После триумфального возвращения в Вашингтон президент упорно работал над отложенными делами. Хассет, все еще переживавший нападки в ходе выборов на усталых, вздорных стариков, отметил, что, в то время как босс трудился как Троян, более молодой Дьюи отдыхал две недели на роскошном курорте в номере люкс. В конце ноября, однако, Рузвельт совершил поездку, под проливным дождем, со свитой секретарей, помощников и врачей, на отдых в День благодарения в Уорм‑Спрингс. Это первый продолжительный отдых там президента после Пёрл‑Харбора.
Как обычно, его сопровождала масса дел. Вскоре после выборов Халл объявил о своем решении уйти в отставку, и вся сила убеждения президента не помогла уговорить его остаться на своем посту до 20 января — для закругления «третьего срока», как выразился Рузвельт. Президент выбрал Стеттиниуса в качестве его преемника. Бывший заместитель государственного секретаря, хотя и отличался работоспособностью и покладистостью, не сумел ослабить напряженность в отношениях между Белым домом и Государственным департаментом. Когда Стеттиниус предложил документы на назначение помощниками государственного секретаря — в список входили Джозеф Грю, Джеймс Данн, Нельсон Рокфеллер и Арчибалд Маклейш, — президент подписал документы без энтузиазма, заметив Хассету, что Маклейш — единственный либерал в этом списке. В письме к заведующему библиотекой конгресса он сообщил, что воодушевлен согласием Маклейша остаться в Вашингтоне, даже если это означает переход из одного мавзолея в другой.
Другие назначения включали представителей старой гвардии «нового курса». Когда президент в конце декабря вернулся в Вашингтон, репортеры набросились на него с вопросами. Неустрашимый Мэй Крейг допытывался:
— Господин президент, это вопрос спорный, но я хотел бы серьезного ответа.
— О, Мэй, тебе будет трудно его получить.
— Многие гадают, куда вы склоняетесь больше — вправо или влево; хотел бы услышать ваше собственное мнение об этом.
— Моя линия пролегает чуть влево от центра. Думаю, ответ на этот вопрос дан одиннадцать с половиной лет назад и с тех пор не изменился.
— Но несколько раньше вы говорили, — напомнил другой репортер, — что следуете курсу «доктора победы», а не «новому курсу».
— Верно.
— Тогда возникает вопрос: не вернетесь ли вы к «новому курсу» после войны?..
— О нет, нет. Курс чуть влево от центра включает и победу в войне. Это ведь не тот ответ, которого вы ждали?
— Не тот, — согласился Мэй Крейг под общий хохот.
— Однако ты нас развеселил, Мэй.
— Господин президент, — спросил кто‑то, — если вы держитесь чуть влево от центра, то как понимать эти шесть назначений в Государственный департамент, что вы отправили для утверждения на Капитолийский холм?
— С этим все в порядке.
— Они тоже следуют курсом чуть влево от центра?
— Я следую курсом чуть влево от центра. У меня в администрации масса людей. Некоторые из них — правые и левые радикалы. В администрации много разных людей, и я не поручусь за убеждения каждого. В целом они хорошо работают. Взгляните, мой милый, на присутствующих в этой комнате — вы найдете здесь приверженцев разных взглядов — от левых до крайне правых.
Президент прекрасно держался на этой пресс‑конференции, если учесть характер тех донесений, которые он только что получил с фронта в Европе. Тремя днями раньше немцы нанесли яростный, мощный удар в Арденнах и осуществили прорыв сквозь слабые оборонительные линии союзников — самая крупная авантюра Гитлера на западе. К концу осени 1944 года он потерял свыше 3 миллионов солдат и офицеров. Только летом 1944 года число убитых, раненых, пропавших без вести германских военнослужащих составило более 1 миллиона. Города Германии лежали в руинах. Фюрер все еще не освободился от неприятных ощущений после покушения на него. В сентябре с Германией порвала Финляндия. На сторону России переметнулись болгары и румыны. Но Гитлер все еще располагал вспомогательными силами, 10 миллионов человек, и минимум 300 дивизиями и бригадами, более 40 из них бронетанковые. Гиммлер рыскал по стране в поисках 25 дивизий. Фюрер получил от своих генералов ворчливую поддержку «громкому хлопанью дверью», которое напоминало славные дни 1940 года.
Рузвельт и Лихи с тревогой следили по настенной схеме в картографическом кабинете за тем, как немцы осадили Бастонь, Сент‑Вит и продвигались на запад, к району расположения больших складов снабжения. Это не просто контрнаступление, которое вскоре получило название «битва за выступ», не просто ошеломляющий тактический удар. Эта операция отражала незавидное военное положение западных союзников в конце 1944 года. Еще до контрудара в Арденнах Черчилль предупреждал Рузвельта: «...нам не удалось достичь стратегической цели, которую мы поставили перед своими армиями пять недель назад». Бомбардировки союзной авиацией Германии достигли наивысшей интенсивности, но до такого же уровня повысилось производство германской промышленности, о чем свидетельствовали крупные военные поставки вермахту перед наступательной операцией.
Сообщения из района «выступа» все еще не радовали, если не считать доблестной обороны Бастони и других населенных пунктов, когда Рузвельт отправился поездом из Вашингтона в Гайд‑Парк на Рождество. Его настроение заметно улучшилось, когда дом заполнился внуками, а в гостиной сложили высокую гору подарков. Пришел Эллиотт со своей новой женой, Фаей Эмерсон. В канун Рождества президент выступил по радио с обращением к стране, уделив особое внимание солдатам, выполняющим свой долг вдали от родины. Он занял свое старое кресло у камина и начал ежегодное чтение «Рождественского гимна». Во время чтения трехлетний внук неожиданно обратил внимание на отсутствие зуба в нижней челюсти президента. Устремив свой взгляд на это место, ребенок воскликнул:
— Дедушка, ты потерял зуб!
Рузвельт улыбнулся, но продолжал чтение. Внук подошел ближе и спросил:
— Ты проглотил его?
Президент расхохотался и закрыл книгу.
— В нашей семье слишком велика конкуренция среди говорящих вслух.
— На следующий год, — сказала жена Эллиотта, — мы будем праздновать Рождество в мирное время.
— На следующий год, — отозвалась Элеонора Рузвельт, — мы все снова соберемся дома.