Доклад о национальных моментах в партийном и государственном строительстве. 23 апреля

 

Товарищи! Со времени Октябрьской революции мы третий раз обсуждаем национальный вопрос: первый раз – на VIII съезде, второй – на Х и третий – на XII. Не есть ли это признак того, что кое‑что изменилось принципиально в наших взглядах на национальный вопрос? Нет, принципиальный взгляд на национальный вопрос остался тот же, что и до Октября и после. Но со времени Х съезда изменилась международная обстановка в смысле усиления удельного веса тех тяжелых резервов революции, какие ныне представляют страны Востока. Это – во‑первых. Во‑вторых, со времени Х съезда наша партия во внутреннем положении в связи с нэпом тоже имела некоторые изменения. Все эти новые факторы необходимо учесть, подвести им итог. В этом смысле и следует говорить о новой постановке национального вопроса на XII съезде.

Международное значение национального вопроса. Вам известно, товарищи, что мы представляем, мы, как советская федерация, ныне волею исторических судеб представляем передовой отряд мировой революции. Вам известно, что мы впервые прорвали общекапиталистический фронт, оказавшись, волею судеб, впереди всех. Вам известно, что в своем движении вперед мы дошли до Варшавы, а потом отступили, укрепившись на тех позициях, которые мы считали наиболее прочными. С этого момента мы перешли к нэпу и с этого момента мы учли замедление темпа международного революционного движения, с этого момента наша политика стала уже не наступательной, а оборонительной. Уйти вперед после того, как мы под Варшавой потерпели неудачу (не будем скрывать правду), уйти вперед мы не могли, ибо мы рисковали оторваться от тыла, а он у нас крестьянский, и, наконец, мы рисковали забежать слишком далеко от тех резервов революции, которые даны волею судеб, резервов западных и восточных. Вот почему мы предприняли поворот внутри – в сторону нэпа и вне – в сторону замедления движения вперед, решив, что надо передохнуть, залечить свои раны, – раны передового отряда, пролетариата, учинить контакт с крестьянским тылом, повести дальнейшую работу среди резервов, которые отстали от нас, – резервов западных и резервов восточных, тяжелых, составляющих основной тыл мирового капитализма. Вот об этих резервах, – резервах тяжелых, составляющих, вместе с тем, тыл мирового империализма, – идет речь при обсуждении национального вопроса.

Одно из двух: либо мы глубокий тыл империализма – восточные колониальные и полуколониальные страны – расшевелим, революционизируем и тем ускорим падение империализма, либо мы промажем здесь, и тем укрепим империализм, и тем ослабим силу нашего движения. Так стоит вопрос.

Дело в том, что на наш Союз Республик весь Восток смотрит как на опытное поле. Либо мы в рамках этого Союза правильно разрешим национальный вопрос в его практическом применении, либо мы здесь, в рамках этого Союза, установим действительно братские отношения между народами, действительное сотрудничество, – и тогда весь Восток увидит, что в лице нашей федерации он имеет знамя освобождения, имеет передовой отряд, по стопам которого он должен идти, и это будет началом краха мирового империализма. Либо мы здесь допустим ошибку, подорвем доверие ранее угнетенных народов к пролетариату России, отнимем у Союза Республик ту притягательную силу в глазах Востока, которую он имеет, – и тогда выиграет империализм, проиграем мы.

В этом международное значение национального вопроса.

Национальный вопрос имеет для нас значение и с точки зрения внутреннего положения, не только потому, что в численном отношении бывшая державная нация представляет около 75 миллионов, а остальные нации – 65 (это все‑таки немало), и не только потому, что ранее угнетенные национальности занимают наиболее нужные для хозяйственного развития районы и наиболее важные с точки зрения военной стратегии пункты, но прежде всего потому, что за эти два года мы ввели так называемый нэп, а в связи с этим национализм великорусский стал нарастать, усиливаться, родилась идея сменовеховства, бродят желания устроить в мирном порядке то, чего не удалось устроить Деникину, т. е. создать так называемую “единую и неделимую”.

Таким образом, в связи с нэпом во внутренней нашей жизни нарождается новая сила – великорусский шовинизм, гнездящийся в наших учреждениях, проникающий не только в советские, но и в партийные учреждения, бродящий по всем углам нашей федерации и ведущий к тому, что если мы этой новой силе не дадим решительного отпора, если мы ее не подсечем в корне, – а нэповские условия ее взращивают, – мы рискуем оказаться перед картиной разрыва между пролетариатом бывшей державной нации и крестьянами ранее угнетенных наций, что будет означать подрыв диктатуры пролетариата.

Но нэп взращивает не только шовинизм великорусский, – он взращивает и шовинизм местный, особенно в тех республиках, которые имеют несколько национальностей. Я имею в виду Грузию, Азербайджан, Бухару, отчасти Туркестан, где мы имеем несколько национальностей, передовые элементы которых, может быть, скоро начнут конкурировать между собой за первенство. Этот местный шовинизм, конечно, не представляет по своей силе той опасности, которую представляет шовинизм великорусский. Но он все‑таки представляет опасность, грозя нам превратить некоторые республики в арену национальной склоки, подорвать там узы интернационализма.

