Архитектура капиталистических стран. О. Швидковский С. Хан-Магомедов

В конце 19—начале 20 в. архитектура стран Европы и Северной Америки развивалась в условиях углубления социальных противоречий капиталистического общества, обострившихся в период перерастания капитализма в его последнюю, империалистическую стадию. Характерной особенностью этого периода был бурный и стихийный рост городов, вызванный продолжавшейся концентрацией производства. Само развитие городов — и особенно в эпоху империализма — происходит так же неравномерно, как и размещение производства. В. И. Ленин отмечал, что население крупных индустриальных и торговых центров «растет гораздо быстрее, чем население городов вообще»(В. П. Ленин, Сочинения, т. 3, стр. 560.). Так, например, население Парижа выросло с 1850 по 1920 г. с 1053 тысяч до 2806 тысяч жителей, Нью-Йорка примерно с 696 до 5600 тысяч жителей, Чикаго — с 30 до 2702 тысяч; население Берлина с 1871 по 1910 г. увеличилось с 931,1 тысячи жителей до 3735 тысяч.

Увеличение городской территории и темпы жилищного строительства в капиталистических городах резко отставали от роста численности их населения, что приводило к переуплотнению застройки, повышению ее этажности, уничтожению зелени. Промышленные предприятия, мастерские, склады возникали и развивались среди жилых кварталов, ухудшая санитарно-гигиенические условия жизни населения. Функциональная и эстетическая структура феодального города взламывалась и разрушалась изнутри, застраивались даже многие площади, выдающиеся архитектурные ансамбли разрушались или искажались. Особенно сложная ситуация возникла в старых, веками складывавшихся европейских городах, система средневековых укреплений которых, существовавшая во многих случаях еще в 19 в., вызвала особое переуплотнение их центральных районов.

Экономические законы капитализма подчиняли себе строительство в городах, сделав почти невозможным его регулирование со стороны государственных и муниципальных органов. Серьезные реконструктивные работы не проводились в этот период ни в одном крупном городе, так как проекты коренной реконструкции наталкивались на преграды частной собственности на землю.

Территориальный рост городов, разбросанность промышленных предприятий и жилых комплексов способствовали быстрому развитию городского транспорта. Транспортные потоки внутри городов возрастали и дезорганизовывались по мере строительства железных дорог, так как транзитные связи между тупиковыми вокзалами легли дополнительной нагрузкой на городской транспорт. В начале 20 в. происходит замена конного транспорта механическим (автомобиль и трамвай), быстрое развитие которого внесло много нового в жизнь капиталистического города, привело к появлению все обостряющихся противоречий между старой городской планировкой с узкими извилистыми улицами и потребностями растущего городского движения. Автомобиль стал все активнее претендовать на ведущую роль среди факторов, определяющих характер современного капиталистического градостроительства.

Совокупность всех перечисленных тенденций привела к тому, что возникшие еще в 19 в. противоречия в развитии городов переросли в первые десятилетия 20 в. в общий кризис капиталистического города. Повсеместно наблюдается резкий упадок композиционного архитектурно-планировочного и объемно-пространственного качества городских ансамблей. Плотность застройки, особенно высокая в старых европейских городах, достигает порой 80—90 процентов.

В этой обстановке возникает и развивается ряд творческих концепций градостроительства, авторы которых пытаются наметить пути преодоления кризиса капиталистического города. С резкой критикой эстетической бесперспективности существующей градостроительной практики выступает венский архитектор и теоретик К. Зитте (В 1889 г. выходит первое издание книги К. Зитте «Городское строительство с точки зрения его художественных принципов», получившей впоследствии широкое распространение.). Однако выход из создавшегося положения он видит не в поисках новых планировочных решений, а в использовании приемов средневекового градостроительного искусства, в возрождении отживших, хотя и давших в свое время образцы высокого мастерства, козшозиционных принципов застройки.

Уже с середины 19 в. наиболее дальновидные представители европейского промышленного капитала начинают задумываться над формами расселения рабочих, которые, сохраняя свободу предпринимательства и обеспечивая высокие прибыли, одновременно закрепляли бы рабочих на предприятиях, «смягчали» бы характерные для крупных городов социальные контрасты, устраняли бы чрезмерную концентрацию трудящегося населения, чреватую опасными революционными вспышками.

Идеологом и выразителем движения за строительство городов нового типа явился английский социолог Э- Хоуард, который в 1898 г. опубликовал получившую всемирную известность книгу «Завтра». Существующим крупным капиталистическим городам Хоуард противопоставил небольшие (до 32 тысяч жителей при общей площади 400 га) города-сады, свободно расположенные среди зелени и окруженные ограничивающим их развитие, не подлежащим застройке кольцом сельскохозяйственных территорий (2000 га). По замыслу Хоуарда, город-сад должен обладать экономической автономией, иметь собственную промышленность и торговые предприятия, обеспечивающие население работой на месте, а его строительство должно вестись на средства муниципалитетов, банков или кооперативов на землях, приобретенных или арендованных этими организациями.

Планировка города-сада должна осуществляться по единому общему замыслу в соответствии с идеальной схемой зонирования, предложенной Хоуардом (в центре размещается общественный парк и среди зелени — главные административные, торговые и культурно-просветительные здания. Сочетание радиальных бульваров и кольцевых улиц делит город на ряд жилых массивов. На внешнем кольце располагается промышленный район с окружной железной дорогой). Застраиваться города-сады должны индивидуальными жилыми домами, учитывающими потребности каждой семьи и в то же время отвечающими эстетическим требованиям застройки всего жилого комплекса. Общую структуру расселения Хоуард представлял себе в виде системы таких городов-садов, образующих группы вокруг центрального большого города, с населением около 60 тысяч человек.

Идеи Хоуарда получили в начале 20 в. широкое распространение и признание. В Англии и во многих других европейских странах (в том числе и в России) были созданы различные общества, ставившие своей целью пропаганду и реализацию идеи городов-садов. Вслед за строительством первого города-сада в Англии — Лечворта — аналогичные попытки предпринимаются в Германии (Хеллерау, Мюнхен-Перлах), во Франции (Шатене-Малабри), в России (Прозоровка). Однако идея города-сада принимается в Европе по-разному. Например, во Франции города-сады превращаются в колонии разношерстных индивидуальных буржуазных особняков, лишенные объединяющего архитектурно-художественного замысла, в других случаях вместо самостоятельных городов-садов строятся парковые пригороды крупных населенных пунктов, дачные поселки, искажающие основную идею Хоуарда.

Концепция города-сада, несмотря на прогрессивность для того периода ряда заключенных в ней положений, не оправдала возлагавшихся на нее надежд. Потерпел крушение и утопический реформизм идеи Хоуарда, отчетливо выраженной им в подзаголовке к первому изданию книги о городах-садах будущего — «Мирный шаг к реформе». В социальном плане Хоуард выступил как представитель «градостроительного)) направления английского реформизма, видящего возможность достижения классового мира путем рационального расселения и такой организации структуры городов, при которой представители различных классов, живя по соседству и объединяясь коммунальными формами общественного обслуживания, обучения детей, отдыха и т. п., устанавливали бы «подлинное взаимопонимание». Однако на деле из-за высокой стоимости жилищ и всего комплекса благоустройства жизнь в городах-садах оказалась доступной лишь ограниченному кругу высокооплачиваемых служащих и рабочей аристократии. Уже одно это не оставило камня на камне от идеи достижения этим путем социального прогресса.(Характерно, что хоуардовский реформизм был подхвачен буржуазными специалистами в различных странах. Так, в России в 1913 г. была издана книга В. Дадонова под красноречивым заголовком — «Социализм без политики. Города-сады будущего в настоящем».)

