ШИФР РЫЦАРЕЙ ROSE CROIX OF HEREDOM

(Килвининга)

 

 

Рыцари Кадош имеют еще один шифр или, скорее, иероглифическую систему, которая в данном случае взята от евреев, возможно, для того, чтобы больше походить на библейских кадешимов Храма.[477]

 

ИЕРОГЛИФИЧЕСКАЯ СИСТЕМА К KAD

 

Что касается шифра Королевской Арки, он уже приводился до этого, но мы можем его представить в слегка расширенном виде.

Этот шифр состоит из определенных комбинаций прямых углов с точками или без них. Следующее является основою его

 

Образования.

Теперь, алфавит состоит из двадцати шести букв, и эти две фигуры, будучи расчленены, образуют тринадцать определенных знаков:

 

Точка, помещенная внутри каждого из них, дает еще тринадцать знаков:

 

Вместе это дает двадцать шесть, равное количеству букв в английском алфавите.

Существуют, по меньшей мере, два способа сочетания и употребления этих знаков в целях тайной корреспонденции. Один способ заключается в том, чтобы назвать первый знак а; тот же знак с точкою b; и т. д. Другой способ — применить их, в обычном порядке, к первой половине алфавита а, b и т. д., до m, после чего повторить их с точкою, начиная с буквы n, o, и т. д. до z.

По первому методу алфавит выглядит так:

 

По второму методу это выглядит так:

 

Кроме этих знаков, французские масоны, по-видимому, под руководством своих достигших совершенства учителей — иезуитов, усовершенствовали этот шифр во всех подробностях. Так, например, у них есть знаки даже для запятых, дифтонгов, ударений, точек и т. д. Вот они:

 

Хватит этого. Мы могли бы, если бы решили, дать шифровые алфавиты, с их ключами, к еще одному методу масонов Королевской Арки, сильно напоминающему некоторые индусские письмена; к G El Мистического Града; к хорошо известной форме деванагарского письма (французских) мудрецов пирамид; и верховного мастера Великого Труда, и других. Но мы воздерживаемся; по той причине, что только некоторые боковые ответвления первоначальной Голубой ложи франкмасонства содержат еще обещание быть полезными в будущем. Что касается остальных, то они могут и скоро уйдут в кучу праха, накапливаемого временем. Высшие масоны поймут, что мы подразумеваем.

Теперь мы должны привести несколько доказательств к тому, что мы изложили и продемонстрировать, что слово Иегова, если масонство будет держаться за него, навсегда останется заменителем и никогда не отождествится с утерянным чудодейственным именем. Это настолько известно каббалистам, что в своей осторожной этимологии слова они вне всякого сомнения показывают, что оно только одно из многих заменителей действительного имени и составлено из двойного имени первого андрогина — Адама и Евы, Иод (или Иодх), Bay и Хе-Ва — женского змея, как символа божественного Разума, исходящего из ЕДИНОГО-Порождающего или Творящего Духа.[478] Поэтому Иегова совсем не является священным именем. Если бы Моисей назвал фараону истинное “имя”, последний не ответил бы так, как он ответил, ибо египетские цари-посвященные знали это имя так же, как и Моисей, который узнал его от них. То “имя” в то время было общим достоянием адептов всех народов мира, и фараон, несомненно, знал “имя” Высочайшего Бога, упомянутого в “Книге Мертвых”. Но вместо этого Моисей (если мы примем аллегорию в “Исходе” в буквальном смысле) дает фараону имя Иева, выражение или форму божественного имени, употребляемую всеми “Таргумами”. Поэтому фараон отвечает: “А кто такой тот Иева,[479] что я должен повиноваться его голосу?”

Происхождение “Иеговы” начинается только с Мазоретского нововведения. Когда раввины, из боязни, что они потеряют ключи к своим собственным доктринам, которые в то время были написаны одними только согласными, начали вводить точки — гласные в свои рукописи, — они совершенно не знали истинного происхождения ИМЕНИ. Поэтому они придали ему звучание Адонах, и заставили читать это как Иа-хо-вах. Таким образом последний является просто выдумкой, извращением священного имени. И как они могли его знать? Из всей их нации одни только первосвященники обладали им и соответственно передавали его своим преемникам, как это делает индусский Брахматма перед своей смертью. Только раз в год, в день искупления, первосвященнику позволялось шепотом произносить его. Пройдя за занавес во внутреннюю комнату святилища, в святая святых, трепещущими устами и со взорами, опущенными вниз, он произносил страшное ИМЯ. Грозные преследования каббалистов, которые получали эти драгоценные слоги, заслужив эту честь святостью целой жизни, — обязаны подозрениям в злоупотреблении им. В начале этой главы мы рассказали о жизни Симеона Бен Иохай, одной жертвы этого бесценного знания, и видели, как мало он заслуживал такого жестокого обращения.

“Книга Яшер”, труд — как нам рассказал очень ученый еврейский богослов из Нью-Йорка — составленный в Испании в двенадцатом веке, как “народное сказание”, не получивший “санкции Раввинской Коллегии в Венеции”, полон каббалистических, алхимических и магических аллегорий. Признавая это, однако, следует сказать, что там мало народных сказаний, которые не были бы основаны на исторической правде. “Северяне в Исландии” д-ра Дж. У. Дасента также представляет собою народные сказания, но они содержат в себе ключ к примитивной религии того народа. То же самое с “Книгой Яшер”. Она содержит в себе весь Ветхий Завет в сжатой форме и в таком виде, как у самаритян, т. е. пять Книг Моисея без книг пророков. Хотя этот труд отвергнут ортодоксальными раввинами, мы не можем не думать, что так же, как это было с апокрифическими Евангелиями, которые были написаны раньше канонических Евангелий, так и “Книга Яшер” представляет собою тот истинный подлинник, из которого впоследствии частью возникла Библия. И апокрифические Евангелия и “Яшер” представляют собою серию религиозных сказаний, в которых чудеса громоздятся одно на другое и где народные повествования изложены так, как они вначале возникли, безо всякой связи с хронологией или догмой. Все же и Евангелия и “Яшер” являются краеугольными камнями Моисеевой и христианской религий. Что такая “Книга Яшер” существовала раньше Моисеевого Пятикнижия, — это ясно, ибо она упоминается в Иисусе Навине, Исайе, и 2 Самуила.

Нигде расхождение между элохистами и иеговистами не выявлено так ясно, как в “Яшере”. О Иегове здесь сказано так, как его считали офиты — Сыном Ильда-Баофа или Сатурном. В этой книге египетские маги, когда фараон их спрашивает: “Кто это такой, о котором Моисей говорит как о Я есмь?”, — отвечают, что Богом Моисея, “как мы узнали, является Сын Мудреца, Сын древних царей” [IXXIX, 45].[480] Теперь тем, кто утверждают, что “Яшер” есть подделка двенадцатого века — и мы охотно верим этому — придется, тем не менее, объяснить тот любопытный факт, что в то время как вышеприведенного текста мы в Библии не находим, ответ на него в Библии есть и, кроме того, выражен недвусмысленно. В “Исайе” [XIX, 11] “Господь Бог” по этому поводу гневно выражает свое неудовольствие пророку и говорит: “Обезумели князья Цоанские, совет мудрых советников фараоновых стал бессмысленным. Как скажете вы фараону: “я сын мудрецов, сын царей древних?”, что, очевидно, является ответом на вышесказанное. В “Иисусе Навине” [X, 13] ссылаются на “Яшер” для подтверждения того возмутительного утверждения, что солнце и луна остановились в своем движении, пока народ не отомстил за себя. “Не это ли написано в книге Яшер”?” — спрашивается в тексте. И во “2 Книге Самуила” [I, 19] опять цитируют эту же самую книгу. “Как написано в книге Яшер”, — сказано там. Ясно, что “Яшер” должна была существовать; что ее должны были рассматривать, как авторитетный источник; что она должна быть старше, чем “Иисус Навин”; и так как стих в “Исайе” безошибочно указывает на вышеприведенный отрывок, то у нас, по меньшей мере, имеется настолько же оснований, принять нынешнее издание “Яшер” как копию, извлечение или компиляцию с подлинного труда, насколько почитать семикнижное “Пятикнижие” в качестве первоначальных еврейских Священных Писаний.

