой собеседник (субъект) се­бя в данный момент отожествляет.

Так, например, «пристройка сверху» как знак имеет значение «я выше тебя, я сверху» или, что то же самое, «я взрослее тебя». А мы знаем, что таким ассоциативным значением обладает вертикальная топонома. И чем выше она расположена, тем главнее. Поэтому «при­стройка сверху» — это не что иное, как привлечение внимания собе­седника к той или иной топономе. Если внимание таким образом было привлечено, то это равносильно произнесенному или напи­санному слову. Иначе говоря, внимайие, направленное к той или иной топономе, есть знак.

Отожествление же себя с топономой — это указание на свое же­лание и, если хотите, готовность занять иное положение, в данном случае на вертикали. Даже взлететь! Была бы возможность. Но так как этого не дано, то хотя бы показать, куда устремляет человека это «полетное» чувство его превосходства.

То же самое можно сказать и о «пристройках снизу». С той-лишь разницей, что это не буквальное коленопреклонение или даже па­дение ниц, а лишь указание на готовность к унизительному поступку.

Как показал опыт работы автора с актерами, для «пристройки» вовсе не обязательно манипулировать носом по вертикали. Доста­точно устремить косвенное внимание¹ (т.е. внимание без прямого обращения взора на объект) к необходимой в данном случае топо­номе, расположенной вверху (воображаемая точка над головой со-

¹ К рассмотрению косвенного внимания, наряду с другими его видами, мы еще вернемся.

беседника) или внизу (точка ниже кончика его носа, вплоть до уров­ня пола). Тот факт, что в акте внимания участвуют буквально все мышцы нашего тела, делает внешнее проявление «пристройки» вполне читаемым и без утрированной пантомимики.

Следует отметить, что феномен «косвенности», как это отмечал еще В.М.Бехтерев, обладает гораздо большей внушающей силой посравнению с обращением «в лоб». Это необходимо помнить всякий раз, когда мыбудем рассматривать проявление косвенности в быту и вискусстве.

Вроде бы не так явно проявленная сосредоточенность на опреде­ленной топономе выходит на первый план для собеседника, а на­рочитые пристройки остаются в тени. Т.е. мышечное выражение ис­тинной устремленности внимания гораздо красноречивее утриро­ванной нарочитой пластики, выражающей пристройку иного на­правления. Неопытные актеры как раз ипытаются не столько управ­лять своим вниманием, сколько изображать его. Профессиональные артисты высокого класса поступают иначе. Они, за счет разной на­правленности действительной иобманной «пристроек», дают зри­телю возможность разгадать такой пространственный подтекст.

Внешнее поведение тела в момент подсознательного обращения к вертикальным топономам П.М.Ершов определил как «вес тела». Вот, что он пишет по этому поводу: «Многие особенности "пристро­ек" (и вообще поведения человека) связаны с ощущением (разуме­ется, подсознательным) веса собственного тела.

Действуя, человеку приходится орудовать своим телом, которое имеет определенный вес. Человек молодой, сильный, здоровый, ув­леченный заманчивой перспективой, не замечает веса своего тела иотдельных органов его, не ощущает итех усилий, которые нужны для того, чтобы встать, повернуть голову, поднять ее,поднять корпус ит.д. Тот же самый человек, находясь всостоянии крайнего утом­ления или после тяжелой болезни, менее расточителен врасходо­вании энергии. Для дряхлого, больного, "согбенного" старика груз собственного тела может быть почти непосильным. Он может не осознавать этого ине думать овесе своего тела, своих рук иног, но он ощущает, что всякое движение требует от него усилий.

Если у человека мало сил, он, естественно, ихэкономит. Он де­лается осторожен и предусмотрителен в движениях: избегает лиш­них движений, резких поворотов, неустойчивых положений, широ­ких жестов. Поэтому действие, которое сильный, здоровый и моло­дой человек совершит расточительно и смело, расходуя энергию, человек слабый, старый, больной совершит бережно, экономя силы.

