ВАШИНГТОН

 

Через два дня после выборов поезд, в котором находился Франклин Рузвельт, медленно проследовал на юг вдоль реки Гудзон, проехал, маневрируя, Нью‑Йорк и затем всю долгую ночь катил в направлении Вашингтона. Утром на вокзале Юнион президента приветствовали Элеонора Рузвельт, вновь избранный вице‑президент Г. Уоллис и несколько тысяч вашингтонцев. Двести тысяч горожан выстроились на Пенсильвания‑авеню. Возвратившийся герой выборных баталий, подобно завоевателям прошлого, торжественно помахивал знакомой всем мягкой фетровой шляпой, в то время как его лимузин черепашьим ходом продвигался к Белому дому. Тысячи людей, следовавших за автомобилем президента, хлынули через открытые ворота компаунда Белого дома, заполнив лужайку. Они скандировали «Хотим Рузвельта!» до тех пор, пока президент не появился вместе с первой леди в северном портике.

И вот в старом особняке возобновился распорядок дня, сформировавшийся за восемь прежних лет президентства. В 8.30 президент, с накидкой на плечах, завтракал в кровати, бегло просматривая депеши и газеты — обычно «Нью‑Йорк таймс» и «Геральд трибюн» (специально доставляемые из Нью‑Йорка), вашингтонские газеты, «Балтимор сан» и «Чикаго трибюн». Глаза его со скоростью радара пробегали по колонкам, относящимся к президентской и политической жизни. В это время могла зайти с неотложной просьбой Элеонора, а затем президентские помощники — Гопкинс, Уотсон, Эрли, Макинтайр, — старый советник Белого дома Уильям Д. Хассет и для беглого осмотра врач президента Росс Т. Макинтайр. Около 10.00 президентский камердинер Артур Преттимен доставлял Рузвельта в лифт в небольшом инвалидном кресле без поручней, спускал на нулевой этаж и катил вдоль колоннады в кабинет, на этот раз в сопровождении сотрудников службы безопасности с корзинами президентских документов в руках. На пути могла встретиться Фала и быть обласканной президентом. После возвращения хозяина Белого дома в свой кабинет, около 17.30, наступал коктейль‑час — можно расслабиться и поболтать. В это время президент старательно отмерял себе порцию ликера, одновременно ведя разговор с собеседниками. Обычно он обедал с ближайшими членами семьи и сотрудниками, вечером работал над разного рода текстами речей, пролистывал сводки сообщений, предавался воспоминаниям о прошлом с секретаршами или просмотру своих коллекций марок и этикеток ВМФ.

Пятница обычно была днем встречи президента с членами своей администрации. В пятницу после выборов президент впервые встретился с ними после начала предвыборной кампании. Администрация ноября 1940 года состояла из зрелых, опытных политиков, не согласных друг с другом. Членами администрации с наибольшим политическим весом, определяемым либо по уровню власти, либо по свободе доступа к президенту и влиянию на него, были (вместе с Моргентау) государственный секретарь Корделл Халл, обходительный, уступчивый и терпеливый до тех пор, пока не взрывался под влиянием извне его темперамент погонщика мула и он не начинал проклинать всех своих врагов, внешних и внутренних; министр обороны Генри Л. Стимсон, который не принадлежал к числу доверенных лиц президента, но пользовался столь безупречной в моральном отношении репутацией среди американских политиков и отличался такими твердыми и ясными суждениями, что оказывал постоянное, незаметное для окружающих влияние на своего шефа; министр труда Фрэнсис Перкинс, первая в американской истории женщина — член администрации, абсолютно лояльная к президенту и Элеоноре Рузвельт, способная ласковыми речами примирять враждующих политиков и профсоюзных лидеров и чья официальная мина не могла скрыть чувствительную женскую душу, и довольно странный министр внутренних дел Гаролд Л. Икес, злой демон администрации, если считать Моргентау ее ангелом‑хранителем, неустанный защитник действий сотрудников своего бюрократического ведомства, колючий и мелочный, но безупречно здравый в решении важных проблем, постоянный партнер шефа в игре в покер и сварливый компаньон президента во время рыбалок.

