Авантюра 12-летки

С осени 1998 г. и вплоть до конца 2000 г. мыльный пузырь 12-летки фактически заполнил собой все пространство образовательной политики. Инициатором незамедлительного введения двенадцатилетнего обучения в школе выступила Российская академия образования, выбрав для этого самое подходящее время. Страну еще сотрясали судороги дефолта, но руководство академии (напрочь оторванное от всего, что не входило в его корыстные интересы) это мало интересовало. Из своего аквариума оно не видело и не хотело видеть реальной жизни. Что делало ее псевдонаучную инициативу ничем не различимой от авантюры только что рухнувшего в небытие «очередного этапа» реформы образования.

Поскольку руководство РАО потребовало форсированного введения 12-летки (чуть ли ни приказом Министерства образования или срочным постановлением правительства), что привело в состояние шока родительскую и педагогическую общественность, есть смысл повнимательнее присмотреться к этой увлекательной странице новейшей истории отечественного образования.

28 октября 1998 г. на президиуме РАО инициатор постановки этого вопроса академический Институт общего среднего образования грозно и безапелляционно заявил: «Решение задачи обеспечения высокого уровня общеобразовательной подготовки требует перехода на мировой стандарт продолжительности обучения в средней школе – 12 лет». Президиум РАО вдохновенно одобрил такой подход вместе с предложенной структурой 12-летки (4+6+2), назвав подготовку ее введения «одним из важнейших направлений деятельности академии».

Одновременно руководство РАО декларировало: «Выступая сторонниками государственного стандарта, базисного учебного плана и базисных программ, мы заявляем о том, что это не означает возврата к тоталитарности школьного образования. Мы за либерализацию школы, за дифференциацию, за гуманизацию содержания образования, за демократизацию. Но мы выступаем решительно против развала системы школьного образования и против хаоса в разработке и издании программ, учебников и методических пособий»[153]. То есть 12-летка вкупе со стандартом предлагалась здесь как средство исцеления школы от этого «развала» и «хаоса», как новый, сдвоенный со стандартами, калибр охранительно-образовательной панацеи.

Под интенсивным напором Российской академии образования коллегия Министерства общего и профессионального образования 2 марта 1998 г. рассмотрела и утвердила вопрос «О структуре двенадцатилетней средней общеобразовательной школы». На первый взгляд, это был частный вопрос. На самом же деле на коллегии вершилось эпохальное событие. 12-летка была принята... министерством. Процесс, как говорится, пошел, что ошарашило многих присутствовавших на этом историческом заседании.

Вот как описывал свои впечатления от этого события корреспондент «Комсомольской правды» А. Милкус: «Ерзая на жестком стуле в ряду приглашенных, я никак не мог отделаться от ощущения, что на этот раз на коллегии Министерства образования обсуждают грандиозный и столь же мало имеющий отношение к реальности проект, как когда-то поворот северных рек. Представительные тети и седовласые дяди напористо излагали мнения по вопросу «О структуре двенадцатилетней средней общеобразовательной школы», будто сам переход на 12-летку уже решен окончательно и бесповоротно, осталось только определить, сколько лет ребенок будет протирать штаны в младших классах, а сколько – разрисовывать парты в старших. А как же мы, двадцать миллионов каждый божий день спросонок таскающих отпрысков за знаниями, закупающих учебники и собирающих деньги на ремонт класса? У нас что, права голоса нет? Может, вы перепутали – это церковь отделена от государства, а не школа»[154].

Нет, не перепутали. Поскольку ведомство давно уже приватизировало образовательную политику, – вот теперь оно в своих стенах и решало за государство и от имени государства вопрос о 12-летке. «Диву, однако, даешься, – писал по этому поводу в "Новых Известиях" А. Зверев, – до чего же эфемерные идеи возводятся у нас порой в ранг государственной образовательной политики! Причина, очевидно, скрыта в том, что школу... в свое время полностью, хотя и не без боя, отдали на откуп отраслевому чиновничеству – гуляйте, мол, ребята! Они и гуляют, а расхлебываем всей страной»[155].

Именно эта «ведомственная гульба», не стесненная ни какими-либо государственными ограничителями, ни общественным мнением, и плодила в конце 1990-х гг. авантюризм и волюнтаризм в образовательной политике. В случае с 12-леткой то и другое проявилось, как минимум, в трех моментах.

