Мы часто говорим, что «это было», а «то будет». У Мастеров «было» и «будет» почти не встречаются. Они разговаривают о времени как о пространстве. В их разговорной речи понятие «человек умер» отсутствует. Для них нет понятия «смерть». И понятие «человек родился» — тоже отсутствует. Он просто «есть».
Они так разговаривают между собой:
— Вот, помнишь ушедшего Ахмеда? Он сегодня мне сказал... А этот Ахмед умер пятьдесят лет тому назад. Или:
— А вот, который придет, — то есть, тот, кто еще не родился, — вот о-он, ещё молодо-о-й, такой сыро-о-й, а она такая, такая и такая.
Друг с другом они это так обсуждают. Понятие «родившийся», понятие «умерший» у них специфические. Эти люди для них существуют реально. Они общаются с ними.
Потому что по одежде, то есть по телу, они не судят. По внешнему виду не судят, дорогие мои! Понимаете? Уверяю вас, обычному человеку это понять трудновато.
Однажды мне позвонили и сказали: «Срочно приезжай. Послезавтра Наставник всех, собирает». Мы собрались в назначенный день.
А у него было восемнадцать сыновей. Тогда было семнадцать, а через семь месяцев после его ухода родился младший. Между старшим и младшим сыном разница девяносто три года. Ну, не от одной жены, сами понимаете!
И вот, родственники, ученики и близкие съехались из разных городов и стран. Дед в добром здравии, двухметровый старикан, наказал накрыть огромный П-образный стол во дворе. Мы, человек двести близких, за столом сидим.
Все его просто боготворили. Да и сейчас боготворят! Он с каждым пообщался. Одному говоря:
— Помнишь, я тебе говорил, вот так-то у тебя будет? И как вышло? Тот:
— Так и вышло, как Вы сказали.
Другому, третьему. И у каждого был случай, когда старик ему говорил, что с ним будет. И у всех вышло, как он сказал.
— Можете ли вы сейчас усомниться в моем уме? Все дружно:
— Не-е-т! Что Вы?!
— Значит, так. Того, что сегодня происходит, и того, что завтра будет происходить, я каждому из вас желаю от всей души.
Сегодня за столом сидят почти все, кого я хотел увидеть на своих похоронах. Завтра в одиннадцать часов время, данное мне Всевышним, — так он сказал, — заканчивается. Жизнь заканчивается.
Наконец-то Господь разрешил мне вернуться. Господь забирает меня. К тому завтрашнему дню я пятьдесят лет готовлюсь. Не думайте, что старик от старости мозги свои съел, — я в своем уме. Чтобы завтра вас не утруждать, я хочу сегодня с вами за столом посидеть.
Ну, я-то уже более-менее был готов к этому, чуточку знал, что так и будет, и что, примерно, в это время. А многие-то его родственники — обычные нормальные люди. И ка-а-к бы он ни доказывал...
Стол был шикарным. Музыканты. Застолье, что надо! Но чуточку было такое чувство — сами понимаете. Люди шептались, что дед, мол, тронулся, но раз застолье сделал — не пропадать же добру! На следующий день кто-то всё равно уехал.
Часов в одиннадцать опять сели за стол. Позавтракали. Он пришел с другого конца поселка — там, оказывается, какая-то недоделанная работа у него осталась. Зашел, посмотрел на нас с улыбкой. Улыбка с грустью. Говорит:
— Ну что, заждались? Не волнуйтесь, всё будет вовремя. Сел. Сыновья стоят. Он посиде-е-л, посмотре-е-л в небеса, посмотре-е-л на нас, еще раз в небеса. Последние его слова были:
— Э-эх, жизнь — проститутка! Всё равно тобой не насытишься. И всё. Ушел. Прислонился к рукам своих детей и просто ушел. Каждому из вас желаю, когда придёт время, уйти так!