Владимир Пропп. ИСТОРИЧЕСКИЕ КОРНИ ВОЛШЕБНОЙ СКАЗКИ

Владимир Пропп.

ИСТОРИЧЕСКИЕ КОРНИ ВОЛШЕБНОЙ СКАЗКИ

Все комментарии к первой и второй работе находятся в конце второй работы(т.е. здесь). Вкладыш со схемами находится в конце первой (т.е. в "Морфология…

ИСТОРИЧЕСКИЕ КОРНИ ВОЛШЕБНОЙ СКАЗКИ 112

ПРЕДИСЛОВИЕ 112

Глава I.ПРЕДПОСЫЛКИ 113

I .Основной вопрос. 113 • 2.3начение предпосылок. 113 • 3.Выделение волшебных сказок. 114 • 4.Сказка как явление надстроечного характера. 116 • 5.Сказка и социальные институты прошлого.118 • 6.Сказка и обряд.119 7.Прямое соответствие между сказкой и обрядом. 120 • 8. Переосмысление обряда сказкой. 120 • 9.Обращение обряда. 121 • 10.Сказка и миф. 123 • 11 .Сказка и первобытное мышление. 127 • 12.Генетика и история. 128 • 13.Метод и материал. 129 • 14.Сказка и послесказочные образования. 130 • 15.Перспективы.130

Глава II.ЗАВЯЗКА 132

I.Дети в темнице 132 • 1.Отлучка. 132 • 2.3апреты, связанные с отлучкой.133 • 3.Фрэзер об изоляции царей.133 • 4.Изоляция царских детей в сказке.134 • 5.Заключение девушки.136 • 6.Мотивировка заключения. 138 • 7.Итоги.140 •

II.Беда и противодействие 141 • 8.Беда.141 • 9.Снаряжение героя в путь. 142

Глава III.ТАИНСТВЕННЫЙ ЛЕС 146

1 .Дальнейшая композиция сказки. Получение волшебного средства. 146 • 2.Типы яти. 147 • 3.Обрядпосвящения.147 4.Лес.151 • 5. Избушка на курьих ножках. 152 • 6.Фу, фу, фу.158 • 7.Напоила-накормила.160 • 8.Костяная нога.163 • 9.Слепота яги.165 • 10.Хозяйка леса. 168 • 11. Задачи яги. 172 • 12.Испытание сном.173 • 13.Изгнанные и заведенные в лес дети.175 • 14.Похищенные дети.178 • 15.Запродажа.178 • 16.Била-била.180 • 17.Безумие.182 • 18.Отрубленный палец. 183 • 19.3наки смерти. 184 • 20.Временная смерть. 185 • 21.Разрубленные и оживленные. 186 • 22.Печь яги. 190 • 23.Хитрая наука. 194 • 24.Волшебный дар. 197 • 25.Яга - теща. 198 • 26.Травестизм.199 • 27.3аключение.202

Глава IV.БОЛЬШОЙ ДОМ 203

I.Лесное братство 203 • 1.Дом в лесу.203 • 2.Большой дом и малая избушка.207 • З.Накрытый стол.208 • 4.Братья.208 • 5.Охотники.209 • 6.Разбойники.209 • 7.Распределение обязанностей.210 • 8."Сестрица".211 • 9.Рождение ребенка.215 • 10.Красавица в гробу.216 • 11.Амур и Психея.219 • 12.Жена на свадьбе мужа.221 • 13.Неумойка.223 • 14.Незнайка.225 • 15.Плешивые и покрытые чехлом.226 • 16.Муж на свадьбе жены.228 • 17.3апрет похвальбы.229 • 18.3апретный чулан.230 • 19.3аключение.234 •

II.Загробные дарители 235 • 20.Умерший отец.235 • 21.Умершая мать.239 • 22.Благодарный мертвец.239 • 23.Мертвая голова.240 • 24.3аключение.241 •

III.Дарители-помощники 243 • 25.Благодарные животные.243 • 26.Медный Лоб.246 • 27.Выкупленные пленники, должники и пр.252

Глава V.ВОЛШЕБНЫЕ ДАРЫ 253

I.Волшебный помощник 253 • 1.Помощники.253 • 2.Превращенный герой.254 • З.Орел.254 • 4.Крылатый конь.257 • 5.Выкармливание коня.258 • 6.Замогильный конь.259 • 7.Отвергнутый и обмененный конь.260 • 8.Конь в подвале.261 • 9.Масть коня.262 • 10.Огненная природа коня.263 • 11.Конь и звезды.266 • 12.Конь и вода.266 • 13.Некоторые другие помощники.267 • 14.Развитие представлений о помощнике 271

II.Волшебный предмет 277 • 15.Предмет и помощник 277 • 16.Когти, волосы, шкурки, зубы.278 • 17.Предметы-орудия.279 • 18.Предметы, вызывающие духов.281 • 19.Огниво.281 • 20.Палочка.282 • 21.Предметы, дающие вечное изобилие.282 • 22.Живая и мертвая, слабая и сильная вода.283 • 23.Куколки.285 • 24.3аключение.286

Глава VI.ПЕРЕПРАВА 287

1.Переправа как композиционный элемент.287 • 2.Переправа в образе животного.287 • З.Зашивание в шкуру.288 • 4.Птица.292 • 5.На коне.294 • 6.На корабле.295 • 7.По дереву.296 • 8.По лестнице или ремням.297 • 9.При помощи вожатого.298 • 10.Заключение.298

Глава VII.У ОГНЕННОЙ РЕКИ 299

I.Змей в сказке 299 • 1.Облик змея.299 • 2.Связь с водой в сказке.300 • З.Связь с горами.300 • 4.3мей-похитиггель.301 • 5.Поборы змея.301 • 6.Змей -охранитель границ.302 • 7.3мей-поглотитель.302 • 8.Опасность сна.303 • 9.Изначальный противник.303 • 10.Бой.304 • 11. Литература о змее. 305 • 12.Распространенность змееборства. 306 •

II.Змей-поглотитель 307 • 13.0брядовое поглощение и выхаркивание. 307 • 14.Смысл и основа этого обряда.309 • 15.Птичий язык. 311 • 16.Алмазы.313 • 17.Поглотитель-переносчик.314 • 18.Борьба с рыбой как первая ступень змееборства. 316 • 19.Следы поглощения в поздних случаях змееборства. 322 • 20.3аключение.324 •

III.Герой в бочке 324 • 21. Ладья-переносчик. 324 • IV.Змей-похититель 327 • 22.Облик змея.327 • 23.Смерть-похититель.329 •

24.Внесение эротического момента.332 • 25.Похищение в мифах.333 •
V.Водяной змей 334 • 26.Водяная природа змея.334 • 27.Поборы змея.339 • 28.Мифы.342 •

VI.Змей и царство мертвых 344 • 29. Змей-страж. 344 • 30.Кербер.345 • 31. Перенесение змея на небо. 346 • 32. Сторожевая роль небесного змея; якуты.349 • 33.Змей в Египте.351 • 34.Психостасия.353 • 35.Связь змея с рождением.354 • 36.Гибель змея от змея.356 • 37.3аключение.358

Глава VIII.ЗА ТРИДЕВЯТЬ ЗЕМЕЛЬ 360

I.Тридесятое царство в сказке 360 • 1.Локальность. 360 • 2.Связь с солнцем.362 • 3.Золото.363 • 4.Три царства. 364 • 5.Териоморфизм тридесятого царства.365 •

II.Тот свет 366 • 6.Ранние формы потустороннего мира.366 • 7.Пасть и толкучие горы.367 • 8.Хрусталь.368 • 9.Страна обилия.369 • 10.Солнечное царство. 371 • 11.Античность.374

Глава IX.НЕВЕСТА 376

I.Печать царевны 376 • 1.Два типа царевны. 376 • 2.Клеймение героя.377 •

II.Трудные задачи 381 • 3.Трудные задачи.381 • 4. Всенародный клич 381 • 5. Задачи в ответ на сватовство. 382 • 6. Задачи бежавшей и вновь найденной царевны.382 • 7.3адачи царевны, похищенной ложными героями.383 • 8.Задачи Водяного.383 • 9.Задачи учителя-колдуна. 384 • 10.Враждебный тесть.385 • 11.Задачи, задаваемые старому царю. 386 • 12.Задачи на поиски.387 • 13.Дворец, сад, мост.389 • 14.Испытание баней.392 • 15.Испытание едой.394 • 16.Состязания.395 • 17.Прятки.398 • 18.Узнать искомого.400 • 19.Брачная ночь.402 • 20.Предварительные выводы.407 •

III.Воцарение героя 408 • 21.Фрэзер о смене царей.408 • 22.Престолонаследие в сказке.410 • 23.Старость.411 • 24.Оракулы.411 • 25. Умерщвление царя в сказке.413 • 26.Ложный герой.415 • 27.Веревочный мост.415 • 28.Кипящее молоко.416 • 29.3аключение.417 •

IV.Магическое бегство 418 • 30.Бегство в сказке.418 • 31.Бегство с бросанием гребешка и пр.419 • 32.Бегство с превращениями.420 • 33.Превращение змеи в колодцы, яблони и т.д. 422 • 34.Бегство и погоня с последовательными превращениями.422 • 35.Решающее препятствие.426

Глава X.СКАЗКА КАК ЦЕЛОЕ 427

1 .Единство волшебной сказки.427 • 2.Сказка как жанр.430

Комментарии

Е. М. Мелетинский. СТРУКТУРНО-ТИПОЛОГИЧЕСКОЕ ИЗУЧЕНИЕ СКАЗКИ 437

Библиографические примечания

А. В. Рафаева. МЕТОДЫ В. Я. ПРОППА В СОВРЕМЕННОЙ НАУКЕ 467

Текстологический комментарий 486

Постраничный комментарий

Цитированная литература 494

Сокращения 501

Именной указатель 502

Указатель персонажей 507

Исторические корни Волшебной Сказки

Предисловие

Предлагаемая работа снабжена вводной главой, и потому в предисловии можно ограничиться некоторыми замечаниями технического характера.

В книге часто встречаются ссылки на сказки или выдержки из них. Эти выдержки надо рассматривать как иллюстрации, а не как доказательства. За примером кроется более или менее распространенное явление. Разбирая явление, следовало бы приводить не одну-две иллюстрации, а все имеющиеся случаи. Однако это свело бы книгу к указателю, который размерами превзошел бы всю работу. Эту трудность можно было бы обойти ссылками на существующие указатели сюжетов или мотивов. Однако, с одной стороны, распределение сказок по сюжетам и сюжетов по мотивам, принятое в этих указателях, часто весьма условно, с другой же стороны -- ссылки на сказки встречаются в книге несколько сот раз, и пришлось бы несколько сот раз давать ссылки на указатели. Все это заставило меня отказаться от традиции приводить при всяком сюжете номер типа. Читатель поймет, что приводимые материалы представляют собой образцы.

То же касается примеров из области обычаев, обрядов, культов и т. д. Все приводимые факты -- не более как примеры, число которых можно было бы произвольно увеличить или уменьшить, приводимые примеры могли бы быть заменены другими. Таким образом, в книге не сообщается никаких новых фактов, нова только устанавливаемая между ними связь, и в ней центр тяжести всей книги.

Необходимо сделать еще оговорку относительно способа изложения. Мотивы сказки так тесно связаны между собою, что, как правило, ни один мотив не может быть понят изолированно. Излагать же приходится по частям. Поэтому в начале книги часто встречаются ссылки на то, что еще будет развито, а со второй половины -- на то, что уже изложено выше.

Книга представляет собой одно целое, и ее нельзя читать из середины для справок по отдельным мотивам.

В данной книге читатель не найдет анализа многих мотивов, которые он вправе искать в такой работе. Многое не уместилось в ней. Упор сделан на анализ основных, главнейших сказочных образов и мотивов, остальное же частью уже опубликовано раньше и здесь не повторяется, частью, возможно, появится в

виде отдельных очерков в будущем.

Работа вышла из стен Ленинградского ордена Ленина государственного университета. Многие из моих товарищей по работе поддерживали меня, охотно делясь своими знаниями и опытом. Особенно многим я обязан члену-корреспонденту Академии Наук проф. Ивану Ивановичу Толстому, который дал мне ценные указания как по части использованного мной античного материала, так и по общим вопросам работы. Приношу ему свою глубочайшую и искреннюю благодарность.

Автор

Глава I. Предпосылки

1. Основной вопрос.

Что значит конкретно исследовать сказку, с чего начать? Если мы ограничимся сопоставлением сказок друг с другом, мы останемся в рамках компаративизма. Мы хотим расширить рамки изучения и найти историческую базу, вызвавшую к жизни волшебную сказку. Такова задача исследования исторических корней волшебной сказки, сформулированная пока в самых общих чертах.

На первых порах кажется, что в постановке этой задачи нет ничего нового. Попытки изучать фольклор исторически были и раньше. Русская фольклористика знала целую историческую школу во главе со Всеволодом Миллером. Так, Сперанский говорит в своем курсе русской устной словесности: "Мы, изучая былину, стараемся угадать тот исторический факт, который лежит в ее основе, и, отправляясь от этого предположения, доказываем тождество сюжета былины с каким-нибудь известным нам событием или их кругом" (Сперанский 222). Ни угадывать исторических фактов, ни доказывать их тождества с фольклором мы не будем. Для нас вопрос стоит принципиально иначе. Мы хотим исследовать, каким явлениям (а не событиям) исторического прошлого соответствует русская сказка и в какой степени оно ее действительно обусловливает и вызывает. Другими словами, наша цель -- выяснить источники волшебной сказки в исторической действительности. Изучение генезиса явления еще не есть изучение истории этого явления. Изучение истории не может быть произведено сразу -- это дело долгих лет, дело не одного лица, это дело поколений, дело зарождающейся у нас марксистской фольклористики. Изучение генезиса есть первый шаг в этом направлении. Таков основной вопрос, поставленный в этой работе.

2. Значение предпосылок.

Каждый исследователь исходит из каких-то предпосылок, имеющихся у него раньше, чем он приступает к работе. Веселовский еще в 1873 году указывал на необходимость прежде

всего уяснить себе свои позиции, критически отнестись к своему методу (Веселовский 1938, 83-128). На примере книги Губернатиса "Зоологическая мифология" ("Zoological Mythology"), Веселовский показал, как отсутствие самопроверки ведет к ложным заключениям, несмотря на всю эрудицию и комбинаторские способности автора работы.

Здесь следовало бы дать критический очерк истории изучения сказки. Мы этого делать не будем. История изучения сказки излагалась не раз, и нам нет необходимости перечислять труды. Но если спросить себя, почему до сих пор нет вполне прочных и всеми признанных результатов, то мы увидим, что часто это происходит именно оттого, что авторы исходят из ложных предпосылок.

Так называемая мифологическая школа исходила из предпосылки, что внешнее сходство двух явлений, внешняя аналогия их свидетельствует об их исторической связи. Так, если герой растет не по дням, а по часам, то быстрый рост героя якобы отряжает быстрый рост солнца, взошедшего на горизонте (Frobenius 1898, 242). Во-первых, однако, солнце для глаз не увеличивается, а уменьшается, во-вторых же, аналогия не то же самое, что историческая связь.

Одной из предпосылок так называемой финской школы было предположение, что формы, встречающиеся чаще других, вместе с тем присущи исконной форме сюжета. Не говоря уже о том, что теория архетипов сюжета сама требует доказательств, мы будем иметь случай неоднократно убеждаться, что самые архаические формы встречаются как раз очень редко, и что они часто вытеснены новыми, получившими всеобщее распространение (Никифоров 1926).

Таких примеров можно указать очень много, причем выяснить ошибочность предпосылок в большинстве случаев совсем не трудно. Спрашивается, отчего же сами авторы не видели своих столь ясных для нас ошибок? Мы не будем их в этих ошибках винить -- их делали величайшие ученые; дело в том, что они часто не могли мыслить иначе, что их мысли обусловлены эпохой, в которую они жили, и классом, к которому они принадлежали. Вопрос о предпосылках в большинстве случаев даже не ставился, и голос гениального Веселовского, который сам неоднократно пересматривал свои предпосылки и переучивался, остался гласом вопиющего в пустыне.

Для нас же отсюда вытекает следствие, что нужно тщательно проверить свои предпосылки до начала исследования.

Выделение волшебных сказок.

"волшебная сказка". Сказка настолько богата и разнообразна, что изучать все явление сказки целиком во всем его объеме и у всех народов… Итак, первая предпосылка гласит: среди сказок имеется особая категория сказок,… Хотя волшебные сказки и составляют часть фольклора, но они не представляют собой такой части, которая была бы…

Сказка как явление надстроечного характера.

Выше было указано, что предпосылки, из которых исходят авторы, часто являются продуктом эпохи, в которую жил исследователь. Мы живем в эпоху социализма. Наша эпоха также выработала свои предпосылки, на… Предпосылка, о которой здесь идет речь, есть общая предпосылка для изучения исторических явлений: "Способ…

Сказка и социальные институты прошлого.

Непосредственно в сказке производят очень мало и редко. Земледелие играет минимальную роль, охота отражена шире. Пашут и сеют обычно только в начале… Однако исследование форм производства в сказке только со стороны его объекта… Но "строй" -- понятие очень общее. Нужно брать конкретные проявления этого строя. Одним из таких проявлений…

Прямое соответствие между сказкой и обрядом.

Переосмысление обряда сказкой

данный мотив к этому обычаю или нет? Систематическое изучение данного обычая и сказочного мотива показывает их несомненную связь: совпадение… Термин "переосмысление" удобен в том отношении, что он указывает на… Мы привели очень простой и ясный случай переосмысления. Во многих случаях первоначальная основа настолько затемнена,…

Сказка и миф.

Разнообразие имеющихся толкований и пониманий понятия мифа заставляет и нас оговорить это понятие точно. Под мифом здесь будет пониматься рассказ о… Социальная функция мифа тоже не всегда одинакова и зависит от степени культуры… Правда, есть исследователи, которые чувствуют это значение и даже говорят о нем, но дальше деклараций дело не пошло.…

Глава II. Завязка

I. Дети в темнице

С первых же слов сказки -- "В некотором царстве, в некотором государстве" слушатель сразу охвачен особым настроением, настроением… создаться, если отлучаются не старшие, а наоборот, младшие. Они уходят в лес…

Запреты, связанные с отлучкой.

Среди этих запретов нас пока займет один: запрет выходить из дому. "Много князь ее уговаривал, заповедывал не покидать высока терема" (Аф.… "Перепугался отец, не велел свой любимой дочери даже на крыльцо… Сказка здесь сохранила память о мероприятиях, которые когда-то действительно применялись к царским детям, причем…

Фразер об изоляции царей.

покидать дворца. Это правило в Японии и Китае соблюдалось вплоть до XIX века. Во многих местах царь -- таинственное, никем никогда не виданное… Надо сказать, что Фрэзер не делает никаких попыток расположить или объяснить…

Изоляция царских детей в сказке

уберечься от солнца, что страх здесь носит иной характер, видно из параллелей. Царские дети содержатся в полной темноте. "Испостроили ей… "солнцем не виденная" и "солнца не видевшая"… С этим запретом света тесно связан запрет видеть кого бы то ни было. Заключенные не должны видеть никого, и их лица…

Заключение девушки..

Однако этот вывод не вполне нас может удовлетворить. До сих пор мы рассматривали только формы заключения и относящиеся сюда запреты, безотносительно к тому, кто подвергается заключению. Если сравнить материалы, собранные у Фрэзера, с теми материалами, которые дает сказка, можно видеть, что Фрэзер говорит о царях, вождях, сказка иногда говорит о царских детях. Но надо сказать, что и в сказке иногда сам царь вместе с детьми находится в подземелье...: "царь выстроил себе огромный подвал и спрятался в нем и завалили его там" (Сад. 11), а во-вторых, и в исторической действительности запреты были обязательны не только для царей, но и для наследников. У Фрэзера находим: "Индейцы Гранады в Южной Америке до семилетнего возраста содержат будущих вождей и их жен в заточении. условия заточения были суровы-

ми: им нельзя было видеть солнце -- в противном случае они потеряли бы право на звание вождя" (Фрэзер 557).

Но мы привели еще не все случаи. Сказка сохранила еще один вид запретов, который в данной связи не засвидетельствован, но засвидетельствован в связи несколько иной. Это -- запрет стричь волосы. Волосы считались местонахождением души или магической силы. Потерять волосы означало потерять силу. С этим мы еще неоднократно встретимся, пока же достаточно напомнить хотя бы историю Самсона и Далилы. "Никуда она из терема не ходила, вольным воздухом царевна не дышала; много у ней и нарядов цветных и каменьев дорогих, но царевна скучала: душно ей в тереме, в тягость покрывало! Волосы ее густые, златошелковые, не покрытые ничем, в косу связанные, упадали до пят, и царевну Василису стали величать: золотая коса, непокрытая краса" (Аф. 560). Золотая окраска волос нас займет в другом месте, а пока важна длина их. Мотив длинных волос заключенной царевны особенно ясен в немецкой сказке (Гримм No 12 -- Рапунцель). "Когда ей исполнилось 12 лет, волшебница заключила ее в башню, лежащую в лесу, не имевшую ни лестниц, ни дверей... У ней были длинные, великолепные волосы, тонкие, как золотая ткань. Слыша голос волшебницы, она развязывала свои косы, обвязывала их вокруг крючка у окна, и тогда они спадали на двадцать локтей, и волшебница по ним подымалась". Длинные волосы заключенной царевны -- часто встречающаяся черта. В грузинской сказке "Иадон и Соловей" красавица живет в высокой башне, откуда спускает вниз свои золотые волосы. Чтобы победить красавицу, нужно крепко намотать волосы на руку (Тихая-Церетели 151).

Запрет стричь волосы нигде в сказке не высказан прямо. Тем не менее длинные волосы заключенной царевны -- часто встречающаяся черта. Эти волосы придают царевне особую привлекательность.

Запрет стричь волосы не упоминается и в описаниях заключения царей, царских детей и жрецов, хотя он вполне возможен. Зато запрет стричь волосы известен в совершенно иной связи, а именно в обычае изоляции менструирующих девушек. Что менструирующих девушек подвергали заточению, это достаточно известно. Фрэзер указывал также, что таким девушкам запрещалось стричь и расчесывать волосы.