Новые прогрессивные градостроительные приемы зарождались в рассматриваемый период в заводских рабочих поселках (единый тип жилища, зачатки сети коммунально-бытового обслуживания и т. д.). Хотя эти опыты были еще очень несовершенными, они постепенно оказывали все большее влияние на развитие новых градостроительных идей, что проявлялось прежде всего в проектных предложениях.

Наиболее значительным из них был проект «Промышленного города» французского архитектора Т. Гарнье, созданный в 1901—1904 гг. В его основе лежит строгое функциональное расчленение территории (районы, предназначенные для жилой застройки, городского центра, промышленности, отдыха, транспортных сооружений и т. д.). В отличие от Хоуарда Гарнье предлагал компактную застройку больших прямоугольных кварталов, располагая зелень среди жилых домов и общественных сооружений. Архитектура зданий (все они разработаны Гарнье с применением железобетона) проста и целесообразна. Проектируя плоские крыши, железобетонные козырьки на тонких редко расставленных опорах, Гарнье стремился ответить своему представлению о новой архитектуре и ее эстетических основах. Он писал: «Только правда прекрасна. В архитектуре правда — это результат расчетов, сделанных для удовлетворения определенных потребностей на основе использования определенных материалов». Еще одной прогрессивной стороной работы Гарнье, хотя и делающей весь его замысел утопической иллюзией, неосуществимой в капиталистических условиях, является то, что общественная жизнь в «Промышленном городе» рассматривалась им как единое целое. Здесь нет классовых различий и учреждения обслуживания распределены равномерно по всему жилому району. Этим как бы предвосхищались некоторые черты будущего социалистического градостроительства.

Перед первой мировой войной идеи децентрализованной застройки городов получают свое воплощение в строительстве новой столицы Австралии Канберры, начатом в 1913 г. по проекту чикагского архитектора У. Б. Гриффина. План города расчленен на отдельные, дифференцированные по функциональному признаку и отделенные один от другого зеленью комплексы со своими местными центрами. Многоцентровая лучевая композиция фокусируется на общегородском центре, занимающем господствующий над окружающей территорией Капитолийский холм. Вся застройка Канберры малоэтажная: строительство жилых домов свыше двух этажей было запрещено. В планировке Канберры отчетливо выступают формальные композиционные моз!енты, в частности в орнаментальном начертании магистральной сети, слабо учитывающей своеобразные местные природные условия.

Эти градостроительные идеи и эксперименты, возникшие в конкретных условиях все более обострявшегося кризиса капиталистического города, обозначили поиски новых направлений развития градостроительства 20 в. В них по-разному отражалась и необходимость социальных преобразований, которые только и могли создать предпосылки для разрешения сложных проблем расселения.

Особо острую форму приобрела при капитализме существовавшая и во всех предшествовавших классовых формациях жилищная нужда. В феодальном обществе трудящиеся — крестьяне и ремесленники,— как правило, имели свое собственное жилище; капитализм же лишил новый класс трудящихся — пролетариат — собственного жилища, что в связи с быстрым численным ростом рабочих вызвало небывалый спрос на сдаваемые внаем квартиры. Так появился спутник капитализма — жилищный вопрос, превратившийся к концу 19—началу 20 в. в острейшую социальную проблему. Но жилищный вопрос в капиталистическом обществе существует только для трудящихся. Характерные для капитализма различные типы жилища — особняки для буржуазии, доходные дома с благоустроенными квартирами для так называемых средних слоев, сначала бараки, а затем сооружаемые особенно в последние десятилетия под давлением требований рабочих стандартные, так называемые дешевые дома, доступные, как правило, лишь для части рабочего класса, наглядно отрйжают непримиримые классовые противоречия общества.

В то же время под влиянием развития производительных сил и научно-технических достижений в градостроительстве и жилищном строительстве появилось много нового, особенно в области благоустройства городов (водопровод, канализация, усовершенствованное уличное покрытие, освещение, транспорт) и в оборудовании квартир.

К концу 19—началу 20 в. в основном завершился процесс сложения характерных для капиталистического общества новых типов зданий, вызванных к жизни развитием промышленности, транспорта и торговли, потребностями новых социальных слоев и т. д. Появление в относительно короткий исторический период большого количества новых типов зданий поставило перед архитекторами чрезвычайно трудные профессиональные, технические и художественные задачи: правильное размещение этих зданий в городе, организация новых функциональных процессов, создание обширных безопорных помещений с большими окнами или верхним светом, поиски художественного облика новых сооружений, основанные на эстетическом осмыслении и новых материалов и новых типов самих архитектурных сооружений. Промышленные предприятия и банки, элеваторы и мосты, железнодорожные вокзалы (позже — аэропорты) и большие жилищные комплексы, выставочные павильоны, универмаги и пассажи — все эти сооружения не укладывались в старые «классические» каноны композиции плана или фасада. Развитие промышленности и внедрение в строительство научно-технических достижений (в том числе более совершенных методов расчета) сопровождалось появлением новых строительных материалов и конструкций (сталь и железобетон; каркас, висячие покрытия и фермы), стандартных элементов, механизации ряда строительных процессов и приемов монтажа. Все это предоставляло архитекторам широкие возможности для рациональной организации строительного производства, меняло многие привычные представления об архитектурной тектонике, об эстетической природе архитектуры.

Однако эти объективные предпосылки развития архитектуры не сразу получили отражение в творческой практике зодчих. Значительную роль сыграл здесь и характерный для этого периода разрыв между деятельностью архитекторов и инженеров. Само по себе появление в строительстве новой самостоятельной профессии инженера было прогрессивным явлением и отражало общий процесс разделения труда. Но разделение это произошло не внутри ранее единой профессии архитектора, а как бы вне ее, что привело на первых порах к делению всей области строительства на две части: «архитектурную», где ведущую роль играл архитектор (в основном традиционные типы зданий) и «инженерную», оказавшуюся почти целиком в ведении инженеров (инженерные сооружения и большая часть новых типов зданий, многие из которых — промышленные, складские, транспортные и другие — в тот период вообще не считались «архитектурой»). А между тем именно в новых типах Зданий наиболее широко применялись новые строительные материалы и конструкции, именно здесь особенно необходима была рука архитектора-художника, способного опоэтизировать творения нового времени. На деле же архитекторы часто выступали в роли декораторов, скрывавших за фальшивой оболочкой традиционных архитектурных форм новые конструкции.

Однако уже в конце 19—начале 20 в., т. е. в годы перерастания капитализма в империализм, все более отчетливо начинают проявляться тенденции к созданию нового «стиля», который был бы свободен от архаичного архитектурного наряда, ничем уже не связанного со структурой, объемно-пространственным построением и конструкцией строящихся зданий. Этот новый «стиль», сосуществующий первое время с эклектической архитектурой, типичной для 19 в., формируется, в отличие от прошедших эпох, уже не в общественных зданиях, в храмах, дворцах, ратушах, а в частных особняках или же в торговых, конторских и промышленных постройках, то есть в сооружениях, связанных с экономическим господством буржуазии.

