«Одежда маджанинов также не отличается от одежды гассание. Маленькие девочки носят, как и в Судане, рахад и отлично понимают, что он к ним очень идет. Между взрослыми девушками, то есть достигшими двенадцати‑ или тринадцатилетнего возраста, встречаются фигуры идеальной красоты; нередко и черты лица их так же привлекательны. Они украшают себе голову и шею кусочками янтаря, цветными камнями, например сердоликом, стекляшками и т. п.; бедные украшаются кольцами из желтой меди, рога, слоновой кости и даже железа; у богатых встречаются даже серебряные пряжки. Женщины все без исключения очень кокетливы, чрезвычайно заботятся о своем украшении и почитают великим стыдом, когда волосы у них не напитаны салом или жиром. Они быстро стареют и тогда становятся настолько же уродливы, насколько в молодости были красивы. На них лежат почти все тяжелые работы; мужчины работают мало: занятия их ограничиваются добыванием дерева, еще они таскают воду, пасут стада; а остальное время проводят в полном отдыхе в своих току лях – домах.
Маджанины любят петь и танцевать. Г. Петерик, который был далеко не прочь полюбоваться на красивых, стройных танцовщиц, поощрял их щедрыми подарками, и на эту приманку ежедневно собирал всех девушек селения на «фантазию» перед своим токулем. Пляска их не похожа на танцы рауазий и феллахских женщин в Египте. Они становятся в широкий полукруг, поют и хлопают в ладоши; одна из девушек выступает вперед и начинает плясать. Мерными шагами под такт пения и перегнув назад верхнюю часть тела, подходит она к избранному кавалеру, постепенно и с изысканным кокетством раскрывает перед ним свою грудь, в начале танца прикрытую фэрдою, потом наклоняется вперед и с размаха задевает его по лицу своими распущенными волосами, которые пропитаны жиром. После этого она с томными глазами медлительно отступает назад, а другая девушка начинает ту же самую проделку, потом третья, четвертая и так далее, пока не перетанцуют поочередно все…»
Все еще не выздоровев, в дополнение к старым болячкам, Брем еще ухитрился пополнить чашу своих страданий, упав с верблюда прямо в куст колючей мимозы. Поцарапанный, весь в ссадинах, почти полуживой, он еле передвигался верхом от деревни к деревне. Местные жители принимали его тепло и делали все от них зависящее, чтобы облегчить юноше страдания и чтобы он мог продолжить свой путь.
6 апреля они достигли города Эль‑Обейд с населением около 20 ООО человек, столицы Кордофана. (Сегодня численность его жителей составляет около 350 ООО человек.) При нестерпимой жаре, которая царила здесь почти постоянно, жизнь в городе начиналась с заходом солнца. Поскольку местная промышленность могла обеспечить лишь несущественные собственные запросы, торговля велась в весьма широких масштабах. На базаре продавались в основном продукты питания, изделия из хлопка, стеклянные бусы и табак. Основные же сделки проходили за закрытыми дверями в прохладных домах купцов. Здесь обсуждались цены на рабов, гуммиарабик, слоновую кость и золото. Тяжелую работу в доме и поле выполняли только рабы, которые жестоко наказывались за малейшую провинность.
Глава местной администрации предоставил Брему и Мюллеру дом путешественника Джорджа Тибо с некоторыми удобствами, пока тот был в отъезде. Путники смогли смыть с себя пыль и перевести дух перед новой дорогой, поскольку следующим пунктом назначения был район Такале, ранее не исследованный европейцами.
Скорее всего, дома, в Германии, бурно обсуждались дальнейшие планы экспедиции, потому как в письме, отправленном 12 февраля 1848 года сыну, старший Брем отчаянно пытался удержать его от нового проекта: «С неописуемыми чувствами мы получили сообщение, что вы решили путешествовать из Абиссинии через всю Африку до Золотого Берега, я уважаю рвение господина барона и твое мужество, но эта новость опустошила наши сердца, лишив их радости».
В действительности барон Мюллер недооценил всех сложностей задуманного предприятия. Начать с того, что сам наем верблюдов представлял трудности. Дождливый сезон стремительно приближался, а бюджет экспедиции таял прямо на глазах. Даже самые удачные планы не могли улучшить материальное положение путешественников. Надо было помнить и об обратном пути в Хартум.
Однажды в непроницаемом тумане они сбились с пути и заблудились в пустыне. С помощью местного следопыта наконец‑то вышли на нужную тропу. Но этот инцидент чуть не закончился печально. Друг проводника рассказал жителям близлежащей деревни о происшедшем. Туземцы приняли чужаков‑европейцев за работорговцев. В одно мгновение те были окружены галдящими аборигенами. Любая попытка сопротивления граничила с самоубийством. Только чудом Брем и барон удержались от искушения применить пистолеты. К счастью, какой‑то арабский торговец, проезжавший мимо, смог наконец прояснить ситуацию и успокоить возмущенных африканцев.
Тем временем южный ветер принес жару. Воздух наполнился пылью. Нагретые тела покрылись обильным потом. Двигаться вперед днем стало просто невыносимо. 6 июня Брем вернулся из Тендара с Петериком, который искал здесь полезные ископаемые. Благодаря его препаратам удалось снять у юноши приступы дизентерии.
Дневная жара вынуждала двигаться по ночам. Перед началом короткого сезона дождей такие ночные рейды стали удачным способом преодолевать большие расстояния в относительно комфортных условиях. При свете звезд и зарниц ближних гроз двигались быстро, в относительной прохладе. Местные жители чрезвычайно неохотно сдавали в наем вьючных животных, даже если за них предлагали двойную цену. Слишком сильна в них была ненависть к белым, которые лишили их земли и теперь отнимали свободу, – даже сильнее, чем желание получить прямую выгоду!
День 23 июня 1848 года стал для юного Брема самым тяжким за все время странствий. Сломленный лихорадкой, он больше не мог сидеть в седле. Попросив воды, он устроился в тени мимозы и отдал себя на волю провидения. Но барон заставил его продолжить путь.