СОВЕТСКИЙ СОЮЗ В ПОСЛЕВОЕННОМ МИРЕ

 

 

С завершением кровопролитнейшей в истории человечества войны сложился новый мировой порядок. Он характеризовался не только изменениями границ в Европе, Азии и Африке. Едва ли не главной его особенностью стало перегруппировка сил на мировой арене, связанная с разгромом крупнейших военных держав — Германии, Японии и Италии.

Контуры послевоенного мирового устройства стали вырисовываться еще до второй мировой войны, когда начались длительные и напряженные переговоры советского руководства с лидерами Германии. В ходе переговоров 1939-1940 гг. определились сферы интересов двух стран. СССР первоначально претендовал на территорию Финляндии, Эстонии, Латвии, Литвы, восточных районов Польши и Бессарабию. Но уже тогда имелось в виду и продвижение сферы интересов СССР в сторону Болгарии и черноморских проливов.

Усиление политической и военной активности СССР на Балканах не прошло незамеченным. Оно вызвало серьезную обеспокоенность в Турции, стремившейся получить гарантии великих держав в отношении своей территориальной целостности. Такие гарантии в сентябре 1939 г. ей предложила Англия. Однако турецкий президент И. Иненю стремился добиться таких же гарантий и от СССР. Было предложено заключить советско-турецкий пакт о взаимной помощи. Для этого в Москву прибыл министр иностранных дел Турции Сараджоглу. 1 октября 1939 г. его приняли Сталин и Молотов. Уже тогда выяснилось, что СССР не желает давать никаких гарантий Турции в начавшейся войне. Отказ подписать пакт о взаимной помощи Молотов объяснял просто: «Против кого этот советско-турецкий пакт будет направлен? Заключать пакт против Германии мы не можем, против Италии — она является союзницей Германии. Против Болгарии — но она ведь не угрожает Турции. . . »[11]. О гарантиях СССР о ненападении вообще не говорилось. Предвидя свою возможную договоренность с Германией по Болгарии, Сталин откровенно сказал Сараджоглу: «Я думаю, как бы. . . у нас с турками не вышло недоразумение, особенно из-за Болгарии. . . »[12]. Стремясь разрушить англо-турецкую договоренность о противодействии возможной агрессии на Балканах, Сталин добился от Турции обещания не вмешиваться в боевые действия, если они возникнут на территории Румынии или Болгарии. «Если Болгария выступит против Турции, — заявил он, — тогда надо ее бить. Но почему надо бить Болгарию в остальных случаях?«. Таким образом, эти «остальные случаи», в которых мог быть задействован СССР, вовсе не исключались советским руководством.

В ноябре 1940 г. , в ходе переговоров в Берлине В. М. Молотова с лидерами Германии выяснилось, что советское руководство хотело бы расширить сферы своего влияния новыми территориями. В директивах Сталина Молотову на ведение этих переговоров отчетливо просматриваются контуры возможных изменений мирового устройства. Теперь уже официально речь шла об особых интересах СССР на Балканах (Румыния и Болгария), в Турции (черноморские проливы), Иране. Было высказано также пожелание «обезопасить» для СССР выходы из Балтики в Северное море и, тем самым, проявлена заинтересованность советского руководства в Скагерраке и Каттегате. На этих условиях СССР был готов присоединиться к тройственному пакту. [13] Интересно, что так и не договорившись об этом, Москва, тем не менее, резко критиковала Германию за ввод ее войск в Болгарию в марте 1941 г. , расценив это как «нарушение интересов безопасности СССР»[14].

Нападение Германии на СССР положило начало формированию антигитлеровской коалиции. В ее рамках проблемы послевоенного мирового устройства занимали не менее важное место.

Уже в декабре 1941г. на встрече в Москве с министром иностранных дел Великобритании А. Иденом советское руководство выступило с новыми предложениями о территориальных изменениях после окончания войны. Главной задачей внешней политики советских лидеров было добиться согласия новых союзников на закрепление за СССР территорий, вошедших в его состав в 1939-1940 гг. Вместе с тем, список пожеланий советского руководства был достаточно большим. 16 декабря 1941 г. Сталин изложил свое видение послевоенных границ. В центре его внимания были границы Советского Союза. Кроме восстановления границ 1941 г. он поставил вопрос о включении Тильзита в состав советской Литвы, «возвращении» финского Петсамо Советскому Союзу, заключении союзного договора с Румынией и Финляндией (по которому там должна была создаваться сеть военных баз СССР по примеру Прибалтики 1939-1940 гг. ), отторжении от Болгарии Бургасского района («для Болгарии совершенно достаточно иметь один морской порт в виде Варны»). В отношении других границ Сталин поставил вопрос о расчленении Германии (создании на ее территории независимых государств в Баварии, Рейнской области и др. ). Стремясь заинтересовать Англию, он предлагал создание сети ее военных баз в Бельгии, Голландии, Норвегии и Дании, не забыв добавить, что это будет сделано лишь «при условии гарантии некоторыми державами (имелся в виду СССР) входов и выходов из Балтийского моря». Был поставлен вопрос о репарациях с Германии. Кроме этого, предлагалось создать «военный союз демократических государств» Европы, имеющий международную военную силу. Предлагалось также создание в Европе «государственных федераций». В их числе назывались Балканская федерация, Польско-чехословацкая федерация и др. [15]

По сути, Сталин предлагал Англии тот же вариант сотрудничества, который вплоть до начала Великой Отечественной войны он отрабатывал с Германией. Характерно, что такой же оставалась и тактика действий: закрепить эти договоренности Сталин предложил в секретных протоколах.

Однако Иден категорически отказался не только подписывать, но и обсуждать в деталях эти проекты. Он лишь поблагодарил Сталина за «столь подробное и откровенное изложение» его точки зрения, сославшись на то, что вопросы послевоенной реконструкции Европы не могут обсуждаться без участия американской стороны. [16] Под этим предлогом он отказался даже признать довоенные границы СССР (их окончательно признали лишь на Ялтинской конференции в 1945 г. под влиянием решающих побед Красной Армии в Европе).

Все это вызвало у Сталина сильное раздражение и разочарование. Он, правда, справедливо полагал, что, возможно, обсуждать эти вопросы «еще не пришло время».

По мере наращивания военных успехов Красной Армии разработки о будущем мировом устройстве приобретали все более четкие контуры.

В январе 1942 г. решением Политбюро ЦК ВКП(б) была создана «Комиссия по послевоенным проектам государственного устройства стран Европы, Азии и других частей мира» во главе с Молотовым. В рамках этой комиссии были созданы три рабочие группы: одна готовила предложения по Западной и Северной Европе и Британской империи (А. Я. Вышинский и А. А. Соболев), другая — по Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европе, Ближнему и Среднему Востоку (В. Г. Деканозов, Я. З. Суриц), третья — по Западному полушарию, Тихоокеанскому бассейну и Восточной Азии (С. А. Лозовский, К. А. Уманский).

Осенью 1943 г. были готовы детальные предложения советской стороны о послевоенном устройстве мира. В общих чертах они были доложены на Тегеранской встрече «большой тройки» и показали, что советская сторона более подготовлена к обсуждению этих проблем, чем англо-американские союзники.