Во всяком случае, Иегова не есть тот древний из древних или “старец старцев” из “Зогара”, ибо в этой книге мы находим его советующимся с Богом-Отцом по поводу сотворения мира. “Творец сказал Господу. Давайте сотворим человека по нашему подобию” [Зогар, I, 25]. Иегова есть только Метатрон и, возможно, даже не самый высший, а только один из эонов, ибо тот, кого Онкелос называет Мемро, “Слово” не есть экзотерический Иегова Библии, и также не Яхве, , Сущий.

Именно, скрытность древних каббалистов, которые были озабочены тем, чтобы обезопасить настоящее Тайное имя “Вечного” от профанации, и позднее — благоразумие, которое средневековые алхимики и оккультисты вынуждены были применить, чтобы спасти свои жизни, — вызвали эту нераспутываемую путаницу божественных имен. Это привело людей к принятию Иеговы Библии в качестве имени “Единого Бога Живого”. Каждый еврейский старшина, пророк или другой значительный человек знал это расхождение; но так как это расхождение заключалось в вокализации этого “имени”, и его правильное произношение приводило к смерти, то простой народ не знал его, ибо ни один посвященный не хотел рисковать своей жизнью, преподавая его народу. Таким образом Синайское божество постепенно стало рассматриваться идентичным с тем, “чье имя известно только мудрым”. Когда Капелл переводит: “Кто бы ни произносил имя Иеговы [Jehovah], будет предан смерти”, он совершает две ошибки. Первая заключается в прибавлении последней буквы h к имени, если он хочет, чтобы это божество считали мужским или андрогинным, так как эта буква превращает имя в женское, как это и следует, считая его одним из имен Бины, третьей эманации; вторая ошибка, что слово нокеб означает только ясно слышимое произношение. Оно означает правильное произношение. Поэтому библейское имя Иегова может считаться просто заменителем, которое, как принадлежащее одной из “Сил”, стали постепенно считать именем “Вечного”. Имеется очевидная ошибка (одна из очень многих) в одном из текстов в “Книге Левит”, которая была исправлена Кахеном и которая доказывает, что запрещение произносить вовсе не касается имени экзотерического Иеговы, чьи многочисленные другие имена также могут произноситься, не навлекая никаких наказаний.[481] В неправильной английской версии перевод гласит так: “Того, кто кощунствует над именем Господа, непременно должно предать смерти”, [Левит, XXIV, 16]. Кахен передает это более правильно так: “Тот, кто кощунствует над именем Вечного, должен умереть”, и т. д. “Вечный” выше, чем экзотерический и личный “Господь” [588, III, с. 117].

Как и в случае с нееврейскими народами, символы израильтян всегда имели косвенное или прямое отношение к солнцепоклонству. Экзотерический Иегова Библии есть двойственный бог, как и все другие боги; и тот факт, что Давид — который ничего не знает о Моисее — восхваляет своего “Господа” и уверяет его, что “Господь есть великий Бог и великий Царь над всеми богами”, — может иметь весьма большое значение в глазах потомков Иакова и Давида, но их национальный Бог не имеет к нам никакого отношения. Мы вполне готовы оказать “Господу Богу” Израиля то же самое почтение, какое мы оказываем Брахме, Зевсу или любому другому второстепенному божеству. Но мы самым категоричным образом отказываемся признавать в нем Бога Моисея или “Отца” Иисуса, или же “Непроизносимое Имя” каббалистов. Иегова, возможно, является одним из элохимов, который имел отношение к формированию (которое не есть творение) вселенной; одним из архитекторов, которые строили из предсуществующей материи, но он никогда не был “Непознаваемой” Причиной, которая создала “бара” в ночи Вечности. Эти элохимы сперва формируют и благословляют; затем они проклинают и разрушают; и будучи одной из этих Сил, Иегова поочередно является благодетельным и злобным; в один момент он наказывает, а затем раскаивается. Он — прототип нескольких патриархов — Исава и Иакова, аллегорических близнецов, символа всегда проявляющейся в природе двойственности. Поэтому Иаков, который есть Израиль, является левой колонной — женским началом Исава, который является правой колонной и мужским началом. Когда он борется с Малах-Ихо, Господом, то последний становится правой колонной, и Иаков-Израиль называет его Богом; хотя толкователи Библии пытаются его преобразить в простого “ангела Господня” (“Бытие”, XXXII); Иаков побеждает его — так как слишком часто материя побеждает дух — но его бедро вывихнуто в борьбе.

Имя Израиль произошло от Изарал или Азар, Солнечный Бог, который известен как Сурьял, Сурья и Сур. Изра-иль означает “борющийся против Бога”. “Солнце, восходящее над Иаковом-Израилем” есть Солнечный Бог Изарал, оплодотворяющий материю или землю, представляемую женским Иаковом. Как обычно, эта аллегория имеет не одно только значение в “Каббале”. Исав, Аэсав, Асу — также солнце. Подобно “Господу”, Исав сражается с Иаковом, но не побеждает. Бог-Солнце сперва борется против, но затем восходит над ним в соглашении.

“И когда он проходил через Пенуэль, солнце встало над ним, и хромал он (Иаков) на бедро свое” [Бытие, XXXII, 31]. Израиль-Иаков в противопоставление своему брату Исаву становится Самаэлем, и “именами Самаэля являются Азазель и Сатан” (противник).

Если бы возразили, что Моисей не был знаком с индусской философией и поэтому не мог выбрать Шиву, возрождателя и разрушителя, в качестве образца для Иеговы, тогда мы должны допустить, что имелась какая-то чудодейственная международная интуиция, которая подсказала каждому народу выбрать в качестве экзотерического национального бога тот двойственный тип, который мы находим в “Господе Боге” Израиля. Все эти мифы говорят сами за себя. Шива, Иегова, Озирис — все являются символами активного начала в природе par excellence. Они суть те силы, которые руководят при формировании или возрождении материи и при ее разрушении. Они — представители Жизни и Смерти, все время оплодотворяющие и разлагающие под никогда непрекращающимся приливом Anima Mundi, Вселенской разумной Души, незримого, но всегда присутствующего духа, который стоит за корреляцией слепых сил. Один только этот дух — неизменен, и поэтому силы вселенной, причина и следствие, всегда находятся в полной гармонии с этим единым великим Неизменным Законом. Духовная Жизнь является единым изначальным принципом наверху; Физическая Жизнь является изначальным принципом внизу, но они суть одно в их дуальном аспекте. Когда Дух совсем освобожден от оков корреляций, и его сущность настолько очистилась, чтобы быть воссоединенной со своей ПРИЧИНОЙ, он может — и все же, кто может сказать, что он действительно получит — получить проблеск Вечной Истины. До тех пор не будем воздвигать себе идолов по нашему собственному подобию и принимать тени за Вечный Свет.

Величайшей ошибкой века была попытка сопоставления относительных достоинств всех древних религий и насмехаться над доктринами “Каббалы” и другими суевериями.

