Песнь свободы не споешь под чужую дудку.
С.Е. Лец
Деятельность СМИ активно пересекается с комплексом ценностей человека и общества, поскольку, с одной стороны, нацелена на их отражение, а с другой – на частичную корректировку и формирование. В последнем аспекте журналистика активно вторгается в сферу индивидуальной психологической безопасности, поскольку, воздействуя на систему ценностей человека, изменяет его внутренний мир и механизмы отношений с миром внешним. Причем на современном этапе можно говорить о том, что некоторые ценностные установки формируются, прежде всего, под воздействием СМИ.
Под термином «ценность» мы понимаем отношение субъекта к явлению, жизненному факту, объекту и субъекту, и признание его как важного, имеющего жизненную важность. Сегодня к общепризнанным, базовым человеческим ценностям большинство исследователей относят жизнь, здоровье, красоту, культуру.
Совершенно очевидно, что, развиваясь в социуме, индивид с необходимостью присваивает некоторую часть надындивидуального комплекса универсальных знаний. Психическая деятельность человека, безусловно, формируется под влиянием системы коллективных представлений о мире и его оценки. Но этим далеко не исчерпывается характер его деятельности. Структура любого знания сугубо индивидуальна. Для индивида существует лишь интериоризованное знание.Только в личном опыте присваивается знание социальное, существовавшее до человека, но не для него. Поэтому ценности личностные и общественные тесно взаимосвязаны. Понятно, что личные ценности выстраиваются преимущественно на отборе общественных, но из них складывается система, способная рождать свои собственные ценности, принципиально отличающиеся от общепризнанных. В этом процессе СМИ часто реализуют роль легализации знания.
Наряду с этим, современное медиавоздействие порой ставит под сомнение базовые человеческие ценности или форму их реализации. «Интересы нижней части» (страсть к запретному, криминальному, сенсационному) при игнорировании высших интересов часто весьма превратно истолковываются журналистами и приводят журналистику в хаотическое состояние распущенности, «немотивированной нравственной дуальности»[8]. Причем процесс этот отмечен неявным течением, невыраженностью причинно-следственных связей, что усложняет его корректировку. Обратимся только к одной из ценностей – жизни человека и ее оппозиции - смерти.
Как отмечают многие исследователи, переживание смерти, а потом – своего рода возрождения, обретения жизни заново играет роль своеобразной психотерапевтической процедуры, обеспечивающей интегрирование психики и ощущение катарсиса. Вслед за переживанием смерти мы восстанавливаем способность наслаждаться жизнью и, вместе с этим, стремимся к более успешной самореализации в мире. Нечто подобное, может быть лишь менее интенсивное, переживают и те, кто только что погрузился в чужую экранную смерть. После просмотра такой информации интерес к жизни определенно возрастает. И отчасти именно поэтому возрастает интерес к телевизионной трагедии. Да и только ли к телевизионной? Для многих архаических культур характерно представление о смерти как о необходимом продолжении жизни, а публичные сцены насильственной смерти собирали аудиторию с давних времен (коррида, бои гладиаторов, сжигание ведьм).
И, тем не менее, сегодня исследователи и практики журналистики оправданно много говорят о том негативном воздействии, которое оказывают на нас материалы о смерти (особенно видео- и фотоматериалы). Введенный в научный оборот В.М. Березиным термин «бипаразитизм телевидения»[9] может быть оценен как вполне адекватный современному медиасодержанию. Уже в 2002 году опрос населения, проведенный Фондом «Общественное мнение», показал: 48% аудитории полагают, что на телевидении слишком много криминальных передач, а 63% считают, что слишком много остросюжетных боевиков, триллеров.