Между обычаем изолировать царей и царских детей и обычаем изолировать девушек имеется несомненная связь. Оба обычая основаны на одинаковых представлениях, на одинаковых страхах. Сказка отражает как ту, так и другую форму изоляции. Образ девушки, подвергавшейся заключению в сказке, уже сопоставлен с изоляцией девушек, производившейся когда-то во время

месячных очищений. Для подтверждения этой мысли Фрэзер приводит миф о Данае (Фрэзер 563). Эту же мысль высказывает фон-дер-Лейен в своей книге о сказке, и она же повторена в издании афанасьевских сказок под редакцией Азадовского, Андреева и Соколова. Действительно, Рапунцель подвергается заключению при исполнении ей 12 лет, т. е. при наступлении половой зрелости; она заключена в лесу. Именно в лес уводились девушки. При этом они иногда носили шлемы и скрывали свое лицо. Здесь вспоминается царевна, носящая маску. Есть еще одно соображение в пользу этого сопоставления:

вслед за заключением девушки обычно следует брак ее, как мы это видим в сказке. Часто божество или змей не похищает девушку, а навещает ее в темнице. Так дело происходит в мифе о Данае, так оно иногда происходит и в русской сказке. Здесь девушка беременеет от ветра. "Он побаивался, чтоб не забаловалась. И посадил ю в высоку башню. И дверь каменщики заложили. В одном месте между кирпичей была дырка. Щель, одним словом. И стала раз та царевна навколо той щели, и надул ей ветер брюхо" (Сев. 42). Сиденье в башне явно подготовляет к браку, притом к браку не с обычным существом, а с существом божественного порядка, от которого рождается божественный же сын, в русской сказке -- Иван-Ветер, а в греческом мифе -- Персей. Чаще, однако, заключена не будущая мать героя, а будущая жена героя. Но в целом аналогия между обычаем и сказкой здесь гораздо слабее, чем аналогия мотива заключения царей и царских детей. В сказке совершенно одинаковому заключению подвергаются как девушки, так и мальчики, и братья с сестрами вместе.

Сопоставляя эти факты, мы должны спросить себя, в какой связи стоят эти две формы заключения между собой и со сказкой. Заключение девушек древнее, чем заключение царей. Оно имеется уже у наиболее примитивных, наиболее первобытных народов, например у австралийцев. Сказка сохраняет оба вида. Эти две формы вытекают одна из другой, наслаиваются друг на друга и ассимилируются друг с другом, причем изоляция девушек сохранилась в более бледных формах и сильнее выветрилась. Изоляция царских наследников -- более позднего происхождения; здесь сохранился целый ряд исторически засвидетельствованных деталей.

Мотивировка заключения.

что ход природных явлений в большей или меньшей мере находится под его контролем. На него возлагают ответственность за плохую погоду, плохой урожай… Сказка не сохранила нам мотивировок подобного характера. Жизнь окружающего… Можно с уверенностью сказать, что этнографы вроде Бринтона и Нильссона ошибаются только в одном: силы, духи,…

II. Беда и противодействие

Мы можем следить дальше за развитием событий в сказке. Запрет "не покидать высока терема" неизменно нарушается. Никакие… Какая-либо беда -- основная форма завязки. Из беды и противодействия создается сюжет. Формы этой беды чрезвычайно…

Глава III. Таинственный лес

Дальнейшая композиция сказки. Получение волшебного средства.

например, здесь придется поставить вопрос: как в руки героя попадает волшебное средство? В репертуаре сказки очень много способов доставить герою это средство. Как… Даритель -- определенная категория сказочного канона. Классическая форма дарителя -- яга. Тут необходимо оговорить,…

Типы яги.

Исход мы видим не в том, чтобы подробно описать все три типа. Исход здесь возможен иной: весь ход развития сказки и в особенности начало (отправка в… 3. Обряд посвящения. Вопрос, к которому приводят наши материалы, может, следовательно, быть сформулирован так: какова связь образа яги с…

Избушка на курьих ножках.

Некоторые сказки сообщают, что избушка эта "крутится", т. е. вращается вокруг своей оси. "Стоит перед ней избушка на курьих ножках и… Что же здесь происходит? Почему нужно избушку повернуть? Почему нельзя войти просто? Часто перед Иваном гладкая стена…

Слепота яги.

Итак, анализ понятия слепоты мог бы привести к понятию невидимости. Слеп человек не сам по себе, а по отношению к чему-нибудь. Под "слепотой" может быть вскрыто понятие некоторой… Но действительно ли яга слепая? Непосредственно этого не видно, но по некоторым косвенным признакам об этом можно…

Хозяйка леса.

"Титки через грядку" (Онч. 178. Грядка -- шест для полотенец и пр.); "Яга Ягишна, Овдотья Кузьминишна, нос в потолок, титьки через… Итак, яга снабжена всеми признаками материнства. Но вместе с тем она не знает… шлом. Правда, в сказке она нигде не названа матерью зверей. Зато она имеет над ними неограниченную власть. Вот как в…

Задачи яги.

Вся эта система испытания отражает древнейшие представления о том, что подобно тому, как магически можно вызвать дождь или заставить зверя идти на… веркой магической силы умершего, стали появляться представления о проверке его… Эти представления о проверке добродетели также вошли в сказку и сохранились в ней от сравнительно ранних представлений…

Испытание сном.

По приведенным примерам может получиться впечатление, что запрет сна стабильно связан с мотивом гуслей. Но это не стабильная связь, а тенденция,… с мотивом яги. Очень подробную разработку этою запрета мы имеем в долганском… Расшифровку этого мотива мы начнем с указания на американский материал. В работе Гайтона, посвященной сюжету мужа,…

Изгнанные и сведенные в лес дети

До сих пор мы в изложении материала исходили из сказки. По мере того как продвигается герой, рассматривалось то, что он на своем пути видит. Теперь… Возраст, в котором дети подвергаются обряду посвящения, различен, но есть… Когда наступал решительный момент, дети так или иначе отправлялись в лес к страшному для них и таинственному существу.…

Разрубленные и оживленные.

Если всмотреться в эти случаи, то видно, что прободение копьем языка производилось действительно, а вскрытие тела и перебирание внутренностей… Есть материалы, свидетельствующие, что посвящаемым показывали мертвые,… не сам посвящаемый, а другой за него -- фиктивно. Возможно, что этому заместительному убийству предшествовало…

Глава IV. Большой Дом

I. Лесное братство

Яга далеко не единственный даритель в сказке. Мы должны были бы теперь рассмотреть другие формы дарителя. Однако, так как мы затронули обряд… Мы до сих пор рассматривали только самый акт обряда. Но самый акт -- только… После совершения акта посвящения наблюдались у различных народов и в различных местах три разные формы продолжения или…

Большой дом и малая избушка.

Несколько иначе обстоит дело с переходом из малого дома в большой. Часто эти дома имелись на одной и той же площадке (Parldnson 576). Такое же… ные случаи все же немногочисленны. Вернее будет сказать, что сказка в целом не…

Накрытый стол.

4. Братья. Вопреки сказочной традиции всякое действие повторять и избегать… Число этих братьев колеблется. Их может быть в сказке от 2 до 12, но их бывает и 25 и даже 30 (ЗП 305). Не…

Охотники.

Следующий диалог между героем и старухой объясняет, почему дом пустует. "Хто здесь проживает?" -- "Такие-то люди, 12 человек,… В сказке братья, как только они поселяются в лесу (в большом или малом доме,… 6. Разбойники.

Распределение обязанностей.

рого отдали повару, чтобы изжарить его, попадает в учение к кузнецу. Он попадает в старшие: "Вон там в реке лягушки квачут: у кого перестанут… В этой коммуне есть и известное распределение обязанностей. В то время как… 8. "Сестрица".

Рождение ребенка.

В сказке можно найти следы того осложнения, которое вносит рождение ребенка. В пермской сказке (ЗП 13) герой по лесной тропе попадает в… бенка, стремление женщины превратить брак в постоянный, нежелание этого брака… 10. Красавица в гробу.

Плешивые и покрытые чехлом.

Мы видим, что герой в этих случаях почему-то прячет свои волосы, прячет голову. Этот мотив покрытой головы странным образом часто связан со своей… плешивым. По-видимому, кишки или пузырь должны скрыть волосы, вызвать… С другой стороны, герои сказки часто называются плешивыми. "Что бы тебя ни спрашивали, говори…

Запрет похвальбы

Возвращающийся должен хранить глубокое молчание обо всем, что он видел и слышал. "Джобсон видел мальчика, который в предыдущую ночь вышел из… В немецких сказках девушка, возвращающаяся из лесного дома, не говорит и не… Запрет этот касается всего, что было увидено и узнано в лесу. Нарушение запрета грозит смертью. "Будешь разуметь…

Заключение.

Как мы видим, совпадение между обрядом посвящения и пребывания в мужском доме и тем, что делается в лесной избушке и "большом доме", поразительно. Сказка здесь может оказаться весьма ценным историческим материалом. Она сохранила часть внутреннего механизма этого обряда.

Читателю, незнакомому с подобного рода обрядами, может даже показаться, что. совпадение здесь слишком полное, подозрительно полное. Не следует ли это сходство отнести больше за счет изложения, чем за счет сходства по существу? Не выбраны, не выхвачены ли здесь некоторые черты обрядов посвящения со специальной целью сделать их похожими на сказочные мотивы? Такое подозрение вполне уместно, когда сходство слишком вели-

ко. Однако совпадение здесь касается не деталей, оно касается самой сути процесса обряда посвящения и его внешних атрибутов и аксессуаров.

Но, конечно, сказка и обряд не вполне покрывают друг друга. Так, в сказке есть некоторые частности, которые не находят себе объяснения в данном обряде. К таким частностям относится мотив: герой меняется местом с дочерью яги или людоеда, вследствие чего она принимает на себя смертельный удар, а герой бежит. Другой необъяснимой деталью является мотив молчания девушки, чем возвращается юноше человеческий облик.

С другой стороны, обряд, конечно, шире, чем сказка, и сказка здесь также отразила не все. Так, например, сказкой как будто совершенно не отражена та политическая роль, которую некогда играли мужские союзы. Однако надо сказать, что там, где уже выработалась роль вождя, мужские союзы играли уже только служебную роль и не имели власти как организация. Здесь сказка опять-таки дает исторически правильную картину. В сказке кроме "братьев" (политически бессильных) имеется еще "царь", т. е. положение, имевшееся и исторически.

Несомненно, что здесь еще не все связи найдены, не все еще обнаружено. Однако найдено направление, в котором надо продолжить поиски, и эти поиски могут дать еще богатый сбор.

II. Загробные дарители

Умерший отец.

Но, конечно, неправильно будет предполагать, что данный институт -- единственная база для создания сказки. Институт этот отмирал, а образование… Яга -- древнейший, но далеко не единственный даритель сказки. Вместе с… Даритель -- лесной дух становится уже непонятным. На смену ему приходит мужской даритель и предок. Что и яга уже…

Умершая мать.

Эта фигурка -- волшебный помощник девушки. Очень часто мать помогает из-за могилы. В сказке "Свиной чехол" отец влюбляется в свою дочь и… Также и в "Эдде* в песне о Свипдагре герой обращается к матери: "Гроа, проснись! Пробудись ты, родимая! В мире у мертвых услышь меня, мать! Вспомни, как мне ты велела за…

Благодарный мертвец.

существует. Лильеблад объединяет несколько типов и пытается изучить этот материал как нечто цельное. Ошибка получилась потому, что автор исходит из… В одном из вариантов сказки о молодильных яблоках яга советует герою:… 23. Мертвая голова.

III. Дарители-помощники

Благодарные животные.

Это -- комбинированный персонаж. Благодарные животные вступают в сказку как дарители и, предоставляя себя в распоряжение героя или дав ему формулу… Можно показать, что рыба или другие животные, пощаженные, а не съеденные… тотемного рода, и наоборот, душа умирающего тотемного животного переходит в новорожденного той семьи, которая носит…

Глава V. Волшебные дары

I. Волшебный помощник

Давая в руки героя волшебное средство, сказка достигает вершины. С этого момента конец уже предвидится. Между героем, вышедшим из дома и бредущим… герой играет чисто пассивную роль. Все делает за него его помощник или он… Список помощников, имеющихся в репертуаре русской сказки, довольно велик. Здесь могут быть рассмотрены только самые…

Замогильный конь.

Историческое рассмотрение здесь довольно трудно. Предшественники коня -- другие животные. Мы напрасно будем искать материал в глубокой древности.… Уже выше мы видели, что конь дарится герою его умершим отцом из-за могилы. Там… Первоначально, как мы видели, умерший никуда не удалялся. С развитием пространственных представлений ему стали…

Масть коня.

Белый же цвет есть цвет потусторонних существ, что достаточно ясно показал Негелейн в специальной работе о значении белого цвета (Negelein 1901д, 79… Везде, где конь играет культовую роль, он всегда белый. "У бурят хозяин… смерть" ("pallida mors"). Подобные примеры показывают, что масть не случайное, не безразличное явление,…

Огненная природа коня.

Почему и как образ коня сливается с представлением об огне? Есть ли материалы, могущие показать, как эта связь произошла? Мы знаем, что основная функция коня -- посредничество между двумя царствами.… Точно таким же посредником был и огонь. В мифах Америки, Африки, Океании и Сибири герой без всякой помощи животных,…

Некоторые другие помощники.

сказочных помощников, мы рассмотрим только наиболее существенные, важные образы их. Рассмотрев орла и коня как наиболее типичные примеры… Особую категорию помощников составляют всякого рода необыкновенные искусники.… Наиболее яркой фигурой из этих помощников является Мороз-Трескун, или Студенец. Изображается он разно, иногда и не…

Развитие представлений о помощнике

Все, что здесь говорилось об отдельных видах помощников, имеет только частное значение. Мы должны поставить вопрос о помощниках вообще, как общем… В истории помощников можно в основном наметить три ступени или три звена.… мире мертвецом. Эти три звена не следуют механически друг за другом. Это -- ориентировочные вехи, указывающие…

II. Волшебный предмет.

Рассмотрение волшебного помощника облегчает и подготовляет рассмотрение волшебного предмета. Между ними существует теснейшее родство. Легко заметить, что эти предметы представляют собой лишь частный случай… Не лучше будет, если мы подойдем к предметам со стороны их функций. Одни и те же функции приписываются различным…

Палочка.

21. Предметы, дающие вечное изобилие. Ко всему сказанному надо прибавить, что не каждый, не всякий предмет каждого… предметов, волшебная сила которых основана на том, что они принесены из царства мертвых. Сюда относится вода,…

Куколки.

К этой же сфере приводит рассмотрение еще одного предмета, который стоит на границе волшебных помощников и волшебных предметов, а именно --… Такая куколка фигурирует в сказке "Василиса Прекрасная" (Аф. 104).… Чтобы лучше понять этот мотив, приведем еще один случай из сказки. В сказке "Князь Данила-Говорило" (Аф.…

Глава VI. Переправа

1. Переправа как композиционный элемент.

Переправа в иное царство есть как бы ось cкaзки и вместе с тем - середина ее. Достаточно мотивировать переправу поисками невесты, диковинки, жар-птицы и т. д. или торговой поездкой и придать сказке соответствующий финал (невеста найдена и пр.), чтобы получить самый общий, еще пока бледный, несложный, но все же ощутимый каркас, на основе которого слагаются различные сюжеты. Переправа есть подчеркнутый, выпуклый, чрезвычайно яркий момент пространственного передвижения героя.

Русская сказка знает довольно много разновидностей переправы. Здесь будет речь только о типичных, часто повторяющихся способах. Герой, например, превращается в животное или птицу и убегает или улетает, или он садится на птицу, или на коня, или на ковер-самолет и пр., надевает сапоги-самоходы, его переносит дух, черт, он едет на корабле или переправляется на летучей лодке, на лодке же он переправляется через реку при помощи перевозчика, он спускается в пропасть или подымается на горы при помощи лесенок, веревок, ремней, цепей или когтей, дерево вырастает до неба, или герой лезет по дереву, наконец, его ведет вожатый, за которым он следует.

Нам нет необходимости составлять точный каталог этих форм, нет необходимости также в точной систематике и классификации. Формы переправы сливаются, ассимилируются, переходят друг в друга. Существенна не систематика, существенно здесь другое:

все виды переправы указывают на единую область происхождения: они идут от представлений о пути умершего в иной мир, а некоторые довольно точно отражают и погребальные обряды.

2. Переправа в образе животного.

В сказке герой, чтобы переправиться в иное царство или обратно, иногда превращается в животное. Превращение в животных как представление о смерти рассмотрено выше. Иногда герой улетает после побывки у яги. Герой до этого идет по земле, а затем подымается в воздух. Превращение связано с началом воздушного движения. Герой превращается только в тот момент, когда он узнал о тридесятом царстве.

Интересно проследить, в каких именно животных герой превращается. Здесь можно проследить известную смену. "Горами бежали оне горностаями, а синим морем -- серыми утицами" (См. 298). Мы видим здесь животных, вовсе не приспособленных к быстрой переправе. Подобный же случай: "Сел Иван-русский богатырь на бобра и поехал через море, переехал и слез с бобра" (Худ. 62). Выбор этих животных вскрывает охотничье, промысловое, происхождение этого образа. Гораздо чаще и во-

обще чаще всех других форм фигурирует птица. "Буря-богатырь ударился оземь, оборотился орлом и прилетел во дворец" (Аф. 136). Таких примеров можно привести множество. Мы не будем здесь повторять того, что сказано выше о птице и о смене ее конем. Представление о птице, несомненно, одно из древнейших. Но когда появляются ездовые животные, функция переправы переходит на них, а птица также служит ездовым животным: на нее садятся верхом. Как показал Н. Я. Марр на основании языковых материалов, древнейшим ездовым животным Европы был олень. Эти материалы впоследствии подтвердились раскопками. Сказка также сохранила оленя. "Отойдя с версту, обернулся он в оленя быстроногого и пустился, словно стрела, из лука пущенная; бежал, бежал, устал и обернулся из оленя в зайца; припустил во всю заячью прыть. Бежал, бежал, все ноги прибил и обратился из зайца в маленькую птичку-золотая головка; еще быстрее полетел, летел-летел, и в полтора дня поспел в то царство, где Марья-царевна находилась" (Аф. 259). Характерно, что олень утраивается вместе с более древней птицей и зайцем в одно целое. С появлением коня прекращается и тотемическая традиция превращения и начинается другое: на животное садятся. Но, с одной стороны, о герое изредка говорится "обратился конем и побежал на двор Елены Прекрасной" (Аф. 209), т. е. на новое животное переносятся старые формы магического использования, с другой стороны, новые формы использования животного (езда верхом), как указано, переносятся на прежних животных: на птицу садятся верхом.

3. Зашивание в шкуру.

Материалы, приведенные выше, может быть не вполне убеждают, что переправа героя за тридевять земель возникла из представлений о переправе умершего в иное царство. Другие формы этого мотива не оставляют в этом никаких сомнений. В сказке весьма распространена следующая форма переправы:

герой не превращается в животное, а зашивает себя в его шкуру или влезает в его падаль. Птица его подхватывает и уносит. Вариации этого мотива очень разнообразны. Чтобы поднять работника на золотую гору, "купец достал нож, убил ледащую клячу, выпотрошил, положил парня в лошадиное брюхо, сунул туда лопату и зашил, а сам в кустах притаился. Вдруг прилетают вороны черные, носы железные, ухватили падаль, унесли на гору и ну клевать; съели лошадь и стали было добираться до купеческого сына" (Аф. 243). "Налетае птиття орел и свернула его сырой кожей, здынула его на золотую гору" (См. 49). В этом случае мы видим, что герой не только влезает в труп животного, но и завертывается в его кожу. В другой сказке Иван оказывается в яме, куда сбрасывают падаль. "Как вырваться? Видит какую-то

большую птицу -- таскает скота; в одно время свалили в яму палую скотину. Он взял да к ней и привязался; птица налетела, схватила скотину и вынесла, села на сосну и Иван-царевич тут болтается, отвязаться нельзя" (Аф. 189).

Если сравнить эту форму переправы с предыдущей, то легко можно прийти к заключению, что мы здесь имеем более позднюю форму, пришедшую на смену превращения. Старое, наиболее древнее животное, служащее для переправы -- птица -- еще не забыта. Она фигурирует в роли переносчика. Но вместе с тем здесь уже отражены лошадь, корова и бык.

Это предположение подтверждается материалами. Наложение кожи встречается в обрядах посвящения, символизируя едино-сущие с животными. Посвящаемые плясали, одетые шкурой волков, медведей, буйволов, подражая их движениям и представляя из себя тотемное животное (Webster 183).

Это же представление сказывается и в обрядах погребения, и в мифах охотничьих народов. Штернберг говорит: "Так как человек после смерти становится тем животным, которое служит ему тотемом, то это, естественно, отражается и на похоронных обрядах: покойника завертывают в шкуру того животного, которое служило ему тотемом" (Штернберг 1936, 477). Так, у племени оваха тотемом которого служит буйвол, трупы зашивались в шкуру буйвола (Коhlеr 39). Нансен наблюдает этот обычай у эскимосов. "Часто ноги (трупа) пригибаются к заду, и в таком положении они зашиваются в шкуру" (Nansen 216). Нансен объясняет этот обычай желанием, чтобы труп занимал как можно меньше места в могиле. Это объяснило бы подвязыванье ног, но не объясняет зашиванья в шкуру. Расмуссен указывает, что эскимосы зашитых в шкуру бросают в море (Rasmussen 254). Следовательно, зашивание не связано с ямой, как думает Нансен. Какое животное берется, Нансен не указывает. Такой же обычай зашиванья наблюдается у чукчей.