При этом вес тела играет, очевидно, роль не абсолютной ве­личины, а величины относительной — вотношении веса к силам

человека. Между самым сильным, здоровым имолодым человеком, с одной стороны, и самым слабым, больным и старым —с другой, расположены все люди. Каждый более или менее приближается ли­бо к тому, либо к другому.

В эту общую схему вносит существенную поправку фактор, имею­щий для нас особенно большое значение, фактор этот —централь­ная нервная система, или состояние сознания человека, состояние его духа, вплоть до настроения его вкаждую данную минуту.

Иногда старый, тучный ибольной человек действует (а значит идвигается) неожиданно смело, решительно илегко; иногда молодой, сильный издоровый сутулится, осторожен, тяжел иробок в движе­ниях; иногда бодрый, легкий иактивный человек мгновенно "увя­дает", а "увядший" оживает.

Увлеченность делом, перепективы успеха, надежды "окрыляют" человека, увеличивают его силы или уменьшают относительный вес его тела. Падение интереса к делу, ожидание поражения, угасание уменьшают силы или увеличивают относительный вес тела.

Поэтому улучшение настроения, оживление надежд, появление перспектив, сознание своей силы, уверенность в себе, в своих пра­вах —все это влечет за собой выпрямление позвоночника, подъем головы иобщей мускульной мобилизованности "кверху", облегчение головы, корпуса, рук, ног ипр., вплоть до открытых глаз, приподня­тых бровей иулыбки, которая опять-таки приподнимает углы рта ищеки. Всем известно, что дети иподростки подпрыгивают от радо­сти. (Кстати говоря, ивсякая пляска содержит всебе преодоление веса собственного тела, демонстрацию силы человека, демонстра­цию победы над этим весом).

По характеру движений человека, вчастности, по тому, сколько усилий он тратит, чтобы действовать (как он двигается, действуя), мы"читаем" иего общее душевное состояние иего настроение духа в данную минуту. Например, потому "в каком весе" выходит чело­век, державший экзамен, из аудитории, иногда можно безошибочно определить, выдержал он экзамен или "провалился".

Как ихарактер "пристройки", изменения "веса" выдают то, что делается в душе человека. Если высообщите нечто важное вашему собеседнику, то, нравится это ему или нет, это выразится, прежде всего, втом, "потяжелеет" ли он, или "станет легче". Его слова могут выражать совсем другое —они могут лгать, скрывать, смягчать ит.д... "Вес тела" не может лгать.

Вы сообщаете вашему сослуживцу: "Я поссорился с тем-то или с тем-то". Ваш собеседник выразил вам полное сочувствие идаже стал на вашу сторону,.но при этом стал чуть-чуть "легче" весом. Он рад вашей ссоре, она ему выгодна. Вы сообщаете домашним, что поте-

ряли значительную сумму денег; желая ободрить вас, вам выража­ют словами полное безразличие к потере, но при этом чуть-чуть "тя­желеют". Они огорчены.

...Соответствие или несоответствие воспринятого интересам [вос­принимающего] всегда выражается в изменении "веса его тела"...» [15].

Из всего сказанного П.М.Ершовым не Трудно сделать вывод о том, как красноречива наша подсознательная устремленность к той или иной вертикальной топономе. Мы обращены к «верхней топо-номе» — и как бы становимся «легче». Обращены к «нижней топоно­ме» — и «тяжелеем».В данном случае здесь прослеживается и знако­вое указание на различные возрастные особенности: ведь как легко ходить взрослому и как тяжело идти тому, кто делает самые первые шаги в жизни.

В заключение разговора о вертикали, учитывая то, что движения по ней долгое время остаются для ребенка несамостоятельными и зависимыми от взрослых как и весь процесс общения с внешним миром, отметим ее доминирующее значение как иерархически со­циальной связи между ребенком и окружающей его средой. Имен­но в этом своем доминирующем значении и остается психологичес­кая вертикаль на всю жизнь для каждого из нас.

