ИСТОРИОГРАФИЯ ИСТОРИИ ДРЕВНЕЙ ИНДИИ

ИСТОРИОГРАФИЯ ИСТОРИИ ДРЕВНЕЙ ИНДИИ

Развитие исторической науки во многом определяется характером сохранившихся источников. Хорошо известно, что, в отличие от Греции, Рима, Китая, в…   Работу современного историка осложняет и то, что индийская эпиграфика относительно небогата и появляется поздно — с…

Начало европейской санскритологии

Изучение Индии, как и других стран Востока, было начато христианскими миссионерами. Некоторые из них подолгу жили в Азии — в Индии, Китае, Тибете,…   Такого рода сбор сведений мог осуществляться не только миссионерами. Например, в начале XVIII в. в Санкт-Петербурге…

Классическая индология

 

В конце XIX и первой половине XX в. индология освобождается от индоевропеистики и становится самостоятельной дисциплиной, или, скорее, — целым комплексом специальных дисциплин. Это время, к которому относится жизнь и деятельность классиков науки.

 

В центре внимания ученых продолжают оставаться веды, но постепенно подход к ним меняется — их все чаще анализируют в контексте индийской, а не гипотетической индогерманской культуры. В своем шеститомном комментированном переводе «Ригведы» Альфред Людвиг (1832-1912) стремился дать историческую интерпретацию сведениям этого памятника, находя в нем отражение социальной действительности. Он рассматривал, например, термины «арья» и «даса» как обозначения двух этносов — пришлого и аборигенного, а выражение «панчаджана» («пять народов») — как пять арийских племен, осуществлявших завоевание Индии. Ведийское «сабха» ученый предлагал понимать как совет племени, состоявший из представителей отдельных родов (виш). Общество эпохи «Ригведы» А. Людвиг реконструировал в тех социологических понятиях, которые в 70—80-е годы прилагались к только что открытой тогда первобытности. И самая задача подобного исследования ставилась в связи с реконструкцией древнейших форм организации человеческого общества. Аналогичные цели решал в своем исследовании «Ашвины-Диоскуры» и русский индолог Всеволод Федорович Миллер (1848-1913), занимавшийся у А. Людвига в Праге.

 

Генрих Циммер (1851-1910) в книге «Древнеиндийская жизнь» также стремился собрать материал из различных ведийских текстов для описания первобытных общественных отношений (не задумываясь, впрочем, о том, что самхиты и ритуальные сутры, очевидно, разделены несколькими веками и описывают разную «древнеиндийскую жизнь»). Ученый придавал решающее значение так называемому «арийскому завоеванию» Индии, в результате которого расовые различия между пришельцами и аборигенами были закреплены в виде кастового неравенства. Ариев он рассматривал как «нашу» (т. е. индогерманскую) расу — «юную, сильную и преданную своим богам».

 

Арийская тема была характерна и для известного санскритолога Леопольда фон Шредера (1851-1920), в обширных трудах и многочисленных статьях которого часто повторялась мысль о кровном родстве и духовной близости древних германцев и создателей вед. Эта идея стала популярной в немецкой культуре, ею вдохновлялся, например, Рихард Вагнер. Здесь закладывалась почва и для создания политического «арийского мифа», распространившегося в Германии в 20-30-е годы.

Ведийские штудии во Франции связаны прежде всего с именем Абеля Бергеня (1838-1886), написавшего трехтомный труд «Ведийская религия по гимнам Ригведы». Основная мысль исследователя заключалась в том, что источник необходимо анализировать сам по себе, вне всяких сравнений. Поэтому он «отбросил прочь Гомера и Эдду и засел за Ригведу». Конечный вывод ученого заключался в том, что ведийские гимны отражают отнюдь не эмоции первобытного человека, а разработанную мифологическую систему. Однако такая система предполагает и развитый религиозный культ — одно немыслимо без другого. В отличие от Р. Рота и Макса Мюллера, А. Бергень увидел в «Ригведе» продукт утонченной жреческой мысли и памятник сложной поэзии, следующей определенным канонам. В России подобное направление исследования представлено Филиппом Федоровичем Фортунатовым (1848—1914), который занимался у А. Бергеня в Париже.

 

Наиболее обстоятельное изложение ведийской мифологии, основанное не на широких сравнениях и реконструкциях, а на анализе самих ведийских текстов, принадлежало Альфреду Хиллебрандту (1853-1927), ученику М. Хауга. Исследователь рассматривал «Ригведу» как произведение, имеющее определенные тенденции, а отнюдь не в качестве некоего «фольклора». Он доказал, что ведийские божества нельзя воспринимать как простые олицетворения природных феноменов, — таким образом решительно отказавшись от примитивной натурмифологии Макса Мюллера и А. Куна.

 

Совершенно революционные идеи высказывались в трехтомной монографии «Ведийские штудии» (1888-1901), принадлежавшей Рихарду Пишелю и Карлу Гельднеру. Последний был переводчиком «Ригведы» и исследователем «Авесты». Ученик Р. Рота, К. Гельднер (1852-1929) порвал с идеями своего учителя. Авторы «Ведийских штудий» рассматривали «Ригведу» как памятник чисто индийской древности, в интерпретацию которого не следует вносить никаких домыслов, основанных на изучении языков и религии других индоевропейских народов. Возражая Г. Грассману, они утверждали, что чисто лингвистическое толкование текста опасно и не способно привести к надежным результатам. Кабинетные схемы должны уступить живому восприятию памятника, основанному на анализе лексики классического санскрита. В этой связи подвергались реабилитации и средневековые комментарии.

 

Британскими чиновниками к тому времени уже была проведена огромная работа по этнографическому описанию различных местностей Индостана. С точки зрения Р. Пишеля и К. Гельднера, изучение подобного материала о верованиях современных индийцев значительно полезнее для понимания ведийских текстов, чем реконструкции гипотетических индо-европейских древностей. Они находили в «Ригведе» не только развитый жреческий культ (как А. Бергень), но и «жадную охоту за драгоценными металлами», увлечение азартными играми, охотой и гетерами. Выражаясь словами Г. Ольденберга, общество «Ригведы» было обрисовано «красками плутовского романа».

 

Самому Герману Ольденбергу (1854-1920) принадлежал ряд исследований о ведах — их текстологии, метрике и содержании. Анализируя стихотворные размеры ведийских гимнов, ученый стремился реконструировать первоначальную форму самхит. В интерпретации «Ригведы» он часто шел по пути, проложенному Р. Ротом, стараясь, однако, не впадать в крайности сторонников «сравнительного метода». Книга Г. Ольденберга «Религия веды» выдержала несколько изданий как образец взвешенного исследования и всестороннего изложения предмета.

 

База для будущих исследований была подготовлена целым рядом справочных изданий. Среди них необходимо назвать труды Мориса Блумфилда (1885-1928), учившегося у Р. Рота и работавшего в университете Джона Хопкинса (США). Ему принадлежат такие книги, как «Ведийский конкорданс» (1906) — алфавитный индекс мантр с указанием цитат в поздневедийской литературе, трехтомный указатель вариантов ведийских стихов (1930-1934). Английские санскритологи Артур Макдоннелл (1854-1930) и Артур Берридал Кейт (1879-1944) подготовили двухтомный «Ведийский индекс», содержащий разъяснения многочисленных реалий, встречающихся в ведийской литературе. Некоторые из этих статей приобрели характер небольших исторических исследований.

 

А. Бергень, как и ранее Р. Рот, был исследователем преимущественно «Ригведы». Он доказывал существование развитого культа в эпоху ее составления, но сам вовсе не занимался ритуалистикой. Между тем к концу прошлого века уже были изданы все редакции «Яджурведы» (в частности, Л. Шредером) и многие другие ритуальные тексты. Важным импульсом к исследованию древнеиндийских обрядов стало развитие общей этнологии в трудах таких ученых, как Э. Тейлор и Дж. Фрэзер.

Еще в середине прошлого века Адольф-Фридрих Штенцлер начал издавать и переводить сутры о домашних обрядах. Затем, в 80-е годы, эту работу продолжил ученик Л. Шредера по Дерптскому университету киевский профессор Фридрих (Федор Иванович) Кнауэр. Г. Ольденберг опубликовал в двух томах переводы всех основных грихьясутр, а А. Хиллебрандт дал общий обзор ритуальной литературы Древней Индии. Но особенно плодотворна была деятельность голландца Виллема Каланда (1859-1932), посвятившего этой тематике всю жизнь. Ученик Г. Керна, профессор университета в Утрехте, В. Каланд опубликовал целый ряд Наиболее важных ритуальных сутр. Ему принадлежат и несколько монографий, преимущественно о похоронных и поминальных обрядах. Со свадебными обрядами аналогичная работа была проделана М. Винтерницем и Л. Шредером. В России Д. Н. Кудрявский опубликовал книгу, содержавшую анализ ритуалов посвящения в брахманские ученики и приема почетного гостя (1914).