Соответствующий мотив имеется и в мифах, и здесь наложение шкуры или влезание в нее как форма единосущия, совершенно ясно. В этих случаях преобладает птица. Герой, например, ловит орла. "Он потряс его так сильно, что все его кости и его мясо вывалились... Потом он надел на себя шкуру орла и полетел на небо, в царство умерших" (Frobenius 18986, 27, 153; Boas 1895, 38). Такие мифы в Америке очень распространены. Иелх, бог племени тлинкит, убивший сороку, надевает на себя ее оперенье и летит к небу, где он ставит на место солнце (Frobenius 18986, 30). Соответственно этому может быть истолкован и шаманский костюм, который часто представляет собой птицу.

Гораздо шире этот обычай распространен у народов, занимающихся скотоводством. Трупы зашиваются здесь, как и в

сказке, в шкуру быка или коровы. Много примеров можно найти в Африке. "Если кто-нибудь умирает, -- говорит Раум о племени вадджагга, -- кто владеет скотом, режут одну из скотин и покрывают труп кожей" (Raum 184). "У вахехе, -- говорит Фюллеборн, -- мертвец зашивался в шкуру, на которой он умер". Он же говорит: "Плач о покойнике длился якобы 8 дней. Но так как в этой жаркой стране труп очень скоро начинает распространять сильный запах, то его зашивали в воловью шкуру, когда это уже не помогало -- во вторую, третью, четвертую, пятую" (Fulleborn 184, 148). Неправильность такого механически-рационалистического объяснения становится ясной из сравнения с другими случаями. Фробениус сообщает, что когда умирал великий король, его по обычаю отцов зашивали в коровью шкуру и три дня давали ему плавать на озере.

Народы, производившие этот обычай, обычно не мотивируют его ничем. Исследователи сами от себя ищут мотивировок. Это делается якобы во избежание запаха или чтобы сэкономить место в могиле и т. д. Все эти мотивировки, конечно, неправильны, и объяснения нужно искать в истории этого обычая, а не в формах его.

Народы, о которых шла здесь речь, живут скотоводством. Таким же народом являются индусы времен Вед и, действительно, мы и здесь найдем тот же обычай, и на этом надо несколько остановиться. Индия достигла очень высокой культуры, но старый обычай зашиванья трупа в шкуру в ней сохранился. Но так как трупы при этом сжигались, то зашиванье в шкуру приобрело особую мотивировку. Раньше, чем сжечь покойника, его обкладывали или покрывали соответствующими частями коровы (т. е. на голову клали голову и т. д.) или же одновременно с трупом сжигали козла. Бог огня Агни в пламени уносил умершего (Hertel 1925, 18). Как же мотивируется этот обычай? Это делается для того, чтобы Агни сжег, т. е. съел животное, а не человека. В "Ригведе" говорится: "Против Агни обложи себя оболочкой из частей коровы" (Ригведа, X, 16, 7). Эта мотивировка -- явно поздняя. Для коровы, шкурой которой обкладывали труп, в немецкой науке установлен специальный термин Umlegetier, т. е. "обкладное животное". Труп покрывался шкурой животного, на которой сохранились голова, ноги и хвост, волосатой стороной наружу.

Интересно, что в пределах земледельческих культур древности этот обряд или обычай также имеется, но уже только в виде реликтов.

В Египте в древние времена хоронили трупы, завернутыми в шкуры. Следы такого погребения найдены при раскопках (Budge 1922, XXI). Бадж считает это первой попыткой мумификации. Может быть, это верно, но для нас это одновременно последняя ступень имевшихся раньше форм погребения. В дальнейшем,

когда уже выработалась мумификация, завертывание в шкуру принимает другую форму, сохранив очень ясно первоначальный смысл елиносущия. В шкуру завертывается уже не мертвец, а совершающий церемонию жрец. "Раньше, чем лечь на ложе, -- говорит Бадж, -- он завертывал себя в кожу быка или коровы, потому что хотел этим актом достичь возрождения; верили, что, "проходя через кожу быка, человек приобретал дар нового рождения..." Предполагалось, что так делали и боги. Так, Анубис пролез через кожу Осириса. Мы видим здесь, что животное стало богом, и что зашивание в шкуру давало умершему единосущие с ним и бессмертие. Это же представление отражается и в жертвоприношениях. "Шкура была типична для жертвоприношений, прохождение сквозь нее придавало человеку силу и жизнь жертвы и делало его представителем убитого животного. Как бык был символом Осириса, который сам был "быком Аменти", так человек, одевший его кожу, был представителем Осириса" (Budge 1909, 31).

Здесь как будто отсутствует представление о движении. Кожа служила, как выражается Морэ, "кровавым саваном" (Морэ 9).

Это происходит потому, что египтяне представляли себе путь умершего не в виде полета, а главным образом в виде поездки в лодке -- наиболее естественный для египтян способ передвижения. Но роль быка как сопроводителя в иной мир также не чужда Египту.

Морэ говорит "Бык, сообщник Сета, соперник Осириса, принесен как таковой в жертву; и он же после своего умерщвления сопровождает Осириса на небо, неся его на своей спине, отдает свою кожу, чтобы сделать из нее парус для божественной ладьи, в которой переправляются в рай". Кожа превратилась в парус (110).

В Греции надевание шкур на трупы уступило место надеванию шкур на богов. О Геракле уже говорилось выше. Известен также образ Диониса, одетого в шкуру быка со свисающей вниз головой с рогами. Животные, сопровождающие умершего в иной мир, часто мыслятся теперь только как пища для умершего, начатки чего мы видели и в Индии. Представление человек-животное сменилось представлением человек плюс животное в качестве пищи, или, как думает Штенгель, животное в качестве слуги в ином мире. "Со съедобных животных снимается шкура, в их жир укладывается труп, а труп животного вместе с кувшинами меда и масла сжигается в непосредственной близости покойника" (Stengel 208). С лошадей, однако, шкура не снимается, они должны следовать за покойным, чтобы служить ему в Аиде.

Все эти материалы явно указывают на то, что источником мотива героя, залезающего в труп животного или зашивающего себя в него, являются похоронные обряды, некогда отражавшие представление об единосущии с животным после смерти и про-

шедшие скотоводческую стадию.

Птица.

Зашивание есть уже начало потери первоначального представления о единосущии. Такой же потерей является мотив, когда герой не превращается в животное и не зашивает себя в него, а садится на него. Здесь также можно наблюдать, что первоначально садятся на тех животных, которые некогда представляли собой умерших -- на птиц, а затем уже появляются собственно ездовые животные. В сказке говорится: ""Садись ко мне на крылья; я понесу тебя на свою сторону..." Сел купец орлу на крылья; понесся орел на синее море и поднялся высоко-высоко" (Аф. 224). В варианте этой сказки орел трижды спрашивает героя, что он видит под собой. "Мужик сел на орла; орел взвился и полетел на синее море. Отлетел от берега и спрашивает у мужика: "Погляди да скажи, что за нами и что перед нами, и что над нами, а что под нами?"" (220). За нами, -- отвечает мужик, -- земля, перед нами.-- море, над нами -- небо, под нами -- вода". По мере полета картина меняется.

Эти примеры ясно показывают связь образа птицы с представлением о далеком пространстве, в частности с морем. Если зашивание в шкуру достигает, как мы видели, своего апогея у народов -- пастухов и скотоводов, то птица характерна для жителей побережий. Ее, например, почти нет в Центральной Африке" зато она преобладает на океанийских островах и у прибрежных жителей Америки. Наряду с птицей или вместе с ней у этих народов, как мы увидим ниже, имеется лодка. Царство мертвых здесь представляется не за лесами и горами, и не под землей, а за горизонтом. Оно одновременно есть царство солнца и воды. В изобразительном искусстве этих народов мы имеем деревянные изображения птиц в форме лодок. Мертвый здесь обычно садится на птицу, представление, которое, по мнению Фробениуса, возникло под влиянием езды на лодках.

В упомянутой сказке герой отправляется к морскому царю, а образ морского царя часто связан с солнцем. В другой версии этой сказки Иван добывает Морскую Пани и затем отправляется за тридевять земель, где ночует солнце: Царь-Солнце тоскует по потерянной для ного Морской Пани. Подобные сказки очень на руку мифологам. Они хотели видеть здесь отражение небесных явлений. Это тридесятое царство действительно часто (но не всегда) есть царство солнца. Это мы увидим ниже, когда дойдет очередь до этого мотива. Но оно важно не как отражение представлений о небе и его светилах, а как отражение царства мертвых: именно птица есть характерное животное, доставляющее туда умерших. "В Океании и северо-западной Америке, -- говорит Вундт, -- господствующее в народе воззрение, согласно которому души предков или недавно скончавшихся лиц живут в определенных птицах, непосредственно соединяется в тех же

областях с мифом, по которому душа покойника относится к солнцу, как к ее будущему местопребыванию" (Вундт 109). Что птица представляет душу умершего, это давно известно (Negelein 1901r; Weicker), но на происхождение этого представления у исследователей иногда довольно туманные взгляды. Вундт, например, считает, что представление о птице-душе возникло из представлений о том, что при сжигании трупов душа уходила в дым. "Переход души в дым, -- пишет он, -- поднимающийся от сжигаемого трупа к небу, уже приближается к другой форме воплощения души... именно к превращению ее в быстро движущихся животных, особенно в птиц и других летающих существ" (Вундт 108). Мы же считаем это представление второй ступенью представлений о превращении, развившихся у народов-мореплавателей или обитателей побережий.

Нет необходимости приводить много материалов. Мы приведем лишь некоторые случаи для иллюстрации. Фробениус в книге о мировоззрении первобытных народов посвятил целую главу птице. На Таити и на Тонга представление о птицах, уносящих душу, еще существовало в конце XIX века. Когда человек умирает, душа подхватывается птицей. Птица, следовательно, уносит душу в потустороннее царство. Такими птицами, уносящими мертвых, у океанийцев является птица-носорог, в Австралии -- ворона, у племени нутка -- ворон. На Таити и Тонга верят также, что птица подстерегает душу умершего и проглатывает ее. Та же птица-носорог фигурирует у даяков. Эта птица быстро и уверенно приводит души умерших в город мертвых.

Такого рода вера отразилась и в обрядах и в мифах. У даяков умершему кладут на грудь и привязывают к нему курицу. На Борнео курицу приносят в жертву. Кровью курицы на Суматре обрызгивают гроб (Frobenius 18986).

Это же представление имеется и в мифах Океании. Мауи, желая достать огня, летит на спине голубя в преисподнюю. В микронезийской сказке-мифе говорится: "Возьми еду в птицу, положи в нее несколько циновок, лети и ищи свою жену" (Hambruch 168).

В мифологии северо-западной Америки мы имеем фигуру Иелха. "Иелх прежде всего есть птица мертвых, водитель душ. Он приглашает в гости духов умерших. Других он призывает скорбеть с ним о мертвых" (Frobenius 18986, 26).

Представление о душе-птице или о душе, уносимой птицей, сохраняется в Египте, в Вавилоне, в античности, и все эти формы близки к сказке и объясняют ее. В Египте есть несколько форм переправы в иное царство -- как и вообще египетские представления они не имеют никакого единства и никакой последовательности. Тела умерших царей остаются в пирамидах, "а

души, -- говорит Морэ, -- познав пути благие, ведущие в рай, переселяются к богам, то взбираясь по лестнице, восходящей у края небосклона, то совершая переправу в барке, в которой гребет сумрачный Харон, то воспарив или же поднявшись на крыльях Тота, священного Ибиса" (Морэ 134). Что касается лестницы и барки, то их рассмотрение еще впереди, здесь нас интересует птица. Полет на птице встречается в "Книге мертвых". "Я поднялся, я поднялся подобно мощному золотому ястребу, происшедшему из своего яйца. Я лечу и спускаюсь подобно ястребу, имеющему спину в четыре локтя шириной и крылья которого подобны изумруду с юга" ("Книга мертвых", XXVII, 248).

Не чужда этому представлению и Вавилония. В поэме о Гильгамеше Эабани снится, что его зовут в преисподнюю (Irkalla), "где, подобно птицам, носят одежду из перьев" (Jensen 10). Таким образом, в Вавилоне умершие мыслились в виде птицеоб-разных существ. Подобное же представление имелось в Греции (Weicker 23). Об этом говорит, например, и рассказ Псевдокаллисфена о том, что при смерти Александра взвился орел. При смерти киника Перегрина Протея якобы произошло землетрясение, к небу взлетел орел, который человеческим голосом воскликнул: "Я оставил землю и подымаюсь на Олимп" (Holland 210). Эта вера отражается еще в таких произведениях, как "Онирокритика" (сонник) Артемидора(на этом источнике построена вся книга Фуко "Забота о себе" yankos@dol.ru). Здесь всякая увиденная во сне птица толкуется как человек, а всякий полет во сне -- как стремление собственной души отбросить земную оболочку и в виде души-птицы улететь в Элизии (Weicker 23). В Риме при смерти императоров отпускали орла, чтобы он уносил душу властителя к небу (Holland 213).

Наконец, в христианстве, в образе крылатых ангелов, уносящих душу, мы имеем последние остатки этой веры.

На коне.

ные работы Анучина, Негелейна, Мальтена и других.

На корабле.

Что летучий корабль так же эволюционировал из птицы, как и конь, указывалось выше, при рассмотрении птицы. К коню перешли крылья, к кораблю --… Во всей Океании лодки в самых разных формах служат формой погребения. Их… Эти представления явно идут от образа птицы, даже если бы мы не знали этого из резных изделий, представляющих лодку в…

Пo дереву.

Таким образом, выясняется, что с культом мертвых дерево связано мало, если не считать погребения на деревьях или в стволе деревьев. Но… -- с другой. Все эти связи в этнографии не изучены. В специальных работах о…

Пo лестнице или ремням.

Мы видим здесь разнообразные, ассимилирующиеся друг с другом формы для поднятия вверх и для опускания вниз. Все приведенные формы сравнительно… ревки, цепи, крюки и т. д.) представляют собой деформацию более ранних… 9. Пpu помощи вожатого.

Заключение.

Какие же выводы можно сделать из рассмотренных форм? Первый и основной вывод тот, что все способы переправы имеют одинаковое происхождение: они отражают представление о странствовании умершего в загробный мир. Второй вывод: разнообразие форм часто может быть рассмотрено как наслоение более поздних на другие, более ранние формы. Смена эта вызвана сменой форм производства. Древнейшая форма есть тотемическое представление о превращении человека в свое тотемное животное. С отмиранием тотемизма формы эти меняются. С появлением ездовых животных и усовершенствованием способов передвижения начинают меняться сперва формы переправы (на птицу садятся), а потом и самые животные: появляются олень и конь. Конь первоначально ассимилируется с пти-

цей, равно как у народов, не знавших коня, -- лодка, создавая гибридные формы. Фигура умершего раздваивается на везущего и везомого или ведущего и ведомого. С переходом на земледелие водитель антропоморфизируется и обожествляется, но животная природа водителя еще ясна из рудиментов и параллелей. Даже такие формы, как лестница, дерево и ремень, обнаруживают при сопоставлениях свою первоначальную животную форму.

Глава VII. У огненной реки

I. Змей в сказке

В центре внимания этой главы будет стоять фигура змея. В частности, нас займет мотив змееборства. Каждому, хоть немного знакомому с материалами по… Каким же представляет себе создатель или слушатель сказки змея? Оказывается,… Змей прежде всего и всегда -- существо многоголовое. Число голов различно, преобладают 3, 6, 9, 12 голов, но…

Змей-похититель.

Но змей -- не единственный похититель. Он не может быть рассмотрен без некоторых других похитителей, которые действуют совершенно так же, как и… Иногда похитителем является птица. "На ту пору прилитела Жар-Птиця,… Особенно часто в качестве воздушного похитителя является ветер или вихрь. Однако сопоставление подобных случаев…

Опасность сна.

"Эй, братцы, не уснем, не воздремаем, идите дальше!" (131). Этот сон -- наваждение. "Царевич стал по мосту похаживать, тросточкой…

Изначальный противник.

В течение этой перебранки оказывается, однако, одно очень важное обстоятельство: противник змею есть: этот противник -- герой сказки. Змей каким-то образом знает о существовании героя. Мало того, он…

Бой.

Мы ожидаем, что бой, как кульминационный пункт всей сказки, будет описан с подъемом, с деталями, подчеркивающими силу и удаль героя. Но это не в стиле сказки. В противоположность героическому эпосу многих народов, где бой, битва есть центральное место песни и описывается иногда даже с некоторыми длиннотами, сказка проста и коротка. Самый бой подробно не описывается. "Буря-богатырь разошелся, боевой палицей размахнулся -- три головы ему снес" (136). Есть, однако, некоторые подробности, которые требуют особого внимания. Змей никогда не пытается убить героя оружием или лапами, или зубами: он пытается вбить его в землю и этим его уничтожить. "Чудо-юдо стал одолевать его, по колено вогнал его в сырую землю". Во втором бою "забил по пояс в сырую землю". Змея же можно уничтожить, только срубив все его головы. Но головы эти имеют чудесное свойство: они вновь вырастают. "Срубил чуду-юду девять голов; чудо-юдо подхватил их, черкнул огненным пальцем -- головы опять приросли" (137). Только после того, как срублен огненный палец, герою удается срубить все головы.

Третий бой -- самый страшный. Братья, как уже указано, спят в это время в избушке. У избушки привязан конь. В решительный момент герой бросает в избушку шляпу или сапог. От этого избушка рассыпается, и конь спешит на помощь своему владельцу. Это -- также постоянная черта в изображении боя: только конь (или другой помощник, например, охота, свора героя) может убить змея. "Жеребцы прибежали и вышибли змея из седла вон" (136). "Богатырский конь бросился на побоище и начал змея зубами грызть и копытами топтать" (129, вар.). "Звери бросились на него и разорвали в клочки" (201). "Одна лошадь поднялась на дыбы и змею на плечи взвалилась, а другая по боку ударила копытами, и змей свалился, и лошади притисли змея ногами. Вот лошади-то! (Он. зав. 145).

Бой, конечно, кончается победой героя. Но после боя нужно выполнить еще одно дело: змея нужно окончательно уничтожить. Змея или его головы нужно сжечь. "А туловище скатил в огненную реку" (Аф. 134). "Все части, подобрав, сжег, а пепел развеял по полю" (132). "Наклал костер, сжег змея в пепел и пустил по ветру" (129, вар.). Иногда они бросаются в море или

кладутся под мост, или закапываются, и на них кладется камень.

Несколько иначе, с небольшими отступлениями, протекает бой, когда змей обладает женщиной и герой до боя видит царевну и говорит с ней. Часто это -- три сестры, которые прячут героя до появления змея. Но чаще царевна живет в необычайном дворце. Она, например, живет "на горах в алмазном дворце" (Аф. 129, вар.). Герой в таких случаях до боя почти всегда засыпает, в особенности в сказках, где царевна выведена змею на съедение. Он спит богатырским сном, положив голову на колени царевны, и его трудно бывает разбудить. Таким образом мы видим в сказке двоякую природу сна. С одной стороны, перед боем или во время боя спят ложные богатыри. С другой стороны, спит перед боем именно герой. Природа этого сна из самой сказки не ясна и требует специального рассмотрения.

Этим исчерпываются основные, типичные черты змея, и мы перейдем к историческому изучению его.

11. Литература о змее.

О змее существует огромная литература. Здесь невозможно ее не только критически охватить, но даже назвать. Могут быть упомянуты только группы ее. И тем не менее вопрос о происхождении образа змея и мотива змееборства не может считаться решенным. Все эти работы распределяются на известные категории, и эти категории, уже как таковые, принципы и приемы их, обрекают работы на неудачу. Так, есть категория работ, в которых фигура змея рассматривается как реминисценция о некогда существовавших доисторических животных. Эти работы уже потому ошибочны, что, как это установлено совершенно точно, человек появился на земном шаре уже после того, как эти животные вымерли. Этого не отрицает, например, Бельше, но он думает, что человек восстановил представление о них по костям (Bolsche). Такое утверждение нелепо само по себе, но оно еще и потому не соответствует действительности, что образ крылатого змея -- явление позднее. Он сложился на наших глазах, и процесс его образования может быть прослежен. Но эти труды все же содержат какую-то теорию, какую-то попытку объяснить явление по существу. Такую же попытку содержат работы иной категории, а именно работы адептов мифологической, в частности солярной, теории (Siecke 1907; Frobenius 1904). Полемизировать с этой теорией бесполезно. Зике, например, утверждает, что змей -- это темная половина луны, а герой -- светлая. Надо, однако, сказать, что авторы этих работ очень добросовестно привлекают и собирают материалы, нисколько их не искажая и не подгоняя под теорию. Поэтому материалы этих работ могут быть спокойно использованы -- они до некоторой степени освобождают нас от черной работы собирания материала.

Этими двумя теориями исчерпываются попытки объяснения явления змея. Все остальные категории работ даже не ставят

проблемы. Змей рассматривается здесь в различных рамках и пределах или в некоторых его связях. Сюда относятся характеристики материала в пределах некоторых территориальных границ. Это -- наиболее для нас ценные работы. Не претендуя ни на какие выводы общего характера, они создают прочную базу для таких выводов. Особенно ценны работы Хембли о змее в Африке и некоторые работы о змее в Австралии (Hambly). Очень близка к этой группе другая, трактующая змея в пределах одной народности, национальности или одной культуры. О змее в Египте и Вавилоне существует целая литература, в особенности в связи с открытием табличек о сотворении мира. Это дало повод к сопоставлению библейских и вавилонских материалов. По античному змею оказались важными две специальные работы, не считая работ по отдельным видам змея. Это -- старая, но очень солидная и осторожная работа Мэли и более новая работа Кюстера (Muhly; Kuster). Сюда же может быть отнесена работа Смита под громким названием "Эволюция дракона", привлекающая, однако, почти только средиземноморский материал и не соответствующая своему названию (Smith).