Первая принципиальная с точки зрения психологического здоровья опасность заключается в частотности показов сцен смерти, и это очевидно[10]. Люди на экране погибают так часто, как не погибали, пожалуй, никогда. Наши дети к первому классу успевают уже увидеть столько смертей, сколько видели их деды и прадеды, участвовавшие в одной из самых жестоких войн прошедшего столетия. В этом смысле все мы становимся постоянными психологическими участниками каждодневной войны, которую ведут средства массовой информации. Вот, к примеру, «Новости» (1 канал) одного дня – 3 мая 2006 года, 18.00. Здесь – и страшная гибель авиалайнера (более 100 пассажиров на борту), и поисковая операция на Черном море, и работа антитеррористических комиссий, и морские учения «Вместе против террора» (которые, по словам журналистов 1 канала, больше походили на съемки боевика и содержали кадры, напоминающие о жертвах реальных терактов), и приговор, вынесенный американским судом присяжных террористу (с кадрами, напоминающими о событиях 11 сентября и ставшими символом бессмысленных жертв), и информация о приговоре убийцам журналиста Пола Хлебникова, и результаты наводнения в Барнауле, и смерть ребенка от простого ОРВИ, и многое, многое другое. Отметим, это - новости обычные, не криминальная хроника.
И если условность мультипликационного или художественного фильма еще оставляет иллюзию защищенности, то документализм журналистского материала лишен даже этой сомнительной защиты. Эфир буквально перенасыщен «устрашающими» фразами и картинами: «По московским рекам, как обычно это бывает весной, поплыли человеческие останки», «Бандит раскроил жертве череп и ушел, даже не вытащив топор из головы убитого» (НТВ).
Но есть и другой фактор негативного воздействия картин смерти – фактор качественный, а не количественный: информационные сообщения о многочисленных жертвах часто формируют у аудитории ощущение безысходности. Одна из типичных реакций на просмотр подобной информации: «Ради чего все эти жертвы. Бессмысленная смерть…» Вот в этой бессмысленности жертв и смертей кроется, как кажется, основная опасность современных медиасообщений. Мы часто видим на экране чью-то насильственную смерть и редко видим тех, кто за нее в ответе. Мы часто видим последствия катастроф и не видим результатов расследования причин, ничего не знаем о том, что предпринято для предотвращения повтора трагедии.
Но, может быть, еще более страшный психологический эффект вызывает циничное отношение журналистов (безусловно, не всех) к человеческой трагедии. Сложно без содрогания смотреть на то, как диктор в студии со спокойствием и деловитостью в голосе сообщает о гибели пассажирского авиалайнера: «Из морской пучины уже извлечены 18 тел. Эти тела проходят опознание. Несмотря на сложность спасательной операции, родственники погибших надеются на то, что будут найдены все тела». Как это возможно, чтобы «тела проходили опознание»? И, кроме того, из сюжета явствует, что после трагедии не прошло еще и 12 часов, и родственники надеются не на то, что будут найдены тела, а на то, что кого-то еще можно спасти. Аналогичный скрытый цинизм и заштампованность, видимо, заставляют журналиста с места трагедии, места гибели людей, сообщать: «Обстановка здесь напряженная. На лицах нет улыбок…» (НТВ) Откуда же они могли бы появиться, если на месте пожара люди пытаются найти останки своих близких?!
Смерть на телеэкране не только показывают. Смертью пугают. Причем нередко совершенно неоправданно. Возьмем, к примеру, один из сюжетов, вышедших 3 марта 2006 года на телеканале Рен-ТВ в программе «Неделя». Сюжет посвящен проблеме птичьего гриппа, и журналист позволяет себе череду следующих фраз:
«Прогнозы специалистов неутешительны…»;
«Кончается тем, что легкие становятся кровавым мешком, и человек задыхается»;
«От птичьего гриппа иммунитета нет»;
«В случае пандемии в России может погибнуть до двадцати миллионов человек»;
«А ведь осталась одна мутация, один маленький шажок, и тогда для заразы мы будем все равны»;
«Беда уже берет страну в кольцо».
