Baudrillard J.Op.с/г.; Galbnith J.K. TheNew Industrial State.— N.Y.1967. — P. 215 et al.

Ответы на эти вопросы неоднозначны. На нашей отечественной почве мы можем наблюдать процессы, очень похожие на те, что опи­сывают западные социальные теоретики. Недаром книги Р.Барта и Ж.Бодрийяра, написанные 25—30 лет назад, так свежо звучат сего­дня в России. Совпадения буквальные: российские просторы запол­нила реклама стирального порошка «ОМО», о котором Р.Барт писал в «Мифологиях», «гаджетов» — устройств вроде кофеварки на трех скоростях да разного рода коллекций типа «Электролюкс — сдела­но с умом!». Появились и группы людей, которые имеют возмож­ность жить в этой новой реальности и воспроизводить ее своей жиз­нью: «Оя умеет заработать деньги, а она — их потратить». Здесь грань между культурой и жизнью оказывается стертой.

Однако это музей, который пытается скрыть происходящее. Пра­ктика со всей очевидностью свидетельствует, что подобные соци­альные пространства весьма ограниченны. Масса людей (неприви­легированных, доминируемых) не может участвовать в реализации стратегий соблазна. В лучшем случае они находятся на стадии спо­собов удовлетворения потребностей, специфических для Модерна. Недаром столь неразвиты у нас в России формы кредита (невозмо­жен кредит для того, кто не в состоянии его вернуть). В худшем ва­рианте они становятся объектами репрессивных дисциплинарных практик. Обширное социальное пространство лагерной зоны никуда не исчезло. Оно всегда готово принять. В России еще более, чем на Западе, велика вероятность, что под сверкающими мирами удоволь­ствия разверзнется глубокая пропасть.

В любом случае общество многомерно. Это в полной мере отно­сится, кстати, и к процветающим западным обществам. Там больше людей, «пригодных к соблазну», но и там они не составляют все об­щество. Более того, на Западе идет спор о том, являются ли упомя­нутые тенденции абсолютно новыми или же они — результат разви­тия обществ Модерна.

Каждая эпоха имеет свой дух, свою ауру. Средние века — теоло­гическую, XVIII в., от которого многие отсчитывают начало Модер­на, — политическую. В XIX в. ключевым понятием в культуре был Прогресс. Век нынешний отличается аффективно-эстетической, мистической, экологической аурой. В центре внимагия исследовате­лей безграничный культурный плюрализм, порождающий калейдо­скопическую игру жизненных форм. Отказ от представлений о Про­грессе и осознание плюрализма — значимая симптоматика смены эпох.

Выходит на поверхность мир игры и магических "вызовов судь­бе", занимающий периферийное место в культуре европейского "экономического" человека. Этот мир — более древний, могущест­венный и желанный, чем мир калькулируемых ценностей, "объек­тивных" законов и "правовых" общественных институтов. Второй (неигровой) мир — лишь часть первого, его более узкое и ограни­ченное воплощение. Игра, ритуалы, церемониалы, любые действия

с конвенциональными знаковыми системами — притягательная си­ла, которая игнорируется или тщательно скрывается новоевропей­ским дискурсом, включая марксизм и фрейдизм.

Высказывания самых разных теоретиков, принадлежащих к раз­ным школам, позволяют выделить следующие черты Постмодерна как общества:

— Полицентричность (в том числе отказ от европоцентризма). Представление о полицентричности представлено в культуре в обра­зе Вавилона.

— Релятивизация доминантных сил европейской культуры Мо­дерна. Разум, естествознание, техника, индустрия, демократия, инди­видуальность видятся относительными, необязательными.

— Отказ от веры в Прогресс, осознание возможности нового варварства.

— Культурный и социальный плюрализм. Плюрализм обеспечи­вает возможность включения «всего» и «всех» в коммуникацию и производство. Например, электронные технологии достаточно легко позволяют использовать труд инвалидов, а самим инвалидам дают возможность полноценной жизни.

— Отказ от понятия личность в пользу понятия «персона» и «ма­ска». «Традиционалистский» человек не испытывает комплекса не­полноценности в культуре Постмодерна.

