Могло показаться, по крайней мере теоретически, что наиболее трудная роль в военное время выпала оппозиции. Вести дома выборную кампанию против администрации, руководящей военными операциями против противника за рубежом, агитировать и раскалывать страну, подвергать нападкам главнокомандующего — можно ожидать, что политики стремились бы уклониться от такого непопулярного предприятия. Но только не прагматичные соискатели президентского поста в Америке. Согласно неумолимому календарю американской политики наступил год выборов и, следовательно, пришло время отстранить от власти правящую партию, идет война или нет. В начале 1944 года великая старая партия воспрянула духом, несколько кандидатов от республиканской партии добивались выдвижения кандидатами на выборах.
Самый активный среди них — Уэнделл Уилки. Кандидат на выборах 1944 года не захотел уйти в тень после поражения. Поездки по свету, печатные работы, призывы к созданию сильной послевоенной глобальной организации, вдохновенные речи в защиту негров и других меньшинств, двусторонние обличения республиканцев конгресса и администрации Рузвельта привлекали к нему общественное внимание. Но к 1944 году он политик без партии. Его все еще проклинали республиканцы конгресса, он никогда не занимался созданием первичных организаций республиканцев, а организационная база, которую ему все‑таки удалось создать, распалась за годы войны.
Уилки все еще производил сильное впечатление: крупный, плотного телосложения, густая грива волос, энергичная речь и резкие выпады против соперников. Но в его выступления уже закрадывались нотки отчаяния и разочарования. Он обличал реакционеров, консерваторов, фанатиков своей партии с еще большим ожесточением, чем расистов и реакционеров в стане демократов. Прозванный промышленниками «ведущим неблагодарным политиком Америки» по отношению к тем, кто помогал ему на выборах 1940 года, он с возмущением говорил в ответ:
— Не знаю, собираетесь вы поддерживать меня или нет, — мне наплевать. Во всяком случае, вы свора политических кредиторов.
Он требовал от республиканцев, чтобы они либо приняли его таким, каков он есть, либо оставили, — и многие ушли от него. Он говорил правду о режиме демократов (единоличное правление, стремление увековечить свое пребывание у власти), но его критике президентских демократов недоставало остроты и ярости.
В отличие от кратковременного участия на последнем этапе выборной кампании четыре года назад в 1944 году Уилки надеялся продемонстрировать свою популярность в ходе первичных выборов. Одержал скромную победу в Нью‑Хэмпшире и затем окунулся в избирательную кампанию в Висконсине. Рассчитывал, что, если ему повезет в этом штате Среднего Запада, населенном американцами немецкого происхождения и подверженном изоляционистским традициям, он достигнет важного рубежа. Ежедневно в ходе изнурительной кампании в городах и округах Висконсина он обличал перед большими толпами избирателей своих врагов — «Чикаго трибюн», регламентацию жизни по нормам «нового курса», приспособленцев и соперников на выборах в своей партии. Его деятельность напоминала боксирование с воздухом — в этом штате никто из кандидатов на пост президента не соперничал с Уилки. Но его помощники надеялись на избрание делегатами на съезд республиканской партии от этого штата явного большинства своих сторонников, если не всех.
Итог первичных выборов в штате достаточно красноречив: Уилки не добился избрания ни одного своего кандидата. Его ведущая кандидатура оказалась четвертой по числу набранных голосов, уступив кандидатам Дьюи, Макартура и Гаролда Стассена. Ошеломленный и поверженный в уныние, Уилки заявил, что выбывает из предвыборной гонки. Надеется на помощь Среднего Запада, колыбели моральных устоев, в формировании нового руководства, сказал он толпе удивленных слушателей.
— Возможно, совесть Америки уснула и народ не готов к жертвам. Мне больно сознавать, сколько потребуется сделать моей партии, чтобы стать достойной своих традиций...
Рузвельт, знакомясь с результатами первичных выборов, испытывал смешанные чувства. Восхищался в определенной степени своим старым соперником, но и видел основания для беспокойства в связи с успехами двух других кандидатов предвыборной гонки.