Но вернемся к поэтапному развитию ребенка. После того как в его подсознании уже достаточно прочно образовалась психологичес­кая вертикаль, наступает его знакомство со второй по счету психо­логической координатой. Этому предшествует сагиттальная зона ближайшего развития¹. Типичный пример ее существования — ис­пользование ребенком взрослого как средства своего передвижения. Кому неизвестен этот приказывающий указательный жест ребенка, удобно расположившегося на руках у взрослого и заставляющего его переносить себя то к одному предмету, то к другому! Так, еще не умеющий ходить, недавно появившийся человек начинает позна­вать сагитталь.

Глава 2.ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ САГИТТАЛЬ

Странно, что для многих из нас, существующих в трехмерном пространстве, хорошо известно название двух координат — верти­каль и горизонталь — как бы пронзающих нас сверху и сбоку, и не­ведомо название третьей, также проходящей сквозь нас, но уже спе-

Зоиа ближайшего развития — понятие, принятое в психологии, обозначающее период, когда ребенок способен выполнить то или иное действие, но только с помощью взрослого.

реди назад¹. Это измерение имеет свое, хотя и редко употребляе­мое название — сагитталь (от лат. sagitta — стрела). Оно объединяет все то, что находится спереди (фронт) и сзади (тыл) от каждого из нас.

До этого мы рассмотрели развитие значения вертикали во взаимоотношении: человек — окружающая среда, начиная с мо­мента рождения и до периода полного взросления. Но сделано это было с некоторой степенью условности, так как уже через некоторое время после рождения абсолютное доминирование вертикали ослабевает, и активное существование происходит с более сильным предощущением других координат пространст­ва. Эти координаты включаются в орбиту человеческой деятель­ности не сразу, но с определенной очередностью и в срответст-вии с возрастом.

Известно, что только к четырем месяцам жизни ребенка его взгляд на мир становится по-настоящему активным. Но при этом немного запаздывает (как бы давая укрепиться вертикальным ассо­циациям) развитие движений рук. Затем формируется акт хвата­ния. Проявляются первые направленные действия младенца на объ­ект, координированные с глазами. К этому же возрасту относится и начало понимания речи.

В этот период закладывается комплекс ощущений, который в дальнейшем будет иметь огромное значение в жизни человека.

Различают три фазы сагиттального движения: устремлен­ность к объекту, достижение его и обладание им. Сравним с вы­сказыванием у М.А.Чехова: «Во-первых, вы держите незримо объект вашего внимания. Во-вторых, вы притягиваете его к себе В-третьих, сами устремляетесь к нему. В-четвертых, вы прони­каете в него» [32].

Под «проникновением» в объект внимания, наверное, следу­ет понимать не умозрительное представление о нутре пред­мета, но акт эмпатического² слияния субъекта и объекта в еди­ное целое.

¹ Существование сагиттали как неотъемлемой части трехмерности игнорирует даже СМ Волконский «Весь мир физический разделяется скрещиванием двух великих линий Перпендикуляр [вертикаль] — нормальное деление широт на Правое и Левое, горизонталь — нормальное деление высот и глубин на Верхнее и Нижнее» Хотя он же, в противоречие себе, указывает на сагиттальные направления

¹ Эмпатия — вчуствование, способность войти в эмоциональное состояние другого человека, а также субъективное приписывание реальному предмету, включая произведение искусства, своих собственных чувств, представлений и установок

Определяя феноМен эмпатии, Е.Я.Басин пишет: «Мы понимаем эмпатию как процесс моделирования "Я"... "по образу и подобию" любого другого явления. Это значит, что человек может [как бы] перевоплощаться в образ любого явления, объекта и т.д. Воображен­ное "Я" формируется в результате перехода самых разнообразных образов из системы "не-Я" в систему "Я", в результате чего образ как бы превращается в "Я", приобретает функции "Я", т.е. может управлять сознанием и поведением. Превращаться в "Я-образы", с которыми идентифицирует себя реальное "Я" человека, могут как образы других людей (реальных или выдуманных), так и образы любых других объектов, в том числе и неодушевленных. Можно с уверенностью предположить, что формирование "Я-образов" (а это означает одновременно и идентификацию с ними) лежит в основе словоупотреблений термина "эмпатия". Итак, эмпатия — это моде­лирование "Я" "по образу и подобию" любого другого явления в результате перехода самых разнообразных образов из системы "не-Я" в систему "Я"...»- [1].

