По вопросу об исторической генеалогии зла издавно наметились две противоположные позиции. Одна из них, идущая от античного мифа о «золотом веке», Бугенвилля и Руссо, идеализировала первобытного человека, постулировала его нравственное совершенство, полагая, что «нормальным состоянием первичных орд, первичного человечества был вечный мир», что наши далекие предки питались почти исключительно растительной пищей, обладали кротким и мягким нравом, не знали злости и жестокости. Зло, в таком понимании, возникло вместе с цивилизацией, собственностью, имущественным и социальным неравенством. (Распространенная в животном мире система доминирования более сильных и приспособленных особей не исчезла у людей)
Противоположная крайность была представлена концепцией «войны всех против всех»
Т.Гобса. Ее активно поддерживали социал-дарвинисты. По мнению французского антрополога Ш.Летурно, «нравственность первобытного человека в начальный момент ее развития стояла намного ниже нравственности животных». Для неё было характерно глубокое презрение к жизни человека. (Кровавые конфликты и подавление слабых сильными небыли ни единственным, ни основным способом взаимоотношений людей, ибо они сосуществовали вместе с элементами сотрудничества в охоте, военных и трудовых операциях, с чувствами солидарности и взаимной привязанности )
Культура и обуздание насилия
Агрессивные действия, ведущие к убийству, первоначально носили чисто инструментальный, ситуативный и вынужденный характер. Враждебное отношение человека к человеку было не исходным, а производным от конкретных условий жизни. Убийство ради убийства, то, что Шопенгауэр называл «злобой», а Фромм – «злобной агрессией», в первобытном человеческом стаде было возможно как исключение, вызванное патологической дезинтеграцией психики.
Развитие культуры делает отношение к убийству более дифференцированным. Посягательства на чужую жизнь сдерживаются не только бессознательным страхом, но также определенными общественными установлениями и соответствующими понятиями. Отношения кровного и классификационного родства представляли собой строгую систему взаимных обязательств и ограничений, выражаемых понятием о ценностном статусе сородича.
Культура позволяет овладеть стихией непосредственных побуждений. И в этом заключена возможность не только ограничения насилия, но и его оправдания. В родовом строе ценностный статус имели только «свои», но не «чужие».Ценность сородича обусловлена его собственным состоянием (способностью или неспособностью быть полезным) либо внешними обстоятельствами. Ее можно приобрести и можно потерять.
Родственной защиты лишались, как правило, старики и младенцы, а также лица, неполноценные в физическом отношении. Для первобытных нравов, если верить этнографическим источникам, нехарактерно великодушие и защита слабых. В этом заключена возможность намеренного внутригруппового убийства.
Эта форма насилия в основном укладывается в рамки утилитарной мотивации. У некоторых народов засвидетельствовано систематическое умерщвление стариков. Мотив, положенный в основу фильма Куросавы «Легенда о Нараяме», вполне достоверен. К.Гельвеций приводит следующий поразительный пример: «В конце зимы, когда недостаток продовольствия заставляет дикарей покидать хижины и голод гонит их на охоту за новыми припасами, некоторые дикие племена перед отправлением собираются и заставляют своих стариков взбираться на дубы, которые они затем сильно трясут; большинство стариков падает с деревьев, и их немедленно убивают. Дикарь считает, что падение этих старцев доказывает их неспособность перенести все тяготы охоты».
Распространенной формой внутригруппового убийства был инфантицид (детоубийство). К нему предрасполагал образ жизни, затрудняющий воспроизводство потомства, обычно это происходило во время голода или засухи, чаще всего в зоне пустынь. Инфантицид в традиционных условиях – явление редкое. Иначе обстоит дело с детьми, которые отличаются врожденной патологией: им редко сохраняют жизнь. Детоубийство практически всегда носило инструментальный (иногда ритуальный) характер и облегчалось отсутствием понятия о безусловном человеческом достоинстве. Освобождаясь от части детей, семья приобретала реальную или воображаемую выгоду. Конечно, инфантициду должен бал оказывать сильнейшее противодействие материнский инстинкт, но он нейтрализовался групповым давлением и мифологическими представлениями. Коренное отличие инфантицида у первобытных людей от детоубийства или подкидывания детей в цивилизованном обществе заключается в том, что в первом случае материнский инстинкт уже потерял свою абсолютную силу, а понятие о самоценности человека еще не закрепилось; во втором же случае детоубийца действует наперекор как инстинкту, так и нравственным устоям. В родовом обществе инфантицид не является таким значительным нравственным падением, как в современном: чтобы падать, нужно прежде возвысится. Чем примитивнее общество, тем сильнееего существование подвластно внешним условиям.
Культура родового строя овладевала межиндивидуальной враждой, переориентируя ее вовне, на представителей чужих родов и племен. Элементы подобной вражды имеются у стадных животных, особенно - у низших. (Колония крыс агрессивно уничтожает «интервента») Пчелы, термиты и муравьи знают членов своей колонии по запаху и тоже убивают любого вторгшегося к ним «инородца».Чужие – это те, кто внушает либо страх, либо ненависть; культура дополняет отношение к чужому чувством мести. Кровная месть, а также более жуткая культурная новация – «охота за головами» бали включены в механизм социальной иерархии. Тот, кто не отплатил кровью за кровь, не достоин ни женской любви, ни уважения сородичей, как и не достоин у ряда воинственных народов и тот, кто не убил чужака и не представил доказательств своей зрелости и полноценности: отрезанной головы, ушей, пальцев или половых органов. «Ты никого не убил, значит ты – мальчик!» и не можешь претендовать на жену и привилегии взрослого мужчины.
