День четвертый. АПРЕЛЯ И вот он наступил — последний день штурма Кенигсберга.
Враг не капитулировал, и каждая минута продолжала уносить жизни наших воинов. Тянуть с завершением операции было нельзя. С утра, как и в первые часы штурма, заговорили все пять тысяч орудий. Одновременно 1500 самолетов начали бомбить крепость. После такого мощного удара вновь двинулась вперед пехота. Собственно единой, стройной обороны у гитлеровцев уже не существовало. Были многочисленные очаги сопротивления, только в центре города в них имелось свыше сорока тысяч солдат и офицеров, много боевой техники.
Тем не менее немцы стали сдаваться целыми подразделениями. Из подвалов, из разрушенных домов выходили солдаты с белыми тряпками в руках. На многих лицах лежала печать какой-то отрешенности, безразличия к тому, что происходило вокруг, к собственной судьбе. Это были морально сломленные люди, еще не способные до конца осмыслить случившееся. Но было и много фанатиков. История сохранила такой эпизод. По улице медленно двигалась большая колонна сдавшихся в плен немецких солдат. Ее сопровождали всего два наших автоматчика.
Вдруг из окна дома по пленным ударил немецкий пулемет. И тогда, дав команду ложиться, два советских солдата вступили в бой, защищая своих недавних врагов, сложивших оружие. Пулеметчик был уничтожен, но и наш немолодой уже солдат, четыре года прошагавший по дорогам войны, не поднялся с земли. Его тело на руках понесли немецкие солдаты. Кольцо окружения сжималось к центру и насквозь простреливалось орудийным и минометным огнем. Моральный дух в войсках, особенно в батальонах фольксштурма, все больше и больше падал.
Однако полки СС и полиции продолжали отчаянное сопротивление, надеясь на помощь 4-й немецкой армии. В 14 часов комендант крепости генерал от инфантерии Отто Ляш собрал совещание. Вопрос обсуждался один - что делать дальше? Некоторые командиры соединений, в том числе и сам Ляш, считали дальнейшее сопротивление бесполезным. В то же время высшие чиновники нацистского партийного руководства, а также представители частей СС и полиции настаивали на продолжении сопротивления до последнего солдата, как этого требовал Гитлер.
Вследствие разногласий определенного решения принято не было, и бои продолжались. Как стало известно из воспоминаний Ляша в его книге «Так пал Кенигсберг», руководитель восточно-прусской службы безопасности. Бёме, узнав о позиции Ляша, своей властью отстранил его от командования. Но решение это выполнено не было, ибо в крепости не нашлось генералов, пожелавших принять на себя руководство обреченными войсками.
А тут и сам Бёме погиб, переправляясь через Прегель. Таким образом, Ляш продолжал командовать войсками. Вскоре после совещания Ляш стал действовать самостоятельно. Примерно в 18 часов на участке 27-го гвардейского стрелкового полка линию фронта перешел полковник Г. Хефкер с переводчиком зондерфюрером Ясковским. Они были доставлены на командный пункт 11-й гвардейской стрелковой дивизии. Но тут произошла заминка. Оказалось, что данные Хефкеру полномочия подписаны не пославшим его генералом Ляшем, а самим Хефкером.
Возникло опасение — не провокация ли. Но маршал А. М. Василевский решил рискнуть. В штаб Ляша с текстом ультиматума о безоговорочной капитуляции были направлены парламентеры — начальник штаба 11-й дивизии подполковник П. Г. Яновский, капитаны А. Е. Федорко и В. М. Шпигальник, выполнявший роль переводчика. Вот как впоследствии вспоминал свой поход в бункер Ляша генерал-майор в отставке П. Г. Яновский.
На всю подготовку парламентерам было выделено всего 30 минут. Это объяснялось стремлением к быстрейшему прекращению боевых действий и приближающимися сумерками. Парламентеры как могли привели в порядок свою одежду, оставили свои личные документы и оружие. Яновский признался, что был несколько растерян, ибо подобных заданий выполнять ему не доводилось, а каких-либо официальных наставлений о действиях парламентеров не существовало. К тому же была поставлена задача не только вручить Ляшу ультиматум, но взять его самого в плен. Но приказ есть приказ, его надо было выполнять.
В девятнадцать часов наши парламентеры в сопровождении немецкого переводчика Ясковского вышли в путь. Полковник Хефкер был оставлен в нашем штабе. Расстояние от штаба дивизии до места расположения немецкого командования было небольшим, не более полутора километров, но чтобы преодолеть его, потребовалось около двух часов. Страшное впечатление производил разрушенный и пылающий город, улицы и переулки которого перекрыты мощными баррикадами и инженерными заграждениями, разбитой техникой.
