Во время долгой дороги Беатриса де Сильва с горечью думала о том, как было бы хорошо, если бы можно было ослушаться и не везти детей ко двору. Неподходящим для детей местом был двор короля Энрике.
Первая супруга короля, Бланка Наваррская, сама потребовала развода после многих лет бездетного брака. Королева обвинила мужа в импотенции и, по‑видимому, сумела это доказать, иначе развод не состоялся бы. Король совершенно не горевал. Он или уезжал на долгие охоты в Эль‑Базаинский лес (в этой страсти он походил на отца!), или проводил хмельные ночи в бургосском дворце со случайными друзями – поэтами, нищими кабальеро, и даже егерями и доезжачими. Здесь, развалясь на парчовых подушках, в шальварах и кафтане, он потягивал ароматный кальян, наблюдая за чувственными танцами пажей, переодетых в гитан и андалузиек.
Потом король опять женился. Возможно, надеялся, что во второй раз ему повезет больше. Португальская принцесса Хуана, родственница безумной Исабель, тоже была красавицей, но нрав имела совсем иной – полная жизни кокетка, любительница самых разнообразных увеселений, она находила добродетель невыносимо скучной. И жизнь словно подыграла ей.
Первая брачная ночь короля – дело серьезное и государственное. По обычаю и по закону Кастильи, молодые удалялись на королевское ложе с балдахином, опускали занавеси, но при этом, как предписывал закон, оставляли открытой дверь, а за ней толпой стояли самые приближенные придворные, ожидая момента, когда из‑за занавесей высунется рука с рубашкой или простыней, на которой – доказательство: кровавое пятнышко нарушенной девственности. Только тогда брак считался вступившим в силу.
В случае короля Энрике рука не высунулась ни на первую, ни на вторую ночь. Не высунулась она вообще, и придворным, наверное, просто надоело без толку собираться у дверей королевской спальни. Причин могло быть две: или принцесса вышла замуж не девственницей, или же король Энрике оказался импотентом.
В первом случае король имел право аннулировать брак и вернуть опозоренную невесту. Но, так как этого не произошло, все начали сильно подозревать, что причина – вторая. Тем более что Энрике не только весьма спокойно стал относиться к тому, что жена начала регулярно выбирать себе любовников из придворных кабальеро, но даже поощрял это, раздавая им поместья и титулы. А Хуана веселилась как могла, окружив себя смешливыми кокетливыми подружками‑фрейлинами, чьи крепости тоже не требовали долгой осады.
В Кастилье рассказывали об оргиях, устраиваемых во дворце королем, и о развратности новой королевы. Именно поэтому, когда королева родила дочь, младенца сразу же окрестили «Ла Белтранеха» – намекая, что это дочка уж конечно не от короля‑импотента, а от последнего из известных любовников королевы – кабальеро Белтрана де Куэвы. Энрике занервничал: сомнения в его отцовстве ставили под угрозу наследование престола, и он старался убедить окружающих, что дочь – его, но кастильские дворяне и Кортес[167]имели более чем достаточно причин сомневаться в этом.
О детях, привезенных из Аревало, Энрике, однажды поручив их воспитателям, вспоминал редко.
Все во дворце было Изабелле чужим. Разбуженная среди ночи пьяным хохотом, громкой музыкой, звуками поцелуев и стонами страсти под окнами, тринадцатилетняя Изабелла уходила в маленькую дворцовую церковь и, стоя на коленях, молила Бога унести ее из этого дворца, дать ей другую жизнь, другую любовь, другую судьбу.
Большую часть времени она проводила в компании своей любимицы – Беатрисы де Сильва, и громогласного шутника, воина, книгочея (и немного алхимика) епископа Альфонсо Каррильо де Акуна, который умел так образно рассказывать Ветхий Завет и Евангелие, словно сам ходил с Моисеем по пустыне и с Христом по Галилее.
Каррильо приносил Изабелле книги – о подвигах рыцарей короля Артура, об удивительных странствиях венецианца Марко Поло. Он учил ее латыни и молитвам. А однажды даже с гордостью привел ее в свою «лабораторию», где вот уже столько лет безуспешно пытался превратить различные минералы в золото. Изабелла тогда посмотрела на него и со смехом сказала: «Милый мой старый Каррильо (епископу было только сорок, но он казался ей глубоким стариком), если у тебя ничего не получилось за столько лет, то, наверное, уже и не получится. Венецианец Марко Поло пишет о том, сколько золота есть в земле под названием «Китай». Может быть, тебе лучше отправиться за ним туда, чем стараться получить его из пыльных стеклянных сосудов и пламени свечки?»
Епископ почти обиделся на дерзкую девчонку, но он не умел долго сердиться и подумал тогда, что для женщины она имеет довольно быстрый ум и, возьмись он обучать ее всему тому, чему учил сейчас ее брата Альфонсо – истории, географии, математике, кто знает…
В Кастилье не бытовал салический закон, запрещающий наследовать престол женщине, в прошлом имели место такие прецеденты, но мужчина на троне, конечно, был для всех не в пример более привычным делом. Каррильо имел свою тайну, и только самые близкие ему люди были в нее посвящены: он всей душой ненавидел слабовольного короля Энрике и распутную королеву Хуану и больше всего на свете хотел бы видеть на престоле юного принца Альфонсо. Знавшие об этом сами разделяли такое желание, хотя даже такие мысли делали их государственными изменниками, и за них полагалась плаха. Стремление Каррильо не было совсем альтруистичным: он мечтал о кардинальской мантии и имел все основания надеяться, что, став королем, юный воспитанник не забудет своего учителя.
Беатриса де Сильва обучала Изабеллу шитью и вышиванию, заставляла ее читать вслух «Наставление благородной даме», в котором особенно запомнилось девочке вот это: «качества мужчины по праву ставят его выше женщины, и таков естественный закон людей». И еще говорилось, что нет худшего зла, чем посеять у мужа и подданных даже тень сомнения в женской чистоте и верности, ибо это несомненно низвергает преступницу в геенну огненную после смерти, а при жизни – вносит хаос в наследование земли и титула.
Изабелла не любила ни шитья, ни вышивания, поэтому заставляла себя заниматься этим каждый день для воспитания характера. И еще ей почему‑то казалось, что, чем больше неприятных вещей она будет выполнять сейчас, тем больше приятных будет ждать ее впереди.
Распутность Энрике и королевы Хуаны, их дикие увеселения «в мавританском стиле» в то время, как их подданные вели против мавров суровую борьбу, переполнили наконец чашу терпения грандов.
Не помогло и то, что, почувствовав настроение дворян, король объявил крестовый поход против мавров Гранады. Эмират успешно отбил нападение. Недовольство росло.
Теперь гранды только и ждали удобного момента. Против короля, как грозовая туча, набухал заговор.