Реферат Курсовая Конспект
Таблица 2 - раздел Искусство, Внеречевое общение в жизни и в искусстве. Азбука молчания Ii Субъект 1 Субъект Прямой Гипотет...
|
II Субъект 1 Субъект | Прямой | Гипотетический | Косвенный | Фантомный |
Прямой | ||||
Гипотетический | ||||
Косвенный | ||||
Фантомный |
3. Разногласие (например, «А мне это не интересно!»).
4. Демонстративная заинтересованность.
5. Досада (например, «Как же ты не видишь, что это...»).
6. Взаимный поиск.
7. Интрига (например, «Не скажу, где я это скрываю!»).
8. Отчаяние (например, «Это — безвозвратная потеря!»).
9. Принципиальность (например, «А я не стесняюсь показать свою заинтересованность!»).
10. Раздраженность (например, «Зачем ты это утаиваешь?»).
11. Скрытое взаимодействие.
12. Скрытая заинтересованность в разгадке моих переживаний.
13. Провокация другого на переживание.
14. Сомнение (например, «Это действительно так интересно?»).
15. Скрытая догадка (например, «Я, кажется, знаю, о чем ты сейчас думаешь!»).
16. Эмпатия.
Все шестнадцать случаев, названных здесь, безусловно не однозначны и выражают сугубо индивидуальную точку зрения автора. Читатель наверняка захочет заполнить ячейки таблицы по-иному, что вполне правомерно.
Разумеется, разбор ситуаций, возникающих при общности объектов внимания, представленный здесь, не только не окончательный, но и далеко не полный. Ведь если добавить к этим 16 случаям их варианты, связанные с произвольным, непроизвольным и постпроизвольным вниманием, то количество взаимоотношений, классифицированных подобным образом, может дойти до 144. А с учетом 36 пространственных конфликтов, рассмотренных нами ранее, число становится просто фантастичным (5184). Каждая изданного ко-
личества элементарных невербальных ситуаций требует пространного описания, которое все равно никогда не заменит того, что понятно без слов, и чаще всего только без слов. Иначе говоря, число 5184 отражает минимальное количество знаков невербальной лексики, перевод которых на язык слов едва ли может быть осуществлен в полной мере.
Что может быть красноречивее взгляда! «Од-взгляде но движение глаз, сделанное должным обра-
зом и вовремя, — пишет ФЛанг, — часто производит большее впечатление, чем самое пространное словоизвержение поэта» [29].
Если все остальные жестовые движения случаются периодически, то глаза говорят постоянно. Они тем более разговорчивы, чем менее словоохотлив их хозяин. Их постоянное движение отражает всю динамику эгоналей внутреннего пространства. Природа этой динамики как свернутого до минимума знакового движения нами уже рассмотрена. Полностью совпадая по значению с другими подобными направлениями жестовой динамики, взгляд еще и является инструментом зрительного внимания.
Известно, что то или иное переживание невольно заставляет нас бросать взгляд то в одну, то в другую сторону. Этот феномен подмечен в направлении психологии, названном «нейролингвистическим программированием» (НЛП). Приведем наблюдение основоположника НЛП М.Эриксона о некоторых причинах непроизвольного (со стороны наблюдателя) направления человеческого взгляда [11].
Зрительная конструкция
Слуховая конструкция
Зрительное воспоминание
Слуховое воспоминание
Кинестетическое воспоминание Внутренний диалог, контроль речи
Рис.12
Построенная на эмпирических данных схема (рис. 12), очевидно, не содержит всего многообразия причин непроизвольных движений глаз, отражающих Палитру человеческих переживаний. Хотя самый факт обращения к этому феномену безусловно заслуживает внимания. Тем более, как показал опыт, этот частный случай вполне соответствует действительности. Однако следует учесть, нто пытающиеся определить значения тех или иных направлений взгляда и при этом не обращающие внимания на аналогичные по векторной направленности другие формы жестового движения, думается,
мешают сами себе, так как значение движения легче понимается в его максимально развернутой форме.
Мы можем с достаточной точностью определить два типа взгляда, которые соответствуют обеим группам видов внимания, о которых мы только что говорили. Их отличительный признак — характер фокусировки зрачка. Дело в том, что наши зрачки действуют по принципу диафрагмы фотообъектива: чем дальше объект, тем меньше отверетие. Таким образом достигается глубина резкости.
Итак, к первой группе видов внимания относится то, что мы назовем обычным взглядом. Фокусировка зрачка на объекте в данном случае соответствует необходимой для его подробного рассмотрения. Обычный взгляд обозначают как «смотреть и видеть». При этом совершается обычный психофизиологический процесс: изображение объекта (или места, где мы ожидаем его увидеть), к которому привлечено наше внимание, попав на сетчатку глаза, транслируется в мозг, где и происходит его анализ, оценка и, в конечном итоге, та или иная реакция на него.
Обычный взгляд как результат прямого внимания проявляется чаще всего, когда мы на что-то заинтересованно смотрим. В данном случае направление смещения в физическом пространстве и эгона-ли полностью совпадают.
Когда же этот вид взгляда связан с гипотетическим вниманием, то эгональный взор смещен и как бы повисает в воздухе. И мы, предполагая найти необходимый объект уже в другом месте, повторяем весь процесс гипотетического внимания снова.
Когда наш взгляд изначально обычен, изображение объекта на сетчатке глаза становится (или не становится) причиной прямого внимания к этому объекту, т.е. он, как говорят, «привлек» (или «не привлек») к себе наше внимание.
При участии гипотетического внимания все наоборот, потому что оно направлено в то место, где мы еще только надеемся что-то увидеть. При этом, как мы уже говорили, может получиться и так, что интересующий нас объект в данном месте отсутствует. Например, мы не можем обнаружить предмет там, где мы его оставили и потому рчень внимательно «смотрим, но не видим». В данном случае мы имеем дело с блуждающим взглядом.
То же случается и с художником, когда он выбирает в какое конкретно место картины поместить тот или иной персонаж. Две вещи слагаются здесь: субъективное отношение художника к еще не созданному образу и объективная сущность ассоциативных пространственных координат. Иначе говоря, глядя на то или иное место чистого холста, художник предчувствует, а часто просто знает: «нечто» должно быть изображено именно в этом месте, и не в каком ином,
так как это «нечто» должно нести всебе, только один единственный конкретный эмоциональный потенциал конкретной топономы. Здесь мыимеем дело со своего рода эмоциональной гипотезой художника.
Задача художника, стоящего перед чистым холстом исмотрящего на этот холст блуждающим взглядом, состоит втом, чтобы создать такой объект, на котором вовне выместится творческое эмоциональное состояние. А оно, это состояние, в свою очередь, ассоциировано с конкретными топономами в пространстве картины.
Стереотипное эмоциональное значение координат, материализованное в периметре картины ииллюзорной глубине, позволяет нам понять замысел художника. В противном случае язык пространственной композиции был бы нам недоступен, а изобразительное искусство не могло бы существовать вообще.