В январе 1944 г. заместитель наркома иностранных дел И. М. Майский представил Молотову записку «О желательных основах будущего мира», в которой были окончательно сформулированы пожелания относительно границ и интересов СССР в послевоенном мире. Они сводились к следующему: включение в состав СССР района Петсамо, возвращение СССР Южного Сахалина, передачу Курильских островов, обеспечение общей границы СССР с Чехословакией (за счет Польши или Румынии), заключение долгосрочных договоров с Финляндией и Румынией о предоставлении СССР военных баз на их территории, гарантии «свободного и удобного» использования транзитных путей через Иран к Персидскому заливу. Германию предлагалось раздробить на ряд независимых государств (с этим соглашались и лидеры США и Англии в Тегеране). Предлагалось восстановить Францию как «более или менее крупную европейскую державу», не возрождая ее военной мощи. Высказывалось стремление ликвидации диктаторских режимов в Испании и Португалии с заключением пакта о взаимной помощи и военного союза с Испанией. Было признано в интересах СССР способствовать созданию в Европе федераций — Дунайской, Балканской, Центрально-Европейской, Скандинавской и т. п. Подчеркивая необходимость независимой и жизнеспособной Польши, Майский в то же время отмечал, что «мы не заинтересованы в нарождении слишком большой и слишком сильной Польши» с учетом того, что Польша всегда была враждебна России. То же самое было высказано и в отношении Венгрии. Наоборот, предлагалось «стремиться к созданию сильной Чехословакии». Со всеми балканскими странами предлагалось заключить договоры о взаимопомощи, а с Грецией (в силу особой заинтересованности в ней Англии) — тройственный пакт о взаимопомощи между Англией, СССР и Грецией по примеру Ирана. Развивая идеи создания английских (и возможно американских) баз в Норвегии, Майский считал необходимым добиваться также размещения там и советских баз. В то же время он предлагал согласиться с возможным протекторатом США над Исландией. Не было возражений и против возможного присоединения к Франции бельгийской Валлонии, а также размещения военных баз Англии в Бельгии и Голландии.

В отношении Турции предлагалось препятствовать ее усилению. С помощью советско-болгарского и советско-румынского пактов было признано целесообразным исключить ее влияние на балканские дела. Эту нишу, естественно должен был занять СССР. В Иране предлагалось усилить советское проникновение при помощи «целого ряда экономических, культурных и политических мероприятий»: создания советских больниц и школ для иранцев, изучения русского языка, оказания помощи в организации иранских вооруженных сил и др. На Ближнем Востоке планировалось укрепить советское влияние в сфере экономической, культурной и политической. Майский считал, что СССР не заинтересован в участии в войне с Японией, хотя, безусловно должен добиваться ее военного разгрома. Главным итогом такого разгрома он справедливо считал укрепление позиций СССР в Китае.

Для обеспечения контроля за сохранением такого мирового порядка Майский предложил создать международную организацию, в которой решающая роль должна была принадлежать «большой четверке» — СССР, США, Англии и Китаю.

Справедливо полагая, что вся эта послевоенная конструкция будет устойчивой лишь в случае взаимопонимания между США, СССР и Англией, Майский предлагал следующую направленность советской внешней политики в послевоенный период: «Укрепление дружественных отношений с США и Англией; использование в советских интересах англо-американского противоречия с перспективой все более тесного контакта с Англией; всемерное усиление советского влияния в Китае; превращение СССР в центр притяжения для всех подлинно демократических средних и малых стран и подлинно демократических эелементов во всех странах, особенно в Европе; поддержание международной беспомощности Германии и Японии вплоть до того момента, когда и если эти страны обнаружат искреннее стремление к переходу на рельсы настоящей демократии и социализма». [17]

Майского при этом ничуть не смущало главное противоречие — укрепление дружественных отношений с Англией и США при одновременном превращении СССР в «центр притяжения» коммунистических и других левых сил было невозможным.

Недоступные ранее архивные документы дают основание полагать, что имели место если не тайные договоренности, то по крайней мере доверительные беседы между лидерами «большой тройки», выходившие за рамки официальных соглашений о послевоенном устройстве.

Осенью 1946 г. французская газета «Кавалькада» опубликовала текст неизвестного соглашения между Сталиным и Рузвельтом, якобы достигнутого в ходе их личный встреч в Тегеране и Ялте. В этом документе, в частности, говорилось: «Президент Соединенных Штатов Америки признает, что Советскому Союзу необходимо иметь выход в Средиземное море, так же как и необходимость эффективной гарантии его безопасности в районе Черного моря и Проливов»[18]. Главной причиной появления такого документа, как означалось в документе, было то, что СССР понес большие потери в войне. Говорилось, что Сталин и Рузвельт договорились в Тегеране о предоставлении после войны долгосрочного американского кредита Советскому Союзу в размере 6 млрд долларов для нужд экономического развития и еще 4 млрд долларов для закупок продовольствия. США не возражали против заключения двусторонних отношений СССР с Австрией, Польшей, Чехословакией, Румынией, Болгарией и Югославией при условии сохранения в этих странах демократического строя и их национальной независимости. Была зафиксирована и позиция по Средиземному морю и Проливам. В Ялте же, как следовало из документа, были оговорены вопросы компенсации со стороны Германии. В частности, предусматривалось изъятие немецкого промышленного оборудования, использование труда немецких военнопленных на восстановлении объектов СССР, мобилизация советским оккупационным командованием гражданских специалистов и рабочей силы (но не более чем на пять лет), демонтаж и перевозка в СССР всей военной промышленности советской зоны оккупации, передача СССР 75% всего оставшегося в Германии после войны промышленного оборудования. Согласие США давалось также на присоединение к СССР Восточной Пруссии и территориальные уступки от Польши, Чехословакии, Венгрии и Румынии.

По мнению публикаторов, эти договоренности явились основой послевоенного мирового устройства.

Обнародование этих материалов вызвала шоковую реакцию на Западе. В начале ноября 1946 г. главный директор европейской конторы «Интернейшнл Ньюс Сервис оф Америка» Кингсбери Смит направил запрос в адрес Молотова и Вышинского с просьбой прокомментировать данную публикацию. В свою очередь Молотов направил информацию Сталину, в которой запрашивал, что именно следует ответить журналисту. Характерно, что в своей телеграмме вождю Молотов никак не оценивал эту публикацию как «фальшивку».

Показательна и осторожная телеграмма Сталина, в которой он не отвергал самой идеи такой договоренности: «Я не помню (выделено авторами) чтобы мною и Рузвельтом было подписано (выделено авторами) какое-либо соглашение по этим вопросам. Но, возможно (выделено авторами), что в отдельных речах на конференции Трех что-либо в этом роде было обещано Рузвельтом и, возможно, что это обещание или речь, зафиксированы в стенограмме, или даже в каком-либо протоколе»[19]. Сталин поручил Молотову навести справки и, в частности, использовать для этого своего переводчика Павлова. 9 ноября Молотов и Вышинский доложили Сталину, что никаких письменных соглашений и упоминаний в протоколах конференций об этом нет. Можно было вздохнуть спокойно и ответить мировой общественности в соответствующем духе.

Могла ли иметь место подобная договоренность в реальной действительности? Думается, вполне могла. Об этом свидетельствует не только осторожность Сталина в переписке на эту тему с Молотовым. Главное доказательство заключается в том, что все другие (кроме проблемы Проливов) компоненты либо были реализованы, либо переписка о них (в вопросе о кредитах и даже их размерах, например) велась со ссылкой на достигнутые прежде договоренности.

То же самое касается и вопроса о советской опеке над Триполитанией, возникшего сразу после окончания войны с Японией. Давая 16 сентября 1945 г. директиву Молотову на сессию Совета министров иностранных дел в Лондоне, Сталин прямо указывал, что «следует нажать на ту сторону дела, что американцы в Сан-Франциско обещали нам поддержать наши требования на получение подопечных территорий. Я имею в виду письмо Стеттиниуса. Этот аргумент нужно выставить выпукло. »[20]. В ответ на такое согласие Сталин был готов ограничить советское военно-морское присутствие в Триполитании. Однако, идя вразрез с достигнутыми прежде договоренностями, США и Англия на лондонской встрече министров предложили лишь вариант совместной опеки всех союзников над Ливией, Эритреей и Итальянским Сомали. Непосредственное управление этими территориями должно было осуществлять конкретное лицо, назначаемое союзниками. Представители США и Англии потребовали также обосновать права СССР на опеку над Триполитанией. Интересно, что Молотов в этой связи отмечал, что «СССР имеет немалый опыт в практическом разрешении национального вопроса. . . Этот опыт мог бы быть с пользой применен в Триполитании»[21]. Кроме этого он ссылался на необходимость создания благоприятных условий судоходства для советских судов в Средиземноморье.