 

Помимо описательных и компаративистских штудий стали появляться и труды, содержавшие общие концепции древнеиндийского жертвенного ритуала. Классическая монография на эту тему — «Доктрина жертвоприношения в брахманах» (1898) — принадлежала ученику А. Бергеня Сильвену Леви (1863-1935). Французский исследователь доказывал, что в основе древнеиндийского ритуала лежат магические представления, сходные с теми, которые встречаются у примитивных народов, — ведийский жрец был прежде всего колдуном.

 

Последняя большая книга Г. Ольденберга «Донаучная наука» была посвящена мировоззрению составителей поздневедийской литературы брахман. Ученый показал, что для них общие понятия являлись не только реально существующими материальными телами, но и выступали как некие магические сущности. Для отраженного в брахманах архаического сознания все в мире взаимосвязано и подчиняется жестким закономерностям. Именно благодаря этому жрец кажется всемогущим и способным превращать одно в другое, добиваясь желаемого результата. Исследователь удачно определил брахманы как «донаучную науку». Работа в том же направлении была продолжена польским ученым С. Шайером.

 

Идеи, высказанные Л. Леви-Брюлем в его работах о «первобытном мышлении», оказались весьма плодотворными в изучении литературы брахман. Что же касается более поздних текстов — упанишад, то здесь продолжал господствовать ранее сформировавшийся к ним подход как к подлинным философским произведениям. Крупнейший исследователь упанишад Пауль Дойссен (1845-1919), однокашник и друг Ф. Ницше, рассматривал себя как прямого продолжателя дела А. Шопенгауэра (манам последнего он и посвятил знаменитый сборник своих переводов «шестидесяти упанишад»). Труды П. Дойссена приобрели большую популярность в Индии и были переведены даже на санскрит. Они оказали значительное влияние на формирование неоиндуизма (в частности, на Свами Вивекананду).

 

Проблемы изучения санскритского эпоса были поставлены еще в середине века Адольфом Хольцманом (1810-1870). Он пытался реконструировать первоначальный вариант «Махабхараты», предложив так называемую теорию инверсии. Согласно этой теории, положительные характеристики Кауравов в поэме объясняются тем, что сказания возникли в среде их сторонников и лишь впоследствии были присвоены потомками Пандавов. В процессе такой передачи подвергся трансформации основной сюжет, и положительными героями стали Юдхиштхира и его братья.

 

В 1892 г. вышла в свет книга иезуита Йозефа Дальмана (1861-1930) «Махабхарата как эпос и книга о праве». Ученый выступил с убедительной критикой тех построений, согласно которым индийский эпос сложился поздно и под влиянием греков. В то же время его представления о происхождении «Махабхараты» оказались парадоксальными. Он полагал, что основу поэмы составляли дидактические фрагменты, а сами сказания были сочинены автором лишь для иллюстрации сформулированных требований морали — дхармы.

 

Книга Й. Дальмана вызвала самое широкое обсуждение. Проблемы изучения эпоса, очевидно, назрели, и целый ряд индологов принял активное участие в их решении. Г. Якоби издал книгу, посвященную содержанию «Рамаяны». М. Винтерниц занимался текстологией эпоса. Подчеркивая его многослойность, ученый говорил, что, в сущности, дата каждого стиха должна быть определена отдельно. Г. Ольденберг находил истоки эпической поэзии в гимнах-диалогах ведийской литературы.

 

Особый интерес представляют работы Эдварда Уошборна Хопкинса (1857-1932). Он учился в Лейпциге, а затем долгие годы преподавал в Йельском университете и был редактором журнала Американского общества востоковедов.

 

В книге «Социальное положение правящей касты в Древней Индии» автор доказывал, что общество, отраженное в «Махабхарате», решительно отличается от того, которое обрисовано, скажем, в «Законах Ману». Принимая декларации брахманских книг на веру, индологи зачастую писали о всевластии жрецов и теократическом характере древнеиндийских государств. Однако, по данным эпических поэм, следует говорить скорее о том, что власть принадлежала военной аристократии. В книге об эпической мифологии (1915) исследователь приходил к выводу, что и религиозные представления эпоса существенно отличаются от зафиксированных в ведийской литературе.

Между тем в 1883-1896 гг. появился полный английский перевод «Махабхараты», изданный под именем Пратап Чандра Роя. Перевод этот, выполненный Гангули, был полезен для ориентации в огромном произведении, хотя переводчик и не ставил перед собой задачи научного исследования текста. Важнейшим справочным пособием стал подготовленный Сёренсеном «Индекс имен Махабхараты» (1904). В начале XX в. возник грандиозный план критического издания «Махабхараты» под редакцией М. Винтерница, Г. Якоби и Г. Людерса. Замыслы эти были нарушены Первой мировой войной.

В те же годы важную работу над «Панчатантрой» проделал Иоганн Хертель (1872-1955), которому удалось определить древнейшую версию памятника — «Тантракхьяяку» и проследить дальнейшую историю его различных рецензий. Книга о возникновении и распространении «Панчатантры» имела важное принципиальное значение, ибо здесь вырабатывалась самая методика текстологического анализа литературных произведений, имеющих неустойчивый, «текучий» состав.

 

На рубеже веков неуклонно возрастал интерес к буддизму. Так же, как в изучении христианства, в буддологии сложились две школы: мифологическая и историческая. Крупнейшим представителем первой был француз Эмиль Сенар (1847-1928). В своей книге «Легенда о Будде» (1873-1875) он доказывал, что миф обладает системностью, — поэтому нельзя устранить из него явно неправдоподобные элементы, а остальное считать отражением некоей исторической реальности. По мнению исследователя, «легенда о Будде» имеет все характерные черты мифа, она возникла на основе мифологии Вишну-Махапуруши, последняя же связана с солярным культом. Оппоненты указывали, что концепция Э. Сенара базируется на довольно поздних источниках, а применяемый им метод анализа настолько субъективен, что позволяет и в биографии Наполеона обнаружить солнечный миф.

 

Теория о солярных культах, лежащих в основе буддийской мифологии, защищалась также Гендриком Керном. Последний сопоставлял Будду с Солнцем, его противника Девадатту — с Луною, шесть еретических учителей — с планетами и т. д. Методика так называемой «натурмифологии» пользовалась успехом в конце прошлого века.

 

«Историческая школа» представлена именами Томаса Вильяма Рис-Дэвидса (1843-1922) и Г. Ольденберга. Эти исследователи полагали, что за вычетом явных вымыслов буддийское предание заслуживает доверия. Т. Рис-Дэвидс был служащим гражданской администрации на Ланке. Он знал санскрит, пройдя в студенческие годы курс у А.-Ф. Штенцлера в университете Бреслау, в Анурадхапуре стал заниматься пали под руководством буддийского монаха. Разыскивая и копируя эпиграфические памятники, ученый все более проявлял интерес к буддизму как основе древней культуры острова. Когда в 1873 г. Т. Рис-Дэвидс был вынужден вернуться на родину, он посвятил себя именно этой области науки. В 1877 г. появилась его первая книга о буддизме, а в 1881 г. Т. Рис-Дэвидс основал общество по изучению палийских текстов (Pali Text Society) с целью публикации канона и исследования так называемого «южного буддизма» (тхеравады или хинаяны). Общество выпускало журнал и серию изданий текстов и переводов. Сам Т. Рис-Дэвидс стал профессором пали и секретарем Королевского Азиатского общества в Лондоне. Вместе с М. В. Фаусбёллем он опубликовал полный корпус джатак в шести томах. Последним предприятием ученого стала подготовка большого словаря пали, остающегося основным лексикографическим пособием до настоящего времени. После смерти Т. Рис-Дэвидса президентом палийского общества стала его супруга Каролина Рис-Дэвидс, также известный буддолог.