Первое. Министерство под руку с РАО ставило вопрос о введении 12-летки тогда, когда в стране еще не был обеспечен переход к нормальной одиннадцатилетней школе. По признанию самого министра, «то, что сейчас в школе зовется 11-леткой, на самом деле вовсе таковой не является. 60 % детей до сих пор фактически учатся в десятилетке, поскольку после третьего класса, минуя четвертый, действительно перескакивают в пятый»[156]. По другим официальным данным, «сегодня более 70 % школ продолжает принимать детей с 7 лет в трехлетнюю начальную школу»[157]. Вывод очевиден: впору заняться реальным обеспечением одиннадцатилетнего школьного образования, а не звонить на всех перекрестках о 12-летке.

Второе. Министерство и РАО форсировали введение 12-летки в то время, когда, как справедливо отмечалось в «Независимой газете», «свыше 60 % действующих школ больше десяти лет учить не могут». Нет ни соответствующих финансово-экономических и материально-технических условий. «Нет ни подготовленных кадров, ни учебников и ничего из того, что нужно для полноценного образования. А в некоторые школы опасно даже заходить – они того и гляди рухнут»[158].

И, наконец, третье. Как отмечалось, особенно показательно то, что вопрос о 12-летке вышел, догоняя стандарты, в разряд приоритетов в образовательной политики именно в период обвала, максимального обострения социально-экономического кризиса в стране – осенью 1998 г. Это свидетельствовало о том, что его инициаторы – РАО и образовательное ведомство – либо пребывали вне времени и пространства, либо преследовали какие-то специфические, сугубо свои интересы.

Эти интересы, впрочем, достаточно очевидны. Новому министерству надо было любой ценой показать свое «новое лицо» и ознаменовать свое правление громким социально-педагогическим начинанием. Последствия его вторичны, ибо наша власть все еще живет по принципу – «после нас хоть потоп».

Интересы Российской академии образования более прозаичны. И их по-житейски можно понять. Академия уже пять лет кормилась порожденными ею так называемыми образовательными стандартами, которыми те же пять лет постоянно насиловала школу. Эта жила оскудевала. Теперь появилась новая дойная корова – 12-летка. Ее академии хватит на прокормление на всю оставшуюся жизнь.

Все это, может быть, не стоило даже упоминания, если бы за этим отчетливо не просматривался новый, крайне тревожный симптом. В случае с 12-леткой, как и в случае со стандартами, явно высвечивалась набирающая силу еще и «академическая» приватизация образовательной политики. Методические лобби, удовлетворяя за счет школы свои бытовые и околонаучные потребности, все более и более начинали нависать над этой политикой, определять ее направление и содержание, навязывать ей свои интересы, далекие от подлинных нужд и образования, и общества.

Эти корыстные интересы, как и положено, были хорошо закамуфлированы социально значимыми «аргументами» в пользу 12-летки. Тогда выдвигалось два главных таких «социальных» аргумента – ее якобы экономичность и ее якобы способность разрядить социальную напряженность в стране. Данные аргументы были насквозь фальшивыми.

Вступив на трон, министр образования в беседе с «Коммерсантом» высказал мнение, что на введение 12-летки «потребуется несколько миллиардов ежегодно»[159]. Освоившись на этом троне и более глубоко постигнув правила игры, он заявил, что эта акция «не потребует от государства ни копейки». «Из-за падения рождаемости, – разъяснял эту мысль министр, – через 10 лет в российской школе окажется на 30 % детей меньше. Стало быть, расходов тоже будет меньше. Но, перейдя на 12-летку, мы сможем предотвратить увольнение сотен тысяч учителей, которые по-иному остались бы без работы»[160].

Ожидаемое сокращение рождаемости в связи с «демографической ямой» – главный, убойный «экономический» аргумент министерства в пользу 12-летки, за которым не стояло никаких расчетов.

Зияющее отсутствие каких-либо экономических расчетов, экономических обоснований введения 12-летки вызвало повсеместное возмущение общественности. Начальник Главного управления образования администрации Самарской области Е. Коган указывал на абсолютное отсутствие экономической стратегии у министерства в вопросе перехода на двенадцатилетнее обучение. «У нас трещит фундамент школы, – отмечал Е. Коган, – а мы хотим над ней достраивать фактически еще два этажа. Может быть, есть смысл сначала укрепить фундамент?»[161].

