Смена парадигмы в экономической науке XX века

Развитие современного экономического знания проходит под знаком синтеза натуралистических и культур-центристских ориентаций в научном познании, поскольку именно в таком синтезе воплощено адекватное выражение плюралистического характера влияния социокультурных факторов на генезис экономической науки. В самом деле, успех использования исследовательских программ как методологического средства рассмотрения истории экономического знания состоит в отказе от попыток доказать детерминистический характер связи культуры, ценностно-мировоззренческих ориентаций ученых исключительно с внутринаучными характеристиками знания. Гибкий способ задания исходных идеализаций исследовательской программы акцентирует внимание на конкуренции и взаимодействии значимых экономических теорий, школ и направлений на протяжении длительного времени. Он предполагает поиск конкретных механизмов влияния социокультурного контекста на становление экономических теорий и позволяет дать ответ на вопрос: каким образом эти теории влияют на процесс принятия решений в экономической области и какими временными рамками ограничено это влияние. Чтобы показать это на конкретном материале, обратимся к самым началам формирования экономической науки как таковой.

Как известно, классические экономические теории физиократов, А.Смита, Д.Рикардо и других экономистов, созданные на этапе становления капитализма, исследуют с макроэкономических позиций проблему функционирования рыночной экономики, исходя из заложенных в ней функций саморегулирования и саморазвития. Мировоззренческой предпосылкой этих теорий является идея естественного социального порядка, признающая достижение свободы экономической деятельности на основе макроэкономического равновесия, в первую очередь, совокупного платежеспособного спроса и произведенного национального продукта. Универсальный характер классических экономических теорий четко вписывается в ценностные установки повседневного сознания индивидов эпохи свободного предпринимательства. Разумный эгоизм и индивидуализм, как выражение ценностных ориентаций субъектов экономических отношений, определяют главную цель хозяйственной деятельности – увеличение капитала и максимально полезное его использование. Классические экономические теории абсолютизируют способность рыночной экономики к саморегулированию. Они утверждают, что макроравновесие рынка может нарушаться только под воздействием внеэкономических факторов – войн, политических катаклизмов. Поэтому роль государственного регулирования экономическими процессами сведена к обеспечению порядка и безопасности в условиях свободного рынка. При этом государство не вмешивается в механизм рыночной конкуренции. Эти положения характеризуют особенности натуралистической программы в экономической науке.

Ограниченность натуралистических ориентаций классической экономической теории была выявлена при переходе к монополистической стадии развития капитализма, когда на первый план выдвинулась проблема экономической роли государства, разрешения социальных антагонизмов капиталистического общества и изучения мотивов поведения индивидов на рынке в условиях изменившейся социальной среды. Классическая экономическая теория не акцентировала внимание на социальных проблемах, интересах и политических разногласиях, что стало причиной ее кризиса во второй половине XIX века. Особенно наглядно кризис классической экономической теории проявился в тех странах континентальной Европы, где позднее развитие национальной государственности предполагало активное вмешательство в экономическую сферу. С точки зрения внутринаучных критериев необходимость выдвижения новых экономических теорий объяснялась убедительной критикой излишне сильных исходных идеализаций классического экономического знания – таких, как совершенная конкуренция, саморегулируемость и саморазвитие рынка, тождественность частнособственнических интересов общественному благу и т.д.

Основной недостаток классической экономической теории точно сформулировал американский институционалист У.Митчел: “Классическая теория занималась лишь механическими законами спроса и предложения и не могла объяснить природу поведения людей при использовании денег”[cxxxvii].

Известный западный экономист В.В.Леонтьев дополняет и углубляет эту характеристику, выявляя два существенных недостатка: во-первых, классическая экономическая наука страдает “теоретической дальнозоркостью”, т.е. способна верно оценивать долгосрочные тенденции экономического развития, но беспомощна в описании краткосрочных изменений; во-вторых, процесс экономического роста рассматривается в ней как раз и навсегда заданный и не зависящий от ситуации экономического выбора[cxxxviii]. Указанные недостатки классической экономической теории обусловлены ориентацией на механическую модель объяснения экономической системы. Объективация “человеческого измерения” экономической деятельности приводит к построению статичной вневременной теории экономического развития, которая слабо соответствует экономической реальности и социально-культурным условиям незападных стран.