 

Г. Ольденберг сотрудничал с Т. Рис-Дэвидсом в издании и переводе буддийских сутр и книг «Виная-питаки» о правилах монашеского поведения. Основные концепции исследователя изложены в книге «Будда, его жизнь, учение и община». Г. Ольденберг связывал идеи первоначального буддизма с учением упанишад. Он считал достоверной палийскую традицию и полагал, что канон сложился в основном до собора в Вайшали в 380 г. до н. э. Заслугой автора является четкое разграничение по стилю и содержанию ранних и поздних буддийских текстов. По его мнению, первоначальный буддизм содержал скорее этическую проповедь, нежели религиозную доктрину.

 

Публикация канонических текстов в Европе вызвала большой энтузиазм на Цейлоне (совр. Шри-Ланка) и в буддийских странах Юго-Восточной Азии. На Западе буддологические изыскания имели шумный успех. Книга Т. Рис-Дэвидса «Буддизм. Очерки жизни и учений Гаутамы Будды», например, уже к 1890 г. выдержала 14 изданий. Была переведена она и на русский язык (как и работа Г. Ольденберга). Буддизм вошел в моду. Интерес к нему не был, конечно, чисто научным — возникали необуддийские общества, издавались специальные журналы типа «Буддист» для поклонников «Индийского Учителя Жизни». Под именем Ньянатилока стал настоятелем буддийского монастыря на Ланке один из известных немецких индологов. Кризис христианства и традиционных ценностей западной цивилизации вызывал жгучий интерес к восточным религиям — будь то буддизм или неоиндуизм. Но одновременно самим индийским учениям давалась модернизаторская трактовка в духе христианства. Даже знаменитую формулу упанишад, утверждавшую единство Космоса и индивида: «То ты еси» (tat tvam asi), П. Дойссен, например, толковал как аналог Нагорной проповеди «Возлюби ближнего своего».

 

Особого внимания заслуживает деятельность русских буддологов, начиная с Ивана Павловича Минаева (1840—1890). Еще в 50-е годы в России были осуществлены реформы в области образования, которые коснулись и востоковедения. Был основан факультет восточных языков Петербургского университета, который должен был стать современным научным центром. Студенты, показавшие особые успехи, получали возможность длительной стажировки в лучших университетах Германии, Франции, Англии. И. П. Минаев в студенческие годы занимался у китаиста-буддолога В. П. Васильева и у санскритолога К. А. Коссовича. Затем в течение пяти лет он совершенствовал свои познания в Европе, слушая лекции в Германии, занимаясь в рукописных собраниях Парижа и Лондона.

 

Первые книги ученого были посвящены изданию буддийского служебника «Пратимокша-сутра» с русским переводом и грамматике языка пали (1860-1870-е годы). Работая с палийскими рукописями, И. П. Минаев особое внимание уделил джатакам — рассказам о перерождениях Будды. Он видел в них прежде всего фольклорные произведения, оказавшие влияние на литературу многих народов мира. По этим источникам им делались попытки описать характер буддийской монашеской общины. Здесь же И. П. Минаев нашел древнейшее свидетельство о торговле Индии с Вавилоном.

 

Для становления ученого важное значение имели три его путешествия по Индии, Цейлону и Бирме, благодаря которым он составил ценную коллекцию рукописей (ныне хранится в Российской национальной библиотеке). Его впечатления нашли отражение в книге «Очерки Цейлона и Индии». И. П. Минаев активно сотрудничал в журнале Т. Рис-Дэвидса, публикуя неизвестные буддийские тексты. В книге «Старая Индия» он дал блестящий комментарий к «Хождению за три моря» Афанасия Никитина, а незадолго до смерти перевел со старофранцузского «Путешествие Марко Поло». Многочисленные заметки о современной Индии демонстрируют не только его эрудицию, но и замечательную прозорливость оценок.

 

Основной труд И. П. Минаева — монография «Буддизм. Исследования и материалы» (1887). Одним из важнейших источников для автора послужили только что открытые тогда рельефы ступы в Бхархуте. Сравнивая их сюжеты с изложением легенд в палийской «Типитаке», исследователь пришел к выводу, что ко II в. до н. э. канон еще не сложился в окончательном виде. Тем самым была подвергнута сомнению традиция, согласно которой канонические тексты оформились еще на первых буддийских соборах. Цель самих соборов ученый видел не столько в решении догматических разногласий, сколько в улаживании внутренних распрей по чисто организационным вопросам. Поздняя датировка палийского канона заставляла критически относиться к нему как к записи подлинных слов Будды. Приходилось с большим вниманием относиться к памятникам так называемого «северного буддизма» на санскрите и в переводах на китайский и тибетский языки.

 

По остро дискутируемому вопросу об историчности самого Будды исследователь придерживался особой точки зрения. Он полагал, что у истоков всякого крупного религиозного движения обычно можно видеть фигуру основателя — Учителя. Если несомненно историческим лицом был Мухаммед, то почему мы должны отрицать историчность Будды? Напротив, в вопросе о возможности установления фактов его подлинной биографии ученый был настроен скептически, да и не считал эту задачу особенно важной. То, с чем реально приходится иметь дело исследователю, — буддийская легенда, и именно в таком качестве она должна подвергаться научному анализу.

И. П. Минаев стал основателем русской буддологической школы, его учениками и преемниками являлись Сергей Федорович Ольденбург (1863-1934) и Федор Ипполитович Щербатской (1866-1942).

Первые работы С. Ольденбурга были посвящены анализу различных версий санскритских сборников сказок и проблеме влияний древнеиндийских сюжетов на литературу Ирана и арабского мира, а также средневековой Европы. Теория Т. Бенфея тогда подвергалась ожесточенной критике со стороны Ж. Бедье, полагавшего, что сходные мотивы у разных народов возникают независимо друг от друга. На обширном материале, в том числе персидских и арабских рукописей, впервые вводимых в научный оборот, русский ученый вырабатывал методику сравнительного анализа, выделяя те критерии, по которым заимствование может быть не только строго доказано, но и объяснено.

 

С. Ф. Ольденбург в течение четверти века (1904-1929) занимал должность непременного секретаря Академии наук. На этом посту он многое сделал для организации международного сотрудничества по изучению буддизма и культуры Центральной Азии. С 1897 г. под его редакцией выходила серия изданий «Библиотека Буддика», в которой участвовали многие ученые Европы и Азии. Цель ее была отчасти сходна с той задачей, которую ставило перед собой «Общество», основанное Т. Рис-Дэвид-сом, — но по отношению к текстам «северного буддизма». Количество последних значительно больше, чем палийских, и сохранились они на многих языках: санскрите, китайском, тибетском, монгольском, японском, уйгурском, что, естественно, крайне усложняет проблему их изучения — публикации, перевода, интерпретации.

 

На рубеже XIX-XX вв. накапливалось все больше материала из Восточного Туркестана. Русский консул в Кашгаре Николай Федорович Петровский собирал древности и передавал их для изучения С. Ольденбургу. Последний, в частности, опубликовал фрагмент важнейшего буддийского текста «Дхаммапады» — рукописи, превосходящей по древности любую из сохранившихся в Индии. Материалы экспедиции в этот регион Д. А. Клеменца произвели настоящую сенсацию на Международном конгрессе востоковедов в 1900 г. По решению конгресса был создан Комитет для изучения Средней и Восточной Азии в археологическом, лингвистическом и этнографическом отношениях. Центром этой интернациональной организации стал Русский комитет во главе с тюркологом В. В. Радловым и С. Ф. Ольденбургом.

Ученые из Русского комитета долго не могли получить достаточных средств для финансирования экспедиции в Восточный Туркестан, их коллеги из Западной Европы и Японии оказались значительно удачливее и действовали весьма оперативно. На протяжении 1900-1916 гг. английский исследователь Марк Аурель Стейн (1862-1943) совершил три экспедиции в этот регион. Их результатом явились богатейшие коллекции памятников искусства и письменности, хранящиеся ныне в Дели и в Лондоне. А. Стейн (Штейн) опубликовал серию многотомников об этих путешествиях: «Древний Хотан», «Сериндия», «Внутренняя Азия».

Три немецкие экспедиции в 1902-1907 гг. возглавил Альберт Грюнведель (1856-1935). Буддийская настенная живопись, вывезенная А. Грюнведелем и его сотрудником А. Лекоком, теперь составляет гордость Берлинского музея. В Турфане найдено было и множество старинных манускриптов, сохранившихся в сухом климате Туркестана. Их разбором в Берлине занялись Рихард Пишель и Генрих Людерс. Сенсацией явились, в частности, обнаруженные среди турфанских находок фрагменты драмы буддийского поэта Ашвагхоши — они дали совершенно новый материал к проблеме древности индийского театра и окончательно опровергли идею Макса Мюллера о веках молчания санскритской литературы.