«Вижу, что дано —отношусь, как задано» —это определение можно отнести не только к актеру, который видит, например, ширму, ноотносится к ней как к старинному замку. Эта формула верна также и поотношению к каждому из нас, когда мы смотрим на какой-либо объект, который теряет свое прямое назначение иначинает обозначать не себя, но топоному психологического пространства.
Приведем пример. Можно с ужасом вспомнить, глядя в лицо пассажиру трамвая, что дома остался включенным утюг. При этом стоящий перед вами человек в это мгновение может подумать, что вас испугало что-то, происходящее внутри трамвая (если ваш блуждающий взгляд был устремлен за спину попутчику) или на улице (если такой ваш взгляд был направлен в окно), или он сам (если вы в этот момент встретились с ним глазами). Подобного рода недогадливость вашего попутчика возникла потому, что ивы, ипассажир оказались помещенными в разные пространственные контексты: он —трамвая, вы —своего дома. Однако для посвященного в контекст данной ситуации станет явной топонома вашего отношения к тому, что может натворить оставленный без присмотра электроприбор.
Теперь обратимся к так называемому отрешенному взгляду. При таком взгляде —глаз явно расфокусирован1 (в отличие от обычного взгляда). В данном случае мы «смотрим, но не видим» или, наоборот, «видим, хотя ине смотрим» (второй, казалось бы невозможный случай в жизни встречается очень часто).
Почему мы, когда вспоминаем очем-либо, смотрим в то или иное место в пространстве перед нами, как бы незамечая реальный предмет перед глазами? Ипочему мы смотрим именно в это, а некакое-либо другое место?
1 В НЛП этот вид взгляда так и называют «расфокусированным».
Дело втом, что каждый изнас обладает способностью воспроизводить когда-то увиденное как бы внутренним взором. Помните у И.С.Тургенева: «...Вспомнишь и лица давно позабытые». Одним из первых исследовал эту форму внимания К.С.Станиславский, образно назвав ее«внутренним видением», способным заставить нас вновь пережить давно прошедшее.
То, что мывидим таким образом накладывается на реальное зрительное поле («...глядя задумчиво внебо широкое»), чем-то напоминая двойной фотоснимок, когда, снимая, фотограф забыл перевести кадр.
При отрешенном взгляде мывидимый внутренним взором объект внимания как бы вытесняем вовнешнее пространство. Ипри Nэтом подсознательно располагаем этот объект именно втом месте, которое лучше всего соответствует нашему переживанию, связанному с воспоминанием, т.е. координируем его самым конкретным образом вреальном окружении. *,
Отложите на минуту книгу и, незакрывая глаз, вспомните какое-нибудь значительное событие ввашей жизни. Вспоминая, выкуда-то определенно смотрели, нона чем конкретно остановился ваш взгляд для вас неимело никакого значения. То, вкаком направлении был устремлен ваш отрешенный взор, ивыразило ваше отношение к былому событию. Для наблюдающих со стороны это был расфокусированный взгляд, направленный на конкретный объект вовнешнем пространстве, так как ведь нельзя смотреть нина что. В поле зрения обязательно будет нечто, например собеседник, дерево, облако, газета, стул, дверь... Итогда, при отрешенном взгляде, этот случайно попавший вовзор объект невольно совпадет посвоему значению с топономой вашего прошлого переживания.
Эта топонома как объект-знак былого чувства заставит вас вкакой-то мере пережить прошедшее вновь ивыявит ваше переживание для окружающих, ибо эта ваша персональная топонома лежит впределах общих для всех людей координат психологического пространства. И мыпонимаем ее психологический смысл точно так же, как значение каждой точки на графике определяется поее координатам, хотя, разумеется, вданном случае далеко нес математической точностью, но все-таки ис достаточной для успешного взаимопонимания между людьми.
Иначе говоря, любойвроде быслучайный объект отрешенного взгляда выделяется из контекста среды, отделяется из системы других подобных ему объектов и поэтому становится знаком, общепонятное значение которого —конкретная координированность по трем психологическим осям: вертикали, сагиттали и горизонтали. Знаковость его определяется тем, что этот объект переместился
в иной пространственный контекст, в пространство вашего воспоминания.
Таким же образом, попросив кого-нибудь вызвать из своей памяти тот или иной образ, можно четко зафиксировать, куда «помещает» во внешнем пространстве свои воспоминания, свои внутренние топономы ваш собеседник и, тем самым, — характер и качество его переживаний.
Отрешенный взгляд — это абстрагированная от реальности форма эгонального смещения. Именно такой взгляд был у малыша в момент отворота от шоколада (см. выше описание эксперимента К.Левина), когда он сообразил, что начать приближаться к приманке можно только отвернувшись от нее. Тот, кто был любим, знает, что самый желанный взгляд для него близкого человека — это отрешенный взгляд, когда он становится объектом внимания, направленного по эгонали на него как на знак топономы счастья.
По воспоминаниям современников, с отрешенного взгляда начинался творческий процесс у А.П.Чёхова. Так, когда он сидел за столом среди друзей, его глаза вдруг становились невидящими «как плошки» и он, извинившись, покидал шумную компанию и уходил в свой кабинет, дабы реализовать на бумаге внезапно возникший замысел нового рассказа.
Быть может, идею изображения фанатично отрешенного взгляда боярыни Морозовой подсказал В.И.Сурикову принцип всей композиции: физическое движение — в одну сторону, а психологическое, по эгонали — в противоположную.
Оба взгляда — обычный и отрешенный — тесно взаимодействуют между собой. Так, нельзя оценить или вообще узнать предмет, если не сравнить его с аналогичными во внутреннем взоре. Но внутренний взор не будет и существовать без опыта реального видения.
Можно ли определить, какой из двух видов взгляда в каждый момент доминирует? Безусловно. Не зря же существуют такие еще определения взгляда, как «пристальный», «растерянный», «потерянный», «отсутствующий» или тот же самый «отрешенный». Но при любом варианте мозг выполняет привычную для себя работу — анализирует объект визуального внимания.
В одном случае — это объект, к которому проявлен интерес, или, как при гипотетическом или косвенном внимании, глаз все равно фокусируется, например на стол, на котором вдруг не оказалось ожидаемого там предмета, например чашки, т.е. он все-таки видит, хотя и другой, но также конкретный объект, к которому нет интереса.
А при воспоминании о предмете, при внутреннем взоре — взгляд фиксируется на любом предмете, который оказался, «сам того не желая», в поле зрения в момент возникновения в сознании образа, который может носить и вовсе отвлеченный характер (доблесть, сла-
ва, ложь, истина и др.). Можно предположить, что именно внутренний взор, фантомное внимание, проявленные в отрешенном взгляде, позволили в свое время перейти человеку от внимания к исключительно конкретным объектам окружающей среды в мир абстрагированных понятий.
Направление взгляда любой названной формы на объект по воображаемой прямой линии еще не указывает на его, взгляда, одномерность. Только в том случае, если человек смотрит прямо перед собой, обращен взором максимально вверх или вниз, мы можем говорить об одномерности взгляда.
Однако, если взгляд устремлен не строго по координате, а по диагонали координатной плоскости (вперед—вверх или вниз—влево, например), и проявляют себя двойные сочетания комплексов пространственных ассоциаций, мы можем говорить о двухмерном взгляде.