Семидесятые годы XIX в. стали отправной точкой формирования культур-центристской исследовательской программы как альтернативы натуралистическим ориентациям классической экономической теории. Важная роль в этом процессе принадлежит, с одной стороны, марксизму и немецкой исторической школе в политической экономии, а с другой стороны, субъективной психологической школе (маржинализму). С наиболее фундаментальной критикой основных положений классической экономической теории выступил К.Маркс. Мы остановимся лишь на тех моментах экономической теории Маркса, которые, с одной стороны, указывают на преемственность его экономической теории и классической теории буржуазных политэкономов, а с другой – на те новшества и открытия К.Маркса, которые дают основание считать его одним из основоположников неклассической экономической теории.

Главным достижением буржуазных политэкономов XVIII в. К.Маркс считал открытие трудовой теории стоимости, которая позволила выявить внутреннюю связь экономических явлений капиталистического производства. Экономическая теория К.Маркса сохранила классическую установку на поиск законов развития капитализма. Он развил классическую картину экономической реальности как мира общественного богатства и складывающихся на этой основе классовых антагонизмов.

Тем самым К.Маркс смог продолжить поступательное движение экономической науки, переработав гегелевский принцип историзма и применив его к построению собственной теории капитализма. Его взгляд на развитие общества как на естественноисторический процесс, причины которого лежат прежде всего в сфере материального производства, стал реальной попыткой монистического обоснования взаимодействия всех сфер общества, социокультурной среды, в которую погружены экономические отношения. Причину закономерных противоречий, с которыми столкнулась трудовая теория стоимости, К.Маркс видит в двух взаимосвязанных моментах. Во-первых, в некритическом использовании понятия “стоимость” буржуазными политэкономами. Никто из его теоретических предшественников не показал материальное бытие стоимости, заключенное в товаре. Во-вторых, никто ранее не различал понятия “прибыль” и “прибавочная стоимость”, вследствие чего был затруднен показ роли труда как единственного источника стоимости и прибавочной стоимости как основы прибыли[cxxxix]. Введение Марксом понятий абстрактного и конкретного труда позволило найти основу измерения различных видов труда. Методологической причиной неудач классической экономической теории основатель материалистического взгляда на историю считал антиисторизм буржуазных политэкономов, который не позволил им выйти за рамки рационализации объективных видимостей капиталистического процесса производства, возникающих в результате товарного фетишизма. Именно антиисторизм проявился также в их невнимании к генезису форм экономической мысли, в их неспособности определить институциональную основу своих теорий[cxl].

Разработав метод материалистической диалектики, К.Маркс перешел, как он сам считал, с уровня анализа обыденных представлений о капитализме к научному рассмотрению объективных законов его развития, которые проявляются в неадекватных формах. Этот метод позволил К.Марксу рефлексировать исходные посылки своей экономической теории. На наш взгляд, главным вкладом К.Маркса в экономическую теорию является понимание капитала как общественного отношения. Это позволило ему адекватно сформулировать предмет исследования и, преодолев натуралистические ориентации в исследовании капитализма, показать необходимость исторического подхода к генезису общества в экономической теории – как по содержанию, так и по формам мысли. Примыкая вплотную к классическим методологическим ориентациям, он, тем не менее, сформулировал целый ряд основополагающих тезисов, которые выходят за рамки натуралистической исследовательской программы. Во-первых, это понимание экономической реальности как общественных отношений между индивидами по поводу товаров; во-вторых, признание обусловленности экономических интересов и мотивов поведения индивидов их социальной стратификацией: в-третьих, постановка задачи исследования повседневных представлений индивидов, классов через историю буржуазной политической экономии; в-четвертых, открытие метода восхождения от абстрактного к конкретному, сочетающего исследование количественных и качественных, статистических и динамических моментов экономического развития; и, наконец, в-пятых, создание теории делового цикла и схем простого и расширенного воспроизводства капитала, что означало перенос внимания исследователей на проблемы экономической динамики как таковой.

Дальнейшее развитие методологии экономических исследований шло по пути углубления расхождения с классическими ориентациями. Представители немецкой исторической школы (В.Рошер, К.Книс, Г.Шмоллер, В.Зомбарт, М.Вебер, А.Шпитгоф и др.) составили наиболее откровенную оппозицию классической политической экономии как источнику марксизма и самому марксизму. Появление этой школы объясняется прежде всего особыми историческими условиями Германии начала века по сравнению с другими странами: здесь буржуазное государство уже тогда вмешивалось в экономику, а философская традиция рассмотрения истории как духа народа, воплощенного в государстве, придавала этому вмешательству оправдание. По мере роста государственного регулирования экономики в других странах концепции исторической школы в экономике получают все более широкое распространение и влияние в мире.