Таковы основания международного и внутреннего характера, говорящие о важном, первостепенном значении национального вопроса вообще, в данный момент в особенности.

В чем состоит классовая сущность национального вопроса? Классовая сущность национального вопроса в условиях современного советского развития состоит в установлении правильных взаимоотношений между пролетариатом бывшей державной нации и крестьянством бывших угнетенных национальностей. Вопрос смычки здесь обсужден более чем достаточно, но при обсуждении вопроса смычки по докладу Каменева, Калинина, Сокольникова, Рыкова, Троцкого имелось в виду, главным образом, отношение пролетариата русского к русскому крестьянству. Здесь, в национальной области, мы имеем более сложную механику. Здесь мы имеем дело с вопросом об установлении правильных взаимоотношений между пролетариатом бывшей державной нации, представляющим наиболее культурный слой пролетариата всей нашей федерации, и крестьянством, по преимуществу крестьянством ранее угнетенных национальностей. В этом – классовая сущность национального вопроса. Если пролетариату удастся установить с инонациональным крестьянством отношения, могущие подорвать все пережитки недоверия ко всему русскому, которое десятилетиями воспитывалось и внедрялось политикой царизма, если русскому пролетариату удастся, более того, добиться полного взаимного понимания и доверия, установить действительный союз не только между пролетариатом и русским крестьянством, но и между пролетариатом и крестьянством ранее угнетенных национальностей, то задача будет разрешена. Для этого необходимо, чтобы власть пролетариата была столь же родной для инонационального крестьянства, как и для русского. Для того, чтобы Советская власть стала и для инонационального крестьянства родной, – необходимо, чтобы она была понятна для него, чтобы она функционировала на родном языке, чтобы школы и органы власти строились из людей местных, знающих язык, нравы, обычаи, быт нерусских национальностей. Только тогда и только постольку Советская власть, до последнего времени являвшаяся властью русской, станет властью не только русской, но и междунациональной, родной для крестьян ранее угнетенных национальностей, когда учреждения и органы власти в республиках этих стран заговорят и заработают на родном языке.

В этом одна из основ национального вопроса вообще, в советской обстановке в особенности.

В чем состоит характерная черта разрешения национального вопроса в данный момент, в 1923 году? Какую форму вопросы, требующие разрешения по национальной линии, приняли в 1923 году? Форму установления сотрудничества между народами нашей федерации по линии хозяйственной, по линии военной, по линии политической. Я имею в виду междунациональные отношения. Национальный вопрос, имеющий в своей основе задачи установления правильных отношений между пролетариатом бывшей державной нации и крестьянством инонациональным, в данный момент принимает особую форму установления сотрудничества и братского сожительства тех народов, которые раньше были разобщены и которые теперь объединяются в рамках единого государства.

Вот суть национального вопроса в той форме, которую он в 1923 году принял.

Конкретную форму этого государственного объединения представляет тот Союз Республик, о котором мы говорили еще в конце прошлого года на съезде Советов и который мы установили тогда.

Основа этого Союза – добровольность и правовое равенство членов Союза. Добровольность и равенство – потому, что исходным пунктом нашей национальной программы является пункт о праве наций на самостоятельное государственное существование, – то, что раньше называлось правом на самоопределение. Исходя из этого, мы должны определенно сказать, что никакой союз народов, никакое объединение народов в единое государство не может быть прочным, если оно не имеет в своей основе полной добровольности, если сами народы не хотят объединяться. Вторая основа – правовое равенство народов, входящих в состав Союза. И это понятно. Я не говорю о фактическом равенстве, об этом я в дальнейшем скажу, ибо установление фактического равенства между нациями, ушедшими вперед, и нациями отсталыми дело очень сложное, очень тяжелое, требующее ряда лет. Я говорю тут о равенстве правовом. Равенство тут выражается в том, что все республики, в данном случае четыре республики: Закавказье, Белоруссия, Украина и РСФСР, входящие в состав Союза, в одинаковой степени пользуются благами Союза и одновременно в одинаковой степени отказываются от некоторых своих прав независимости в пользу Союза. Если не будет наркоминдела у РСФСР, у Украины, у Белоруссии, у Закавказской республики, то ясно, что при упразднении этих наркоминделов и при создании общего наркоминдела в Союзе Республик произойдет некоторое ограничение той независимости, которая была у этих республик и которая ограничена равномерно для всех республик, входящих в Союз. Ясно, что если раньше у этих республик существовали свои внешторги, а теперь эти внешторги упраздняются как в РСФСР, так и в прочих республиках, для того, чтобы создать общий внешторг при Союзе Республик, то и тут происходит некоторое ограничение независимости, которая имела раньше место в полном виде и которая теперь сократилась в пользу общего Союза, и т. д. и т. д. Некоторые задают чисто схоластический вопрос: а что же, после объединения остаются ли республики независимыми? Это – вопрос схоластический. Их независимость ограничивается, ибо всякое объединение есть некое ограничение ранее – имевшихся прав у тех, которые объединились. Но основные элементы независимости остаются, безусловно, за каждой республикой, хотя бы потому, что каждая республика имеет право одностороннего выхода из состава Союза.

