После смерти Сталина, когда исчез страх, стали называть еще несколько имен предполагаемых отцов — среди них был даже еврей-купец. Но чаще всех называли Якова Эгнаташвили. Это был богатый виноторговец, любитель кулачных боев. И у него тоже работала Кэкэ. Недаром Яков Эгнаташвили платил за учение Сосо в семинарии. Говорили, что Сталин в его честь назвал Яковом своего первого сына... Я видел портрет этого богатыря-грузина. Нет, это совсем не тщедушный Сосо... Конечно, когда Бесо возвращался из Тифлиса, он узнавал все эти слухи. Может, поэтому он так бил маленького Сосо? И жену он бил смертно. И когда Сталин вырос — он, как всякий грузин, не мог не презирать падшую женщину. Оттого никогда не приглашал мать в Москву, не писал ей…
Н. Гоглидзе.
Цит. по: Радзинский Э. С. 27
Портниха Альбина (существо мистическое и суперсветское: серебряные черепа на пальцах, независимая прическа), провожая меня до дверей старой коммуналки с необъятными потолками, вдруг перешла на шепот и, как-то даже по-плебейски озираясь, сообщила (до того мы говорили о детях), что, по самым проверенным сведениям, подтвержденным «совершенно подлинными» документами, мой дед вовсе не сын Пржевальского и Катерины-матрасницы (о чем знает весь свет), а Пржевальского и некой грузинской княжны «очень, очень» знатного происхождения. Согласно тем же «совершенно подлинным» документам, страстный порыв, соединивший эту пару, был втиснут в жесткие пространственно-временные рамки какого-то (естественно, пышного) бала, а ребенок (батистовые пеленки, тончайшие кружева) вручен или подкинут злополучней Катерине. (…В бумагах Пржевальского «действительно существовали» пометки о деньгах, переведенных Катерине Джугашвили.) Я тяну: «Да-а-а!..» — рассказчик удовлетворен и держит эффектную паузу. Он настроен на пикантный лад. Я подыгрываю, делаю большие глаза и всей фигурой выражаю крайнее изумление. Зачем отрывать его от маленьких радостей, задав невзрослый и скучный вопрос: «А почему Пржевальский не мог быть просто добрым человеком? Ну, видел, как Катерина с большим животом колотится на поденке. Может, перекинулся с ней двумя-тремя словами, нашел смышленой, пожалел и...» — «Да вряд ли, он был очень расчетлив, любой самый мелкий расход заносил в отдельную графу! Потом ведь и сходство».
Джугашвили Г. С. 13–14
Еще при его жизни, когда за любое не так сказанное слово о нем исчезали люди, свободно рассказывали, что он незаконный сын великого Пржевальского. Эти ненаказуемые рассказы могли быть только с высочайшего одобрения. В этом была не только ненависть Сталина к пьянице-отцу, но и государственный интерес. Он уже стал царем всея Руси и вместо неграмотного грузина-пьяницы захотел иметь знатного русского папашу. Но в Грузии согрешившая замужняя женщина — падшая женщина. Это родило грязные легенды о его матери…
И. Нодия.
Цит. по: Радзинский Э. С. 27–28
Бедная Катерина-поденщица, Катерина-матрасница! Знала ли она, моя чужие полы, стирая чужое белье, вскармливая грудью чужих младенцев, набивая чужие матрасы, — какими коварными переливами зазмеятся ее жесткие рыжие волосы в воображении людей, которые век спустя кинутся стоптанной пыльной дорогой «романтики для всех» к нелепой цели: сковать легендой того, кто не умер — один из всех рожденных ею детей…
Джугашвили Г. С. 14
В духовном училище
В 1890 году, очевидно вскоре после смерти отца, одиннадцатилетний Сосо вступил в духовное училище с ситцевой сумкой под мышкой. По словам товарищей, мальчик проявлял большое рвение в изучении катехизиса и молитв. Тот же Гогохия отмечает, что благодаря своей исключительной памяти Сосо запоминал уроки со слов учителя и не нуждался в повторении.