ПОСЛЕДНИЙ ПОЛЁТ ГАГАРИНА

 

27 марта 1968 г. в авиационной катастрофе погибли Ю.А. Гагарин и лётчик‑инструктор В.С. Серёгин. Они выполняли обычный тренировочный полёт. Для выяснения причин катастрофы была создана авторитетная комиссия, в работе которой, помимо других, принимали участие доктор технических наук, лауреат Государственных премий СССР С. Белоцерковский и лётчик‑космонавт СССР, дважды Герой Советского Союза, кандидат технических наук, лауреат Государственной премии СССР А. Леонов, материалы которых и используются в этом рассказе.

– Их гибель была полной неожиданностью, – рассказывают участники комиссии. – Казалось бы, всё было предусмотрено: полёт совершался на хорошо проверенном, весьма надёжном учебно‑тренировочном самолёте‑истребителе УТИ МиГ‑15. Проверяющим был командир части – опытный, отлично подготовленный лётчик‑испытатель 1‑го класса Серёгин, а сам Гагарин был готов к куда более сложным полётам, нежели тот, который они совершали. И всё же произошла катастрофа…

В правительственной комиссии по расследованию катастрофы были равноправно представлены две разные службы. Одна отвечала за расследование подготовки, организации, безопасности полётов и готовности к ним лётчиков; другая – за авиационную технику, её надёжность, правильную эксплуатацию. Кроме того, была образована группа научно‑технических экспертов – как постоянных, так и привлекаемых для консультаций по отдельным вопросам. Объективность расследования была предельной.

Совершенно бесспорных, достоверных причин катастрофы, строго говоря, установлено не было. Поэтому дать однозначное объяснение тому, что произошло, было действительно очень сложно.

В результате сам собою сформировался пассивный выход из трудного положения – позиция умолчания. Это было удобно и не требовало ни от кого активных действий.

С тех пор среди людей, далёких от авиации и космонавтики, а иногда, что греха таить, и имеющих отношение к ним, но обладающих богатой фантазией, не подкреплённой в должной мере добросовестностью, нередко возникали и возникают различного рода домыслы. Слухи и лживые версии время от времени то затихают, то начинают муссироваться с новой силой. Такова цена тех издержек, которые приходится нести, когда отсутствует достоверная, правдивая информация.

Мы хорошо знали Юрия Алексеевича и Владимира Сергеевича. Для одного из нас это были неповторимые ученики по Военно‑воздушной академии им. Н.Е. Жуковского, для другого – самые верные товарищи и близкие друзья. Мы почти 20 лет тщательно изучали все обстоятельства их гибели. И теперь настало время рассказать обо всём, что связано с последним полётом Гагарина и Серёгина.

Кому не приходила в голову мысль: почему не сохранили Гагарина? Почему не запретили ему летать?

Тем, кто знал его близко, ответ ясен: возможно, он остался бы живым, но только перестал бы быть Гагариным.

Вот что писал Юрий Алексеевич на страницах «Комсомольской правды» в мае 1963 г.: «Во все времена и эпохи для людей было высшим счастьем участвовать в новых открытиях. Разве можно лишать человека счастья? Ведь не памятник живой человек. Не хочу быть памятником».

И он летал, прыгал с парашютом, много занимался на тренажёрах. Лётчик и космонавт, он прекрасно понимал, сколь опасна его работа, его профессия. И опасность была не гипотетической. Гагарин тяжело переживал гибель Владимира Михайловича Комарова, дублёром которого он был. Но и это не могло заставить Гагарина отойти от любимого дела.

Отношение Гагарина к проблеме «летать или не летать» чётко выражено в рапорте, который он подал 2 декабря 1967 г. начальнику Центра подготовки космонавтов генерал‑майору авиации Н.Ф. Кузнецову.

 

«…Прошу Вашего ходатайства перед руководством ЦПК об освобождении меня от обязанностей заместителя начальника по лётно‑космической подготовке до 1 мая 1968 г.

Указанное время необходимо для сдачи последней экзаменационной сессии в академии имени профессора Н.Е. Жуковского, работы над дипломным проектом и его защиты.

Считаю морально неоправданным находиться на должности заместителя начальника по лётно‑космической подготовке, не имея возможности летать самому и контролировать лётную подготовку подчинённого состава.