Итак, конкретная форма национального вопроса в нашей обстановке в данный момент свелась к вопросу об установлении сотрудничества народов: хозяйственного, внешнеполитического и военного. Мы должны объединить эти республики по этим линиям в единый союз, называемый СССР. К этому свелись конкретные формы национального вопроса в данный момент.

Но легко сказка сказывается, да не скоро дело делается. Дело в том, что в нашей обстановке мы имеем целый ряд факторов не только содействующих объединению народов в одно государство, но и тормозящих это объединение.

Содействующие факторы вам известны: прежде всего хозяйственное сближение народов, установленное еще до Советской власти и закрепленное Советской властью, некоторое разделение труда между народами, установленное до нас и закрепленное нами, Советской властью, – оно является основным фактором, содействующим объединению республик в Союз. Вторым фактором, содействующим объединению, следует считать природу Советской власти. Это понятно. Советская власть есть власть рабочих, диктатура пролетариата, которая по своей природе располагает к тому, чтобы трудящиеся элементы республик и народов, входящих в Союз, настраивались на дружественный лад друг к другу. Это понятно. И третий фактор, содействующий объединению, – это империалистическое окружение, составляющее среду, в условиях которой приходится действовать Союзу Республик.

Но есть и факторы, препятствующие этому объединению, тормозящие это объединение. Основная сила, тормозящая дело объединения республик в единый союз, – это та сила, которая нарастает у нас, как я уже говорил, в условиях нэпа: это великорусский шовинизм. Вовсе не случайность, товарищи, что сменовеховцы приобрели массу сторонников среди советских чиновников. Это вовсе не случайность. Не случайность и то, что господа сменовеховцы похваливают коммунистов‑большевиков, как бы говоря: вы о большевизме сколько угодно говорите, о ваших интернационалистских тенденциях сколько угодно болтайте, а мы‑то знаем, что то, что не удалось устроить Деникину, вы это устроите, что идею великой России вы, большевики, восстановили или вы ее, во всяком случае, восстановите. Все это не случайность. Не случайность и то, что даже в некоторые наши партийные учреждения проникла эта идея. Я был свидетелем того, как на февральском пленуме, где впервые ставился вопрос о второй палате, в составе ЦК раздавались речи, не соответствующие коммунизму, – речи, не имеющие ничего общего с интернационализмом. Все это знамение времени, поветрие. Основная опасность, отсюда проистекающая, состоит в том, что в связи с нэпом у нас растет не по дням, а по часам великодержавный шовинизм, старающийся стереть все нерусское, собрать все нити управления вокруг русского начала и придавить нерусское. Основная опасность состоит в том, что при такой политике мы рискуем потерять то доверие к русским пролетариям со стороны бывших угнетенных народов, которое приобрели они в Октябрьские дни, когда русские пролетарии скинули помещиков, русских капиталистов, когда они разбили национальный гнет внутри России, вывели войска из Персии, из Монголии, провозгласили независимость Финляндии, Армении и, вообще, поставили национальный вопрос на совершенно новые основы. То доверие, которое мы тогда приобрели, мы можем растерять до последних остатков, если мы все не вооружимся против этого нового, повторяю, великорусского шовинизма, который наступает и ползет, капля за каплей впитываясь в уши и в глаза, шаг за шагом разлагая наших работников. Вот эту опасность, товарищи, мы должны во что бы то ни стало свалить на обе лопатки. Иначе нам грозит перспектива потери доверия рабочих и крестьян ранее угнетенных народов, нам грозит перспектива разрыва связи между этими народами и русским пролетариатом, и этим самым нам грозит опасность допустить трещину в системе нашей диктатуры.

Не забывайте, товарищи, что если мы с развернутыми знаменами шли против Керенского и свалили Временное правительство, то, между прочим, потому, что там за спиной мы имели доверие тех угнетенных народов, которые ждали от русских пролетариев освобождения. Не забывайте о таких резервах, как угнетенные народы, которые молчат, но своим молчанием давят и решают многое. Часто это не чувствуется, но они, эти народы, живут, они есть, и о них нельзя забывать. Не забывайте, что если бы мы в тылу у Колчака, Деникина, Врангеля и Юденича не имели так называемых “инородцев”, не имели ранее угнетенных народов, которые подрывали тыл этих генералов своим молчаливым сочувствием русским пролетариям, – товарищи, это особый фактор в нашем развитии: молчаливое сочувствие, его никто не видит и не слышит, но оно решает все, – если бы не это сочувствие, мы бы не сковырнули ни одного из этих генералов. В то время, когда мы шли на них, в тылу у них начался развал. Почему? Потому, что эти генералы опирались на колонизаторский элемент из казаков, они рисовали перед угнетенными народами перспективу их дальнейшего угнетения, и угнетенные народы вынуждены были идти к нам в объятия, между тем как мы развертывали знамя освобождения этих угнетенных народов. Вот что решило судьбу этих генералов, вот сумма факторов, которые заслонены успехами наших войск, но которые в последнем счете решили все. Этого забывать нельзя. Вот почему мы обязаны круто повернуть в смысле борьбы с новыми шовинистическими настроениями и пригвоздить к позорному столбу тех чиновников наших учреждений и тех партийных товарищей, которые забывают о нашем завоевании в Октябре, именно о доверии ранее угнетенных народов, которым мы должны дорожить.

