Два свойства Франклина Рузвельта очаровывали и озадачивали его друзей. Одно — обожание европейской монархии и аттестация себя как одного из потомков королевской семьи; другое — способность рассуждать в конце рабочего дня и воодушевляться в процессе рассуждений. Оба эти свойства были особенно заметны весной и летом 1942 года.
Сторонние наблюдатели почти каждую неделю становились свидетелями появления в Вашингтоне или Гайд‑Парке представителей монархических семей. Президент обсуждал с королем Петром зверства нацистов в Югославии; подарил противолодочный корабль наследной принцессе Норвегии Марте; беседовал за чаем с королевой Вильгельминой в ее летней резиденции в Ли, штат Массачусетс, и приглашал ее в Гайд‑Парк и Белый дом, он обращался с ней как со своего рода капризной и любимой старой родственницей.
— Я потрясен смертью старушки, — признавался Рузвельт Грейс Талли с обожанием в голосе.
Появился и у Вильгельмины свой противолодочный корабль — с ее именем на борту.
Удивлялся Розенман: голландская наследная принцесса Юлиана вместе с мужем зашла повидать президента в то время, когда он напряженно работал над составлением речи, — работа тотчас прекратилась, и Рузвельт стал беседовать с гостями, как будто ему нечего делать. Хмурился Хассет (в венах у него текла республиканская кровь Вермонта): шеф, увлеченный своей ролью, охотно проводил время с представителями монарших семей. Хассету он признавался, что визиты глав государств (целая череда), особенно латиноамериканских, утомляют его из‑за их несовершенного знания английского языка, иногда они даже надоедали ему. Но Вильгельмина другое дело, — ничто не заменит Минни, отмечал Хассет. Во время ее отъезда в Англию президент писал ей, что сделает все возможное для «присмотра за Юлианой и детьми». Когда Рузвельт зачастил летом на уик‑энды в Шангри‑Ла, дачное место в Катоктинских горах, примерно в 60 милях к северу от Вашингтона, журналисты гадали, не утомили ли его просители и полуофициальная обстановка в Гайд‑Парке. Разумеется, Гайд‑Парк как место отдыха не лишен недостатков. Президент стремился побывать дома главным образом на праздники — чтобы почитать, порыться в библиотеке, наметить прокладку новых дорог и посадки деревьев, — но его осаждали там посетители и телефонные звонки. Запланировал построить небольшой коттедж в холмистой местности Датчисса, чтобы «укрыться от толпы», журналисты окрестили этот проект, к неудовольствию президента, «коттеджем мечты».
Главная причина, что Рузвельт предпочитал в этот период Шангри‑Ла, — это место всего в двух часах езды на автомобиле от Белого дома. Устройство коттеджа простое до предела. В нем только две ванные комнаты, одна из них — президентская. С другой соседствовали три спальни, и президент в шутку пугал гостей, что дверь в ванную комнату плотно не закрывается. Помощники шефа занимали грубо сколоченные из сосновых досок дачные домики, разбросанные вокруг коттеджа. Обслуживающий персонал состоял из филиппинцев, позаимствованных с «Потомака», который находился на боевом дежурстве в море.
Однажды в дождливый субботний полдень в середине лета 1942 года президент покинул Белый дом в небольшой компании — с Сэмюэлем Розенманом, Арчибалдом Маклейшем, Грейс Талли, кузиной Маргарет Сакли и сотрудниками службы безопасности. Компания совершала путешествие в четырех автомобилях с измененными номерами (указывавшими на принадлежность к Белому дому). Ехали не спеша через деревни, останавливаясь перед светофорами, почти неузнаваемые, за исключением тех эпизодов, когда секретные агенты становились на подножки машин во время следования через переполненные людьми улицы. В Шангри‑Ла тоже лил проливной дождь, но Рузвельт, казалось, не замечал этого. Его катили в инвалидном кресле по коттеджу, а он указывал гостям на их комнаты, хвалил обслуживающий персонал — развесили по стенам картины, присланные из Белого дома, — заметив невзначай гостям, что утром, возможно, некоторые перевесит.
«Затем он расположился в просторном кресле в столовой, — вспоминала чуть позже Дороти Розенман, — и я предложила ему набор сыров, закуску для коктейля и сладости, которые мы привезли с собой. С мальчишеским любопытством он раскрывал каждую упаковку в наборе и затем наставлял Исаака, филиппинца из обслуживающего персонала, когда и какую подносить к столу в продолжение уик‑энда. Мы сидели вокруг президента, иногда обсуждая серьезные вопросы, но большей частью предаваясь праздной беседе. Президент, Арчи и Сэм переходили от обсуждения важных тем к подтруниванию друг над другом, президент окончательно расслабился. В шесть часов он спросил, когда, по моему мнению, нужно есть. Вопрос показался крайне важным. Меня томил голод, и я предложила поторопиться. Мы все с серьезным видом стали обсуждать, с какого часа установить обеденное время. Наконец президент объявил, что коктейль начнется в 6.40, а обед — в 7.00, и сообщил, что до 6.40 немного подремлет...»
Перед тем как сесть за обед, попросил принести портативный радиоприемник и до 7.00 слушал новости. Ему также сообщили о новостях с фронта по прямому проводу из Белого дома.
— Я читал об этом в газете, — сказал президент, кладя трубку телефона на место.
За обедом начались пересказы старых историй; гости уже слышали их, но и пересказ их занимал. Хозяин с необыкновенной увлеченностью воскресил действительную историю — о фальшивомонетчике, который ездил по городам, собирал банковские чеки, подделывал подписи на них и затем обналичивал. Позднее Сэм Розенман говорил жене, что президент отлично помнил любую деталь и каждый город. Рузвельт поведал еще старую французскую историю о парикмахере, — тот сбывал местному мяснику в голодное время осады Парижа чудную телятину. По совпадению исчезли без вести несколько клиентов парикмахера. В то время как слушавшие его дамы трепетали от ужаса, президент рассказывал в деталях, как «телятина» разделывалась и доставлялась мяснику.
После обеда разбирал свои марки, а гости играли в карты. Рузвельт предостерегал партнеров от игры с Грейс Талли — всегда выигрывает. Еще раньше он написал печатными буквами и вывесил плакат с надписью: «Гостям следует опасаться игроков (особенно женщин) на этом корабле». В тот вечер миссис Талли, как обычно, выиграла. Затем президент стал рассказывать детективную историю. Все отошли ко сну около 22.00.
Как вспоминала Дороти Розенман, это был очень умиротворяющий вечер. Она немного опешила от тем, затронутых Рузвельтом. Но ей показалось, она поняла, что их вызвало. Тогда же, 8 августа 1942 года, за два часа до того, как Рузвельт покинул Вашингтон, казнили на электрическом стуле шестерых молодых нацистских саботажников; двум другим Рузвельт смягчил смертный приговор. Он сожалел только, что шестеро казненных не были просто повешены.