Военная реформа

Военная реформа. Особое внимание император уделял реформированию армии.

Многие историки видят смысл преобразований в том, что Павел хотел воспроизвести прусскую модель на русской почве. Но подражание западным образцам касалось по преимуществу внешних проявлений (введение прусской формы и т.п.). При восшествии на престол Павел Первый занялся реорганизацией гвардии. Свои “гатчинские батальоны “ он слил с гвардейскими частями. В дан­ном случае результат не должен казаться удачным, — даже в от­ношении личной безопасности реформатора. Гатчинский элемент, вместо того, чтобы одержать верх над непокорной частью, куда его ввели, всецело поглотит ее своей дисциплинированной массой, наоборот, в ней совершенно растворился, усвоив себе привычки этой обособленной среды и послужив только к пробуждению в ней, путем реакции, стремлений к порицанию правительства.

Дальнейшие преобразования представляли набор комбинаций по увеличению или, наоборот уменьшению состава полков, путем уменьшения или увеличения их численности. Все эти действия, безусловно, понижали и без того низкий авторитет царя. К положительным моментам, можно отнести созда­ние нового артиллерийского батальона, послужившего прочным основанием для всей гвардейской артиллерии, предпринятое под преобладавшим тогда влиянием Аракчеева и его методического ума, составляет исключение.

Образование этого батальона, сфор­мированного из знаменитой бомбардирской роты Преображенско­го полка, капитаном которой был Петр Великий, а также артил­лерийских отрядов, состоявших при других полках, отвечало вполне определенному и последовательно проводимому решению.

Оно послужило началом для полной реорганизации этого рода войска, в смысле самостоятельного управления, а в марте 1800 года система эта была применена к артиллерии всех армейских кор­пусов. Совершенно отделенная в административном отношении от полков, артиллерия была передана в особое ведомство. Так как каждая рота в отношении личного состава и материальной части являлась теперь самостоятельной единицей, то и в тактическом отношении могла действовать совершенно независимо.

Легче, та­ким образом, мобилизуясь и допуская, без изменения своей внут­ренней организации, сведение в большие массы, эти единицы об­ладали в то же время большей подвижностью и, по мнению ком­петентных судей, русская артиллерия имела значительное пре­восходство над большей частью своих европейских соперниц, и только ее материальная часть оставляла желать лучшего. Она ос­тавалась, действительно, слепым подражанием прусского образ­ца, значительно улучшенного во Франции Грибовалем.

Среди мероприятий, касавшихся всей армии, явилось, 29-го ноября 1796 года, обнародование трех новых ус­тавов, из которых один касается пехоты, а два кавалерии. Ни один из известных военных и государственных деятелей предшествую­щего царствования не принял участия в составлении этих новых военных законов, которые, впрочем, были только извлечением из прусского устава и такой же инструкции. В своей русской редак­ции, текст относившийся к пехотной службе, был уже, впрочем, издан несколько лет назад; предназначенный первоначально для гатчинских войск, он был в первый раз напечатан в 1792 году, под скромным названием «Опыт». Тогда над ним потрудились Кушелев, Аракчеев и сам Растопчин.

Это был действительно только на­бросок, указывающий на поспешную работу и неудачное подра­жание образцу, которое, в противоположность тому, чего хотели подражатели, не имело даже ничего общего с уставом Фридри­ха II. За опубликованием новых уставов быстро последовало изменение одежды.

В большинстве армейских полков Потемкин ввел форму простую, свободную и приспособленную к климату страны, которая приближалась к обычному костюму ме­стного населения. В одном из своих писем к Екатерине фаворит в следующих выражениях жаловался по этому поводу на смешные наряды, якобы военного вида, от сложной роскоши которых еще не отказалось большинство европейских армий: «Завиваться, пуд­риться, заплетать косы, — разве это дело солдат? У них нет ка­мердинеров!»[9] Павел думал вместе с Цезарем, что блестящий мундир «прида­ет бодрость» тому, кто его носит, или, попросту, ему хотелось иметь солдат, одетых так же, как солдаты Фридриха II. Кроме то­го, он ненавидел все, что ему напоминала «кривого». Он достиг желаемого, но опять какой ценой! По свидетельству Саблукова, напудренная прическа с буклями и косами заставляла людей его полка проводить над ней всю ночь, когда им на другой день нужно было явиться на ученье.