Где именно раньше всего проявлял себя новый «стиль», зависело от конкретных исторических условий каждой страны. В одних странах господствующие классы, разбогатевшие на грабеже колоний и угнетении зависимых народов, особое внимание уделяли ((модной)) архитектуре своих фешенебельных вилл; в других странах на сложение новой архитектуры большое влияние оказывало быстрое развитие промышленности и строительство заводов, деловых и торговых зданий, то есть тех сооружений, где наиболее ярко отражался практицизм буржуа. С другой стороны, на развитие новой архитектуры постепенно оказывали все большее влияние достижения строительной техники, объективные требования, которые вынуждены были учитывать архитекторы в связи с ростом городов и все большее и большей «социализацией» бытового уклада жизни, исчезновением старых, патриархальных, замкнутых форм быта. Все это предопределило сложность и противоречивость формирования новой архитектуры в рассматриваемый период.

Борьба за новую архитектуру началась с отказа от ордерных канонов. Многим в эти годы было ясно, что эклектика изжила себя, однако большинство архитекторов не видело художественных возможностей формообразования в новой рациональной функционально-конструктивной основе здания. Инерция была еще слишком сильна. Одни архитекторы в своих поисках обращаются к традициям тех периодов развития архитектуры прошлого, где взаимосвязь формы, функции и конструкции была сравнительно более органичной,— к местным традициям жилой архитектуры (малоэтажное строительство в Англии), кирпичной готике (Голландия) и т. д. Они отказываются от обильного декора, стремятся рационально применять традиционные и новые строительные материалы и конструкции, много внимания уделяют правильной организации функционального процесса.

Другие архитекторы видели дальнейшие пути развития архитектуры в создании нового декора и новых приемов его композиции, в которых были бы выявлены эстетические возможности металла и железобетона. Приняв за основу такие свойства этих материалов, как ковкость железа и пластичность бетона, они попытались на этой основе создать совершенно новые архитектурные формы и декор, резко отличные от традиционных. Извивающиеся линии металлических переплетов перил и балконных ограждений сочетались с прихотливыми изгибами кровли, криволинейной формой проемов и т. д. Полная свобода от канонов классики, возможность «изобретать» новые композиции и формы увлекали архитекторов многих европейских стран. Так сложилось новое направление — стиль модерн,— которое в короткий срок завоевало широкую популярность и под разными названиями развивалось на рубеже веков в Бельгии («Ар Нуво»), Австрии («Сецессион»), Германии («Югенд-стиль»), Италии («Либерти»), Испании («Модернисмо») и других странах.

Модерн в архитектуре был весьма противоречивым явлением. С одной стороны, он несомненно представлял собой попытку по-новому подойти к организации интерьера (в частности, разработка нового типа квартиры доходного дома и особняка), стремление выявить конструктивные и эстетические возможности металла и железобетона, опирался на широкое использование стекла и майолики. С другой стороны, для модерна был характерен откровенный декоративизм, иррационализм в эстетических исканиях, нередко переходящий в откровенную мистику (например, творчество испанского архитектора А. Гауди). В стиле модерн строились доходные дома и особняки, церкви и вокзалы, банки и театры. Но все же модерн был прежде всего стилем, связанным с индивидуалистическими устремлениями буржуазии,— не случайно первой постройкой в этом стиле был особняк на улице Тюрен в Брюсселе (архитектор В. Орта).

Декоративные мотивы модерна часто объединялись с традиционными формами старой национальной архитектуры докапиталистического периода. Своеобразным был, например, «национальный модерн» в Финляндии (архитекторы Г. Гезелиус, рл. Саари-нен и другие), в России (архитекторы Ф. Шехтелъ, Ф. Лидваль, А. Гоген, Н. Васильев и другие), в Чехословакии (архитекторы Я. Котера, И. Фанта и другие).

Модерн был первым направлением архитектуры капиталистических стран, на судьбу которого большое влияние оказали требования рекламы и моды. Но мода на модерн скоро прошла.

Разрушив каноны ордерной эклектики, сам модерн оказался нежизнеспособным направлением, не стал полноценным стилем с устойчивой, законченной художественной системой, так как при создании модерна стоявшие у его истоков архитекторы (А. ван де Вельде, В. Орта, И. Ольбрих и друдие) исходили прежде всего из желания заменить старый архитектурный декор новым и меньше внимания уделяли выявлению новых закономерностей развития архитектуры, эстетическому осмыс-лению выразительности новых по функции и планировке форм архитектуры, новых строительных материалов и конструкций. Кризис эстетических концепций модерна показал, что устарели не только архитектурные формы «классики», но и сам принцип взаимосвязи архитектурно-художественных форм и функционально-конструктивной основы зданий. И тем не менее в общем ходе развития европейской архитектуры модерну принадлежит важное место. Он как бы обозначил рубеж между периодом безраздельного господства эклектики и периодом, когда поиски новых путей развития архитектуры стали более осознанными, тесно связанными с выявлением рациональных конструктивных и функциональных основ архитектуры. Да и сам модерн развивался. Пройдя стадию всеобщего увлечения новым декором (в отдельных странах это происходило в различные сроки), модерн постепенно становится более сдержанным, и во внешнем облике его построек (поздний модерн) все отчетливее начинает проявляться функционально-конструктивная основа зданий. Передовые архитекторы ряда европейских стран, преодолевая декоративистские тенденции модерна, постепенно все более активно включаются в поиски новой рациональной архитектуры (О. Вагнер и И. Гофман в Австрии, Ф. Шехтель в России и другие).

Наиболее интенсивно эти поиски велись в тех странах, где в это время происходило быстрое развитие экономики,— в США и Германии.

Большое влияние на развитие рационалистических тенденций в архитектуре рассматриваемого периода оказало внедрение в строительство железобетона, который в начале 20 в. все шире начинает использоваться не только в качестве чисто конструктивного элемента, но и как средство создания выразительной объемно-пространственной композиции. Это было связано как с деятельностью ряда архитекторов (О. Перре, Т. Гарнье), смело применявших железобетон в своих проектах и постройках и пытавшихся освоить его художественные возможности, так и с выявлением новых конструктивных возможностей этого материала (мосты Р. Майяра, складчатые оболочки Э- Фрейсине, ребристый купол «Зала столетий» во Вроцлаве М. Берга и др.)* В последние годы перед первой мировой войной появились первые проектные предложения, направленные на широкое внедрение в строительство массовых типов жилища принципов типизации, стандартизации и заводского изготовления элементов зданий (Ле Корбюзье, Гропиус). Работая над созданием серийного и индивидуального дома, доступного каждому, В. Гропиус писал в 1909 г.: «Идея индустриализации жилищного строительства может получить свое осуществление только в том случае, если в каждом проекте будут применяться аналогичные конструктивные элементы, что позволит обеспечить серийное производство, одновременно рентабельное и недорогое для потребителя». В то же время Гропиус, понимая опасность непосредственного перенесения принципов стандартизации производства конструктивных элементов на сами типы зданий, предостерегал, что столько разнообразное сочетание этих различных элементов позволит удовлетворить запросы людей: создать дома, отличающиеся друг от друга».