Но истина сильнее выдумки, и эта старая как мир пословица находит себе применение в данном случае. “Мудрость” архаических веков или тайная доктрина, воплощенная в Восточной Каббале, от которой, как мы уже сказали, раввинистическая является только сокращением, — не угасла вместе с филалетеянами последней эклектической школы. Гнозис все еще живет на земле и его последователей много, хотя их не знают. Такие тайные братства упоминались до времени Маккензи не одним только великим автором. Если их рассматривали только как выдумку романистов, то этот факт только помогал “братьям-адептам” еще лучше сохранять свое инкогнито. Мы лично знали нескольких из них; к их великому веселью, историю их лож и общин, в которых они жили, и чудодейственные силы, которые они проявляли в течение многих лет, — отрицали и высмеивали ничего не подозревающие скептики прямо им в лицо. Некоторые из этих братьев принадлежат к малой группе “путешественников”. До конца счастливого правления Луи Филиппа парижские гарсоны и торговцы их пышно именовали благородными приезжими и наивно считали их “боярами”, валахскими “господарами”, индийскими “набобами” и венгерскими “маркграфами”, которые собрались в столице цивилизованного мира, чтобы поглазеть на ее памятники и принять участие в его развлечениях. Имеются, однако, некоторые настолько безумные люди, что связывают присутствие некоторых из этих таинственных гостей в Париже с большими политическими событиями, которые впоследствии происходили. В качестве, по меньшей мере, весьма замечательных совпадений они припоминают разразившуюся революцию 93-го года и более раннее раздутие “мыльного пузыря южных морей” вскоре после появления “благородных иностранцев”, которые приводили в судорожное движение весь Париж на более или менее длинные периоды или своими мистическими доктринами, или “сверхъестественными способностями”. Сен-Жермены и Калиостро нынешнего века, наученные горьким опытом поношений и преследований в прошлом, теперь придерживаются других тактик.

Но существует большое количество таких мистических братств, которые не имеют никакого отношения к “цивилизованным” странам, и именно в их неизвестных общинах скрыты останки прошлого. Эти “адепты” могли бы, если бы они захотели, претендовать на странные родословные и предъявить проверяемые документы, которые внесли бы ясность во многие таинственные страницы как священной, так и светской истории. Если бы ключи к иератическому письму и тайне египетского и индусского символизма были бы известны христианским отцам, они бы не оставили неискалеченным ни одного памятника древности. И все же, если нас правильно информировали — и мы полагаем, что это так — не было во всем Египте таких сокровенных иероглифических записей, которые не были бы тщательно зарегистрированы жреческой кастой. Эти записи до сих пор существуют, хотя и “не сохранились” для широкой публики, хотя, возможно, памятники эти навсегда исчезли с поля людского зрения.

Из сорока семи гробниц царей близ Горнора, отмеченных египетскими жрецами в их священных записях, только семнадцать были известны публике, согласно Диодору Сикулу, который посетил те места приблизительно в шестидесятых годах до Р. X. Несмотря на это историческое свидетельство, мы утверждаем, что все это количество существует и поныне, и что царская гробница, открытая Белцони среди песчаных гор в Бибан-эл-Мелуке (Мелах?) — только слабый образчик того, что там осталось. Далее мы хотим добавить, что арабские христиане, рассеянные по своим бедным, пустынным монастырям на приграничной полосе Ливийской пустыни, знают о существовании таких невыданных реликвий. Но они — копты, единственные остатки истинной египетской расы, и так как в них копт преобладает над христианином, они молчат; по какой причине — не нам это рассказывать. Некоторые думают, что их монашеское одеяние только маскировка и что они избрали эти пустынные дома среди засушливых пустынь в окружении магометанских племен, руководствуясь какими-то своими собственными скрытыми целями. Как бы то ни было, их очень уважают греческие монахи Палестины; а среди христианских паломников в Иерусалиме, толпящихся у святой гробницы на каждую Пасху, ходит слух, что священный огонь с небес никогда не сходит так чудодейственно, как тогда, когда присутствуют эти монахи пустыни, чтобы снизвести его своими молитвами.[482]

“Царствие Небесное силою берется”. Много кандидатов стоят у дверей тех, которые, как думают, знают путь, приводящий к тайным братствам. Большинству из них отказывают в допуске, и они уходят, истолковав отказ как доказательство, что никакого тайного общества не существует. Из допущенного меньшинства больше чем две трети не выдерживают испытаний. Седьмое правило древних розенкрейцерских братств, которое общепринято во всех истинно тайных обществах: “Розенкрейцером становится, его не делают”, — представляют собою нечто большее, чем большинство людей могут выдержать, когда оно к ним применено. Но пусть никто не думает, что из тех кандидатов, которые терпят неудачу, кто-нибудь разболтает миру даже ту малость, которую они могли узнать, как делают некоторые масоны. Никто не знает лучше их самих, насколько маловероятно, чтобы неофит когда-либо рассказывал то, что ему было вверено. Таким образом, эти общества будут продолжать свое существование, будут слушать, не возражая, как их отрицают, до тех пор, пока не настанет день, когда они смогут отбросить свою скрытность и показать, насколько полно они являются хозяевами положения.

 

 

 

ГЛАВА IX. ВЕДЫ И БИБЛИЯ

“Все управляется в недрах этой триады”.

— Лидий, “Менсиб”.

 

“Трижды пусть небо обернется на своей вечной оси”.

— Овидий, “Фасты”, IV.

 

“И Валаам сказал Валаку: построй мне здесь семьжертвенников и приготовь мне семь тельцов и семь овнов”.

— “Книга Чисел”, XXIII, 1, 2.

 

“Через семь дней все творения, которые оскорбили меня, должны быть уничтожены потопом, но ты будешь спасен на судне, чудодейственно созданном; возьми поэтому... и со семью святыми человеками, вашими женами и парами всех животных вступай в ковчег без боязни; затем ты познаешь Бога лицом к лицу и получишь ответы на все твои вопросы”.

— “Бхагавадгита”.

 

“И сказал Господь: истреблю с лица земли человеков, которых Я сотворил... Но с тобою Я поставил завет Мой... Войди ты и все семейство твое в ковчег... ибо через семь дней Я буду изливать дождь на землю”.

— “Книга Бытия”, VI, VII.

 

“Тетрактис почитался, главным образом, не только потому что было обнаружено, что все созвучия пребывают в нем, но также и потому, что в нем, как явствует, содержится природа всех вещей”.

— Феон из Смирны, “Математика”, 147.

 

 

Наша задача была бы плохо выполнена, если бы предшествующие главы не продемонстрировали, что иудаизм, ранний и поздний гностицизм, христианство и даже христианское масонство — все были построены на идентичных космических мифах, символах и аллегориях, полное понимание которых доступно только тем, кто унаследовал ключ к ним от их изобретателей.

На последующих страницах мы постараемся показать, насколько они были неправильно истолкованы широко расходящимися и все же тесно связанными вышеперечисленными системами, которые приспосабливали их к своим индивидуальным нуждам. Таким образом, не только получится польза изучающему, но будет совершен долго задержанный и в настоящее время весьма нужный акт справедливости по отношению к тем давним поколениям, гению которых человечество так много обязано. Сравним еще раз мифы Библии с мифами священных книг других народов, чтобы разобраться, какие являются оригиналом, а какие — копией.

