Реферат Курсовая Конспект
К Дейзи - раздел Искусство, Искусство путешествовать Дейзи, Тихое Созданье, Чье Сладчайшее Дыханье ...
|
Дейзи, тихое созданье,
Чье сладчайшее дыханье
Веет рядом, там и тут, –
Умали мои печали,
Раздели мое отчаянье
Хоть на несколько минут…
Животные же, в свою очередь, символизировали доведенный до совершенства стоицизм. В свое время Вордсворт по‑настоящему проникся уважением и привязался к лазоревке, которая даже в самую ненастную погоду выводила трели в саду, окружавшем его дом. Первая зима, которую поэт с сестрой провели в коттедже «Голубятня», выдалась на редкость холодной. Поддерживать бодрость духа им помогала пара лебедей, также впервые оставшихся зимовать на ближайшем озере и переносивших непогоду, холод и невзгоды с гораздо большим терпением, чем сами Вордсворты.
Примерно через час после того, как мы оказались в Лендейльской долине, дождь немного стих. Вскоре я и М. услышали слабое «си‑и‑ип, си‑и‑ип». Этот звук повторился несколько раз, время от времени ему вторило чуть более громкое и уверенное «тиссип». Три луговых конька заметались над травой чуть в стороне от тропинки. Черно‑пегая каменка, сидящая с задумчивым видом на сосновой ветке, расправила крылья, чтобы просушить рябенькие желто‑коричневые перья под солнцем уходящего лета. Чем‑то встревоженная, она вдруг снимается с места и начинает кружить над долиной, издавая при этом пронзительно громкое, скрежещущее и быстро повторяющееся «щщвер‑щщвер‑щщвер». На гусеницу, упорно совершающую настоящее альпинистское восхождение на придорожный камень, ее крик не производит ни малейшего впечатления. Не реагируют на него и многочисленные овцы, пасущиеся в долине.
Одна из овец неспешным шагом подходит поближе к тропе и с любопытством смотрит на нас – заезжих гостей. Какое‑то время люди и овца одинаково удивленно таращатся друг на друга. Затем овца решает, что нет смысла тратить на нас драгоценное внимание и время. Она садится на землю, лениво срывает губами пучок травы и начинает столь же неторопливо жевать, перекатывая с одной стороны рта на другую, как жевательную резинку. Почему я – это я, а она – это она? К тропинке подходит вторая овца и ложится вплотную к завалившейся на бок подружке. На протяжении, наверное, секунды они обмениваются, как мне кажется, многозначительными, понимающими взглядами. Похоже, что происходящее их даже несколько забавляет.
Сделав еще несколько шагов, мы слышим какой‑то шум в густом зеленом кустарнике, растущем по берегам ручья. Сначала этот звук напоминает кашель немощного старца, прочищающего горло после завтрака. Затем до нас доносятся звуки какой‑то отчаянно энергичной возни – словно кто‑то с раздражением и вместе с тем азартно роется в слежавшейся многолетней подстилке из палой листвы, обронив на землю какую‑то ценность. Впрочем, заметив, что его уединение нарушено, неведомое и не видимое для нас создание вдруг замирает на месте в самой гуще зарослей, и теперь до нас оттуда не доносится ни звука. Ощущение такое, что неизвестный зверь решил поиграть в прятки и сидит теперь за деревом тихо‑тихо, как дети, которые точно так же замирают неподвижно, спрятавшись за одеждой в стенном шкафу. В Эмблсайде, совсем недалеко отсюда, люди завтракают в кафе и покупают газеты, а здесь в кустах сидит кто‑то, скорее всего, мохнатый и, вполне вероятно, хвостатый, кто‑то, питающийся ягодами или мухами и прочими насекомыми, кто‑то, кому нравится рыться в лесной подстилке, кто‑то чихающий и фыркающий – и при этом, несмотря на все странности и отличия, наш современник и сосед, создание природы, живущее рядом с нами на нашей отдельно взятой планете, но в совершенно иной вселенной – в мире, состоящем в основном из камней, деревьев, лесных запахов и тишины.