Наиболее заметного из них, Дугласа Макартура, Рузвельт знал давно: однажды начальник штаба, ныне он стал подчиненным главнокомандующего. Президент больше не считал Макартура, как Хью Лонга десять лет назад, наиболее опасным соперником, но игнорировать генерала не мог. Макартур оставался любимцем республиканцев конгресса и прессы Херста — Маккормика — Паттерсона, с их приверженностью стратегии «приоритет Тихоокеанского региона», неоизоляционистскими тенденциями и враждебными «новому курсу» настроениями. Держась в стороне от общественной жизни, генерал давал понять в частном порядке, что готов участвовать в выборах. После того как к Макартуру проявил определенный интерес Ванденберг, генерал написал ему эмоциональное письмо, поведав, что хотел бы о многом рассказать Ванденбергу, «но мешают обстоятельства»; просил «мудрого покровительства» сенатора. Ободренная и воодушевленная поведением генерала, небольшая группа консервативных республиканцев, в том числе Ванденберг, издатель Фрэнк Ганнет, генерал Роберт Е. Вуд из Чикаго, бывший глава организации «Америка прежде всего», стали потихоньку подогревать амбиции Макартура. Генерал высказался определенно: он примет выдвижение кандидатом на выборах только по официальному приглашению; в противном случае останется в стороне от предвыборной борьбы и будет поддерживать контакты с республиканцами через посредников.
Аналитики в Белом доме внимательно следили за предвыборной гонкой. Очевидно, что в случае выдвижения кандидатом от республиканской партии Макартур станет рекламировать стратегию «приоритет Тихоокеанского региона». Возможно, обрушит на президента обвинения в недостаточной подготовке страны к войне, неоправданной сдаче Филиппин и пренебрежении к военным поставкам на театр войны в юго‑западной части Тихого океана. Генерал неоднократно адресовал жалобы подобного рода в Пентагон и Белый дом. Его обращения, отраженные в документах, послужили бы осенью хорошим материалом для избирательной кампании. Но в секретных папках помощников президента по морским делам в Белом доме хранилась также расшифровка стенограммы беседы Макартура с командованием флота за день до Пёрл‑Харбора. В ходе беседы генерал выразил уверенность, что сможет защитить архипелаг Гонолулу в целом. Выразил мнение, что гарантией безопасности является «неспособность противника атаковать наши острова с воздуха». Это тоже послужило бы хорошим материалом для избирательной кампании.
Для покровителей Макартура все сводилось к контролю ситуации вокруг генерала, тактике воздержания от огласки его имени на первичных выборах и созданию благоприятного фона для обращения съезда республиканцев к Макартуру с призывом выполнить свой высший гражданский долг. Но слишком много республиканцев, отчаявшихся найти кандидата в президенты, который превзошел бы Рузвельта в обаянии и умении убеждать, стремились примазаться к партии, имеющей большие шансы на успех. Один из них, конгрессмен от Небраски, поспешил опубликовать свою переписку с Макартуром, в которой конгрессмен неоднократно подвергал нападкам «новый курс», а генерал полностью соглашался с его мнением и даже шел дальше в обличении «зловещей драмы нынешнего хаоса и смятения». Огласка переписки и последовавшая политическая шумиха подорвали шансы Макартура. Он заявил, что не жаждет выдвижения кандидатом в президенты и не примет его, — ни один представитель высшего командования на фронте не должен рассматриваться кандидатом на высший государственный пост.
После этого у Рузвельта остался один соперник... Томасу Е. Дьюи не стоило расстраиваться из‑за того, что его соперники попадали в ловушки на пути предвыборной борьбы. Внук основателя республиканской партии в 1854 году, сын редактора республиканской газеты и почтмейстера в небольшом городке штата Мичиган, он не только прожил детство Горацио Алгера, но в свои 13 лет имел при себе и других мальчишек, торговавших в розницу «Сатердей ивнинг пост» и «Ледиз хоум джорнал». Окончив Мичиганский университет и Колумбийский правовой колледж, он поступил в середине 20‑х годов на работу в юридическую фирму Нью‑Йорка и практиковал в ней шесть лет, а затем завоевал мгновенную популярность как прокурор по уголовным делам, посадив за решетку субъектов типа Даймонда Джека, по кличке Длинные Ноги, и Счастливчика Лючано. Дьюи всегда спешил. Выбранный в 1937 году районным прокурором округа Нью‑Йорк по избирательному списку Ла Гардиа, на следующий год он соперничал с доблестным Гербертом Леманом в борьбе за пост губернатора. Дьюи уступил сопернику столь незначительным числом голосов, что в 1940 году осмелился включиться в борьбу за выдвижение кандидатом в президенты. Лидировал со значительным отрывом от соперников в числе голосов на ранних этапах голосования (съезд республиканцев в Филадельфии), но не одолел Уилки. Через два года, когда Леман уже не стоял на пути, Дьюи уверенно выиграл борьбу за пост губернатора штата Нью‑Йорк.