Существует только два метода, которые, будучи правильно истолкованы, могут помочь нам в этом. Это — Веды, брахманистская литература и еврейская “Каббала”. Первые, в наиболее философском духе, зачали эти грандиозные мифы; последняя, заимствовав их от халдеев и персов, придала им форму истории еврейского народа, в которой их философский дух был затемнен до полной неузнаваемости для всех, кроме избранных, притом в гораздо более абсурдной форме, чем данная им арийцами. Библия христианской церкви является самым последним вместилищем этой системы искаженных аллегорий, из которых было воздвигнуто здание суеверия — такого, какое никогда не входило в концепции тех, от кого церковь приобрела свои знания. Отвлеченные вымыслы древности, которые веками заполняли народную фантазию лишь трепещущими тенями и смутными образами, приняли в христианстве вид реальных персонажей и стали совершившимися фактами. Метаморфозированная аллегория становится священной историей, и языческий миф преподается народу как откровение, повествующее о сношениях Бога с Его избранным народом.

“Мифы”, — говорит Гораций в своей “Поэтике”, — “были изобретены мудрецами, чтобы укреплять законы и преподавать нравственные истины”.

В то время как Гораций стремился выяснить самый дух и сущность древних мифов, Евгемер, наоборот, претендовал на то, что “мифы были легендарными историями царей и героев, преображенных в богов восхищением народов”. Именно этого последнего метода придерживались христиане, когда они согласились на принятие евгемеризованных патриархов и ошибочно приняли их за людей, действительно существовавших.

Но в противовес этой губительной теории, которая принесла такие горькие плоды, мы имеем длинный ряд величайших философов, каких только производил мир: Платона, Эпихарма, Сократа, Эмпедокла, Плотина и Порфирия, Прокла, Дамасцена, Оригена и даже Аристотеля. Последний ясно излагал эту истину, говоря, что традиция самой седой древности, переданная потомству в виде различных мифов, учит нас, что первые принципы природы могут рассматриваться как “боги”, так как божественное пронизывает всю природу. Все остальное, детали и персонажи, добавлялись позднее для более ясного усвоения простым народом, и слишком уж часто — для укрепления законов, установленных для общего блага.

Сказки не являются исключительной принадлежностью детской комнаты, все человечество — за исключением тех немногих, которые во все века понимали их скрытое значение и пытались открыть глаза суеверным — слушало такие сказки в том или другом виде и, преобразовав их в священные символы, назвало этот продукт РЕЛИГИЕЙ!

Мы постараемся систематизировать наш предмет, поскольку это позволит все время повторяющаяся необходимость проводить параллели между противоречивыми мнениями, обоснованными на одних и тех же мифах. Мы начнем с “Книги Бытия” и будем искать ее скрытого значения в брахманистских преданиях и в халдео-еврейской “Каббале”.

Первым уроком, которому нас в детстве учило Священное Писание, было, что Бог создал мир в шесть дней, а на седьмой день отдыхал. Отсюда, как полагают, седьмому дню присуща особая торжественность, и христиане, принявшие строгие обязанности еврейской субботы, навязали ее нам, заменив седьмой день первым днем недели.

Все системы религиозного мистицизма основаны на числах. У Пифагора Монас или единица, эманирующая дуаду, образуя таким образом троицу и четверку или Арба-ил (мистическое четыре), образует число семь. Святость чисел начинается с великого Первого — ЕДИНИЦЫ и кончается только нулем — символом бесконечного и беспредельного круга, представляющего вселенную. Все промежуточные цифры, в каких бы они ни были комбинациях или как бы ни умножались, представляют философские идеи от слабо намеченных очертаний до определенно установленных научных аксиом, относящихся к духовному или к физическому факту в природе. Они являются ключами к древним воззрениям на космогонию в ее широком значении, включая человека и другие существа, и эволюцию человеческой расы как духовно, так и физически.

Число семь — наиболее священное изо всех и, несомненно, индусского происхождения. Все значительное исчислялось и приспосабливалось к этому числу арийскими философами — идеи так же, как и местности. Поэтому у них были:

Сапта-риши, или семеро мудрецов, олицетворявших семь дилювиальных первобытных рас (послепотопных, как некоторые говорят).

Сапта-лока, семь низших и высших миров, откуда каждый из этих риши вышел, и куда он возвратился во славе перед тем, как достичь окончательного блаженства Мокша.[483]

Сапта-кула, или семь каст — брахманы считают, что они представляют собою непосредственных потомков самой высшей из них.[484]

Затем также Сапта-Пура (семь святых городов); Сапта-Двипа (семь святых островов); Сапта-Самудра (семь святых морей); Сапта-Парвата (семь святых гор); Сапта-Аранья (семь пустынь); Сапта-Врукша (семь священных деревьев) и т. д.

В халдейско-вавилонском заклинании это число снова появляется столь же значительно, как у индусов. Это число двойственно по своим свойствам, т. е. будучи святым в одном из своих аспектов, оно становится отрицательным при других условиях. Поэтому мы обнаруживаем следующее заклинание, начертанное на ассирийских табличках, теперь столь правильно истолкованных.

“Вечер дурных предзнаменований, та область неба, которая приносит несчастье...

Весть о бедствии.

Осудители Нин-Ки-гал.

Семь богов обширных небес.

Семь богов обширной земли.

Семь богов пламенеющих сфер.

Семь богов небесного легиона.

Семь богов пагубных.

Семь призраков-дурных.

Семь призраков злобных огней.

Злой демон, злой алал, злой гигим, злой телал... злой бог, злой маским.

Дух семи небес помни... Дух семи земель помни... и т. д.”.

Это число снова и снова появляется почти на каждой странице “Бытия” и по всем Моисеевым Книгам, и оно также бросается в глаза (см. следующую главу) в “Книге Иова” и в Восточной “Каббале”. Если еврейские семиты так охотно приняли его, то мы должны сделать вывод, что это было не вслепую, но с полным знанием его сокровенного значения, а отсюда вытекает, что они, наверняка, восприняли также доктрины своих “языческих” соседей. Поэтому будет только естественно, что мы будем искать в языческой философии объяснения этого числа, которое затем снова появилось в христианстве с его семью таинствами, семью церквями в Малой Азии, семью смертными грехами, семью добродетелями (четыре главных и три богословских) и т. д.

Нет ли у семи призматических цветов радуги, увиденных Ноем, какого-либо другого значения, кроме значения завета между Богом и человеком, чтобы освежить память первого? Для каббалиста, по крайней мере, они имеют значение, неотделимое от семи трудов магии, семи верхних сфер, семи нот музыкальной гаммы, семи чисел Пифагора, семи чудес света, семи возрастов и даже семи ступеней масонов, ведущих в святая святых после прохождения пролетов трех и пяти.

Откуда эта тождественность этих загадочных, все время повторяющихся чисел, которые встречаются на каждой странице еврейских Священных Писаний, так же как и в каждой оле и шлоке буддийских и брахманистских книг? Откуда эти числа, которые составляют душу пифагорейской и платонической мысли, и глубины которых ни один неозаренный востоковед или изучающий Библию измерить не мог? И все же у них в руках имеется готовый ключ, если бы они только знали, как его применить. Нигде мистическая ценность человеческого языка и его влияние на человеческие действия не поняты так совершенно, как в Индии; никем они не были лучше объяснены, как авторами старейших “Брахман”. Будучи очень древними, как теперь установлено по их эпохе, они просто старались выразить в более конкретной форме абстрактные метафизические умозрения своих предков.

Настолько велико уважение брахманов к жертвенным тайнам, что они верят, что само создание мира произошло вследствие “жертвенного слова”, произнесенного Первопричиной. Это слово есть “Непроизносимое имя” каббалистов, полностью рассмотренное в предыдущей главе.