Все это показывает, что даже при наличии зафиксированных или устных договоренностей по послевоенному мировому устройству США и Англия начали отход от этих договоренностей едва умолкли бои в Европе и на Дальнем Востоке.

Чем это можно объяснить? Главным образом тем, что были достигнуты те цели, ради которых создавалась антигитлеровская коалиция — Германия и Япония были повержены. Другой причиной было то, что каждая из сторон старалась интерпретировать прежние соглашения (если они не носили конкретного характера) в свою пользу. Наконец, с лета 1945 г. важнейшим фактором политики США стала ядерная бомба, которая активно использовалась лидером США для давления на советскую сторону.

Причина быстрого расхождения вчерашних союзников, а затем и начала «холодной войны» заключалась не в коварных замыслах Трумэна или Сталина, а, главным образом, в конфликте интересов СССР и Запада. То, что они были у них различны — очевидно. Не менее важно было и взаимное недоверие. Потому нельзя говорить и о каком-либо одном «виновнике» развязывания «холодной войны». Ее «повивальными бабками» выступали как Восток, так и Запад.

СССР, внесший основной вклад в разгром фашистской Германии, превратился в одну из ведущих мировых держав, без которой стало невозможно решать проблемы практически ни в одном регионе мира. Противостояние между СССР и США стало носить глобальный характер. С этим не могли и не желали соглашаться американцы, не говоря уже об англичанах, которые воспринимали это исключительно как свидетельство экспансионистских намерений советского руководства.

Неизмеримо вырос международный авторитет СССР, который имел дипломатические отношения уже не с 26, а с 52 странами мира. [22] Победа над фашизмом, усиление влияния СССР в мире привели и к росту левых партий и организаций в странах Европы, активизации их деятельности.

Становилось очевидно, что незавершенность и неоформленность происшедших после войны радикальных изменений в расстановке сил, неустойчивость их нового баланса подталкивали великие державы к тому, чтобы склонить его на свою сторону.

Одним из первых острых политических вопросов послевоенного мира стал иранский кризис. Отношение к Ирану у советских лидеров оформилось еще на заре Советской власти. Суть этого подхода состояла в том, чтобы опираясь на коммунистическое движение, установить республиканский строй в Иране, сделав его своим союзником. В ноябре 1920 г. Сталин докладывал Ленину из Владикавказа: «Состав Цека иранской компартии пришлось обновить, вместо Султан-заде и некоторых других членов введен старый персидский революционер Гейдар-хан и бакинские рабочие-персы. Дана директива перенести центр работы в Тавриз, как наиболее революционную область. Третье, в Персии возможна лишь буржуазная революция, опирающаяся на средние классы с лозунгами изгнания англичан из Персии, образование единого республиканского персидского государства, ныне разбитого на отдельные ханства. . . , созыв Меджлиса (учредилка) с общими и равными выборами, образование национальной армии (где прежде всего должны утвердиться советисты), улучшение положения крестьян за счет ханов. Соответствующие указания даны иранским коммунистам»[23].

В годы второй мировой войны советское влияние в Иране усилилось. А после ее окончания у Сталина появился соблазн достичь тех результатов, о которых велись переговоры в Берлине еще в ноябре 1940 г.

Осенью 1945 г. , опираясь на поддержку 4-й армии Вооруженных Сил СССР, в Северном Иране началось массовое движение азербайджанцев за воссоединение с Азербайджанской ССР. Для правдоподобности официальной советской версии о «подлинно народном» характере движения в Северном Иране (или, как его стали именовать в советских официальных документах, «Иранском Азербайджане», «Южном Азербайджане») 6 сентября 1945 г. была образована Демократическая партия Азербайджана, основу которой составляли региональные организации партии Туде и рабочие союзы. Официально требования участников движения сводились к более широкой национальной и культурной автономии, в том числе и в вопросах представительства в иранском меджлисе. В историографии данной проблемы сложились две крайние точки зрения. Согласно одной, представленной прежде всего в американской литературе, за всеми этими событиями отчетливо прослеживалась «рука Москвы», стремившейся разделу Ирана. Другая точка зрения, в основе которой, по сути, лежала официальная позиция Москвы, сводилась к тому, что все происходившее в Иране осенью 1945 — весной 1946 гг. было исключительно спонтанным движением самих иранцев и Москва здесь совсем (или почти совсем) не при чем. Главным же интересом для СССР в иранском вопросе была, якобы, проблема получения нефтяной концессии в Иране. [24] Документы показывают, что это «нефтяная проблема» была лишь формальным поводом, пробным камнем в политике СССР в Иране. Главной целью было усиление советского экономического и политического влияния в Иране.

Об этом свидетельствует, в частности, тот факт, что Политбюро поручило координацию политических усилий в Северном Иране первому секретарю ЦК КП Азербайджана М. Багирову. Его ежедневные подробные донесения Сталину о развитии ситуации в регионе весьма красноречиво свидетельствуют об этом. Кроме того, попытки иранских властей с помощью жандармерии и войск подавить или хотя бы локализовать выступления азербайджанских сепаратистов встречали молчаливое, но твердое противодействие советского военного командования в Иране. Так, 20 ноября 1945 г. руководство 4-й армии докладывало в Москву: «17 ноября генерал Дорокшани (командир иранской дивизии в Тавризе — авт. ) обратился к командиру нашего 15-го кавалерийского корпуса генералу Глинскому с просьбой разрешить пропуск отряда иранских войск силою 100 человек в район города Марага для ликвидации появившихся там банд. Наше командование такого разрешения не дало, ответив, что у нас нет сведений о появлении каких-либо банд в этом районе»[25]. Генералу Дорокшани иранский Генштаб дал указание в случае выступления «демократов» ввести войска в действие даже в том случае, если советские военные власти будут чинить препятствия этому. На деле это могло означать повод к военному столкновению с советскими войсками.

26 ноября НКИД направил МИД Ирана ноту, в которой отмечал, что введение дополнительных иранских войск в Северный Иран вызовет здесь массовые беспорядки, что вынудит СССР «ввести в Иран свои дополнительные войска в целях охраны порядка и обеспечения безопасности своих гарнизонов». [26] Это была прямая угроза расширения военного присутствия СССР в Иране в случае нарушения сложившегося политического и военного статус-кво. Одновременно Багирову было разрешено принять на советскую территорию азербайджанцев, преследуемых иранскими войсками.

Попытки иранского правительства апеллировать к международной общественности также ничего не дали. Британский МИД 10 декабря 1945 г. предложил советскому руководству включить иранский вопрос в повестку дня московской встречи министров иностранных дел трех великих держав. Однако советская сторона, как организатор и хозяин встречи, предложила не включать этот пункт как «несвоевременный» и вернуться к его обсуждению в феврале 1946 г. Одновременно для нейтрализации Англии, Молотов настаивал перед Сталиным на включении в повестку дня московской встречи вопроса о событиях в Индонезии, куда были направлены английские войска для подавления национально-освободительного движения. По его мнению, это должно было «заставить Англию быть более сговорчивой в вопросе об Иране»[27].