02.12.1967 г. Полковник Ю.А. Гагарин».

 

Генерал Кузнецов, в свою очередь, обратился к своему начальнику генерал‑полковнику авиации Н.П. Каманину со следующим предложением:

 

«…В связи со сложившейся в данное время обстановкой считаю целесообразным предоставить полковнику Гагарину Ю.А. необходимое время для завершения учебного процесса в академии имени профессора Н.Е. Жуковского.

Самостоятельный полёт на боевом самолёте и дальнейшие тренировочные полёты перенести в наиболее благоприятные метеорологические условия весенне‑летнего периода 1968 года.

Генерал‑майор авиации Н.Ф. Кузнец».

 

8 декабря Каманин дал согласие.

Гагарин взялся за учёбу в академии. К началу января все экзамены были сданы. Хотя значительная часть дипломной работы была выполнена им уже раньше, однако немало ещё и предстояло сделать. Около полутора месяцев Юрий Алексеевич безвыездно с раннего утра до позднего вечера работал в академии, нередко оставаясь ночевать в общежитии.

Дипломную работу Гагарин защищал в один день с Г.С. Титовым – 17 февраля 1968 г. Защита прошла успешно, можно сказать, с триумфом, хотя обстановка была совсем не простая. Гагарину был вручён инженерный диплом с отличием. Государственная экзаменационная комиссия отметила высокий научный уровень представленной работы, и его, единственного из всего отряда космонавтов‑выпускников академии имени Н.Е. Жуковского, рекомендовали в заочную адъюнктуру академии.

После защиты появилась возможность приступить к работе и к тренировочным полётам. Гагарин возобновил полёты уже 13 марта. Свой предпоследний полёт он совершал 22 марта 1968 г.

26 марта в полном соответствии со строгими законами авиационной жизни на подмосковном аэродроме проходила так называемая предварительная подготовка к полётам. Назначена она была на 15 часов. Гагарин прибыл на неё заблаговременно. Без дела не сидел – что‑то проверял по таблицам, уточнял, переносил в планшет. Вскоре прозвучала команда:

– Всем на предварительную подготовку!

Юрий Алексеевич одним из первых вошёл в класс и сел за первый стол. Лётчик‑инструктор капитан Хмель провёл с ним подготовку в полном объёме. Затем Гагарина проверил командир эскадрильи подполковник Устименко и подтвердил полную готовность к полётам. После контрольного полёта с Серёгиным на самолёте УТИ МиГ‑15 Гагарин должен был совершить два самостоятельных вылета на одноместном истребителе МиГ‑17 с бортовым номером 19. Причём предусматривалась простейшая программа: два полёта по кругу, каждый продолжительностью 30 минут.

27 марта Серёгин, как обычно, минут за 5 до начала рабочего дня был уже на месте.

Предполётная подготовка началась в 9 часов 15 минут. Проводил её Серёгин. По окончании занятия Серёгин утвердил полётный лист, составленный и подписанный Гагариным. Тот положил его в правый карман куртки, и они направились к приготовленному для них самолёту с бортовым номером 18.

Приняли рапорт от техника о готовности самолёта к полёту. Осмотрели самолёт. Расписались в журнале готовности к полёту. Заняли места в кабинах. Гагарин – в передней, Серёгин – в задней.

Начался обычный радиообмен с руководителем полёта, который вёл Гагарин (его позывной номер был 625). Каждое действие лётчика производилось только по команде. В 10 часов 19 минут Гагарин поднял самолёт в воздух. В 10 часов 30 минут, закончив упражнение в зоне, Юрий Алексеевич доложил об этом руководителю и попросил разрешение взять курс 320 (на возвращение).

После этого радиообмен прекратился.

Ни на какие запросы 625‑й не отвечал.

Примерно через минуту произошла катастрофа – самолёт столкнулся с землёй…

Радиообмен, который ведётся руководителем полётов с лётчиками, записывается на магнитофонную ленту. Запись позволяет не только дословно восстановить содержание переговоров, но и содержит ещё два вида очень важной информации: точный хронометраж и запись живой речи.

Приводим содержание переговоров Гагарина и руководителя полётов (РП). В левом столбце отмечается время (часы, минуты, секунды). Средний столбец указывает, кто ведёт передачу, в правом приводится её дословный текст.