 

Французскую экспедицию возглавлял Поль Пеллио (1878-1945), а в разборе материалов ближайшими его сотрудниками были такие крупнейшие востоковеды, как китаист Эдуард Шаванн и индолог С. Леви. С 1902 по 1913 г. в этих краях побывали также три японские экспедиции. Наконец организованы были и русские экспедиции под руководством С. Ольденбурга — в Турфан (1908-1909) и в Дуньхуан (1914-1915). В основном они имели характер археологической разведки, но война и революция помешали продолжению этих работ. Ценное собрание рукописей, находящееся в Петербургском филиале Института востоковедения, и памятники искусства, хранящиеся в Эрмитаже, лишь в последние годы начинают публиковаться.

 

Центральноазиатские находки во многом определили характер дальнейших исследований по буддизму и индийской культуре.

 

Ведущими фигурами в европейской буддологии 20-30-х годах являлись Ф. Щербатской, Л. де ла Балле Пуссен (Бельгия), М. Валлезер (Германия), С. Леви (Франция), С. Шайер (Польша), Дж. Туччи (Италия).

 

Ф. Щербатской в студенческие годы занимался лингвистикой под руководством И. Минаева. Затем он уехал в Вену учиться у Г. Бюлера, готовил диссертацию по санскритской поэзии и читал эпиграфические тексты.

 

Но наибольшее значение для него имели годы, проведенные в Бонне в семинаре Г. Якоби, которого Ф. Щербатской именовал своим «гуру» — наставником. Круг интересов немецкого индолога составляла духовная культура: характер мышления древних индийцев, особенно их логики и поэтики. Эта тематика стала основной и для русского ученого. С 1900 г. Ф. Щербатской начал преподавать в Петербургском университете (после С. Ольденбурга). Он подготовил двухтомное сочинение «Теория познания и логика по учению позднейших буддистов» (1903-1909).

 

Русский ученый возлагал большие надежды на живую традицию, в которой, по его мнению, сохранялись старинные методы обучения и верный подход к интерпретации научных сочинений — шастр. Во время путешествия в Индию в 1910 г. ему посчастливилось познакомиться с индийцем — знатоком логики ньяя. Несколько месяцев ученый провел в деревне возле Бомбея, целыми днями читая с ним средневековые трактаты и обсуждая на санскрите философские проблемы. В Калькутте он узнал, что А. Стейн нашел уйгурскую версию буддийской философской энциклопедии «Абхидхармакоша» Васубандху, санскритский оригинал которой тогда считался утерянным. Целый ряд исследователей в разных странах взялся за изучение этого памятника. Ф. Щербатской уже работал с ним в тибетском переводе. Своего наиболее одаренного ученика Оттона Оттоновича Розенберга он послал на стажировку в Японию в надежде на то, что там появится возможность познакомиться с местной традицией истолкования «Абхидхармакоши».

 

Итогом многолетних трудов Ф. Щербатского явились три его монографии, в 20-30-е годы опубликованные на английском языке: «Центральное понятие буддизма», «Концепция нирваны» и двухтомная «Буддийская логика». В работах русского исследователя впервые была раскрыта огромная роль буддийской философии в истории индийской культуры, а также дана современная интерпретация ее основных понятий. Общее представление автора об эволюции буддизма сводилось к тому, что до возникновения махаяны следует говорить не о религии, а скорее о течении философской мысли, причем течении по сути сходном с кантианством.

 

В советское время был создан Институт буддийской культуры, где под руководством Ф. Щербатского работали его ученики: Е. Е. Обермиллер, А. И. Востриков, М. И. Тубянский и др. Большая часть их была репрессирована, и к концу 30-х годов так называемая «русская школа буддологии» перестала существовать.

Постоянным оппонентом Ф. И. Щербатского был Луи де ла Валле Пуссен (1869-1938), его однокашник по семинару Г. Якоби. Он категорически отрицал определение буддизма как «атеистической религии» и возражал против кантианской интерпретации его понятий. Первоначальный буддизм казался ему чистой йогой. Многочисленные работы бельгийского ученого посвящены истории догматики и школам махаяны. Основателем целого научного направления стал С. Леви. Результатом его работ стало исследование вклада различных сект (в частности, йогачаров) в буддийскую культуру и история махаянических текстов в странах Восточной и Центральной Азии.

 

Важные результаты имели также экспедиции Джузеппе Туччи (1894— 1984), привезшего санскритские рукописи из монастырей Непала и Тибета. Специалист по махаяне, философии ньяя, искусству Тибета и Непала, Дж. Туччи был директором основанного в 1933 г. Института для изучения Центральной Азии в Риме.

 

Гейдельбергский профессор Макс Валлезер (1874-1954) написал многотомный труд «Буддийская философия в ее историческом значении». Он отрицал определение раннего буддизма как этического учения, ибо в нем ставилась проблема не межличностных отношений, а лишь спасения индивидуального «Я». Учеником М. Валлезера и философа Э. Гуссерля был Станислав Шайер (1899-1941), профессор Варшавского университета, автор ряда переводов и исследований по буддийской метафизике.

 

Сама постановка вопроса о философских основах этой религии вынуждала исследователей широко привлекать тексты различных направлений в буддизме (в частности, школ махаяны), сохранившиеся большей частью в переводах. Вставала и общая проблема соотношения этих направлений и возможности реконструкции доканонического предания. По данному поводу высказывались самые различные суждения. Так, если Г. Людерс затратил большие усилия на восстановление «Первоканона», то, например, С. Шайер скептически оценивал не только полученные результаты, но и саму постановку проблемы. Однако в любом случае стало ясно, что нельзя, подобно Т. Рис-Дэвидсу, воспринимать священные тексты палийской «Типитаки» как подлинные слова Учителя.

 

После революции Мэйдзи к европейской науке приобщились и японцы, для которых, естественно, проблемы буддологии являлись центральными. Ученые буддисты Буньо Нанзё и Такакусу у Макса Мюллера осваивали приемы современной текстологии. В 1883 г. Б. Нанзё опубликовал в Оксфорде ценнейший каталог китайских переводов «Типитаки». В начале XX в. Такакусу приступил к чтению курса лекций по истории индийской философии в Токийском университете. После Первой мировой войны Урай Огихара сотрудничал с С. Леви и Ф. Щербатским в издании буддийских текстов в серии «Библиотека Буддика» и в восстановлении санскритских оригиналов по китайским переводам.

 

Едва ли не первую работу подобного рода выполнил еще в начале века петербургский востоковед Александр Августович (Александр Вильгельм) Сталь-Гольштейн (1877-1937). После революции он остался в эмиграции и основал в Пекине «Китайско-индийский институт» Гарвардского университета для изучения древнего наследия Южной и Восточной Азии. Классическая работа о понятии «дхарма» и об основных проблемах буддийской философии была написана О. Розенбергом (1888-1919), активно сотрудничавшим с японскими коллегами. Ее автор погиб во время гражданской войны.

 

В Японии издавалось огромное количество текстов и публикаций по проблемам буддизма, в том числе и индийского, однако далеко не все они являются научными в современном смысле слова. Большое влияние в начале века еще сохраняла традиционная ученость. С другой стороны, под европейским влиянием (в частности, П. Дойссена) буддийским текстам стала даваться модернизаторская интерпретация.

 

На рубеже веков отдельной ветвью индологии стало изучение джайнских текстов. Одним из первых в Европе исследователей джайнизма был А. Вебер. В 80-90-е годы он получил от жившего в Индии Г. Бюлера джайнские рукописи и в связи с составлением их каталога дал общий обзор литературы секты шветамбаров. Но наибольшее значение имели работы его ученика Германа Якоби (1850-1937). Именно он доказал, что джайнизм — самостоятельная религия, развивавшаяся независимо от буддизма. Г. Якоби сделал крупный шаг в изучении среднеиндийских языков — пракритов, на которых написаны джайнские тексты, ему принадлежат основные переводы джайнских сочинений.

 

Наиболее полная грамматика пракритов принадлежит Рихарду Пишелю (1900). Джайнская литература была предметом исследований Эрнста Леймана (1859-1931), у которого в начале века учился Николай Дмитриевич Миронов (1880—1936) — составитель известных каталогов древнеиндийских рукописей Азиатского музея и Публичной библиотеки.