Нужно понять, что если такая сила, как великорусский шовинизм, расцветет пышным цветом и пойдет гулять, – никакого доверия со стороны угнетенных ранее народов не будет, никакого сотрудничества в едином союзе мы не построим и никакого Союза Республик у нас не будет.

Таков первый и самый опасный фактор, тормозящий дело объединения народов и республик в единый союз.

Второй фактор, товарищи, тоже препятствующий объединению ранее угнетенных народов вокруг русского пролетариата, – это то фактическое неравенство наций, которое мы унаследовали от периода царизма.

Равенство правовое мы провозгласили и проводим его, но от правового равенства, имеющего само собой величайшее значение в истории развития советских республик, все‑таки далеко до равенства фактического. Все отсталые национальности и все народы формально имеют столько же прав, сколько и все другие, ушедшие вперед, нации в составе нашей федерации. Но беда в том, что некоторые национальности не имеют своих пролетариев, промышленного развития не прошли, даже не начинали, в культурном отношении страшно отстали и совершенно не в силах использовать те права, которые им предоставлены революцией. Это, товарищи, более важный вопрос, чем вопрос о школах. Тут некоторые из наших товарищей думают, что, выпятив на первый план вопрос о школах и языке, этим самым можно разрубить узел. Неверно, товарищи, на школах тут далеко не уедешь, они, эти самые школы, развиваются, язык тоже развивается, но фактическое неравенство остается основой всех недовольств и всех трений. Тут школами и языком не отговоришься, тут нужна действительная, систематическая, искренняя, настоящая пролетарская помощь с нашей стороны трудящимся массам отсталых в культурном и хозяйственном отношении национальностей. Необходимо, чтобы, кроме школ и языка, российский пролетариат принял все меры к тому, чтобы на окраинах, в отставших в культурном отношении республиках, – а отстали они не по своей вине, а потому, что их рассматривали раньше как источники сырья, – необходимо добиться того, чтобы в этих республиках были устроены очаги промышленности. Некоторые попытки в этом направлении сделаны. Грузия взяла одну фабрику из Москвы, и она, должно быть, в скором времени заработает. Бухара взяла одну фабрику, а могла взять четыре фабрики. Туркестан берет одну большую фабрику, и, таким образом, есть все данные, что эти республики, в хозяйственном отношении отставшие и не имеющие пролетариата, должны с помощью русского пролетариата основать у себя очаги промышленности, хотя бы маленькие, с тем, чтобы в этих очагах были группы пролетариев местных, могущих послужить передаточным мостиком от русских пролетариев и крестьян к трудящимся массам этих республик. Вот в этой области нам придется серьезно поработать, и тут одними школами не отговориться.

Но есть еще третий фактор, тормозящий объединение республик в один союз, – это национализм в отдельных республиках. Нэп действует не только на русское население, но и на нерусское. Нэп развивает частную торговлю и промышленность не только в центре России, но и в отдельных республиках. Вот этот‑то самый нэп и связанный с ним частный капитал питают, взращивают национализм грузинский, азербайджанский, узбекский и пр. Конечно, если бы не было великорусского шовинизма, который является наступательным, потому что он силен, потому что он и раньше был силен, и навыки угнетать и принижать у него остались, – если бы великорусского шовинизма не было то, может быть, и шовинизм местный, как ответ на шовинизм великорусский, существовал бы, так сказать, в минимальном, в миниатюрном виде, потому что в последнем счете антирусский национализм есть оборонительная форма, некоторая уродливая форма обороны против национализма великорусского, против шовинизма великорусского. Если бы этот национализм был только оборонительный, можно было бы еще не поднимать из‑за него шума. Можно было бы сосредоточить всю силу своих действий и всю силу своей борьбы на шовинизме великорусском, надеясь, что коль скоро этот сильный враг будет повален, то вместе с тем будет повален и национализм антирусский, ибо он, этот национализм, повторяю, в конечном счете является реакцией на национализм великорусский, ответом на него, известной обороной. Да, это было бы так, если бы на местах национализм антирусский дальше реакции на национализм великорусский не уходил. Но беда в том, что в некоторых республиках этот оборонительный национализм превращается в наступательный.