 

10.08.00 625 625, борт 18, прошу запуск

РП 625, разрешаю запуск

10.15.10 625 625, прошу на полосу

РП запрещаю 625

625 понял

10.17.33 РП 625, на взлётную

625 понял

10.18.42 625 625 к взлёту готов

10.18.45 РП взлёт разрешаю 625

625 выполняю

10.19.40 625 выполняю первый

РП понял вас

10.20.45 625 625 со второго уход на рубеж

РП разрешаю

625 вас понял

10.21.46 625 625 с рубежа с набором до 4200

РП 625 разрешаю

625 понял, выполняю

РП переход на третий

10.21.50 625 понял

10.22.16 625 625, с рубежа в зону 20, с набором до 4200

РП разрешаю двадцатую до четырёх

625 понял вас

10.23.56 РП за облака выйдете, доложите

10.24.00 625 625 между облаками

РП понял

10.25.50 625 625 зону 20 занял, высота 4200, прошу задание

РП понял вас, разрешаю

625 понял вас, выполняю

10.30.10 625 задание в зоне 20 закончил, прошу разрешение разворот на курс 320

РП 625, разрешаю

625 понял, выполняю

 

Магнитофонная запись переговоров помогла установить два очень важных конкретных факта. Во‑первых, силовая установка самолёта работала около 23 минут: с 10 часов 8 минут, когда был разрешён запуск двигателя, до 10 часов 31 минуты. Во‑вторых, продолжительность полёта равна примерно 12 минутам.

Последний полёт Гагарина и Серёгина происходил между двумя слоями почти сплошной облачности. Нижний занимал высоту от 500–600 м примерно до 1500, а верхний – от 4500 до 5500.

Самолётом, на котором совершили последний полёт Гагарин и Серёгин, был УТИ МиГ‑15 с бортовым номером 18.

УТИ МиГ‑15 – это двухместный учебно‑тренировочный дозвуковой истребитель с одним турбореактивным двигателем РД‑45Ф. В носовой части фюзеляжа расположены две герметические кабины: обучаемого (первая) и инструктора (вторая). Обе кабины оборудованы катапультируемыми сиденьями. Катапультироваться можно, только сбросив фонарь. Для этого под ним размещены пиропатроны. При отказе пиропатронов замки можно открыть и вручную.

Система управления самолётом даёт возможность инструктору, находящемуся в задней кабине, контролировать действия ученика и исправлять его ошибки.

На самолёте с бортовым номером 18 для увеличения продолжительности полёта было установлено два подвесных бака ёмкостью по 260 л. Аэродинамические и лётные характеристики (кроме, естественно, дальности полёта) самолёта из‑за этого ухудшаются, однако незначительно. Зато несколько ужесточаются ограничения, накладываемые на допустимые режимы полёта.

Далее мы не раз будем пользоваться очень важным понятием – «перегрузка». Чем сильнее лётчику нужно искривить траекторию полёта, тем больше перегрузка. При её росте возрастают и силы, действующие на самолёт. Поэтому максимально возможные перегрузки ограничены. Так, у самолёта УТИ МиГ‑15 (без подвесных баков) предельно допустима восьмикратная. За эту грань в обычных условиях переходить нельзя – прежде всего ломаются крылья.

Перегрузки опасны не только технике, но и человеку: внезапно возросший вес не выдерживают мышцы, скелет, сосуды. Перегрузка «8» в направлении «голова – таз» в большинстве случаев является предельной для экипажа. Мало кто даже из хорошо тренированных лётчиков и космонавтов может работать при более значительных перегрузках (10–12), причём обычно лишь 5‑10 секунд. Правда, известны случаи, когда во время тренировок и испытаний удавалось выйти на ещё большие нагрузки (15 и даже выше). Но, во‑первых, это исключительные показатели, а во‑вторых, человек может находиться в столь экстремальных условиях всего 1–2 секунды.

УТИ МиГ‑15 – самолёт дозвуковой. Максимальная скорость полёта на нём не должна превышать 1070 км в час у самолёта без подвесных баков, а с баками – 700 км в час. На максимальной скорости летают редко. Упражнения, запланированные Гагарину в последнем полёте, обычно выполняются при скоростях до 500–600 км в час.