Когда взгляд продиктован тройной координацией трехмерной то-пономы, он также становится трехмерным (например вверх—вперед—вправо).
В заключение разговора о взгляде необходимо сказать, что степень фокусировки глаз раскрывает для наблюдателя в основном полярные отличия «обычности» и «отрешенности». Случается, что отрешенный, например, взгляд все-таки оказывался вроде бы сфокусированным. Но если присмотреться, то окажется, что зрачки, сузившись, сделали «перебор». В этом случае говорят о взоре «сквозь предмет», «сквозь стену» и т.д. выдающем явную устремленность внимания в даль, быть может даже в бесконечность. При определенной наблюдательности мы можем с достаточной степенью точности определить по взгляду и характер внимания топономы внешнего или внутреннего пространства, к которым устремлен человек.
До сих пор мы рассматривали пространство внутреннее и внешнее, не особенно разделяя их друг от друга. Теперь необходимо сделать более четкое их разграничение.
Глава 5.ТРЕХМЕРНОЕ ПСИХОЛОГИЧЕСКОЕ ПРОСТРАНСТВО
Данный раздел во многом итоговый по отношению к нашим предыдущим рассуждениям. Поэтому автор надеется, что читатель простит ему некоторые повторы того, что уже было сказано.
Психология (дословно) — это наука о душе. Но где помещена душа каждого из нас? Вот ее координаты: чему Я подвластен ( Верх); что зависит от меня (Низ); что мне еще предстоит (Фронт); что уже прошло (Тыл); в чем я прав (Право); в чем не прав (Лево). Задавая
себе эти главные вопросы жизни, мывыявляем координаты психологического пространства ипытаемся определить ихточку пересечения (Центр), т.е. ответить На вопрос «Кто есть Л?».
Итак, на рисунке изображены привычные всем координаты реального трехмерного пространства, где каждая координата связана с определенным ансамблем ассоциаций. Это изображение можно определить икак условное начертание ассоциативного психологического трехмерного пространства, центром которого является каждый из нас. Условимся такое пространство называть субъектным (рис. 13).
низ
Рис. 13
Противопоставленное ему ассоциативное пространство человека, который находится перед нами в ситуации непосредственного общения, условимся называть объектным (рис. 14). Оно противостоит субъектному.
фронт
низ
Рис. 14
Субъектное пространство находится в пределах непосредственного зрительного поля его центра (Я), в котором ипроисходило образование всех тех комплексов ассоциаций, о которых мыговорили перед этим. Обозримая его часть ограничена, так какнам не дано одновременно увидеть то, что находится испереди исзади.
Необорачиваясь, одновременно психологически сосредоточимся на объекте, который находится сзади, инаш взгляд станет «отре-
шенным» (здесь по сагиттали). Все будет как уже было описано ранее: зримый объект фронтальной области станет обозначать, как правило, симметричный ему объект, расположенный сзади (рис. 15).
Рис. 15
Оба типа «отрешенного» взгляда, проецирующий вовне топоно-му внутреннего пространства, и косвенный, который через фронтальный объект обозначает иной, расположенный сзади, удивительно схожи в своем проявлении отрешенности.
Это, как показала практика, может стать элементом актерской техники, помогающим артисту «не качать чувства», как говорил К.С.Станиславский, изображая блуждания персонажа полабиринтам его души, но действовать по более естественному для актера пути, который содержится в принципе Е.Б.Вахтангова: относиться к реальному объекту на сцене как к иному в контексте спектакля, а не инженерной конструкции сценической коробки. Т.е. вданном случае, выбрав какой-либо реальный объект позади себя (элемент декорации, осветительный прибор ит.п.), актер совершает следующее:
— сосредоточивает свое внимание на объекте, расположенном у него за спиной;
— находит впереди себя иной, желательно симметричный первому, конкретный объект как знак объекта, расположенного сзади (при этом «отрешенный» взгляд получается сам собой);
— действует, следуя формуле Е.Б.Вахтангова, т.е. относится к фронтальному объекту-знаку точно так же, как к объекту, расположенному сзади.
При этом у зрителя возникает полное ощущение, что персонаж спектакля вданный момент действительно погружен всвои мысли, иему (зрителю) понятны ивнятны его переживания.
Разумеется, техника техникой, но качество исполнения этого элемента человеческого поведения определяется в конечном итоге не
только умением, но и одаренностью артиста. Впрочем, как говорил К.С.Станиславский, «гениям система не нужна».
Итак, к моменту взросления мы имеем в своем подсознании три парных (всего шесть) комплекса ассоциаций, связанные с вертикалью, эгоналыо и горизонталью: верх—низ, право—лево, фронт—тыл. Эти ассоциации сотканы из наших, когда-то тесно связанных со структурой реального пространства, переживаний.
Встречаясь в жизни с явлением, влияющим на наше эмоциональное состояние, мы как бы помещаем его в ту или иную точку внутреннего пространства — топоному.
Эмоциональная память — это, по существу, умение найти наше прошлое эмоциональное переживание, локализованное в трехмерном психологическом внутреннем пространстве, найти топоному. Не случайно особо яркое внутреннее видение — актерекий дар, проявляется как переживаемое им эмоционально-образное воспоминание, проявленное в постоянном движении по эгонали.
Для того чтобы поместить во внутреннее пространство какой-либо объект, эмоционально на нас повлиявший, необходимо иметь некоторое подобие разметки ассоциативных координат этого пространства.
Разумеется, ни физических, ни биологических «отметок» и «зарубок» здесь нет. Но есть достаточные для всех нас определения как очень или не очень высоко и так же низко, далеко впереди или близко и так же сзади, правее или левее и т.д. Все эти понятия носят субъективную окраску и пределы их, точные для каждого из нас, достаточно приблизительны для всех. Но само значение вектора стереотипно.
Попав в места, где мы бывали давно, в детстве, мы обнаруживаем, что все предметы кажутся меньше размером, чем нам представлялось. Это значит, что по оси вертикали внутреннего пространства эти объекты были скоординированы высоко и оставались там постоянно, несмотря на то, что с годами мы становились выше ростом. Особенно высокими казались зоны недоступности: крыша, забор и, конечно, шкаф, на верхнюю полку которого взрослые клали запрещенные предметы.
Понаблюдайте за кем-нибудь, когда он заговорит о другом человеке. По тому, куда при этом будет обращен его взор или слегка повернется голова, можно судить об отношении говорящего к этому человеку.
Чтобы узнать впечатление собеседника на услышанную от вас новость, посмотрите на его жестовое движение. Ибо оно не столько выражает эмоцию, сколько показывает, как во внутреннем пространстве скоординировано впечатление от полученного сообщения и, проецируя эту координированность на внешнюю топоному, указывает тем самым на свою эмоциональную оценку этого сообщения.
Говоря о своей матери как о близком человеке, каждый из нас имеет в виду, что ее образ очень мало удален по фронту. При этом «нахождение» отношения к матери во внутреннем пространстве обязательно проявится во внешней топономе. Иначе говоря, если названная здесь топонома действительно именно так скоординирована во внутреннем пространстве, например, художника, то любой образ, помещенный в точно таком же месте вовне — это, в конечном итоге, образ его матери.