Ту же мысль практически одновременно высказал директор известной московской школы А. Пинский: «Переход к 12-летке это и важнейший экономический вопрос. Если государство сегодня – в отношении образования, но не только – полный банкрот, то как можно ставить вопрос о расширении российского школьного предприятия аж на 20 %. Именно на 20 %, ибо сегодня в реальности мы имеем по преимуществу десятилетку. Какой-то театр абсурда: учителям не платят по полгода нищенскую зарплату, они бастуют и умирают от голодовок, а в Москве собираются умные люди и обсуждают, как в обанкротившемся предприятии расширить объемы на 20 %, причем без привлечения реальных и гарантированных инвестиций»[162].

Аналогичные сомнения превалировали и в прессе по поводу экономической обеспеченности 12-летки. «При нынешнем финансировании народного образования, – отмечала газета "Труд", – при тех огромных дырах, которые латать не перелатать, добавить школам еще один год обучения просто-напросто невозможно. Нереально»[163]. «Надо же реально смотреть на то, что происходит в стране, – писали "Московские новости". – В нынешнее трудное время материального подкрепления для двух лишних лет учебы нет»[164]. «Откуда деньги еще на один год в школе, – спрашивала "Новая газета", – если и без него нынешняя школа еле сводит концы с концами, а зачастую, как известно, уже и не сводит?»[165]. «Откуда появятся деньги, – повторяла тот же вопрос "Учительская газета", – если учителям до сих пор не отданы долги? Сколько затрат потребуют новые учебники, программы и т.д.?»[166].

Ответа на все эти вопросы, естественно, не было. Ни министерство, ни РАО не представили обществу ни единой цифры расчетов по введению 12-летки. Это очевидным образом свидетельствовало об очередной политической авантюре, о традиционной ставке на российское «авось» – что, впрочем, по сути, одно и то же.

В итоге Государственная Дума в своем парламентском запросе, направленном 19 февраля 1999 г. правительству, с редким единодушием (только три депутата голосовали «против») вынуждена была констатировать, что «в условиях почти повсеместной задолженности по выплате заработной платы учителям и персоналу общеобразовательных учреждений совершенно призрачны финансовые возможности увеличения продолжительности обучения еще на один год»[167].

Столь же призрачным представал и второй основной «социальный» аргумент официальных ревнителей 12-летки, – что она, как отмечалось коллегией министерства, «может способствовать снижению социальной напряженности в стране», в частности – уменьшить давление на рынок труда и сократить подростковую преступность[168].

Свои сомнения на этот счет не раз высказывали региональные руководители образования. По убеждению председателя Комитета по образованию администрации Воронежской области, президента Ассоциации развития образования Центрального Черноземья С. Рогачева, увеличение сроков обучения, напротив, может привести к росту количества детей с асоциальным поведением, поскольку детство затянется, а вступление во взрослую жизнь отодвигается[169].

В принципе за стремлением сделать школу своеобразным социальным громоотводом стояло все то же отсутствие у нас не только нормальной – какой-либо вообще социальной политики. Стояла попытка восполнить это отсутствие за школьный счет путем навешивания на школу несвойственных ей социальных функций и социальных задач, с которыми не справились государство и общество.

В этой связи наш выдающийся педагог Шалва Амонашвили с горечью отмечал: «Я могу понять, но мне трудно принять такие аргументы в пользу 12-летки, которые основаны на нынешнем сложном состоянии в государстве: государство, мол, не может гарантировать работу выпускникам школы и не в состоянии предоставить молодым людям условия для беспрепятственного поступления в вузы, поэтому лучше задержать их в школе еще на один год – до призыва юношей в армию. Или другой резон: государство не в состоянии предотвратить правонарушения несовершеннолетних, защитить свободную от школы молодежь от пагубных влияний – и опять-таки выход в продлении образования. Во что же тогда превратятся 12 классы – не во временные ли изоляторы строгого содержания»[170].