Секрет Вед, хотя они и являются “священным знанием”, недоступен без помощи “Брахман”. Строго говоря, Веды (которые написаны в стихах и объединены в четырех книгах) составляют ту часть, которую называют Мантрой или магической молитвой, а “Брахманы” (которые изложены в прозе) содержат ключ к ним. В то время как священной считается только часть Мантры, часть “Брахман” содержит все теологические толкования, умозрения и объяснения жрецов. Наши востоковеды, мы повторяем, не продвинутся вперед сколько-нибудь значительно в понимании ведической литературы, пока не оценят надлежащим образом ныне презираемые ими труды, как, например, “Айтарейя” и “Каушитака-брахмана”, относящиеся к “Ригведе”.

Зороастра называли Мантран или произноситель мантр, и, по данным Хауга, одно из самых древних названий священных писаний парсов было “Мантра-Спента”. Сила и значительность брахмана, выступающего в качестве Хотри-жреца во время приношения Жертвы Сома, состоит в его обладании полным знанием применения священного слова и речи — Вак. Последняя олицетворена в Сара-исвати, жене Брахмы, которая является богиней священного или “Тайного Знания”. Ее обычно изображают едущей верхом на павлине с полностью распущенным хвостом. Глаза на перьях птичьего хвоста символизируют незнающие сна глаза, которые видят все. Человеку, стремящемуся стать адептом “Тайных доктрин”, они напоминают, что он должен иметь сотню глаз Аргуса, чтобы видеть и понимать все.

Вот почему мы говорим, что невозможно разрешить полностью глубокие проблемы, лежащие в основе брахманистских и буддийских священных книг, не обладая совершенным пониманием эзотерического значения пифагорейских чисел. Величайшая сила этой вак, или священной речи, развивается согласно той форме, которую придает мантре действующий хотри, и эта форма заключается целиком в числах и слогах священного метра стихосложения. Если произносить медленно и в определенном ритме — будет один результат; если быстро и в другом ритме — будет другой результат.

“Каждый метр”, — говорит Хауг, — “является невидимым хозяином чего-то видимого в этом мире; как бы, так сказать, его представителем и идеалом. Это великое значение метрической речи происходит от числа слогов, из которых она состоит, ибо каждая вещь имеет определенное числовое соотношение (в точности как в пифагорейской системе). Все эти вещи, метры (чханды), стомы и приштхи должны быть настолько же вечны и божественны, насколько вечны и божественны сами слова, которые они содержат. Древнейшие индусские теологи не только верили в первичное откровение слов священных текстов, но даже в откровение различных форм. Эти формы вместе с их содержанием, вечными словами Вед, являются символами, выражающими явления невидимого мира, и в нескольких отношениях могут быть приравниваемы к “идеям” Платона”.

Это свидетельство со стороны нерасположенного свидетеля снова показывает идентичность между древними религиями в отношении их тайной доктрины. Метр Гаятри, например, состоит из трижды восемь слогов и считается наиболее священным из метров. Это метр Агни, бога огня, становящийся временами эмблемой самого Брахмы, главного творца и “создателя человека” по своему собственному образу. И Пифагор говорит, что

“число восемь или Октада есть первый куб, то есть, сквадрированный во всех отношениях, как игральная кость, исходящая из своего основания два или четного числа; таков же и человек — четырежды квадратный или совершенный”.

Разумеется, мало кто, за исключением пифагорейцев и каббалистов, может понять эту мысль полностью, но эта иллюстрация поможет указать на тесное сродство чисел с ведическими Мантрами. Главные проблемы каждой теологии лежат скрытыми под этим образом огня и разновидным ритмом его пламен. Неопалимая купина Библии, священные огни зороастрийцев и других; платоновская Мировая Душа; доктрины розенкрейцеров, что и душа и тело человека развились из огня, мыслящего и бессмертного элемента, который пропитывает все и, по мнению Гераклита, Гиппократа и Парменида, является Богом, — все имеют одно и то же значение.

Каждый метр в “Брахманах” соответствует числу и, как показал Хауг, в зависимости от того, как он стоит в священных текстах, является прототипом какой-либо видимой формы на земле, и его влияние может быть добрым или злым. “Священная речь” может спасать, но также и убивать; ее многие значения и свойства хорошо известны только дикшите (адепту), который был посвящен во многие тайны и чье “духовное рождение” полностью завершено; Вак мантры есть устная сила, которая пробуждает другую соответствующую и еще более оккультную силу, которые каждая аллегорически олицетворена каким-либо богом в мире духов и, в зависимости от того, как ими пользуются, соответствуют либо богам, либо ракшасам (злым духам). По брахманистским и буддийским представлениям, проклятие, благословение, обет, желание, праздная мысль — все может принять видимую форму и таким образом проявиться объективно перед глазами своего создателя или перед тем, кого это касается. Каждый грех становится, так сказать, воплощенным, и, подобно мстительному демону, преследует своего породителя.

Существуют слова, самые слоги которых таят в себе разрушительное качество, точно они объективные предметы; ибо каждый звук пробуждает соответствующий звук в невидимом мире духов, и этот отзвук производит благое или плохое следствие. Гармонический ритм, мелодия, нежно вибрирующая в атмосфере, творит вокруг благотворное приятное влияние и весьма мощно действует на психологическую, так же как и на физическую природу каждого живого существа на земле; она вызывает реакцию даже в неодушевленных предметах, ибо материя все же есть дух в своей сущности, хотя он и кажется невидимым для наших грубых чувств.

То же самое с числами. Куда бы мы ни обратились, от пророков вплоть до “Апокалипсиса”, всюду библейские писатели употребляют числа три, четыре, семь и двенадцать.

И все же мы знавали нескольких приверженцев Библии, которые утверждали, что Веды скопированы с Книг Моисея![485] Веды, написанные на санскрите, языке, чьи грамматические правила и формы, как признают Макс Мюллер и другие ученые, были полностью выработаны задолго до тех дней, когда великая волна эмиграции пронесла его из Азии по всему Западу, — эти Веды перед нами, чтобы провозгласить свое отцовство каждой философии, каждого религиозного учреждения, появившегося позднее среди семитических народов. И какие же числа наиболее часто встречаются в санскритских напевах, в этих возвышенных гимнах творению, единству Бога и бесчисленным проявлениям Его силы? ОДИН, ТРИ и СЕМЬ. Прочитайте гимн Диргхатамаса.

“ТОМУ, КТО ПРЕДСТАВЛЯЕТ ВСЕХ БОГОВ”.

“Бог, здесь присутствующий, наш благосклонный покровитель, наш жертвователь, имеет брата, который простирается в среднем воздухе. Существует и третий Брат, которого мы обрызгиваем нашими возлияниями... Это он, кого я видел, владыка людей, вооруженный семью лучами”.[486]

И опять:

“Семь Уздечек помогают править телегой, у которой только ОДНО колесо и которую тянет одна единственная лошадь, сияющая семью лучами. Колесо имеет три конечности, бессмертное колесо, неизносимое, на котором висят все миры”.

“Иногда семеро лошадей тащат телегу на семи колесах, и сидят в ней семеро персонажей в сопровождении семи плодовитых нимф”.

Добавим следующее, в честь бога огня — Агни, который ясно явлен как дух, подчиненный ЕДИНОМУ Богу.

“Всегда ЕДИН, хотя и имеет три формы двойной природы (андрогин) — он встает! и жрецы приносят Богу в жертвоприношении свои молитвы, которые доходят до небес, возносимые Агни”.

Совпадение ли это, или же, скорее — как нам подсказывает разум — результат заимствования многих национальных культов от единой, первичной, всеобщей религии? Тайна для непосвященного; поднятие завесы над наиболее возвышенными (ибо правильными и истинными) психологическими и физиологическими проблемами для посвященного. Откровения личного духа человеческого, который божественен не только потому, что этот дух есть эманация ЕДИНОГО верховного Бога, но есть единственный Бог, которого человек в своей слабости и беспомощности в состоянии постичь — ощутить в себе. Эту истину ясно признает ведический поэт, когда говорит:

“Господь, Владыка вселенной, полный мудрости, сошел в меня — слабого и невежественного — и сформировал меня по себе самом в том месте,[487] где духи с помощью науки обретают мирную радость плода, сладкого, как амброзия”.