Борьба за новую эстетику архитектуры часто принимала в этот период характер публицистических выступлений, острие которых было направлено против эклектики и декоративизма. Наибольший резонанс получили в начале 20 в. теоретические работы А. Лооса (Австрия), который, отрицая всякий декор, видел основу новой эстетики архитектуры в гладких стенах, в сочетании простых объемов и в четких пропорциях, связывая все это с необходимостью рационального учета функции зданий, а также работы итальянских футуристов (А. Сант-Элиа> М. Кьянтоне и другие), пытавшихся искать новую эстетику в подражании машине, в создании подчеркнутой динамической композиции зданий (символический экспрессионизм), в выявлении во внешнем облике сооружения движущихся элементов (эскалаторы, лифты, поднятые над уровнем земли улицы).

Однако как ни были значительны все эти новые тенденции в развитии архитектуры, решительный перелом наступил позже, на втором этапе развития искусства 20 в., то есть в период, охватывающий хронологически время между Октябрьской революцией и окончанием второй мировой войны.

* * *

После первой мировой войны резко обострились противоречия в градостроительстве большинства европейских стран. Состояние крупных городов требовало срочных мер. Рост трущоб, ухудшение санитарно-гигиенических условий жизни, транспортные затруднения — вес это было одним из характерных проявлений кризиса капиталистического общества. Отсутствие реальной возможности осуществления широких градостроительных мероприятий в условиях частной собственности на землю (что еще более усугублялось экономическими трудностями первых послевоенных лет) привело к тому, что в области градостроительства в первые послевоенные годы особенно широкое распространение получили принимавшие нередко утопический характер «бумажное проектирование» и различные теоретические искания, как правило, далекие от практики, сыгравшие, однако, свою роль при переходе в дальнейшем к практической архитектурно-строительной деятельности. Именно в этот период с особой отчетливостью сформировались основные теоретические направления капиталистического градостроительства, условно объединяемые понятиями «урбанизм» и «дезурбанизм».

Наиболее последовательным выразителем урбанистических тенденций начиная с 20-х гг. выступает французский архитектор Ле Корбюзье. В выставленной им в парижском «Осеннем салоне» 1922 г. диораме «Современный город на 3 миллиона жителей», так же как и в проекте реконструкции центра Парижа («План Вуазен», относящемся к 1925 г., Ле Корбюзье выдвигает идею застройки города небоскребами, занимающими весь центральный район, с высокой плотностью населения и геометрически организованной сетью транспортных артерий. В проектах Ле Корбюзье транспортные устройства занимают очень большой процент территории, и ее потерю должны компенсировать небоскребы. По внешнему облику и по структуре эти во многом полемические проекты города скорее представляют собой продукт рационалистического ума инженера, чем творение художника. В то же время в проектах Корбюзье впервые с такой ясностью ломается привычное представление о характере городской застройки, свойственное еще эпохе феодализма, и намечается новый масштаб и пространственная организация городов 20 в. Заслуга Ле Корбюзье заключается в том, что он, сумев отбросить традиционные представления о городе, перевел обсуждение проблемы градостроительства на уровень современных задач, хотя в его конкретных предложениях было много нереального (особенно для условий того времени). Как и многие другие западные архитекторы, он видел причины кризиса капиталистического города прежде всего в том, что новые достижения строительной техники и современный транспорт вступают в противоречие со старой, доставшейся от феодального общества планировочной структурой и застройкой городов. При таком подходе к проблемам градостроительства социальная природа кризиса капиталистического города оказывалась завуалированной и все якобы сводилось лишь к задаче реконструкции старых городов.

Дезурбанистические тенденции, развитие которых было связано в предшествовавший период с идеями города-сада Э. Хоуарда, в межвоенные годы не только не ослабевают, но и завоевывают новых сторонников. В реальном строительстве (города-сады: УЭЛЬВИН в Англии, Мезон Бланш во Франции, Споржилов в Чехословакии и многие другие) вырабатывались разнообразные приемы свободной планировки и застройки небольших городов, проверялись различные теоретические концепции. Так, например, в Редборне (США) впервые была осуществлена идея разобщения пешеходных и транспортных потоков, ставшая в дальнейшем одним из важных принципов современного градостроительства.

В то же время выясняются многие органические пороки развития городов-садов в капиталистических условиях. Большинство из них либо превращаются в города-спальни, что ведет к дальнейшему увеличению неизбежных транспортных поездок населения, либо превращаются в колонии вилл зажиточных буржуа и не решают проблемы расселения основной массы трудящихся.

Тем не менее идеи дезурбанизма занимали умы многих видных теоретиков и практиков архитектуры, выливаясь порой в утопически окрашенное отрицание городов вообще. Так, в 1920 г. немецкий архитектор Бруно Таут в своей книге «Распад городов» предложил перейти на рассредоточенное расселение в небольших поселках, насчитывающих всего 500—600 человек. Выдвинутая им крылатая фраза «Земля — хорошая квартира» становится в это время ведущим лозунгом дезурбанистической теории.

Своего рода манифестом дезурбанизма явилась книга Ф. Л. Райта «Исчезающий город» (1930), в которой он предлагал проект идеального города Бродакр-Сити, где на каждую семью приходится по акру территории, главным занятием является земледелие, а основой взаимоотношений — личный автомобиль. Подобные взгляды, характерные и сегодня для многих американских архитекторов, отчетливо выражены в тезисе В. Грюэна: «У нас есть машина, и мы должны ездить со скоростью 100 км в час, у нас есть телевизоры, и поэтому мы можем жить далеко друг от друга. Мы не нуждаемся больше в городе и должны избрать новую форму человеческого поселения, где непосредственные личные отношения будут заменены искусственными». В этом высказывании Грюэна наглядно переплетаются равно характерные для капитализма дух эгоистического замкнутого индивидуализма и тяга к механизированной стандартизации жизни и быта. Дезурбанизм как течение капиталистического градостроительства тесно связан с идеологией реформизма, с мыслью о возможности преодоления социальных противоречий и установления «классового мира» средствами рациональной планировки поселений.

Однако не только перечисленные идеи определили 20—30-е гг. нашего столетия как новую фазу развития городов. Если во все прошлые эпохи город рос постепенно от центра к периферии, причем соответственно снижалась и плотность населения, то теперь начинают наблюдаться и противоположные тенденции. Кроме отдельных городов возникают группы взаимосвязанных между собой населенных пунктов, тяготеющих к тому или иному крупному промышленному центру,— так называемые конюрбации. Сложились конюрбации Большого Лондона, Большого Парижа, Большой Праги, Нью-Йорка, Токио и многие другие. В Европе рост населения конюрбации в 15—20 раз превышал темпы роста собственно крупных городов, образующих их ядро. Особенно наглядно эта тенденция видна на примере старых городских центров, которые постепенно лишались постоянного населения, превращаясь в деловое Сити, место сосредоточения банковских контор, торговых предприятий и деловых представительств. Безусловно, этот функциональный и социально-политический процесс оказывал сильнейшее влияние на художественный облик городов, на характер их центральных и окраинных ансамблей.

Развитие конюрбации явилось одной из первых причин, приведших к возникновению новой области градостроительства — территориального планирования. Первые шаги в этом направлении были сделаны в Англии (районная планировка Донкастера) и в Германии (районная планировка Рура). В 20—30-х гг, были разработаны проекты планировки пригородных зон таких крупных городов, как Париж, Лондон, Копенгаген и др. Широкую известность получил план Большого Нью-Йорка, охватывающий территорию в 150 тысяч гектаров с населением более 10 миллионов человек.