Парикмахеры, по два на эскадрон, дей­ствительно должны были употребить много времени, чтобы спра­виться со своей задачей, и операция, связанная с отвратительны­ми подробностями, причиняла пациентам жестокую муку. Пропи­тывая волосы смешением муки и сала и смачивая их квасом, ко­торый они предварительно набирали в рот, артисты казармы со­провождали эти намазывания таким грубым втиранием и скручи­ванием, что, несмотря на свое крепкое сложение, молодой Турге­нев при первом опыте чуть было не лишился чувств.

Эта «пудра», обращавшаяся после просушки в толстую кору, причиняла людям сильные головные боли, не давая императрица в то же время возможности заботиться об элементарной чистоте. Не меньше стеснял их и самый мундир.

Павел желал, чтобы они были в нем так затянуты, что едва могли бы дышать. В случае падения, они неспособны были сами подняться. Такие же узкие штиблеты жали им ноги, и самим немцам этот смешной наряд, уже вышедший в их государстве из употребления, казался стран­ным. Мешая хорошее с дурным, как это иногда с ним случалось, Па­вел решился, однако, прибавить очень полезную принадлежность к этому костюму, настолько же неудобному, сколько смешному: меховые жилеты для зимнего сезона.

Он распорядился также очень разумно, чтобы все предметы обмундирования выдавались отныне войскам натурой, а не денежными суммами, на совесть офицеров; эта мера была связана с планом общей реформы, к ис­полнению которой однако не было даже преступлено. Организа­ция интендантства была из самых скверных, а для нужд военного времени ее собственно не существовало вовсе. Ничего не было придумано для улучшения этого положения вещей.

Разумные по­пытки к уменьшению хотя бы в этом отношении вкоренившихся привычек грабительству не привели ни к каким результатам, и запас в 8 миллионов рублей, составленный для возмещения обыч­ного расхищения фондов в комиссариатах, тоже не остался цел. Противореча, по своей привычке, самому себе, Павел, напра­вив свое главное усилие на развитие военного могущества империи, хотел однако сделать в этой области большую экономию.

Еще в 1798 году, накануне своего вступления в антифранцузскую коалицию, он решил произвести значительное сокращение налич­ного состава: одним взмахом пера он упразднил 45 440 человек и 12 268 лошадей. Преследуя те же цели, нисколько не отказываясь от роскоши в одежде большей части своих солдат, он собирался ввести самую строгую простоту в обмундирование гвардии. Любопытнее всего было то, что именно те, кого это касалось, должны были в это царствование разориться на портных.

Фанта­зия государя действительно не замедлила сыграть и тут, как и везде, свою обычную роль. В 1798 году Павел подписал договор о союзе с Англией, и тотчас же офицеры конной гвардии получили приказание надеть красные мундиры с синими отворотами, кото­рые носила английская конная гвардия. Случайно приехавший в Петербург прежний портной принца Уэльского, Дональдсон, дал возможность Саблукову исполнить это распоряжение менее чем в сорок восемь часов; но не успели еще некоторые из его товарищей переодеться, как появилось новое распоряжение: Павел только что избран гроссмейстером Мальты, и поэтому ярко красный цвет английских мундиров должен был уступить место на спине офи­церов темно-пурпуровым мантиям, которые носили высшие пред­ставители ордена святого Иоанна Иерусалимского.

Немного по­зже предпочтение было оказано малиновым корсажам княгини Гагариной, и за четыре года произошло девять перемен такого ро­да! В то же время Павел предписывал ношение военного мундира всем, даже простым писцам гражданских канцелярий, не заботясь о расходе, которым он таким образом отягощал скудный бюджет этих мирных чиновников.

Однако в Италии и Швейцарии, под командованием Суворова, старое прусское платье имело такую же судьбу, как и уставы того же происхождения. Во время тяжелых переходов каждый, кто мог, старался освободиться от той или другой части ненавистного обмундирования. Их заменяли чем могли, и Суворов этому не препятствовал.

Ему было мало дела, говорил он, как одеты его солдаты, лишь бы они бегали, как зайцы, и дрались, как львы. Но, узнав об этом, Павел выразил сильное неудовольствие. Он застонал, когда услышал, что в промежутке между двумя победа­ми даже форменные штиблеты были брошены. А алебарды? Чтобы остаться верным прусскому образцу, он хотел восстановить алебардистов во всех пехотных корпусах, что на практике оставляло невооруженными сто человек в каждом полку.