Администрация представляла собой клубок соперничества и разногласий. Стимсон и большинство других ее членов возмущались медлительностью и осторожностью Халла. В свою очередь Халл подозревал, порой не без оснований, что некоторые из его коллег хотели бы присвоить часть функций Госдепартамента. Моргентау, добивавшийся оказания помощи Великобритании, бранился с руководителями как Государственного департамента, так и военного ведомства. Икес вступал в конфликты со всеми членами администрации и преследовал свою самую желанную цель после сокрушения Гитлера — выделить службу охраны леса из министерства сельского хозяйства.

Однако члены администрации едины в подходе к главной проблеме 1940 года. Халл предостерегал латиноамериканских дипломатов в отношении бешеного стремления «некоторых правителей» к завоеваниям без ограничений. Стимсон постепенно убеждался, что война не только неизбежна, но и необходима, чтобы обеспечить возможность действовать решительно. Моргентау опасался и ненавидел нацистов, взывал к помощи англичанам, насколько позволяют ресурсы США. Икес несколько лет публично обличал Гитлера и несколько месяцев добивался введения эмбарго в отношении Японии. Другие тоже были убежденными сторонниками военного вмешательства.

Осенью 1940 года стала важна каждая крупица таланта и воинственности членов администрации. Очевидно, что Британия столкнулась с кризисом судоходства, снабжения и финансов. Ходили слухи о принятии во враждебных столицах кардинальных стратегических решений. Сторонники военного вмешательства требовали действий. Президент располагал мандатом на всевозможную помощь Англии, за исключением военной, — почему бы ее не предоставить? Но казалось, ничто не двигается с места. Когда лорд Лотиан, британский посол, вернулся в конце ноября из Лондона и сообщил, что англичане приближаются к исчерпанию своих финансовых ресурсов, Рузвельт порекомендовал Лондону воспользоваться своими инвестициями в Новом Свете, прежде чем просить денег.

Пока официальный Вашингтон ожидал приказов относительно военного вмешательства, президент совершил четырехдневную прогулку по реке Потомак, чтобы выспаться. Затем он опроверг ряд прогнозов прессы по поводу состава администрации. Рузвельт оставил его без изменений. Попытался также безуспешно уговорить престарелого генерала Джона И. Першинга занять должность посла при режиме Виши во Франции; попросил заведующего библиотекой конгресса Арчибалда Маклейша выяснить, упоминаются ли острова Черэбл, которые он однажды пообещал репортерам посетить, в поэзии или в прозе (не могли упоминаться), и выступил за проведение ежегодных Недель живописи под спонсорством Белого дома. Президент ясно дал понять, что не будет просить конгресс аннулировать или видоизменить Закон о нейтралитете, который запрещает предоставление кредитов воюющим странам, или Закон Джонсона, запрещающий предоставление кредитов странам, не выплатившим долги за период Первой мировой войны.

На пресс‑конференции президент осаживал репортеров, стремившихся выведать информацию о предстоящих после выборов крупных решениях, касающихся участия в войне. Все делалось в очень добродушной манере. Когда журналист спросил, включает ли его запрет на строительство автострад в рамках мероприятий по экономии средств «парковочные плечи» для военных целей, президент не мог скрыть удивления:

— «Парковочные плечи?»

— Да, расширение обочин на случай парковки гражданского транспорта с целью освобождать автострады для военных автоколонн.

— Вы, случаем, не имели в виду шейную окантовку?

Журналисты расхохотались, но они выяснили ценную деталь. Как оказалось, администрация отдалась на волю событий. Затем 3 декабря президент взошел на борт крейсера «Тускалуса» для десятидневного круиза по Карибскому морю. Кроме своих личных секретарей, он прихватил с собой только Гарри Гопкинса.