Тем не менее, обсуждение иранской проблемы в Москве состоялось. Правда, в неофициальном порядке, хотя в ее обсуждении принял участие и Сталин во время встречи с Бирнсом. Возлагая всю вину на иранскую сторону, Сталин отметил: «Малые страны часто стремятся натравить большие страны друг на друга. Малые страны могут, например, жаловаться Советскому Союзу на притеснения со стороны Англии и США и одновременно жаловаться Англии и США на притеснения Советского Союза. Поэтому надо критически относиться к заявлениям малых держав»[28]. Однако, несмотря на эту бесхитростную позицию, американская и английская стороны стояли на своем, предлагая вывод из Ирана одновременно советских и английских войск. В результате переговоры зашли в тупик.

В то же время военное командование и Багиров были прекрасно осведомлены о политических планах лидеров Демократической партии Азербайджана. В ноябре Москва получила информацию о выполнении ее установок. В ней, в частности, говорилось: «По всем городам и крупным населенным пунктам Иранского Азербайджана прошли собрания и митинги, на которых население избрало делегатов на Всенародное собрание Азербайджана.

ЦК Демократической партии предполагает объявить Всенародное собрание Учредительным съездом народа. Съезд примет обращение к народу об автономии Азербайджана в пределах Иранского государства»[29]. Следующим шагом вполне могло стать включение Южного Азербайджана в состав СССР «по просьбе» его правительства и в соответствии с «волеизъявлением народа». Об этом свидетельствуют и воспоминания Н. С. Хрущева, который прямо отмечал, что «Сталин принял меры по дестабилизации иранского Азербайджана. . . , чтобы Южный Азербайджан, нам не принадлежавший, как-нибудь присоединить к Северному, советскому». [30]

Таким образом, советское руководство по-прежнему исходило также из идеи обеспечения транзитного выхода к Персидскому заливу, расширению своего влияния в политических вопросах (включая и поддержку ряда политических партий и деятелей), и даже не исключало возможности свержения шахского режима.

Весьма показательны с этой точки зрения переговоры в Москве Сталина и Молотова с премьер-министром Ирана Кавам-эс-Салтане в феврале-марте 1946 г. , в ходе которых иранская сторона выразила согласие на укрепление двусторонних отношений при условии сохранения территориальной целостности Ирана и вывода советских войск. Вопрос о предоставлении нефтяной концессии был при этом увязан с новыми выборами в меджлис. Сила позиции Кавама заключалась в том, что США вывели свои войска из Ирана еще до 1 января 1946 г. , а Англия завершала вывод своих частей ко 2 марта. Поинтересовавшись у премьера широтой автономии азербайджанцев, Сталин спросил есть ли в иранском Азербайджане свой военный министр и МИД. Получив утвердительный ответ, он сказал: «Азербайджанцы хватили через край. Это у них не автономия. У них не должно быть военного министра, министра внешней торговли и министра иностранных дел»[31]. Затем Сталин задал ключевой вопрос, спросив правда ли, что Кавам выступает за установление в Иране республиканского режима. Кавам ответил, что для этого у него есть два пути: под благовидным предлогом созвать Учредительное собрание или посадить на престол взамен шаха его сына Ахмед Шаха. Сталин поддержал такой подход и недвусмысленно подчеркнул, что с уходом советских войск Кавам может быть устранен от власти и потому советские войска будут выведены тогда, когда укрепится положение Кавама. Это было прямое заявление о возможной военной поддержке усилий премьера в установлении новой власти в Иране. Однако Кавам отказался от этого, заявив, что, наоборот, он может быть смещен в том случае, если советские войска останутся в Иране.

Пока Кавам готовился к новой встрече со Сталиным, тот решил ускорить развитие событий в Иране. Азербайджанским отрядам был дан сигнал о крупномасштабном выступлении именно в эти дни. 27 февраля иранский премьер обратился к советскому руководству с письмом, в котором отмечал: «В то время как я в Москве веду переговоры с высшими советскими инстанциями об улучшении и укреплении взаимоотношений между двумя странами, мною получена телеграмма, согласно которой вооруженные азербайджанские отряды выступили по направлению Гиляна, заняли селение Хаштбар и затем на двух грузовиках напали и заняли селение Карганруд. . . »[32]. Он сетовал на то, что советские власти на месте препятствуют отправке иранских войск в Гилян и требовал «не препятствовать свободе действий» иранской жандармерии. На полях письма рукой Сталина была сделана надпись «Сволочь!», наглядно показывающая разочарование вождя[33].

В итоге СССР под давлением международного сообщества был вынужден уступить. В мае 1946 г. советские войска покинули Иран, а СССР так и не получил желанной концессии и транзита к Персидскому заливу.

Еще один политический кризис возник вокруг «турецкого вопроса». Сразу после окончания войны СССР в достаточно жестком тоне стал настаивать на размещении своих военных баз в Турции, пытаясь заручиться при этом поддержкой США и Англии. Это требование выходило далеко за рамки тех договоренностей, которые были достигнуты в Тегеране и Ялте о свободе прохода советских военных судов через Проливы. 7 августа 1946 г. СССР направил Турции требование о пересмотре конвенции Монтре и создании советских баз. Англия и США восприняли это как угрозу не только Турции, но и своим интересам на Ближнем Востоке и в Юго-Восточной Европе. В результате США и Англия выступили решительно против этих планов и направили в восточное Средиземноморье свой флот.

В итоге СССР был вынужден отказаться от своей идеи.

Особое место в планах послевоенного устройства Европы занимала Греция. Сталин справедливо относил эту страну к сфере интересов Англии и потому не предпринял на заключительном этапе войны никаких действий, которые могли вести к усилению влияния СССР в Греции. Однако постепенный отход вчерашних союзников от достигнутых в годы войны договоренностей привел к тому, что претерпела эволюцию и позиция советского руководства.

Считая невозможным непосредственное советское военное вмешательство в дела Греции, Сталин избрал испытанную тактику поддержки коммунистического подполья, развития партизанского движения и создания «освобожденных районов» с целью последующего свержения центрального правительства.

В решении этих задач он широко использовал возможности Болгарии, Югославии и Албании. Не удивительно, что «освобожденные районы» создавались греками именно в северных районах страны. Основная военная помощь шла со стороны Югославии.

В западных странах обострение ситуации в Греции было воспринято с большой тревогой. Военный министр США информируя Трумэна о возможных последствиях установления советского контроля над Грецией, предупреждал, что это привело бы к доминированию СССР в Восточном Средиземноморье, изоляции Турции, усилению давления на страны Ближнего и Среднего Востока. [34] С учетом этой угрозы США и Англия осенью 1946 г. договорились о совместных действиях против греческих повстанцев и их зарубежных помощников. При этом Англия вызвалась оказывать непосредственную военную помощь, а США — экономическую поддержку.

Масштабная помощь англичан и американцев греческому правительству в борьбе с коммунистами-партизанами по-своему освещалась в советских средствах массовой информации и официальных документах. Эта помощь была расценена исключительно как «вмешательство во внутренние дела Греции» и попытка создать здесь плацдарм для агрессии против народно-демократических режимов Югославии, Болгарии и Албании, а также против СССР. При этом советское руководство не только отмежевывалось от обвинений в оказании Советским Союзом помощи греческим коммунистам, но и отвергало возможное участие в конфликте болгар, югославов и албанцев.

В августе 1947 г. Югославия и Болгария заключили договор о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи. Он мог стать первым шагом на пути создания Балканской Федерации. Англия и США, опасаясь этого, подтвердили свою прежнюю позицию. Она была высказана в начале 1945 г. и сводилась к тому, что Болгария не может заключать союзные договоры до вступления в действие мирного договора со странами антигитлеровской коалиции. Кроме того, западные страны выражали беспокойство по поводу того, что такая федерация могла предъявить территориальные требования к Греции (в части Эгейской Македонии).