В возрасте 42 лет Дьюи закаленный молодой профессионал со своим реестром успехов и потерь. Уже пользовался репутацией жесткого, сурового и властного политика. «Глянцевые» черты лица и усы, средний рост и густой баритон, склонность к резким замечаниям — жених у свадебного пирога, единственный человек, способный увеличиваться в размерах сидя; его нужно хорошенько узнать, прежде чем возненавидеть, этого инфантильного глашатая банальностей. Но соперники Дьюи поняли — нельзя его недооценивать. В первые месяцы 1944 года на него пал осознанный выбор руководства и рядовых членов республиканской партии. Он умело маскировал свое участие в избирательной кампании, источал энергию, эффективность и целеустремленность.
Губернатор штата Нью‑Йорк умело взялся за работу, мобилизовав делегатов, чьей поддержки легко добился на начальном этапе голосования съезда в Чикаго. Этот скучный съезд оживился только благодаря тому, что Дьюи выбрал Джона У. Брикера, популярного, с волнистой прической губернатора штата Огайо, руководителем избирательной кампании кандидата в президенты. Брикер не просто исполнитель — разум его походил на звездное пространство, огромный вакуум, заполненный блуждающими клише; но все согласились, что эти двое политиков составили сильный избирательный список. В своей речи, выражавшей согласие на выдвижение кандидатом в президенты, Дьюи подверг нападкам демократов за старение, усталость, упрямство и скандальность и без обиняков заявил, по каким направлениям намерен вести борьбу против администрации Рузвельта.
С выдвижением кандидата от демократической партии случилась небольшая заминка. Президент сообщил, что хочет вернуться в Гайд‑Парк, «и так скоро, как позволит Господь», но в начале 1944 года в Белом доме были уверены, а за его пределами сомневались лишь немногие, что Рузвельт снова баллотируется на пост президента, если, конечно, не кончится война. После препирательств в течение нескольких месяцев с репортерами президент вручил им в июле копии письма Роберту Е. Ханнегану (председателю национального комитета демократической партии), констатирующего его нежелание оставаться в Белом доме после двенадцатилетнего президентства. Но, оговаривалось в письме, если съезд демократов выдвинет его кандидатом в президенты на новый срок и народ («главнокомандующий для нас всех») прикажет ему остаться, он, как «хороший солдат», продолжит службу.
Большой проблемой оставалось, кто баллотируется на пост вице‑президента. Завершит президент свой очередной срок правления в Белом доме или нет, очевидно, что новый вице‑президент будет доминировать в борьбе за пост главы исполнительной власти в 1948 году. Кого выбрать? Никогда прежде, даже в 1940 году, президент ни в чем не прибегал к византийской дипломатии более, чем в решении этого вопроса.
В начале 1944 года отношения в высших эшелонах демократической партии напоминали старую характеристику массачусетской демократии как организованной вражды. Демократы конгресса угрожали бросить свою партию или, как минимум, лишить президента поддержки со стороны электората юга; демократы Техаса и Вирджинии открыто взбунтовались. Организации КПП и либеральные журналы вместе с политиками, близкими к Рузвельту (включая Элеонору), поддерживали Уоллиса; большинство из них возражали против Бирнса. Группа политиков‑демократов — Ханнеган, Эдвин Поли (казначей национального комитета партии), генеральный почтмейстер Фрэнк Уолкер, Джордж Аллен (секретарь национального комитета), босс Эд Флинн из Бронкса — отвергала Уоллиса. Такой же позиции придерживались Папа Уотсон и Стив Эрли. Приятели Поли радовались, что нефтепромышленник из Калифорнии посещает город за городом, призывая местных лидеров слать в Белый дом доклады о непопулярности Уоллиса, а также что Поли заключил с Уотсоном сделку, которая расчистит путь в Овальный кабинет для демократов — противников Уоллиса.