Французский социолог М.Маффесоли проводит дифференциа­цию современных и постсовременных обществ таким образом. Об­щества Модерна — общества господства социально-механических структур, экономико-политической организации, индивида и функ­ции, общество господства групп, основанных на договоре (общест­венные договоры). Общества Постмодерна— общества социально­сти, структур сложных и органических, общества масс и персон (ро­лей) вместо индивидов, общества господства «племен» как аффек­тивных общностей. Однако в новых племенах не соблюдается стро­гий конформизм членов группы. Одна группа легко меняется на дру­гую, как клуб по интересам. Образцом групп нового типа он счита­ет гибкие, легко меняющие состав исследовательские рабочие груп­пы в Кремниевой долине в США. М.Маффесоли фиксирует социо­логически значимое явление — возрастание социальной значимости малых групп¹⁴.

Другие теоретики (в частности, Э.Гидденс¹⁵) полагают, что эти тенденции — симптомы перехода обществ Модерна в новую стадию,

" См.: Maffesoli M. Le temps dcs Iribus. Le declin de Tindividualisme dans les societes de masse. — P., 1988. — P.16—20; Мафессоли М. Околдэванность мира или божественное социаль-ное//СОЦИО-ЛОГОС: Социология. Антропология. Метафизика. — М., 1991. ¹¹ Giddens A. The consequences of Modernity. Stanford,1990; Giddens A. Modernity andSelf-Identity — Stanford, 1991.(Рефераты эгих работ Э.Гидденса см.: Современная теоретическаясоциология: ЭнтониГодценс. Рефер. сборник. — ИНИОН РАН. —М.,1995. Имеется такжеперевод маленького отрывка:Гидценс Э. Постмодерн/УФилософия истории. Антология/Сост. и авт. предисл. Ю.А.Кимелев. — М., 1994).

на которой, с одной стороны, происходит развитие прежних тенден­ций, а с другой — возникают противоречия, которые могут подор­вать сам «проект» Модерна. Они же могут стимулировать новации. Каковы эти противоречия?

— Жизнь становится более рискованной, чем прежде. Понятие риска начинает играть центральную роль при выработке социально значимых решений любого уровня.

— Капитализм периода свободной конкуренции, хорошо или дур­но, но поддерживал индивидуалистическую систему ценностей, ко­торая сочеталась с альтруистической моралью, унаследованной от традиционного общества. Это смягчало антагонизмы социальных отношений. Моральный закон, общий знаменатель индивидуальных эгоизмов, подобно закону рынка поддерживал фикцию стабильно­сти. Это более невозможно ныне. Подобно тому, как исчезает «сво­бодное предпринимательство», альтруистической идеологии недос­таточно для достижения социальной интеграции. Прежние ценности не заменила никакая новая идеология. Возможна лишь система со­циальной «смазки» (социальная работа, социальная реформа, про­паганда общества всеобщего благосостояния, работа с человечески­ми отношениями). У нас в России стало совершенно очевидно, что невидимая рука рынка отнюдь не в состоянии подобное противоре­чие разрешить. В то же время у государства нет ни средств, ни осо­бого желания целенаправленно работать с человеческими отноше­ниями и культивировать методы социальной работы как верное средство против революции.

— Существует еще одно неизвестное прежним обществам противо­речие. Потребление становится важнейшим средством социального контроля. Оно требует интенсификации бюрократического вмеша­тельства в процесс потребления, которое тем не менее объявляется об­ластью свободы. Но можно ли одновременно объявлять потребителю, что уровень потребления — мерило социальных заслуг и ждать от не­го социальной ответственности? Трудно потребовать от «работника по­требления» пожертвовать своим доходом и индивидуальным удовлетво­рением потребностей, реализацией самых интимных и глубинных жела­ний ради абстракции общего блага. Это также де,.гет потребление ги­гантским политическим нолем, в особенности у нас в России, где оче­редной виток модернизации проходит в условиях постмодернизации.

Противоречия Постмодерна наиболее ярко проявились в фено­мене молодежной контркультуры (начиная с 60-х гг.). В ее рамках имеет место восстание против формальной рациональности, про­тест против всех видов планирования, расчета и системных проек­тов, ориентации на достижение как на цель и ценность. Эти импуль­сы можно счесть постмодерными, но можно трактовать их как род демодернизации^!1>.

¹⁽¹ H;i это противоречие еще в 70-е годы обращали внимание П.Бергер и соавт.: Berger P., Merger В., Keliner И. Homeless mind. Modernisation and consciousness. — N.Y., 1974.