Не желавший дальнейшего обострения ситуации Сталин также выступил с критикой заключенного договора. Он расценил его как возможный повод для США и Англии, чтобы «усилить военную интервенцию в греческие и турецкие дела против Югославии и Болгарии». [35]

Ситуация еще более осложнилась в сентябре 1947 г. , когда на территории Югославии состоялся III пленум ЦК Компартии Греции, на котором была одобрена идея создания Свободной Греции со столицей в Салониках. Для этого предполагалось увеличить Демократическую Армию Греции в три раза. Перед ней ставилась задача штурма Салоник. У исследователей нет сомнений в том, что в случае удачи, последовало бы признание независимой Греции если и не со стороны СССР, то со стороны Югославии, Болгарии и Албании. Не было исключено и включение ее территории в состав Балканской Федерации. [36]

Документы ряда архивов (несмотря на крайнюю ограниченность материалов) показывают, что даже в высшем советском руководстве вопросы помощи Греции относились к разряду совершенно секретных. Обнаружены лишь материалы беседы Жданова с Захариадисом, а также несколько писем Сталина и Молотова, по которым можно проследить роль СССР во внутреннем конфликте в Греции. Так, в критические дни сентября 1947 г. находившийся на отдыхе Сталин потребовал от Молотова «срочно удовлетворить все заявки Захариадиса», изложенные в письме, направленном на имя Жданова. Отвечая 23 сентября на это письмо, Молотов докладывал: «Заявки Захариадиса удовлетворены, кроме следующих двух позиций, полностью:

1. Вместо просимых им 60 горных пушек, которых у нас нет, посылается то же количество немецких 37-миллиметровых противотанковых пушек и снаряды к ним. По словам Василевского, такие пушки грекам уже посылались и удовлетворили их.

2. Нет возможности удовлетворить заявку на помощь обувью и одеждой, ввиду отсутствия у нас обмундирования и обуви иностранных образцов. . . 100 тысяч долларов будут посланы Захариадису через аппарат т. Суслова».

Тогда же Молотов докладывал Сталину о прибытии в Албанию без предварительной договоренности командующего греческой демократической армией Маркоса, который при встрече с заместителем Э. Ходжи министром Спиру высказал ряд просьб по усилению снабжения греческих партизан. Ходжа спрашивал по этому поводу инструкций из Москвы. Сталин в ответной телеграмме рекомендовал Ходже решить этот вопрос совместно с Тито.

Это был период, особенно тяжелый для греческих повстанцев. Их теснили правительственные и британские войска. Для предотвращения быстрого разгрома греческих партизан Молотов просил Сталина дать приказ о проведении масштабных демонстративных военных маневров на границе с Ираном в Закавказье и Средней Азии для отвлечения англо-американских сил.

В декабре 1947 г. СССР вывел свои войска из Болгарии. Это была демонстрация «невмешательства» СССР во внутренние дела балканских стран. 23 декабря греческие коммунисты заявили о сформировании Временного демократического правительства Греции. Они рассчитывали на быстрое признание его странами социализма. [37] Базой нового правительства стала территория Югославии, откуда, в частности, оно обратилось с приветствием к греческому народу в связи с новым, 1948 годом.

Все это вызвало еще более активную реакцию Запада. США, опасавшиеся прямого военного нападения Югославии на Грецию при поддержке СССР прямо предупредили, что такое развитие событий будет считаться актом агрессии против страны-члена ООН со всеми вытекающими последствиями. США не исключали и собственного военного участия в конфликте в случае его «интернационализации».

Такое развитие событий не входило в планы Сталина. После долгих колебаний он принял решение уступить. В феврале 1948 г. на встрече с лидерами Югославии и Болгарии Сталин поставил эту задачу открыто. Спросив у собеседников верят ли они в успех греческого восстания, Сталин заявил: «Нет у них никаких шансов на успех. Что вы думаете, что Великобритания и Соединенные Штаты — Соединенные Штаты, самая мощная держава в мире, — допустят разрыв своих транспортных артерий в Средиземном море! Ерунда. А у нас флота нет. Восстание в Греции надо свернуть как можно быстрее». [38] Изменение позиции Сталина было, вероятнее всего, связано с поступавшими по линии разведки данными о возможном прямом участии США во главе коалиции государств-членов ООН в «решении греческого вопроса». Не последнюю роль сыграл и разгоравшийся советско-югославский конфликт.

Так или иначе руководству КПГ было высказано мнение «инстанции» о «свертывании восстания». Захариадис воспринял это решение внешне спокойно. В конце апреля 1948 г. греческие повстанцы заявили о намерении пойти на переговоры с центральным правительством. Это еще раз проясняет вопрос о том, где именно принимались решения. [39]

Поражение СССР и его союзников в Греции привело к серьезному усилению позиций Англии и США в регионе. Опасаясь нового напора с севера, греческое правительство обратилось к Англии и США с просьбой о военной помощи и размещении военных баз на ее территории.

В итоге результат оказался прямо противоположным тому, на который рассчитывал Сталин, идя на поддержку греческих коммунистов — позиции СССР в регионе значительно ослабли.

Одной из центральных в отношениях Запад-Восток в первые послевоенные годы была германская проблема. В подходах к ее решению разногласия между СССР и вчерашними союзниками по антигитлеровской коалиции достигли апогея.

В работах отечественных историков достаточно полно раскрыт особый характер оккупационного режима, установленного союзниками для Германии после ее поражения. Его юридической основой стали не Гаагские соглашения начала века, в те, что вырабатывались «большой тройкой» в ходе войны и сразу после ее окончания. Территория одной из крупнейших европейских и влиятельнейших мировых держав была не частично, а полностью оккупирована на неопределенный срок. Германия утрачивала национальное правительство и другие структуры и символы государственного суверенитета. Властные функции переходили к Контрольному Совету, являвшемуся коллективным органом управления страной державами-победительницами. Государственные, политические и военные деятели Германии, виновные в развязывании второй мировой войны были осуждены Международным трибуналом. Наконец, в своих зонах оккупации каждая из стран-победительниц устанавливала собственные порядки. [40]

Однако, несмотря на разницу подходов, вплоть до 1948 г. решения по германскому вопросу и перспективам его послевоенного решения обсуждались коллективно и принимались согласованно представителями СССР, США, Англии и Франции.

За годы войны советская и англо-американская позиции по германскому вопросу эволюционировали. В декабре 1941 г. на переговорах с Иденом Сталин прямо указывал на необходимость создания на территории поверженной Германии нескольких германских государств (причем, даже название Пруссии должно было уступить место некоему «Берлинскому государству», которого история не знала), а Иден возражал ему, справедливо отмечая, что в таком случае «возникнет ирредентистское движение, которое в недалеком будущем вновь объединит всю страну». [41] Теперь, после окончания войны, Сталин выступал с идеей сохранения единства Германии (не без оснований надеясь на усиление советских позиций в центральной Европе). США и Англия, напротив, опасаясь этого, делали ставку на укрепление своих позиций и «демократизацию» западных районов оккупированной Германии. Твердая позиция вчерашних союзников и результаты выборов в различных оккупационных зонах, прошедших в 1946-1947 гг. заставили Сталина изменить позицию в германском вопросе и сосредоточить усилия на закреплении в Восточной Германии, которая теперь должна была стать оплотом будущих «демократических преобразований» во всей стране.

В отличие от США и Англии, советское руководство не стало вести специальной подготовки кадров по управлению Германией. Летом 1945 г. была создана Советская военная администрация по управлению советской зоной оккупации в Германии (СВАГ) во главе с Маршалом Г. К. Жуковым. Никаких специальных структур в Москве для политического решения германской проблемы создано не было. Все политические вопросы по Германии принимались лично Сталиным.