 

Дело, начатое Г. Якоби, продолжил Вальтер Шубринг (1891-1969), автор фундаментальной монографии «Учение джайнов» (1935). Учеником же последнего был Людвиг Альсдорф (1904—1978). Таким образом установилась традиция в изучении джайнизма — главным образом в немецкой индологии. Однако эта религия и ее литература никогда не привлекали такого пристального внимания исследователей, а тем более широкой общественности, как буддизм.

В последней четверти XIX века Макс Мюллер организовал знаменитую серию переводов «Священные книги Востока» (Sacred Books of the East) в пятидесяти томах. Большая часть их содержала важные для индологии источники. В этой серии вышли большие фрагменты «Ригведы» и «Атхарваведы», полностью «Шатапатха-брахмана» в пяти томах, несколько томов дхармашастр и грихьясутр, ряд книг из палийского канона и том памятников махаяны, два тома основных джайнских сутр. Некоторые статьи, приложенные к переводам, были, по существу, настоящими монографическими исследованиями. Серия эта переиздается и используется до сих пор.

 

В начале XX в. стало возможным написание большой «Истории индийской литературы» — этот труд взял на себя работавший в Праге Морис Винтерниц (1863-1937). Его трехтомная монография (1908-1922) охватывала не только санскритские тексты, связанные с ведами и индуизмом, но также буддийскую и джайнскую литературу, классическую поэзию и прозу, научные трактаты. Как сводка фактического материала работа М. Винтерница сохраняет свое значение и в Индии была переведена на английский язык.

 

К концу XIX в. все больше стало появляться работ, посвященных общественному и государственному строю Древней Индии. Прежде, главным образом на основе «Законов Ману», историки говорили о жесткой кастовой структуре, всевластии жрецов-брахманов, обожествлении царя-деспота, который одновременно являлся их послушным орудием. Однако эпические, джайнские и, главное, буддийские источники заставляли внести в эту картину существенные поправки.

Т. Рис-Дэвиде в своей книге «Буддийская Индия» подверг анализу тексты палийского канона и нашел многочисленные указания на республиканские государства (сангхи и ганы), игравшие важную роль во времена Будды. Он показал также, что брахманская литература тенденциозно преувеличивает роль жречества — по крайней мере буддийские тексты явно ставят на первое место военную знать — кшатриев. Миссис К. Рис-Дэвидс собрала большой материал по реалиям, отраженным в «Типитаке», в том числе о характере домохозяйства и земельных владениях, о рабах и слугах, быте и нравах.

 

Особую важность представляла проблема каст. Ведийские тексты, по которым можно было бы судить о времени появления варн и взаимоотношениях между ними, обсуждал еще А. Вебер. Немаловажное значение имела в свое время и подборка брахманских источников по этой теме, сделанная Джоном Мьюром (1810-1882). Совершенно по-новому эта проблема была поставлена в книге Рихарда Фика (1867-1944) «Социальная дифференциация в Северо-Восточной Индии во времена Будды» (1893). Автор подверг анализу палийские тексты и пришел к выводу, что лишь сами брахманы составляли некую замкнутую касту. Источники типа «Законов Ману», по его мнению, скорее отражают брахманские теории и претензии, нежели социальную действительность. В середине I тыс. до н. э. реальное положение человека в обществе определялось в большей степени его профессиональными занятиями, чем принадлежностью к той или иной варне.

Тем же проблемам посвятил монографию Э. Сенар. К этому времени английские этнографы уже проделали огромную работу по описанию племен и каст современной Индии. Французский индолог считал значительно более полезным при изучении древности опираться на результаты составленных ими «Газеттиров», чем на чисто кабинетные лингвистические реконструкции. Он полагал, что основной признак касты — эндогамия — прямо указывает на происхождение этого института от родоплеменных образований первобытной эпохи.

 

В начале XX в. серьезный социологический анализ проблемы касты дал Макс Вебер (1864-1920). Опираясь на переводы источников и труды этнографов, он поставил проблему мобильности в кастовом обществе. Исследователь подчеркивал глубокое принципиальное отличие иерархически организованного общества от эгалитарного и пытался проследить влияние религий буддизма и брахманизма на социальную действительность.

 

Для восстановления подлинной истории Древней Индии — политической, социальной, культурной — необходимы были данные археологии, эпиграфики, нумизматики. Развитие этих наук начиналось с антикварных увлечений отдельных любителей-энтузиастов, но к концу XIX в. работа приобрела не только вполне профессиональный вид, но и нашла организационные формы своего воплощения.

 

Наиболее значительной фигурой XIX в. в археологическом изучении Индии является Александр Каннингэм (1814-1893). Более двадцати лет он отдал военной службе, в 1861 г. вышел в отставку в генеральском чине и полностью отдался любимому делу. А. Каннингэм стал первым генеральным директором основанной в 60—70-е годы Археологической службы Индии (Archaeological Survey). Создание этой службы было связано с осуществлением ряда культурных программ, принятых британским правительством после подавления восстания сипаев. Археологическая служба выпускала ежегодные отчеты (Annual Reports) о результатах своей деятельности. В 1871 г. А. Каннингэм опубликовал объемистый труд о древней географии Индии, в значительной мере основанный на анализе французского перевода записок Сюан-цзана. Точные данные китайского пилигрима о тех районах, где он побывал, оказали неоценимую помощь в локализации археологических памятников. Исследователь сам проводил раскопки наиболее значительных ступ — в Санчи и Видише, Бхархуте и Сарнатхе. Ему принадлежит также публикация свода надписей Ашоки и одна из первых работ об индийских монетах.

 

Преемником А. Каннингэма стал Д. Бёрджесс (1832-1916), проводивший обмеры скальных храмов и монастырей Западной Индии и уделявший огромное внимание консервации памятников старины и охране древностей. С целью издания находок и их описания в 1872 г. был основан журнал «Собиратель индийских древностей» (Indian Antiquary).

 

В 1902 г. по инициативе вице-короля Индии лорда Керзона Археологическая служба превратилась в правительственную организацию, получившую солидное финансовое обеспечение. Был принят «Акт об охране древностей» и налажена система регистрации памятников и их изучения. Руководителем Археологической службы стал Джон Губерт Маршалл (1876-1958), организовавший планомерные раскопки Таксилы и Паталипутры, древней столицы личчхавов Вайшали и буддийского университета в Наланде.

 

Одновременно французский археологический институт в Кабуле занимался изучением памятников культуры восточного эллинизма на границах Индии. Итоги этой работы были подведены Альфредом Фуше (1865-1952) в его трехтомном труде «Греко-буддийское искусство Гандхары» (1905—1908 и 1951). Этот же исследователь вместе с Дж. Маршаллом обследовал ступу в Санчи, сопоставляя изображения с сюжетами буддийских джатак. Г. Людерс сравнивал рельефы Бхархута с буддийскими легендами и, в отличие от И. П. Минаева, пришел к выводу о полном согласии источников.

 

Европейцам XIX в. памятники индийского искусства казались бесформенными и чудовищными — лишь на рубеже XX столетия стали появляться первые работы о специфике восточной эстетики. Связано это как с открытиями многочисленных произведений искусства, так и с изменением художественных вкусов в самой Европе. Важную роль в изучении индийского искусства сыграла работа А. Грюнведеля «Буддийское искусство в Индии» (1893). По мнению автора, до буддизма страна вообще не знала изобразительной традиции, ибо этого не требовала ведийская религия. Искусство возникло с распространением буддизма и складывалось первоначально под греческим влиянием. Лишь позднее Гандхара дала импульс для возникновения других местных школ.

С серьезным возражением против данной концепции выступил С. Ольденбург, который полагал, что наряду с ведийской существовала религиозная система, отраженная в эпосе. Именно в этой, народной по сути, основе и могли находиться истоки древнейшего индийского искусства.

 

В анализе проблемы ученый исходил из круга идей, высказанных им в трудах о фольклорном происхождении буддийской повествовательной литературы.