Историческая школа в экономике сознательно ориентирована на культур-центристскую программу, в формировании которой представители этой школы приняли заметное участие. При всех конкретных экономических построениях общим для названных экономистов является убеждение в социально-культурной специфике экономической науки, которая в отличие от естествознания не ищет причинные связи и их объяснения, а понимает мотивы, цели, способы поведения действующего индивида. В экономике человек (общество) изучает сам себя, и тождество субъекта деятельности и субъекта познания как ведущий методологический принцип культур-центристской исследовательской программы полностью перенесено в методологию экономической науки. Историческая школа политэкономии использовала классификацию жизненных проявлений, данную Дильтеем. Согласно этой классификации, жизненные проявления могут быть представлены как логические построения ( понятия, суждения и др.), как действия и как переживания. Первый класс проявлений осуществляется в естественных науках и, по мнению Дильтея (признанному, правда, ныне ошибочным), не предполагает понимания как особого метода, ибо в этом случае тот, кто понимает суждение, не может это сделать иначе, чем тот, кто его высказал. Содержание логических идей рассматривается Дильтеем как однозначно заданное. Здесь автоматически достигается полное понимание, имеющее элементарный характер. Область же собственно понимания, требующая овладения его высшими интуитивными формами, – это переживание.

В согласии с таким подходом немецкая историческая школа считает, что экономическая наука изучает жизненные проявления второго рода, т.е. действия людей как одностороннее выражение душевной жизни. Действие не предназначено для сообщения о мотивах, которые к нему привели, и все же может быть понято на основе предполагаемых мотивов. Опираясь на этот тезис, например, Г.Шмоллер поставил себе задачу анализа меняющихся способов деятельности агентов экономических отношений с учетом совокупности психологических, географических, экономических и других факторов. Внешнеэкономические аспекты экономической деятельности были главным предметом его интереса. Экономические интересы рассматривались им как следствия изменений тех содержаний душевной жизни, которые человек проявляет в экономике. В.Зомбарт также отрицал существование всеобщих экономических законов и ставил характер экономической деятельности и институтов в зависимость от места и времени: исходя из метода исследования культуры, он хотел обнаружить стремления и цели, характерные для каждого общества. Экономическая система, по Зомбарту, является воплощением хозяйственного духа, обладающего культурно-созидательной ролью. Поэтому экономическая деятельность должна быть не просто изучена, а понята.

Анализируя представления классических экономистов об индивидуально-психологической подоплеке экономических явлений, историческая школа в целом категорически отрицает, что эгоистический интерес индивидов, их погоня за прибылью является единственным мотивом экономической деятельности. С точки зрения экономистов-историков, в экономической области, так же как и в других областях жизнедеятельности, индивид подчиняется самым разнообразным мотивам: честолюбию, чувству долга, жажде деятельности, милосердия или просто обычаю. Эти мотивы накладываются на эгоистическое поведение людей и видоизменяют цели экономических поступков. Однако, стремясь охватить экономическую реальность во всей ее сложности, исследуя больше особенное и типичное, чем общее и универсальное, представители исторической школы проигнорировали тот факт, что экономическая теория рассматривает массовые экономические явления. И если из всех мотивов, которым подчиняется человек, экономист в первую очередь изучает погоню за прибылью, то это происходит не потому, что он хочет свести экономическую теорию к “естественной истории эгоизма” (выражение Б.Гильдебранда), а потому что измеряемое в деньгах действие этого мотива поведения легче поддается научному изучению, чем другие побудительные причины экономических поступков индивидов.

Видя в человеческой деятельности только один побудительный мотив “разумного эгоизма”, классические экономисты считали возможным из этой единственной тенденции вывести путем априорных рассуждений все экономические законы. Недостаточность такого приема очевидна, если принять во внимание многообразие существующих в экономическом мире мотивов поведения. Для того, чтобы преодолеть расхождение между экономической реальностью и экономической теорией, с точки зрения исторической школы, необходимо отбросить всякую абстрактную теорию вместе с дедуктивным методом ее построения и сделать изображение действительности единственным предметом экономической науки. Ввиду этой цели преобладающим методом построения экономической теории должен стать метод индукции, основанный на наблюдении, использовании описательных и статистических материалов. Наиболее последовательно такого взгляда на методологию экономического исследования придерживались уже упоминавшиеся Г.Шмоллер и В.Зомбарт, которые сводили экономическое исследование к описанию истории экономических институтов, отношений и отдельных явлений. В сущности здесь произошло смешение критики пользования методом дедукции классическими экономистами и самого метода. Несомненно, что недостаточно точный анализ мотивации и потребностей индивидов, вступающих в экономические отношения, и использование логики здравого смысла для определения исходных постулатов экономической теории дает право критиковать манеру использования дедуктивного метода классическими экономистами. Но в то же время такой видный экономист-историк, как М.Вебер, считал необходимым использовать силу абстракции и логического анализа как средство выделения типичных черт в разнообразии экономических процессов.