Нормальный полёт происходит при небольших углах атаки, когда воздух плавно обтекает крыло. При угле в 12° уже возникает тряска самолёта и при увеличении угла атаки замедляется рост подъёмной силы. 16° – критическое значение: подъёмная сила, достигнув максимальной величины, перестаёт расти, а тряска усиливается. Это важно знать, чтобы понять происходившее незадолго до катастрофы.

Выход на большие углы атаки обычно сопровождается резким креном. Происходит, как говорят лётчики, сваливание самолёта на крыло.

Наиболее опасное последствие этого – переход в штопор: самолёт быстро теряет высоту, плохо управляем, вращается.

УТИ МиГ‑15 довольно надёжно выводится из штопора, однако для этого лётчик должен иметь достаточный запас высоты и времени. Так, по инструкции, выполнение штопора с учебной целью разрешается только по специальному заданию, в простых метеоусловиях, при хорошей видимости, с высоты 7000 м.

Практический потолок самолёта – около 15 км, продолжительность полёта (на высоте 5 км) – примерно 1 час 30 минут без подвесных баков и 2 часа 20 минут с баками, дальность полёта соответственно – 680 и 960 км.

Результаты разносторонних исследований двух подкомиссий были собраны и обобщены в 30 солидных томах, в которые вошли подробные данные анализов, расчётов, мнений экспертов, опросов свидетелей, выводов, заключений, скреплённые подписями авторитетных учёных, военачальников, лётчиков, космонавтов, инженеров, врачей…

Подход был столь многоплановым, разносторонним, тщательным, привлечено было так много объективных показателей, что любая попытка использовать недостоверные сведения немедленно приводила к противоречиям.

Основное внимание комиссии было уделено авиационной технике (и всему, что имело прямое или косвенное отношение к её состоянию и работоспособности), а также вопросам подготовленности лётчиков, организации полётов, соблюдению мер безопасности.

Прежде всего надо было выяснить – эту ли технику следовало использовать при тренировке космонавта № 1?

Анализ отказов и лётных происшествий по всем типам учебно‑тренировочных самолётов‑истребителей дал однозначный ответ на вопрос о надёжности тренировочных самолётов этой серии: УТИ МиГ‑15 в то время был самым надёжным из всех подобных летательных аппаратов.

Тогда возникло сомнение: а может быть, данный экземпляр самолёта (с бортовым номером 18) был хуже других? Самые квалифицированные лётчики‑инструкторы, летавшие на разных самолётах УТИ МиГ‑15, единодушно выделили № 18 как лучшую машину.

Технические характеристики летательного аппарата тоже были в пользу самолёта № 18. Так, например, неизрасходованный ресурс по самолёту и двигателю у него был более 30, а по оборудованию – свыше 60 процентов.

Изучению подвергались состояние и организация эксплуатации авиационной техники в данной части. Вначале это было скрупулёзное, даже придирчивое рассмотрение, как ведётся документация по вопросам эксплуатации. Затем всему инженерно‑техническому составу учинили экзамены: достаточно ли они подготовлены и умеют ли правильно эксплуатировать самолёты? И, наконец, был проведён выборочный контроль фактического состояния авиационной техники. При этом не забыли проверить, кондиционны ли топливо и масло, которыми заправляют самолёты.

После этого комиссия сделала вывод: «Подготовка самолёта к полёту 27.3.68 г. произведена в полном объёме, в соответствии с требованиями действующей документации по технической эксплуатации».

Гораздо труднее было определить состояние самолёта, его двигателя, работу оборудования во время полёта, вплоть до удара о землю.

Однако научные методы расследования позволили объективно установить, казалось бы, невозможное. Было доказано не только то, что все системы на летательном аппарате функционировали безотказно до конца, но даже восстановлены все основные количественные показания приборов.

Один из способов, который был тогда применён, – анализ отпечатков стрелок приборов на циферблатах, которые остаются при сильных ударах. Таким образом, удалось установить время падения самолёта (по двум часам – бортовым в кабине Гагарина и его наручным), восстановить показания авиагоризонта, узнать обороты двигателя, углы отклонения рулей высоты и так далее.

Результатом данных работ стали следующие выводы комиссии:

«На самолёте разрушений и отказов агрегатов и оборудования в полёте не имелось. Разрушение самолёта произошло при ударе о землю. Все изломы и деформации характерны для разрушений от однократно приложенной нагрузки. Следы усталостного разрушения деталей и элементов конструкции отсутствуют».

