АРИСТОКРАТИЧЕСКИЕ ИЕШИВЫ

 

С четвертого по двенадцатый век нашей эры в самом сердце империи Сасанидов – бывшей Парфии, еще раньше Селевкии, еще раньше Персии, а еще раньше Вавилонии – процветали три уникальных центра еврейского образования – в Суре, Пумбедите и Нехардее. Эти аристократические иешивы, или академии, сыграли в еврейской жизни ту же интеллектуальную роль, какую Оксфорд, Гарвард и Сорбонна играют сегодня в жизни Запада. Они послужили прототипом первых европейских университетов, возникших в 12 в. Здесь еврейское мышление и выкристаллизовалось в свод знаний, известный ныне под названием Талмуд («Учение»),

Талмуд стал той силой, которая спасла еврейство. Он оказал решающее влияние на весь ход еврейской истории в ее запутанном блуждании в недрах сасанидской, мусульманской и феодальной цивилизаций. Он стал тем мостом, который соединил восточное тройское прошлое с западным еврейским будущим. Один конец этого моста упирался в Письменный закон, другой уходил в Закон устный. Гонцы с респонсами[30]были соединяющим звеном, они несли Закон евреям Египта, Греции, Италии, Испании, Франции, Германии – всем евреям, где бы они ни пили. То была эра талмудического иудаизма.

Талмудическое образование, или талмудизм, достигло трех результатов: оно изменило понимание Яхве; оно изменило природу еврейства; оно преобразовало характер еврейского самоуправления. Пророки трансформировали Яхве в Бога справедливости и нравственности, в Бога милосердия и праведности. Талмудисты же ввели Бога в повседневную жизнь, потребовав, чтобы все поступки евреев были согласованы с пророческим представлением о Нем. Тора породила религиозного еврея. Талмуд же обратил его мысли в сторону научных и теоретических рассуждений. Библия породила «национального» еврея. Талмуд же воспитал еврея универсального склада, способного приспособиться ко всему на свете.

Само название «Талмуд» возникло не сразу. Хотя зачатки такого рода ученого труда, которое подразумевается под этим, появились уже в пятом веке до нашей эры, этот постоянно растущий свод знаний оставался безымянным вплоть до шестого века нашей эры. Историческая задача вавилонских иешив состояла в том, чтобы пропитать еврейскую культуру будущего традициями прошлого, придать еврейскому закону ту гибкость, которая была не обходима, чтобы защитить стремительно меняющиеся судьбы евреев в предстоящие столетия. Зародившись в Палестине, Талмуд продолжил свое становление в Вавилонии и затем развивался далее, пока не застыл окончательно в европейских гетто восемнадцатого века.

Семена талмудизма взошли незаметно. Его идея берет начало в пятом веке до нашей эры, когда два персидских еврея, Эзра и Нехемия, канонизировали Пятикнижие Моисеево. Тем самым они положили конец всем дальнейшим откровениям. В сущности, они предположили, что Бог и Моисей уже сказали все, что хотели, и поэтому никакие новые Божественные законы появиться не могут. Но жизнь, не заботящаяся о последствиях, пренебрегла всеми заклинаниями канонизаторов. Она не пожелала остановиться по приказу Эзры и Нехемии, как это некогда сделало солнце по приказу Иехошуа бин‑Нуна. Она преспокойно продолжала ставить все новые и новые проблемы перед растерянными потомками Авраама. И чем больше Моисеев закон выявлял свою неспособность решить эти проблемы, тем настойчивей вставал вопрос: должны ли евреи вообще отбросить явно устаревшую Тору или же им следует втиснуть свою жизнь в ее узкие и все более сужающиеся рамки?

Христиане после смерти их Иисуса оказались перед той же проблемой. Чтобы воспрепятствовать какому‑нибудь будущему «Учителю праведности» провозгласить себя мессией в соответствии с предсказанием, они пошли по стопам евреев, канонизировали свой Новый завет и запретили всякое его расширение. В результате христианство превратилось в глыбу окаменевших догм. Всякое изменение было запрещено, ко всякому нововведению относились нетерпимо. Западная цивилизация стала «закрытым обществом» на добрую тысячу лет, пока ереси и революции не расшатали окончательно этот феодальный мир.