Советская военная администрация первоначально имела в своем составе 136 районных и 272 городских комендатуры, а также 88 комендатур в городских районах и 309 комендатур — в крупных сельских населенных пунктах. По данным М. Семиряги, это означало, что в среднем одна комендатура приходилась на 30-35 тысяч жителей.

Центральное место в осуществлении оккупационной политики СССР в Германии принадлежало советским оккупационным войскам, составлявшим первоначально до 700 тысяч чел. Они играли не только ключевую роль в наведении в случае необходимости порядка в самой Германии, но и были важным фактором, определявшим расстановку сил в центральной Европе между Востоком и Западом.

Опасаясь возрождения прусского милитаризма, советское руководство провело земельную реформу, запретившую крупное землевладение. Тем самым удар был нанесен по прусскому юнкерству. Из Восточной Пруссии, отошедшей к Советскому Союзу, а также из восточных районов Польши было интернировано немецкое население (по некоторым данным — до 12 миллионов человек).

С объединением в апреле 1946 г. Коммунистической партии Германии и Социал-Демократической партии Германии в Социалистическую Единую партию Германии был фактически взят курс на строительство социализма в Восточной Германии.

Репарационная политика СССР в Германии носила весьма противоречивый характер. СССР, как наиболее пострадавшая от гитлеровцев страна получила право на возмещение материального ущерба в размере 10 миллиардов долларов (в ценах 1945 г. ). Однако, вскоре, из-за политических разногласий западные союзники СССР стали чинить препятствия в этом. В результате советское руководство сделало ставку на максимальное выкачивание материальных ресурсов из Восточной Германии, а также вывоз в СССР немецкой собственности в Польше. Это привело к тому, что в советской зоне оккупации было демонтировано и вывезено в СССР до 45% всех промышленных предприятий (в то время, как в западных зонах оккупации — не более 8%), угнано более 2 миллионов голов скота. По некоторым данным, стоимость поставок в СССР в конечном счете составила до 30 млрд долларов. Это не могло не привести к значительному снижению жизненного уровня в восточной части Германии, повлекшему за собой усиление экономической помощи со стороны СССР с конца 40-х гг.

Уже со вступлением советских войск на территорию Германии в начале 1945 г. Верховным Командованием наших войск был издан приказ, предписывавший: «Мобилизовать на территории фронтов. . . всех годных к физическому труду и способных носить оружие немцев-мужчин в возрасте от 17 до 50 лет. . . » Из них были сформированы рабочие батальоны по 750-1200 человек в каждом для использования на работах по восстановлению разрушенных городов и сел Украины и Белоруссии. [42] Аналогичным образом действовали после войны руководители Польши и Чехословакии. На их территории силами мирного населения Германии велось восстановление разрушенных железных и шоссейных дорог, предприятий, жилых построек. Имели место и случаи, когда немцам-рабочим на коленях, груди и спине крепились изображения свастики. Это должно было напоминать действия фашистов против евреев в годы войны.

Уже во второй половине мая 1945 г. на советских предприятиях трудилось около 300 тысяч арестованных и интернированных немцев из числа мирного населения. Лишь к концу лета победного года советские власти отпустили женщин с грудными детьми, беременных и больных инфекционными заболеваниями.

Тем не менее продолжался вывоз из Германии в СССР немецких специалистов на постоянную работу. В течение 1945-1946 гг. их численность составила десятки тысяч человек. Это явление приняло такой широкий размах, что начались протесты не только немецких властей западных секторов Берлина, но и американской и английской оккупационной администрации. С ними не могли не считаться советские официальные лица. Их действия были порой весьма неуклюжими. Так, осенью 1946 г. Сталину докладывал генерал И. Серов из Берлина о том, что в связи с протестами секретаря СДП в английской зоне оккупации Нормана против вывоза немецких специалистов из Германии целесообразно дать специальное сообщение в печати. В итоге в газетах, выходящих в советской зоне оккупации было помещено сообщение: «Как стало нам известно от нашего корреспондента, за последние дни из Советской зоны оккупации Германии выехало несколько групп немецких инженеров и техников для работы в Советском Союзе по своей специальности. Многие из них взяли также и семьи. Для немецких инженеров с семьями были предоставлены пассажирские вагоны, а для их имущества товарные вагоны»[43]. Подробности о вагонах были необходимы для того, чтобы немцы поверили, что их соотечественников вывозили не в «теплушках», а в обычных пассажирских вагонах.

Несмотря на разницу политических подходов к решению германской проблемы, бывшие союзники были едины в том, чтобы не допустить возрождения сильной Германии. На встрече со Сталиным 15 апреля 1947 г. в Москве госсекретарь США Маршалл прямо заявил, что «США глубоко встревожены относительно любой процедуры, которая ведет к созданию сильного централизованного правительства в Германии. США считают, что все то, что ведет к созданию сильного централизованного правительства в Германии. . . таит в себе величайшую опасность»[44]. Советский вождь, естественно, согласился с ним.

Перелом в решении германского вопроса наступил в 1948 г. , когда в феврале-июне в Лондоне состоялась конференция представителей шести западных стран (США, Англии, Франции, Бельгии, Нидерландов и Люксембурга) по Германии. На ней было принято принципиальное решение о создании на базе провозглашенного «плана Маршалла» сильного союзного Западу германского государства, главной миссией которого должно было стать «противодействие советской экспансии» в Европе. Интересно, что последними смирились с идеей возрождения сильного и опасного соседа французы.

Это решение положило начало первому в послевоенной истории серьезному осложнению отношений СССР с бывшими союзниками по германскому вопросу. Создание западногерманского государства в западных оккупационных зонах было воспринято Сталиным как возрождение германского милитаризма и реваншизма, непосредственная угроза позиции СССР в послевоенной Европе. Однако до конкретных решений на этот счет Москва не шла дальше воинственных и сильных заявлений и дипломатических шагов.

Положение изменилось после проведения 18 июня 1948 г. денежной реформы, вводившей в западных районах Германии твердую, укрепленную Западом немецкую марку. Это было воспринято Сталиным как вызов, тем более, что наличие новой валюты подрывало позиции советской военной администрации в Берлине. Ответом СССР стало фактическое объявление блокады западных секторов Берлина. Сталин, вероятно, рассчитывал на то, что теперь будет установлен советский контроль над Западным Берлином. При этом его не испугали комментарии западных газет о возможности применения американцами ядерного оружия против советских войск в Германии. По свидетельству П. А. Судоплатова, «мы знали, что у американцев не было нужного количества атомных бомб, чтобы противостоять нам одновременно в Германии и на Дальнем Востоке, где решалась судьба гражданской войны в Китае». [45] Однако, американцы, не имея возможности доставлять в Берлин военные грузы, продовольствие и людей по суше, установили воздушный мост, по которому осуществляли снабжение Западного Берлина всем необходимым вплоть до мая 1949 г. Одновременно началась и шла полным ходом работа над новой германской Конституцией. Она была принята в четвертую годовщину поражения Германии в войне — 8 мая 1949 г. и вступила в силу через две недели. Сталину не оставалось ничего другого как признать свершившимся фактом образование крупного германского государства прозападной ориентации — Федеративной Республики Германии.

Создание ФРГ означало утрату советским руководством возможности принимать участие в обсуждениях и решениях по общегерманским вопросам.

Стремясь изменить ситуацию, Сталин выступил с новой инициативой — о создании единой нейтральной Германии. Он был готов поступиться своими приоритетными интересами в Восточной Германии ради сохранения (вместе с США, Англией и Францией) совместного контроля над единой Германией. Однако это предложение даже не стали рассматривать ни в Бонне, ни в Вашингтоне, ни в Лондоне, ни в Париже.