Возьмем Грузию. Там имеется более 30 % негрузинского населения. Среди них: армяне, абхазцы, аджарцы, осетины, татары. Во главе стоят грузины. Среди части грузинских коммунистов родилась и развивается идея – не очень считаться с этими мелкими национальностями: они менее культурны, менее, мол, развиты, а посему можно и не считаться с ними. Это есть шовинизм, – шовинизм вредный и опасный, ибо он может превратить маленькую Грузинскую республику в арену склоки. Впрочем он уже превратил ее в арену склоки.

Азербайджан. Основная национальность – азербайджанская, но там есть и армяне. Среди одной части азербайджанцев тоже имеется такая тенденция, иногда очень неприкрытая, насчет того, что мы, дескать, азербайджанцы, – коренные, а они, армяне, – пришельцы, нельзя ли их по этому случаю немного отодвинуть назад, не считаться с их интересами. Это – тоже шовинизм. Это подрывает то равенство национальностей, на основе которого строится Советская власть.

Бухара. Там, в Бухаре, имеются три национальности: узбеки – основная национальность, туркмены, “менее важная” с точки зрения бухарского шовинизма национальность, и киргизы. Там их мало и, оказывается, они “менее важны”.

В Хорезме – то же самое: туркмены и узбеки. Узбеки – основная национальность, а туркмены – “менее важная”.

Все это ведет к конфликтам, к ослаблению Советской власти. Эта тенденция к местному шовинизму также должна быть в корне пресечена. Конечно, в сравнении с великорусским шовинизмом, составляющим в общей системе национального вопроса три четверти целого, шовинизм местный не так важен, но для местной работы, для местных людей, для мирного развития самих национальных республик этот шовинизм имеет первостепенное значение.

Шовинизм этот иногда начинает претерпевать очень интересную эволюцию. Я имею в виду Закавказье. Вы знаете, что Закавказье состоит из трех республик, имеющих в своем составе десять национальностей. Закавказье с ранних времен представляло арену резни и склоки, а потом, при меньшевизме и дашнаках, – арену войн. Вы знаете грузино‑армянскую войну. Резня в начале и в конце 1905 года в Азербайджане вам тоже известна. Я могу назвать целый ряд районов, где большинство армян всю остальную часть населения, состоящую из татар, вырезали, – например, Зангезур. Могу указать на другую провинцию – Нахичевань. Там татары преобладали, и они вырезали всех армян. Это было как раз перед освобождением Армении и Грузии от ига империализма. (Голос с места: “По‑своему разрешили национальный вопрос”.) Это тоже, конечно, известная форма разрешения национального вопроса. Но это – не советская форма разрешения. В этой обстановке взаимной национальной вражды русские рабочие, конечно, не при чем, ибо борются татары и армяне, без русских. Вот почему необходим в Закавказье специальный орган, который мог бы регулировать взаимоотношения между национальностями.

Можно сказать смело, что взаимоотношения между пролетариатом бывшей державной нации и трудящимися всех остальных национальностей представляют три четверти всего национального вопроса. Но одну четверть этого вопроса надо оставить на долю взаимных отношений между самими ранее угнетенными национальностями.

И вот в этой обстановке взаимного недоверия, если бы Советская власть не сумела в Закавказье поставить орган национального мира, могущий урегулировать трения и конфликты, мы вернулись бы к эпохе царизма или эпохе дашнаков, муссаватистов, меньшевиков, когда люди жгли и резали друг друга. Вот почему ЦК трижды подтверждал необходимость сохранения Закавказской федерации, как органа национального мира.

У нас была и остается одна группа грузин‑коммунистов, которая не возражает против того, чтобы Грузия объединилась с Союзом Республик, но возражает против того, чтобы это объединение прошло через Закавказскую федерацию. Им, видите ли, хочется поближе к Союзу, дескать, не нужно этого средостения между нами, грузинами, и Союзом Республик в виде Закавказской федерации, но нужно, дескать, федерации. Это, будто бы, звучит очень революционно.

Но тут есть другой умысел. Во‑первых, эти заявления говорят о том, что в области национального вопроса в Грузии отношение к русским имеет второстепенное значение, ибо эти товарищи‑уклонисты (их так называют) ничего не имеют против того, чтобы Грузия прямо объединилась с Союзом, т. е. не боятся великорусского шовинизма, считая, что он так или иначе подрублен, либо не имеет решающего значения. Они, очевидно, больше боятся федерации Закавказья. Почему? Почему три главных народа, живущие в Закавказье, дравшиеся между собой столько времени, резавшие друг друга, воевавшие друг с другом, – почему эти народы теперь, когда, наконец, Советская власть установила узы братского союза между ними в виде федерации, когда эта федерация дала положительные плоды, почему теперь эти узы федерации должны рвать? В чем дело, товарищи?