Эти слова о превращении 12-летки в социальный изолятор строгого режима, прозвучавшие в устах Ш.А. Амонашвили, который всегда чурался любой «политики» в образовании и для которого только гуманизм всегда был мерилом деятельности школы, на самом деле раскрывают внутреннюю, глубинную охранительно-политическую или полицейскую суть истинных побуждений адептов 12-летки. Именно поэтому их мало волнует то, едва ли не важнейшее последствие введения 12-летки, которое буквально вздыбило всю общественность, – переход выпускников прямо с порога школы за порог казармы. Как отмечали «Известия», «при введении 12-летки главнейшей проблемой является призыв в армию. По закону установлен призывной возраст 18 лет. При переходе на новую систему его необходимо будет отодвинуть до 19 лет, иначе возможен социальный взрыв. Это будет самая настоящая провокация»[171].

Вот где реальные социальные последствия ускоренного введения 12-летки. И вот где ее реальный изоляторский социально-политический смысл: задержать, как точно отметил Ш. Амонашвили, выпускников «в школе еще на один год – до призыва юношей в армию». То есть сразу, без помех передать их из одного социального инкубатора в другой. Не важно, что этот другой инкубатор чем дальше, тем больше становится буквально опасен для жизни. Важно то, что «государственники», как им кажется, страхуют себя от излишних социальных напряжений.

Этот скрытый главный «резон» был спонтанно озвучен на коллегии министерства, посвященной 12-летке, одним из ведущих его чиновников, заявившим, что переход из школы прямо в армию – это благо, так как меньше будет тех, кто «болтается на улице». Может быть, именно поэтому так лениво и с таким вялым спокойствием отбивадлсь министерство от требований родительской и педагогической общественности – сначала решить проблему переноса срока призывного возраста хотя бы на год, а потом уже ставить вопрос о 12-летке. В данном случае, к слову сказать, образовательное ведомство и РАО спокойно закрывали глаза на «мировые стандарты», на которые якобы ориентировано введение 12-летки: в развитом мире нет всеобщей воинской повинности, и призывной возраст там – 21 год.

Итак, вопрос о 12-летке отнюдь не внутришколъный и не внутриведомственный. Это крупный социальный макропроект, который затрагивает все общество, каждую семью, каждого ребенка. И потому данный вопрос не может и не должен решаться только на ведомственном уровне. Более того, здесь недостаточно даже решения правительства. Вопрос о сроках школьного обучения должен быть разрешен только законом.

 

Все сказанное выше – только первый, социальный аспект 12-летки как масштабной, системной социально-педагогической проблемы. Второй ее аспект – внутриотраслевой, внутриобразовательный.

Внутри самой системы образования вопрос о 12-летке также имеет не сугубо школьный, а общесистемный характер. Его невозможно решать в отрыве от судеб начального и среднего профессионального образования, вне связи с высшей школой. Но этот вопрос рассматривался либо изолированно, либо только через призму корыстных интересов ректоров вузов, вне общей стратегии системы образования.

Нагляднейший пример – резкое столкновение на коллегии по 12-летке «школьного» и «пэтэушного» главков министерства, обнажившее непонимание будущих взаимосвязей старшей ступени 12-летней школы (в частности ее политехнического профиля) и ПТУ. Как и абсолютную непроясненность вопроса о соотношении задач и принципов построения начальной профессиональной подготовки в 12-летке и общеобразовательной подготовки в профтехучилищах.

Другой ярчайший пример – жесткая установка образовательного ведомства и РАО на превращение старшей ступени 12-летки в так называемый предуниверсарий – подготовительную ступень к вузу. Но эта установка насквозь порочна. Она направлена, по сути, на отход от всеобщности полного среднего образования, провозглашенной Законом «Об образовании». Более того, она превращает школу в средство социальной селекции под видом подготовки школьников к вузу. В истории российского образования перед средней школой никогда не ставилась задача только подготовки к вузу. Школа всегда готовила и к жизни.

Названная установка была вызвана не только непрофессионализмом руководства образовательного ведомства, но и очевидным диктатом вузов в этом ведомстве. Их стремлением сделать систему образования сугубо вузоцентрической, окончательно подчинить школу своим интересам и откачать из нее нужных абитуриентов.

Между тем даже Генеральная прокуратура РФ в 1999 г. призвала к обузданию рыночной алчности ректоров вузов. В своем особом Представлении она констатировала, что вузы не только произвольно навязывают выпускникам школ требования, не соответствующие школьным программам, но фактически превращаются в социальное сито на пути этих выпускников к дальнейшему образованию. Прием в вузы, отмечала Генпрокуратура, стал приобретать дискриминационный характер, оттесняющий от высшего образования малообеспеченные слои населения.