Евреи не попались в такую ловушку. Они ухитрились и не отбросить свою Тору, и не закрыть путь к обновлению жизни. Они принялись объяснять, или толковать, свое Пятикнижие. Евреи не стали загонять иное содержание в тесные рамки прежних представлений. Вместо этого они начали приспосабливать той прежние представления к новым обстоятельствам.

Толкование Торы возникло случайно и непреднамеренно. Эзра и Нехемия постановили, что во время •пения Торы в синагоге специальные толкователи должны объяснять слушателям трудные и непонятные места. Трудности, однако, возникли вовсе не «им, где их предполагала эта пара еврейско‑персидских реформаторов. Слушатели не стали докапываться, что означает то или иное слово или фраза. Они допытывались, как применить устаревшие указания Пятикнижия к текущим, изменившимся потребностям жизни.

Кто может устоять перед искушением прослыть мудрецом? Польщенные похвалами уму, который им приписывали, толкователи Закона начали искать ответы на выдвигавшиеся перед ними вопросы. Самые искусные становились самыми популярными. Подобно своим современникам – греческим философам 4–5 вв. до н.э., – толкователи Торы стали состязаться друг с другом на рынке идей, стремясь завоевать внимание слушателей. Они не отговаривались тем, что Пятикнижие не рассчитано на запросы повседневной жизни. Напротив, они стали утверждать, что Тора не только содержит все ответы, но даже предвидит все возможные вопросы. Нужно только как следует порыться в заповедях, чтобы понять Божественную мудрость.

Первые интерпретации Моисеевых заповедей были, возможно, ничем иным, как хитроумными догадками. Но постепенно толкователей увлекла их собственная игра. Стремясь превзойти друг друга, они стали отыскивать глубокий смысл наставлений Торы, уделяя этому больше внимания, чем изобретательности ответов. Так родилась новая библейская наука, получившая название Мидраш, т.е. «толкование». Кто бы мог предположить, что то были первые ростки будущего Талмуда?!

Вторжение греков в 4 в. до н.э. положило конец беспечному существованию евреев под властью персов. Под влиянием эллинизма еврейская жизнь изменилась. Еврейская молодежь, отравленная греческим скептицизмом, отказалась принимать наивное толкование Библии в ранних мидрашах. Она спрашивала напрямик: может Тора помочь нам решить наши вопросы или нет?

Хотя на площадях евреи поносили греков, в тишине своих жилищ они тщательно штудировали греческие философию и науку. Они обогащались идеями Платона, логикой Аристотеля, теоремами Эвклида. Пользуясь этими новыми орудиями анализа, еврейские ученые заново подступили к Торе. Они выработали весьма изощренные и утонченные методы, позволившие им приспособить Моисеево учение к жизни в условиях эллинистического мира. Они поспешили себе целью сплавить греческое Рацио с тройским Откровением. Выражением этого утонченного метода была Мишна. На иврите это означает «повторение».

Мишна возникла независимо в Вавилонии и Палестине. Она стала просачиваться в еврейскую жизнь примерно в 200 г. до н.э. Далеко не все евреи отнеслись к ее появлению спокойно. Саддукеи яростно боролись против нее, фарисеи столь же яростно ее защищали. Обвинения саддукеев напоминали обвинения ранней христианской церкви в адрес еретических учений. Божественное Слово, утверждали саддукеи, запечатлено в Священном Писании. Никому не дозволено становиться выше Слова и пытаться по‑своему интерпретировать прямой смысл текста.