Дело в том, что узы федерации Закавказья лишают Грузию той доли привилегированного положения, которое она могла бы занять по своему географическому положению. Судите сами. Грузия имеет свой порт – Батум, откуда притекают товары с Запада, Грузия имеет такой железнодорожный узел, как Тифлис, которого не минуют армяне, не минует Азербайджан, получающий свои товары из Батума. Если бы Грузия была отдельной республикой, если бы она не входила в Закавказскую федерацию, она могла бы некоторый маленький ультиматум поставить и Армении, которая без Тифлиса не может обойтись, и Азербайджану, который без Батума не может обойтись. Тут были бы некоторые выгоды для Грузии. Это не случайность, что всем известный дикий декрет о пограничных кордонах был выработан именно в Грузии. Теперь эту вину взваливают на Серебрякова. Допустим. Но ведь родился‑то он, этот декрет, в Грузии, а не в Азербайджане или в Армении.

Затем, тут есть еще и другая причина. Тифлис – столица Грузии, но в нем грузин не более 30 %, армян не менее 35 %, затем идут все остальные национальности. Вот вам и столица Грузии. Ежели бы Грузия представляла из себя отдельную республику, то тут можно было бы сделать некоторое перемещение населения, – например, армянского из Тифлиса. Был же в Грузии принят известный декрет о “регулировании” населения в Тифлисе, о котором тов. Махарадзе заявил, что он не был направлен против армян. Имелось в виду некоторое перемещение населения произвести так, чтобы армян из года в год оказывалось меньше в Тифлисе, чем грузин, и, таким образом, превратить Тифлис в настоящую грузинскую столицу. Я допускаю, что декрет о выселении они сняли. Но у них в руках имеется масса возможностей, масса таких гибких форм, – например, “разгрузка”, – при помощи которых можно было бы, соблюдая видимость интернационализма, устроить дело так, что армян в Тифлисе оказалось бы меньше.

Вот эти выгоды в географическом отношении, которые грузинские уклонисты терять не хотят, и невыгодное положение грузин в самом Тифлисе, где грузин меньше, чем армян, и заставляют наших уклонистов бороться против федерации. Меньшевики просто выселяли из Тифлиса армян и татар. Теперь же, при Советской власти, выселять нельзя, и поэтому надо выделиться из федерации, и тогда будут юридические возможности, чтобы самостоятельно произвести некоторые такие операции, которые приведут к тому, что выгодное положение грузин будет использовано полностью против Азербайджана и Армении. И в результате всего этого создалось бы привилегированное положение грузин внутри Закавказья. В этом вся опасность.

Можем ли мы, игнорируя интересы национального мира в Закавказье, можем ли мы создать такие условия, при которых грузины находились бы в привилегированном положении в отношении Армянской и Азербайджанской республик? Нет. Мы этого допустить не можем.

Есть старая специальная система управления нациями, когда буржуазная власть приближает к себе некоторые национальности, дает им привилегии, а остальные нации принижает, не желая возиться с ними. Таким образом, приближая одну национальность, она давит через нее на остальные. Так управляли, например, в Австрии. Всем памятно заявление австрийского министра Бейста, когда он позвал венгерского министра и сказал: “ты управляй своими ордами, а я со своими справлюсь”. То есть, ты, мол, жми и дави свои национальности в Венгрии, а я буду давить свои в Австрии. Ты и я – привилегированные нации, а остальных дави.

То же самое было с поляками внутри самой Австрии. Австрийцы приблизили к себе поляков, давали им привилегии, чтобы поляки помогли укрепить австрийцам свои позиции в Польше, и за это давали полякам возможность душить Галицию.

Это особая, чисто австрийская система – выделить некоторые национальности и давать им привилегии, чтобы затем справиться с остальными. С точки зрения бюрократии – это “экономный” образ управления, потому что приходится возиться с одной национальностью, но с точки зрения политической – это верная смерть государства, ибо нарушать принципы равенства национальностей и допускать какие‑нибудь привилегии одной национальности – это значит обречь свою национальную политику на смерть.

Точно так же управляет теперь Англия Индией. Чтобы с точки зрения бюрократии полегче справиться с национальностями и племенами Индии, Англия поделила Индию на Британскую Индию (240.000.000 населения) и Туземную Индию (72.000.000). На каком основании? А на том, что Англия хотела одну группу наций выделить и дать ей привилегии, чтобы тем удобнее управлять остальными национальностями. В самой Индии имеется несколько сот национальностей, и Англия решила: чем мне возиться с этими национальностями, лучше выделить несколько наций, дать им некоторые привилегии и через них управлять другими, ибо, во‑первых, недовольство остальных наций будет направляться в таком случае против этих привилегированных наций, а не против Англии, а, во‑вторых, дешевле обойдется “возня” с двумя‑тремя нациями.

Это тоже система управления, английская. К чему она ведет? К “удешевлению” аппарата, – это верно. Но, товарищи, если отвлечься от бюрократических удобств, то тут заложена верная смерть английскому господству в Индии, тут, в этой системе, неминуемая смерть, как дважды два‑четыре, смерть английского управления и английского владычества.