Разработка схем районной планировки постепенно вылилась в самостоятельную область градостроительства, приобретавшую все более крупный размах и важное значение. Признавая ведущее экономическое, демографическое и социально-общественное значение территориального планирования, следует вместе с тем подчеркнуть, что его рождение ознаменовало собой появление и новой обширнейшей области пространственного искусства, почти неизвестной до 20 в. Речь идет об эстетической организации крупных пространств, о связанной с нею ландшафтной архитектуре, что стало особенно насущным делом в условиях быстрого освоения ранее пустовавших территорий, роста внегородского автомобильного транспорта и туризма, угрозы частичной или полной утраты сохранившихся природных богатств: водоемов, лесных массивов, живописных долин, каньонов, пещер, берегов рек, озер и морей. Районная планировка с самого начала включала в круг своих интересов такие вопросы, как начертание и выбор трасс автомобильных, туристических и прогулочных дорог (в том числе с учетом раскрывающихся с них ландшафтов), размещение пансионатов, кемпингов и мотелей в природных условиях, определенное регулирование высоты и характера застройки различных мест планируемого района и т. д. Иначе говоря, была выдвинута идея не только экономического, но и эстетического преобразования ландшафта, сознательного формирования «суперансамблей», композиция которых разворачивается на многокилометровом пространстве и основывается на синтезе природы и создаваемых человеком архитектурных, инженерных и транспортных сооружений.

В числе первых достижений в этой области эстетической деятельности человека, теснейшим образом связанной с техникой и экономикой, следует отметить специальные туристические дороги Германии, частичное осуществление проекта планировки Парижского района и значительные работы, проведенные в Америке по созданию национальных лесов и парков. Большое влияние на развитие прогрессивных градостроительных идей на Западе оказали в 20-е и 30-е гг. поиски советскими архитекторами новых форм социалистического расселения, а также успехи советской архитектуры в создании новых жилых комплексов с сетью коммунально-бытового обслуживания (так называемых «соцгородов»), в строительстве новых городов на востоке страны (Магнитогорск, Кузнецк и др.)» в разработке научно обоснованных проектов районной планировки (Апшеронский полуостров, Большая Уфа, Южный берег Крыма). Появляются градостроительные проекты, где делаются попытки решения социальных проблем с учетом опыта строительства рабочих поселков и советского опыта. Наиболее интересным из них является проект «Лучезарного города» Ле Корбюзье (1930), в котором делается попытка по-новому организовать быт городских жителей.

В целом проекты районной планировки наталкивались чаще всего на практическую невозможность преодолеть противоречившие им частнособственнические интересы. Трудность, а порой и практическая бесперспективность районной планировки в условиях капитализма определяется также отсутствием планового развития хозяйства, без которого можно говорить лишь о некоторой регулирующей роли территориальных планов, но не о их реальной ценности как практического инструмента для научно обоснованного размещения промышленности и населенных мест в пределах экономического района, а также для достижения целостных и гармонических пространственных ансамблей на обширных территориях.

Жизнь опрокинула многие замыслы и схемы и показала неосуществимость в капиталистических условиях проектов коренной реконструкции крупных городов и создания новых в социальном отношении типов поселений. Поэтому архитекторы Запада начинают искать путей не коренной реконструкции, а частичного исправления старых городов.

Начиная с середины 20-х гг., особенно в Европе, осуществляется довольно широкое жилищное строительство. Напуганная победой Великой Октябрьской революции в России и революционными выступлениями рабочего класса Западной Европы, буржуазия была вынуждена в эти годы пойти на некоторые уступки в жилищном вопросе.

Перед архитекторами ряда капиталистических стран были выдвинуты новые задачи — строительство жилых комплексов с экономичными типами квартир, которые должны были решить жилищную проблему для средне- и низкооплачиваемых категорий рабочих. Однако построенные в этот период на государственные, муниципальные и кооперативные средства жилые комплексы именно для этой категории трудящихся оказались недоступными из-за высокой квартирной платы.

Благоустроенными квартирами (в большинстве случаев выстроенными на государственные субсидии) воспользовались прежде всего мелкобуржуазные слои городского населения и отчасти хорошо оплачиваемая верхушка рабочего класса. Новые жилые дома были более современными по своему оборудованию, размещались в относительно благоустроенных кварталах, и квартплата в них была несколько ниже, чем в доходных домах, принадлежавших частным предпринимателям. Поэтому многие бывшие жильцы доходных домов стали потребителями «дешевых» жилищ, а строительство доходных домов оказалось в этих условиях малоприбыльным делом и значительно сократилось, сохранившись главным образом в плотно застроенных центральных районах крупных городов, где высокая квартплата давала возможность подучать значительный доход.

Созданная в 1928г. международная организация архитекторов — СИАМ («Международные конгрессы современной архитектуры»), ведущую роль в которой играл Ле Корбюзье, разработала на одном из своих конгрессов (Афины, 1933) так называемую «Афинскую хартию» (опубликована в 1943 г.). В этой хартии, опираясь на достижения градостроительной науки и практического строительства, конгресс сформулировал задачи современного градостроительства.

В «Афинской хартии» провозглашался принцип, согласно которому ключом для создания любой архитектурной композиции должны являться потребности человека. В ней было дано определение города как жилого и производственного комплекса, связанного с окружающим районом и зависящего от политических, культурных, социальных, экономических и географических условий. Были сформулированы три основные функции города как центра: 1) производства, 2) жилья, 3) отдыха (культура духа и тела). Все эти функции связаны между собой четвертой присущей городу функцией — транспортной. Таким образом, в хартии был сформулирован комплексный подход к проблемам градостроительства.

Провозглашенные «Афинской хартией» принципы в основном правильно отражали уровень градостроительной науки тех лет. Однако на практике многие из выдвинутых задач (особенно те, которые имели отношение к социальным проблемам градостроительства) наталкивались при попытке их решения на непреодолимые препятствия, а другие коренные вопросы даже и не ставились.

Это особенно наглядно видно при сравнении деятельности немецкого Верк-бунда (основан в 1907 г.), который преследовал чисто практические цели — внедрение в строительство достижений промышленности и СИАМа. Участвовавших в Веркбунде промышленников интересовали не отвлеченные декларации, а реальные возможности извлечения прибыли. В отличие от СИАМа, деятельность которого носила во многом оппозиционный по отношению к существующим социальным условиям развития архитектуры характер, Веркбунд ограничивался областью делового решения технических и профессиональных проблем в пределах возможностей, предоставляемых условиями капиталистического общества, что проявлялось, например, в строительной деятельности по организации выставок и созданию экспериментальных жилых поселков: выставка в Кельне (1914) — промышленные, общественные и другие здания; жилой комплекс Вайзенхоф в Штутгарте (1927).

В поисках методов и путей преодоления острых транспортных затруднений и общего кризиса больших городов, связанного с их быстрым ростом, в период между двумя мировыми войнами было выдвинуто несколько новых архитектурно-планировочных идей. Среди них следует упомянуть доктрину английского специалиста по транспортным вопросам А. Триппа и работы архитектора П. Аберкромби, оказавшие существенное влияние на развитие современного градостроительства и, в конечном счете, на изменение подхода к созданию художественного облика городов.