Пока Рузвельт рыбачил, смотрел кинофильмы, развлекал представителей британской колониальной администрации, включая герцога и герцогиню Виндзорских, осматривал базы ВМС, в Вашингтоне представители администрации бились над решением сложнейшей проблемы — как помочь Англии. Чиновники, ведавшие производством, соглашались, что американская промышленность способна обеспечить необходимой продукцией обе страны, а армейское руководство было даже радо покрыть как американские, так и британские нужды в вооружениях, поскольку это потребовало бы резкого увеличения военного производства. Но как насчет средств? Британские представители в Вашингтоне признавались, что у них нет средств для финансирования столь обширной военной программы. Моргентау запросил руководителя Финансовой корпорации восстановления (ФКВ) Джесси Джоунса, может ли он на законном основании использовать свои фонды для строительства военных заводов. Для проектов военного строительства — да, ответил Джоунс, но не для англичан. Стимсон доказывал, что администрация не должна больше медлить и ей следует вынести этот вопрос на рассмотрение конгресса. Все согласились, но это согласие диктовалось отчаянным положением. Можно представить, какая драма произойдет на Капитолийском холме, когда конгрессмены вникнут в вопрос во всей его сложности. Да и пойдет ли президент на риск столь внушительного провала в конгрессе?

Некоторые сообщения об этих тревогах доставлялись самолетами морской авиации президенту, находившемуся на расстоянии тысячи миль южнее. Затем, когда «Тускалуса» бросил якорь под палящим солнцем у побережья Антигуа, поступило то отчаянное письмо от Черчилля.

«Некоторое время я не представлял, что он думает по этому поводу, если вообще что‑нибудь думает, — рассказывал Гопкинс позднее. — Но затем мне показалось, что он „заправляется горючим“, как всегда поступал, когда на первый взгляд отдыхал или беззаботно проводил время. Поэтому я не задавал ему никаких вопросов. Вечером он неожиданно изложил программу в целом. Казалось, он не имел четкого представления о ее осуществлении на законном основании, но в душе не сомневался, что найдет подходящий способ для этого».

«Программа в целом» представляла собой ленд‑лиз — простое уведомление, что Соединенные Штаты отправят Англии бесплатно снаряжение, стоимость которого должна быть возмещена не долларами, но каким‑либо иным способом после окончания войны.

Это не импровизация или фокус с вытаскиванием кролика из президентской шляпы. Письмо Черчилля подействовало как катализатор. Некоторое время назад в Вашингтоне побывала делегация британских специалистов, чтобы заключить контракты на постройку боевых кораблей в Соединенных Штатах. Несколько недель, а возможно, и месяцев президент обдумывал идею строительства кораблей и сдачи их в аренду англичанам на длительное пользование. Почему бы не распространить эту схему на пушки и другое военное снаряжение? Однако это внешнее расширение диапазона поставок представляло собой значительное усложнение и изменение формулы. Не было оснований ожидать, что Англия возвратит после войны тысячи самолетов и танков, но, даже если и так, США вряд ли найдут их пригодными для использования. Чиновники из Комиссии по морскому флоту возражали даже против сдачи в аренду кораблей на том основании, что США не будут нуждаться после войны в таком большом флоте и окажутся обременены огромным количеством бесполезных судов. Если это верно в отношении судов, то вдвойне — в отношении танков и артиллерии. Но Рузвельт повел дело так ловко и изобретательно, что долгое время его критики выдвигали разные мелочные возражения и ни одного существенного.

Со своей формулой наготове, отдохнувший и деятельный после поездки, президент вернулся 16 декабря в Вашингтон и провел серию совещаний со своими обеспокоенными советниками. Очередные две недели ознаменовали один из самых важных периодов президентства Рузвельта. Лисьи повадки отброшены — теперь он выступал в роли льва.