Фарисеи утверждали противоположное. Тора, заявляли они, не дана в исключительное пользование одним лишь священникам. Она дана всем. Священники избраны людьми, чтобы совершать храмовый обряд. Они не назначены Богом в качестве единственных обладателей Его слова. Господь дал свою Тору всем людям. И, конечно, Он сделал так, чтобы в ней были все ответы. Если человек не сразу все постигает, это вовсе не значит, что Тора лишена глубины, это означает лишь, что человеку недостает проницательности. Мишна, утверждали фарисеи, – это человеческий способ постижения Божественных намерений. Доводы фарисеев восторжествовали над поражениями саддукеев. Иудаизм стал достоянием всех и каждого. Любой человек, изучавший Тору, получил право ее толковать. Среди новых знатоков Горы были люди самых разных общественных прослоек – богатые и бедные, простолюдины и знать. Важно было не происхождение, а ученость. На широкие массы евреев этот интеллектуальный переворот 5 произвел потрясающее впечатление. Он явился для них очередным свидетельством Божественного всемогущества. Ведь Мишна доказывала, что еще во времена Авраама и Моисея Бог предусмотрел все те проблемы, с которыми Его народ столкнулся сегодня.

Популярность Мишны встревожила раввинов. Они стали опасаться, как бы Мишна не бросила вызов авторитету Торы. Их тревожило, что верующие могут отойти от истоков Божественного ручья к его устью. Чтобы воспрепятствовать такому развитию событий, они запретили записывать Мишну. Ее разрешалось заучивать только на память. Вот почему она получила название Устного закона.

Около 35 года до н.э. уже выявились две школы в Мишне. Первой была школа Хиллела. Второй – школа Шаммая. Оба великих толкователя пользовались огромным влиянием, хотя их учения с гуманистической точки зрения разделяла подлинная пропасть. Шаммай придерживался узкого, чисто юридического толкования. Хиллел стоял за широкий, гибкий подход. Он уделял главное внимание проблеме человеческих прав. Толкования Шаммая были консервативными и сектантски узкими. Толкование Хиллела отличалось либерализмом и универсализмом.

Именно эту либеральную традицию Устного закона хотел сохранить рабби Иоханан бен Заккай. когда основывал свою академию в Явне. Здесь, в Явне, и позднее в Вавилонии поколения законодателей Талмуда, ученые раввины и главы иешив сформулировали законы, позволившие евреям выжить в чужих странах. Об этих законах мы уже говорили выше (см. гл. «Новый курс для диаспоры»).

Евреи довольно быстро оправились после неудачного третьего восстания, подавленного императором Адрианом в 135 г. н.э. Однако духовная жизнь Палестины получила смертельный удар. В наше время, во времена Гитлера, нобелевские лауреаты бежали из Европы в Америку и тем самым обогатили американскую культуру. Во 2 в. н.э. еврейские интеллектуалы, спасаясь от римского возмездия, бежали в Вавилон и тем самым обогатили научную жизнь этой страны.

Однако Палестина, прежде чем погрузиться в двухтысячелетнюю спячку, из которой ее вызволил только в 19 веке сионизм, успела породить еще одною великого человека. Им был Иехуда ха‑Наси, ученый, друг римского императора (по‑видимому, Марка Аврелия). Иехуда ха‑Наси с большой тревогой наблюдал за растущей популярностью Мишны. Он был ее Сереном Кьеркегором[31]своего времени.

Он интуитивно предугадывал все те проблемы, которые волнуют современных мыслителей. Он опасался, что поклонники Мишны создадут этическую философию, построенную на логике вместо Торы, и предпишут мораль, основанную на науке вместо Божественною откровения. Это привело бы к краху и этики и морали, ибо и то и другое оказалось бы творением рук человеческих, лишенным Божественного вдохновения. Логика не может служить основой моральных оценок. Стремясь предотвратить эту угрозу, Иехуда ха‑Наси запретил дальнейшее расширение Мишны. Тем самым он, в сущности, канонизировал ее. Он надеялся, что это положит конец дальнейшему росту Устного закона. Иехуда умер, веря, что добился своего. Он действительно заколотил парадную дверь, но позабыл закрыть черный ход.

Именно в это время возникли первые иешивы в Вавилонии. Два самых блестящих ученика Иехуды ха‑Наси и один его приверженец ушли в Вавилонию, увлеченные общим потоком палестинских беженцев, спасавшихся от мести римлян. Здесь каждый из них основал свою собственную иешиву.