«Пожара и взрыва на самолёте в полёте не было. Противопожарная система в полёте не использовалась».

«Двигатель в момент столкновения с землёй работал».

«Электрическая сеть самолёта находилась под током от генератора ГСН‑3000».

«Командная радиостанция РСИУ‑3М была включена… Электропитание на станцию подавалось».

«Кислородная система… была исправна».

Особо выделим одно очень важное заключение комиссии:

«Попытка катапультироваться лётчиками не предпринималась».

В качестве примера поясним, каким образом был установлен этот факт, на чём основывается данное заключение комиссии.

Ручки, с помощью которых при катапультировании производится аварийное сбрасывание подвижных частей фонаря, оставались в исходном положении. Штоки цилиндров, подбрасывающих фонарь, также были в исходном положении. Пиропатроны системы аварийного сброса фонаря не срабатывали. И ещё ряд подобных признаков.

Мы уже говорили, что по отпечаткам стрелок на циферблатах приборов были восстановлены их показания в момент удара самолёта о землю. Так было установлено, что двигатель работал, имея 9‑10 тысяч оборотов в минуту. Кроме того, стали известны значения скорости полёта и снижения, время удара о землю.

Делалось всё возможное, чтобы использовать несколько независимых источников информации. Вот некоторые характерные примеры.

Сразу после установления места падения самолёта были приняты меры для сохранения обстановки в нетронутом виде. Кроме того, немедленно начались фотографирование, тщательные измерения, аккуратный сбор и учёт всех частей самолёта…

По вершинам срубленных самолётом берёз удалось достаточно точно установить угол наклона его траектории перед ударом о землю.

Размеры ямы, образовавшейся при ударе, позволили независимо от показаний приборов специальными расчётами определить скорость полёта самолёта.

Очень важно было знать время удара о землю. Вот что сказано по данному вопросу в заключении комиссии.

«Время, зафиксированное при разрушении часов, составляет примерно 10 часов 30 минут. Это подтверждается отметками часовой и минутной стрелок наручных часов марки „Super Automatik“, а также минутной стрелки авиационных бортовых часов первой кабины».

Специалисты, оценив погрешность их данных (например, анализом динамики полёта), установили наиболее вероятное время гибели лётчиков: 10 часов 31 минута.

Не менее строго и придирчиво изучалась организация полётов. Было проверено соблюдение порядка подготовки к полётам отдельных экипажей, части в целом и других частей близлежащих районов. Изучались версии о столкновении с другим самолётом, шаром‑зондом, запускаемым для получения данных о состоянии атмосферы, с птицами.

Подразделения солдат несколько раз прочёсывали округу в поисках шара или останков птиц, пострадавших при столкновении. Были изучены многие документы, регламентирующие полёты. Сопоставлены проводки радиолокаторами самолётов, летавших в это время в данном районе. Версии о столкновении были отвергнуты.

Тщательно анализировался уровень подготовки Гагарина и Серёгина. Все заключения были однозначны и категоричны: оба лётчика были подготовлены хорошо.

Члены комиссии придирчиво отбирали все достоверные сведения. Сопоставляли показания очевидцев. Например, чтобы уточнить, кто был на предварительной подготовке 26 марта и на предполётной 27‑го, попросили участников нарисовать, кто где сидел. В результате было установлено, что Гагарин был на обеих и, как всегда, активно работал за первым столом.

Весьма полная, объективная и важная информация была получена при всесторонних медицинских исследованиях.

Во‑первых, медики проанализировали магнитофонную запись речи Гагарина за минуту до гибели, изучив динамику её частного спектра. Во‑вторых, они установили, в каких позах находились лётчики при ударе (по отпечаткам обуви и пальцев рук). В‑третьих, произвели тщательное и разностороннее обследование останков лётчиков, в том числе анализ крови.

Достоверно установлено, что за минуту до гибели Гагарин пребывал в совершенно нормальном состоянии: речь его была спокойной, размеренной. Экипаж находился в работоспособном состоянии, позы обоих лётчиков до конца были рабочими. Так, Гагарин левой рукой держался за ручку управления двигателем, ноги у того и другого лётчика были на педалях. Никаких следов отравления ядами, газами не было, так же как и признаков характерных повреждений от взрыва или пожара.