 

В 20-е годы важнейшие археологические открытия были сделаны в долине Инда. Здесь практически одновременно начались раскопки Мохенджо-Даро и Хараппы. Экспедицию возглавил Дж. Маршалл, затем в работах приняли участие американцы (Э. Маккей). Значение этих открытий заключалось прежде всего в том, что историю Индии пришлось начинать на тысячу лет раньше «арийского завоевания» — Хараппа была современницей великих цивилизаций Египта и Месопотамии. Более того, обнаружилось, что в столь глубокой древности между Индией и Ближним Востоком уже поддерживались тесные связи. Загадочная культура, создавшая благоустроенные крупные города и письменность, исчезла столь же внезапно, как и появилась. Она явно не была индоевропейской, а потому возникли новые проблемы — не только ее этнической принадлежности, но и возможного наследия. Таким образом, археология способствовала постановке вопроса о доарийском субстрате.

 

Индия в науке XIX в. рассматривалась исключительно в индоевропейском контексте. Ее древняя история сводилась к расселению ариев и созданию их государств в Северной Индии. В XX в. ситуация постепенно меняется: страна и ее народы начинают изучаться как часть Азии. Внимание ученых привлекают история и культура юга полуострова, населенного дравидами. Лингвисты обнаруживают дравидизмы в санскрите и даже в языке «Ригведы». С. Леви и Ж. Пшилуски пытаются объяснить неарийским влиянием самые существенные элементы религии индуизма: почитание коровы, веру в переселение душ, кастовую структуру. Одним из первых специалистов в России, работавшим в этом направлении, был дравидолог Александр Михайлович (Густав Герман Христиан) Мерварт (1884-1932), собравший в Индии и на Цейлоне замечательную коллекцию, хранящуюся ныне в Петербургском Музее этнографии (Кунсткамера). Его деятельность не получила продолжения в Советском Союзе, так как ученый был репрессирован.

 

Наряду с археологией с конца прошлого века бурно развивалась и индийская эпиграфика. В 1877 г. вышел первый том «Corpus inscriptionum indicarum», содержавший надписи Ашоки. В 1890 г. была основана серия «Надписи Южной Индии», с 1892 г. начал издаваться журнал «Epigraphia indica». Главным образом, публиковались эпиграфические памятники Западной Индии, района особенно богатого старинными надписями. В этой работе активное участие принимали индийские ученые Бомбея и Пуны.

 

Наиболее выдающийся эпиграфист прошлого века — Георг Бюлер (1837-1898). Он был учеником Т. Бенфея, сотрудничал с Максом Мюллером, семнадцать лет провел в Индии (работая в Эльфинстон-колледж в Бомбее, 1863-1880), а в конце жизни преподавал в Вене. Г. Бюлер проводил систематическую работу по собиранию манускриптов, и его коллекция насчитывала около пяти тысяч номеров. Многие тексты были изданы, в частности, в «Bombay Sanskrit Series», основанной им же в 1868 г. В Европе он опубликовал целый ряд переводов, прежде всего дхарма-шастр.

 

Результаты многолетних исследований Г. Бюлера были подытожены в его книге «Индийская палеография» (1896). С тех пор эпиграфика стала превращаться в надежную основу для восстановления политической истории. Немалое значение имела она и для критики субъективных построений в области истории индийской культуры. Так, Г. Бюлер убедительно опроверг концепцию Макса Мюллера о «веках молчания» санскритской литературы. Он установил, что, по эпиграфическим данным, так называемая «искусственная поэзия» кавья уже существовала на рубеже новой эры.

 

Появилась целая плеяда знатоков индийских надписей. Некоторые из них жили в Индии и служили в эпиграфическом отделе Археологической службы. Среди них особо следует упомянуть крупнейшего специалиста по индийской грамматической традиции Франца Кильхорна (1840-1908). Евгений Хульцш (1857-1927) в 1925 г. подготовил новое издание первого тома «Корпуса индийских надписей». Третий том (1888), включавший в себя надписи Гуптов, составил Джон Флит (1847-1917). Второй том предполагался в двух частях. Вторую часть (надписи кхароштхи) в 1928 г. издал Стен Конов (1867-1948). Первую — надписи брахми — готовил ученик Ф. Кильхорна Г. Людерс. Собранные им материалы увидели свет лишь в начале 60-х годов (эпиграфика Матхуры и Бхархута).

 

Г. Бюлер был и выдающимся организатором науки. После возвращения из Индии он разработал грандиозный план издания серии монографий Grundriss der indo-arischen Philologie und Altertumskunde, выходившей с 1896 по 1935 г. В ее подготовке участвовали крупнейшие индологи из разных стран мира: Г. Бюлер (палеография), А. Бэйнс (этнография), Э. Рапсон (нумизматика), Р. Пишель (пракриты), В. Гейгер (пали, сингальский язык и литература), Ю. Иолли (право и обычай, медицина), A. Макдоннелл (ведийская мифология), М. Блумфилд (Атхарваведа), Э. Хопкинс (эпическая мифология), А. Хиллебрандт (ритуальная литература), Р. Г. Бхандаркар (вишнуизм и шиваизм), Г. Керн (буддизм), B. Шубринг (джайнизм), С. Конов (классическая драма), Дж. Тибо (астрономия и математика), Р. Гарбе (философия санкхья и йога). Серия не была закончена по первоначальному плану — сначала погиб Г. Бюлер, потом помешала мировая война, наконец, сошло со сцены поколение классиков индологии. Но многие из монографий на десятилетия оставались основными трудами по соответствующей теме.

 

Характерно, что вся серия была посвящена, как явствует уже из ее названия, именно «индоарийской филологии». В тот период, когда она была задумана, в науке еще не сложилась тенденция к выяснению до-арийского и неарийского компонентов древнеиндийской культуры. Не шла речь и о реконструкции древней истории страны — исследователи ограничивались, скорее, обзором ее «древностей».

 

Между тем исследование политической истории Индии уже начиналось, и основа его была заложена публикацией надписей Ашоки и гуптских царей. Наибольшую популярность приобрели общие труды Винсента Смита (1848-1920): «Ашока — буддийский император Индии» (1901), «Ранняя история Индии» (1904), «Оксфордская история Индии» (1919). Образцами, на которые ориентировался ученый, были труды Дж. Грота, Т. Моммзена, Л. Ранке. Он стремился аргументировать свои выводы, критически оценивая источники, хотя это и не всегда ему удавалось. Всю историю Индии автор делил на три периода: индусский, мусульманский и британский. Самое начало ее он усматривал в «арийском завоевании» (Хараппская культура тогда еще не была открыта). Для всех работ историка характерен своего рода культ героев. В качестве этих великих людей, добивавшихся создания великих держав, фигурируют Ашока, Чандрагупта II, Харша. Индия процветала при сильных правителях, умевших организовать систему «просвещенного деспотизма». Периоды распада крупных государств В. Смит рассматривал как время анархии и упадка. Последовательно проводимая им «имперская идея» соответствовала официальной точке зрения британской историографии.

 

В начале века Англия уделяла все большее внимание ориенталистике. В 1917 г. была создана лондонская Школа востоковедения, предназначенная для подготовки практических работников в Азии (а позднее и в Африке). Коллектив авторов подготовил «Кембриджскую историю Индии». Первый том ее, посвященный периоду древности, содержал общий очерк политической истории и основные сведения по культуре эпохи древности. Характеристика социальных отношений давалась лишь в связи с общественной моралью. Соответственно, например, гетерам уделялось куда большее внимание, чем рабам. В целом же эта работа английских ученых отличается взвешенностью подхода и осторожностью оценок.

 

Помимо эпиграфики важнейшими источниками для восстановления политической истории являются так называемые пураны. Пионером исследования индийской исторической традиции был Фредерик Эден Парджитер (1852-1927), много лет живший в Бенгалии и служивший там судьей. Ученый начал с перевода «Маркандея-пураны», затем собрал пуранические тексты о династиях Кали-юги и, наконец, обобщил свои выводы в книге «Древнеиндийская историческая традиция» (1929). Ф. Парджитер полагал, что все пуранические генеалогии в наиболее существенных моментах совпадают и, возможно, восходят к единому первоисточнику. Он склонен был считать достоверными сведения пуран не только в отношении поздних династий («Кали-юги» — от Маурьев до Гуптов), но и самых ранних, связанных с ведийскими легендами и эпическими преданиями.

 

В межвоенный период появилась история Древней Индии и во французской историографии (ее написал Л. де ла Балле Пуссен для серии «История человечества»).