Проявление внутреннего пространства во внешнем (подобное проявлению внутренней речи в устной или письменной) мы будем называть сопряжением пространств.
О сопряжении внутренней и внешней горизонтальных осей пишет, в частности, Р.Уайтсайд: «Толерантность1. Физической характеристикой этого признака является относительное расстояние между глазами. Чем дальше расположены глаза друг от друга, тем больший сектор пространства охватывается зрением, а чем ближе — тем обзор меньше... Мужчина или женщина с широко расставленными глазами будет дольше колебаться перед тем, как что-то сделать. Обратный физический признак свидетельствует о противоположных качествах. Вы без труда заметите, что у людей с близко посаженными глазами меньше кругозор, они более сконцентрированы. Между двумя этими полюсами находятся люди с «нормальной» толерантностью. Они в должной мере сконцентрированы, чтобы выполнять возложенные на них задачи, и в то же время обладают достаточным кругозором, чтобы видеть разные аспекты той или иной проблемы» [32]. Здесь очевидным становится буквальность понятий «кругозор», «сконцентрированость», «видеть разные аспекты проблемы», сопряженность внешнего и внутреннего психологических пространств.
Сопряжение
внутреннего
пространства
с внешним
Внешнее пространство не является зеркальным по отношению к внутреннему. Это значит, что при переносе топономы из внутреннего пространства вовне право и лево меняются местами и одновременно объективизируются. Вместе с этим объективизируется и топонома. В результате, эта топонома становится координированной в психологическом пространстве так, как это указано на приведенном ранее рисунке, где центром являлся «он» («она», «оно»). Этот центр может являться также и спроецированным вовне вашим двойником, вашим вторым Я. В любом случае оба пространства обращены друг к другу и как бы ведут диалог.
Таким образом, создание, например, композиции произведения живописного искусства как проекция внутреннего пространства во-
1 Здесь — величина допустимого отклонения от идеальных значений.
вне вступает с художником с первого момента творчества в своеобразный разговор. Ипроисходит он примерно так.
Сперва вдуше художника рождается вызванное какими-либо обстоятельствами предощущение будущего произведения, когда, как писал А.С.Пушкин, «..даль свободного романа ясквозь магический кристалл еще не ясно различал». Это предощущение, как правило, — определение жанра как доминантной эмоциональной окраски будущего произведения (ирония или грусть, элегия или гротеск ит.д.). Таким образом, настроение уже существует, когда нет ни первой строчки стиха, ни первой линии рисунка, ни первых тактов мелодии. Это настроение приводит художника к топономе вкоординатах внутреннего пространства, которая соответствует данному эмоциональному переживанию. Подробнее такой процесс был рассмотрен нами ранес, при знакомстве с гипотетическим вниманием, а еще раньше -* вэпиграфе к первой части данной работы.
Выбранная область, т.е. топонома, смещенная от центра «Я» вту или иную сторону, становится тем самым временным центром, вокруг которого теснятся ассоциативно близкие топономы, «поселенные» здесь личным эмоциональным опытом художника.
Например, с топономой «меланхолия» соседствует топонома «дождливая погода», с ней —топонома «осень» и тд. (Укого-то ансамбль смежных топоном может быть, разумеется, совершенно иным —все зависит от отношения к тому же дождю.
Так или примерно так топонома, выполняя функцию смещенного центра и будучи скоординированной во внутреннем пространстве определенным образом, активизирует ассоциации «расположенные» поблизости. Сопряженная с внешним пространством, к примеру, живописного полотна, она воплощается вконкретном изображении, которое исчитают обычно эмоционально-смысловым центром композиции картины, чаще всего несовпадающим с геометрическим центром (рис. 16).
Рис. 16
Обозначения: О —основной центр; О —центральная топонома; о —смежные топономы.
Умение заполнять ниши топоном своего внутреннего простран- ства выдуманными, часто неясными и смутными образами и есть фантазия.
Способность свободно «передвигаться» во внутреннем пространстве, легко обращаться к ассоциативно связанным с этим центром явлениям прошлого опыта, есть топономная память. Очевидно, что у художника она должна быть хорошо развита.
Отличие художника в том, что он не только применяет в своей будущей работе уже существующие у него топономы, но как бы заполняет ниши своего внутреннего пространства новыми, созданными им по вдохновению, что, собственно говоря, и является его профессиональным качеством и, если хотите, обязанностью. Так же, как и в дальнейшем помнить, как скоординирована в его внутреннем пространстве рожденная его фантазией топонома.
Итак, обращаясь к внутреннему пространству зрителя, художник как бы заново творит егб. При этом он, разумеется, не способен вновь сформировать комплекс ассоциаций, связанных с координатами, так как они едины для всех. Но пользуясь этим единством, помещая в то или иное место своей картины зрительный образ, он повествует и о том, как конкретно смещен центр в его внутреннем пространстве, куда он пригласил зрителя сместить свой такой же центр, и одновременно какими образами он заполняет область вокруг этого смещенного зрительского центра.
Все это — игра во внутреннем пространстве зрителя, игра с его, зрителя, топономами.
Суть этой игры в том, что, заполнив внешнее пространство конкретизированными в образах топономами, художник предлагает принять эти образы. От зрителя же зависит, проникнут ли они в его внутреннее пространство или нет. Желание зрителя совершить этот процесс находится в тесной связи и с тождественностью структуры внутренних пространств его и художника, с волей, со способностью к свободному перемещению в своем внутреннем пространстве и просто с умением играть в эту увлекательную игру, стать сотворцом и партнером.
Точка зрения
В буквальном смысле выражение «точка зрения» обозначает местоположение в реальном трехмерном пространстве наблюдателя относительно рассматриваемого им предмета. Теперь мы уже знаем, что выбор этого места далеко не случаен.
Нам хорошо известны определения объективной и субъективной точек зрения. То, что означает «субъективная точка» зрения, хорошо иллюстрирует следующий эксперимент, поставленный Ж.Пиаже: «Например, вы ставите на стол куклу и помещаете перед
ней предмет, ориентированный в определенном направлении: карандаш, лежащий наискось, по диагонали или вдоль линии взора куклы, или часы, поставленные или положенные на столе. Затем вы просите ребенка нарисовать, как кукла видит предмет, или, еще лучше, выбрать из 2 или 3 рисунков один, который это изображает. Не ранее чем около 7 или 8 лет ребенок может правильно вывести угол зрения куклы» [23]. Здесь очевидна полная невпособность инфантильного эгоцентрического сознания в буквальном смысле поставить себя на место другого. Эксперимент Ж.Пиаже раскрывает буквальный пространственный смысл способности (а здесь скорее неспособности) учитывать другое мнение.
Очевидно, чтобы иметь объективное представление о предмете, мы должны или рассмотреть Предмет со всех сторон, или увидеть его с точки зрения другого человека, или, еще лучше, — и то, и другое. Для этого следует или самим обойти предмет, или, если это возможно, покрутить предмет перед своими глазами, или уметь встать на иную точку зрения. Однако из-за нашего эгоцентризма результат будет един — местоположение нашей точки зрения не будет меняться в зависимости от того, движемся ли мы относительно предмета, или он — относительно нас, или движемся в своем воображении.