К воинским доблестям относилось и намеренное мучительство, которое не встречается ни у одного вида животных. Североамериканские ирокезы скальпировали пленников и сыпали горячий пепел на обнажившийся череп. Индейцы чичимеки старались сохранить жизнь своих жертв как можно дольше, растягивая страдания врага: обрезая один сустав за другим, прижигая раскаленным железом, медленно искалывая ножами. Обычно истязания мотивировались соображениями утилитарного толка, к нему прибегали для того, чтобы сломить сопротивление противника и навязать ему свою волю. Внутри рода принцип кровной мести не действовал. Тот, кто убил своего сородича, подвергался изгнанию (абреки у горцев Кавказа, изгои у славян). Кровное родство как исторически первый тип социальных связей возникли как продукт культуры. Они понуждали вести себя иначе. Чем животное. Первобытная культура доступными ей средствами (мифами, ритуалами и т.д.) создавала образ человека, требуя поддерживать усилиями и самого индивида и окружающих. В эти требование требования включалось осуждение посягательства на жизнь и здоровье сородича.
Демонические силы каннибализма.Соответствующие обычаи подтверждены многократными этнографическими свидетельствами. Английский ученый Л.Файсон описывал каннибализм австралийских аборигенов: «Племена района Уайд-бей едят не только павших в битве врагов, но и своих убитых друзей и даже умерших естественной смертью, если только трупы находятся в хорошем состоянии. Предварительно они сдирают кожу и консервируют ее, натирая смесью жира и древесного угля» Н.Н Миклухо-Маклай сообщал о нравах туземцев островов Адмиралтейства: «Людоедство – Явление здесь очень нередкое. Туземцы предпочитают мясо людей свинине. Едят его вареным в пресной воде. Внутренности. За исключением мозга, сердца и печени, выбрасывают. Человеческое мясо разрешается есть детям и женщинам». Каннибализм как обычная практика обнаружен, кроме того, в Африке, в Южной и Северной Америке и других частях света.
По характеру мотивации различают: 1) обыденный, 2) юридический – как мера общественного наказания за какай-либо серьёзный проступок: предательство, дезертирство, прелюбодейство, ночное воровство и т.п., 3) магический – преследует цель овладения колдовскими чарами или присвоения выдающихся качеств съедаемых лиц. Важнейшими видами ритуальной антропофагии считается патрофагия (систематическое поедание престарелых родителей, иногда и других родственников) и человеческие жертвоприношения богам и духам.
В истории культуры происхождение каннибализма объяснялось по-разному. К.Фогт, З.Фрейд и др. ученые склонялись к идее естественного происхождения и универсального распространения этого феномена. Теория «культурных кругов» (Л.Фробениус, Э.Вольхард и др.) искала его корни в мифах и ритуалах первобытных народов. Против естественного происхождения каннибализма выдвигаются серьёзные возражения. Этот способ поведения людей отличает их чуть ли не от всех видов высших млекопитающих. Мясо особи своего вида кажется им невкусным, у человекообразных обезьян склонность пожирать представителей своего рода не имеет места вообще.
Культурное происхождение этой аномалии более вероятно. При этом, разумеется, ни мифологическая картина мира сама по себе, ни изменения в ее содержании не были непосредственной причиной каннибализма. Культура просто выработала средство для обоснования и закрепления людоедских обычаев. Людоедство подводилось под заботу о родных, человечность – убеждение, что лучшая участь для престарелых родителей – быть похороненными в желудках своих детей, а не стать пищей для червей. Но самое существенное и трагическое в том, что каннибализм привычно связывался с идеей достоинства, избранности и посвященности. Антропофагия знаменовала собой высшую и абсолютную власть над человеком, т.е. нечто сверхчеловеческое.
По-видимому, эта аномалия развивалась одновременно из двух независимых источников: междуплеменной вражды и периодического голода, вынуждавшего к поеданию трупов и к убийству наиболее слабых сородичей. В том и в другом случае субъект находился в экстремальных условиях: либо располагая безграничной властью над другими, либо находясь на гране голодной смерти. При этом он выходил за рамки нормального психического состояния, впадая либо в неистовство «торжествующего хищника», либо в апатию голодающего.
С развитием цивилизации каннибализм постепенно изживается из нравов через ряд ограничений и замещений. Создание политических институтов, регулирующих власть человека над человеком, развитие скотоводства и земледелия, стабилизирующие проблему питания, вытеснение языческих культов монотеистической религией приводят к безусловному запрету людоедства. У авторов Ветхого завета даже вынужденная антропафагия считается пределом падения, самым мерзким злом, которое может совершить человек, полной утратой им своего человеческого облика: «и ты будешь есть плод чрева твоего, плоть сынов твоих и дочерей твоих, которых господь бог твой дал тебе, в осаде и стеснении, в котором стеснит тебя враг твой» (Втор 28,53). Утвердив святость родственных уз и человеческой жизни вообще, мировая культура сумела обуздать вырвавшиеся из нее демонические силы каннибализма настолько, что они освобождаются сейчас только в виде редчайших эксцессов: в садистской психопатологии и в безумии длительного голода.
Агрессивное поведение, будь то убийство, истязание или антропофагия, представляет собой активное самоутверждение за счет другого человека. Реальные жизненные интересы и благополучие одних лиц приносятся в жертву другим. Самоутверждение путем насилия над человеком есть одна ипостась морального зла. Другую составляет предпочтение приятного полезному, принесение собственной пользы в жертву удовольствиям. Чувственность может приобрести разрушительный характер, на этом основании возникает феномен распущенности. Подверженный ему индивид лишается способности к самосовершенствованию, к развитию и даже сохранению своих человеческих качеств. Явственнее всего распущенность обнаруживается в пренебрежении половыми запретами.