На этот опасный путь нас толкают наши товарищи, грузины‑уклонисты, поскольку они борются против федерации, нарушая все законы партии, поскольку они хотят выделиться из федерации, чтобы сохранить выгодное положение. Они толкают нас на путь предоставления им некоторых привилегий за счет Армянской и Азербайджанской республик. На этот путь мы не можем встать, ибо это верная смерть всей нашей политике и Советской власти на Кавказе.

Не случайность, что эту опасность учуяли наши товарищи в Грузии. Этот грузинский шовинизм, перешедший в наступление, направленное против армян и азербайджанцев, взбудоражил компартию Грузии. Вполне понятно, что компартия Грузии, имевшая со времени ее легального существования два съезда, каждый раз единодушно отвергала позицию товарищей‑уклонистов, ибо без Закавказской федерации в нынешних условиях мира на Кавказе сохранить нельзя, равенства установить нельзя. Нельзя допустить, чтобы одна нация была привилегированнее, чем другая. Это почуяли наши товарищи. Вот почему за два года борьбы группа Мдивани представляет собой маленькую кучку, то и дело вышибаемую партией в самой Грузии.

Не случайно также, что тов. Ленин так торопился и так напирал на то, чтобы федерация была введена немедленно. Не случайно и то, что трижды наш ЦК подтверждал необходимость федерации в Закавказье, имеющей свой ЦИК и свою исполнительную власть, решения которой обязательны для республик. Не случайно то, что обе комиссии – и тов. Дзержинского, и Каменева с Куйбышевым, – приехав в Москву, сказали, что без федерации обойтись нельзя.

Не случайно, наконец, и то, что меньшевики из “Социалистического Вестника”[72]хвалят наших товарищей‑уклонистов за борьбу с федерацией, носят их на руках: рыбак рыбака видит издалека.

Перехожу к разбору тех средств, тех путей, при помощи которых нам необходимо преодолеть эти три основных фактора, тормозящих объединение: великорусский шовинизм, фактическое неравенство наций и национализм местный, особенно, когда он переходит в шовинизм. Из средств, могущих помочь нам безболезненно изжить все это старое наследие, тормозящее сближение народов, я отмечу три.

Первое средство: принять все меры к тому, чтобы Советская власть в республиках стала понятной и родной, чтобы Советская власть была у нас не только русской, но и междунациональной. Для этого необходимо, чтобы не только школы, но и все учреждения, все органы, как партийные, так и советские, шаг за шагом национализировались, чтобы они действовали на языке, понятном для масс, чтобы они функционировали в условиях, соответствующих быту данного народа. Только при этом условии мы получим возможность Советскую власть из русской сделать междунациональной, близкой, понятной и родной для трудящихся масс всех республик и особенно для тех, которые отстали в хозяйственном и культурном отношениях.

Второе средство, могущее облегчить нам дело безболезненного изживания наследия, полученного от царизма и от буржуазии, – это такая конструкция комиссариатов в Союзе Республик, которая бы дала возможность по крайней мере основным национальностям иметь своих людей в составе коллегий и которая создала бы такую обстановку, когда нужды и потребности отдельных республик безусловно удовлетворялись бы.

Третье средство: необходимо, чтобы в составе наших высших центральных органов был такой орган, который служил бы отражением нужд и потребностей всех без исключения республик и национальностей.

На это последнее я хочу специально обратить ваше внимание.

Если бы мы могли в составе Союзного ЦИК учредить две равноправные палаты, из которых первая выбиралась бы на союзном съезде Советов, независимо от национальностей, а вторая палата выбиралась бы республиками и национальными областями (республики поровну и национальные области тоже поровну) и утверждалась бы тем же съездом Советов Союза Республик, я думаю, что мы тогда имели бы в составе наших верховных учреждений отражение не только классовых интересов всех без исключения трудящихся, но и запросов чисто национальных. Мы имели бы орган, который отражал особые интересы национальностей, народов и племен, обитающих на территории Союза Республик. Нельзя, товарищи, при наших условиях, когда Союз объединяет в общем не менее 140 миллионов людей, из которых миллионов 65 нерусских, – нельзя в таком государстве управлять, не имея перед собой здесь, в Москве, в высшем органе, посланников этих национальностей, которые отражали бы не только общие для всего пролетариата интересы, но и особые, специальные, специфические, национальные интересы. Без этого, товарищи, управлять нельзя. Не имея этого барометра в руках и людей, которые способны формулировать эти специальные нужды отдельных национальностей, управлять нельзя.