Такое же «кольцо» мы наблюдали в экранном шоу об атипичной пневмонии, о глобальном потеплении, о свином гриппе и во многих других информационных спектаклях. Слишком часто и слишком легкомысленно журналист в желании активизировать зрительское внимание обращается к образу смерти и злоупотребляет его безусловной силой. Можно обозначить основные «неудачи» современной тележурналистики в попытке рассказать об одном из наиболее серьезных фактов биографии человечества:
1. Десакрализация рассказа о смерти. Смерть в большинстве материалов подается исключительно в прагматическом ключе. С подробным фиксированием деталей, бытовых подробностей. Многие моменты трагедии предстают перед зрителем в своего рода рецептурном плане. Исчезает момент приватности происходящего, характерный для ситуации смерти. Телекамера вторгается в жизнь семьи, показывает переживания близких людей и делает их достоянием миллионов. Часто эти переживания интерпретируются в митинговом ключе («Если бы вовремя были предприняты меры, смерти, по мнению близких, можно было бы избежать…»);
2. Пунктирность и штриховость показа. На фоне тактики приливной волны, когда аудиторию в быстром темпе буквально «засыпают» фактами и подробностями, а один сюжет сменяется другим, не остается ни времени, ни пространства для постижения истинного значения происходящего;
3. Напротив, драматизация повествования с использованием приема ретардации, когда из трагического события делают событие еще более трагическое за счет умышленного затягивания происходящего. Действие в этом случае напоминает сценарий триллера с заранее определенным финалом (как, например, произошло с информированием о предсмертных днях и смерти Ариэля Шарона);
4. Глобализация и типизация происходящего, когда смерть в результате теракта, стихийного бедствия описывается как событие обыденное, рядовое и возможное в любую минуту в любой части света;
5. Фатализм в описании трагедий, когда в сюжетах речь идет о том, что эту конкретную и аналогичные трагедии все равно невозможно предотвратить.
В зависимости от характера трагедии (естественная или насильственная, единичная или массовая смерть, ожидаемая - как во время военных действий - или неожиданная гибель людей) отмеченные нами недостатки становятся то более, то менее явными. Так, в освещении смерти человека журналист чаще «грешит» десакрализацией, в рассказе о жертвах катастроф или стихийных бедствий – фатализмом, в освещении терактов или последствий вооруженных конфликтов – драматизацией происходящего. В результате мы наблюдаем не только процесс девальвации общечеловеческих ценностей, но и процесс эксплуатации базовых человеческих иллюзий, которые формируются на основе попыток сохранения этих ценностей (бессмертие, победа добра над злом, справедливость, равенство). Кроме того, в число базовых иллюзий исследователи склонны включать и иллюзии персонифицированные, обращенные на человека:
1. Вера в благосклонность мира и дружелюбность людей;
2. Убежденность в предсказуемости, логичности мира, благодаря которой человек может контролировать и планировать собственную жизнь, поступая «правильно»;
3. Допущение о собственной ценности, высокий уровень самоуважения[11].
Эти иллюзии порой эксплуатируются журналистами в утилитарном ключе и нередко подменяют ценности в материалах СМИ. К примеру, сценарии многих ток-шоу выстраиваются на чувстве справедливости и равенства, а рекламные кампании некоторых производителей товаров и услуг эксплуатируют наше стремление к бессмертию или представление о собственной ценности.
Интересно, что общечеловеческие ценности соотносятся не только с притязаниями состоявшейся личности, но и отвечают потребностям индивида на всех этапах его развития. Так, современные исследования в области лингвистики позволяют говорить о существовании единого детского языка – универсального языка младенцев, которые до определенного возраста совершенно однотипным набором звуков «разговаривают» с этим миром. Так вот у этого универсального языка не такой широкий словарный запас – пять «слов». В их числе - основные потребности человека: «Хочу есть!», «Хочу пить!», «Хочу спать!», «Мне плохо!», «Обратите на меня внимание!». Можно сказать, что весь сложный комплекс потребностей, притязаний, форм реализации человеческой активности взрослых выстраивается на основе усложнения, дифференциации форм проявления этих изначальных потребностей.