А. Трипп на рубеже 30-х и 40-х гг. выдвинул ряд требований, которым должна удовлетворять в интересах рациональной организации транспорта планировка современных городов. Основываясь на комплексном понимании архитектурно-планировочных и транспортных проблем, он разработал универсальную классификацию улиц и принципы их сочетания, предложил создавать независимые от остальной уличной сети скоростные магистрали, которые рассекали бы город на ряд обособленных пространств, наметил приемы дальнейшего разобщения транспортного и пешеходного движения. Осуществление этой тенденции неизбежно вело к увеличению роли различных инженерных и транспортных сооружений в эстетике города, требовало от архитекторов принимать во внимание особенности восприятия отдельных частей и ансамблей города с магистралей, рассчитанных на ту или иную определенную скорость движения. П. Аберкромби, опираясь на идеи организации общественного обслуживания в ограниченных по территории жилых образованиях, выдвинутые в 20-х гг. советскими архитекторами, и на теоретические обоснования принципов микрорайонирования, предложенные в 1929 г. американцем К. А. Перри, разработал метод реконструкции большого города (в конкретном случае — Лондона) посредством расчленения его на отдельные жилые комплексы. В дальнейшем Аберкромби развил мысль о разуплотнении города посредством создания вокруг него городов-спутников, воплотившуюся позже (1944) в проекте Большого Лондона.

Однако стихийный рост капиталистических городов не давал возможности создавать не только такие крупные, но и более локальные архитектурные ансамбли. Лишь в отдельных случаях удавалось добиться известного композиционного и стилевого единства. В качестве примеров можно привести застроенную многоэтажными жилыми домами улицу архитектора Малле Стевена в Париже, а также комплекс Рокфеллер-центра в Нью-Йорке (архитектор Э- РеЙнгардт и другие).

Для фашистской архитектуры Германии и Италии было характерно стремление к показному парадному градостроительству. Грандиозные проекты перестройки столиц были предназначены не для оздоровления города, коренного улучшения условий жизни населения или решения транспортных проблем и не опирались на достижения современной градостроительной науки, а преследовали чисто репрезентативные цели. По своим композиционным и архитектурным качествам они были значительно ниже работ, осуществлявшихся в те же годы в других европейских странах, а по художественной направленности обращены в прошлое, проникнуты духом внешнего подражательства архитектуре императорского Рима или немецкого средневековья. Нацисты пытались даже объявить себя единственными законными наследниками классического искусства Древней Греции, утверждая, что она создана германцами.

Значительные изменения в межвоенный период произошли и в самих формах сооружений и в понимании архитекторами основ эстетической выразительности новой архитектуры. Большое значение для сложения новой архитектуры в эти годы приобрело освоение новых строительных материалов. Именно для этого периода характерно осуществление в широких масштабах тех конструктивных идей, которые были выдвинуты в конце 19—начале 20 в.; металлический и железобетонный каркас, навесные остекленные стены-экраны, решетчатые металлические конструкции и т. д. Появляются первые опыты строительства жилых домов из сборных железобетонных панелей (поселок в Дранси близ Парижа).

Все большее внимание начинает уделяться таким пространственным конструкциям, где не только наиболее эффективно используются конструктивные свойства новых материалов (в частности, железобетона), но и большую роль играет найденная математическим путем геометрическая форма данной конструкции, влияющая на ее тяжесть и несущую способность, развитие теории расчета конструкций (в частности, создание Ф. Дишингером теории расчета оболочек).

Получают развитие пространственные тонкостенные железобетонные конструкции (купольная оболочка планетария в Вене, 1932; сводчатые параболические оболочки склада цемента в Цюрихе, 1939, инженер Р. Майяр).

Развитие новых пространственных конструкций и их широкое внедрение в практику оказали решительное влияние на облик архитектурных сооружений. Фактически поиски новых форм были неразрывно связаны с поисками новых конструктивных систем, и в этой органической связи прослеживается возрождение того единства художественного и конструктивного, которое было присуще лучшим периодам исторического развития зодчества. Легкие, четкие и логичные конструктивные формы способствовали раскрытию новых эстетических возможностей архитектуры. Они создавали богатые возможности для свежих, принципиально новых и эстетически полноценных композиций внутреннего и внешнего пространства Зданий и сооружений, подсказывали оригинальные пути поисков художественной выразительности архитектуры. Однако не всегда эти возможности правильно реализовывались. В ряде случаев преувеличение роли техники в формировании облика зданий приводило к неоправданной фетишизации технических проблем, рождало увлечение эстетикой техницизма, получившей в этот период большое распространение в капиталистических странах.

После первой мировой войны в большинстве капиталистических стран Европы жилищная нужда приняла характер массового бедствия. Однако, несмотря на то, что жилищное строительство в капиталистических странах было связано во многом с социальной демагогией и практически удовлетворяло потребности мелкобуржуазных слоев городского населения и верхушки рабочего класса, в самом жилищном строительстве были достигнуты в эти годы значительные успехи.

Многие крупные проекты жилых комплексов являлись результатом предварительной исследовательской работы. В ряде западноевропейских стран были созданы специальные научно-исследовательские организации, занимавшиеся разработкой проектов экономичной квартиры с встроенным оборудованием, рациональной планировкой и оборудованием кухни, а также вопросами ориентации жилого дома, звукоизоляции, инсоляции и сквозного проветривания квартир.

Изменился архитектурный облик и сам тип жилого дома. Появились галлерейные дома, многоэтажные дома с двухэтажными квартирами, дома коридорного типа. При этом в различных странах был весьма различен и характер размещения жилых зданий в городе. Так, в Англии многоэтажные блоки жилых домов строились преимущественно в реконструируемых городских районах с высокой плотностью населения, но особенно широко велось коттеджное строительство на окраинах. Во Франции и Германии многоэтажное строительство велось на периферии городов, в новых районах.

В жилых домах в этот период широко применяются горизонтальные и ленточные окна, лоджии, балконы, остекленные лестничные клетки. Уходят в прошлое высокие со скатами крыши; на смену им приходят плоские покрытия. Во многих случаях в архитектуре жилых домов появляется стремление к легкости, более или менее широкому раскрытию интерьеров в окружающее пространство, что первоначально было характерно преимущественно для новых общественных зданий.

Во многих жилых комплексах 20—30-х гг. была заложена основа современных многоэтажных (секционных) и малоэтажных (блокированных) жилых домов, в которых были использованы достижения науки и техники и учтены новые требования к планировке, оборудованию и благоустройству квартиры.

Заметным явлением в архитектуре и градостроительстве межвоенного периода было строительство небоскребов, которое особенно бурно развернулось в эти годы в США. Небоскребы возникли в крупных городах Америки не как следствие осуществления определенных градостроительных или эстетических принципов. Их появление было вызвано к жизни исключительно высокой стоимостью земельных участков в центральных районах городов и стремлением предпринимателей извлечь из своих владений максимальную прибыль. После отказа от творческих принципов чикагской школы и возобладания эклектики в США каркасная система небоскребов долгое время старательно маскировалась с помощью традиционных приемов классицизма и других «исторических)) стилей. В облике небоскребов господствовало беспорядочное нагромождение элементов античной архитектуры, эпохи Возрождения и готики. Лишь в 1922 г., после международного конкурса на здание «Чикаго трибюн», в проектах В. Гропиуса и Эл- Сааринена впервые была дана современная трактовка многоэтажного высотного здания с использованием сетки вынесенного на фасад железобетонного каркаса (со сплошным остеклением) или стройными, стремящимися ввысь вертикалями, наметился решительный перелом в направлении разработки современных архитектурных форм небоскребов.