Для субъективного же представления о предмете с его единственной точкой зрения достаточно остаться на месте. Иначе говоря, все объективное объемно, а субъективное, эгоцентрическое нет.
В реальности видеть предмет одновременно со всех сторон (чтобы иметь полностью объективную точку зрения) один человек не может. Таким образом, точка зрения как одновременный трехмерный обзор объективной (если некто убежден в ее объективности) может быть только при участии памяти об увиденном в одном из трех измерений. Т.е. объективность без прошлого (по сагиттали — прошедшего) невозможна, и для одного человека она имеет не только пространственную, но и временную характеристику.
Но возможен и иной случай. Мы, когда начинаем рассматривать предмет со всех сторон, имеем некоторую догадку, ожидая увидеть что-то на невидимой пока для нас стороне. Тогда можно говорить о «бессознательной направленности на определенное содержание сознания», т.е. о психологической установке. Например, подходя к человеку сзади, по его фигуре, позе, одежде предположить, какие у него черты лица. Причем траектория движения такой «объективной» динамики должна быть обязательно трехмерной.
Известно, что, как всякий предмет, любое знание затрагивает не только холодный рассудок, но и чувства. Даже известная формула «2x2=4» эмоционально отличима нами от «9x8=72» так же, как, на-
пример, слова «мало» и «много». Бесстрастное знание заведомо бессмысленно, ибо не нашло себе место во внутреннем мире человека, не стало его органической потребностью. Каждая единица эмоционально насыщенного знания находит себе место в нашем внутреннем пространстве как объемная, трехмерная топонома. Каждое новое, что встречается на нашем пути, до момента нашего «всестороннего» осмотра не есть знание, так как оно двух- или одномерно.
Вот и получается, что все вне каждого из нас переживается как субъективное и одностороннее, а все в нас — как объективное и многостороннее. Поэтому, наверное, мы гораздо легче подвергаем сомнению все, что вокруг нас, чем ту картину мира, которая сложилась в нас самих.
Обратимся еще раз к замечательному наблюдению М.М.Бахтина: «...при созерцании человека, находящегося напротив другого, конкретные действительно переживаемые кругозоры не совпадают. Чтобы достичь такого совпадения, необходимо, приняв соответствующее положение, свести к минимуму это различие кругозоров... Этот всегда наличный по отношению ко всякому другому человеку избыток видения, знания, обладания обусловлен единственностью и незаместимостью места каждого человека в мире: ведь на этом месте в это время в данной совокупности обстоятельств — он единственный. Все другие люди — вне его» [2].
Как мы ранее уже упоминали, угол зрения человека (обзор) равен 120°, а конкретное видение — 60°. Это показывает, что объективная картина мира может возникнуть только при совокупности знания об этом мире не менее шести человек, и чем больше людей будет при этом обращено друг к другу, тем лучше.
Таким образом, только тогда внутренняя топонома каждого может рассчитывать на объективность своей сути, когда вместит в себя опыт других людей. Хоровод — образ объективного познания.
Добыча объективных знаний — проблема, прежде всего, этическая. И действительно, наш век коллективного мышления наконец доказал это. Но и единство чувств в процессе коллективного художественного творчества базируется на этике. Этика — синкретична.
М.М.Бахтин удивительно точно ассоциировал объективность точки зрения с самим зрением, с отражением мира в наших глазах. Вспомним, объектами нашего внимания, а значит и нашей точки зрения на них, могут быть и весьма отвлеченные понятия. В зависимости от нашего отношения к этим отвлеченным понятиям мы, поместившие их в ту или иную нишу нашего внутреннего пространства, храним их в кладовой нашей эмоциональной памяти как трехмерные, т.е. объемные топономы. И если при воспоминании о реальных объектах вполне естественны движения тех или иных мышц, то и в
этих случаях тоже. Иными словами, не только наши чувства, но и наши знания проявляют себя, в конечном итоге, в простом сокращении мышц.
У носителей философии Гегеля или теории относительности Эйнштейна эти знания имеют свою «мышечную партитуру», которая, отражая процесс приближения к истине, делает его очевидным для других.
Так, внеречевое общение в коллективном кругозоре на уровне микродвижений становится истоком знания, которое затем находит свое бледное отражение в слове.
Объективное знание, вместив в себя знание хоровода и найдя затем себе место среди других топоном во внутреннем пространстве каждого, возвращается вовне уже топономическим знаком этого знания. Быть может поэтому некоторые философские направления, утверждая хранение истины в душе и иллюзорность всего, что вне ее, фетишизируют Знак?
Автор данной работы совсем не философ и с опаской вступил на тропу подобных размышлений. Поэтому вернемся к уже привычной для нас теме.
Так или иначе, наше знание не только слышится в том, что мы говорим, но и видится в том, как смотрим. Именно они, наши глаза, открывают — владесм ли мы всесторонним взглядом на то, о чем говорим или на то, о чем молчим. Именно они, наши глаза, отражают все «хождения» по внутреннему пространству и открывают даже нашу тайную точку зрения, хотим ли мы того или нет.
Благодаря стереотипности координат внутреннего пространства, другие могут прочитать практически безошибочно истину, которой владеет человек. И мы, подсознательно чувствуя это и желая скрыть сокровенное, пытаемся обмануть другого, отводя, потупляя взор, прищуриваясь или даже вовсе закрывая глаза. Как часто мы сознательно проделываем все это, желая показать, будто действительно знаем что-то, но пытаемся утаить, а на самом деле...
А на самом деле покушаемся на объективное знание остальных, ибо без каждого из нас действительная картина мира существовать не может. И коли ты не видишь ничего с твоего и только твоего места в общем хороводе, ты вводишь в заблуждение остальных.
Боязнь признаться в своем незнании — это нежелание обнару жить себя не на своем месте.
Объективное знание, существуя на уровне той или иной топоно-мы,, включает в себя внутренние пространства остальных людей, формируя тем самым коллективное общечеловеческое внутреннее пространство.
Без общих психологических координат это было бы невозможно.
Пристанищ не искать, не приживаться, Ступенька за ступенькой, без печали, Шагать вперед, идти от дали к дали, Все шире быть, все выше подниматься!
Г.Гессе
ВТОРАЯ ЧАСТЬ. ТОПОНОМИКА
вискусстве
Если в первой части этой работы мы рассматривали основные положения топономики, иллюстрируя их примерами из области искусства, то сейчас поступим иначе, т.е. попробуем выявить проявление топономики в искусстве как отражение подобных процессов в повседневности.
Глава 6. МОДАЛЬНОСТЬ ПСИХОЛОГИЧЕСКОГО ПРОСТРАНСТВА
В лингвистике существует понятие модальности, обозначающее отношение содержания высказывания к действительности. В устной речи модальность выражается понижением или повышением голоса во время произнесения предложения и громкостью речи, отражающей степень эмоциональной окраски сказанного, а в письменной речи — знаками препинания.