Назовем ли мы этот плод “яблоком” с Древа Познания или пиппалой индусского поэта — это не имеет значения. Он — плод эзотерической мудрости. Нашей целью является доказать существование в Индии религиозной системы за многие тысячелетия до того, как были изобретены экзотерические басни о Саде Эдема и Потопе. Отсюда и тождественность доктрин. Ознакомленный с этими доктринами, каждый посвященный других стран становился, в свою очередь, основателем какой-либо великой философской школы на Западе.

Кто из наших ученых санскритологов когда-либо заинтересовался раскрытием действительного значения следующих гимнов, хотя оно весьма ощутимо:

“Пиппала, сладкий плод того дерева, на который слетаются духи. любящие науку (?), и где боги творят все чудеса. Это тайна для того, кто не знает Отца мира”.

Или вот этого:

“На всех стансах заголовок, который гласит, что посвящены они Висвадэвам (то есть всем богам). Тот, кто не знает того Существа, кого я воспеваю во всех его проявлениях, — ничего не поймет в моих стихах; те же, кто знают ЕГО, не чужие в этом воссоединении”.

Это относится к воссоединению и расставанию бессмертной и смертной частей человека.

“Бессмертное Существо”, говорится в предыдущем стансе, “находится в колыбели смертного Существа. Эти два вечных духа идут повсюду; только некоторые люди знают одного, не зная другого” (“Диргхатамас”).

Кто может дать правильную идею о Том, о ком “Ригведа” говорит: “То, которое Едино, мудрые называют по-разному”. Тот Единый воспет поэтами Вед во всех его проявлениях в природе; и книги, считающиеся “ребяческими и глупыми”, учат, как по желанию вызывать существа мудрости для нашего наставления. Они учат, как говорит Порфирий,

“освобождению от всех земных тревог... полету одинокого к ОДИНОКОМУ”.

Профессор Макс Мюллер, чье каждое слово принимается его школой как филологическое евангелие, несомненно прав в одном отношении, когда, определяя природу индусских богов, называет их “масками без актеров... именами без существ, не существами без имен” [304]. Ибо он только доказывает этим монотеизм древней ведической религии. Но нам кажется более чем сомнительным, может ли он сам или кто-либо из его школы питать какую-либо надежду измерить глубину древнеарийской мысли[488] без тщательного изучения этих самых “масок”. Для материалиста, так же как для ученого, который по различным причинам старается справиться с трудной задачей заставить факты согласоваться или с его собственными взглядами или с Библией, они могут казаться пустыми оболочками призраков. Однако такие авторитеты всегда будут, как были в прошлом, самыми ненадежными руководителями, за исключением вопросов точной науки. “Библейские” патриархи настолько же являются “масками без актеров”, насколько праджапати, и все же, хотя живой персонаж за этими масками представляет собою только абстрактную тень, в каждом из них воплощена идея, которая принадлежит философским и научным теориям древней мудрости.[489] И кто может оказать лучшую помощь в этом труде, как не сами брахманы, или же каббалисты?

Отрицать категорически наличие какой-либо разумной философии в позднейших брахманистских размышлениях по “Ригведе” равносильно полному отказу от правильного понимания самой религии-матери, которая вызвала их возникновение, и которые являются выражением внутренней мысли непосредственных предков этих более поздних авторов “Брахман”. Если лучшие европейцы так легко доказывают, что все ведические боги только пустые маски, то они также должны быть готовы продемонстрировать, что авторы “Брахман” были столь же неспособны, как они сами, в нахождении где-нибудь этих “актеров”. Когда это будет сделано, не только три другие священные книги, которые, по словам Макса Мюллера, “не заслуживают названия Вед, но и сама “Ригведа” станет бессмысленной мешаниной слов; так как то, что не удалось понять прославленным и утонченным умам древних индусских мудрецов, современным ученым, как бы они ни были учены, нечего надеяться понять. Бедняга Томас Тэйлор был прав, говоря: “филология не философия”.

По меньшей мере, будет нелогично признавать, что имеется скрытая мысль в литературном труде расы, возможно, этнологически отличающейся от нашей, и затем — поскольку этот труд совершенно непонятен для нас, чье духовное развитие в течение нескольких тысяч промежуточных лет уклонилось в совсем ином направлении, — отрицать присутствие в нем вообще какого-либо смысла. Но это как раз то, что несмотря на заслуженное уважение за эрудицию, профессор Макс Мюллер и его школа делают — по крайней мере, в данном случае. Прежде всего нам говорят, что хотя и с осторожностью и с некоторым усилием, но мы все же можем ходить по стопам этих авторов Вед.

“Мы будем чувствовать, что мы поставлены лицом к лицу и разум к разуму с людьми, все же понятными для нас после того, как освободимся от нашего современного самомнения. Мы будем успешны не всегда; слова, стихи, иногда даже целые гимны в Ригведе останутся и должны оставаться для нас мертвой буквой... Ибо, за немногими исключениями... весь мир ведических идей целиком лежит вне пределов нашего интеллектуального горизонта, так что вместо перевода мы можем только строить догадки и комбинировать”.[490]

И все же, чтобы не оставить у нас никаких сомнений по поводу истинной ценности его слов, этот эрудированный ученый в другом месте выражает свое мнение по поводу тех же самых Вед (с одним исключением) следующим образом:

“Единственной значительной, единственной настоящей Ведой является “Ригведа”; другие так называемые Веды заслуживают название Вед не более, чем “Талмуд” заслуживает название Библии.

Профессор Мюллер отвергает их как недостойных чьего-либо внимания и, как мы понимаем, на том основании, что они содержат, главным образом, “формулы жертвоприношения, чары и заклинания” [47, т. I, с. 8].

А теперь — вполне естественный вопрос: готов ли кто-нибудь из наших ученых продемонстрировать, что он точно ознакомлен со скрытым смыслом, этих совершенно абсурдных “формул жертвоприношений, чар и заклинаний” и магической чепухой “Атхарваведы”? Мы считаем, что нет, и наши сомнения обоснованы на признании самого профессора Мюллера, которое мы только что процитировали. Если “весь мир ведических идей [мы полагаем, что в этот мир не может быть включена одна лишь “Ригведа”] целиком лежит вне пределов нашего интеллектуального горизонта [ученых], так что вместо перевода мы можем строить только догадки и комбинировать”; а “Яджурведа”, “Самаведа” и “Атхарваведа” — “ребяческие и глупые”;[491] а “Брахманы”, “Сутра-Яска” и “Сайяна”, “хотя и ближайшие по времени к гимнам “Ригведы”, пускаются в самые фривольные и плохо обоснованные толкования”, то как может он сам или какой-либо другой ученый составить по любой из них соответствующее мнение? И еще, если авторы “Брахман”, ближайшие по времени к ведическим гимнам, уже не были в состоянии предложить ничего лучшего, как “плохо обоснованные толкования”, тогда — в какой период истории, где и кем были написаны эти величественные поэмы, мистический смысл которых умер вместе с их поколениями? Так уж ли мы неправы, утверждая, что, если обнаружено, что священные тексты в Египте уже 4000 лет тому назад стали совсем непонятными даже для жреческих писцов [74, т. V], а “Брахманы” дают только “ребяческие и глупые” толкования “Ригведы”, созданные, по меньшей мере, столько же лет тому назад, — то 1) египетская и индусская религиозные философии обладают неизмеримою древностью, далеко превосходящею века, осторожно им приписываемые нашими исследователями сравнительной мифологии; и 2) что заявления жрецов древнего Египта и современных брахманов об их давности являются, в конечном счете, правильными.