Рузвельт следовал своей линии. Не обескураживая Уоллиса, порой дипломатично, порой открыто поддерживал других кандидатов. В 1944 году управлялся с амбициями претендентов на пост вице‑президента почти с таким же мастерством и блеском, как четыре года назад руководил борьбой за президентское кресло. Не только поощрял существующих кандидатов состязаться друг с другом, но и способствовал расширению арены состязания таким образом, чтобы потенциальная оппозиция оказалась более раздробленной и управляемой. Так, в 1944 году искушал Бирнса, который до того решил, что не станет добиваться поста вице‑президента. Халл, по всей видимости присутствовавший в планах Рузвельта как претендент на этот пост, не жаловал Уоллиса в качестве вице‑президента. Временами из Белого дома просачивались вести, что президент подыскивает кандидатуру из числа таких деятелей, как Баркли, Рэйберн, Трумэн, Винант, судья Дуглас, Макнатт, Генри Кайзер и некоторые другие. Уоллис стоял первым в списке кандидатов. Президент не способствовал повышению его шансов на избрание, когда в мае отправил его в поездку в Азию, — известно, что иногда Рузвельт посылал сотрудников за границу с целью освободиться от них.
В начале июля съезд назначили на конец месяца в Чикаго, и Рузвельт больше не мог тянуть с определением кандидата на пост вице‑президента. Сама атмосфера съезда демократов 1944 года, с его прокуренным помещением, наблюдалась еще двумя неделями раньше — в душном кабинете президента на втором этаже: 11 июля он встретился там с Ханнеганом, Уолкером, Флинном и другими, чтобы обсудить проблему. Одна за другой рассматривались кандидатуры из списка, получая поддержку или отвод. Исходя из соображений здравого смысла вербовщиков, Бирнс, южанин и бывший католик, отпугнет негров, католиков и либералов. Баркли слишком стар. Уоллис настолько неприемлем, что обсуждался вскользь. Рузвельт поддержал кандидатуру Дугласа, молодого, динамичного, по его мнению, политика, к тому же хорошего игрока в покер, но к этой кандидатуре отнеслись прохладно. Участники совещания перешли к обсуждению кандидатуры Трумэна. Лояльность сенатора и поддержка им администрации даже на посту главы Комитета по расследованию положения в военном производстве понравились Рузвельту. Отмечали его преданность партии. Трумэн происходил из Среднего Запада, сомнительного в политическом отношении пограничного штата. Президент озаботился было возрастом Трумэна и даже послал кого‑то навести справки, но затем ушел от этой темы и больше к ней не возвращался.
Все хотят Трумэна, подытожил Рузвельт. Встреча завершилась, но Ханнеган, опасавшийся, что президент передумает, предложил ему написать карандашом, что Трумэн — именно тот, кто нужен.
Как известить Уоллиса и Бирнса, что поддержку получил Трумэн? Как обычно, Рузвельт поручил эту неприятную миссию подчиненным. С Уоллисом, который только что вернулся из Китая, связались Розенман и Икес. Вице‑президент держался на встрече холодно и неприступно. В Азии люди умирают от голода сотнями тысяч, говорил он эмиссарам; беседовать на политические темы будет только с самим президентом. В Белом доме Уоллис показал Рузвельту свой список делегатов, готовых поддержать его, свой высокий рейтинг поддержки. Когда Уоллис уходил, президент приблизился к нему и обнял за талию:
— Надеюсь, команда останется прежней, Генри.
Бирнс оказался бескомпромиссен, как и Уоллис. Когда Ханнеган и Уолкер пришли с дурными вестями, он настоял на телефонном разговоре с президентом, находившимся в Гайд‑Парке, и застенографировал его ответ. Разрешал ли президент делать заявления от своего имени на этот счет?
Рузвельт . У меня нет предпочтений ни для кого, я так и говорил им. Нет, у меня нет предпочтений.
Почему Ханнеган и Уолкер цитируют президента в том духе, что он поддерживает Трумэна или Дугласа?
Рузвельт . Джимми, все это не так. Я им этого не говорил. Об этом они мне говорили.
Он не стал высказываться в пользу кого‑либо. Бирнс снова попытался добиться четкого ответа.
Рузвельт . Нам нужно быть чертовски осторожными в выборе слов. Они интересовались, есть ли у меня возражения против Трумэна и Дугласа; я сказал, что нет. Это отличается от слова «предпочтение»...
И закончил разговор просьбой к Бирнсу баллотироваться на пост вице‑президента.