Увы! При переходе через Альпы алебарды были изрублены на дрова! Под впечатле­нием достигнутых успехов, государь заявил, однако, о своей го­товности согласиться с изменениями, которые будут в этом отно­шении выяснены опытом. Но ему показали несколько храбрецов, возвращавшихся из бессмертного похода в амуниции, принятой во время войны, и тотчас же он пришел в ярость: — Как! Мою армию хотят переодеть в потемкинскую одежду! Чтоб убирались с глаз моих долой! Вон отсюда! Прочь! Изобретатель неудобного и причудливого одеяния, Павел по­ступал не лучше и в деле солдатского обучения, тоже теряясь в деталях или путаясь в противоречиях вылилась в учреждение в декабре 1798 года Военного сиротского дома, впоследствии переименованного в Кадетский корпус императора Павла I. Тысяча мальчиков и двести пятьдесят девочек были там собра­ны в двух разных отделениях, и план учреждения причислял к нему все заново организованные существующие солдатские шко­лы. Основанные Петром Великим и численно увеличенные Ека­териной, они вмещали около двенадцати тысяч учеников.

Павел довел число школ до шестидесяти шести, а число учеников до ше­стидесяти четырех тысяч. Последних назвали кантонистами.

Это являлось значительным прогрессом. К сожалению, на более высших ступенях попытка реформатора оказалась менее счастли­вой. Она заключалась в курсе тактики, учрежденном в Зим­нем дворце под руководством Аракчеева. Даже фельдмаршалы обязаны были слушать там уроки полковника Каннабиха, бывше­го фехтмейстера, уроженца Саксен-Веймара. Можно себе пред­ставить, что это было за обучение с подобным учителем.

В смысле военного образования сам Павел ничего не понимал, кроме дрес­сировки солдат. «Поверхностное понятие о прусской службе и страсть к мелочам», — говорил посол Фридриха-Вильгельма Тауентцин. Каннабих знал не больше этого. Его лекции, ставшие ле­гендарными по высказываемым им нелепостям, возбуждали иск­реннюю веселость нескольких поколений. Что касается достигну­тых таким путем практических результатов, то Павел имел слу­чай проверить их на собственном опыте за несколько месяцев до своей смерти.

С тех пор как он оставил себе- Гатчинское войско, каждый год осенью он производил испытание, или учение, вроде больших маневров настоящего времени. Он давал сражение или вел осаду. Императором он дал больше простору этой игре, в ко­торой Аракчеевы и Штейнверы кончили тем, что приобрели известную ловкость. Но последний опыт кончился плохо. Каннабих сумел только, вероятно, сбить их с толку, и поэтому ученики про­фессора тактики вели себя так, что государь обратился к ним с пророческим замечанием, эхо которого должно было прозвучать от Аустерлица до Фридланда: — Господа, если вы будете так продолжать, то будете всегда биты! Аракчеев провел однако шесть недель в Ковно, чтобы на месте выдрессировать Таврический гренадерский полк, которому его полковник Якоби, уволенный за это в отставку, оказался неспо­собным вдолбить принципы нового устава.

В мелких тонкостях искусства, как они его понимали, будущий военный министр и сам Павел, добились замечательных проявлений автоматической точности; но такой-то генерал-майор не умел отличить эскадрона от роты; призванный временно исполнять при государе «очень важную», как ему объяснили, обязанность «дежурного бригад-майора», Тургенев не мог понять, в чем она состоит и, составляя свои записки пятьдесят лет спустя, он был все так же плохо осве­домлен об этом предмете.

Таким образом: все преобразования в области военного дела носили скорее внешний и, я бы сказала, поверхностный характер.

Идеалом считалась прусская армия и прусский король. Здесь сказалось, прежде всего, влияние Н.И.Панина и его окружения, которые восторгались Фридрихом II,и его победами. Почему же Фридрих, а не Суворов и не Румянцев? Прежде, всего – потому, что они были “ людьми “ Екатерины, во-вторых- Суворова, в той или иной степени настраивали против Павла, а Павла против Суворова. Имей Павел такого союзника как великий полководец – заговор, вряд ли был бы возможен.