Несмотря на выработку определенных градостроительных правил, регламентировавших размещение и характер небоскребов с точки зрения учета элементарных санитарно-гигиенических норм застройки, строительство их в капиталистических городах, и особенно в США, долго велось хаотически и создавало темные улицы-коридоры, где даже днем приходилось зажигать электричество, а квартиры в нижних этажах были почти лишены света и воздуха. Полностью отсутствовал какой бы то ни было контроль за архитектурно-художественным обликом небоскребов и их композиционной взаимосвязью. В результате возникало хаотическое нагромождение железобетонных громад, создающих беспокойный силуэт.

Важнейшее значение для становления новой архитектуры и ее рационалистического направления имела европейская архитектура 20-х гг. Под влиянием общего революционного подъема в послевоенной Европе и социальных преобразований в СССР архитектура этих лет стала одним из наиболее прогрессивных этапов в развитии капиталистической архитектуры; большой удельный вес рабочего класса среди населения Европы и его опыт политической и экономической борьбы способствовали тому, что потребности рабочего класса оказали значительное влияние на архитектуру 20-х гг. Для нее были характерны усиление внимания к социальным проблемам (градостроительство, жилищное строительство) и вопросам индустриализации и стандартизации строительства, поиски наиболее экономичных и удобных функциональных решений и новых художественных средств и приемов.

Современный многоэтажный жилой дом и жилой комплекс во многом обязаны своим развитием потребностям самого передового класса капиталистического общества — пролетариата (наиболее интересно в этом отношении венское муниципальное строительство 20—30-х гг.).

Для этого периода характерно повышенное внимание архитекторов к таким типам сооружений, как школы, больницы, коммунально-бытовые здания. Архитекторы капиталистических стран разработали ряд интересных рациональных типов школьных и больничных зданий, создали различные варианты их планировки и объемно-пространственной композиции.

Направленность новой архитектуры этого периода связана во многом с деятельностью Баухауза, руководителем и идеологом которого был В. Гропиус (большую роль в деятельности Баухауза сыграл также Г. Майер, сменивший в 1928 г. Гропиуса на посту директора). Роль Гропиуса, одного из создателей творческого направления функционализма (Термин «функционализм» выражает стремление его сторонников руководствоваться при создании архитектурных сооружений рациональным методом их конструирования согласно тем социальным и бытовым функциям, ради которых эти здания сооружались.), в развитии зарубежной архитектуры 20—30-х гг. можно сравнить с ролью Салливена и чикагской школы в деле развития прогрессивных тенденций архитектуры в конце 19 в.

Баухауз возник в годы подъема революционной борьбы немецкого пролетариата, что сказалось на демократическом характере его программы и деятельности, особенно в области архитектуры и художественной промышленности. Объединяя различных по мировоззрению представителей «левых» направлений многих видов искусства из ряда европейских стран, Баухауз стал своеобразным идеологическим, производственным и учебным центром художественной жизни Западной Европы. Деятельность Баухауза, особенно в области изобразительного искусства, была весьма противоречивой. И в вопросах архитектуры позиции Баухауза не были едины, отражая различие мировоззрений объединенных в нем архитекторов. Наиболее последовательно теоретические основы европейского функционализма 20-х годов выражены в работах главы и идеолога этого направления Гропиуса.

«Цель Баухауза,— писал Гропиус,— состоит не в пропагандировании какого-либо стиля, системы или догмы, а в том, чтобы оказывать живое влияние на творчество». Критикуя архитектуру, «перегруженную эстетически-декоративными мотивами», Гропиус писал: «Строительство... будущего явится оформлением наших жизненных процессов, свободным от чуждой нагрузки. И при осуществлении этого строительства архитектор может лишь выиграть, а не проиграть от применения индустриальных методов производства. Ему должно быть понятно, что он никогда не может быть замещен инженером, ибо по существу его профессии он должен быть не только техником, но и всеобъемлющим организатором, концентрирующим в одной голове все научные, социальные, технические, экономические и композиционные проблемы строительства и соединяющимся для общей плановой работы с многочисленными специалистами и рабочими. . .». Наиболее характерным образцом применения этого метода является построенное в 1925—1926 гг. по проекту Гропиуса здание Баухауза в Дессау, состоящее из отдельных различных по форме и высоте объемов, соединенных крытыми переходами (павильонный тип здания). Большое влияние на формирование взглядов Гропиуса оказало и то обстоятельство, что его деятельность как практика-архитектора была связана главным образом с теми видами архитектуры, которые имели решающее значение для формирования рационалистических направлений новой архитектуры: с промышленным и массовым жилищным строительством.

Значительным центром европейского функционализма 20-х гг. можно считать Голландию. Здесь прежде всего выделяется деятельность Я. И. П. Ауда по строительству рабочих поселков. Однако Ауд, отдавая много внимания поискам рациональных решений экономичных типов жилого дома, не признавал до конца неразрывной связи этих поисков с выработкой новых эстетических принципов новой архитектуры. В этом сказалось противоречие между его творчеством и теоретическим кредо. Признавая, что «архитектор делается рационалистом лишь тогда, когда выше всего ставит цель», Ауд в то же время писал: «Я считаю бесспорным, что архитектура может возникнуть лишь на почве рациональных принципов, но все же, по-моему, рационализм и искусство противоположные вещи». «Я мечтаю о жилище, которое удовлетворяло бы всем требованиям комфорта, но все же я считаю, что дом нечто большее, чем машина для жилья»,— писал Ауд, полемизируя с известным афоризмом Ле Корбюзье.

Однако сам Ле Корбюзье никогда не сводил задачи архитектуры к простому обслуживанию утилитарных потребностей человека. Больше того, именно Ле Корбюзье попытался в своем творчестве объединить рациональные принципы проектирования и искусство архитектуры. «Дом,— писал Ле Корбюзье в 1926 г.,— имеет два назначения. Это прежде всего машина для жилья, т. с. машина, которая должна обеспечить нас эффективной помощью для быстроты и точности работы, машина, умная и предусмотрительная, для удовлетворения требований тела: комфорта. Но в то же время это и место раздумий и, наконец, место, где существует красота, дающая ему спокойствие, которое ему необходимо... Все, что касается практического назначения дома, приносит инженер; то, что касается размышления, духа красоты, порядка, который господствует (и служит поддержкой этой красоте),— все это архитектура».

Блестящий полемист и талантливый художник, Ле Корбюзье своими литературными работами, проектами и постройками способствовал развитию и широкому распространению рационалистических принципов функционализма. Однако влияние его творчества привело к появлению тенденции известной абсолютизации некоторых функционально-технических и эстетических принципов функционализма (знаменитые «пять принципов»). Сам Ле Корбюзье никогда не стоял на позициях ортодоксального функционализма. Уже в работах 20—30-х гг. можно видеть, что достижения современной строительной техники часто являлись для него лишь средством решения формально-эстетических пластических задач. В этом отношении связь Ле Корбюзье с функционализмом в какой-то степени напоминает связь Райта с чикагской школой. Восприняв рационалистические идеи функционализма и сделав большой личный вклад в их становление, развитие и распространение, Ле Корбюзье в дальнейшем все больше внимания уделяет проблеме архитектурного пространства и, столкнувшись с невозможностью реализации своих градостроительных идей, обращается к формально-эстетическим поискам. Райт проделал эту эволюцию значительно раньше и уже в 20-е гг. выступил с резкой критикой деятельности сторонников функционализма.