Сталин не терял надежды на возможность договориться вплоть до 20 сентября 1949 г. , когда было объявлено о создании правительства во главе с К. Аденауэром в Бонне. Новый канцлер заявил с самого начала о том, что его правительство выражает интересы и представляет всех немцев, включая и тех, кто жил в восточной зоне оккупации. Теперь надо было поторопиться сохранить за собой не только фактическое, но и юридическое положение в Восточной Германии.

Сталин дал наконец согласие на образование ГДР. 7 октября 1949 г. Политбюро ЦК ВКП(б) постановило «принять представленный МИД СССР проект заявления Главноначальствующего Советской Военной Администрацией в Германии генерала армии Чуйкова В. И. »[46]. Ему было поручено довести это решение до сведения «немецких товарищей» и выступить 10 октября с соответствующим заявлением. За основу Конституции ГДР были взяты основные положения Конституции Веймарской республики.

Однако и после этого Сталин не спешил разрешать восточным немцам создавать собственную армию. Не давал он самостоятельности и в политических вопросах. Даже вопрос установления дипломатических отношений между ГДР и Индией был положительно решен после соответствующего решения Политбюро ЦК ВКП(б), да к тому же через советскую администрацию в ГДР.

Интересно, что уже после смерти Сталина Берия попытался вернуться к идее создания единой нейтральной Германии, которая, по его мнению, была более выгодна Советскому Союзу, чем «постоянно нестабильная социалистическая Германия, существование которой целиком зависит от поддержки Советского Союза»[47]. Но эти его предложения были позже вменены ему в вину как «отказ от идеи строительства социализма в ГДР». Никто в пылу критики уже не вспоминал о том, что и Молотов в июне 1953 г. выступил против идеи В. Ульбрихта о форсированном строительстве социализма в ГДР.

Раскол Германии был завершен. Завершающим его аккордом стало вступление ФРГ в НАТО, а ГДР — в Организацию Варшавского Договора.

По мере усиливающегося расхождения со вчерашними союзниками в строительстве послевоенного мира менялось отношение советского руководства и к формам контроля над ситуацией в странах «народной демократии». Они постепенно становились элементами мировой социалистической системы.

Позиции СССР в странах Восточной Европы были сильны уже на завершающем этапе второй мировой войны. Левые политические силы, ориентированные на Советский Союз если не возглавили, то во всяком случае вошли в состав правительств Польши, Чехословакии, Венгрии, Румынии, Болгарии. Дружественные отношения были установлены с лидером Югославии Тито. Просоветский режим Ходжи был установлен в Албании. Ким Ир Сен возглавил северокорейское правительство.

Однако поначалу Сталин выполнял договоренности, достигнутые в отношении этих стран в Ялте и Потсдаме. Он предпочитал действовать осторожно, с учетом общественного мнения и позиции западных стран. Он даже советовал Тито снять красные звезды с военной формы Югославской народной армии, чтобы «не пугать англичан». [48] Тем не менее, свои ключевые интересы он и тогда старался не ущемить. Ключевым для Сталина был вопрос о составе правительств этих стран. Они были в период 1945-1947 гг. преимущественно коалиционными. Используя силу, Москва прямо указывала кто должен, а кто не должен входить в состав кабинетов министров стран «народной демократии». В ноябре 1945 г. «четверка» (Молотов, Берия, Маленков и Микоян) с согласия Сталина дала указание Ворошилову, следившему в Будапеште за формированием состава нового правительства Венгрии «не возражать против. . . распределения мест в новом венгерском правительстве между партиями, но настаивать на получении коммунистами министерства внутренних дел вместо министерства финансов, которое предложить партии мелких сельских хозяев. . . »[49].

Более того, в случаях, когда коммунисты стремились быстрее укрепить свои позиции и сформировать однородные коммунистические правительства, Сталин их «поправлял». В Болгарии, например, вернувшийся в 1944 г. Г. Димитров предпринял меры к уничтожению политической оппозиции внутри страны сразу после утверждения у власти. Были репрессированы все крупные деятели прежнего режима, которые потенциально могли создать или возглавить альтернативные политические силы. Один из руководителей болгарской разведки генерал И. Винаров так оценивал позже эту акцию в беседе с коллегой из НКВД П. Судоплатовым: «Мы использовали ваш опыт и уничтожили всех диссидентов, до того как они смогли сбежать на Запад». [50]

Не удивительно, что на выборах в октябре 1946 г. победу одержали коммунисты, получив 277 мандатов, в то время как Болгарский Земледельческий Народный Союз — 69, социал-демократы — 9, «Звено» — 8 и радикалы — 1 место. Стремясь развить этот успех, Димитров отказался, по существу, вести диалог с остатками оппозиции. Сталин по этому поводу обеспокоено писал: «Позиция Болгарского цека. . . по вопросу об оппозиции вызывает сомнение. Димитров и др. видимо хотят отказаться от всяких переговоров с представителями оппозиции по вопросу о формировании правительства. Такую установку нельзя признать гибкой и осмотрительной. Конечно следовало бы составить правительство без оппозиции. Но если оппозиция обратится к Отечественному фронту с предложением начать переговоры о составлении коалиционного правительства, было бы опрометчиво со стороны Отечественного фронта отказаться от таких переговоров. Возможно, что оппозиция не обратится с предложением о коалиционном правительстве. В таком случае можно было бы плюнуть на оппозицию, взвалив вину на последнюю. . . »[51]. Для того, чтобы добиться желаемого и при этом не испортить реноме в глазах международной общественности, Сталин предлагал «переговоры. . . вести так, чтобы заставить оппозицию сорвать переговоры и взвалить всю вину на нее»[52]. Это был поистине ленинский урок 1917 г. , когда представителям социалистических партий были предложены заведомо неприемлемые условия вхождения в первое советское правительство, после чего Ленин имел возможность восклицать: «Не наша вина, что эсеры и меньшевики ушли. Им предлагали разделить власть. . . К участию в правительстве мы приглашали всех». [53] «Ни Ленин, ни я, — впоминал позже Троцкий, — не возражали вначале против переговоров о коалиции с меньшевиками и эсерами, при условии прочного большинства за большевиками и признания этими партиями власти Советов, декретов о земле и мире и т. д. Мы не сомневались, что из переговоров ничего не выйдет. Но нужен был предметный урок». [54]

В Северной Корее пошли еще дальше — на ключевые посты в правительстве, армии, полиции были назначены советские корейцы, направленные в «командировку» в КНДР.

Таким образом, вплоть до 1947 г. советское руководство стремилось укрепить свои позиции в восточноевропейских странах через коммунистическое большинство в парламентах и правительствах. Это было необходимо для того, чтобы никто не обвинил СССР в нарушении основополагающих принципов, закрепленных в решениях Ялтинской и Потсдамской конференций — проведении свободных выборов во временно оккупированных европейских странах.

Ситуация изменилась в 1947 г. По признанию современников, «в 1947-м, но никак не в 1945 году, Сталиным был взят курс на преобразования по советскому образцу в странах Восточной Европы». [55]

И главной причиной тому стали события вокруг плана Маршалла. 5 июня 1947 г. госсекретарь США Маршалл выступил в Гарвардском университете с заявлением, в котором заявил о необходимости срочного предоставления экономической помощи европейским государствам для быстрейшей ликвидации последствий второй мировой войны. Однако альтруистичным это заявление выглядело лишь на первый взгляд. За ним скрывался вполне очевидный политический расчет. С одной стороны, США стремились повысить отдачу от своей экономической помощи (к этому времени ее объемы превысили 9 млрд долларов). С другой, при помощи рыночных механизмов предполагалось показать преимущества западной экономической системы. В случае же, если к плану Маршалла присоединятся и восточноевропейские страны (на что также делался расчет), США предполагали значительно ослабить выросшее влияние СССР в этом регионе. Одной из главнейших задач была экономическая интеграция западных районов Германии в общеевропейскую рыночную экономику. Это означало бы ослабление позиций СССР в Германии. Тесное экономическое сотрудничество с США должно было, конечно, «привязать» западноевропейские страны к заокеанскому партнеру и в политическом плане. Наконец, массовые экономические заказы из Европы должны были уберечь экономику США от надвигавшейся депрессии.