И к самым, на мой взгляд, отрицательным моментам, можно отнести пренебрежение русскими военными традициями, русским военным искусством. 3. Убийство императора. Павел и масоны Кто организовал заговор и убийство Павла? На этот вопрос ответить однозначно не возможно. По одной из версий – это были масоны. Повторяю, это только одна из версий, которая, как и остальные имеет право на существование. Число недовольных императором и его преобразованиями было огромно, особенно среди аристократии и дворянства.

Павел был неугоден многим, причем не только в России, но и за границей. Это и осложняет поиск настоящих руководителей заговора и его цели. Связь заговора и масонов, безусловно существует. но кем были масоны-организаторами или сторонними наблюдателями, котороые знали о готовимшеся убийстве и последнее их устраивало. До сих пор не известно? Б.Баширов в своей работе “ ПАВЕЛ ПЕРВЫЙ И МАСОНЫ “ утверждает, что во главе заговора стояли масоны, которыми руководили их английские коллеги и их золото.

Далее он пишет : “"Панин, Пален, Бенигсен, непосредственные убийцы Павла, и идейно с ними связанные Воронцовы, Кочубей, Новосильцевы, вот от кого шла мысль, что Павел ненормален и что на благо для государства и народа необходимо устранить его от престола. Масонская камарилья пустила эту чудовищную клевету у себя дома и заграницей, чтобы оправдать свое гнусное злодейство. Это масоны Пален и Панин убедили Александра, что его государь отец ведет государство и народ к гибели.” Но Александр I наотрез отказался участвовать в убийстве отца. Раньше всего план свержения Павла возник не у кого-либо другого, а у племянника его воспитателя Н. И. Панина — у Никиты Петровича Панина.

Панин проектировал ввести регентство над "сумасшедшим" Павлом, причем регентом над "помешавшимся" отцом должен был быть воспитанный швейцарским масоном Лагарпом в республиканском духе, Александр. То есть дворянство и масоны не желали считаться с введенным Павлом I законом о престолонаследии и возвращались к утвердившейся после Петра практике возведения на Престол Государей устраивающих дворянство.

План регентства обсуждался Паниным в глубокой тайне и имел все черты заговора. Проф. Зызыкин в своей книге "Тайны Императора Александра I", оправдывает организацию заговора Никитой Паниным. "Действовать открыто и благородно было невозможно и никто из друзей Панина не осудил его за этот план"( ). Заговор Панина не удался, так как в 1800 году Н. П. Панин был удален Павлом из столицы.

Но Панин только сделал вид, что отстранился от участия в заговоре, но на самом деле принимал в нем участие и пользовался большим влиянием среди заговорщиков. Это доказывает его присутствие во дворце в ночь убийства Павла. После удаления Павлом Никиты Панина из Петербурга во главе заговора становится прибалтийский немец Пален, втершийся в доверие к Павлу. Пален стремится уже не к установлению регентства и даже не к свержению Павла, а ставит целью заговора убийство Павла I. С другой стороны, начавшееся сближение с Бонапартом и Павлом I, возможность превращения французской республики в монархию — никак не устраивало ни масонов, ни Англию.

Английский посол в Петербурге Уинтворт установил связи с масонами и предоставил им большие средства на организацию заговора против Павла. Пален, уговаривая генерала Свечина вступить в число заговорщиков, говорил ему: "Группа наиболее уважаемых людей страны, поддерживаемая Англией, поставила себе целью свергнуть жестокое и позорное правительство и возвести на престол наследника Великого Князя Александра, который по своему возрасту и чувствам подает надежды.

План выработан, средства для исполнения обеспечены и заговорщиков много". В ночь на 11 марта 1801 года 60 офицеров ворвались в спальню и зверски убили Павла, спрашивавшего: "Что я вам сделал? Что я вам сделал?". Еще один веский аргумент в пользу участия и заинтересованности англичан в заговоре- это реакция Наполеона.

Когда в Париж пришла весть, что Павел задушен в Михайловском дворце, Бонапарта охватил яростный гнев: "Англичане промахнулись по мне в Париже 3 нивоза, но они не промахнулись по мне в Петербурге", — гневно кричал он. "Для него, — пишет Тарле, — никакого сомнения не было, что убийство Павла организовали англичане. Союз с Россией рухнул в ту мартовскую ночь, когда заговорщики вошли в спальню Павла"[10].