Следующая категория работ -- это работы в пределах одного сюжета. Сюда надо прежде всею отнести капитальную работу Гартленда о Персее (Hartland 1894-1896). Сюда же можно отнести работу Ранке, посвященную сказке о змееборце (Ranke). О ней А. И. Никифоров в своих материалах о победителе змея на севере справедливо отзывается так: "Большая книга Ранке никак не может быть названа исследованием. Это библиография вариантов и схематическая формальная классификация их" (Никифоров 1936, 144). В особенности повезло легенде о змееборце Георгии. Здесь имеются четыре капитальные работы: Кирпичникова, ответ на нее Веселовского, представляющий самостоятельную новую работу, работа Рыстенко и немецкая работа Ауфгаузера (Кирпичников; Веселовский 1881; Рыстенко; Aufhauser). Авторы приходят к совершенно различным выводам, что и не могло получиться иначе, так как самая постановка вопроса о змееборстве только в легенде, вне связи с проблемой змееборства вообще, приводит к неправильным выводам, несмотря на всю акрибию проделываемой филологической работы.

Наконец, змей рассматривается в различных частных связях ("Змей и культ деревьев", "Змей и солнце", "Змей и металлургия", "Змей и женщина" и т. д.). Отдельных работ мы приводить не будем, так как наша цель не библиографическая.

12. Распространенность змееборства.

Поставив себе задачей изучить образ змея в его исторических связях в указанном смысле, мы должны прежде всего спросить себя, где, у каких народов он встречается. В литературе часто выска-

зывается предположение, что мотив змееборства -- весьма древний и что он отражает первобытные представления. Это неверно. Уже Эренрейх заметил, что змееборство в связи с освобождением девушки встречается только "in der alten Welt", т. е. в Европе, Азии и отчасти Африке (Ehrenreich 72). Но то, что у Эренрейха дается как принцип территориального распространения, на самом деле представляет собой явление исторического, стадиального характера. Змееборство в развитом виде встречается во всех древних государственных религиях: в Египте, Вавилонии, в античности, в Индии, в Китае. Оно перешло в христианство и, как показал Ауфгаузер, было канонизовано католической церковью не без сопротивления (Aufliauser). Но мотива змееборства нет у народов, еще не образовавших государства.

Отсюда сразу может быть сделан вывод, что мотив змееборства возникает вместе с государственностью. Но такой вывод еще ничего не говорит об источниках этого мотива. Рассуждая абстрактно, можно бы допустить, что этот мотив или впервые создался вместе с государственностью, или возник как видоизменение других, бывших до него, мотивов. Сопоставление материалов, расположенных по степеням культуры тех народов, у которых они записаны, покажет нам, что мотив змееборства возник не сразу, не как новый мотив, а развился из других, бывших до него. К этому теперь надо подойти вплотную.

II. Змей-поглотитель

Обрядовое поглощение и выхаркивание.

Один -- это самый бой, другой -- погоня змеихи и попытка проглотить героя, убийцу ее мужа или сына. Змеиха в этих случаях является для слушателя… Выше высказано предположение, что мотив змееборства возник не как новый, а как… Мы уже знаем, что ключ к сказке кроется не в ней самой. Где же помимо сказки встречается проглатывание и извергание…

Смысл и основа этого орбряда

Обращаясь к мифам, мы должны иметь в виду, что миф нельзя рассматривать как совершенно точную иллюстрацию к обряду. Вряд ли возможно полное… Миф, рассказ, живет дольше, чем обряд. Как указывалось, мифы записаны иногда… Рассмотрим сперва охотничье благо, даваемое змеем. В североамериканском мифе герой Тломенатсо видит, что на воде…

Птичий язык.

В новогреческой сказке змей, дракон, проглатывает царевича, чтобы научить его птичьему языку, и вновь выхаркивает его (Hahn 1864, 23). В Калевале (в… В долганском мифе девушка, освобожденная героем, говорит: "Чем же я… В самарской сказке герой (названный здесь Стенькой Разиным) встречает чудовище Волкодира. "Чудища подняла голову…

Борьба с рыбой, как первая ступень змееборства.

Рассмотрим сперва несколько случаев, в которых перенос происходит без всяких элементов борьбы. В Микронезии есть миф о мальчике -- сыне угря.… Этот случай показывает явные признаки упадка. Поглощение здесь удвоено без… Отец дает мальчику некое поручение. Но он непослушен, бежит к воде и вместе с товарищами выезжает в море на лодке.…

III. Герой в бочке

Раньше чем продолжать анализ змея, мы должны будем остановиться и включить в наше рассмотрение еще один мотив, получающий в свете приведенных… ходит от него. Приведем случай из вятской сказки. "Меня поймали. Посадили… Но эти соображения внешнего сходства были бы недостаточны для установления фактического родства. Есть соображения…

IV. Змей-похититель

Облик змея.

Змей есть механическое соединение из нескольких животных. Он представляет собой такое же явление, как египетские сфинксы, античные кентавры и т. д.… Здесь можно наблюдать еще другое явление. Змей, дракон, появляется… морфизации. Животное приобретает тело человека; в некоторых случаях позже всех исчезает животное лицо. Так создаются…

Внесение эротического момента.

По мере того как идет вперед общественное развитие, на первый план выдвигается удовлетворение полового чувства. Эти два вида голода иногда… носят болезнь, муки и смерть (Parldnson 308). И там же: духи нерожденных детей… Эротическая окраска представлений о смерти все усиливается. Штернберг назвал это явление "избранничеством".…

Похищение в мифах.

есть субститут некогда имевшегося здесь животного. Список богов, похищающих в греческой мифологии любовниц из людского рода, весьма внушителен.… в них похититель еще не имеет человеческого облика, он сохраняет природу… Наряду с этим в Греции имелись представления и о смерти-похитительнице, но уже лишенной образности. Так, в…

V. Водяной. змей

Уже в приведенных примерах рыба, акула, кит, змей, бочка всегда связаны с водой. Эта сторона змея также должна быть рассмотрена. В сказке змей также… Нам необходимо установить, есть ли водяная природа змея позднее привнесение,… стихий, в том числе и водяной стихии. Напомню о старике, который держит поднятыми свои колени. Пока он держит колени…

Мифы.

Там, где уже нет самого обряда, часто еще есть рассказы разного характера. Иногда это -- рассказ об одном случае, якобы бывшем когда-то, иногда они художственно приукрашены и носят характер сказок и фигурируют в сборниках "первобытных сказок". Очень часто в них не утеряна первоначальная связь с урожайностью и плодородием. В мексиканском сказании народ терпит голод. За маис боги требуют девушку. "Пусть принесут ее к водовороту Понтитлан" (Krickeberg 73). Связь с урожаем здесь совершенно ясна, сопротивление отсутствует. Негры ваджагга рассказывают, что духи речного залива однажды унесли девушку из среды женщин, когда она шла с ними, и потащили ее в свой город, из которого стали раздаваться торжественные крики, с которыми мертвецы встречают нового пришельца. Когда жители на следующий день принесли жертвы, желаемые и указанные духом, на третий день на берегу нашелся труп девушки (Gutmann 94). В этом случае уже не сохраняется связь с идеями плодородия, но зато ясна связь другая: духи здесь названы умершими. Иногда это жертвоприношение мотивируется просто опасностью со стороны водяных животных, которых надо умилостивить. Фрэзер сообщает, что однажды, когда обитателям одного из островов восточной Индии угрожала опасность со стороны стада крокодилов, они приписали это бедствие страсти крокодильего царя к одной молодой девушке. Они заставили поэтому отца этой девушки обрядить ее невестой и бросить в объятия крокодила-поклонника (Фрэзер 144). В последнем случае чисто эротическая мотивировка заслонила более древнюю культовую мотивировку, связь с урожаем выпала.

Подобную же замену мотивировок мы имеем и в греческих мифах, например в мифе о Персее и Андромеде. Здесь Персей попадает в Эфиопию и застает у взморья Андромеду, прикованную к скале. За что же она прикована? Ее мать некогда хвастала своей красотой перед нереидами и этим возбудила их ревность. Морской бог послал страшное наводнение и всепожирающую акулу. Оракул обещал избавление, если дочь царя будет выдана этой ужасной рыбе на съедение. В мифе о Геракле герой точно так же в своих странствиях наталкивается на Троянском побережье на девушку, привязанную у взморья к скале. Это -- Гесиона, дочь Лаомедонта. Ее отец некогда обманул Посейдона. Посейдон выстроил троянские стены, но обещанной награды не получил. За это Посейдон наслал морское чудовище, которое опустошало Троянскую область, пока отчаявшийся Лаомедонт не отдал ему своей собственной дочери. Геракл выдерживает бой с чудовищем и освобождает Гесиону.

В сказании о Минотавре сохранилась дань, возложенная на побежденное племя для жертв в виде людей; через каждые 7 лет

Минотавру посылались из Греции 9 юношей и 9 девушек, которых он пожирал в своем лабиринте. Однако в цикле о Минотавре имеется указание, что страна была поражена засухой и эпидемиями, посланными богами.

Все эти случаи вплотную подводят нас к сказке. Вряд ли требуется особо развивать или доказывать тезис, что сказка восходит к описанному здесь обряду. Самый процесс также очевиден. Из мифов выветриваются имена богов, изменяются мотивировки (мотивировки уже изменены, как мы видим, и в мифах сравнительно с обрядами), изменился стиль повествования, и миф переродился в сказку.

Если мы сравним мотив похищения с соответствующими мифами (похищение Зевсом Европы и др.), с одной стороны, и мотив поборов с соответствующими мифами, с другой, то мифы о похищении менее архаичны, чем сказка: похититель-животное здесь преобразован в бога-животное, а миф типа Персея и Андромеды древнее сказки. Отсюда видно, что отношение между мифом и сказкой не всегда одинаково, и вопрос этот не может быть решен суммарно, как это делают Вундт, Панцер и другие.

Религиозные представления могут дать религиозный миф, и из него может развиться уже лишенная религиозной окраски сказка.

Очень ясно и коротко выражает эту мысль И. М. Тронский в своей работе "Античный миф и современная сказка", посвященной главным образом Полифему: "Миф, потерявший социальную значимость, становится сказкой" (Тронский 534). И действительно, миф о Персее и Андромеде в точности соответствует русским сказкам.

В более подробное обсуждение этого вопроса здесь можно не входить, так как это вопрос общий, и на примере одного мотива он не решается. Но, выдвигая положение о связи сказки с мифом, следует отметить, что миф не есть causa efficient сказки.

Сказка может происходить и от религии непосредственно, минуя миф.

Так, в греческом мифе нет похищения девушки драконом. Это представление могло жить в народе не засвидетельствованным в греческой литературе, через которую мы знаем миф. Оно могло и не попасть в литературу. Наоборот, выдача девушки морскому чудовищу сохранилась, так как это -- аграрное сказание, а Греция -- страна аграрная, и соответствующие обряды могли производиться и там в более древние времена, не отраженные в литературе.

Ясно, однако, одно -- сказка и миф на один сюжет не могут сосуществовать одновременно. В Греции еще не могло быть сказки о Персее и Андромеде, мог быть только миф, а сказка могла появиться в античности позже. Но зародыши могли быть, и могли быть именно в так называемых народных низах.

VI. Змей и царство мертвых.

Уже выше, когда мы рассматривали обряды посвящения, мы видели, как тесно эти обряды связаны с представлением о пребывании в царстве мертвых.… Этим же объясняется, что в представлениях о смерти поглотитель играет такую… Водяной змей мыслился сидящим в прудах и водоемах, в реках, морях и на земле. Но эти водоемы одновременно служат…

Кербер

Не случайно, что материалы по хтоническому змею у народов, не достигших государственности, чрезвычайно скудны. У них его еще нет. У них преобладает змей водяной, но перенесенный в фантастическую даль. У такого народа, как ваджагга, мы имеем ясную форму перехода от водяного змея к хтоническому (Gutmann).

Но, как указано, это представление о подземном хранителе царства мертвых приобретает настоящее развитие только у земледельческих народов. Типичным представителем такого охранителя является Кербер, и на нем надо несколько остановиться, так как фигура Кербера объясняет сторожевую роль и сказочного змея.

Представление, что водоем, река, пруд, озеро -- вход в царство мертвых, держится в Греции еще очень прочно. "Входом в потусторонний мир прежде всего является океан", -- говорит Ганшиниец (Roscher), и далее: "Текущие воды, теряющиеся, например, в болотах или выходящие из земли, слыли за вход в подземный мир, равно как штольни рудников" (2377). Существа, обитающие в этих водах, имели вид драконов или быков. Таким, например, был Ахелой, сватавшийся за Деяниру и убитый Гераклом. К этой же категории относится и Кербер.

Свою старую водяную природу Кербер обнаруживает в том, что он сидит у устья Ахеронта, где его находит Геракл. Здесь перенесение змея к другому, конечному, пункту воды особенно ясно. Змей в доклассовом обществе сидит у источника вод, т. е. у начала реки, тогда как Кербер, сидящий у конца реки, подтверждает предположение о перенесении дракона от выхода из земли к входу в преисподнюю. Он и по наружности и функционально близок к змею нашей сказки. У него три собачьих головы, из пасти которых капает ядовитая слюна, у него змеиный хвост, на хвосте у него голова, и хвостом он жалит.

Такая двухголовость или двухсторонность голов -- очень древняя черта. Она типична для Америки. Там змей почти всегда имеет по голове на обоих концах тела. Это представление основано на том, что хвост змеи испытывается или воспринимается как жало, и есть иное явление, чем многоголовость. Кербер объединяет в одной фигуре оба вида.

Когда Геракл по поручению Евристея приводит Кербера наверх, тот его жалит хвостом. Волосы на спине и на голове Кербера состоят из змей. Как устанавливает Кюстер, он прежде назывался просто драконом (Kuster 90). По Гесиоду, он приветливо виляет хвостом пришельцам, но никого не выпускает обратно (Гесиод 218). Эней же не может попасть в Тартар, так как он его не пускает. Чтобы умиротворить его, Эней бросает ему волшебную медовую лепешку, от которой Кербер засыпает (Энеида, VI, 419) (Вергилий). Это бросание в пасть охранителя каких-либо предметов есть субститут вхождения в пасть самого героя. Мне кажется, что из этих показаний довольно ясно вытекает, что Кербер пропускает, приветливо виляя, умерших, но бросается на живых, что видно по Энеиде. Таким образом старая роль змея как пособника прохода не вполне забыта, а сторожевая его роль еще не вполне выработалась. Кербер отличается от сказочного змея своими собачьими головами. Эти собачьи головы -- греческое привнесение в связи со сторожевой ролью его. Филологи-классики будут возражать, что бросание Керберу лепешки -- чисто греческое явление и не может быть истолковано как субститут поглощения. Однако и в сказке герой бросает змеихе, стремящейся его проглотить, конфет, пуд соли и т. д.

Такое понимание Кербера в свете сравнительных материалов отличается от того, какое дает Дитерих в своей "Некия" (Nekyia). Дитерих считает Кербера персонификацией земли, поглощающей трупы при захоронении. При этом он ссылается на то, что Кербер жрет падаль. Для Дитериха он "земная глубина, открытая пасть которой поглощает умерших, пожирает, т. с. заставляет тлеть плоть и оставляет только кости". Для нас же пожирание падали есть рационализованная ступень пожирания -- смерти.

Все эти материалы в достаточной степени объясняют змея как охранителя входа в тридесятое царство.

Эти греческие материалы очень интересны. Они дают дальнейшую ступень превращения водяного змея в хтонического и доброго в злого. Пожирания уже не происходит, оно только угрожает. Не всегда происходит и бой. Геракл его побеждает, но оставляет в живых. Кербер, при всех его отвратительных чертах, все еще испытывается как существо, необходимое людям. Он страж Аида.

Перенесение змея на небо.

Народы, знающие солнечного змея, всегда культурнее народов, не знающих его. Этого представления о небесном змее еще нет, например на австралийском… нии оно имеется на океанийских островах, есть оно в Африке, т.е. у народов,… Это перенесение имело ряд последствий. Во-первых, меняется объект поглощения. Змей поглощает уже не людей, он…

Сторожевая роль небеного змея; якуты.

У якутов фигура змея очень ясна и чрезвычайно богата и интересна. Представление облечено не в форму гимнов, а в форму рассказов -- мифов, весьма… Этот случай интересен тем, что здесь змеи, гады попадаются не просто на небе,… В Индии мы не видим ни небесной реки, ни огненного озера. У якутов оно есть. Здесь можно наблюдать, как озеро, некогда…

Пcuxocmacua.

статуэтки богини Маит или пера, иероглифа богини. Отсюда видно, что опускание чаши сердца означало смерть, поднимание чаши или равновесие означало… Мы имеем одну-единственную русскую сказку, сохранившую взвешивание душ или… Солнцева сестра ее не послушала и не выдала. Тогда говорит ведьма: "Пусть Иван-царевич идет со мной на весы, кто…

Связь змея с рождением.

Что змей имеет связь со смертью, это из приведенных материалов вытекает достаточно полно. Но он имеет также какую-то связь и с рождением. Рассмотрим несколько относящихся сюда случаев. В мифе о Мауи герой-бог… защитить. Мириады мух жужжали вокруг меня и откладывали свои яйца на меня. Стаи птиц собирались вокруг меня, чтобы…

Гибель змея от змея.

32-я глава "Книги мертвых" называется "Глава отражения крокодила, который является, чтобы унести магические слова из… "Отступи, о крокодил, живущий на западе, потому что змей -- Ваан в моем… Мое лицо открыто, мое сердце на своем месте, и корона со змеей на мне день за днем. Я -- Ра, являющийся своим…

Глава VIII. За тридевять земель

Тридесятое царство в сказке

Царство, в которое попадает герой, отделено от отцовского дома непроходимым лесом, морем, огненной рекой с мостом, где притаился змей, или… О том, как в это царство попадают, мы уже говорили. Нам необходимо несколько… Но как только мы начнем присматриваться к этому царству, мы сразу заметим, что никакого внешнего единства в картине…

Золото.

Самой обитательнице этого царства, царевне, всегда присущ какой-нибудь золотой атрибут. Она сидит в высокой башне с золотым верхом (158).… Этот список можно было бы продолжить и заполнить им целые страницы. Золото… сятым царством, может иметь золотую окраску" может оказаться правильным и в обратном порядке: "все, что…

Териоморфизм тридесятого царства.

Правда, эти указания встречаются не так часто, эти представления находятся несколько в тени в сравнении с пышными дворцами из золота, мрамора и… долго ли, коротко ли, приехал он в царство львиное". Здесь живет…

II. Тoт свет

Итак, никакого единообразия нет. Есть многообразие. Скажем наперед, что народов, имеющих совершенно единообразное представление о потустороннем… Сказка очень наивно, но совершенно точно выражает суть дела, говоря: "И… кус посвящения и продолжает охотиться, как он охотился и здесь, с той лишь разницей, что там в охоте не будет…

Пacmь и толкучие горы.

аргонавтах. С падением роли животного как объекта охоты в качестве главного или даже единственного источника существования его функция переносится… Но действительно ли толкучие горы встречаются не только в эпических сказаниях,… Мы не будем приводить материалов, доказывающих, что формы локализации иного царства соответствуют некогда…

Хрусталь.

хрусталем. Вскоре он заметил, что посредством горного хрусталя он приобрел способность летать. После этого он пролетел по всему миру" (Boas… В полном соответствии с этим в долганском мифе говорится: "Встав, начал… 9. Страна обилия.

Глава IX.Невеста

I. Пeчать царевны

Те, кто представляют себе царевну сказки только как "душу -- красную девицу", "неоцененную красу", что "ни в сказке… Иногда царевна изображена богатыркой, воительницей, она искусна в стрельбе и… Два вида царевны определяются не столько личными качествами царевны, сколько ходом действия. Одна освобождена героем…

Клеймение героя.

Такое клеймение героя происходит не только во время боя. Здесь важна не обстановка, а важно, что нанесение клейма происходит незадолго перед… Такой случай мы имеем в сказке "Сивко-Бурко". Здесь никакого боя… Кроме этих способов нанесения клейма на кожу есть другой способ отметить героя: герой, например, в образе оленя…

II. Трудные задачи

А. Обстановка

Трудные задачи.

"Трудные задачи" представляют собой пеструю картину. Мы постараемся путем сопоставления материалов внести в нее некоторую ясность. При изучении задач мы рассмотрим два вопроса. Первый: в каких условиях, при…

Всенародный клич

мощник. Пока совершенно неясно, должны ли эти задачи привлечь или отпугнуть женихов, или помочь найти единственного достойного жениха. Мы пока просто регистрируем этот случай, случай задаванья задач с начала…

Задачи в ответ на сватовство

Задача задается как испытание жениха. Под "силой" подразумевается не физическая сила, а сила иного рода. Какая сила здесь испытывается,… Но эти задачи интересны еще другим. Они содержат момент угрозы: "Если не… Мы, следовательно, можем отметить вторую категорию задач, задаваемых в ответ на сватовство. Эти задачи показывают, что…

Задачи Водяного.

роге, до встречи с водяным царем, уже обручается с его дочерью. Как только герой является к Водяному, тот сразу же начинает задавать ему задачи,… Здесь сказочник не знает, что заставляет Водяного задавать задачи. Он от себя… Таких случаев, когда задавание трудных задач не стоит в непосредственной связи с сватовством, можно указать несколько.…

Враждебный тесть.

Один из способов затушевать эту вражду следующий: вражда приписывается не самому тестю, а различным завистникам, наговорщикам и клеветникам. Герой,… За спиной царевны, задающей загадки, также иногда стоит Другой персонаж, а… стал думать, как бы от такого зятя избавиться. Вот и придумал. "Стану я ему задавать разные трудные…

В. Содержание задач

Рассмотрев условия, при которых задаются задачи, мы рассмотрим теперь самые задачи. Только после этого можно будет сделать некоторые выводы.

Задачи не всегда прикреплены к той ситуации, в которой они задаются, и должны быть рассмотрены отдельно от этой ситуации.

Задач имеется очень -много, но все же повторяемость их довольно велика, и основные контуры поддаются определению,

12. Задачии на поиски.