Мы никогда не признаем, что три другие Веды менее достойны своего имени, чем Риг-гимны, или что “Талмуд” и “Каббала” ниже по достоинству, чем Библия. Само название “Веды” (буквальное значение которого — знание или мудрость) показывает, что они принадлежат к писаниям тех людей, о которых в каждой стране, на каждом языке и во все века говорили как о “тех, кто знает”. На санскрите третье лицо единственного числа будет веда (он знает), а множественное вида (они знают). Это слово является синонимом греческому ?епуЭвейб, которым пользуется Платон, когда говорит о мудрых — магах; и еврейскому Хакамим, , (мудрецы). Отвергните “Талмуд” и его старого предшественника “Каббалу”, и тогда просто никогда не будет возможности правильно истолковать хотя бы единое слово из этой Библии, столь превозносимой за их счет. Но тогда, может быть, это будет как раз то, к чему ее приверженцы стремятся. Избавиться от “Брахман” значит забросить ключ, который открывает двери “Ригведы”. Буквальное толкование Библии уже принесло свои плоды; с Ведами и с санскритскими священными книгами вообще будет в точности то же самое, с тою только разницею, что абсурдное толкование Библии уже получило освященное временем право на выдающееся место в области смешного, и найдет себе поборников вопреки свету и доказательствам. Что же касается “языческой” литературы, то по истечении еще нескольких лет безуспешных попыток толкования, ее религиозное значение будет передано в область разоблаченных суеверий, и больше люди не услышат о них.

Мы хотим быть правильно понятыми, прежде чем нас начнут упрекать и критиковать за вышеприведенные замечания. Обширные знания знаменитого Оксфордского профессора едва ли могут быть поставлены под сомнение даже его врагами, но мы все же имеем право сожалеть о его опрометчивости в осуждении того, что он сам признает “целиком находящимся за пределами нашего интеллектуального горизонта”. Даже в том, что он считает смешной ошибкой, допущенной авторами “Брахман”, — другие, более по-духовному настроенные люди могут увидеть совсем противоположное. “Кто величайший из богов? Кто первый должен быть прославлен нашими песнями?” — говорит древний риши из “Ригведы”, ошибочно (как проф. М. думает) приняв вопросительное местоимение “Кто” за какое-то божественное имя. Профессор говорит:

“В жертвенных вызываниях отведено место богу “Кто”, и гимны, адресованные ему, называются “Ктоистскими гимнами””.

А разве бог “Кто” является менее естественным термином, чем бог “Я есмь”? Разве “Ктоистские” гимны менее уважительны, нежели “Я-есмические” псалмы? И кто может доказать, что это в самом деле ошибка, а не преднамеренное выражение? Разве так уж невозможно поверить, что этот странный термин именно обязан своим происхождением почтительному благоговению, которое заставило поэта заколебаться, прежде чем дать имя, как форму тому, кто справедливо считается высочайшей абстракцией метафизических идеалов — Богу? Или, что то же самое чувство заставило пришедшего затем комментатора приостановиться и таким образом предоставить труд антропоморфизации “Непознаваемого”, “КТО”, будущей человеческой концепции?

“Эти поэты древности больше думали для себя, чем для других”, — замечает сам Макс Мюллер. — “Они, скорее, искали в своем языке возможности точнее выразить свою мысль, чем угодить воображению своих слушателей”.[492]

К несчастью это как раз та самая мысль, которая не пробуждает никакого ответного эхо в умах наших филологов.

Далее мы читаем толковые советы изучающим гимны “Ригведы”, чтобы они собирали, сопоставляли, отсеивали и отбрасывали.

“Пусть он изучает комментарии, “Сутры”, “Брахманы”, и даже позднейшие труды, чтобы исчерпать все источники, из которых может быть извлечена информация. Он [ученик] не должен презирать преданий, даже если их неправильные представления... осязаемы... Ни один уголок в “Брахманах”, “Сутрах”, “Яске” и “Сайяне” не должен быть оставлен неисследованным, прежде чем мы предложим наше собственное толкование... Когда ученик закончит свою работу, тогда поэт и философ должны подхватить и окончательно завершить ее”.[493]

Плохие шансы у “философа” заступить на место ученого филолога и попытаться исправить его ошибки! Нам хотелось бы увидеть, какого рода прием был бы оказан наиболее эрудированному индусскому ученому из Индии со стороны образованной публики в Европе и Америке, если бы он взялся поправлять одного ученого после того, как последний отсеивал, принимал, отбрасывал, объяснял и объявлял, что хорошо и что “абсурдно и ребячески” в священных книгах его предков. То, что в конечном счете было бы объявлено “брахманистскими неправильными представлениями” конклавом европейских и в особенности германских ученых, имело бы настолько же мало шансов на пересмотр по просьбе наиболее эрудированного пандита Бенареса или Цейлона, насколько толкование еврейских священных писаний Маймонидом и Филоном Иудеем со стороны христиан, после того как церковные соборы приняли неправильные переводы и толкования Иринея и Евсевия. Какой пандит или туземный философ может знать язык своих предков, религию или философию столь же хорошо, как англичанин или немец? Или, почему более терпеть индуса в роли излагателя брахманизма, чем раввинистического ученого в роли истолкователя иудаизма или пророчеств Исайи? Более безопасных и заслуживающих доверия переводчиков можно найти поближе к дому. Тем не менее, все же будем надеяться, что найдется наконец, даже хотя бы в туманном будущем, европейский философ, который будет просеивать священные книги религии мудрости, и не будет опровергаем любым другим из его класса.

А пока что, не обращая внимания на какие-либо признанные авторитеты, постараемся сами просеять некоторые из этих мифов старины. Мы будем искать их объяснения среди народных истолкований и нащупывать путь себе с помощью магической лампы Трисмегиста — таинственного числа семь. Должна же существовать какая-либо причина, почему эта цифра была везде принята в качестве мистического исчисления. У каждого древнего народа Творец, или Демиург, помещен над седьмым небом.

“И если бы я коснулся посвящения в наши священные мистерии”, — говорит император Юлиан, каббалист, — “вакхизированные халдеями в отношении семилучевого Бога, возвышающего души через Себя, я мог бы сказать вещи неизвестные, очень неизвестные толпе, но хорошо известные благословенным теургам”.[494]

В “Лидии” сказано, что

“халдеи зовут Бога ИАО и часто называют его САВАОФ, как Того, кто находится над семью орбитами (небесами или сферами), т. е. Демиурга”.[495]

Чтобы узнать потенциальность этого числа, нужно обратиться к пифагорейцам и каббалистам. Экзотерически семь лучей солнечного спектра конкретно представлены в семилучевом боге Хептактисе. Эти семь лучей, сведенные в ТРИ первичные луча, а именно, в красный, синий и желтый, образуют солнечную триаду и представляют собою соответственно дух-материю и дух-сущность, В последнее время наука также свела семь лучей к трем первичным, подтвердив таким образом научную концепцию древних насчет, по крайней мере, одного видимого проявления невидимого божества, и семь разделено на четверку и троицу.