Очевидно, что в устной речи необходим какой-то ориентир, чтобы слушающему стало ясно, насколько повысился интонационно голос собеседника и в какую сторону изменилась его громкость. Точкой отсчета для определения высоты голоса служит звук «А», занимающий промежуточное положение между самым высоким звуком «И» и самым низким «У». Такой ориентир необходим потому, что у каждого человека свои громкость и тембр голоса. По характеру произнесения всех звуков относительно звука «А» мы и судим о модальности услышанного высказывания. (Если звука «А» в таком высказывании не было, за точку отсчета мы принимаем близлежащий по громкости и высоте к «А» звук «Я» или, если и его нет, то «О», «Э», «Е». В ином случае «вычисляем» центральные характеристики звука по определению диапазона между самым высоким и самым низким из услышанных).
В сфере визуального внеречевого общения роль модальности выполняет периметр, ограничивающий континуум топоном психоло-
гического пространства. С громкостью речи здесь можно сравнить размер этого периметра, т.е. масштаб внешнего психологического пространства, а с интонацией — его форму.
Для определения модальности психологического пространства тоже нужен ориентир подобный звуку «А» в устной речи, т.е. некое сочетание формы и масштаба периметра, которое можно принять за исходное, центральное, а вместе с этим понять сущность всех остальных форм и масштабов.
Периметр
Зримо начертанный, обозначенный периметр психологического пространства, как и любой знак, появился не сразу. Его прообраз — голосовое, вокальное обозначение своего жизненного пространства многими животными (крик птицы, грозный рык хищника, мычание и т.д.). Голосовое — обозначение границы своей территории, куда нет доступа чужаку, пределы которой совпадают с зоной слышимости голосового предупреждения, распространяется практически на одинаковое расстояние в любом направлении. Такой звук очерчивает вокруг хозяина территории незримый круг.
Быть может, этим объясняется мутация голоса у подростков, достигших половой зрелости. Акустикам известно, что чем ниже звук, тем на большее расстояние он распространяется. По этой причине у молодого мужчины, способного продолжить и сберечь свой род, а также сохранить территорию жизнедеятельности своей семьи, и включается врожденная программа смены инфантильного «писка» на басовые ноты в голосе (т.е. врожденная программа вокального обозначения своей территории как можно большего размера).
Учитывая все сказанное, можно сделать предположение, что периметр искусственного очеловеченного пространства имеет вокальное происхождение.
Вспомним, первичная форма познания — это имитация явлений окружающей действительности соботвенным телом. Поэтому познать и обозначить границу коллективной деятельности адекватно можно было также телом коллективным. Так, судя по всему, и появился хоровод, внутреннее пространство которого — знак общего для всех, отобранного у природы и врагов участка своей земли. Если хороводный танец повествует о роде деятельности в пределах своей территории, то хороводное пение указывает на границу этой территории.
Иными словами, первичный периметр искусственного пространства был создан из человеческих тел, и только потом — из дерева, металла, стекла, из карандашной линии на листе бумаги.
Таким образом, «биографию» рамы картины, киноэкрана или борта арены цирка, забора или стены мы можем условно описать
так: звук — хоровод — ограда —периметр психологического про- [странства.
В самом начале мыговорили отом, что каждое искусственное ;очеловеченное пространство носит статус психологического (сад, двор, комната, сцена, картина, раскрытая страница книги ит.д.). В любом случае —это часть бесконечного по своим размерам реального естественного пространства иодновременно выделенная из него субъектная территория какой-либо деятельности. Все другое пространство поотношению кэтому объектно. Поэтому форма периметра иуказывает на то, как соотносится субъектное пространство к объектному. А если субъектное пространство выступает как сфера внеречевого общения, то каждая форма периметра вданном случае и есть конкретная модальность. Тем более, что признаком того, что мыимеем дело с психологическим пространством, всегда является его граница —периметр (явный или воображаемый).
В связи с этим необходимо отметить две основные формы периметра, две основные его модальности: круг и прямоугольник.
Круг особенно часто распространен вкультуре кочевников. Иэто понятно. Он и вмаршруте при основном занятии (перегоне скота с одного пастбища на другое), и восновании жилища, например юрты. Округло оружие: щит, сабля, лук, меч. Круглы у кочевников ипредметы домашнего обихода: одеяло, подушки, мебель идр. Все это, вконечном итоге, привело ик такой же основной форме периметра визобразительном искусстве кочевых народов.
Иначе говоря, круг —это основная модальность, показывающая отношение кочевника к окружающему его миру.
Прямоугольник же —любимая форма оседлых землепашцев. Землю удобнее всего возделывать попрямым линиям, потому периметр хлебного поля иогород по своей форме стремится к прямоугольнику. Дом, сложенный из бревен, —прямоуголен. Различные атрибуты оружия идомашней утвари, особенно мебель, по тем же причинам имеют такую форму. Это же определило причину прямо-угольности периметров ввизуальных искусствах потомков оседлых племен.
Характерно, что круглый периметр, как бы отражая особенность темперамента кочевников, более динамичен. А прямоугольный периметр очеловеченных пространств оседлых племен как выразитель ихмодальности более статичен и, если хотите, меланхоличен.
По той же причине, возможно, так экспрессивна арена цирка по сравнению с прямоугольником театральной сцены.
Итак, форма периметра отражает, прежде всего, характер коллективной деятельности, вотличие от речевой модальности, где проявляется, прежде всего, индивидуальность одного человека.
Музыкальное искусство, в основе которого лежит интонация, можно смело отнести к искусству, чей материал — модальность. Иначе говоря, музыка — это искусство речевой модальности. Но это не единственный случай. В визуальном искусстве к схожему виду можно отнести орнаменталистику и архитектуру. Так же, как интонация в музыке, отделившись от конкретики высказывания, приобрела самостоятельное значение, так и периметр в орнаменте и архитектуре (в качестве силуэта) тоже стал нести самостоятельную образную функцию. Поэтому архитектуру не случайно называют «застывшей музыкой». Уместно здесь вспомнить и о родстве звучания! и начертания периметра, о котором мы упомянули чуть раньше.
По форме жестового движения можно догадаться, в какой невидимый глазу периметр психологического пространства в данный момент «вписал» себя человек. Однако за исходный периметр все-таки следует принять более древнюю форму — круг, хотя бы потому, что природа, как известно, не любит углов. Более естественное движение проходит по дуге, и не случайно актеры, изображающие кукол, роботов и т.п., отказываются вовсе от округлого жеста, подчеркивая тем самым искусственность того, что изображают.
Возникает вопрос. Если все топономы на горизонтальной плоскости вписаны в круг, то каким психологическим статусом обладает прямоугольник? Если он вписан в круг, то часть топоном, лежащая за его пределами, наделяется статусом абсолютной экспрессивности. Мы ощущаем это особенно остро, находясь долго в своей квартире, в прямоугольниках улиц и площадей города. Желание уехать за город связано не только с потребностью в чистом воздухе. Ощутить себя в круге горизонта, возможность идти «куда глаза глядят», отдать дань кочевым инстинктам — это одновременно и желание активизировать ассоциации тех «оставшихся» топоном, которые расположены за пределами прямоугольного периметра психологического пространства европейской цивилизации.