Огромное большинство задач направлено к посылке героя в тридесятое царство. Герой должен доказать, что он побывал там, что он способен отправиться туда и вернуться, или погибнуть. От него, например, требуется достать предметы, диковинки, которые можно достать только там. Этим предметам всегда присуща золотая окраска. Но мы уже знаем, что золотая окраска предмета есть признак его принадлежности к иному царству. Поэтому, если требуется достать жар-птицу (Худ. 1), свинку-золотую щетинку, уточку-золотой хохолок, оленя-золотые рога, золоторогую козу (Аф. 182-184; См. 8) и т. д., то это -- верный признак, что герой должен побывать в ином царстве. Иногда задача просто так и ставится: "Один царь был тоже, видите ли, и начал выкликать, кто бы сходил за тридевять земель, в тридесято царство, в тридесято государство" (См. 12). Сюда же направлена задача "достать солнце, луну и звезды" (249), "достать от солнца и от месяца ключи" (304) и другие задачи, связанные с солнцем. Сказка даже иногда прямо говорит о нисхождении в ад: "Принеси мне от ада ключи" (353). От героя требуется провести семь лет в оловянном царстве (Аф. 270), достать целющей и живущей воды (144). Еще яснее это требование высказано в нерусских сказках. "Я требую от тебя, чтобы ты в двухдневный срок принес сведения о семи поколениях моих умерших" (Белуджские сказки 46, 32, 194).

Среди этих задач особое внимание обращает на себя задача достать золотую ветку. По существу эта задача ничем не отличается от задачи достать золотые яблочки, золоторогого оленя, жар-птицу и т. д. "В некотором царстве есть золотой дуб, ветки серебряные; чтоб из этого царства дуб вырыл и в свое перенес" (Худ. 85). В одной из версий сказки о "свинке--золотой щетинке" в афанасьевском пересказе говорится: "После того добыл дурак свинку-золотую щетинку с двенадцатью поросятами и ветку с золотой сосны, что растет за тридевять земель, в тридесятом царстве, в подсолнечном государстве" (Аф. 564).

"Золотой ветви", как известно, посвящено грандиозное исследование Фрэзера. Тот, кто сорвал "золотую ветвь" в немийском святилище Дианы, мог сделаться наследником царя-жреца. Мы имеем тот же случай, что и в сказке. Как мы увидим ниже, добыча диковинки или вообще решение трудной задачи связано с воцарением героя и часто -- с умерщвлением старого царя, как это происходит в Неми. Но сказка показывает, что Фрэзер ошибся, сделав упор на ветви. Дело не в ветке, а в золотой окраске ее, и эта окраска объяснена фразером очень наивно, как желтизна омелы. Все исследование Фрэзера идет вкось, в ложном направлении. Привлекать для объяснения этого обычая культ деревьев и леса так же неверно, как если бы для объяснения задачи достать свинку-золотую щетинку или жар-птицу мы стали ис-

следовать свинью или птицу как культовое животное. Дело совсем не в этом, а в том, что претендент на престол должен подвергнуться некоторому испытанию, доказывающему его побывку в ином мире. Связь же с лесом лежит не там, где ищет этого Фрэзер.

Сопоставление приведенных задач дает ответ на вопрос: что, собственно, хотят узнать от героя, задавая ему трудные задачи? Та часть задач, которая нами рассмотрена, позволяет дать точный ответ: за задачами кроется некоторое испытание.

От героя хотят узнать, был ли он в преисподней, в солнечном царстве, в ином мире. Только тот, кто побывал там, имеет право на руку царевны.

Мы пока ограничиваемся установлением этого факта. Ката-базис как условие героизации нами рассмотрен уже выше, и здесь нет необходимости повторять приведенные материалы или приводить новые. Картина трудных задач и их исторические корни раскроются перед нами постепенно.

Мы рассмотрели еще не все задачи, относящиеся к этой группе. Выше мы выделили группу задач, задаваемых царевной, похищенной старшими братьями у жениха. Эти братья домогаются ее руки, но царевна их удерживает задаванием трудных задач. Какие задачи задаются в этих условиях? Задачи имеют специфический характер: в этих случаях требуется достать что-либо, относящееся к свадьбе: башмаки, подвенечное платье, обручальное кольцо, карету и т. д. Но при ближайшем рассмотрении оказывается, что эти задачи только по своему предмету, объекту, но не по существу отличаются от рассмотренных задач. "Она посылает наперед куда-то за обручальным перстнем или велит сделать такое же кольцо" (156). Итак, и здесь герой посылается куда-то. Куда он посылается, видно по всему ходу сказки, а иногда и формулируется совершенно ясно: "Хочуть, штоб им к вянцу нашить всякага платья, такога, як у их было на том свете, и без мерки" (132). "За того замуж пойду, кто такие туфли сошьет, как я в золотом царстве носила" (Сев. 41). "Мне нужно платье такое, какое я носила на сьтеклянной гape" (ЗП 59). Здесь совершенно ясно высказана посылка в иное царство. Характер предлога здесь даже особенно ясен. Дело, конечно, не в башмаках и не в карете, а в испытании героя. Братья, не побывавшие там, не могут решить задачи. Герой ее решает, так как он побывал там.

В этих случаях герой вторично не отправляется. Вещи эти обычно не достаются (хотя есть и такие случаи), а делаются, изготовляются. Здесь перед нами открывается еще одна сторона трудных задач. Кто может решить задачу? Задачи, вообще говоря, невыполнимы. Герой их выполняет только потому, что у него есть помощник. Отсюда видно, что задачи не только должны показать, был ли герой в ином царстве, но и приобрел ли он там

помощника. И действительно, мы можем наблюдать, что ряд задач прямо направлен на то, чтобы узнать, есть ли у героя помощник. Это видно и по таким, например, формулировкам; "Кто ему пособляет?" или: "Это, верно, Ивану-царевичу духи делают". Уже выше, в главе о помощниках, мы видели, какую роль играет конь и как он добывается. Ряд задач направлен на то, чтобы узнать, владеет ли герой волшебным конем, умеет ли он с ним обращаться. Сюда относятся, например, задачи объездить коня (Аф. 200) или укротить коня (198), объездить жеребца (224), добыть 77 кобылиц (170). Сюда можно было бы отнести и задачу поцеловать царевну с коня (180). Не случайно эта задача так и формулируется: "Елена Прекрасная приказала выстроить себе храм о двенадцати столбах, о двенадцати венцах... будет ждать жениха, удалого молодца, который бы на коне-летуне с одного взмаха поцеловал ее в губки" (180). Это -- не случайная, а обычная формулировка этой задачи: "Кто в третьем этаже мою дочь Милолику-царевну с разлету на коне поцелует, за того отдам ее замуж" (182). В этих случаях герой доказывает, что он обладает теми средствами, которые даются не всякому: он доказывает свою магическую вооруженность. Сюда же относится задача: "Поди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что" (212). Страна, куда посылается герой, есть тридесятое царство, а "то, не знаю что" оказывается помощником, имя, название которого табуировано и высказывается не прямо, а иносказательно. Эта иносказательность непонятна для героя до того момента, пока он не приобретает помощника.

13. Дворец, сад, мост.

Очень часто встречается группа, слагающаяся из трех задач в различных соединениях. Это: насадить чудесный сад, за ночь посеять, вырастить и обмолотить хлеб, построить за ночь золотой дворец и мост к нему. Эти задачи иногда комбинируются с уже знакомой нам задачей объездить или укротить коня и другими.

Рассмотрим сперва дворец. Иногда требуется выстроить не дворец, а церковь (См. 35), притом из чистого воску (Сев. 1), или дом (См. 34), или амбар (Аф. 225) и др. Все это -- деформации золотого дворца, и эта форма действительно встречается чаще всего. Иногда три задачи (дворец, мост, сад) стянуты в одну: "Смотри, чтоб завтра к рассвету на седьмой версте на море стояло царство золотое и чтоб оттуда до нашего дворца сделан был мост золотой, тот мост устлан дорогим бархатом, а около перил по обеим сторонам росли бы деревья чудные, и певчие б птицы разными голосами воспевали. Не сделаешь к завтрему -- велю четвертить тебя" (129).

Сама по себе задача построить за ночь дворец совершенно непонятна. Этот мотив не может быть понят из него самого. Мо-

тив золотого дворца может быть понят из золотого дворца, стоящего в тридесятом царстве. Это -- один и тот же дворец. Этот дворец рассмотрен нами в предыдущей главе. Там же мы узнали в нем черты "большого дома". Отсюда может быть сделан вывод, что задача построить дворец каким-то образом связана с "большим домом". Не ясно пока только, в чем эта связь состоит. Здесь, по-видимому, произошло некоторое переосмысление. Для разрешения этого вопроса обратимся к материалам, касающимся "больших домов" на стадии их исторического бытия. В океанийском мифе девушка унесена духом, живет с ним, приживает сына и возвращается с мальчиком домой. Сверстники дразнят его происхождением, укоряют его тем, что у него нет отца. Девушка отправляет мальчика к отцу. (Во всем этом мы легко узнаем проживание девушки в лесном доме и рождение там ребенка и возвращение девушки.) "Он стал жить в доме духа, и когда он немного подрос, дух сказал ему: "Теперь мы пойдем к твоей матери". Они пришли к месту страшной жары, где мальчик отказался идти дальше. Дух взял его за руку и стал дуть. Затем они пошли дальше и пришли к месту великого холода, где мальчик опять отказался идти дальше. Дух взял его под мышки и согрел его. Наконец, они пришли к жилищу матери духа. Дух объявил, что он пришел, чтобы дать мальчику в собственность один из двух домов, имевшихся там. Мать духа сказала: ладно (она соглашается отдать один из домов). Дом был выстроен на семи площадках из камня, и окружен семью заборами, и снабжен всякими венцами. "Поди теперь спать в этот дом, -- сказал дух. -- В полночь я приду и разбужу тебя. Тогда ты должен подумать, куда бы ты хотел, чтобы я перенес твой дом". Пока мальчик спал, дом поднялся сквозь землю и вышел на поверхность". В дальнейшем мальчик становится вождем племени. Как только он ступает на ступеньки лестницы, бывает гром (Frazer 1928, 193).

Постараемся проанализировать этот случай. Одно ясно с несомненностью -- ясно пребывание в "большом доме". Здесь мальчик научается управлять стихиями. Когда его проводят сквозь жару и холод, то он не только становится нечувствительным к ним, но становится господином этих стихий. Правда, это не говорится прямо, но зато говорится, что он, вернувшись, управляет громом. Итак, мальчик перед тем, как стать вождем, приносит с собой это искусство, и он же приносит с собой и весь дом. Мы можем видеть в герое устроителя мира. Он дает людям гром, он дает людям "дом", т. е. социальное устройство, как в других текстах он приносит людям пляски и рисунки и учит людей священным обычаям. Данный текст мы должны признать мифом, рассказывавшимся при обряде новопосвященным в объяснение того, что делалось с ними самими.

В возможности такого толкования убеждают нас тексты, записанные в совершенно другой части света, а именно в Северной Америке. Здесь мальчик девять раз уходит на небо, и всякий раз он что-нибудь приносит: птицу, ягоды, животных и т. д., т. е. приносит их людям, водворяет их на земле. В десятый раз он исчезает совсем и больше не возвращается. Все его оплакивают, а мать его видит сон. "Матери показалось, что во сне она видит великолепный дом, но, проснувшись, она увидела, что то, что она считала сном, было действительностью. Дом стоял тут же, а ее сын Мелиа сидел перед ним". Она будит мужа, они смотрят на дом, бегут к нему, но по мере того, как они к нему приближаются, дом удаляется от них, "и, наконец, они увидели, что в действительности он был наверху, на небе. Тогда они сели и заплакали и стали петь: "наш сын на небе, он играет с луной"". Племянница предлагает "заставить его явиться в наших плясках". С тех пор пляшут "пляску Мелии" (Boas 1897, 413-414).

Здесь мы еще более ясно узнаем в герое устроителя мира, социальной организации и обычаев людей. Герой приносит людям и дом, но он "невидим", "на небесах", т. е. засекречен, табуирован, он в "ином мире". На связь этой легенды с обрядами, т. е. с социальной жизнью племени, указывает Боас, и она видна из конца легенды. Приведем еще один аналогичный случай, записанный у того же племени. Герой уходит на ловлю лососей вверх по реке, но не находит ни одной рыбы. Он впадает в обморочное состояние и видит красивого человека. Это громовник, "гремящий с одного конца мира до другого". Герой просит у него магического сокровища. Громовник говорит ему: "Сделай дом и пригласи все племена". Он показывает ему резьбу громовой птицы с раздвинутыми ногами и говорит: "Ее ноги -- дверь дома". Затем он показывает ему резное изображение своего отца. "На следующую ночь все это будет в твоей деревне". Кроме того, он дает ему воду жизни и другие дары.

Во всех этих случаях дворец переносится в селение героя чудесным образом вместе с резными изображениями и амулетами, т. е. учреждается культ. В приведенных случаях дом переносится волей громовника или духа, в сказке -- силой помощника. В сказке дворец переносится не только в условиях задавания трудных задач. Он берется с собой в яичке. "И вот, конешно, оне вышли с этого пира, отвела она его на хорошую площадь, он еичко разбил и образовался дворец, и все в этом дворце было по старому, как на той горы" (К. 12). Приведенные материалы дают возможность утверждать, что, требуя показать дом, царь иносказательно требует от героя доказательства знания дома. С другой стороны, сказка здесь отражает рассказы об устроителях мира, давших людям все, что они имеют в жизни. Такого устрои-

теля мы увидим в герое еще неоднократно и в особенности во второй половине этой задачи -- в требовании насадить сад или вспахать и засеять поле.

В приведенных текстах мы видели, что мифический герой не только водворяет на земле дом, но дает людям ягоды, зверей. В сказке выстраиванье дворца также почти всегда соединяется с искусством владеть природой, но это искусство в сказке приняло земледельческий характер. "За ночь вспахать и сбороновать, пшеницу посеять, сжать, обмолотить и в амбар убрать" (Аф. 225). "Штоб за одну ноць он поле выпахал, выборонил, засеял, да штоб все повыросло, повызрело, да муку смололи, да хлебы выпекли" (Сев. 1). Эта задача известна в многочисленных версиях. Здесь герой подвергается испытанию, в силах ли он ускорить урожай. Именно такое требование предъявлялось к магам-колдунам на заре земледелия. "На острове Яп предполагают, что жрец или маг священной рощи обладает магической силой влияния на урожайность некоторых плодов земли и этим непосредственно способствует поддержанию людей. Так например, главный жрец или верховный маг в Томи, как полагали, был в состоянии "ускорить поле таро и плантации хлебного дерева" во всем Япе. Жрец или маг в Ологе н Перногое знает магию сладкого картофеля; а жрец или маг в Маки специалист в магии кокосового ореха и пальмы арека. Эти жрецы могут также низвести солнце на землю" (Frazer 1928, 185). Мы видим, какие способности приносит с собой будущий вождь и царь. Способность управлять солнцем и небесными стихиями также не вполне забыта сказкой. "Я за ево замуж не пойду... Ты перво выпроси у ево красно солнце и белые луни и частые звезды в глухую полночь". Герой все это "пушшает" и "предоставляет", т. е. водворяет на место.

Эти материалы показывают, что мотив героя, выстраивающего дворец и насаждающего сад или вызывающего необыкновенно быстрый урожай, восходит к представлениям о магах и жрецах, умеющих ускорить урожай в силу пройденного посвящения.

Эти случаи подводят нас к пониманию другого вида испытания, а именно испытания огнем или горячей баней.

14. Испытание баней.

Большой популярностью пользуется задача просидеть в горячей бане. "Та баня топилась три месяца, и так накалена была, что за пять верст нельзя было подойти к ней" (Аф. 137). Герой теряется. "Что вы, с ума сошли? Да я сгорю там!". Но тут он вспоминает о своих помощниках, среди которых знакомый нам Мороз-Трескун. ""Я, батюшка! Мое дело ребячье". Живо вскочил в баню, в угол дунул, в другой плюнул -- вся баня остыла, а в углах снег лежит". Этой задачей герой доказывает, что, обладая помощниками, он владеет стихиями.

Уже выше, в океанийском мифе, мы видели, как будущий вождь проносится сквозь холод и жару. Если в русских сказках фигурирует баня, то это, конечно, более поздняя, русская форма испытания огнем. В американских мифах герой, желающий жениться на дочери солнца или человека, "живущего очень далеко", проходит испытание огнем. "Перед сиденьем был большой огонь. Tsowatalalis (отец невесты) положил еще больше дров на огонь, чтобы изжарить Gyli (героя). Тогда он бросил в огонь раковины, полученные им от его тетки, и они укротили огонь" (Boas 1895, 136). Тетка героя соответствует нашей яге-дарительнице. Герой подвергается еще другим испытаниям, после чего отец невесты говорит: "Ты больше, чем мужчина, и ты получишь мою дочь".

В других мифах, содержащих сватовство и испытание героя, женщина-дарительница раскаляет камень докрасна и кладет его герою в рот. Этим она дает ему власть над стихией огня (66).

Таких примеров, показывающих, что уже очень рано в мифах герой перед браком подвергается испытанию огнем, причем он выдерживает его, потому что имеет волшебный дар, принесенный из леса, можно собрать довольно много. Для нас важнее установить другое: испытания, имеющиеся в мифах Северной Америки, в точности отражают свадебные обычаи. Именно так, как это происходит в мифе, происходит испытание жениха в действительности, причем это испытание имеет характер инсценировки. Такой случай описан у Боаса. Жених вместе со своим отцом и друзьями на лодке отправляются к невесте. По дороге главарь уговаривает их не бояться. Они везут с собой плату за невесту -- 400 одеял. Они приезжают, их приглашают войти. Отец невесты обращается к пришедшим, говоря следующее:

"Теперь берегитесь, потому что вот здесь -- морское чудовище, которое все проглатывает, а здесь сзади в дому тот, кто растерзал всех, пытавшихся жениться на моей дочери, а этот огонь обжег всех, пытавшихся на ней жениться". Затем он обращается к самому себе и говорит: "Теперь, вождь, разожги свой огонь, и пусть приведут сюда нашу дочь". Он разводит костер в самом деле и говорит пришедшим: "Теперь, люди, берегитесь, потому что я собираюсь испытать вас. Вы говорите, что вы не боитесь этого чудовища? Я испытаю всех вас, вождей вашего рода. Вот из-за этого огня никто не может получить моей дочери". Тогда все ложатся около огня на спину, завернувшись в одеяла. Одеяла сгорают. Все встают и хвастают. Отец невесты их хвалит: "Вы первые, которые не убежали от огня". Затем следуют другие испытания, а именно: еще до приезда сватовьев будущий тесть сделал маску медведя с открывающейся и закрывающейся пастью. Маска насажена на шкуру медведя. С кладбища заранее

были принесены черепа и кости, и ими была наполнена шкура. Обращаясь к медведю, отец невесты говорит: "Теперь ты, растерзатель всех народов, ступи вперед, чтобы отец жениха и все пришедшие (их имена перечисляются) могли видеть, кто пожрал женихов моей дочери". Медведь ступает вперед, отец невесты берет палку и тычет в живот его. Медведь изрыгает семь черепов и другие кости. Тогда отец обращается к пришедшим:

"Теперь смотрите -- это кости женихов, которые являлись, чтобы жениться на моей дочери, и которые убежали от огня. Пожиратель народов пожрал их. Вот что он изрыгнул. Теперь, дочь, иди сюда и ступай к своему жениху". Этим кончается церемония (Boas 1897, 363-364).

Спрашивается, что давало отцу право на испытание жениха? В чем суть этого испытания? Из материалов Боаса мы знаем, что за посвящение юношей у квакиутл платили не их отцы, а отцы их невест (54). Жених вступал в род своей жены. Перед браком совершается нечто вроде вторичной церемонии посвящения (обжигание, проглатывание и извергание в несколько деформированном виде) на глазах у того, кто был ответственен за знания и способности жениха -- на глазах отца невесты. Жених в условных, мимических формах показывает, что он крепок во всех видах этого испытания -- он показывает, что он прошел сквозь огонь и нечувствителен к нему.

Миф содержит то же, что обряд. Мы уже знаем, что мифы сообщались юноше во время посвящения и составляли как бы собственность посвящаемого. Они не должны были пересказываться, но они инсценировались в торжественных случаях. Так возникает эпическая традиция, сохраненная и в современной сказке. Сказка довольно часто сохраняет обжигание жениха, но оно приняло несколько гиперболические и национально окрашенные формы (баня). Магическая сила, обычно воплощенная в предмете, здесь воплощена в образе антропоморфного помощника, хозяина стихии. Тем, что это испытание выдерживает помощник, его выдерживает сам жених.

15. Испытание едой.

Испытание горячей баней очень часто связано с испытанием едой. "Ну, коли ты такой хитрый, так покажи свое удальство: Съешь со своими товарищами за один раз двенадцать быков жареных да двенадцать кулей печеного хлеба" (Аф. 144). "Царь приказал большой обед подавать; множество всяких яств на стол было подано; обжора принялся и все поел" (138). Для этой задачи имеются специальные помощники: Обжора или славные богатыри Объедало и Опивало. Особый случай мы имеем в сказке "Покати-горошек" (133-134). Здесь герой по дороге встречает пастухов, которые последовательно предлагают ему: съесть из их стада самого большого бара-

на кабана, а последний -- 12 волов, 12 баранов и 12 кабанов. Когда герой затем приходит к змею, тот предлагает ему съесть решето железных бобов и железного хлеба. Герой все это съедает (Аф. 134). Эти железные бобы и железный хлеб напоминают нам тот железный хлеб и железный посох, которые берет с собой девушка в сказке о Финисте Ясном Соколе (235). Это позволяет нам поставить вопрос о связи испытания едой с пребыванием в ином мире. Этому как будто противоречит то, что герой обычно испытывается не столько железной пищей, сколько огромным количеством ее. Зная, однако, как постоянна связь героя с подземным и надземным миром, мы и здесь можем предположить эту связь. Известно, что из героев античной мифологии особой прожорливостью отличается Геракл. Но именно Геракл во многом особенно близок к нашему герою: он также выполняет трудные задачи, он также спускается в преисподнюю. Из преисподней приносятся магические способности, и одна из этих способностей это способность много есть. Почему? На этот вопрос нельзя ответить никакими ссылками, можно только констатировать самый факт. Однако природа мертвецов (а герой приобретает силу мертвецов) известна: одна из особенностей их та, что они не едят. Они невидимы, прозрачны. Мы увидим дальше, что герой приобретает, между прочим, и способность становиться невидимым. Пища в них не остается, а проходит сквозь них. Поэтому герой собственно не ест так, как едят живые люди: эта еда может продолжаться до бесконечности и в сказке принимает фантастические размеры. Вспомним, что яга и подобные ей существа часто не имеют спины. Это объяснение -- только гипотеза, но эта гипотеза кажется мне более вероятной, чем гипотеза О. М. Фрейденберг, что герой потому прожорлив, что "прожорлива и ненасытна смерть" (Фрейденберг 1932, 91).