Между машинами валялись неубранные трупы. Стрельба несколько стихла. Это прекратила огонь наша артиллерия, Перестали летать самолеты. Заминка произошла, как только парламентеры оказались в зоне расположения немецких войск. Выяснилось, что Ясковский не знал дороги в штаб Ляша, ему пришлось отправиться на поиски проводника. Таким оказался подполковник Б. Кервин. Благодаря его помощи парламентерам удалось целыми и невредимыми пройти весь путь. Их трижды останавливали гитлеровцы и даже пытались применить оружие. Сопровождавшим группу немецким офицерам пришлось решительно встать на защиту парламентеров.
В подземном бункере, где располагался командный пункт генерала Ляша, подполковника Яновского и его товарищей встретил начальник штаба окруженной группировки полковник фон Зускинд. Ему и был вручен один экземпляр ультиматума. Через несколько минут в комнату вошел Ляш. Он внимательно прочитал документ и коротко ответил, что согласен с его требованиями.
Потом добавил, что идет на этот шаг, чтобы сохранить жизнь ста тысячам жителей, оставшихся в городе. Парламентерам было ясно, что не одна забота о мирном населении, а реальная угроза уничтожения немецко-фашистских войск, находящихся в кольце окружения, вынудила принять решение о капитуляции. Здесь уместно привести два заявления, сделанные генералом Ляшем. 4 апреля в своем обращении по радио к войскам и населению Кенигсберга он говорил: «Для того, чтобы рассчитывать на какой-либо успех штурма, русские должны будут стянуть огромное количество войск.
Слава богу, они практически не в состоянии этого сделать». А в ночь с 9 на 10 апреля, уже будучи в плену, генерал признался: «Это невероятно! Сверхъестественно! Мы оглохли и ослепли от вашего огня. Мы чуть не сошли с ума. Такого никто не выдержит » Вот как подполковник Яновский вспоминает дальнейшее развитие событий. «После того, как Ляш дал согласие на капитуляцию, мы перешли в его кабинет и примерно в 21 час 30 минут начали переговоры по практической реализации принятого решения.
Ляш и его окружение рассчитывали, что мы пленим их и безопасно доставим в штаб советских войск. Я и мои товарищи согласиться с этим не могли, поскольку брошенные на произвол войска таили в себе опасность ведения хотя и разрозненных, но связанных с потерями боевых действий. Консультироваться было не с кем, и мы взяли инициативу в свои руки. Определили порядок сдачи в плен немецких войск, где складывать легкое оружие, как прекратить сопротивление всех войск и повсеместно, как довести до штабов частей и соединений решение коменданта и даже как обеспечить безопасность его самого и офицеров штаба обороны.
Я потребовал от Ляша написать подчиненным войскам письменный приказ и с нарочными офицерами связи как можно скорее доставить в части. Вначале Ляш под разными предлогами пытался отказаться от такого шага. А когда приказ все же был написан, то под ним стояла подпись только начальника штаба полковника Зускинда.
Нам пришлось потребовать, чтобы свою подпись поставил и сам комендант. Кстати, во время переговоров в штабе раздавались телефонные звонки, командиры частей запрашивали о том, что им делать. Офицеры штаба отдавали им устные распоряжения прекратить огонь и сдаваться в плен, не дожидаясь письменного приказа. Командиры так и поступили. Во время переговоров произошло и такое событие. К бункеру Ляша подошла группа вооруженных эсэсовцев, возглавляемая начальником одного из отделов нацистской партийной канцелярии в Кенигсберге подполковником Фндлером.
Эти фашистские фанатики горели желанием прервать переговоры, расстрелять парламентеров и самого Ляша. Но охрана бункера оттеснила нацистов, и мы продолжили работу. Этот эпизод взбудоражил больше немецкое командование, чем нас, знавших, на что шли и какие могли быть последствия. Известна была горькая судьба наших парламентеров в Будапеште, убитых гитлеровскими фанатиками.
Более того, я разрешил пленникам до перехода линии фронта иметь при себе личное оружие. Не парадокс ли — мы, безоружные парламентеры, вели вооруженных пленников». В штабе группировки решено было оставить начальника оперативного отдела для контроля за выполнением приказа коменданта. Линию фронта наши парламентеры и пленные перешли вновь на участке 27-го стрелкового полка. До штаба дивизии парламентеры вместе с пленными добрались около часа ночи. Там радостные товарищи сообщили им, что час назад в 24.00 девятого апреля Москва салютовала доблестным войскам 3-го Белорусского фронта, овладевшим городом и крепостью Кенигсберг, двадцатью четырьмя артиллерийскими залпами из трехсот двадцати четырех орудий.
В своем приказе Верховный Главнокомандующий благодарил участников штурма. Впоследствии все они были награждены медалью «За взятие Кенигсберга». Всю ночь и весь следующий день происходила сдача в плен немецких войск. К нашим солдатам со словами благодарности подходили люди в гражданском. Это те, кто был угнан из разных стран в фашистскую неволю и теперь освобожден советскими войсками.