Но, разумеется, в знаковой системе визуального внеречевого общения задействованы все топономы, включая и те, что принадлежат кругу, а не только прямоугольнику. Обратимся к прямоугольным периметрам визуального искусства.
Каждый театральный деятель по своему опыту знает, что расположение актера вне воображаемого вписанного в сцену круга означает некоторую отстраненность от всего происходящего в данном эпизоде спектакля. Та же нагрузка и в живописи у всего, что находится за пределами вписанного круга в прямоугольник живописного полотна. В более древнем варианте — это местоположение всего, что противопоставлено хороводу.
Рассматривая общий вариант сферы, вписанной в параллелепипед, мы должны отметить, что за этой сферой как континуумом всех топоном тоже находятся топономы, но происхождение ихассоциаций, т.е. ихзначений, отличается от всех остальных. Если все основные топономы образовывались внутри индивидуальных психологических координат с общим для всех значением, то топономы «вне сферы» —знаки ассоциаций коллективных, сложившихся там, где активно используется прямоугольный периметр психологического пространства.
Рассматривая круг ипрямоугольник, мы, в большей части, сознательно ограничили психологическое пространство плоскостью. Все дело в том, что при наибольшем объеме трехмерность может приобретать у круга форму конуса, а у прямоугольника прямоугольной пирамиды. В данном случае все зависит от статуса вертикали.
Взглянем на это с топономной точки зрения. Оба случая (конус ипирамида) можно представить как постепенно сужающиеся плоские круги топоном или прямоугольные пластины, положенные друг на друга. Это чем-то напоминает детскую пирамиду, где кружки накладываются по степени уменьшения на вертикальный стержень. Каждая более верхняя, уменьшающаяся плоскость —это не отсекание «лишних» топоном, но уменьшение с высотой масштаба каждой такой плоскости, где значение взаиморасположения всех входящих в нее топоном не изменяется. Суть изменения масштаба будет изложена в следующем разделе. Пока же отметим, что такое сужение области психологического пространства на пути вверх — это то же самое, что ограничение области деятельности взависимости от психологического статуса.
Ранее мыуже определили, что чем ниже расположены топономы, тем инфантильнее связанные с ними ассоциации. Нотем больше истепень свободы. Поэтому нижние круги —область передвижения, верхние —жестового движения, самый верх —область мимики. Конус ипирамида — это как бы представленная целиком эволюция вне-речевого общения (от большего масштаба жестовых движений к все меньшему помере взросления), а точнее, — наглядно представленная эволюция пространственной модальности периметра снизу вверх.
Как круг ипрямоугольник, все остальные формы периметра тоже модальны.
Многоугольник —это образ, стремящийся к кругу (от искусственности к естественности), где количество углов отражает определенный этап на пути плавного перехода прямоугольной модальности вкруглую.
Треугольник (в общем виде треугольная пирамида) —это модальность особого рода. Она очень редко используется как зримое
очертание периметра психологического пространства и чаще всего служит обозначением общения для полноценного (360°) обзора, которое могут осуществить только как минимум три человека и о чем мы говорили в главе «Сагитталь». Таким образом, в данном случае наиболее актуальными становятся только те топономы, которые заключены внутри такого треугольника, этого самого малого хоровода. Все же сказанное о структуре «психологической» пирамиды относится и к такой же треугольной.
Возвращаясь к теме вокального происхождения периметра психологического пространства, отметим, что грозные ноть/ в нашем голосе — сочетание увеличения громкости и понижения звука, то же самое вокальное обозначение границы своей территории, которое всегда имело предупреждающее значение. А вместе с этим увеличение периметра внешнего психологического пространства за пределы, ограниченные возможностью жестового движения. И вообще, не только голос, но, например, и взгляд («орлиный взор») расширяет зону своей территории, повышает статус человека. Чем больше область владения, тем значительнее масштаб того, что мы по эстафете из древности называем «сферой влияния».
Масштаб
Известно, что оптимальная комфортная высота потолков равна примерно 4-м метрам. Это в 2,35 раза больше среднего роста человека. Откуда именно такое соотношение? Именно во столько же раз рост взрослого больше среднего роста годовалого ребенка. Этого примера достаточно, чтобы убедиться, что больший или меньший периметр психологического пространства количества топоном не меняет, но изменяет лишь длину эгоналей между ними.
Если сравнить между собой большое живописное полотно и его уменьшенную репродукцию, то композиционный смысл картины не изменится. Сохранится практически все, кроме степени эмоционального воздействия. Здесь мы можем провести полную аналогию с мощностью жестового движения, при котором его семантика определяется исключительно направлением движения, а средство, указывающее на это направление (взгляд, поворот головы, поза и т.д.), определяет лишь степень его эмоциональной насыщенности или, иначе говоря, — мощность знака.
Таким образом (а это будет верным по отношению к любой форме проявления внеречевого визуального высказывания), чем больше расстояние между одними и теми же топономами (т.е. с увеличением периметра) внешнего психологического пространства, тем выше и эмоциональная насыщенность внеречевого текста.
В области ощущений нет метрических систем, кроме одного — тела человека. Человек — мера всех вещей. Этот древнейший посту-
лат определяет среднее значение всего, что кажется нам тяжелым или легким, высоким или низким, далеким или близким.
Мы знаем, что амплитуда наших жестовых движений не всегда увеличивается или уменьшается в зависимости от действительного волнения. Когда мы хотим его скрыть, то искусственно сокращаем жест, или наоборот, демонстрируя переживание (которое на самом деле не так сильно, как мы это изображаем), начинаем нарочно увеличивать амплитуду жеста. В первом случае наше эмоциональное возбуждение может быть самоуспокоено собственным жестовым движением, а во втором случае мы способны искусственно «взвинтить» себя.
В прямой зависимости от амплитуды жестового движения находится размер внешнего психологического пространства, в котором действует человек. Таким образом, объем внешнего психологического пространства становится как бы пульсирующим, а вместе с ним пульсируют расстояния между топономами — от масштаба взгляда, устремленного к границе горизонта, до размашистого жеста руки в том же направлении.
Но существует ли конкретно выраженный объем внешнего психологического пространства, который мы могли бы принять не за большой и не за малый, но за изначальный?
Если исходить из младенческого жестового движения как конкретной деятельности, то его максимальная сфера определяется по высоте поднятых рук (вертикаль), по длине рук, вытянутых вперед (сагитталь) и по широте расставленных рук (горизонталь). Так же как громкость и тембр голоса у каждого человека присущи только ему, Так и периметр такой сферы тоже индивидуален. Все движения, показывающие как меняется объем этой сферы, определяют масштабную модальность внеречевого высказывания.
Особое значение здесь приобретает то, что можно назвать мета-модальностью, т.е. модальность, которую устанавливает каждый из нас для себя всякий раз в первое мгновение общения. Для этого существуют так называемые вступительные жестовые движения. Помните у В.В.Маяковского:
«Вошла ты,
резкая как «нате!»,
муча перчатки замш, сказала: «Знаете —
я выхожу замуж»...
«Муча перчатки замш»... В этом жесте, обозначившем уменьшенное пространство вокруг себя — подчеркнутая интимность своего пространства, которое не ищет соприкосновения с окружающим миром.