Как ни кощунственна сама мысль, что они могли совершить полёт нетрезвыми, но и она не осталась обойдённой.

Был произведён тщательный химический анализ останков и крови лётчиков. После тщательного изучения было установлено отсутствие в останках и крови 8 летучих веществ, 10 тяжёлых металлов, а также барбитуратов, алкалоидов, этилового алкоголя, метилового алкоголя. Выявлено также, что содержание в мышечных тканях углеводов, гликогена и молочной кислоты было в пределах нормы.

Естественно, перед заключением о состоянии лётчиков результаты последних анализов сопоставлялись с нормальными, содержащимися в их медицинских книжках.

Итак, что случилось в полёте? Прежде всего изложим те факты, которые можно считать установленными твёрдо и достоверность которых у нас не вызывает сомнений.

Никаких оснований для подозрений в любом виде диверсии (взрыв, пожар, отравление лётчиков и т. д.) нет. Ни одна часть самолёта до удара о землю не была разрушена, все детали его, вплоть до самых мелких, были найдены на месте падения, в образовавшейся глубокой яме. До конца полёта экипаж был работоспособен, энергично боролся за спасение своих жизней и самолёта.

Версия о недостаточной подготовленности лётчиков, о проявлении ими легкомыслия, недисциплинированности не имеет под собой никаких оснований. Организация полёта, сам полёт, подготовка лётчиков и материальной части проводились в полном соответствии со всеми инструкциями и наставлениями.

Может быть, причиной катастрофы было столкновение двух самолётов? Или их самолёта с чем‑нибудь ещё: шаром‑зондом, птицей? И эта версия была отвергнута: никаких следов столкновения не найдено, останков птицы или частей разбитого шара‑зонда во всей округе не обнаружено.

Естественно, одной из главных проблем было исследование работоспособности авиационной техники в полёте. Не было ли разрушений, отказов, которые могли послужить причиной катастрофы? Нет. Авиационная техника на этот раз не подвела. Даже тогда, когда, борясь за жизнь на последнем участке полёта, Гагарин и Серёгин довели перегрузку до 10–11.

Так что же могло произойти в полёте, что могло стать причиной катастрофы?

До последнего доклада Гагарина руководителю полётов ничего опасного или просто необычного экипаж не наблюдал и не ощущал.

Напомним, что Гагарин и Серёгин летали между двумя слоями облачности в зоне, где совсем не была видна линия горизонта или, во всяком случае, наблюдалась плохо, с перерывами. При рассмотрении последнего этапа полёта важно понимать, в каких погодных условиях он протекал.

Комиссии удалось получить достоверную информацию о положении самолёта перед самым ударом о землю. Прибыв после катастрофы, на месте гибели лётчиков были немедленно произведены замеры угла наклона траектории на данном участке, а также размеры ямы, образовавшейся при ударе. Последнее помогло рассчитать скорость удара о землю. Эти данные дублировались показаниями приборов самолёта, расшифрованными по отпечаткам стрелок на циферблате.

Несложными расчётами были получены все недостающие параметры движения летательного аппарата, характеризующие его положение перед ударом о землю:

Угол атаки самолёта? = 20°, угол наклона траектории с горизонтом? = ‑50°, угол тангажа? = ‑30°. Скорость полёта самолёта V = 190 м/с, вертикальная составляющая скорости V_y = 145 м/с, перегрузка – около 10.

Таким образом, самолёт находился на запретном (закритическом) режиме, при котором крыло обтекается ненормально (со срывом потока и тряской).

Специалисты по динамике полётов, используя указанные данные, произвели ряд расчётов, дублируя их в двух организациях.

Из 12‑минутного полёта нам известно всё мало‑мальски существенное о первых 11 минутах.

Практически удалось установить состояние самолёта и действия лётчиков при выходе из нижнего слоя облаков. Здесь полёт совершался при ещё большем угле наклона траектории (угол наклона траектории достигал ‑70° или даже ‑90°), т. е. самолёт отвесно (или почти отвесно) пикировал. Видимо, как только лётчики сориентировались по естественному горизонту, они стали максимально энергично выводить машину из пикирования.

Мы не можем, однако, дать однозначный ответ на последний вопрос: как и почему самолёт попал в такую ситуацию?