 

В начале XX в. начинает складываться школа современной историографии в самой Индии. У ее истоков стоял Рамакришна Гопал Бхандаркар (1837-1925), один из сотрудников Г. Бюлера. Он получил европейское образование, был вице-канцлером Бомбейского университета, занимался сбором и каталогизацией санскритских рукописей. Как исследователь Р. Г. Бхандаркар вовсе не был похож на традиционного индийского ученого — пандита. Его девизом было: «Историк — беспристрастный судья, который обеспокоен лишь поисками истины». В суровой критике источников он менее всего грешил легковерием — скорее был склонен к гиперкритицизму. Среди трудов Р. Г. Бхандаркара особо надо отметить «Древнюю историю Декана» (1884), посвященную в основном Махараштре, а также монографию «Вишнуизм, шиваизм и малые религиозные секты», вышедшую в серии, основанной Г. Бюлером. Его именем назван исследовательский институт в Пуне, основанный им в 1917 г. (Bhandarkar Oriental Research Institute). К его последователям причисляют таких известных индийских историков, как П. В. Кане, А. С. Альтекар, Нилакантха Шастри и др.

 

С 80-х годов XIX в. в связи с ростом национального самосознания начинается большая работа по изданию санскритских текстов. В разных частях страны были основаны обширные серии публикаций «Чаукхамба» (Бенарес), «Нирная Сагар», «Анандашрама» — они содержали сотни томов. Активно работало и Азиатское общество под руководством Харапарасада Шастри (1853-1931). Освободительное движение во время Первой мировой войны способствовало созданию новых обществ и научных журналов, призванных осветить прошлое индийского народа. Здесь можно упомянуть «Исследовательское общество Бихара и Ориссы» в Патне и «Общество Индии и сопредельных стран» (Greater India Society), журнал востоковедов Бароды (с 1915), Мадраса (с 1918), Андхры (с 1922), «Анналы института Бхандаркара» (с 1920), «Ежеквартальный индологический журнал» (Indian Historical Quarterly) — Калькутта (с 1925 г.). С 1919 г. регулярно организуются ежегодные сессии индологов (All-India Conference).

 

Перед Первой мировой войной в Берлине у Г. Людерса приобрел подготовку в области текстологии Вишну Суктханкар (1887-1943). Ему пришлось возглавить то грандиозное предприятие, которое запланировали немецкие санскритологи, — критическое издание «Махабхараты» (Пуна, с 1919 по 1966 г.). В процессе его подготовки индийские ученые отрабатывали современные принципы публикации и исследования огромного эпического текста. В Бароде в 1928-1947 гг. вышло в свет критическое издание «Рамаяны» в восьми томах.

 

Наряду с работами, находящимися на уровне науки XX в., публиковалось в Индии и множество вполне традиционных сочинений. Ученые знатоки шастр писали санскритские комментарии, подражая средневековым авторитетам. На английском языке появлялись статьи, авторы которых старались датировать веды временем, удаленным от нас на несколько десятков тысяч лет. Вряд ли будет ошибкой сказать, что множество публикаций отличалось отсутствием исторического сознания, незнанием приемов критики источников, по существу, мифологическим представлением об окружающем мире.

 

С другой стороны, вплоть до XX в. в Индии можно было встретить носителей живой традиции, получивших от учителей знание выработанных веками методов интерпретации текстов. Обращение европейских ученых к шастрам — трактатам по философии и эстетике, астрономии и математике — заставляло их не ограничиваться только филологическим анализом, но и осваивать туземную науку именно так, как ее проходили в местных школах. У индийских пандитов занимались Г. Бюлер и наш соотечественник Ф. Щербатской. Когда-то, во времена У. Джонса и Г. Вильсона, европейцы принимали на веру любое слово, сказанное пандитом. Освобождение от слепого доверия к ним знаменовало становление научной санскритологии середины XIX в. И наконец, уже в XX столетии ученые вновь обратились к живой традиции, изучая ее во всеоружии современного знания и критики.

 

Можно отметить и другую сторону дела: немецкая санскритология XIX в. складывалась в русле романтической традиции. Весьма характерно, что люди, всю жизнь преданно занимавшиеся древней литературой Индии (как, например, Макс Мюллер), не проявляли ни малейшего желания посетить страну. Когда же более молодые ученые приезжали в Индию (как Рихард Гарбе, известный специалист по философии санкхья), они не скрывали своего разочарования тем, как мало современность соответствует их представлениям о древности. Должно было измениться само отношение к Индии, чтобы появился живой интерес к тем же шастрам и их знатокам пандитам или к буддийской философии и учености лам. Во времена господства позитивизма индийская мистика и традиционная схоластика обычно вызывали насмешку или просто скуку. В эпоху же появления новых философских школ — неокантианцев, А. Бергсона — вдруг становились актуальными целые пласты древнего духовного наследия и казались понятными основы миросозерцания Индии.

 

В работах по истории индийской культуры, написанных на рубеже веков, общей тенденцией являлось выявление ее своеобразия. Прежнее поколение индологов больше было занято проблемами происхождения отдельных литературных памятников, религиозных культов или научных достижений, чем характеристикой того или иного аспекта индийской культуры как системы. Но ситуация изменилась. С. Леви в классической работе об индийском театре показал, что общие его принципы совершенно отличны от греческого. После работ Г. Якоби об основных категориях санскритской эстетики стало ясно, какие критерии использовали сами индийцы в оценке поэтических произведений. Ф. Щербатской установил, что индийская логика была принципиально отлична от аристотелевской. Механистические эволюционистские построения стали уступать место пониманию множественности мировых цивилизаций.

Расширение кругозора западного человека способствовало увлечению восточными культурами. С другой стороны, в самой Индии происходил бурный процесс модернизации и переосмысления традиционных ценностей. Показателем последнего явилась деятельность таких проповедников, как Рамакришна и Свами Вивекананда и их влияние на духовную жизнь Америки и Европы. В истории изучения индийского искусства в этой связи особого упоминания заслуживает Ананда Кумарасвами (1863-1943). Он родился на Цейлоне, после учебы в Лондоне стал директором Минералогической службы острова и основал там общество социальных реформ. С 1910 г. А. Кумарасвами приступил к занятиям историей индийского искусства и стал наиболее авторитетным специалистом в этой области. Вторую половину своей жизни он провел в США, где работал хранителем богатой индийской коллекции Музея изящных искусств в Бостоне. Основная идея многочисленных работ ученого заключается в том, что понимание индийского искусства невозможно без внутреннего постижения духовных ценностей, присущих именно данной цивилизации. Этот принципиальный подход автора фундаментальной «Истории индийского искусства» оказал влияние на целое поколение искусствоведов и, в частности, на известного немецкого индолога Германа Гетца (1898-1976).

 

Проблема соотношения основ мировоззрения Индии и Запада ставилась в работах Сарвепалли Радхакришнана (1888—1975), будущего президента Индии. В написанном им обширном труде «Индийская философия» давались оценки культурного наследия в неоиндуистском духе.

 

После Первой мировой войны в связи с борьбой за самоуправление и освобождение Индии древняя история страны приобретала особую актуальность. Согласно общей концепции, давно уже сложившейся в Европе, индийцы — народ мечтателей и философов, далеких от активной политической жизни. Эта точка зрения высказывалась в различных вариантах. Макс Мюллер, например, подчеркивал, что именно такая особенность нации позволила ей достичь вершин религиозной мысли и поэзии. Винсент Смит делал акцент на другом, утверждая, что для подобного народа чужеземное владычество всегда бывало благодетельно. Исходное утверждение, однако, во всех случаях оставалось тем же, и именно оно совершенно не устраивало молодую индийскую интеллигенцию. Пристальное внимание историков в 20-е годы сосредоточилось на сугубо мирских аспектах жизни индийцев в древности: их заботах об экономическом процветании и государственном управлении.

 

Исследования этого рода получили мощный стимул благодаря открытию в начале века «Артхашастры Каутильи». Книга, которую традиция связывала с эпохой основателя Маурийской державы, произвела сенсацию и среди европейских индологов. Прежде всего обращали на себя внимание рекомендации политических убийств и другие проявления «аморализма». Ученые видели в Каутилье «индийского Макиавелли» или сравнивали его с Бисмарком по той роли, которую он сыграл в образовании первого общеиндийского государства. Говоря о значении этого памятника, выдающийся его переводчик и исследователь Иоганн Якоб Мейер (1870-1939) писал: «Артхашастра открыла материалистическую в своей основе Индию».

 

В самой Индии публикация текста и английского перевода «Артхашастры» вызвала невиданный энтузиазм. В 20-е годы не было ни одного индийского историка, который не обращался бы к этому источнику, — «Библии имперской политики», как его тогда называли.