Недаром у многих теоретиков при описании социокультурных и антропологических тенденций сегодняшнего дня появляются выра­жения типа: новое Средневековье, новое варварство. Воплощения демодернизирующего импульса можно увидеть в экологических дви­жениях и в феминизме, в возрождении оккультизма, магиии мисти­ки, в оппозиции приватности, которая прослеживается, например, в деятельности так называемых «тоталитарных сект». Главное проти­воречие новой культуры состоит в том, что антропологические предпосылки демодернизирующего импульса моцерны по своей сущности. Молодежная культура и люди, которые ее воплощают, не могли бы появиться, если бы не возникло отношение к детству и мо­лодости как к особым социальным состояниям. Такое отношение возникло именно в эпоху индустриальной современности. Недаром адепты той же новой мистики так любят пользоваться словом «тех­ники», которое пришло из лексикона инженеров и бюрократов.

Так или иначе ядро современной западной культуры базируется на ценностях цивилизации Модерна. У нас в России ситуация более сложна. Импульсы демодернизации не столько постмодерны, сколь­ко доиодерны, будучи укоренены в огромных социальных простран­ствах, которые можно характеризовать как области разложившего­ся традиционного общества.

Споры об отношении Модерна и Постмодерна отнюдь не завер­шены, ибо будущее открыто. Споры эти могут помочь понять мно­гие реалии социальной жизни в постперестроечной России. Важно осознать, что задачи модернизации, о которых сейчас много говорят и пишут, осуществляются в условиях постмодернизации. Новые лю­ди действуют в российской истории. Они явно не проявляют склон­ности повторять путь аскезы, об отсутствии которой сегодня скор­бят социологи провеберовской ориентации. Не следует забывать, что в эпоху советского Модериа эта школа уже была пройдена. Речь идет об «экономике жертвы», где потребление отложено до «светло­го будущего». А многие сейчас проходят эту школу аскезы, которая, правда, никак не вознаграждается и которая культивируется отнюдь не добровольно.

Эти новые люди конституируют новые социальные группы. Жизнь этих групп меняет общество. Здесь культивируются новые стили жизни. Кстати, стили жизни новой элиты довольно прозрач­ны, ибо демонстрационны. Иное дело — черный ящик «народа», «масс». Последние, скорее, фигура газетной риторики, нежели пред­мет социального знания. Задача социального исследователя — не проглядеть процессы, которые разворачиваются именно там.

Однако что бы в жизни нашей ни происходило, любое изменение начинается с человека.

Ключевые слова:

Модерн/Постмодерн, человек потребляющий, потребление знаков,

расточительность, власть-забота, соблазн/репрессия, гедонизм, мас­ка, персона, смерть субъекта, мультикультурализм.

Вопросыдля самоконтроля:

В чем суть дискуссии о том, что представляет собой современ­ная эпоха — Модерн или Постмодерн!

Назовите новые особенности среды человеческого существо­вания и дайте им характеристику.

Как человек экономический превращается в человека потреб­ляющего!

Что значит потребление знаков!

Литература для дополнительного чтения:

Бауман 3. От паломника к туристу//Социологический журнал.

— 1995. — № 4. — С. 133—154.

Бодрийяр Ж. Система вещей. — М., 1995. — С. 129—168.

Гидденс Э. Постмодерн/УФилософия истории. Антология/Сост. и авт. предисл. Ю.А.Кимелев. — М., 1994.

Ильин В.В. Постмодернизм. — М., 1996.

Козловски П. Культура постмодерна. — М., 1997

Седляк В. Homo екес1гошсиз//Культурология. XX век. Дай­джест. — Т. I. — М., 1997.

Эко У. Средние века уже начались//Иностранная литература.

— 1994. —№4.

Урри Дж. Туристическое созерцание и «окружающая сре-да»//Вопросы социологии. — 1996. — Вып 7.

BaudrilterdJ. Selected writings. — Stanford, 1988.

BaudrillardJ. Seduction. — N.Y., 1990.

Berger P., Berger В., KeUner H. Homeless mind. Modernisation and consciousness. — N.Y., 1974.

Giddens A. Consequences of Modernity. — Stanford, 1990.

Maffesoli M. Le temps des tribus. Le declin de Г individual} sme dans les societes de masse. — P., 1988.