Берия был не глуп, наглый и коварный, лебезил перед Сталиным. Докладывал ему доносы, содержащие клевету на того или иного руководящего деятеля. Берия, чтобы показать свою близость к Сталину, обращался к нему на грузинском языке.
Между Берия и Сталиным ничего общего не было.
Берия — это сосуд мерзости, карьерист и провокатор…
Молотов В. // Лит. газ. 1990. 18 апр.
Удивительно, до чего отец был беспомощен перед махинациями Берия. Достаточно было принести бумаги, протоколы, где N «признавал» свою вину или другие «признавали» ее за него. Если же он «не признавал», — это было еще хуже.
Аллилуева С. С. 75
В апреле 1953 года в поведении Берии я стал замечать некоторые перемены: разговаривая по телефону в моем присутствии (а иногда и еще нескольких старших офицеров госбезопасности) с Маленковым, Булганиным и Хрущевым, он открыто критиковал членов Президиума ЦК партии, обращался к ним фамильярно, на «ты». Как-то раз в присутствии начальника управления идеологической контрразведки Сазыкина он начал вспоминать, как спас Илью Эренбурга от сталинского гнева. По его словам, в 1939 году он получил приказ Сталина арестовать Эренбурга, как только тот вернется из Франции. На Лубянке Берию ждала телеграмма от резидента НКВД в Париже Василевского, в которой тот высоко оценивал политический вклад Эренбурга в развитие советско-французских отношений и его антифашистскую деятельность. Вместо того чтобы выполнить приказ Сталина, Берия на следующей встрече с ним показал телеграмму Василевского.
В ответ Сталин пробормотал:
— Ну что ж, если ты так любишь этого еврея, работай с ним и дальше.
Однажды, зайдя в кабинет к Берии, я услышал, как он спорит по телефону с Хрущевым:
— Послушай, ты сам просил меня найти способ ликвидировать Бандеру, а сейчас ваш ЦК препятствует назначению в МВД компетентных работников, профессионалов по борьбе с национализмом.
Развязный тон Берии в общении с Хрущевым озадачивал меня: ведь раньше он никогда не позволял себе такую вольность, когда рядом были его подчиненные.
Судоплатов П. С. 548–549
Более других приближенный к Сталину, он старался во всем подражать ему, мнил себя вторым человеком в государстве. И стал нарочно придумывать на соратников различные унизительные клички. Орджоникидзе у него слыл Вороной, Ворошилов — Индюком, Буденный, за страсть к лошадям, — Лошадиной Мордой, Ежов — Ужом, Маленков — Маланьей, Каганович — Кого Гогоничем, Хрущев — Хрущом, Булганин — Протодьяконом (за бороду), Шверник — Шиверником, Калинин — Козлининым, Молотов — Деревянной Задницей. И все это он позволял себе только потому, что сам Сталин Маленкова считал мягкотелым, Булганина — богообразным, Хрущева — заискивающим и хитрым, прикидывающимся простаком.