Пифагорейцы называли число семь колесницей жизни, так как оно содержало тело и душу. Они это объясняли, говоря, что человеческое тело состоит из четырех главных элементов и что душа тройственна, так как содержит рассудок, страсть и желание. Считалось, что непроизносимое СЛОВО является Седьмым и высочайшим изо всех, так как существует шесть низших его заменителей, принадлежащих каждый к одной степени посвящения. Это евреи заимствовали свою субботу от древних, которые называли ее днем Сатурна и считали несчастливым днем, а не последние от израильтян при переходе в христианство. Народы Индии, Аравии, Сирии и Египта соблюдали недели из семи дней; и римляне восприняли этот семиричный метод от этих стран, когда последние были подчинены Империи. Все же не ранее четвертого века римские календы, ноны и иды были упразднены, и недели заняли их место; и астрономические названия дней недели, а именно, dies Solis (день Солнца), dies Lunae (день Луны), dies Martis (день Марса), dies Mercurii (день Меркурия), dies Jovis (день Юпитера), dies Veneris (день Венеры), и dies Saturni (день Сатурна) доказывают, что не от евреев была взята семидневная неделя. Прежде чем исследовать это число каббалистически, мы предлагаем проанализировать его с точки зрения иудейско-христианской Саббат.

Когда Моисей установил йом шаба или Шебанг (Шаббат), аллегория отдыха Господа Бога от трудов творения на седьмой день была только покровом или, как это выражает “Зогар” — завесой для скрытия истинного значения.

Евреи считали дни тогда, как и теперь, по порядку, как день первый, день второй и т. д.; йом ахад, йом шени, йом шелишо, йом ребис, йом шамиши, йом шишехи, йом ШАБА.

“Еврейское семь, , состоящее из трех букв С. Б. О., имеет более чем одно значение. Прежде всего оно означает век или цикл, Шаб-анг; Саббат, , может быть переведено как старость, также отдых, а в старом коптском языке Сабе означает мудрость, ученость. Современные археологи нашли, что еврейское Саб, , также означает седоголовый и что поэтому день Саба был тем днем, в который ““седоголовые люди” или “старейшины” племени имели привычку собираться вместе для совещаний или жертвоприношений”.[496]

Таким образом, шестидневная неделя с седьмым, Саба или Сапта-днем, пришла к нам с глубочайшей древности. Соблюдение лунных празднеств в Индии доказывает, что этот народ также соблюдал еженедельные собрания. С каждой новой четвертью луна приносит в атмосферу изменения, следовательно, определенные изменения также производятся по всей нашей вселенной, из которых метеорологические являются наиболее незначительными. В этот, седьмой и наиболее сильнодействующий из призматических дней, адепты “тайной науки” сходятся, как они сходились тысячи лет тому назад, чтобы стать проводниками оккультных сил природы (эманаций трудящегося Бога) и общаться с невидимыми мирами. Именно в этом соблюдении седьмого дня мудрецами древности — не как дня отдыха божества, а потому что они проникли в его оккультную силу — кроется глубокое преклонение всех языческих философов перед числом семь, которое они называли “почитаемым”, священным числом. Пифагорейский Тетрактис, почитаемый платониками, представлял собою квадрат, помещенный под треугольником, последний, или Троица представлял собою невидимую Монаду — единство, и считался слишком священным, чтобы его произносить, за исключением внутри стен святилища.

Аскетическое соблюдение христианской субботы протестантами является чисто религиозной тиранией и, мы боимся, оно приносит больше вреда, чем пользы. В действительности оно началось только с введения Карлом II 29-го закона (в 1678 г.), который запрещал всякому “ремесленнику, рабочему, торговцу и другим заниматься каким-либо мирским трудом и т. д. и т. д., в день Господа”. Пуритане довели это до крайности, по-видимому, чтобы подчеркнуть свою ненависть к католицизму, как римскому, так и англиканскому. Что в планы Иисуса не входило, чтобы такой день был выделен, — видно не только по его словам, но также по его делам. Ранние христиане не соблюдали его.

Когда Трифо, иудей, упрекал христиан, что у них нет субботы, что мученик ответил ему?

“По новому закону у вас должна быть постоянная суббота. Когда вы провели день в праздности, вы думаете, что вы религиозны. Господу не нравятся такие дела. Если кто-нибудь виновен в лжесвидетельстве и обмане, пусть он исправляется; если кто совершил прелюбодеяние, пусть он раскаивается; и этим он будет соблюдать такую субботу, которая истинно угодна Богу... Стихии никогда не праздны и не соблюдают никакой субботы. Не было надобности соблюдать субботу до Моисея, и нет надобности соблюдать теперь, после Иисуса Христа”.

Хептактис не есть Верховная Причина, а просто эманация из Него — первое видимое проявление Непроявленной Силы.

Его божественное дыхание, которое, силою прорвавшись, сгустилось, испуская сияние, превращающееся в Свет, и таким образом стало познаваемым для внешних чувств”, — говорит Джон Рейхлин [591].

Это — эманация Высочайшего, Демиург, множество в единстве, элохимы, которых мы видим творящими наш мир или, вернее, формирующими его в шесть дней и отдыхающими на седьмой. И кто эти элохимы, как не евгемеризованные силы природы, верные проявленные слуги, законы Того, Кто Сам есть нерушимый закон и гармония?

Они остаются над Седьмым небом (или духовным миром), ибо именно они, согласно каббалистам, образовали шесть материальных миров в их последовательности, или, скорее, попытки миров, предшествовавших нашему, который, говорят они, есть седьмой. Если, отложив метафизико-духовную концепцию, мы уделим наше внимание только религиозно-научной проблеме творения в “шесть дней”, над которой до сих пор наши лучшие ученые по части Библии так долго безуспешно раздумывали, то мы, быть может, окажемся на пути, ведущем к скрытой под этой аллегорией истинной идее. Древние были философами, последовательными во всем. Поэтому они учили, что каждый из этих былых миров, совершив свою физическую эволюцию и достигнув — через рождение, рост, возмужалость, старость и смерть — конца своего цикла, возвратился к своей первичной субъективной форме духовной земли. С этого времени ему предстоит служить в вечности местом пребывания для тех, кто жили на нем в качестве людей и даже животных, но теперь стали духами. Эта идея, если настолько же недоказуемая, как Рай наших богословов, по крайней мере, немного более философична.

Так же, как человек и все другие живые существа, живущие на ней, наша планета имела свою духовную и физическую эволюцию. Из неосязаемой идеальной мысли под творческою Волею Того, о ком мы ничего не знаем и кого только смутно представляем в воображении, этот шар стал флюидическим и полудуховным, затем сгущался все больше и больше, до тех пор пока его физическое развитие — материя, демон-соблазнитель — заставило его испытать свою собственную творческую способность. Материя бросила вызов ДУХУ, и земля также имела свое “Падение”. Аллегорическое проклятие, под которым она находится, заключается в том, что она только порождает, но не творит. Наша физическая планета есть только служанка или, вернее, прислуга на все дела у духа, своего хозяина. “Будь проклята земля... она будет порождать терн и чертополох”, — такие слова вложены в уста элохимов. “В муках будешь ты рожать детей”, — элохимы говорят это и земле и женщине. И это проклятие будет длиться до тех пор, пока малейшая частица материи не переживет все свои дни; до тех пор, пока каждая пылинка путем постепенных преображений через эволюцию не станет составной частью “живой души”, и до тех пор, пока последняя снова не поднимется по спирали и не станет наконец — как свой собственный Метатрон или Дух-Искупитель — у подножья верхней ступени духовных миров, как в первый час своего эманирования. За этим лежит великая “Бездна” — ТАЙНА!

Следует запомнить, что каждая космогония имеет во главе троицу исполнителей — Отец, дух; Мать, природа или материя; и проявленная вселенная, Сын или результат первых двух. Как вселенная, так и каждая планета, входящая в ее состав, проходит через четыре возрас