Есть два способа управления страной: один способ, когда аппарат “упрощен” и во главе его сидит, скажем, группа или один человек, у которого есть руки и глаза на местах в виде губернаторов. Это очень простая форма управления, причем глава, управляя страной, получает те сведения, которые могут быть получены от губернаторов, и глава утешает себя надеждой, что он честно и правильно управляет. Потом возникают трения, трения переходят в конфликты, конфликты – в восстания. Потом восстания подавляются. Такая система управления – не наша система, к тому же она слишком дорога, хотя и проста. Но есть и другая система управления, советская система. Мы в Советской стране осуществляем другую систему управления, ту систему управления, которая дает возможность предугадывать все изменения до точности, все обстоятельства и среди крестьян, и среди националов, и среди так называемых “инородцев”, и среди русских, чтобы в системе высших органов был ряд барометров, угадывающих всякое изменение, учитывающих и предупреждающих и басмаческое движение,[73]и бандитское, и Кронштадт, и всякую возможную бурю и невзгоды. Это есть советская система управления. Она потому называется Советской властью, народной властью, что, опираясь на самые низы, она раньше всех улавливает всякое изменение, принимает соответствующие меры и исправляет линию вовремя, если она искривилась, – сама себя критикует и исправляет линию. Эта система управления есть советская система, и она требует, чтобы в системе высших органов у нас были органы, отражающие национальные нужды и потребности без остатка.

Есть возражение, что эта система усложнит управление, что это нагромоздит новые органы. Это верно. До сих пор был у нас ЦИК РСФСР, потом созвали ЦИК Союза, теперь ЦИК Союза придется разделить на две части. Ничего не поделаешь. Я уже сказал, что самая простая система управления – посадить одного человека и дать ему губернаторов. Но после Октября такими экспериментами заниматься уже нельзя. Система усложнилась, но она облегчает управление и делает все управление глубоко советским. Вот почему я думаю, что съезд должен принять учреждение специального органа – второй палаты в составе ЦИК Союза, как органа абсолютно необходимого.

Я не скажу, что это совершенная форма налаживания сотрудничества между народами Союза, не скажу, что это последнее слово науки. Национальный вопрос мы будем ставить еще не раз, ибо условия национальные и международные меняются и еще могут измениться. Я не зарекаюсь от того, что быть может, нам придется некоторые комиссариаты, которые мы сливаем в составе Союза Республик, потом разъединить, если опыт покажет, что некоторые комиссариаты, слившись, дали минус. Но одно ясно, – что в данных условиях и в данной обстановке лучшего метода и другого более подходящего органа в нашем распоряжении нет. Лучшего средства и другого пути для создания органа, могущего отражать все колебания и все изменения внутри отдельных республик, чем учреждение второй палаты, у нас пока что не имеется.

Само собой понятно, что во второй палате должны быть представлены не только эти четыре республики, которые объединились, но все народы, ибо речь идет не только о республиках, формально объединившихся (их четыре), но и о всех народах и народностях Союза Республик. Поэтому нам необходимо иметь такую форму, которая давала бы отражение запросов всех без исключения народностей и республик.

Я резюмирую, товарищи.

Стало быть, важность национального вопроса определяется новой ситуацией в международном положении, тем, что мы должны здесь, в России, в нашей федерации, национальный вопрос разрешить правильно, образцово, чтобы дать пример Востоку, представляющему тяжелые резервы революции, и тем усилить их доверие, тягу к нашей федерации.

С точки зрения внутреннего положения условия нэпа, усиливающийся великорусский шовинизм и шовинизм местный также обязывают нас подчеркнуть особую важность национального вопроса.

Я говорил дальше, что сущность национального вопроса состоит в установлении правильных отношений между пролетариатом бывшей державной нации и крестьянством бывших недержавных наций, что с этой точки зрения конкретная форма национального вопроса в данный момент выражается в том, чтобы изыскать пути, изыскать средства для налаживания сотрудничества народов в Союзе Республик, в едином государстве.

Я говорил дальше о факторах, содействующих такому сближению народов. Я говорил о факторах, тормозящих такое объединение. Я останавливался специально на великорусском шовинизме, как силе укрепляющейся. Эта сила есть основная опасность, могущая подорвать доверие ранее угнетенных народов к русскому пролетариату. Это – наш опаснейший враг, которого мы должны свалить, ибо если мы его свалим, то на 9/10 свалим и тот национализм, который сохранился и который развивается в отдельных республиках.

Далее. Мы стоим перед опасностью, что некоторые группы товарищей нас могут толкнуть на путь предоставления привилегий одним национальностям в ущерб другим. Я заявил, что мы на этот путь становиться не можем, ибо он может подорвать национальный мир и убить доверие инонациональных масс к Советской власти.

Я говорил дальше, что основным средством, могущим дать нам возможность наиболее безболезненным путем изжить эти факторы, мешающие объединению, является создание второй палаты в составе ЦИК, о которой я более открыто говорил на февральском пленуме ЦК и о которой в тезисах говорится в более прикрытой форме, чтобы дать возможность товарищам самим, может быть, наметить другую, более гибкую форму, другой, более подходящий орган, могущий отражать интересы национальностей.

Таковы выводы.

Я думаю, что только стоя на этом пути, мы добьемся правильного разрешения национального вопроса, мы добьемся того, что широко развернем знамя пролетарской революции и соберем вокруг него сочувствие и доверие стран Востока, представляющих тяжелые резервы революции и могущих сыграть решающую роль в будущих схватках пролетариата с империализмом. (Аплодисменты.)

 

Двенадцатый съезд Российской коммунистической партии (большевиков). Стенографический отчет. М., 1923.