К плану Маршалла могли присоединиться любые страны, включая и СССР. 19 июня 1947 г. Англия и Франция выступили с обращением к советскому руководству, в котором одобряли план Маршалла и призывали СССР принять участие в специальном заседании совета министров иностранных дел в Париже 27 июня.

В Москве это приглашение, как и саму идею экономического возрождения Европы при участии США оценили положительно. 21 июня Политбюро одобрило проект ответа правительствам Англии и Франции о созыве СМИД, а 24 июня утвердило делегацию на эту встречу во главе с Молотовым. При отъезде из Москвы помощник Молотова Ветров прямо заявил Судоплатову о том, что «наша политика строится на сотрудничестве с западными союзниками в реализации плана Маршалла, имея в виду прежде всего возрождение разрушенной войной промышленности на Украине, в Белоруссии и в Ленинграде. [56]

Накануне открытия встречи СМИД ряд стран «народной демократии» обратились к советскому руководству с просьбой информировать их о ходе обсуждения этой проблемы.

Тем временем по линии разведки советское руководство получило сообщение от Д. Маклина, в котором он со ссылкой на Э. Бевина сообщил, что главная цель плана Маршалла — установление американского экономического господства в Европе. Предполагалось, что новая экономическая организация по восстановлению европейской промышленности будет находиться под контролем американского капитала. Кроме того, с момента начала реализации этого плана предлагалось прекратить взимание репараций с Германии. [57] После этого позиция СССР на парижской встрече радикально изменилась. Суть ее отразил Молотов в своем официальном заявлении 2 июля: «Совершенно очевидно, что европейские страны окажутся подконтрольными государствами и лишатся прежней экономической самостоятельности и национальной независимости в угоду некоторым сильным державам. . . Куда это может повести ? Сегодня могут нажать на Польшу — производи больше угля, хотя бы и за счет ограничения других отраслей польской промышленности, так как в этом заинтересованы такие-то европейские страны; завтра скажут, что надо потребовать, чтобы Чехословакия увеличила производство сельскохозяйственных продуктов и сократила свое машиностроение, и предложат, чтобы Чехословакия получала машины от других европейских стран. . . Что же тогда останется от экономической самостоятельности и суверенитета таких европейских стран?»[58]. Больше всего Москву тревожило то, что кто-то, а не она будет впредь определять экономическое развитие своих восточноевропейских союзников.

Молотов возвратился в Москву, а Бидо заявил об открытии 12 июля в Париже совещания министров иностранных дел европейских стран. СССР также был приглашен на эту встречу, однако хлопнув дверью, было трудно вновь войти в нее. Вслед за СССР о своем отказе участвовать в совещании заявили лидеры ряда восточноевропейских стран. Но Молотов 5 июля направил шифровку Тито, Георгиу-Дежу, Ракоши, Димитрову, Готвальду, Куусинену и Ходже, в которой предлагал участвовать в этой встрече, чтобы «помешать американцам единодушно провести их план, а потом уйти с совещания и увести с собой возможно больше делегатов от других стран»[59]. На следующий день руководители этих стран были приглашены в Москву для «инструктажа». 7 июля Молотов шлет им новую директиву, в которой «советует» не давать ответа в Париж до 10 июля, т. к. «друзья высказываются против участия в совещании 12 июля, поскольку СССР в совещании не будет участвовать». Вероятнее всего, Сталин испугался возможного согласия своих союзников на увещевания Маршалла. В тот же день Молотов шлет новую шифровку в союзные столицы и отмечает, что в Париже «под видом выработки плана восстановления Европы инициаторы совещания хотят на деле создать западный блок со включением в него западной Германии»[60]. Поводом к этой телеграмме послужили новые разведданные, полученные этим днем. В связи с этим Молотов «отменил» свою телеграмму от 5 июля и предлагал ни в коем случае не посылать своих представителей на этой совещание. При этом самостоятельность каждой страны должна была проявиться в том, что «мотивы отказа каждая страна может представить по своему усмотрению»[61].

8 июля последовал «отбой» на встречу лидеров соцстран в Москве. В тот же день ТАСС без согласования дал информацию о решении правительств ряда стран не посылать своих представителей в Париж. Это сообщение вызвало в восточноевропейских столицах переполох. Как сообщал посол СССР в Варшаве Лебедев, президент Польши Б. Берут «обратил внимание Советского правительства на то обстоятельство, что Польское правительство никакого решения по этому вопросу не принимало, вследствие чего было бы желательным, чтобы агентство ТАСС как можно скорее внесло надлежащую поправку в свое сообщение. Делая мне это заявление, Берут был очень взволнован, так как такое сообщение ТАСС, по его мнению, ставит руководство ПНР в очень трудное положение в отношении их партнеров по демократическому блоку»[62].

Еще серьезнее дело обстояло с позицией Чехословакии. В отличие от других стран «народной демократии», она почти сразу после получения телеграммы из Москвы от 5 июля дала согласие на участие в парижской встрече и назначила своим представителем на встрече посла в Париже Носека. Поэтому в новой ситуации, сложившейся 7 июля правительство Чехословакии не сочло возможным отказаться от участия в парижской встрече и твердо стояло на своем. Даже Готвальд заявил послу СССР в Праге, что ничего поделать нельзя, так как правительство уже приняло решение, которое опубликовано в печати. Однако оказалось, что изменить все можно. Сталин потребовал срочного приезда в Москву руководства Чехословакии. 9 июля, принимая ее в Москве, он в ультимативной форме потребовал отказа от участия в парижской встрече. «Своим участием в Париже вы были бы использованы в качестве инструмента против СССР. Этого ни советский Союз, ни его правительство не допустили бы»[63]. В зависимость от решения по данному вопросу Сталин поставил и вопрос о дальнейшей экономической помощи Советского Союза Чехословакии. 11 июля правительство Чехословакии приняло новое решение — в парижском совещании не участвовать. Как заявил по возвращении из Москвы министр иностранных дел Я. Масарик, «я ехал в Москву как свободный министр, а вернулся как сталинский лакей!».

Думается, что именно эта особая позиция чехов летом 1947 г. ускорила выработку в Москве «нового курса» в отношении своих восточноевропейских союзников.

Во всяком случае в отношении Чехословакии Сталин решил действовать решительно. В феврале 1948 г. чехословацкие коммунисты спровоцировали правительственный кризис, ставший поводом для захвата власти. Ключевой фигурой, которая могла этому воспрепятствовать был президент Э. Бенеш. Для его нейтрализации была избрана тактика шантажа. Эту операцию должен был осуществить П. А. Судоплатов. Он вспоминал: «Молотов. . . приказал ехать в Прагу и, организовав тайную встречу с Бенешем, предложить ему с достоинством покинуть свой пост, передав власть Готвальду, лидеру компартии Чехословакии». Чтобы напомнить Бенешу о его тесных связях с НКВД он должен был показать ему расписку на десять тысяч долларов, подписанную его секретарем в 1938 г. (деньги были необходимы на срочный выезд из страны в условиях фашистской агрессии). В том случае, если Бенеш оказался бы невосприимчив и к этому, Судоплатов должен был предупредить его о готовности «орг