Вордсворт всегда стремился своей поэзией помочь читателю обратить внимание на тех многочисленных представителей животного царства, которых мы обычно не замечаем, хотя живут они совсем рядом с нами. Мы не привыкли с уважением относиться и высоко ценить тех, чье присутствие выражается для нас в «галочке» в небе или же в шуршании и возне в ближайших кустах. Поэт предлагает нам отказаться на время от привычного видения мира и посмотреть на окружающее пространство и все в нем происходящее из перспективы, которая открывается перед взором наших незаметных соседей. С его точки зрения, нет ничего полезнее, чем переключаться время от времени с одного регистра восприятия мира на другой, чем пытаться понять, как этот мир выглядит с точки зрения птиц и зверей. Почему же, спрашивается, это должно быть интересно и, быть может, даже окажет на человека благотворное воздействие? Возможно, потому, что человек как раз и ощущает себя несчастным из‑за того, что видит мир однобоко. Незадолго до поездки в Озерный край я набрел в библиотеке на книгу, изданную еще в девятнадцатом веке, – сборник статей, посвященных месту птиц в поэзии Вордсворта и тому особому интересу, который он проявлял к этим созданиям. Уже в предисловии к изданию высказывалось предположение, что именно иная перспектива, иной ракурс видения мира птицами привлекали поэта, который воспринимал такую возможность величайшим благом для человека:
«Я уверен, что публика оценила бы и осталась весьма довольной, если бы местная, ежедневная и еженедельная пресса в нашей стране всегда уделяла подобающее внимание не только приездам и отъездам лордов, леди, членов парламента и прочих достойных людей, но также следила бы и предоставляла информацию о прилете и отлете мигрирующих птиц.
Если нам доставляют столько беспокойств и душевных терзаний ценности, которые исповедует наш век или же так называемая элита общества, то вполне возможно, что средством от этих мучений станет напоминание о разнообразии жизни на нашей планете, о том, что, помимо важных дел, которыми заняты выдающиеся люди современности, существуют еще и луговые коньки, робкое „си‑и‑ип“ которых слышится над полями и долинами.
Перечитав ранние стихи Вордсворта, Кольридж утверждал, что их гениальность заключается в том, что они „…способны придать очарование новизны многому из того, к чему мы привыкли и считаем обыденным; открывают в нас почти сверхъестественную остроту чувств, пробуждают наше сознание от летаргического сна привычек и направляют проснувшиеся мысли и чувства на красоту и чудеса окружающего мира – того неистощимого сокровища, которое мы, покрытые коростой ложно понимаемого знакомства и неизлечимого самомнения, имея глаза – не видим, имея уши – не слышим, и сердца наши остаются к нему холодны и безразличны“.»
«Красота и очарование» природы, по мнению Вордсворта, должны подталкивать нас к тому, чтобы мы искали – и находили – в себе самые лучшие качества. Два человека, забравшиеся на скалу и обозревающие текущий у ее подножия живописный ручей и прекрасную, поросшую лесом долину, вполне возможно, изменят свое отношение не только к природе, но и друг к другу, что в вордсвортовской системе координат обладает никак не меньшей ценностью.
Есть мысли и заботы, кажущиеся неподобающими и недостойными, когда ты стоишь на утесе над обрывом. О чем‑то другом над обрывом думается особенно хорошо. Величественность открывающейся со скалы панорамы подталкивает к тому, чтобы человек и свой внутренний взор обратил на что‑то величественное и прекрасное. Масштабы окружающего пространства напоминают о том, как мы малы и немощны, о том, что нужно со смирением осознавать, что любой из нас – не центр вселенной, что этот мир переживет всех нас. Впрочем, никто не станет отрицать, что можно продолжать по‑черному завидовать коллеге, даже созерцая величественный водопад. Просто в таком месте подобные мысли, если принять на веру постулаты Вордсворта, придут человеку в голову с чуть меньшей вероятностью. Сам поэт утверждал, что жизнь, прожитая им на лоне природы, сформировала его характер таким образом, что он совершенно утратил вкус к соперничеству с кем бы то ни было, перестал завидовать и испытывать суетные тревоги и беспокойства. Он с полным правом мог сказать, что
Смотреть на человека сквозь очки
И радостно, и безопасно:
Тебе он виден весь – вульгарный, злой,
Как Золушка, в три слоя под золой,
Упорный и несчастный.
