Ломоносов как поэт

Ломоносов как поэт. Ломоносов стоит впереди наших поэтов, как Вступление впереди книги. Н.В. Гоголь Как только не называли Ломоносова современники и потомки И наш Пиндар, и наш Цицерон, и наш Вергилий, и наш Леонардо, и наш Декарт, и наш Галилей, и наш Лейбниц, и наш Гте, и наш Франклин одно слово энциклопедист Поневоле заплутаешь в мировом пантеоне, подыскивая ему компаньона по бессмертию.

В общем-то, в этих и подобных этим определениях не так-то уж много чести Михаилу Васильевичу, ибо их престижный смысл, как ни поверни, преобладает над познавательным. Сам Ломоносов, как и положено гению, будто предчувствовал, что его не так поймут, вернее не то извлекут для себя из его примера.

Упреждая всяческую суету вокруг своего имени, он ещ двести с лишним лет назад писал Сами свой разум употребляйте. Меня за Аристотеля, Картезия Декарта Невтона не почитайте. Если же вы меня их имя дадите, то знайте, что вы холопи, а моя слава падает и с вашею. Ломоносов просто другой. Ни на кого, кроме самого себя, не похожий. Чего бы стоил его энциклопедизм, если бы сам он не был уникальной личностью Вот почему среди всех доступных Ломоносову сфер культурной деятельности поэзия его занимает особое, исключительное место.

Именно в ней наиболее полно отразилось головокружительное многообразие его творческих и чисто человеческих устремлений. И вот почему прав был К.С. Аксаков, когда в середине прошлого века писал Ломоносов был автор, лицо индивидуальное, первый, восставший как лицо из мира национальных песен, в общем национальном характере поглощавших индивидуума он был освободившийся индивидуум в поэтическом мире, с него началась новая полная сфера поэзии, собственно так называемая литература.

А ведь в 18 веке сохранить сво лицо было куда как трудно- и в поэзии, где требовалось, прежде всего, умение подражать непререкаемым образцам и соблюдать жсткие правила, предписанные теоретиками в жизни, где поэзия ещ не заняла подобающего ей места, ещ не была обласкана обществом Можно вспомнить, как А.П. Сумароков пытался наставлять Екатерину Вторую в искусстве управлять страной, а она через своих придворных отвечала ему Господин Сумароков поэт и довольной связи в мыслях не имеет. В пушкинской статье Путешествие из Москвы в Петербург можно прочесть, как часто Сумарокова дразнили, подстрекали и забавлялись его выходками и как он страдал от этого.

Ломоносов был иного покроя добавлял Пушкин С ним шутить было накладно. Он везде был тот же дома, где все его трепетали во дворце, где он драл за уши пажей в Академии, где, по свидетельству Шлецера, не смели при нм пикнуть. Однако ж и Ломоносову довольно часто приходилось оказываться в таких положениях, когда и его характер проходил, скажем так, суровую проверку на прочность.

Можно вспомнить в связи с этим знаменитую комедию примирения между непримиримыми литературными врагами Ломоносовым и тем же Сумароковым, устроенную 19 января 1761 года фаворитом Елизаветы Петровны графом И.И. Шуваловым, который, хоть и считался их покровителем, предстателем, российским Меценатом, не смог устоять перед искусом потешить себя и своих гостей забавной сценкой, где первым в ту пору поэтам были уготованы отнюдь не возвышенные роли. Надо было быть Михайлой Ломоносовым, человеком мощной и неповторимой индивидуальности, который и в парике оставался помором, потомком вольных новгородцев, чтобы дать просвещнному вельможе отповедь, полную внутреннего благородства, силы и одновременно гражданской боли. Нынче, в начале 21 века, было бы наивно упрекать читателей в прохладном отношении к Ломоносовской поэзии, если в том же 1825 году тот же Пушкин писал странно жаловаться, что светские люди не читают Ломоносова, и требовать, чтобы человек, умерший 70 лет тому назад, оставался и ныне любимцем публики.

Как будто нужны для славы великого Ломоносова мелочные почести модного писателя. Кто же спорит после Пушкина читать Ломоносова трудно.

Между прочим, гораздо труднее, чем ломоносовских современников Вольтера и Гте или других зарубежных поэтов ещ более отдалнного времени, с которыми современный писатель может познакомиться в современных добротных переводах.

Несмотря на то, что мы сейчас смотрим на Ломоносова как на учного по преимуществу, душа-то ломоносовская, вс по тому же пушкинскому слову, была исполнена страстей. Для такой души обращение к поэзии было совершенно естественно, то есть и неизбежным и благотворным одновременно.