Возможно, что здесь сказались еще другие представления, представления, что общность еды создает общность рода. "Только члены семьи или рода могут участвовать (в трапезе). Если чужеземцу разрешается принимать участие, то этим он принимается в род или становится под его защиту" (Nilsson 75). Здесь мы имеем категорию брачных обрядов, включающих совместную еду. Этому противоречит, однако, то, что в сказке ест только жених, а не невеста, и этим не объяснена прожорливость героя. Как бы то ни было, мы здесь имеем отражение форм ритуальной еды, связанной со вступлением в брак и с пребыванием в ином мире.

16. Состязания.

Иногда герой перед свадьбой испытывается состязаниями. На первый взгляд эти состязания носят чисто спортивный характер. Фрэзер, занимавшийся этим вопросом, видит в этих состязаниях только атлетическую борьбу; он приписывает этому обычаю древнее происхождение и проецирует его в "первобытное общество". "Представление об этих личных качествах должно было меняться в зависимости от эпохи и об-

щественного строя. Однако позволительно думать, что в первобытном обществе физическая сила и красота играли первенствующую роль. Рука принцессы и самый трон иногда являлись призом атлетической борьбы. Ливийцы Алитемноса, например предоставляли царскую власть самому быстрому бегуну. У древних пруссаков люди, добивавшиеся какого-нибудь высокого титула, должны были скакать галопом к королю, и титул предоставлялся тому, кто прискакал первым" (Фрэзер 1928, I, 182). Для своего утверждения Фрэзер не находит иного мотива, кроме "позволительно думать". Дело решалось не атлетическим сложением и тем более не красотой, а совершенно иными качествами. Это ощущает, но не может доказать Тихая, работавшая над грузинскими сказками: "Не менее характерными являются и личные качества героя: красота, атлетическая сила, ум и другие качества, отражающие его мифологическую природу; они обусловливают соединение с царевной, а не его происхождение" (Тихая-Церетели 172). Здесь верно увидено то, чего не видел Фрэзер: что атлетические силы или ловкость отражают мифологическую природу героя.

Внимательное изучение сказки показывает, как в состязаниях отражаются не ловкость и не сила героя, а иные качества. Победу дает волшебный помощник. Без него герой ничего не может, и дело не в его личной силе.

Рассмотрим состязание в беге. "Царская дочь побежит к колодцу за водой, и если кто ее перегонит, за того ее замуж отдадут. А если кто возьмется, да не перегонит, тому голову долой" (Худ. 33). Здесь важна не только быстрота бега, но важна и цель, к которой бегут. Колодец на первый взгляд не представляет ничего особенного. Однако сличение вариантов показывает, что при состязании в беге вода есть та цель, за которой бегут. Что это не простая вода, показывает афанасьевская сказка. Здесь в кратчайший срок, "пока царский обед по кончится", нужно достать "целющей и живущей воды". Герой тужит, ему и за год не успеть достать ее. Услышав, эту задачу, "товарищ его отвязал свою ногу от уха, побежал и мигом набрал целющей и живущей воды". На обратном пути он ложится отдохнуть, но Зоркий или Чуткий его обнаруживает, Стрелец будит его искусным выстрелом, и Скороход вовремя прибывает с водой (Аф. 144).

Эти примеры показывают, что надо не просто быстро бегать, а быстро сбегать за тридевять земель и вернуться. Но впоследствии эта цель отпала, "живущая вода" превратилась в колодец, и быстрый бег стал самоцелью. Еще яснее первоначальная основа сквозит в сказках, где царь, находясь на три года расстояния от своей земли, посылает за мечом-самосеком, забытым им в своем замке. "А наш царь дома забыл меч-самосек, нож-кладенец, а езды до царства три месяца! А кто вовремя его доставит, тому

царь обещает дочь замуж выдать" (Худ. 3). Герой перебегает из одного царства в другое, обращаясь в животных.

Те же представления ясно выражены в состязаниях в стрельбе. На первый взгляд все дело в тяжести, огромности оружия, в тугости лука, как в Одиссее. В афанасьевской сказке (Аф. 200) этот лук несут 40 человек. Помощник героя его ломает. У Худякова лук везут шесть волов, а стрелу -- три пары (Худ. 19). Но дело не только в том, чтобы выстрелить из такого орудия, а в том, чтобы выстрелить из одного царства в другое. Царевна, например, посылает герою через курьера железную булаву в три пуда весу. Герой тужит. "Как ее за тридевять земель в тридесятое царство забросить?" Задачу эту решает волшебный помощник героя, его дядька. "Дядька рассмеялся, схватил булаву одной рукой, размахнулся три раза и бросил в тридесятое царство: с гулом полетела она через горы и долы и так тяжело упала на терем королевны, что весь дворец пошатнулся" (Аф. 198, вар.). Совершенно то же, что здесь происходит с булавой, в другой сказке происходит со стрелой. "А в Индейском королевстве королевна была сильная волшебница, и было у нее обещание замуж идти. У ней обещание такое: "Если я пришлю к тебе лук и стрелу, которая еще не стреляна, попробовать ее. Если ты выстрелишь, дашь мне о том знать, то иду за тебя замуж"". Лук и стрелу везут на волах. "Вдруг Иван Дорогокупленный взял натянул лук, направил стрелу. Стрела полетела в Индейское царство и сшибла второй этаж у королевского дворца" (Худ. 19).

Магический характер турнирных состязаний становится ясным еще из анализа помощников, выполняющих задачи воинственной царевны. Эти помощники рассмотрены нами выше, и там мы увидели в них посредников между двумя царствами.

Высказанные здесь соображения применимы и к чрезвычайно богатому античному материалу. Случаев, что герой овладевает девушкой после состязания в беге, в античности очень много. В этих случаях герой почти всегда побеждает при помощи помощника или бога. Следовательно, теория Фрэзера о личных качествах героя не подтверждается и на античном материале. Пелопс, по одной из версий, побеждает Эномая в езде на колеснице, получив коней от Посейдона. И если, по преданию, олимпийские игры были учреждены Эндимионом, причем бег начинался с места его гробницы, а призом служила власть (Фрэзер 154), то не сквозит ли и здесь представление о соединении в беге двух Царств? С этой точки зрения, классикам необходимо было бы проследить брак Мелампа с дочерью Нелея, подвиги Геракла у Энея и Еврита, борьбу Гиппомена за Аталанту и т. д. И, наконец, если в состав тризны не только у греков, но и у других народов, входили состязания, то не имеют ли эти состязания от-

ношения к переправе умершего из одного царства в другое? Что игры на могиле умершего имеют отношение к культу душ, заметил, например, Роде. "Что в заключение похоронных обрядов происходят ристалища, объясняется как рудимент древнего, более интенсивного культа душ" (Rohde 19). Но объяснить этого он не сумел, полагая (как и другие исследователи), что умерший принимал участие в играх и что это делалось для его удовольствия, -- теория, высказанная еще Варроном. И хотя рассмотрение тризны вовсе не входит в наши задачи, мы все же должны высказать, что фольклорный материал вызывает мысль о том, что ристалища, бег и т. д. имеют отношение к переправе умершего в иной мир.

17. Прятки.

Особый интерес представляет для нас задача спрятаться.

Царь кличет клич: "Хто от меня, от царя, уйдет -- упрячется, тому полжизни -- полбытья, за того свою царевну замуж выдам, а после смерти моей тому на царстве сидеть" (Онч. 2). Этот царь -- чернокнижник, маг. Ложный герой, который пробует просто спрятаться в бане или в овине, подвергается казни. Настоящий герой оборачивается горностаем, соколом и т. д., или он прячется в их гнездах или проглочен ими. Однако чаще эти задачи задаются не царем, а царевной, женой героя, улетевшей от него и находящейся в тридесятом царстве. Эта форма трудной задачи типична для такой ситуации. Обычно герой два раза обнаруживается царевной, а на третий прячется удачно. Царевна находит его, глядя в волшебное зеркало или в волшебную книгу; герой прячется удачно, скрываясь за зеркалом или, обернувшись булавкой, в самой книге.

Разгадка этого явления не совсем легка. Несомненно, что зеркало и книга -- явления более поздние и заменили собой какой-то другой бывший до них способ открытия героя. Тихая приходит к заключению, что прятки представляют собой "метафору погружения в преисподнюю, в небытие, скрывание" (Тихая-Церетели 157). Исторически, с материалами в руках, этого доказать нельзя, хотя такое толкование и весьма вероятно. Основываясь на анализе слова "зеркало", грузинскою sarke, произведенном Н. Я. Марром, Тихая говорит: "Когда в многочисленных сказках на Кавказе, в частности и в мегрельских сказках, героиня-красавица в поисках места укрывательства своего суженого или претендента на ее сердце смотрит в "зеркало", то палеонтологически это значит смотрение в "зеркало-небо; она, следовательно, гадает по небу и его светилам" (138). Что зеркало пришло на смену небу, прослеживается не только на языковом, но и на фольклорном материале. Неясно только, откуда у Тихой берутся светила. В сказке герой чаще всего в первый раз скрывается в поднебесье, унесенный орлом. Туда в отражении зеркала направляет свой взор царевна. С этой стороны толкование Тихой не встречает возражений. Но тем не менее самое требование спрятаться еще

не разгадано. Можно понять дело так, что герой должен обладать искусством стать невидимым. Эта невидимость есть свойство обитателей преисподней. Шапка-невидимка есть дар Аида.

Необходимо отметить два обстоятельства: где задается задача спрятаться? как она решается? У Афанасьева царство, где герой находит бежавшую жену, -- под землей (Аф. 237). В пермской сказке она живет в золотом дворце, у ворот -- львы (3П 1). В Худяковской сказке она "на небесах" (Худ. 63), у Смирнова она "в волшебном доме" (См. 49). Другими словами, герой попадает в знакомую нам обстановку "большого дома", связи которого с "иным царством" мы уже установили. С этой стороны становится понятным, что герой должен показать свою невидимость. Невидимость как часть обряда нами также уже рассмотрена (ср. окрашиванье в белый или в черный цвет).

С другой стороны, к этому же циклу приводит способ решения задачи: герой прячется или в гнездо или логовище животного, или садится на его спину и оно его уносит, или он проглатывается им или превращается в него. Последние две формы должны быть признаны исконными на основании всего, что мы знаем об обряде. Правда, такое решенье в сказке дает отрицательный результат, но этот результат можно считать чисто сказочным явлением, вызванным утроением задач. Три поглощения дают отрицательный результат, но эта форма имеет историческое прошлое, а окончательное разрешение (герой прячется за зеркало, под книгу, под кровать и т. д.) представляет собой сказочную хитрость, не имеет никаких аналогий в обряде и свойственно только сказке.

Таким образом мы видим, что и здесь непосредственно перед браком как бы повторяется обряд, но уже в качестве проверки жениха, а не в качестве способа придачи ему волшебной силы. В данном случае испытывается его способность к невидимости, связанная со способностью превращаться в животное, принимать его облик, проверяется его побывка в нем. Герой демонстрирует это проглатывание и свою способность к невидимости.

Эта связь, может быть, объясняет сходство, которое существует между мотивом пряток и мотивом отчитыванья мертвой царевны. Здесь тоже все основывается на невидимости героя, и здесь, собственно, ясно то, что в мотиве пряток только сквозит: что невидимость имеет отношение к области представлений о смерти, фактической или обрядовой -- безразлично. Отчитывание также часто происходит в обстановке большого дома. Герой чертит вокруг себя круг. Мертвая не может его перешагнуть. В третью ночь герой прячется за икону, совершенно так же, как при прятках он прячется за книгу или за зеркало. "Царевна искала, искала, все углы обошла, не могла найти" (Аф. 364). Эти слова

показывают, что и здесь герой прячется. Они же вскрывают природу этих пряток: их говорит мертвый о живом; только мертвец прозрачен и невидим, герой приобрел свойство мертвого. Совершенно то же читаем в другой версии. Здесь герой лезет на печь и от этого становится невидимым. "Да вот, сейчас читал, да с глазу пропал! Найтить не могу!" Это говорит покойница (Аф. 367). Случайно или не случайно такое совпадение? Оно не случайно. Живые не видят мертвых. Но если предположить, что здесь отражено представленье, что и мертвые не видят живых, то мыслительная основа этого мотива становится ясной. Царевна умерла и, собственно, не может видеть героя. Но в том-то и ее колдовство, что она все же видит живых: ведь она поедает всех предшественников героя. Но вот находится герой, тоже колдун, маг. На колдовство покойницы он отвечает своим колдовством и делает себя невидимым для нее. В сказках, где герою дана задача спрятаться, царевна также всегда великая чародейка: она обладает волшебной книгой. Характер испытания здесь приобретает характер состязания в магии. Как испытатель, так и испытуемый, -- оба великие чародеи, но герой побеждает.

Узнать искомого.

Точно так же в ином царстве -- у Водяного -- задается задача узнать искомого из 12 равных. Он показывает герою своих 12 дочерей, и герой должен… Та же задача задается отцу, пришедшему к колдуну за своим сыном. Этот сын был… Эта задача основана на том, что искомый в ином царстве не имеет своего индивидуального облика. Все находящиеся там…

Предварительные выводы.

Упомянутые здесь задачи не исчерпывают материала. Здесь не исчерпать задач, имеющихся в репертуаре русской сказки. Речь может идти только о том, чтобы наметить категории этих задач, чтобы вскрыть, нет ли в пестроте и разнообразии некоторого единства, некоторой системы, найти направление, в котором можно произвести исторические разыскания.

Что же получилось? Какие выводы можно сделать из рассмотрения задач и тех условий, в которых они задаются?

Во-первых, оказалось, что самые разнообразные задачи действительно не представляют собой гетерономного, разнородного материала. Они показывают тесную связь между собой. Они представляют собой одно явление. Общее положение можно формулировать так: раньше, чем получить руку царевны, герой подвергается различным испытаниям, которые он может выполнить только тогда, если он прошел весь путь, канонический для героя, т. е. если он имеет волшебного помощника и обладает магическими средствами и силами. По содержанию своему задачи, при всем их разнообразии, также обнаруживают некоторое единство. Герой в различных формах доказывает, что он или побывал в ином мире (задачи на поиски, на отправку в ад и т. д,), или обладает природой мертвеца. Он может сделаться невидимым (испытание прятками), он может нескончаемо есть, не имеет индивидуального облика и т. д. Побывка в том мире важна не просто как путешествие, она важна по своим результатам. Ре-407

зультаты эти двоякие. С одной стороны, эти результаты связаны с религией родового строя, с другой стороны -- с брачными или предбрачными обычаями. Герой -- не простой человек. Разрешением трудных задач он показывает, что он управляет солнцем, громом, холодом и жарой, что он может создать урожай. Это -- мифическая традиция, отражающая рассказ о тотемных предках, создавших или устроивших мир. Этот предок принес людям первые плоды земные, научил людей всем искусствам и уменьям, он научил их пляскам, учредил человеческие обычаи, дал им их социальное устройство. Это -- линия мифического предания.

С другой же стороны, подобные мифы отражают и конкретную бытовую или обрядовую реальность. Каждый род имеет своего магического помощника, свои амулеты и пляски и рассказы. Исследователь видит в них их общую закономерность. Для собственника амулета, для обученного известным пляскам, эти амулеты, эти пляски -- нечто отличное от амулетов или плясок других. Анализ трудных задач неотделим от анализа помощника и всей той обстановки, в которой он приобретается. Уже выше, в лице яги, мы видели тещу героя, мать или тетку или сестру его жены. В этой связи особую важность приобретает описание свадебной церемонии у квакиутл, сделанное Боасом и приведенное нами выше. Оказывается, что за посвящение юноши платил не его отец, а отец его невесты. Это означает, что жених посвящается в тайны не своего рода или племени, а в тайны рода своей жены. Что помощник передавался по наследству, мы видели при рассмотрении яги. Материалы приводят к тому, что герой получал помощника или амулет, специфический для рода его жены и отличный от всех других амулетов-помощников. Если сказка показывает, что герой испытывается со стороны владения им помощником, то этнографические материалы показывают, что жених испытывается в овладении тайнами, специфическими для того родового объединения, в которое он будет принят через брак. Отец невесты, платившей за посвящение, имел право на предварительное испытание женила, и перед браком разыгрывалась церемония, мимически повторявшая посвящение, при которой жених показывал, что им пройден весь полагающийся искус.

III. Воцарение героя

Фрэзер о смете царей

Трудно проследить конкретно исторические корни задач в отдельности. Наоборот, наследование власти, переход ее от одного лица к другому, есть вполне историческое, ничуть не сказочное явление, форма… Теория смены царей лежит в основе "золотой ветви". Но Фрэзер, сам того, вероятно, не замечая, все свое…

Ложный герой.

Веревочный мост.

Ему предлагают перейти по веревке или жердочке через яму. Он сваливается. Этот случай обычно связан с тем, что герой привозит красавицу. Царь хочет… цем (Schefteloviz). У индейцев племени инка умершие уходят в "страну… И сказочный мост есть отражение все тех же представлений. Он тонкий, волосяной, скользкий, под ним пропасть.

IV. Магическое бегство

Браком и воцарением героя сказка кончается. Но наш обзор был бы неполон, если бы мы не рассмотрели еще одного мотива, не… Бегство не имеет своего определенного места относительно тех мотивов, за которыми оно следует. Но оно обычно стоит в…

Бегство с превращениями.

"оборотила коней рекою медовою, берегами кисельными, царевича -- селезнем, себя -- серой утицей. Водяной царь бросился на кисель и сыту, ел-ел,… Аарне, специально исследовавший бегство, знал только шесть случаев записи этой… В то время как церковь, дерево и пр. служат средством обмана преследователя, вода сама служит для него препятствием,…

Превращвние змеи в колодцы, яблони и т. д.

В этих случаях отсутствует только церковь, что вполне понятно, так как змей и змеиха сродни дьяволу и не могут превратиться в церковь. Сходство этих…

Бегство и погона с последовательными превращениями.

В этих случаях бегство и погоня выражены совершенно ясно. Здесь превращаются как бегущий, так и преследующий. Менее ясно характер бегства выражен в… В обоих случаях царевна, добываемая или возвращаемая, превращается в ряд… или унесению из иного царства в наше.

Глава Х. Сказка Как Целое

1. Единство волшебной сказки.

Мы рассмотрели сказку в последовательности составных частей ее композиции.

Эти составные части композиции одинаковы для разных сюжетов. Они последовательно вытекают одна из другой и составляют некое целое. Мы рассмотрели источники для каждого такого мотива. Но мы еще не сопоставили этих источников в их отношении друг к другу. Другими словами, мы знаем источники отдельных мотивов, но мы еще не знаем источника их последователь-

ности в ходе действия, не знаем источника сказки как целого. Беглый ретроспективный взгляд на рассмотренные источники показывает, что многие из сказочных мотивов восходят к различным социальным институтам, среди них особое место занимает обряд посвящения. Далее мы видим, что большую роль играют представления о загробном мире, о путешествиях в иной мир. Эти два цикла дают количественно максимальное число мотивов. Кроме того, некоторые мотивы имеют иное происхождение.

Если перечислить добытые результаты, расположив их по источникам или историческим соответствиям, то мы получим следующую картину. К комплексу посвящения восходят следующие мотивы: увод или изгнание детей в лес или похищение их лесным духом, избушка, запродажа, избиение героев ягой, обрубание пальца, показывание оставшимся мнимых знаков смерти, печь яги, разрубание и оживление, проглатывание и извергание, получение волшебного средства или волшебного помощника, травестизм, лесной учитель и хитрая наука. Последующий период до вступления в брак и момент возвращения отражены в мотивах большого дома, накрытого стола в нем, охотников, разбойников, сестрички, красавицы в гробу, красавицы в чудесном саду и дворце (Психея), в мотивах неумойки, мужа на свадьбе жены, жены на свадьбе мужа, запретного чулана и некоторых других.

Эти соответствия позволяют нам утверждать, что цикл инициации -- древнейшая основа сказки. Все эти мотивы, взятые в целом, могут слагаться в бесчисленное множество самых разнообразных сказок.

Другим циклом, кругом, обнаруживающим соответствие со сказкой, является цикл представлений о смерти; сюда относятся: похищение девушек змеями, разновидности чудесного рождения, как возвращение умершего, отправка в путь с железной обувью и пр., лес как вход в иное царство, запах героя, окропленне дверей избушки, угощение у яги, фигура перевозчика-путеводителя, далекий путь на орле, коне, лодке и т. д., бой с охранителем входа, стремящимся съесть пришельца, взвешивание на весах, прибытие в иное царство и все аксессуары его.

Сложение этих двух циклов дает уже почти все (но все же не все) основные слагаемые сказки. Между этими двумя циклами нельзя провести точной границы. Мы знаем, что весь обряд инициации испытывался как побывка в стране смерти, и, наоборот, умерший переживал все то, что переживал посвящаемый: получал помощника, встречал поглотителя и т. д.

Если представить себе все то, что происходило с посвящаемым, и рассказать это последовательно, то получится та композиция, на которой строится волшебная сказка. Если рассказать последовательно все то, что, как полагали, происходит с умершим, то

получится опять тот же стержень, но с прибавлением тех элементов, которых не хватает на линия указанных обрядов. Оба эти цикла вместе дают уже почти все основные конструктивные элементы сказки.