Так появились те три еврейские академии, которым суждено было приобрести столь громкую славу в последующие века. Дипломы этих академий открывали двери в самые аристократические дома и прокладывали дорогу к самым выгодным бракам. Их выпускники составляли основную часть тех, кто перечислялся в еврейских «who is who»[32]с пятого по двенадцатый века.

Развивать Мишну было запрещено. Но миллионы евреев диаспоры требовали ответа на вопросы насущной жизни. Оказавшись перед такой дилеммой, рабби Абба Ариха и рабби Шмуэль, ученики Иехуды ха‑Наси, а также рабби Иехезкель, его приверженец, вынуждены были вернуться в дом Мишны через «черный ход». Они стали развивать новый вид толкования Торы. Он получил название Гемары ('завершение'). В действительности Гемара была все той же Мишной, только подновленной и преподнесенной устно, но не на иврите, а на арамейском языке и замаскированной под толкование Мишны. Вскоре несколько поколений блестящих толкователей Гемары возвысили ее до такого уровня, что она стала почитаться наравне с самой Торой.

Во втором веке до н.э. консервативные евреи выступили против Мишны, утверждая, что она является кощунством над Торой. Теперь либералы, которые в свое время боролись за признание Мишны, стали утверждать, что Гемара является кощунством над Мишной. Тщетны были их старания. Гонцы с респонсами понесли новую Гемару во все страны еврейского рассеяния. И на этот раз все передавалось изустно. Гемара росла и росла, но всю ее вместе с мидрашами и Мишной приходилось заучивать наизусть.

Люди, одолев эту науку, приобретали значительный престиж в обществе.

Ученые пользовались большим уважением, чем в наше время магнаты промышленности или звезды сцены и экрана. Языческим героем был воин, который копьем поражает чудище зла. Героем еврейских легенд стал человек, который побеждает драконов невежества шпагой своего интеллекта. Безграмотность стала считаться чем‑то постыдным. К людям необразованным стали относиться с презрением, независимо от того, были ли это богачи или бедняки. Незаконнорожденный, но ученый, говорили раввины, лучше, чем невежественный, хотя и законный отпрыск знатной семьи. Беременные женщины толпились у Стен иешив, надеясь, что их еще не рожденные дети пропитаются духом учености. Снадобья, обладавшие, по поверьям, магической силой, тайком подсовывали не упрямым девицам в надежде их соблазнить, а упрямым юнцам – с целью увлечь их изучением Торы. Таким образом, даже суеверие было поставлено на службу просвещению. В течение трех столетий, от 300 до 600 гг. н.э., вавилонские академии доминировали в еврейской жизни. Затем неожиданный поворот событий резко изменил положение евреев. Раввинам пришлось отменить запрет записывать Устный закон. Иудаизму угрожала волна новой религиозной нетерпимости.

Зороастризм, возникший в 8 в. до н.э., издавна подвергался сильному воздействию пророческого иудаизма, а затем христианства. В шестом в. н.э. крайняя зороастрийская религиозная секта, известная под именем магов, захватила политическую власть в Сасанидской империи. Маги положили конец эпохе религиозной терпимости, объявив священную войну и христианам, и евреям. Новая власть уничтожила все прежние свободы.

Это было тяжелое время, век разрушительных вторжений варваров и великого переселения народов. Нее старые формы жизни рушились. Новые силы поднимались к власти, империи разваливались, насилие стало разменной монетой повседневной жизни.

Раввины опасались, что в этом хаосе еврейской мудрости угрожает полное уничтожение. Всякий раз, когда меч какого‑нибудь сарацина или вандала разрубал череп очередного раввина, вместе с его душой отлетали прочь два с половиной миллиона выученных на память слов Мишны и Гемары. Вопреки собственным убеждениям раввины вынуждены были разрешить записывать эти драгоценные слова. Эта задача была поручена ученым, известным под именем савораев, знатокам иврита и арамейского. Сведенные ими воедино Мишна и Гемара получили название Талмуд.