М.Вебер предложил самую разработанную экономическую теорию в рамках исторической школы. Он выступил с либеральных позиций за превращение политической экономии в строгую науку. Либерализм М.Вебера состоял в том, что он рассматривал общество как обусловленное социальными закономерностями взаимодействие автономных индивидов. Причем его интересовали не столько сугубо экономические проблемы, сколько связь экономики, социологии и религии. Развитие капитализма, по М.Веберу, представляет процесс усиления целерациональности в действиях индивидов, превращения качественных различий мотивации их экономического поведения в чисто количественные. Логическим завершением процесса формальной рационализации является полная калькулируемость всех поступков индивидов и исчезновение иррациональных, религиозных мотивов деятельности, составляющих “дух капитализма”. Предвидя такой результат, М.Вебер старается максимально отойти от монистического взгляда на развитие капитализма и обращается к идее констелляции религиозных, правовых, этических и других факторов генезиса капитализма. В то же время он не разделял методологического индивидуализма Г.Шмоллера и В.Зомбарта. В уникальности экономических событий М.Вебер ищет закономерности, интерпретируя эмпирический материал с помощью идеальных типов. Метод идеального типизирования позволяет выделять среди поступков, представлений индивидов, возникающих в процессе экономической деятельности, лишь наиболее вероятные схематизмы поведения. При этом противоречие между личными интересами и общественным благом, названное ученым противоречием между формальной и содержательной рациональностью, нельзя решить в рамках классических представлений о естественном социальном порядке, поскольку оно фиксирует антагонизм бюрократической системы и свободы человека. И потому М.Вебер предлагает такой способ установления смысла экономических действий индивидов и их связи, в котором задействованы два типа понимания: объясняющее и актуальное. Объясняющее понимание раскрывает ситуационные, смысловые значения экономических поступков индивидов и характерно для начального этапа построения экономической теории. В то время как актуальное понимание находит общий смысл экономической деятельности, зафиксированный в макроэкономическом процессе.

Обращаясь к истории экономической мысли, мы не ставим своей целью воспроизвести в хронологическом порядке полемику различных школ и направлений, а тем более отдельных экономистов, связанную с попытками преодолеть ограниченность классической экономической теории. Наша задача состоит в том, чтобы показать, какие идеи, принципы, методы построения экономических теорий выходят за рамки натуралистической исследовательской программы, каким образом соотносится культур-центристская ориентация экономических теорий с натуралистической. И следующей в этом ряду (и по хронологии, и по важности, и по логике развития неклассических идей выступает так называемая субъективно-психологическая школа экономических исследований. Все ее разновидности (математическая, маржинализм и т.д.) исходят из субъективной теории стоимости, отвергая тем самым трудовую теорию стоимости классической политической экономии, однако различным образом развивают другие принципы классической теории. Характерной чертой описываемой школы является нахождение такого очевидного принципа, исходя из которого можно было бы обосновать экономическую теорию. Таковым был избран гедонистический принцип (каждый индивид стремится получить максимум удовольствия и минимум неприятностей в ходе экономической деятельности), пришедший на смену принципу разумного эгоизма и индивидуализма, на котором строилась классическая экономическая теория. Сведение стимулов экономического поведения индивидов к гедонистическому принципу в конечном счете представляет экономических субъектов схематично, в виде взаимодействующих сил. Целью экономической теории становится таким образом определение результатов их взаимодействия или их воздействия на внешний мир.

Итак, соглашаясь с классической политэкономией в том, что абсолютная свобода конкуренции реализует максимум удовлетворения для каждого индивида, субъективно-психологическая школа в то же время критикует классиков за их попытку установить причинно-следственную связь между основными экономическими явлениями (спросом, предложением и ценой, стоимостью производства и ценой, распределением дохода между заработной платой, процентом и рентой), исходя из того, что надо ограничиться исследованием отношений или однообразия явлений, отбросив напрасную попытку установить, какие из экономических явлений являются причинами, а какие следствием.