Получив разрешение от руководителя полётов на возвращение, Гагарин должен был делать разворот с курса 70 на курс 320 со снижением и при отсутствии видимости естественного горизонта. Далее произошло какое‑то неожиданное событие, которое привело к тому, что самолёт оказался на закритическом режиме в положении крутого пикирования.

Три наиболее вероятные причины могли быть виной этому.

При подходе к верхней границе нижнего слоя облачности, который был весьма рваный, с языками облаков, лётчики могли принять такой язык за неожиданно возникшее препятствие: летящий самолёт или шар‑зонд. Строго говоря, там действительно могло быть какое‑то препятствие, например стая птиц. И хотя точно установлено, что столкновения не было, но исключить сближения нельзя. А оно могло привести к резкому манёвру со взятием ручки на себя, выходу на закритические углы атаки и сваливанию самолёта.

Второй из возможных причин могло быть попадание в след пролетавшего самолёта. С концов крыла у каждого самолёта сбегают так называемые свободные вихри (иногда их называют вихревыми жгутами, или концевыми вихрями), и образуется как бы смерч. Лётчики хорошо знают, что при полёте строем, при дозаправке в воздухе одного самолёта другим нельзя попадать в сферу действия концевых вихрей. С мощным воздействием закрученного потока справиться почти невозможно: самолёт кренится и выбрасывается из зоны вихревого движения воздуха.

По мере удаления от самолёта концевые вихри слабеют, рассасываются, действие их ослабевает. Однако на расстояниях до 2–3 км (а для тяжёлых самолётов и раза в полтора больших) вихревое движение сохраняется и попадание в центральную часть жгута остаётся опасным. Таким образом, если здесь пролетал самолёт даже за 15–20 секунд до этого, то его вихревой след мог вызвать резкий крен и сваливание.

Ещё одной причиной выхода самолёта на закритические углы атаки мог оказаться восходящий вертикальный поток воздуха, который при горизонтальном полёте увеличивает углы атаки. Правда, для этого он должен быть довольно интенсивным. Так, при скорости полёта 100 м в секунду возрастание угла атаки на 5–6° получается при восходящем потоке 10 м в секунду. Скорее всего, самолёт шёл со снижением, тогда и горизонтальный порыв ветра мог вызвать рост угла атаки (за счёт составляющей скорости ветра, перпендикулярной направлению полёта).

В условиях приближающегося в тот день холодного фронта исключать рассмотрения подобные явления в атмосфере нельзя.

Могло иметь место сочетание двух каких‑либо из указанных событий, а может быть, и всех трёх.

Следует отметить, что, когда не виден естественный горизонт, как и было в этот раз, пилотирование затруднено и пространственная ориентировка ведётся только по приборам.

Однако резкий манёвр, особенно если он сопровождался выходом на большие углы пикирования, мог привести к большим ошибкам в показаниях авиагоризонта АГИ‑1. В этом случае правильно оценить своё пространственное положение лётчики смогли бы, только выйдя из облачности, т. е. лишь на высоте около 500–600 м. Для выхода из штопора или отвесного пикирования такого запаса высоты недостаточно.

Подводя итог всему сказанному, можно предположить, что, доложив руководителю полётов о завершении упражнений в зоне и получив разрешение на возвращение, Гагарин после исходящей спирали стал сразу же выполнять разворот. Обычно при таком манёвре происходит постепенное нарастание перегрузки, углов атаки, углов крена.

Вблизи верхней границы нижнего слоя облаков самолёт испытал воздействие, о котором речь шла выше. Скорее всего, это привело к сваливанию на крыло, чему способствовали подвеска дополнительных баков под ним.

Оказавшись в сложнейшей ситуации, оба лётчика не только не растерялись, но и сделали всё возможное для спасения, мгновенно выработав самый верный, оптимальный способ действий.

В течение нескольких секунд Гагарин и Серёгин, сохраняя чёткость согласованных действий, боролись за жизнь, хотя и находились под воздействием огромных перегрузок. Такое посильно только очень мужественным, здоровым людям, отлично тренированным лётчикам, – заканчивают свой рассказ С. Белоцерковский и А. Леонов. – Сделав всё возможное, они погибли. Им не хватило всего 250–300 м высоты, всего лишь 2 секунд полёта. Как это мало, но как это дорого стоит в авиации и космонавтике!