Очевидно, что предлагаемая министерством и РАО модель «смычки» 12-летки и вуза в виде «предуниверсария» только закрепляла, мало того, – стимулировала отмеченную селективную, навязываемую вузами тенденцию в нашем образовании.

 

Наконец, третий, важнейший – собственно образовательный аспект проблемы 12-летки, связанный с системным пересмотром содержания школьного образования, приведением его в соответствие с требованиями жизни. Именно этот ключевой, фундаментальный аспект проблемы был фактически исключен из всех рассуждений официальных трубадуров 12-летки.

Министерство и РАО выдвигали два основных «педагогических» аргумента в ее пользу: продление сроков обучения в школе – 1) «позволит повысить качество образования» и 2) обеспечит «снижение учебной нагрузки школьников». При этом, как было видно из предложенного академией базисного учебного плана 12-летней школы и из разрабатываемых для нее стандартов, во внутреннем строе содержания школьного образования никаких изменений не предполагалось.

Посмотрим на первый из этих аргументов. Как известно, качество образования не является прямой производной от сроков обучения. «У нас было десятилетнее образование. Потом ввели одиннадцатилетнее, – отмечал В. Аванесов в "Независимой газете". – Улучшилось ли качество обучения в наших школах? Нет. А почему мы должны верить, что оно улучшится сейчас? Известно, что высокий уровень достигается не столько длительностью, сколько хорошей организацией учебного процесса. И, кроме того, созданием в школе современной учебной среды, наличием хорошо подготовленных преподавателей, высоким уровнем и своевременностью выдаваемой зарплаты, т.е. тем, чего нашей школе, увы, не хватает»[172].

Но отвлечемся от этой больной темы – зарплата и прочее, чего не хватало нашей школе: свет, тепло, канализация, водопровод, мел и другие житейские мелочи. Вспомним то, что говорилось ранее в связи с образовательными стандартами – об омертвевших, схоластических знаниях, вбиваемых в школе «ногами», по словам Е. Ямбурга, в голову ребенка. О знаниях, с которыми не знаешь, что делать в этой жизни. Единственный выход – их забыть. Это и путь самосохранения, который, кстати, активно используют наши дети, чтобы попросту не сойти с ума. Так что же – будем повышать «качество» этого мертвого груза и «качество» его «вбивания» посредством введения двенадцатого года обучения? «Не слишком ли это тяжелое испытание для психики ребенка?» – спрашивала Н. Давыдова в «Московских новостях»[173].

Академический базисный учебный план для 12-летки – «просто катастрофичный», отмечал Е. Бунимович[174]. Равно как и предлагаемые РАО образовательные стандарты, что воочию убеждает в лицемерии деклараций о повышении уровня образования и красноречиво показывает истинную «методологию» нынешнего реформирования – повышать «качество образования», ничего не меняя в школе, более того, консервируя в ней все отжившее. Увы, правы были «Новые Известия», говоря, что «мы опять пошли своим путем – формальных, а не качественных преобразований. И этот принцип, как ни печально признавать, становится особой приметой российской школьной политики в последние годы»[175].

Между тем, как отмечало «Первое сентября», «важно не то, будем ли мы учить детей на год-два больше, а как мы это будем делать, на каком содержании? Нам почему-то сложно понять: массовое школьное образование вопиюще бедно сегодня не только потому, что злые чиновники не выделяют на него деньги, но и потому, что ткань его перестала быть конкурентоспособной. За такую школу, какая у нас сейчас есть, общество инстинктивно не хочет платить»[176].

Теперь о втором ведущем «педагогическом» аргументе рыцарей 12-летки – «о том, что она позволит снизить учебную нагрузку школьников».

Как уже говорилось ранее, перегрузка учащихся стала сегодня основной внутренней бедой школы. В анекдотической форме это подтвердил сам министр образования, сообщив, что нагрузка старшеклассников, с учетом всех видов работ и заданий, составляет 167 часов в неделю, притом, что в неделе всего 168 часов[177].