Что же мы нашли? Мы нашли, что композиционное единство сказки кроется не в каких-нибудь особенностях человеческой психики, не в особенности художественного творчества, оно кроется в исторической реальности прошлого. То, что сейчас рассказывают, некогда делали, изображали, а то, чего не делали, представляли себе. Из этих двух циклов первый (обряд) отмирает раньше, чем второй. Обряд уже не производится, представления о смерти живут дольше, развиваются, видоизменяются уже без всякой связи с данным обрядом. Исчезновение обряда связано с исчезновением охоты как единственного или основного источника существования.

Дальнейшее образование сюжета мы на основе всего здесь сказанного должны представить себе так, что данный стержень, раз создавшись, впитывает в себя из новой, более поздней действительности, некоторые новые частности или осложнения. С другой стороны, новая жизнь создает новые жанры (новеллистическая сказка), вырастающие уже на иной почве, чем композиция и сюжеты волшебной сказки. Другими словами, развитие идет путем наслоений, путем замен, переосмысления и т. д., с другой же стороны -- путем новообразований.

Так, мотив царских детей, заключенных в темницу, идет от обычая изоляции царей, жрецов, магов и их детей. Это -- наслоение. Мотив умершего отца или благодарного мертвеца, дарящего герою коня, функционально соответствует яге, дарящей коня. Здесь под влиянием культа предков, т. е. более позднего явления, мы имеем переосмысление и деформацию фигуры дарителя с сохранением функции дарения. Следовательно, вопрос о мотивах, не связанных с теми циклами, о которых говорилось выше, должен решаться в каждом случае отдельно. Это относится, например, к мотиву женитьбы и воцарения героя. В образе царевны мы, с одной стороны, узнаем независимую женщину, держательницу рода и тотемической магии. Она "царь-девица". Далее она может быть сопоставлена с небесной женой шамана. Она может быть сопоставлена и с вдовой или дочерью царя, убиваемого и устраняемого наследником.

Очень трудным для анализа представляется весь круг мотивов, связанных с трудными задачами. Нельзя точно доказать, что сказка здесь сохранила обычай испытания магической силы наследника. Однако по ряду косвенных показателей это можно утверждать с некоторой долей вероятности.

В дальнейшем этот закон сохранения композиции с заменой

действующих лиц остается незыблемым, и по этой линии идет дальнейшее развитие сказки. Быт, изменившаяся жизнь -- вот откуда берется материал для замены. Так, окажется, что за нищенкой можно узнать бабу-ягу, за двухэтажным домом с балконом -- мужской дом и т. д.

Этот вывод не соответствует ходячим представлениям о сказке. Обычно полагают, что в сказку вкраплены отдельные элементы доисторичности, а вся она -- продукт "вольного" художественного творчества. Мы видим, что волшебная сказка состоит из элементов, восходящих к явлениям и представлениям, имевшим место в доклассовом обществе.

Сказка как жанр.

Какова древнейшая ступень рассказывания? Мы уже знаем из предыдущего, что при инициации младшим что-то рассказывалось. Но что именно? Совпадение композиции мифов и сказок с той последовательностью событий,… К сожалению, подавляющее большинство сборников рассказов так называемых первобытных народов состоит только из текстов.…

Комментарии

Е. М. Мелетинский

Структурно-топологическое изучение сказки

Изучая специфику волшебной сказки, В. Я. Пропп исходил из того, что диахроническому (историко-генетическому) рассмотрению сказки должно… До В. Я. Проппа господствовали атомистические концепции: неразложимой… Из мотивов исходил акад. А. Н. Веселовский6, о котором В. Я. Пропп упоминает в своей книге с величайший уважением.…

Библиографические примечания

¹ В. Я. Пропп. Морфология сказки//"Вопросы поэтики" (Государственный институт истории искусста), вып. XII, Л., 1928.

² VI. Ргорр. Morphology of the Folktale, Edited with an Introduction by Svatava Pilkova-Jacobson, Translated by Laurence Scott//"Indiana University Research Center in Anthropology, Folklore and Linguistics, Publication Ten", Bloomington, 1958, Перепечатано в следующих изданиях: "International Journal of American Linguistics" (vol. 24, No 4, pt 3);

"Bibliographical and Special Series of the American Folklore Society" (vol. 9). См. новый английский перевод: V. Ргорр. Morphology of the Folk-tale. Second Edition, Revised and Edited with a Preface by Louis A. Wagner, New Introduction by Alan Dundes, "University of Texas Press", Austin-London, [1968].

³ VI. Ja. Ргорр. Morfologia della fiaba, con un intervento di Claude Levi-Strauss e ina replica dell' autore, a cura di Gian Luigi Bravo//"Nuova biblioteca scientifica Einaudi", 13, Torino, 1966.

⁴ W. Ргорр. Morfologia bajki//"Pamietnik literacki", rocznik LK, zeszyt 4, Wroolaw-Warszawa-Krakow, 1966, с. 203-243 (сокращенный перевод Ст. Бальбуса).

⁵ В. Я. Пропп. Исторические корни волшебной сказки. Л., 1946.

⁶ А. Н. Веселовский. Историческая поэтика, под ред. В. М. Жирмунского (Институт литературы АН СССР), Л., 1940. Первое издание см.: А- Н. Веселовский, Собрание

сочинений, сер. 1, т. 2, вып. 1, СПб., 1913.

⁷ К. Spiess. Das deutsche Volksmarchen, Leipzig-Berlin, 1924; F. von der Leyen. Das Marchen, Ausg. 3, Leipzig, 1925.

⁸ P. М. Волков. Сказка. Розыскания по сюжетосложению народной сказки, т. 1. Сказка великорусская, украинская, белорусская, Госиздат Украины, [Одесса], 1924.

⁹ J. Bedier. Les fabliaux, Paris, 1893.

¹⁰ А. И. Никифоров. К вопросу о морфологическом изучении народной сказки//"Сборник статей в честь академика А. И. Соболевского", Л., 1928, с. 172-178.

¹¹ Рецензия Д. К. Зеленина опубликована в журнале: "Slavische Rundschau". Berlin-Leipzig-Prag, 1929, No 4, с. 286-287.

¹² В. Н. Перетц. Нова метода вивчати казки//"Етнографiчний вiсник", No 9, Киев 1930, с. 187-195.

¹³ A. Jolles. Einfache Fonnen. Halle (Saale), 1929 (Ausg. 2-1956).

¹⁴ P. Bogatyrev, R. Jakobson. Die Folklore als besondere Form des Schaf-fens//"Verzameling van opstellen door ond leerlingen", en bevriende vakgftnooten opgedragen aan mgr. prof. dr. Jos. Schrijnen, Nijmegen-Utrecht, 1929, с. 900-913.

¹⁵ R. Jakobson. "On Russian Folktale" in "Russian Fair)' Tales", New York, 1945 (см. то же: "Selected Writing", IV, Hague, 1966, с. 90-91).

¹⁶ A. Stender-Petersen. The Byzantine Prototype to the Varangian Story of the Hero"s Death through his Horse//"Varangica", Aarhus, 1953, с. 181-184.

¹⁷ E. Souriau. Les deux cent mille situations dramatiques, Paris, 1950.

¹⁸ Рецензия Мелвила Джекобса опубликована в журнале: "Journal of American Folklore", vol. 72, No 284, April-June 1959, с. 195-196.

¹⁹ С. Levi-Strauss. La structure et la forme. Reflexions sur un ouvrage de Vladimir Propp//"Cahiers de I'lnstitut de Science econoinique appliquee", serie М, No 7, mars, 1960, с. 1-36. Перепечатано: "International Journal of Slavic Linguistics and Poetics", III, Gravenhage, I960, c. 122-149 ("L'analyse morphologique des contes russes"). Итальянский перевод опубликован в приложении к итальянскому изданию "Морфологии сказки" В. Я. Проппа (см. VI. Ja. Propp, Morfologia della fiaba, с. 165-199).

²⁰ С. Levi-Strauss. The Structural Study of Myth//"Journal of American Folklore", vol. 68, No 270, X-XII, с. 428--444. Перепечатано в сб.: "Myth. A Symposium" (Bloomington, 1958, с. 50-66). См. французский вариант с незначительными дополнениями в его книге: "Anthropologie structurale", Paris, 1958, с. 227-255 ("La structure des mythes").

²¹ С. Levi-Strauss. Die Kunst symbole zu deuten/7"Diogenes", V, Bd 2, 1954. с. 684-688.

²² С. Levi-Strauss. Four Winnebago Myths//"Culture in History. Essays in Honor of P. Radin", ed. by S. Diamond, New York, I960, c. 351-362; С. Levi-Strauss. La geste d'Asdiwal//"Ecole practique des hautes etudes" ("Sectiuoc des sciences Religieuses"), Extr. Anuuaire, 1958-1959, c. 3^t3.

²³ С. Levi-Strauss. La pensee sauvage, Paris, 1962.

²⁴ C. Levi-Strauss. Les niythologiques, 1-3, Paris, 1964--1968 (готовится к изданию последний четвертый том <-- вышел в свет в 1971 - ред.>).

²⁵ См., в частности, сборник статей: "The Structural Study of Myth and Totemism", Edited by Edmund Leach, London, 1967; ср. E. Leach, Levi-Strauss in the Garden of Eden//"Transactions of the New York Academy of Science", serie II, vol. 23, No 4, 11961.

²⁶ V. Propp. Morfologia della fiaba, c. 201-229 ("Struttura e storia nello studio delle favola"). См. также В. Я. Пропп. Структурное и историческое изучение волшебной сказки//Пропп В. Я. Собрание трудов: Поэтика фольклора. М., 1998, с. 208-229.

²⁷ A. I. Greimas. La description de la signification et la mythologie сотраree//L'homme", t. 3, No 3, Paris, 1963, с. 51-66.

²⁸ A. I. Greimas. La conte populaire russe. Analyse fonctionnelle//"L'homme", t. 3, No 3. Перепечатано в его книге "Samantique structurale", c. 192-213 (см. ниже, прим. 30).

²⁹ A. I. Greimas. Elements pour une theorie de 1'interpretation du recit mythique// "Communications", 8 ("L'analyse structurale du recit"), Paris, 1966, c. 28-59.

³⁰ A. I. Greimas. Samantique structurale. Recherche de methode, Paris, 1966.

³¹ См. работы Бремона (Claude Bremond): Le message narratif//"Communications", 4, 1964, с. 4-32; La logique des possibles narratifs//"Conununications", 8, c. 60-71; Kombinacje syntaktyczne miedzy funkcjami a sekwencjami narracyjnynii//"Paimenuk literacki", rosznik LIX, zeszyt 4, c. 285--291 [переведено на польский язык с машинописной рукописи доклада "Combinaisons syntaxiques entre fonctions et sequences narratives", прочитанного на Международной семиотической конференции в Казимеже-над-Вислой (1966)].

³² См. "Communications", 8; ср. Geza de Rohan-Csermak. Structuralism et folklore//"IV International Congress for Folk-Narrative Research in Athens", Athens, 1965, c. 399-407.

³³ Th. A. Sebeok, Toward a Statistical Contingency Method in Folklore Research//"Studies in Folklore. Indiana University Publications", Folklore Series, No 9, Bloomington, 1957, c. 130-140, Th. A. Sebeok, F. J. Ingemann. Structural and Content Analysis in Folklore Research (Studies in Cheremis: the Supematural)//"Viking Fund Publications in Anthropology", No 22, New York, 1956, c. 261-268.

³⁴ См. работы Мелвила Джекобса (Melville Jacobs): The Content and Style of an Oral Literature. Clackamas Chinook Myths and Tales, "University of Chicago Press", 1959;

Thoughts on Mythology for Comprehension of an Oral Literature//"Men and Cultures", Philadelphia, 1960, c. 123-129; предисловие к сб.: "The Anthropologist Looks at Myth", Compiled by Melville Jacobs, "University of Texas Press", Austin--London, 1966.

³⁵ R. P. Armstrong. Content Analysis in Folkloristics//"Trends in Content Analysis", Urbana,1959,c. 151-170.

³⁶ J. L. Fischer. Sequence and Structure in Folktales//"Men and Cultures", c. 442-446.

³⁷ J. L. Fischer. A Ponapean Oedipus Tale//"Anthropologist Looks at Myth", c. 109-124. ³⁸ E.-K. Kongas. P. Maranda. Structural Models in Folklore//"Midwest Folklore", vol. 12, 1962,с. 133-192.

³⁹ E. Maranda. What does a Myth Tell about Society//"Radcliffe Institute Seminars", Cambridge, 1966; P. Maranda. Computers in the Bush: Tools for the Automatic Analysis of Myth'/aProceedings of the Annual Meetings of the American Ethnological Society", Philadelphia, 1966.

⁴⁰ См. работы Дандиса (Alan Dundes): The Morphology of North American Indian Folk-tales//"FF Communications", vol. LXXXI, No 195, Helsinki, 1964; The Binary Structure of "Unseccesfol Repetition" in Lithuanian Folktales//"Western Folklore", XXI, 1962, c. 165-174; From Etic to Ernie Units in the Structural Study of Folktales//"Joumal of American Folklore", vol. 75,1962, с. 95-105.

⁴¹ E. М. Мелетинский. Происхождение героического эпоса, М., 1963, с. 24; E. М. Мелетинский. "Эдда" и ранние формы эпоса, М., 1968, с. 160-168.

⁴² Рецензия Стерна на книгу Дандиса (см. прим. 40) опубликована в журнале:

"American Anthropologist", vol. 68, No 3, 1966, c. 781-782. Ср. также разбор концепций Дандиса в статье: В. Nathhorst, Genre, Form and Structure in Oral Tradition//"Temenos", vol. 3, Helsinki, 1968, c. 128-135.

⁴³ С. Н. Berndt. The Ghost Husband and the Individual in New Guinea Myth//"Anthropological Looks at Myth", c. 244-277.

⁴⁴ W. E. Н. Stanner. On Aboriginal Religion//"Oceania", vol. XXX-XXXIII, 1960-1963 (отдельное издание в серии: "The Oceania Monographs", No II, 1966). См. о Станнере в статье: Б. Л. Огибенин. К вопросу о значении в языке и некоторых других моделирующих системах//"Труды по знаковым системам", II, Тарту, 1965, с. 49-59.

⁴⁵ М. Pop. Aspects actuels des recherches sur la structure des contes//"Fabula" Bd 9, Н. 1-3, Berlin. 1967, с. 70-77. См. также: М. Pop. Der fonnelhafte Charakter der Volksdichtung//"Deutsches Jahrbuch fur Volkskunde", 141 [19б8],с. 1-15.

⁴⁶ М. Pop. Die Funktion der Anfangs- und Schlufifonnein in rumanischen Marchen // "Volkstiberlieferung", Gottingen, 1968, с. 321-326.

⁴⁷ Ch. Vrabie. Sur la technique de la narration dans le le conte roumain//"IV International Congress for Folk-Narrative Research in Athens", c. 606-615; Н. Рошияну. Традиционные формулы сказки, М., 1967 (автореф. канд. дисс.).

⁴⁸ В. Benes. Lidove Vypraveni па moravskych kopaicich (Pokuso morfblogickou analyzu poverecnych povidek podle systemu V. Proppa)//"Slovacko Narodopisny sbornik pro moravskoslovenske pomezi", Praha, 1966-1967, c. 41-71.

⁴⁹ См. работы Баузингера (Hermann Bausinger): Bemerkungen zum Schwank und seinen Formtypen//"Fabula", Bd 9, Н. 1-3, Berlin, 1967, с. 118-136; Formen der Volkspoesie, Berlin, 1968.

⁵⁰ Д. М. Сегал. Опыт структурного описания мифа//"Труды по знаковым системам", 11, с. 150-158; расширенный вариант той же работы см.: "Поэтика" II, Варшава, 1966, с. 15-44 ("О связи семантики текста с его формальной структурой").

⁵¹ См. работы Вяч. Вс. Иванова и В. Н. Топорова: К реконструкции праславянского текста//"Славянское языкозиааие" (V Международный съезд славистов. Доклады советской делегации), М., 1963, с. 88-158; Славянские языковые моделирующие семиотические системы, М., 1965, и другие работы.

⁵² С. Д. Серебряный. Интерпретация формулы В. Я. Проппа//"Тезисы докладов во Второй летней школе по вторичным моделирующим системам", Тарту, 1966, с. 92.

⁵³ E. М. Мелетинский. О структурно-морфологическом анализе сказки//"Тезисы докладов во Второй летней школе по вторичным моделирующим системам", с. 37; E. М. Мелетинский, С. Ю. Неклюдов, E. С. Новик, Д. М. Сегал. К построению модели волшебной сказки//"Тезисы докладов в Третьей летней школе по вторичным моделирующим системам". Тарту, 1968, с. 166-177. Большая статья этих авторов "Проблемы структурного описания волшебной сказки" печатается в четвертом томе "Трудов по знаковым системам" (Тарту, 1969).

1969г.

А. В. Рафаева

Методы В. Я. Проппа в современной науке

Плодотворные научные идеи имеют свою судьбу, времена своего расцвета и снижения интереса к ним, вплоть до почти полного забвения, после которого… Нельзя сказать, чтобы в дальнейшем эта область не привлекала внимания ученых;… Цель настоящего обзора - дать представление прежде всего о тех исследованиях в структурной фольклористике, которые…

Текстологический комментарий

Применительно к данному тому текстологическая проблема усугублялась еще тем обстоятельством, что издание двух самых знаменитых трудов В. Я. Проппа в… Но части дилогии имели разную издательскую судьбу. "Морфология"… Что касается "Исторических корней", то единственное прижизненное издание вышло в суровом 1946, чем…

Постраничный комментарий

Но "морфология сказки" -- о возможности такого понятия вряд ли кто-нибудь думал. И тем не менее рассмотрение форм сказки возможно с такой же точностью, как… Если этого нельзя утверждать о сказке в целом, во всем ее объеме, то во всяком случае это можно утверждать о так…

И. В. Пешков

Цитированная литература

Aarne A. Die magische Flucht Eine Mirchenstudie. Helsinki, 1930.

Aarne A. Verzeichnis der Marchentypen. Folklore Fellows Communications No 3

Helsinki, 1911.

Achelis Th. Die Religion der Naturvolker im Urnriss. Berlin; Leipzig, 1919.

Ankermann B. Die Verbreitung und Formen des Totemismus in Afrika//ZfE, 1915, Bd. 47.

Aufhauser Y. B. Das Drachenwunder des heiligen Georg in der griechischen und lateinischen Uberlieferung. Leipzig, 1911 (Byzantinisches Archiv, Hf. 5).

Bolsche W. Drachenen Sage und Naturwissenschaft. Stuttgart, 1921.

Baumgartner W. Jephthas Gelubde Jud. II^зo-40//ARw, 1915, Bd. XYIII.

Bedier J. Les fabliaux. Paris, 1893. Best E. The Maori, vol. 1. Wellington, 1924, Benfey Th. Pantschatantra, Bd. 1. Leipzig, 1859.

Boas F. Indianische Sagen von der nord-padfischen Kuste Amerikas. Berlin, 1895.

Boas F. The social organization and the secret societies of the Kwakiutl Indians//Report of the U. S. national museum for 1895. Washington, 1897.

Bolte J., Polivka G. Anmerkungen zu den Kinder und Hausmarchen der Bioder Grimm. Bd. I--V. Leipzig, 1913--1932.

Bousset W. Die Himmelsreise der Seele//ARw, 1901, Bd. IV.

Breasted J. H. Development of religion and thought in Ancient Egypt. London, 1912.

Brinton D. G. The folk-lore of Jucatan//The Folk-Lore Journal 1883, vol. I.

Budge E. A. W. The book of opening the month. London, 1909.

Budge E. A. W. The Babylonian legends of the creation and the fight between bel and the Dragon: As told by Assyrian tablets from Nineven. London, 1921.

Budge E. A. W. The book of the dead, vol. 1. London, 1922.

Burger F. Unter den Kannibalen der Sudsee. Dresden, 1923.

Buschan G. Die Sitten der Volker. Liebe, Ehe, Heirat, Geburt, Religion, Uberglaube, Lebensgewohnheiten, Kultureingentumlichkeiten, Tod und Bestattung bei alien Volkem der Erde. Liobe, 1914.

Codrington R. H. The Melanesian. Oxford, 1891.

Cosquin E. Etudes folkloriques. Paris, 1922.

Cushing F. H. Zuni folk-tales. New York; London, 1901.

Dieseldorf E. Kunst und Religion der Mayavolker//ZfE, 1925.

Dieterich A. Mutter Erde. 3. Aufl. Leipzig, 1925.

Dieterich A. Nekyia. Leipzig, 1893.

Dorsey G. A. Kroeber A. L. Traditions of the Arapaho: Collected under the auspices of the Field Columbian museum and of the American museum of natural history.

Chicago, 1903 (Field Columbian museum, publ. 81. Anthropological ser., vol. 5).

Dorsey G. A. Traditions of the Skidi-Pawnee. Boston; New York, 1904. (Memorias Amer. Folk-Lore society, vol. VIII.)

Ehrenreich P. Die Mythen und Legenden der sadamerikanischen Urvolker und ihre Bezichungen zu denen der alten Welt Berlin, 1905.

Elkin P. The rainbow-serpent myth in North-West Australia//Oceania, 1930, vol. I, N 3.

Fulleborn P. Das deutsche Njassa- und Ruwuma-Gebiet, Land und Leute, nebst Bemerkungen uber die Schire-Lander. Berlin. 1906. (Deutsche-Ost-Afrika. Bd. IX).

Frazer J. G. The belief in immortality and the worship of the dead, vol. II. London, 1922; vol. III. London, 1922.

Frazer J. G. The belief in immortality... vol. III. London, 1928.

Frazer J. G. The dying god. London, 1912.

Frazer J. G. The fear of the dead in primitive religion, vol. I. London, 1933.

Frazer J. G. The golden bough, pt II. Taboo and the perils of die soul. 3 ed. London, 1911.

Frazer J. G. The golden bough. A study in magic and religion, pt I, vol 2. London, 1911.

Frazer J. The golden bough, vol. П. 3 rd ed. London, 1913.

Frobenius L. Das Zeitalter des Sonnengottes. Berlin, 1904.