В качестве одного из сюрпризов, на которые президент был падок, он изложил свой проект на пресс‑конференции. И хотя с самого начала предупредил, что не ожидается «каких‑либо новостей», репортеры почувствовали возможность сенсации по его внешнему виду — по вздернутому вверх мундштуку, бегающему взгляду, надутым щекам и шутливому тону. Начало не предвещало ничего необычного. Рузвельт зачитал текст выступления, содержащего «пустячные», как он выразился, вещи о финансах. Суть их состояла в том, что «на протяжении истории ни одна крупная война не выигрывалась и не проигрывалась из‑за недостатка денег». Он не без юмора вспомнил встречу в начале Первой мировой войны в «Бар Харбор экспресс» своих приятелей из банковских и брокерских кругов, которые утверждали, что война не продлится и шести месяцев, поскольку банкиры ее остановят. Некоторые «ограниченные люди» ведут теперь разговоры об аннулировании Закона о нейтралитете и Закона Джонсона о кредитах Англии.

Это «банальные вещи». Другие говорят о поставках оружия, самолетов и артиллерийских орудий англичанам в качестве дара. Это тоже «банально». Самая лучшая идея, если рассуждать о собственной выгоде с позиции американца, выражающейся в принципе «ничего даром», — создавать производственные мощности и затем «либо сдавать в аренду, либо продавать продукцию под заклад» представителям другой стороны.

— Что я хочу сделать сейчас — это уничтожить суеверное отношение к доллару. Для многих здесь в этих словах содержится кое‑что абсолютно новое. Я хочу избавиться от глупого, дурацкого суеверия.

Ладно, позвольте мне привести пример. Положим, дом моего соседа загорелся, а у меня есть садовый шланг длиной четыреста или пятьсот футов. Если сосед возьмет мой садовый шланг и присоединит его к своей водопроводной трубе, я смогу помочь ему потушить пожар. Но что мне надо делать? Я не говорю соседу, перед тем как он возьмет шланг, что эта штука стоила мне пятнадцать долларов и ты должен заплатить мне за нее пятнадцать долларов. В чем суть нашей сделки? Я не хочу пятнадцать долларов, но хочу, чтобы мне возвратили шланг, когда пожар будет потушен, так ведь? Если он потушит пожар без всякого ущерба для шланга, то после тушения возвращает мне его с выражением благодарности. Если же сосед испортит шланг, пусть купит мне новый.

Журналисты наседали на президента:

— Означает ли это конвоирование судов?

— Нет.

— Нужно ли изменить Закон о нейтралитете?

— Разумеется.

— Нужно ли одобрение конгресса?

— Да.

— Означают ли такие меры, что усилится опасность быть вовлеченными в войну по сравнению с существующей ситуацией?

— Нет, конечно нет.

Никто не спрашивал президента, какая будет выгода от возмещения убытков «каким‑то образом» после войны и, следовательно, почему его проект не предусматривает передачи военного снаряжения в качестве дара.

Теперь Берлин не мог оставаться спокойным. Опасаясь, что Рузвельт передаст англичанам немецкие суда в американских портах общим водоизмещением 70 тысяч тонн, а боевыми кораблями США начнут эскортироваться грузовые суда, представитель Вильгельмштрассе заявил, что проведение Рузвельтом политики «булавочных уколов, вызовов, оскорблений и моральной агрессии» неприемлемо.

Но пик ажиотажа вокруг инициативы Рузвельта пришелся на более поздний период. Вечером 29 декабря его прикатили в инвалидном кресле в зал дипломатических приемов и оставили перед гладким столом, заставленным микрофонами с логотипами информационных корпораций — Эн‑би‑си, Си‑би‑эс, Эм‑би‑си. В маленьком, душном зале вокруг него теснились небольшие группы людей: Корделл Халл и другие члены администрации, Сара Рузвельт, Кларк Гейбл с женой, Кэрол Ломбард. Президент, в пенсне и с галстуком‑бабочкой, выглядел серьезным, но раскованным.

— Это не разговор у камелька о войне, — начал он ровным, звучным голосом. — Это разговор о национальной безопасности. Потому что основная цель вашего президента состоит в том, чтобы уберечь сейчас вас, а позднее — ваших детей и еще позднее — ваших внуков от войны до последней капли крови за сохранение независимости Америки и всего того, что заключает в себе независимость для вас, меня и наших близких...

Никогда прежде со времени событий, связанных с Джеймстауном и Плимут‑Роком, американская цивилизация не подвергалась такой опасности, как сейчас...