Но 12-летка как разгрузка – это ложь. На те же виды работ и заданий при ней потребуется 153 часа в неделю, или 21 час 50 минут в сутки. И это разгрузка? Это профанированный способ разгрузки детей, по сути, повторяющий недавнюю провалившуюся попытку перевести все школы на шестидневную рабочую неделю. Опыт ничему не учит наших вождей. Вновь тычемся в одну и ту же стену. Ведь и тогда намеривались разгрузить школу, как отмечали «Московские новости», «фактически по схеме будущей реформы: шестидневная школьная неделя вместо пятидневной – это все равно, что двенадцатилетка вместо десятилетки»[178].

В материалах министерской коллегии и в документах РАО безапелляционно утверждалось, что «снижение недельной учебной нагрузки при сохранении сложившегося содержания общего образования (?!) является одним из главных оснований увеличения срока обучения на один год»[179]. Но эта исходная посылка глубоко ложна – а кто сказал или доказал, что надо сохранять отжившее содержание школьного образования? Кроме того, она предельно механистична по своей сути. Она исходит из известного принципа: тех же щей, да пожиже влей – раздели эти щи не на 11 (сегодня фактически 10), а на 12 тарелок.

Практически нам предлагали надстроить над треснувшим зданием содержания школьного образования еще двенадцатый этаж. Якобы для того, чтобы снять учебные перегрузки. Не меняя при этом сами принципы построения содержания школьного образования, которые и являются главным источником перегрузки. Это все тот же тупиковый, экстенсивный путь, густо замешенный на неискоренимом непрофессионализме, который все более становится социально опасным для детства.

Данное обстоятельство было очевидно всем. «Если уж в РАО, – отмечалось в "Комсомольской правде", – так беспокоятся о том, что школьная программа слишком перегружена – логичнее изменить структуру преподавания, перелопатить базисный учебный план, сделав упор на те знания, которые действительно нужны выпускнику. А не размазывать кашу еще на год, надеясь вдолбить больше знаний... От механического увеличения учебных часов еще никто умнее не становился. Беда нашего выпускника не в том, что он много знает, а в том, что не может, не умеет применить свои знания в реальной жизни. Что и подтвердил, между прочим, совсем недавно анализ уровня подготовки школьников разных стран»[180].

Итак, истинный, главный смысл введения 12-летки, по замыслу ее адептов, – консервация нынешней школы в рамках двенадцатилетнего обучения, закрепление все нарастающего отрыва содержания школьного образования от жизни. Тогда как необходимо глубокое, внутреннее, системное обновление этого содержания. Тогда и только тогда введение 12-летки имело бы сущностный педагогический смысл.

И здесь опять распутье. Здесь – лакмус, опознавательный знак для образовательной политики, которая была пропитана фантомом 12-летки. Она ограничивалась лишь декларациями и разговорами о будущем. Что, как известно, лучший способ уклонения от решения острых проблем в настоящем.

Не случайно 12-летка получила резкий отпор на парламентских слушаниях, проходивших 15 июня 2000 г. Они явились символичными по двум причинам: это было первое политическое обсуждение проблемы 12-летки, в ходе которого все политические силы, участвовавшие в обсуждении, решили наложить мораторий на 12-летку.

Парламентские слушания по вопросу введения в школу двенадцатилетнего обучения были воистину знаковым событием. Знаковым, потому что впервые обсуждение проблемы 12-летки вышло за рамки ведомства (будь то коллегия министерства, президиум РАО, январское отраслевое совещание 2000 г. и т.д.), и впервые ведомственная номенклатура столкнулась в прямой дискуссии с общественным мнением. Это соприкосновение для ведомства оказалось погромным. Его растерянность была вполне очевидной. Фактически на слушаниях ставился корневой вопрос: какой путь в образовании выбрать? Путь, как сказала депутат Л. Глебова, раскрашивания фасада и надстраивания этажей к зданию, которое вот-вот рухнет, или путь капитального ремонта этого здания?

Итак, с самого начала проект введения 12-летки был похож на дымовую завесу, скрывающую от общества реальные проблемы школы. Парламентские слушания 15 июня 2000 г. развеяли этот дым. Оставалось надеяться, что у ведомства хватит мужества признать очевидное и отказаться, хотя бы на время, от провалившейся авантюры.

Но у ведомства мужества на это не хватало. Точку в затянувшемся споре о 12-летке поставил в 2001 г. президент В. Путин. В ходе обсуждения на заседании Государственного совета РФ программы модернизации образования (о чем речь пойдет далее) он заявил, что сначала нужно определить, чему учить, а потом уже решать, сколько потребуется для этого времени.