Выполнение этой задачи потребовало двух столетий. На эту работу ушло бы еще больше времени, если бы не стечение обстоятельств: некоторые ученики иешив тайком составляли шпаргалки, не надеясь на свою память, они записывали отдельные толкования Устного закона. Но таковы уж пути Господни, что даже прегрешения могут, как видим, служить благой цели. Савораи, как и их предшественники, тоже не удержались от соблазна прослыть законоучителями. Там, где им попадались неразрешенные вопросы, они пускали в ход всю свою эрудицию, чтобы их разрешить. Таким образом они протаскивали в текст официальной Гемары парочку‑другую неофициальных толкований. Эти вставки и поныне являют собой пример поразительной изобретательности.

Три главных потока еврейской мысли проходят сквозь Талмуд. Два из них обращены к разуму, третий – к сердцу человека. Через все 35 томов[33]и 15 тысяч страниц этого свода идет поток головоломной юридической казуистики, известной под названием Галаха («Закон»).

То переплетается с ним, то разбегается ручейками, то сливается в реку поток философско‑этических рассуждений, моральных оценок, правил поведения и благочестия, называемый Аггада («Повествование»). И тихонько звенит ручеек прелестных библейских сказаний, мудрых изречений и забавных сказок, известных как Мидраш («Проповеди», или «Гомилетика»).

Закон и юриспруденция, мораль и этика объемлют практически все важнейшие стороны человеческой мини. Не удивительно, что Талмуд касается и чисто научных вопросов – медицины, гигиены, астрономии, экономики, государственного правления. Разнообразие содержания Талмуда открыло перед евреями новые перспективы мышления, расширило их интеллектуальный горизонт, позволило им отбросить устаревшие взгляды и выработать новые. Изучение Талмуда делало еврея не только законником, но и врачом, математиком, астрономом, грамматиком, Философом, поэтом и бизнесменом. В результате десяти‑пятнадцати лет изучения Талмуда евреи получали поистине универсальное образование. Могли ли они не проявить способностей в научных, интеллектуальных, теоретических областях?

Талмудисты расширяли Моисеевы заповеди, превращая их в целостную этическую систему. Для неевреев самыми запутанными из всех еврейских законом представляются законы кашрута, или ритуальных запретов в области пищи. Но рядовой христианин часто сводит все тонкости этой науки к одной незначительной детали: евреи не едят свинину. В действительности же кашрут покоится на трех запретах, сформулированных в Пятикнижии: не варить козленка в молоке его матери, не есть мертвечины, не есть а) животных, которые не жуют жвачку или не имеют раздвоенных копыт, б) птиц, которые не летают или не имеют перьев, и в) рыб, не имеющих плавников или чешуи. Так что дело вовсе не в том, что евреи устроили заговор против свиней. А все сводится к тому, что свинья не соответствует принципам, заложенным Торой. Если она подходит по одному пункту, поскольку имеет раздвоенные копыта, то не подходит по второму, так как не жует жвачку. Впрочем, многие евреи давно уже простили свиньям это небольшое прегрешение: они с удовольствием съедают сэндвич со свининой, запивая содовой водой.

Запрет варить козленка в молоке его матери восходит к доисторическим обычаям. Он известен в практике многих первобытных племен. Но только евреи возвели этот племенной обычай до уровня закона, абсолютного запрета, покоящегося на предписании не обращаться жестоко с животными. Талмуд, например, запрещает обычай искусственно вызывать преждевременные роды у животных с целью заполучить тончайшую кожу и нежное мясо преждевременно рожденных детенышей. В Соединенных Штатах, между прочим, подобная практика до сих пор не запрещена. Талмуд запрещает также использовать животное или его детеныша в качестве тяглового скота до окончания кормления. Чтобы не позволить евреям забыть эти правила, Талмуд запрещает варить забитое животное в масле или молоке или подавать их вместе в одной трапезе. Сегодня многие евреи полагают, что за три тысячи лет они в достаточной степени выучили это правило. Видимо, поэтому многие из них позволяют себе запить мясной сэндвич стаканом молока!