Мы знаем, как «начальство» любит крутить в руках карандаш, постукивать пальцами по столу, демонстративно перекладывать перед собой бумаги — все это метамодальное обозначение границы собственного психологического пространства, затаивание подобно хищнику в укрытии, в любой момент готовому на неожиданный и роковой для нас прыжок.
Известно, что именно амплитуда движения отличает радушное рукопожатие от сдержанного, вместе с тем обозначая условные границы индивидуального внешнего психологического пространства, /в котором далее будут строиться все внеречевые высказывания. И не случайно именно женщины, перебирая перчатки, бусы, одергивая край своей одежды, поправляя прическу и демонстративно , крася губы и пудрясь, обозначают тем самым уменьшенные и защищенные границы «своей территории». Во всех случаях, с изменением контекста общения меняются и размеры воображаемых границ субъектного психологического пространства вплоть до слияния двух таких пространств в одно при жестовом движении объятья.
Установление описанными способами границы субъектного пространства — это, одновременно, необходимое условие для выявления каждой топономы. Ведь она выявляется в жестовом движении не только по признаку направления такого движения, но и по величине дистанций между ней и другими топономами. Когда размер периметра психологического пространства задан в обозначении тем или иным способом, то тем самым заранее обозначается и максимальный «градус» эмоционального содержания всех высказываний в пределах этого периметра. Это позволяет нам, например, отличить интимный жест от так называемого широкого, значительного.
Мы часто видим по телевизору, как люди в смущении, подобно детям, хватающим погремушку, буквально вырывают микрофон из рук обратившегося к ним журналиста. Этот микрофон воспринимается ими как некий «зонд», внедрившийся в интимную зону их психологического пространства. Хватаясь за микрофон и приближая его к себе, они тем самым пытаются обозначить размер защитной линии своего субъектного периметра, т.е. превратить «зонд» в «пограничный столб». Хотя, наверное, и память о захвате погремушки имеет место, и как-то это между собой связано.
Перебирание «перчатки замш» или бумаг перед посетителем, скрещенные руки на груди — все это «пограничные столбы», определяющие размер субъектного пространства, уменьшенного относительно нейтрального, а потому выражающего определенное отношение внеречевого высказывания к окружающей действительности, т.е. модальность этого высказывания.
Так же, как и уменьшение периметра психологического пространства, значение модальности приобретает и увеличение его. Человек формирует модальность, варьируя масштабом и различными способами жестового движения. Нет иной формы жестового движения, способной так увеличить масштаб внешнего психологического пространства, как это может взгляд. Именно он дает возможность расширить такое пространство, отдаляя топономы друг от друга на огромные расстояния, ограниченные лишь линией горизонта. Кроме того, взгляд способен в любой момент изменить такой масштабдо самого минимального.
Мы можем со всей определенностью выделить три вида модального взгляда: «потупленный», «глаза в глаза» и за спину собеседнику.
«Потупленный» взор, где все объекты внимания находятся не далее, чем длина вытянутой руки до ее локтя — это модальность «пограничного столба», рассмотренная нами ранее.
«Глаза в глаза» — это уже соприкосновение периметра субъектного психологического пространства с таким же пространством другого человека. Жестовые движения рук способны осуществить такое соприкосновение лишь в случае достаточно близкого расстояния между собеседниками. Поэтому такой тип взгляда устанавливает исходный масштаб-модальность или «близость отношения» при любом видимом расстоянии и тем самым обладает преимуществом перед любым иным жестовым движением.
И наконец, взгляд за спину. В этом случае собеседник как бы попадает вовнутрь нашего субъектного пространства, а его местоположение становится в один ряд с другими топономами. Поэтому искусственно нарушая симметрию относительно собеседника соответствующими акцентами своих жестовых движений, мы тем самым смещаем его местоположение относительно центра и навязываем ему новое эмоциональное состояние. Характер такого его состояния зависит от конкретной координации нашего собеседника по всем трем осям нашего психологического пространства, в котором он оказался помимо своей воли. Разумеется, и наш собеседник может поступить подобным образом. Этой же цели, правда не так впечатляюще, служат и другие жестовые движения как бы направленные за спину собеседнику. Здесь мы имеем дело с модальностью «взаимопроникновения», характер которой и определяет конкретное направление смещения центра.
Масштабная модальность в визуальных искусствах достигается более просто: в изобразительном искусстве — выбором размеров картины или скульптуры, в театре — световыми эффектами, позволяющими за счет площади освещения сцены (от общего света до узкого
луча прожектора) изменять размер периметра психологического пространства.
Форма и размер периметра психологического пространства как его важнейшая характеристика, которая оказывает влияние на деятельность в рамках этого периметра, в частности в киноискусстве, была отмечена С.М.Эйзенштейном: «Появление широкого экрана означает еще один этап огромного прогресса в развитии монтажа, законы которого должны будут подвергнуться критическому пересмотру, будучи сильно поколеблены изменением абсолютных размеров экрана, которое делает невозможным или непригодным очень многие монтажные приемы прошлых дней» [37].
Какую же главную функцию выполняет масштабная модальность? «Впечатляющий размер» — известная фраза, обозначающая особенно большой периметр какого-либо психологического пространства. Но еще более примечательное определение — внушительный размер. Степень эмоционального воздействия, внушающая малую или большую значительность всего происходящего в данном психологическом пространстве, а в конечном результате каждой его топономы — вот основное назначение масштабной модальности. Масштабная модальность — это способ эмоционального воздействия на кого-либо с той или иной нужной нам степени.
Малые по размеру линии и плоскости мы видим сразу. Для рассмотрения же больших нам требуется время, и чем больше его необходимо для рассмотрения с той же точки, тем больше и размер. Но нельзя сбрасывать со счетов и скорость осмотра, т.е. отношение пройденного взглядом пути ко времени осмотра. Мы знаем, что, например, об энергетической затрате автомобиля судят по количеству истраченного бензина (обычно на 100 км непрерывного пути). Так и количество энергии на осмотр, которую мы тратим, практически не зависит от скорости работы мышц глаз, шеи или всего туловища. Поэтому, увидев перед собой тот или иной масштаб периметра, мы сразу же подсознательно ощущаем, сколько энергии необходимо потратить на осмотр всего, что заключено в нем. Этот объем энергии и определяет эмоциональную сущность модальности масштаба.
Ракурс
Как мы уже отмечали, в обычных условиях человек увидеть предмет одновременно со всех сторон не может. Кроме того, он не способен рассмотреть его и с некоторых позиций. До появления летательных аппаратов, например, никому не было дано увидеть Землю с высоты птичьего полета, не говоря уже о небесах. Казалось, восполнить подобны
– Конец работы –
Эта тема принадлежит разделу:
На сайте allrefs.net читайте: "Внеречевое общение в жизни и в искусстве. Азбука молчания"
Если Вам нужно дополнительный материал на эту тему, или Вы не нашли то, что искали, рекомендуем воспользоваться поиском по нашей базе работ: Таблица 2
Если этот материал оказался полезным ля Вас, Вы можете сохранить его на свою страничку в социальных сетях:
Твитнуть |
Новости и инфо для студентов