 

Ведущий индийский историк 20-х годов — Каши Прасад Джаясвал (1871-1937). Он изучал в Оксфорде право, но преподавать в Калькуттский университет его не взяли из-за «репутации опасного революционера». К. П. Джаясвал работал адвокатом и издавал журнал в Патне. Его прославила книга «Индусская государственность» (Hindu Polity). Для автора характерна резкая модернизация всех политических понятий санскритской литературы (а также манера изложения, присущая адвокату). Общая тенденция работы заключалась в доказательстве того, что в Древней Индии все было так же, как в Европе, но происходило значительно раньше. Например, собрание советников (паришад) он толковал как «совет министров», в эпосе обнаруживал «двухпалатный парламент», а в буддийской литературе — «демократические республики». Обращенные к царю призывы не нарушать дхарму, т. е. обычаи и религиозные нормы, для него были равнозначны конституционным установлениям. В итоге ученый приходил к общему заключению, что древнеиндийское государство было отнюдь не «восточной деспотией», а процветающей демократией (в духе современной Англии). Тиранические же порядки привносились туда лишь иноземными завоевателями (например, Кушанами). Политический смысл его работы вполне очевиден. Но следует заметить, что К. П. Джаясвал собрал значительный материал источников и привлек внимание к целому ряду аспектов структуры государств Древней Индии.

 

Модернизация древней истории была свойственна некоторым европейским исследователям не меньше, чем индийцам. Особенно характерны в этом отношении работы Бернгарда Брелера (1894-1947), ученика Г. Якоби. Как убежденный национал-социалист, в 30-е годы он стал деканом в Берлинском университете. Самая фундаментальная его работа — ценное исследование об «Артхашастре» в трех томах (1928-1934) — посвящена организации экономики и государственного управления в Древней Индии. Конечные выводы автора заключаются в том, что в Маурийский период было создано плановое централизованное хозяйство и государство с системой тоталитарного контроля. Иначе говоря, как формулирует сам Б. Брелер, в Индии сложилась социальная и политическая структура, весьма напоминающая Советскую Россию и являющаяся воплощением национал-социалистических идеалов.

Работы наиболее видных индийских историков 20-х годов были по самой своей тематике тесно связаны с современностью. Заслуживают упоминания книги таких исследователей, как Радхакумуд Мукерджи (1880-1963) и Ананд Садашив Альтекар (1896-1959). Они занимались, в частности, проблемой сельской общины, подчеркивая способность индийцев уже в древности создавать демократические формы самоуправления, хотя бы и на местном уровне. В идеализированных биографиях Чандрагупты, Ашоки, Харши превозносились заслуги сильных правителей, проявлявших отеческую заботу о подданных державы.

 

В 30-е годы идеологическая тенденция заметно менялась — все чаще подчеркивалось своеобразие развития Индии и ценность ее духовного наследия. Можно сказать, что если К. П. Джаясвал и его соратники были в основном «западниками», то теперь наступил черед «почвенников». Национализм не исчез, он приобрел более глубокие формы. В этой связи изменилась и направленность интересов: от чистой политики — к культуре, однако последняя трактовалась прежде всего в плане религиозных традиций, а «индийское» отождествлялось с «индуистским». Все большее внимание уделялось краеведению, и в разных частях Индии создавались местные школы историков. Большинство из них по происхождению были брахманами, многие получали образование в самой Индии.

 

Особенно важное значение имело изучение древнего культурного наследия в Западной Индии. Прежде всего здесь необходимо отметить исследование литературы дхармашастр. Была издана «Дхармакоша» — многотомное собрание цитат из древних текстов о традиционном долге и благочестии. В этой энциклопедии был распределен по тематическим рубрикам материал не только древних шастр о дхарме (типа «Законов Ману»), но и средневековых комментариев, эпоса, вед. Издание было снабжено указаниями разночтений в публикациях и рукописных вариантах, индексами и словарем терминов. Оно является ценнейшим справочным пособием.

 

Пандуранг Ваман Кане (1880-1972) издал монографию «История дхармашастры. Древнее и средневековое светское и религиозное право». Она вышла в пяти обширных томах в 1930—1968 гг. и по существу представляла собой подробнейший разбор наиболее важных аспектов традиционной индийской культуры. Первый том монографии был посвящен источниковедческому обзору литературы о дхарме. Во втором речь шла о семейной обрядности и таких важнейших социально-религиозных институтах, как семья и каста. В третьем рассматривались представления индийцев о царской власти, организация судопроизводства и правовые установления. В четвертом и пятом томах затрагивались вопросы культов и религиозных идей, эсхатологии и космологии, т. е. дхарма в широком контексте мировоззрения и практики индуизма.

 

П. В. Кане в своем изложении весьма пунктуален, а в выводах осторожен. Его книга — надежный ориентир в безбрежном море санскритских источников. Автор каждый раз стремится проследить развитие того или иного явления по текстам, располагая последние в хронологическом порядке. Тем не менее труд его не вполне отвечает самому понятию «история», так как общий подход исследователя остается в основе своей неисторичным. С его точки зрения, несмотря на любую эволюцию, индийские идеалы оставались по своей сути неизменными от эпохи вед до наших дней.

 

Из ученых, работавших в Калькутте, особого внимания заслуживает Бимал Чаран Лоу (1891-1969), автор книг о племенах и государствах Индии в эпоху возникновения буддизма по данным палийской «Типитаки».

 

С Бихаром связана деятельность Рахулы Санкритьяяны (1893-1963) — буддийского монаха и писателя, активного борца за национальное и социальное освобождение, друга Советского Союза и пропагандиста марксизма. Важнейшей заслугой его перед наукой было то, что он привез из экспедиций в Тибет (1929-1936) огромное собрание тибетских и санскритских рукописей. Эти коллекции хранятся в г. Патне и издаются отдельными томами в качестве специальной серии.

 

В 1935 г. был основан Институт мировой культуры в Дели. Его базой послужило богатейшее собрание памятников из Центральной Азии, принадлежавшее Рагху Вире (1902-1963). Коллекцию изучает и издает сын ученого Локеш Чандра.

 

Основные итоги данного периода могут быть подведены следующим образом.

 

Индия постепенно начинает рассматриваться не в рамках индоевропейского языкознания, а в контексте истории Азии. Происходит освобождение от умозрительных схем, связанных с широкими лингвистическими и мифологическими сравнениями. Индология конституируется как самостоятельная наука.

 

После основания Археологической службы Индии проводятся профессиональные раскопки (А. Каннингэм, Дж. Маршалл), издается «Корпус индийских надписей». Интенсивная работа с эпиграфическими памятниками (Г. Бюлер) дает новые возможности для изучения политической и культурной истории страны.

 

Издаются классические переводы древнеиндийских источников (в частности, в серии «Священные книги Востока»).

 

Расширяется круг вводимых в научный оборот литературных памятников (брахманская ритуалистика, эпос, джайнские тексты). Большое значение приобретает исследование буддизма. Основанное Т. Рис-Дэвидсом «Общество изучения палийских текстов» ставит своей задачей полную публикацию «Типитаки». Аналогичные цели по отношению к «северному буддизму» имеет международная серия «Библиотека Буддика», издававшаяся в Петербурге. Складывается русская школа буддологии, восходящая к И. П. Минаеву. Для изучения буддийской культуры особенно важными были находки в Центральной Азии.

 

Происходит специализация ученых по отдельным отраслям индологии. В серии монографий делается попытка создать полную «Энциклопедию индо-арийской филологии и изучения древности». Появляются первые общие обзоры истории Индии (Оксфордская, Кембриджская истории).

 

Под влиянием европейских научных методов складывается современная индийская историография (Р. Г. Бхандаркар). В то же время крупнейшие европейские индологи (Г. Якоби, Ф. Щербатской), изучая древние трактаты по философии и эстетике, проявляют пристальный интерес к еще сохранившейся индийской традиции интерпретации этих текстов.

Современная индология

Обзор современной индологии целесообразно давать по странам и национальным школам. Немецкая наука, безусловно, лидировала до Первой мировой войны. Практически в…  

Отечественная индология в 50—90-х гг.

В СССР изучение социальной истории Древней Индии, по существу, началось лишь в послевоенные годы. Еще в конце 20-х годов перед востоковедами была…   Кроме того, скоро выяснилось, что руководство советской наукой было заинтересовано отнюдь не в кропотливом…