Наиболее вариативен и наиболее тесно соотносится со сферой психологии, конечно, последний призыв: «Обратите на меня внимание!» В сочетании с другими потребностями он образует сложную систему личных жизненных ценностей, иерархия которых, по мнению исследователей[12], выглядит так:
1. «Я»;
2. «Имя»;
3. «Хочу» (желания, интересы);
4. «Хороший» (осознание и преподнесение своих сильных сторон);
5. «Пол» (признание со стороны представителей противоположного пола);
6. «Был-есть-буду» (уважение к прошлому, принятие настоящего, надежда на будущее);
7. «Имею право» (осознание и заявление своих прав);
8. «Должен» (осознание и исполнение своих обязанностей).
Считается, что при удовлетворении ценностей, занимающих первые три позиции, личность может произвольно варьировать значимость остальных. То есть сегодня важно, например, заявление своих прав, а завтра – признание противоположного пола.
Таким образом, адекватный ответ на первые три запроса может обеспечить эффективность взаимодействия журналиста и аудитории, а достигается он следующими принципами общения:
- проявление уважения к партнеру по коммуникации;
- конкретная польза коммуникации для партнера;
- понятность, доступность информации для партнера.
Далее журналист может удовлетворять актуальные для современного состояния его целевой аудитории ценности или «корректировать» иерархию этих ценностей, как это нередко происходит на современном телевидении. Эта «нижняя часть» спискажизненных ценностей человека уточняется многими исследователями и включает, помимо отмеченного выше:
1. Саморазвитие. То есть познание своих индивидуальных особенностей, постоянное развитие своих способностей и других личностных характеристик;
2. Духовное удовлетворение как руководство морально-нравственными принципами, преобладание духовных потребностей над материальными;
3. Креативность, или реализацию своих творческих возможностей, стремление изменять окружающую действительность;
4. Активные социальные контакты. Иными словами - установление благоприятных отношений в различных сферах социального взаимодействия, расширение своих межличностных связей, реализация своей социальной роли;
5. Собственный престиж, то есть завоевание своего признания в обществе путем следования определенным социальным требованиям.
6. Высокое материальное положение, или обращение к факторам материального благополучия как главному смыслу существования;
7. Достижение - постановку и решение определенных жизненных задач как главных жизненных факторов;
8. Сохранение собственной индивидуальности - иными словами преобладание собственных мнений, взглядов, убеждений над общепринятыми, защита своей неповторимости и независимости.
Таков далеко не полный перечень ценностей, каждая из которых может быть трансформирована в массовом сознании. И в последнем случае часто журналистика формирует иллюзии – но уже не базовые, а личные. Это иллюзия существования неких общих правил привлекательности, иллюзия четкой взаимозависимости между правами и обязанностями и т.д.
Безусловно, СМИ не могут (по крайней мере, на современном этапе) полностью трансформировать природу человека и зачеркнуть ценности, вовсе заменив их на что-то иное. Однако важно учитывать тот факт, что психологи обозначают названые выше ценности терминальными. Терминальные ценности реализуются по-разному, в различных жизненных сферах – то есть в тех социальных сферах, где осуществляется деятельность человека: профессиональной жизни, образования, семейной жизни, общественной активности, увлечений, физической активности. Значимость той или иной жизненной сферы для разных людей неодинакова. И вот тут-то СМИ могут трансформировать представления о ценностях в значительной степени. Так, сохранение собственной индивидуальности может остаться значимым для человека в сфере увлечений, семейной жизни, но под воздействием СМИ может утратить значение в сфере общественной активности (эффект толпы).
У самого же журналиста формируются, кроме всего прочего, недетерминированные ценности – не связанные в целом ни с общепризнанными ценностями, ни с базовыми иллюзиями (например, ценностью может стать эксклюзивное фото). Эти ценности составляют индивидуальность творческого акта журналиста, но именно они чаще всего выводят его за рамки этики, именно они приводят к формированию виртуального мира, мало похожего на реальный. В этом случае потребности одного индивида или группы людей (редакционный коллектив) вступают в противоречие с потребностями аудитории.