Нацистские хозяева Германии ясно дали понять, что намерены господствовать над жизнью и мыслями населения не только собственной страны, но поработить всю Европу и затем использовать ресурсы Европы для установления своего господства над остальным миром.

Рузвельт процитировал заявление Гитлера трехнедельной давности: «Существует два мира, противостоящих друг другу».

— Другими словами, страны «Оси» не только допускают, но провозглашают, что не может быть какого‑либо примирения между их и нашей философией правления.

Затем президент проследил хронологию нацистской агрессии и попытки нацистов оправдать ее «различными лицемерными ухищрениями». Он бросил упрек американцам, занимающим высокие посты, что они «в большинстве случаев бессознательно» помогают иностранным агентам.

— Опыт последних двух лет убедительно показал, что ни одна страна не способна умиротворить нацистов. Ни один человек не способен превратить тигра в котенка, гладя его по шерсти... Американские миротворцы... уверяют вас, что страны «Оси» все равно победят; что можно избежать кровопролития; что Соединенные Штаты могут использовать свое влияние и продиктовать мир, а также извлечь из нынешней ситуации больше пользы, чем извлекаем мы.

Они называют это «миром путем переговоров». Вздор! Какой может быть мир путем переговоров, если банда преступников окружает вас и под угрозой уничтожения вынуждает платить выкуп за сохранение жизни?

Затем президент повторил свое обязательство держаться в стороне от войны.

— Я прямо говорю американскому народу, что гораздо меньше возможностей вовлечь США в войну, если мы сделаем все возможное для поддержки стран, защищающих себя от нападения держав «Оси», чем если мы смиримся с поражением жертв нападения и победой «Оси» и станем ждать, когда наступит наша очередь отражать нападение.

Чтобы быть честным с самим собой, мы должны признать, что риск содержится в любом выборе. Но я горячо убежден, что наш народ в большинстве сочтет курс, который я отстаиваю, менее рискованным и более обнадеживающим для установления мира в будущем...

Правительство не намерено посылать экспедиционные войска за пределы границ страны.

Вы можете, следовательно, считать разговоры о посылке войск в Европу преднамеренной ложью.

Политика нашей страны не направлена на участие в войне. Ее единственная цель — держать войну подальше от нашей страны и народа.

Президент обратился к нации с призывом максимально напрячься, приложить все усилия для быстрого и безупречного производства военного снаряжения.

— Мы должны сделаться крупным арсеналом демократии. Для нас эта цель имеет чрезвычайное значение, более серьезное, чем сама война...

В нашей решимости помочь Великобритании не должно быть ни малейших колебаний. Ни один диктатор или комбинация диктаторов не ослабят эту решимость угрозами истолковать ее по‑своему...

Эта речь вселяла надежду и воодушевление в сердца всех противников нацизма. Лондонцы, прильнувшие к радиоприемникам, жадно слушали порой пронзительный, порой взволнованный голос, несшийся через Атлантику. В эту ночь нацисты бомбили Лондон зажигательными бомбами в ходе самого массированного из рейдов, которые испытал город. В далеком Токио Грю почувствовал, что речь знаменует поворотный пункт в войне. Он читал ее текст так часто, что выучил почти наизусть. В Белый дом устремились потоки телеграмм. Позднее секретари сообщали, что письма и телеграммы в поддержку и с критикой президента находились в соотношении сто к одному.

Речь укрепляла людей убеждением и верой.

— Верю, что державы «Оси» не выиграют эту войну, — говорил президент. — Моя вера основывается на самой свежей и надежной информации.

Фактически он верил, что законопроект о ленд‑лизе получит одобрение в конгрессе и сделает победу «Оси» невозможной.

Президент закончил свою речь страстным призывом к американцам напрячь все силы для увеличения выпуска продукции.

— Как президент Соединенных Штатов, я призываю к объединению усилий в национальном масштабе. Я призываю к этому во имя нашей страны, которую мы любим и чтим, гордимся ею и служим ей — такая нам выпала честь. Я обращаюсь к народу с абсолютной уверенностью в победе нашего общего дела.