Но по другую сторону очков
Таков ты сам! Таков!
Эшер Дюран. Родственные души, 1849 г.
7
У нас с М. не было возможности задержаться в Озерном краю Надолго. Уже через три дня после приезда мы снова сели в поезд и поехали обратно в Лондон. В вагоне напротив нас сидел человек, который всю дорогу громко говорил по мобильному телефону: всеми доступными ему из поезда средствами он усиленно и, судя по разговорам, невольными свидетелями которых мы стали, – безуспешно пытался разыскать какого‑то Джима, по всей видимости, не спешившего отдавать взятые в долг деньги.
И Даже если допустить, что контакт с природой действительно оказывает на человека облагораживающее и Целительное воздействие, следует отдавать себе отчет в том, что эффект этого воздействия будет весьма ограничен. В первую очередь кратковременностью подобных выездов на свежий воздух. Едва ли следовало ожидать, что психологический эффект от трех дней, проведенных в Озерном краю, будет ощущаться дольше нескольких часов.
Вордсворт, впрочем, был менее пессимистичен в этом отношении. Осенью 1790 года поэт побывал в Альпах и немалую часть довольно длинного маршрута прошел пешком. Выехав из Женевы, он пересек долину Шамони, поднялся на перевал Симплон, а затем спустился по ущелью Гондо к озеру Маджоре. В одном из писем к сестре он так описывает то, что увидел во время этого путешествия: «Теперь, когда увиденные в пути пейзажи запечатлелись в моей памяти, едва ли я смогу прожить хоть один день (курсив мой. – А. Б.), не вспомнив их и не получив очередную порцию счастья от созерцания, пусть и мысленного, этих прекрасных образов».
Эти слова – вовсе не гипербола. Альпийские пейзажи на много десятилетий остались с Вордсвортом, они поддерживали и вдохновляли его всякий раз, когда он вызывал в памяти эти величественные картины. Это позволяло поэту утверждать, что некоторые пейзажи, которые человеку довелось увидеть, остаются с ним на всю жизнь и что их целительный эффект не ослабевает с годами, раз за разом помогая преодолеть очередные трудности, возникающие на жизненном пути. Такие образы надолго сохраняющиеся в памяти, сам он называл «застывшими мгновениями».
…Нельзя войти в одну и ту же реку.
Но жизнь порой дарует человеку
Возможность ради опыта попасть
Кому‑то в пасть.
Чтобы потом в беде и светлых гимнах
Не причитать: о боже, помоги мне!
А стиснув зубы, выбиться из сил.
И выбраться. И ввысь расти.
Эта уверенность в существовании совершенно особых, важных и надолго запоминающихся пейзажей и природных явлений своеобразно выразилась и в манере Вордсворта давать подзаголовки своим произведениям. Так, например, подзаголовок к стихотворению «Тинтернское аббатство» гласит: «Повторное посещение берегов реки Уай во время прогулки. 13 июля 1798 г.». Точное указание даты и подробное описание места, где было написано стихотворение, свидетельствуют, что, с точки зрения поэта, отдельные мгновения прогулки вокруг аббатства и некоторые увиденные в тот день пейзажи представлялись ему чем‑то очень значимым и достойным сохранения в памяти не в меньшей степени, чем, например, день рождения или дата свадьбы.