Тора запрещает есть мертвечину. Но что такое мертвечина, спрашивают Мишна и Гемара. Их ответ содержит указания на то, как правильно забивать животных. Эти указания основаны не на соображениях удобства или практической пользе, а на этическом принципе непричинения излишней боли. Талмуд утверждает, что любое животное, умершее в страданиях, становится мертвечиной. Что же тогда означает «безболезненная смерть»? Раввины, изучавшие медицину, заключили, что смерть безболезненна, если она мгновенна и вызвана перерезанием сонной артерии и яремной вены одним чистым ударом острого ножа, не имеющего ни мельчайшей зазубрин. Такой способ забоя животных облегчает также отцеживание крови. Это позволяет выполнить библейскую заповедь о неупотреблении крови в пищу и ни питье. В течение столетий евреи приходили в ужас от жестоких обычаев своих нееврейских соседей. Язычники и христиане убивали животных любыми удобными для себя способами – палкой, пулей, ломом, ударами топора или ножа, а то и просто руками. В Соединенных Штатах подобные методы забоя сохранялись вплоть до 1920 г. Лишь потом, когда роман Элтона Синклера «Джунгли» вызвал возмущение общественности, законодателям пришлось принять законы, обязывавшие к более милосердному забою животных.

Рассмотрим теперь, как респонсы позволяли решить возникавшие проблемы. Обратимся за примером к нашему времени. Представим себе, что вавилонские иешивы все еще существуют и что какая‑нибудь еврейская община, скажем, из пригорода Сент‑Луиса обращается к одной из них за разрешением досадного вопроса: как поступать жителям пригорода в отношении поездки в синагогу в субботу? Проблема действительно сложная. Тора запрещает работать в субботу. В году, скажем, 1900 иешива, скорее всего, пришла бы к выводу, что вождение автомобиля является работой, и притом тяжелой. Но сейчас, много десятилетий спустя, появились пригороды и города‑спутники. Синагога уже не находится в нескольких кварталах, она в нескольких милях, а такое расстояние не пройдешь пешком. Община оказалась перед выбором: то ли закрыть пустующую синагогу, то ли разрешить верующим согрешить, приезжая к месту молитвы на автомашине. Что делать, как поступить? Вопрос поступает в иешиву и передается на обсуждение. Обсуждение это напоминает слушание дела Верховном суде. Речь адвоката звучит примерно так: «Разумеется, Господь не хотел, чтобы Его синагоги стояли пустыми, как не хотел, чтобы Его заповеди нарушались. Но кто сказал, что вождение автомобиля – это работа? Уж наверняка не Бог и не Моисей! Заставлять старика идти под солнцем или и стужу несколько миль – вот где истинный вред его здоровью и угроза его жизни. На богослужение нужно являться с радостью, а не в страхе и с мукой. Разве не сказал мудрец, что „тот, кто берет на себя долг, которого от него не требуют, – невежественный глупец“? И далее, разве не сказал рабби Иехуда бен Иехезкель еще в 3 веке, что „тот, кто подчиняет всю свою жизнь строжайшему и буквальному исполнению заповедей, – дурак“?

Затем коллегия иешивы начинает искать прецеденты и обнаруживает решение 1900 года. После тщательного рассмотрения она приходит к выводу, что это решение было ошибочным и что приезд в синагогу на машине – это не работа, а удовольствие. Наконец, иешива принимает решение и посылает его в другие иешивы, где дело заслушивается в их коллегиях. После этого общее решение всех иешив рассылается в виде респонса во все еврейские общины.

Поскольку в настоящее время нет централизованного «пульта управления», то каждый раввин или конгрегация раввинов являются самостоятельными авторитетами. Поэтому сегодня ортодоксальный еврей старается не поселяться в пригороде, чтобы иметь возможность идти в синагогу пешком. (Недавно группа ортодоксальных раввинов постановила, что лучше совсем не посещать службу, чем ездить в синагогу в субботу на автомобиле). Консервативный еврей едет в синагогу в машине, но не уверен в своей правоте. А еврей‑реформист абсолютно убежден, что приезд на машине в синагогу в субботу – не только удовольствие, но даже мицва , т.е. его религиозный долг.

А теперь вернемся к савораям, которых мы оставили за их работой по объединению Мишны и Гемары в Талмуд.