В таком случае, для изучения каждого экономического явления необходимо установить между ними столько различных отношений, сколько существует неизвестных. Взаимодополнительность экономических явлений может быть изучена различными методами: либо с помощью уравнений и математических формул (математическая разновидность субъективно-психологической школы), либо прибегая к психологическим методам (как это делает психологическая, маржиналистическая школа).

Отличительной особенностью концепций представителей математической школы (наиболее известны – С.Джевонс, Л.Вальрас, В.Парето) является то, что в основание всей экономической теории ставится обмен, потому что всякий обмен предполагает отношение между обмениваемыми количествами, которое выражается и формулируется в цене. Задачей экономической теории становится нахождение отношений обмена, которые необходимо выразить в математическом виде и составить из них уравнение. Математическая школа не ограничивается исследованием отношений взаимной зависимости между изолированными экономическими явлениями, она стремится найти объединяющее их начало. В качестве такового выступает переработанная идея общего равновесия. Определение условий устойчивости равновесия становится целью экономической теории.

Переведя на язык математических формул идею экономического равновесия, выдвинутую классической экономической теорией, С.Джевонс, Л.Вальрас, В.Парето создали теорию общего равновесия, которая исходит из простейшего эмпирического факта, что экономическое знание имеет дело с явлениями повседневной жизни индивидов, то есть с производством и потреблением товаров, а также покупкой и продажей товаров по определенным ценам. При этом Л.Вальрас доказал взаимозависимость всех цен и количеств в экономике, распространив идею общего равновесия на рынок услуг и товарный рынок, и выявил три закона определения цены на этих рынках: 1) на рынке есть только одна цена для всех товаров в одной и той же категории; 2) эта цена устанавливает точное равновесие между предполагаемыми и спрашиваемыми количествами товаров; 3) эта цена позволяет наибольшему количеству продавцов и покупателей возвращаться с рынка удовлетворенными. Эти законы сводят фактически всю экономическую теорию к механике обмена. Найдя математическое оформление своим предложениям, Л.Вальрас рассматривает гедонистический принцип “получать максимум удовлетворения при минимуме неприятности” как принцип чистой механики, принцип “наименьшего усилия” или “экономии сил”.

Другая проблема теории равновесия заключается в исследовании того, в каких пропорциях должны комбинироваться между собой различные элементы в ходе производства. Определение максимально эффективных пропорций соединения факторов производства задает предел линейному экономическому росту. В разработку этого закона внесли значительный вклад С.Джевонс и В.Парето.

Математическая школа в рамках субъективно-психологического направления во многих отношениях развивала основные положения классической теории, которые принимались ею без достаточного обоснования и доказательства. Так, классические экономисты утверждали, что режим свободной конкуренции – наилучший режим, но не могли доказать, при каких условиях это верно. А представители математической школы доказали не только при каких условиях это положение классической школы выполняется, но и почему: при стремлении к максимальной полезности между обменивающимися сторонами свободная конкуренция уравновешивает максимум удовлетворения и минимум самопожертвования. Но они смогли это сделать, только выйдя за рамки собственно классических принципов методологии экономической науки. Экономисты-математики к тому же представили механику обменов через систему определяющих их уравнений органично, без неясных концепций. Макроэкономическое равновесие выражает принцип предельной полезности и доказывает необходимость количественных методов экономического анализа. Однако слабостью этой школы как раз и оказалась абсолютизация математических методов, которая в рамках культур-центристской методологии была подвергнута критике другим направлением развития субъективно-психологических теорий экономики, а именно, маржинализмом, исходящим из приоритета субъективной теории ценностей.

Маржиналисты (Ф.Визер, Е.Бем-Баварек и др.) заменили трудовую теорию стоимости классической буржуазной политической экономии, с их точки зрения не отвечающую наиболее оптимальным режимам работы экономической системы, теорией предельной полезности и производительности, призванной рационализировать субъективные устремления торговых партнеров и любых других агентов экономических отношений. Они предполагали, что предприниматель стремится максимально увеличить свой доход, а покупатель – приобрести максимально полезную вещь Эти мотивы агентов экономических отношений представлялись маржиналистам столь простыми, что их выявление не требовало какого бы то ни было анализа. Поэтому в этих субъективистских концепциях метод понимания в сколь-нибудь разнообразном виде не используется. Маржинализм как разновидность субъективно-психологической школы доказывает, что алгебраические уравнения и геометрические построения не могут помочь постигнуть качественную характеристику основных экономических явлений (ренты, стоимости, прибыли и т.д.). Изменив ракурс рассмотрения экономической действительности с внешнего на внутренний, т.е. исследуя экономические действия индивида с точки зрения его мотивации, целей и средств, маржинализм выдвинул потребителя, а не капиталиста главной фигурой экономического развития. Субъективный мир рядового участника экономического процесса, его личные сбережения как основа инвестиций, его ментальность и мотивация выбора из альтернативных вариантов максимально полезного, по его мнению, варианта – вот что становится предметом экономического анализа. Метод интроспекции, развернутый к этому времени в психологической науке, распространяется маржинализмом на область построения экономической теории, чем окончательно утверждается, так сказать, неклассический статус маржинализма в истории методологии экономического знания, в то время как математическую школу можно считать скорее одной из ранних разновидностей неоклассической теории.