Подобное «застывшее мгновение» выпало и на мою долю. Произошло это под вечер на второй день нашей поездки в Озерный край. Мы с М. сидели на скамеечке в окрестностях Эмблсайда и жевали какие‑то «марсы‑сникерсы». Поэтому у нас зашел не слишком содержательный разговор на тему любимых шоколадных батончиков. Выяснилось, что М. любит те, что с карамельной начинкой, я же, со своей стороны, проинформировал ее, что предпочитаю «две палочки хрустящего песочного печенья». По завершении обмена столь важной информацией беседа как‑то сама собой сошла на нет. Я огляделся: по другую сторону от поля, вдоль которого шла тропинка, тек ручей. По его берегам росли деревья. Вот об одну небольшую такую рощицу – буквально несколько плотно прижавшихся друг к другу деревьев и кустов – и споткнулся мой взгляд. Я присмотрелся: оказалось, что на таком сравнительно небольшом «холсте», как кроны десятка‑другого деревьев, художнику‑природе удалось использовать немыслимое количество самых разнообразных оттенков зеленого цвета. Возникало ощущение, словно передо мной раскинули веер с образцами цветов и оттенков из каталога красок. Кроме того, деревья в этой роще выглядели какими‑то особенно рослыми и пышными. Жизнерадостные и цветущие, они, казалось, и знать не хотят о том, что мир бывает суров и печален и что сам он уже не молод. Мне захотелось разбежаться и уткнуться лицом в эту зеленую подушку, чтобы живительный аромат, исходивший от каждого листочка, разом исцелил меня от всех недугов и придал новых сил. Мне показалось невероятным, что природе, которой в общем‑то не было никакого дела до нас с М. – двух человек, присевших на скамейку, чтобы съесть по шоколадке, – удалось создать именно здесь, прямо перед нами, нечто такое, что так полно и точно соответствовало бы представлениям людей о красоте и гармонии.
Мое восторженное созерцание этого великолепия и его активное восприятие продолжались, наверное, с минуту, не больше. Затем в голове вновь зашевелились мысли о работе, да и М. напомнила, что пора возвращаться в гостиницу, потому что она собиралась куда‑то позвонить. Я, признаться, и думать забыл о той роще – до тех пор, пока в один прекрасный день, когда я стоял в мертвой «пробке» в Лондоне, ее деревья не обступили меня и не отодвинули на задний план все мои заботы, все несостоявшиеся встречи и всю накопившуюся почту. На какое‑то мгновение я вновь оказался наедине с этой прекрасной рощей. По правде говоря, я даже не знаю, деревья каких именно пород росли на берегу того ручья, но им, как старым верным друзьям, удалось сделать то, в чем я в тот момент больше всего нуждался: я смог переключить сознание на созерцание гармоничного, невероятно красивого пейзажа и тем самым дать передышку усталому мозгу, измученному тревогами и переживаниями. Можно сказать, что жизнь для меня в тот день вновь обрела смысл именно благодаря воспоминаниям об этих прекрасных деревьях.
15 апреля 1802 года в одиннадцать часов утра Вордсворт, прогуливаясь по западному берегу озера Уллсвотер, всего в нескольких милях от того места, где останавливались мы с М., увидел целое поле бледно‑желтых нарциссов. В дневнике он написал, что цветов, «танцующих на ветру», было не меньше десяти тысяч. Совсем рядом плясали под напором ветра и волны на озере, но нарциссы «превзошли сверкающие воды в этом счастливом веселом танце». «Я радость испытал огромную в душе», – впоследствии описал Вордсворт в стихах свое восприятие этого сохранившегося в памяти «застывшего мгновения».
– Конец работы –
Эта тема принадлежит разделу:
Искусство путешествовать...
Если Вам нужно дополнительный материал на эту тему, или Вы не нашли то, что искали, рекомендуем воспользоваться поиском по нашей базе работ: К Дейзи
Если этот материал оказался полезным ля Вас, Вы можете сохранить его на свою страничку в социальных сетях:
Твитнуть |
Новости и инфо для студентов