Особо следует сказать об истории [ё] в московском койне. Как показали исследования Л. Л. Васильева, В, В. Виноградова, К. В. Горшковой, [ё), сохраняясь в Москве в качестве особой фонемы вплоть до начала XV11I в., реализовывалась как [ё] в положении под ударением перед твердым согласным.
Однако при этом следует сделать существенную оговорку. Известно, что М. В. Ломоносов указывал на различение [ё] и [е], говоря, что |ё] — „тонкое", а [е] — „дебелое". Однако при этом он отмечал, что „буквы (т. е. звуки.— В. И.) е и э в просторечии едва имеют чувствительную разность, которую в чтении весьма явственно слух разделяет и требует в е дебелости, а а э тонкости" (Ломоносов М. В. Российская грамматика)
Из этих слов можно сделать вполне определенный вывод, что во времена Ломоносова в живом московском говоре, в московском просторечии [ё] уже почти полностью совпала с [е] и только в литературном произношении, возможно в определенной степени искусственном, различение [ё] и [е] еще продолжало поддерживаться.
Таким образом, в литературном русском языке, сложившемся на базе московского койне, древнерусская фонема [ё] совпала с фонемой [е], однако в позиции под ударением перед твердым согласным звук [е], появившийся на месте (ё], не изменился в (о] (за исключением некоторых малочисленных фактов, о которых упоминалось выше). Что же касается [ё] в безударных слогах, то ее судьба оказалась такой же, что и судьба остальных гласных неверхнего подъема.
Специально следует сказать о том, что в некоторых случаях наличие [и] на месте старого э в современном языке не связано с общей судьбой фонемы [ё]. Так, в литературном языке укрепился ряд слов с [и] на месте *э: дитя, дитятко, дитина (др.-русск. дэтя,), сидеть, сидя (др.-русск, сэдети), мизинец. Возможно, что первоначально [и] появился в первом предударном слоге в результате межслоговой ассимиляции с [и] в следующем слоге ([детина] > [дитина], (сидети] > [сиди]), а затем был перенесен в слог под ударением: {сиди] ~> [сидя], [дитйна] > [дитятко].