Все фазы движения к объекту, объединенные в одно неразрыв­ное целое у взрослого, для ребенка большой период времени настоль­ко раздельны, что соединение их в одну общую цепь требует многих месяцев усилий и тренировок.

Каждая фаза в младенчестве обладает самостоятельной цен­ностью: направленность — способностью к ориентации, достиже­ние — удовольствием от самого движения как такового, облада­ние — владением.

Постоянная составляющая сагиттали тоже расположена на уров­не носа — самой «выдающейся» частью тела при ползании на четве­реньках.

Если в вертикальном периоде значение топоном укладывалось в понятия [как] высоко и [как] низко, то в сагиттальном — [как] близко спереди и [как] близко сзади.

Все движения по сагиттали условно можно разделить на движе­ние «да» (вперед) и движение «нет» (назад). В раннем детстве эти моменты согласия-несогласия носят совершенно предметный характер. «Да» для ребенка — это, прежде всего, импульсивное при­ятие, которое означает: хочу взять, хочу присвоить (конфету, иг­рушку и т.п.), а «нет», соответственно, не хочу брать. Если «нет» для взрослого может означать «иное мнение», то для ребенка — это лишь импульсивный отказ от конкретного объекта. Однако детство сохраняется во взрослости, и даже крупный ученый в процессе научной дискуссии, мимически выражает свое несогласие с оппо­нентом точно так же как младенец, которого насильно кормят ман­ной кашей.

Инстинкт самосохранения заставляет ребенка при встрече с но­вым предметом начать процесс знакомства с сагиттального «нет», т.е. с неприятия, с отказа. Эта врожденная осторожность, проявлен­ная внешне на микроуровне, в дальнейшем станет общепонятным знаком встречи с новизной. Например, восклицание Фамусова: «Ба, знакомые все лица!» сопряжено вначале с движением, отказа, так как означает неожиданную встречу.

С.М.Волконский отмечал: — «Перед всяким сильным движением вперед отклоняйтесь назад, — это своего рода разбег. Однородное явление наблюдается в области слова. Чем сильнее на вас подейст­вовало то, что вы услышали, тем позднее вы отвечаете: замедление ответа есть то же уклонение назад». И еще: «Подчеркивание, опре­деление (данного, этого предмета) — жест вперед, грудь дающего — выпукла, грудь берущего — вогнута» [6].

Говоря о подобного рода «отказных» сагиттально-пластических моментах в актерской практике, С.М.Эйзенштейн пишет: «И если отказный взмах нужен для удара по шляпке гвоздя, то для "удара" по психике зрителя, когда в нее надо "вонзить" тот или иной сце­нически выразительный элемент, действие ваше вынуждено при­бегнуть к тому же принципу отказа и в той же принципиальной на­правленности» [33].

В.Э.Мейерхольд сравнивал пластический отказ со стрельбой из лука, когда перед тем как выстрелить (вперед) надо натянуть тети­ву (назад).

Все, что вызывает нас на принятие или отказ от решения, выра­жается в непроизвольном импульсивном движении вперед или на­зад вдоль сагиттали, в зависимости от силы мотива: всем телом, жестом или взглядом. При этом все формы движения (шаг, жест, поворот головы, взгляд) по сагиттали для всех нас однозначны. Вы­бор конкретной формы при таком движении зависит лишь от степе­ни значимости объекта и нашего умения владеть собой¹. Все это —