Frobeirius L. Die Masken und Geheimbunde Afrikas. Halle, 1898. (Abh. der leopoldischen karolinischen deutschen Akademie der Naturforscher, Bd. 74, N 1).

Frobenius L. Die Weltanschauung der Naturvlker. Weimar, 1898.

Fulleborn F. Das deutsche Njassa- and Ruwmna-Gebiet.. Berlin, 1906.

Guntert H. Kalypso. Halle, 1919. Gayton A. H. The Orpheus myth in North America//Joumal of American Folk-Lore, 1935, vol. 48, N 189.

Gennep A. van. Mythes et legendes d'Australie. Paris, 1906. Gennep A. van. Les rites de passage, etudes systsmatiques des rites. Paris, 1909.

Gressmann H. Altorientalische Texte und Bilder zum Alten Testament Tubingen, 1909.

Gutmann B. Opferstatten der Wadschagga//ARw 1909, Bd XII.

Haeberlin H., Gunther E. Ethnographitsche Notizen aber die Indianerstamme des Pugel-Sundes//ZfE, 1924. Bd. 56.

Hahn J. G. Griechische and albanesische Marchen Bd. 1. Leipzig, 1864.

Hahn E. Demetra und Baubo. Lubeck. 1896.

Hambly W. D. Serpent worship in Africa. Chicago, 1931 (Field Museum of Natural

History. Publ. N 289. Anthropological Ser., vol. XXI, N 1). Hambruch P. Sudseemarchen. Jena, 1912.

Hartland E. S. The forbidden Chamber//The Folk-Lore Journal, 1885, vol. III.

Hartland E. S. The legend of Perseus, vol. I-III. London. 1894--1896.

Hermes G. Der Zug des gezahmten Pferdes durch Europa//Anthropos, 1937, Bd. 32, HЈ 1/2.

Hertel J. Die arische Feuerlehre. Leipzig, 1925. Hertel J. Indische Marchen. Jena, 1924.

Holland R. Zur Typik der Himmelfahrt//ARw, 1925, Bd. XXIII, Hf. 3/4.

Howey M. O. The horse in magic and myth. London, 1923.

Inscriptiones Graecae/Ed. G. Kaibel. Bd. XIV. Berlin, 1890.

Jacoby A. Zum Zerstuckelungs und Wiederbelebungswunder der indischen Fakire //ARw, 1914, Bd. XVII.

Jensen P. Das Gilgamesch-Epos in der Welditeratur. StraBburg, 1906.

Jeremias А. Нolle und Paradies bei den Babyloniern. Leipzig, 1903.

Josselin de Jong J. P. B. Religionen der Naturvelker Indonesiens//ARw, 1933, Bd. XXX. Hf, 3/4.

Kuster E. Die Schlauge in der griechischen Kunst und Religion, Giessen, 1913

Karstens R. Die altpemanische Religion/'/ARw, 1927, Bd. XXV, Hf. 1/2.

Kirby W. P. The forbidden doors of the "Thousand and one. nights"//The Folk-Lore Journal, 1887, vol. V.

Koch-Grunberg Th. Vom Roroirna zum Orinoco. Bd. 2. Mythen und Legenden der Taulipang- und Arekvua-indianer. Berlin, 1924.

Kohler J. Ursprung der Melusinensage: Eine ethnologische Untersuchung. Leipzig, 1895.

Kretschmer P. Das Mirchen vom Blaubart//Mittheilungen der Antropologischen Gesellschaft in Wien, 1901, Bd. XXXI.

Kriclkeberg W. Marchen der Azteken und Inkaperuaner, Maya imd Musilca. Jena, 1928.

Kroeber A. L. Gros ventre mythes and tales//AnthropoIogical Papers (Amer. Museum of Natural History, 1907, vol. I, pt. III).

Kroeber A. L. The religion of the Indians of Califomia//Publ. Amer. Archaeol. and

Ethnol. (Univ. of California, 1907, vol. 4, N 6).

Levy-Bruhl L. Das Denken der Naturvolker 2. Aufl. Wien; Leipzig, 1929.

Liljeblad S. Die Tobiasgeschichte und andere Marchen mit toten Helfem. Lund, 1927.

Loeb E. M. Tribal initiations and secret societies//Publ. Amer. Archaeol. and Ethnol. (Univ. of California, 1929, vol. 25, N 3).

Mahly J. Die Schlauge in Mythus und Cultus der klassischen Valker. Basel, 1867;

Mackensen L. Der singende Knochen: Bin Beitrag zur Vergleichen den Marchenforschung. Helsinki, 1923 (FFC, N 49).

Malten L. Das Pferd im Totenglauben//Jahrbuch des Kaiserlichen deutschen archaologischen Instituts, 1914, Bd. 29.

Malten L. Der Raub der Kore//ARw, 1909, Bd. XII.

Maspero C. Les contes populaires de 1'Egypte andenne. 3 ed Paris s. a. p.

Mathews K. H. Some initiation ceremonies of the aborigines of Victoria//ZfE, 1905, Bd. 37, Hf. VI.

Meier J. Mythen und Sagen der Admiralitate-Insulaner//Anthropos, 1907--1909. vol. II-IV.

Meinhof C. Die Religion der Afrikaner in ihrem Zusammenhang mit dem Wirtschaftsleben. Oslo, 1926.

Mitteilungen der Anthropologischen Gesellschaft in Wien, Wien 1901, Bd. 39.

McConnel U. The rainbow-serpent in North Queensland//Oceania, 1930, vol. 1, N 3.

Nansen F, Eskimoleben. Leipzig; Berlin, 1903.

Negelein J. Das Pferd im Seelenglauben und Totenkult//ZV, 1901, Bd. 11.

Negelein J. Das Pferd in der Volksmedizin. Globus, 1901.

Negelein J. Das Pferd im arischen Altertum. Konigsberg, 1903 (Teatonia. Arbeiten zur germanischen Philologie, Hf. 2).

Negelein J. Die Reise der Seek ins Jenseits//ZV, 1901, Bd. 11.

Negelein J. Die Seek als Vogel. Globus, 1901.

Negelein J. Die Volkstumliche Bedeutung der Weissen Farbe//ZfE, 1901, Bd. 33.

Neuhauss R. Deutsch-Neu-Guinae, Bd. III. Berlin, 1911.

Nevermann H. Admiralitats-inseln: Ergebnisse der Sudsee-Expedition 1908--1910/ Hrsg. von G. Thilenius. II. Etnographie: A Melanesien. Bd. 3. Hamburg, 1934.

Nevermann H. Masken und Geheimbunde in Melanesien. Berlin, 1933.

Nilsson M. P. Primitive Religion. Tubingen, 1911.

Oldenberg H. Die Religion des Veda. Berlin, 1894.

Parkinson R. Dreissig Jahre in der Sudsee. Stuttgart, 1907.

Philpot J. H. The sacred Tree. London, 1897.

Polivka G. Cicham clovecinu -- rusky dech. ruskou "kost"//Narodopisny vestnik ceskoslovansky, roc. XVII, 1924.

Preuss К. Th. Die geistige Kultur der Naturvolker. Leipzig; Berlin, 1914.

Preuss K. Th. Religionen der Naturvalker Amerikas 1906-1909//ARw, 1911, Bd. XIV, T. II. Berichte.

Radcliff-Brown A. R. The rainbow-serpent myth in South-East Australia// Oceania, 1930, vol. I, N 3.

Radermacher L. Hippolytos und Thekia. Wien, 1916 (Sitzungsberichte Akad. Der Wissenschaften zu Wien. Philos. hist Klasse, Bd. 182, Abh. 3).

Radermacher L. Walfischmythen//ARw, 1906, Bd. IX.

Radermacher L. Das Jenseits im Mythos der Hellenen. Bonn, 1903.

Rank O. Der Mythus von der Geburt des Helden. Leipzig; Wien, 1909.

Ranke K. Die zwei Bruder. Helsinki, 1934 (FPC, N 114).

Rasmussen K. Gronlandsagen. Berlin, 1922.

Raum I. Die Religion der Landschaft Moschi am Kalimandjaro//ARw, 1911. Bd. XIV.

Reinach S. Cultes, mythes et religions, vol. II, Paris, 1906, ch. "La mort d'Orphee".

Reitzenstein R. Der Kausaizusammenhang zwischen Geschkchtsverkehr und Empfengnis in Glauben und Brauch der Natur- and Kulturvoker//ZfE, 1909, Bd. 41.

Reitzenstein R. Zwei hellemstische Hymnen//Arw, 1905, Bd. VIII.

Rohde E. Psyche Seelencult und Unterblichkeitsglaube der Griechen, Bd. I. 4. Aufl. •Tubingen, 1907.

Roscher W. H. Ausfuhrliches Lexikon der griechischen und romischen Mythologie. Leipzig, 1884.

Saintyves P. Les contes de Perrault et les ricits parallels. Park 1923.

Samter E. Geburt, Hochzeit, Tod. Leipzig, 1911.

Schefteloviz I. Das Fisch-Symbol in Judentum und Chrislontum//ARw, 1911, Bd. XIV.

Schilling J. und M. Religion und soziale Verhaltnisse der Catios-Indianer in Kolumbien//ARw, 1925, Bd. XXIII, Hf. 3/4.

Schmidt W. Die geheime Junglingsweihe der Karesau-lnsulaner (Deutsch-Neuguinea)//Anthropos, 1907, Bd. II, Hf. 6.

Schurtz H. Altersklassen und Mannerbunde. Berlin, 1902.

Schweinfarth G. Im Herzen von Afrika. 3. Alifl. Leipzig, 1918.

Seligmann C. G. The Veddas. Cambridge, 1911.

Siecke E. Drachenkampfe. Mythol. Bd. 1. Leipzig, 1907.

Smith G. E. The evolution of the Dragon. Manchester, 1919.

Spencer В., Gillen F. The native tribes of central Australia London, 1899.

Steinen K. von den. Unter den Naturvalkern Zentralbrasiliens. Berlin, 1894.

Stengel P. Aides klytopolos//ARw, 1905, Bd. VIII. Unkel C. N. Sagen der Tembe-Indianer//ZfE, 1915, Bd. 47. Vordemielde H. Die Heke in deutschen Volksmarchen//Mogk-Festschrift, Halle, 1921. Warburg A. A lecture on serpent ritual//Journal of the Warburg Institute, 1939, vol. II, N 4.

Waser O. Charon//ARw, 1898, Bd. I. Webster H. Primitive secret societies. New York, 1908.

Weicker G. Der Seelenvogel in der alten Literatur und Kunst Eine Mythologisch-archaologische Untersuchung. Leipzig, 1900.

WellhausenJ. Reste arabischen Heidentums. 2. Aufl. Berlin, 1927.

Werner E. T. C. Myths and legends of China. 2 ed. London. 1924.

Wiedemann A. Die Toten und ihre Reiche im Glauben der alten Aegypter. 2. Aufl. Leipzig, 1902.

Wilamowitz-Moellendorf U. von. Die griechische Heldensage. T. I, II// Sitzungsberichte der preussischen. Alcademie der Wissemchaft, Berlin, 1925.

Wundt W. Velkerpsychologie. Bd. II. Leipzig, 1960, Abt. 1.

Абхазские сказки. Сухуми, 1935.

Анохин А. В. Материалы по шаманству у алтайцев. Л., 1924 (Сб. МАЭ. т. IV₂).

Анучин Д. Н. Сани, ладья и кони, как принадлежности похоронного обряда// Древности. Труды Моск. археол. о-ва, 1890, т. XIV.

Белуджские сказки, собранные И. И. Зарубиным. Л., 1932.

Богораз-Тан В. Г. Миф об умирающем и воскресающем звере//Художественный фольклор. М, 1926, 1.

Богораз-Тан В. Г. Основные типы фольклора Северной Евразии и Северной Америки//Сов. фольклор, 1936, No 4-5.

Болдырев А. В. Религия древнегреческих мореходов//Религия и общества Л., 1926.

Вергилий. Энеида/Пер. В. Брюсом и С Соловьева. М.; Л., 1933.

Веселовский А. Н. Поэтика. Том. II, вып. 1 (поэтика сюжетов). Спб., 1913.

Веселовский А. Н. Славянские сказания о Соломоне и Китоврасе//Собр. соч., т. VIII, вып. 1. Пг., 1921.

Веселовский А. Н. Сказания о красавице в тереме и русская былина о подсолнечном царстве//Журн. Мин-ва нар. просвещения, 1878, ч. CXCVI.

Веселовский А. Н. Поэтика сюжетов//Собр. соч., сер. 1. Поэтика, т. II, вып. 1. СПб., 1912.

Веселовский А. Н. Разыскания в области русского духовного стиха, ч. II: Святой Георгий в легендах и обрядах//Сборник отд. рус. языка и словесности АН. СПб., 1881, т. XXI, No 2.

Веселовский А. Н. Сравнительная мифология и ее метод//Собр. соч., т. XVL Статьи о сказке. М; Л., 1938.

Викентьев В. М Древнеегипетская повесть о двух братьях. М., 1917.

Волков Р. М. Сказка. Разыскания по сюжетосложению народной сказки. Т. 1. Сказка великорусская, украинская, белорусская. [Одесса], 1924.

Волшебный мертвец: Сб. монголо-ойротских сказок/Пер., вступ. статья и примеч. Б. Я. Владимирцова. Пг., 1923.

Вундт В. Миф и религия. СПб., б. г.

Гесериада. Сказания о милостивом Гесер Мергенхане, искоренителе десяти зол в десяти странах света/Пер., вступ. статья и комм. С А. Козина. М; Л, 1935.

Гесиод. Подстрочный перевод поэм с греческого/Вступ., пер. и примеч. Г. Властова. СПб., 1885.

Гомеровы гимны/Пер. В. Вересаева. М, 1926.

Добровольский В. Н. Смоленский этнографический сборник. СПб., 1891 (Зап. Рус. геогр. об-ва по отд., этногр., т. XX).

Долганский фольклор/Вступ. статья, тексты и пер. А. А. Попова. [Л.], 1937.

Дрягин Н. М. Любовные мотивы мартовского эпоса горцев Северного Кавказа. //Тристан и Исольда: Сб. статей. Л., 1932.

Зеленин Д, К. Культ онгонов в Сибири. М.: Л.. 1936.

Зеленин Д. К. Религиозно-магическая функция волшебных сказок//С. Ф. Ольден6ург. К пятидесятилетию науг-обществ. деятельности. 1882--1932. Л, 1934.

Зеленин Д К. Табу слов у народов Восточной Европы и Северной Азии/ /Сб. МАЭ, 1929, т. V11I.

Зеленин Д. К. Тотемы -- деревья в сказаниях и обрядах европейских народов. М.; Л., 1937.

Иохельсон B. М "Маточеское бегство" как общераспространенный сказочно-мифический эпизод//Сб. в честь семидесятилетия профессора Д Н. Анучина. М., 1913.

Кагаров Е. Г. Состав и происхождение свадебной о6рядности//Сб. МАЭ, 1929.

Казанский Б. В. Античные аспекты сюжета Тристана и Исольды//Тристан и Исольда: Сб. статей. Л., 1932.

Кирпичников А. Георгий и Егорий храбрый; Исследование литературной истории христианской легенды. СПб., 1879.

Кунов Г. Происхождение религии и веры в бога. М., 1919.

Леви-Брюль Л. Сверхъестественное в первобытном мышлении М., 1937. Ленинский сборник, т. XII.

Липперт Ю. История культуры. СПб., 1902.

Лурье С. Я. Дом в лесу//Язык и литература, 1932, т. VIII.

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд.

Марр Н. Я. "Лошадь"||"птица" тотем урарто-этрусского племени, и еще два этапа в его миграции // Яфетический сборник, т. 1. Пг., 1922.

Марр Н. Я. Средства передвижения, орудия самозащиты и производства в доистории//Избр. произв., т, III. М.; Л., 1934.

Минаев И. П. Индейские сказки и легенды, собранные в Камаоне в 1875 г. СПб., 1877.

Морэ А. Цари и боги Египта. М., 1914.

Никифоров А. И. (Рец. на кн.:) Anderson W. Kaiser and Abt. Helsinki, 1923. //Изв. отд-ния рус. яз. и словесности АН СССР, 1926, т. XXXI.

Никифоров А. И. Победитель змея: Из севернорусских сказок//Сов. фольклор, 1936, No 4-5.

Никифоров А. И. Сказочные материалы Заонежья, собранные в 1926 году. Сказочная Комиссия в 1926 г. Обзор Работ. Л., 1927.

Овидий. Метаморфозы/Пер. С. В. Шервинского. Л., 1937.

Овсянико-Куликовский Д. К. К истории культа огня в эпоху вед. Одесса, 1887.

Ольденбург С. Ф. Фабло восточного происхождения/ /Журн. Мин. Нар. Проев. ч. CCXLV, 1903, No 4, отд. II.

Попов А. Материалы по шаманству: Культ богини Аисыт у якутов//Культура и письменность Востока, т. III. Баку, 1928.

Потебня А. А. О мифологическом значении некоторых обрядов и поверий. -- Чтения в общ-ве истории и древностей российских, 1865, кн. 3.

Пропп В. Я. Волшебное дерево на могиле//Сов. этнография, 1934, No 1-2.

Пропп В. Я. Ритуальный смех в фольклоре: По поводу сказки о Несмеяне// Учен. зап. Ленингр. ун-та, 1939, No 46, сер. филол. наук, вып. 3.

Пропп В. Я. Трансформации волшебных сказок//Собрание трудов: Поэтика фольклора. М.,1998.

Ратнер-Штернберг С. А. Музейные материалы по тлингитскому шаманству. -- Сб. МАЭ, 1927, т. VI.

Рыстенко А. В. Легенда о Георгии и драконе. Одесса, 1909.

Сказки зулу/Вступ. статья, пер. и примеч. И. Л. Снегирева. М.; Л.. 1937.

Сказки и легенды татар Крыма/Зап. текста К. У. Усеинова. Симферополь, 1936.

Сказки народов Востока. M.; Л., 1938.

Софокл. Драмы/Пер, со введ. и вступ. очерком Ф. Зелинского, т. III. M., 1915.

Сперанский M. Н. Русская устная словесность. M., 1917.

Струве В. В. Иштарь-Исольда в древневосточной мифологии//Тристан и Исольда: Сб. статей. Л., 1932.

Тихая-Церетели M. Г. Женский образ mzeфunac av грузинских сказок// Тристан и Исольда: Сб. статей. Л., 1932.

Толстой И. И. Связанный и освобожденный силен//Памяти академика Н. Я. Марра (1864-1934). M.; Л., 1938.

Толстой И. И. Возвращение мужа в "Одиссее" и русской сказке//С Ф. Ольденбургу: К пятидесятилетию науч-обществ. деятельности. 1882--1932. Л., 1934.

Толстой И. И. Неудачное врачевание: Античная параллель к русской сказке// Язык и литература, 1932, т. VIII.

Толстой И. И. Связанный и освобожденный силен// Памяти академика Н. Я. Марра (1864-1934). M.; Л., 1938.

Толстой И. И. Статьи о фольклоре. M.; Л., 1966.

Тронский И. M. Античный миф и современная сказка//С. Ф. Ольденбургу: К пятидесятилетию науч.-обществ, деятельности. 1882--1932. Л., 1934.

Тураев Б. А. Древний Восток. Л., 1924.

Тураев Б. А. Египетская литература. M., 1920.

Францов Ю. П. Древнеегипетские сказки о верховных жрецах//Сов. фольклор, 1935, No 2-3.

Фрейденберг О. M. Поэтика сюжета и жанра. Л., 1936.

Фрейденберг О. M. Сюжет Тристана и Исольды в мифологемах Эгейского отрезка Средиземноморья//Тристан и Исольда: Сб. статей. Л., 1932.

Фрэзер Д Золотая ветвь. M., 1983.

Фрэзер Д. Золотая ветвь, т. II. М" 1928, т. I. M., 1928.

Фрэзер Д. Золотая ветвь, т. III. M., 1928.

Фрэзер Д. Золотая ветвь. Изд. 2-е. Л., 1983.

Фюстель де Куланж. Гражданская община древнего мира. СПб., 1906.

Харузин Н. Н. Русские лопари. M., 1890.

Харузин Н. Н. Этнография, вып. IV. Верования. СПб., 1905.

Худяков M. Г. Культ коня в Прикамьи//Из истории докапиталистических формаций Сб. статей к 45-летию науч. деятельности Н. Я. Марра. M; Л, 1933.

Худяков И. А. Верхоянский сборник. Якутск, 1890 (Зап. Вост.-Сиб. отд. Рус. геогр. об-ва по этногр., т. 1, вып. 3).

Чернецов В. Н. Вогульские сказки: Сб. фольклора народа манси (вогулов). Л., 1935.

Шкловский В. Теория прозы. M.,--Л., 1925.

Штернберг Л. Я. Материалы по изучению гиляцкого языка и фольклора, т. 1. СПб., 1908.

Штернберг Л. Я. Первобытная религия в свете этнографии. Л., 1936 (Науч.-исслед. ассоциация Ин-та народов Севера ЦИК СССР им. П. Г. Смидовича. Материалы по этногр., т. IV).

Эдда: Скандинав. эпос/Пер., предисл. и ком. С Свириденко M., 1907.

Яворский Ю. А. Памятники галицко-русской народной словесности, вып. 1. Киев, 1915, No 27. (Зап. Рус. геогр. об-ва по отд. этногр., т. XXXVII, вып. 1).

Сокращения

Аф. -- Афанасьев А. Н. Народные русские сказки, т. 1--3 / Подгот. текста, предисл. и примеч. В. Я. Проппа. M., 1957 (в тексте книги в скобках… Больте--Поливка -- Bolte J., Polivka G. Anmefklingen zu den Kinderund… Гримм -- Grimm J. und W. Kinder- und Hausmarchen, Bd. 1--3, Berlin, 1822 и др. (в тексте в скобках указаны номера…

Именной указатель

Achelis Th. • 191; 379; 416; 494 Aechlimann J.F. • 478 AndersonW.-499

Указатель персонажей

Gyli 393 • Frau Holle- 12; 169 Tamanui-ki-te-Rangi -355