В известной мере эта критика была оправдана, так как функционализм был не только исторически ограниченным, но и весьма противоречивым архитектурным направлением. Его прогрессивные черты, связанные прежде всего с жилищным строительством, нашли наиболее последовательное выражение в творчестве таких архитекторов, как Гропиус. Однако среди сторонников функционализма были и такие, которые стояли на позициях утилитаризма (Бруно Таут) или техницизма (Мис ван дер РОЭ). В творчестве и теоретических высказываниях отдельных представителей функционализма, группирующихся вокруг Баухауза и голландского журнала «Де Стейл», имелись формалистические тенденции (Л. Моголь-Надь, Т. Дусбург и другие). И в социальных вопросах позиции функционалистов были весьма противоречивы. Одни из них политически остро ставили социальные проблемы массового строительства (Г. Майер), другие подходили к этим проблемам с реформистских позиций (Гропиус).

В творчестве Ле Корбюзье подход к решению функции здания имел свои особенности. Четко организуя функциональный процесс и график движения, Корбюзье вместе с тем придерживался принципа «переливания» пространства одного функционального элемента в другой, создавая последовательный ряд расчлененных, но не отделенных друг от друга пространственных элементов. В таком понимании организации функционального процесса многое шло от художественных поисков мастера в области новых приемов решения внутреннего пространства в современной архитектуре (в качестве примера можно привести виллу Савой в Пуасси).

В те же 20-е гг. Мис ван дер РОЭ разрабатывает иную систему функционального решения внутреннего пространства здания. Он считает возможным не расчленять внутреннее пространство. ЗакРепляя в плане лишь такие элементы, как лестницы, санузлы и кухня, он предлагает остальное пространство использовать в зависимости от изменения функциональных потребностей, применяя передвижные перегородки (вилла Тугендхат в Брно). Такая гибкая планировка (или, как ее еще называют, «универсальный» план) получила широкое распространение уже после второй мировой войны.

Стремление к разумному, эстетически осмысленному и экономичному использованию новой строительной техники, органическая связь средств художественной выразительности с новыми строительными материалами и конструкциями и прежде всего признание функциональных задач главными в творчестве архитектора — все это сильные стороны рационалистических направлений в современной архитектуре.

Однако восприятие идей функционализма часто было поверхностным. Усваивались не методы, лежавшие в основе творчества сторонников этого направления, а внешне формально-стилистические приемы в тех странах, где функционализм был воспринят как мода, его стилистические каноны пришли в противоречие с реальными материально-техническими возможностями и оказались неприемлемыми в местных климатических условиях.

Это привело к тому, что уже в 30-е гг., после ликвидации в нацистской Германии одного из основных центров функционализма — Баухауза, это творческое направление переживало серьезный кризис. Одна из причин этого кризиса заключалась также и в том, что многие прогрессивные сами по себе тенденции функционализма в условиях капитализма носили утопический характер. Столкнувшись с реальной капиталистической действительностью в период усиления реакции, наступившей после годов революционного подъема, эти иллюзии оказались развеянными; многие сторонники функционализма потеряли веру в его прогрессивные рационалистические принципы, хотя дело было не столько в ограниченности этих принципов, сколько в социальных противоречиях капитализма.

Очень точно об этом писал еще в 30-х гг. известный американский историк архитектуры Льюис Мумфорд: «К сожалению, архитектору в его деятельности не предоставлено никакого простора — силы, вызывающие к жизни преобладающую часть наших зданий, находятся вне сферы его воздействия... Для архитектуры сохранилось очень скудное поле действия, и если даже ей случается пустить ростки в какой-нибудь незаметной щели, то она цветет лишь до того момента, пока при первой надежде на выгодное дело ее не вырвут оттуда с корнями».

И все же в целом функционализм явился одним из самых значительных и прогрессивных направлений архитектуры капиталистических стран, возникших и развившихся в чрезвычайно сложных политических и социальных условиях послевоенной Европы, и оказал решающее влияние на все последующее развитие новой архитектуры. Однако в своей ортодоксальной форме он не избежал известной ограниченности в эстетических вопросах, что в определенной степени объясняется его полемической заостренностью против эклектики и «левого» формализма.

Уже в 20-е гг. делаются попытки (Г. Херинг, Г. Шароун, Э. Мендельсон — стремление к криволинейным формам) преодолеть излишний утилитаризм и известную сухость объемно-пространственных композиций функционализма, однако интенсивные поиски в этом направлении ведутся начиная с 30-х гг. Одним из наиболее удачных примеров развития функционализма можно считать творчество финского архитектора А. Аалто, для которого характерно использование рационалистических достижений функционализма с одновременным развитием его художественной стороны. Так, например, построенный по проекту Аалто санаторий в Паймио (1929—1933) является следующим шагом в развитии новой архитектуры по сравнению с таким классическим произведением функционализма, как здание Баухауза в Дессау.

В конце 20-х — начале 30-х гг. социальная направленность функционализма, и прежде всего жилищного строительства для рабочих (например, в Австрии и Германии), начинает все больше беспокоить правящие круги; с приходом к власти в Германии фашистов Баухауз был ликвидирован. Нацисты объявили «большевистской» новую архитектуру и взяли курс на отказ от многих ее достижений, особенно в социальных областях. Например, в Германии в жилых корпусах было прекращено строительство детских яслей, столовых и прачечных на том основании, что развитие сети коммунально-бытового обслуживания ведет к разрушению семьи. В период 30-х — первой половины 40-х гг. во многих западноевропейских странах наблюдается отход от ряда прогрессивных научно-технических завоеваний архитектуры 20-х гг. Особенно это относится к фашистским странам (Германии, Италии и Испании).

Дальнейшая судьба новой архитектуры во многом оказалась связанной с США, куда переехали в 30-е гг. многие европейские архитекторы, в том числе (после прихода в Германии к власти фашистов) все крупные немецкие архитекторы — Гропиус, Мис ван дер РОЭ, Мендельсон и другие.

Зародившись в Европе как оппозиционное направление, функционализм был воспринят в США как новое модное течение. Лишенный той конкретной исторической обстановки, в которой он возник и развивался (революционный подъем в Европе в первые послевоенные годы, влияние советской архитектуры), функционализм утратил многие свои прогрессивные черты и распался на ряд течений. Некоторые из них продолжали развивать те его стороны, которые связаны с практицизмом буржуазии, причем теоретическая основа таких течений оказалась близкой к философскому прагматизму. Наряду с функционализмом как основным творческим направлением новой архитектуры в 20-е гг. существовали возникшие еще в довоенные годы архитектурный экспрессионизм, а также такие консервативные направления, как национальный романтизм и неоклассицизм.

Элементы экспрессионизма (создание сложных, беспокойных «динамичных» композиций) были характерны как для приверженцев новой архитектуры (Мендельсон— Башня Эйнштейна в Потсдаме), так и для ряда сторонников национально-романтических направлений (П. Крамер, М. де Клерк, Ф. Хёгер).

Наиболее четкое размежевание демократических и реакционных сил в архитектуре было характерно для Германии 20-х гг., где архитектурное направление, ориентировавшееся на традиционные приемы и средства, смыкалось с реакционными реваншистскими устремлениями империалистических кругов (и позднее было взято на вооружение фашистским государством), а многие сторонники функционализма были связаны с общедемократическим движением в стране.

* * *

Период после 1945 г. характеризуется расширением градостроительной практики в капиталистических странах, что,