К тому времени, когда демократы собирались на свой съезд в Чикаго, они оказались в состоянии некоторого смятения. Пока партийное руководство трясла лихорадка в связи с выдвижением кандидата в вице‑президенты, делегаты пребывали в обычном состоянии неведения. Бирнс обеспечил своей кандидатуре столь основательную поддержку, что сенатор из Миссури уже не мог сыграть предназначенную ему роль темной лошадки номер один. Ханнеган и его друзья пытались вывести из борьбы Уоллиса, не включая в избирательный список Бирнса. Энергично помогал Уоллису Хиллмэн, но держал наготове запасную позицию для перехода на сторону Трумэна. Икес работал как для Дугласа, так и для Трумэна, — некоторые считали, что для себя, Икеса. Перед началом съезда президент сделал остановку в Чикаго на пути поездом в Сан‑Диего и осложнил ситуацию: вновь написал карандашом записку с выражением поддержки Трумэну и Дугласу — или с намерением показать, что пытается руководить съездом, либо запутать ситуацию.
Уоллис располагал мощным оружием — письмом, которое написал для него президент председателю съезда: «Я питаю к нему симпатии, уважаю его. Он мой личный друг. По этим причинам я лично голосовал бы за его повторное выдвижение вице‑президентом, будь я делегатом съезда». Однако письмо завершалось замечанием, что решение вопроса остается в компетенции самого съезда. Некоторые восприняли письмо как поцелуй, адресованный покойнику; другие гадали, выведет ли оно вице‑президента в лидеры борьбы. Могло бы, если бы Ханнеган и компания в конце концов не освободили Трумэна от обязательств перед Бирнсом. Рузвельту, теперь уже в Сан‑Диего, тоже приходилось участвовать в политических маневрах на съезде. После того как Ханнеган собрал в номере знаменитого отеля «Блэкстоун» Трумэна, Уолкера, Флинна и чикагского босса Эдварда Дж. Келли и затем позвонил президенту, Рузвельт спросил:
— Вы уже обеспечили поддержку этому парню?
Ему ответили, что нет. Трумэн все еще не верил, что президент предпочитает его Бирнсу и Уоллису.
— Ладно, скажите сенатору, — сказал президент, — что если он хочет развалить демократическую партию, оставаясь в стороне, то может это сделать. Но он знает, так же как и я, чем это может кончиться в наше опасное время...
Наконец, убедившись в поддержке президента, Трумэн попросил Бирнса дать ему свободу действий. На первом этапе голосования Уоллис уверенно лидировал, опережая Трумэна, Бэнкхеда и Баркли, но чикагские боссы и бурбоны юга объединились на следующем этапе голосования, чтобы вывести вперед Трумэна. Еще раньше рутинным путем выдвинули кандидатом на новый срок президентства Рузвельта. Гарри Берд получил 89 голосов, практически все от южан, а Фарли — 1. Президент запросил и получил сжатую интернационалистскую платформу смягченного «нового курса». Свою речь с выражением согласия на выдвижение перед делегатами съезда, разместившимися на стадионе Чикаго, он произнес по радио из Сан‑Диего:
«Я уже говорил вам, почему принимаю выдвижение своей кандидатуры, несмотря на желание возвратиться к спокойной частной жизни...
Я отнюдь не веду борьбу за пост президента в обычном смысле. Не считаю это уместным в нынешние трагические дни. И кроме того, в период мировой войны не смог бы найти для этого времени. Однако чувствую потребность сообщить американцам факты, которые вызывают их тревогу, и особенно уберечься от того, чтобы быть неправильно понятым...
Что нам следует сделать в 1944 году? Во‑первых, победить в войне — победить быстро и убедительно. Во‑вторых, создать международные организации по всему миру и так организовать в мире вооруженные силы, чтобы сделать войну невозможной в обозримом будущем. И в‑третьих, создать для возвратившихся с войны ветеранов и для всех американцев благоприятные экономические условия, которые обеспечат занятость и достойный уровень жизни».
Президент редко заключал свои обращения цитированием знаменитых речей, но в данном случае оказался уместен фрагмент из речи Линкольна по случаю вступления в президентскую должность на второй срок:
«С твердым убеждением в правоте, какой ее внушает нам Господь, давайте стремиться завершить дело, которое начали, чтобы залечить раны страны; позаботиться о том, кто пал в битве, о его вдове и его сиротах; сделать все, что способствует достижению и поддержанию справедливого и прочного мира среди нас и между всеми странами».