Подводя итоги методологической работы субъективно-психологической школы, следует подчеркнуть, что в целом она создала более гармоническую экономическую концепцию, по сравнению с классической политэкономией. Различные ее направления ослабили разрыв между экономической действительностью и ее отражением в теории за счет более реалистичных принципов, лежащих в ее методологическом основании, а также за счет менее сильных идеализаций, имевших место прежде. Кроме того, субъективно-психологическая школа показала недостаточность классических представлений об экономическом росте в условиях ограниченных ресурсов и альтернативных возможностей их использования. В конечном счете, именно в полемике между тенденциями внутри субъективно-психологической школы, а также между марксизмом и немецкой исторической школой наиболее четко выкристаллизовываются контуры культур-центристской исследовательской программы в экономическом знании. Прежде всего, фиксируется онтологический плюрализм экономической реальности как на уровне понимания экономических действий индивидов в повседневной жизни, так и на уровне государственного регулирования национальной экономики. В качестве следующего шага выявляются ценностные установки индивидов, выходящие за рамки утилитаризма и гедонизма, фиксирующие стремление индивидов к личной свободе и реализации своих творческих интенций. Далее экономика рассматривается как взаимодействие экономической динамики и статики и, исходя из принципа относительности, отдается приоритет экономической динамике. Постепенно все более выявляется критическое отношение к количественным методам построения экономической теории, подчеркивается роль качественных, индивидуализирующих, типизирующих методов исследования. И, наконец, признается первичность экономических действий индивидов над экономическими институтами, причем подчеркивается коллективный характер экономической деятельности и учет этого обстоятельства в экономическом исследовании.

Великая депрессия 1929-1932 гг. показала неспособность полной саморегуляции рынка в условиях экономического кризиса. Она бросила вызов экономической теории, окончательно поставив под сомнение правомерность натуралистических разновидностей экономического знания, философские и мировоззренческие предпосылки которых базировались на следующих идеях классического либерализма: индивид должен быть единственным агентом экономического процесса, так как никто кроме него не может знать лучше его истинных интересов и не способен их реализовать; государство не должно вмешиваться в экономическую жизнь и регулировать ее ход. Методологический индивидуализм при построении неоклассической теории в рамках натуралистической программы также оказался неспособным объяснить новые экономические проблемы, угрожавшие самому существованию общества (проблемы инфляции и массовой безработицы). В условиях резкого изменения внешней экономической среды и предпочтений экономических агентов наглядно обнаружилась ограниченность неоклассической теории, описывавшей общее равновесие экономической системы, исходя из устойчивых потребительских вкусов. В этой кризисной ситуации Дж.М.Кейнс сформулировал новые идеи, совершившие научную революцию в экономической мысли XX века, которая затронула как метафизические основания экономического знания, так и цели и методы его построения. Центральное положение кейнсианской теории состоит в том, что макроэкономическое равновесие достигается сочетанием саморегуляторов рынка с государственными регуляторами прямого и косвенного воздействия. В отличие от представителей классической экономической теории Кеинс показал, что в конкурентной экономике не существует механизма, который гарантирует полную занятость. Для того. чтобы достигнуть макроэкономического равновесия в условиях кризиса и безработицы, необходимо стимулировать спрос. Роль государства, с точки зрения кейнсианской теории, состоит в помощи малоимущим и поддержании их спроса, в расширении сферы производства для удовлетворения общественных нужд (развитие инфраструктуры, обеспечение образования, медицинского обслуживания и т.д.)[cxli]. Применение государством метода увеличения деловой активности через стимулирование инфляционного спроса затрагивает интересы и цели субъектов рынка, которые проходят процесс адаптации к изменившимся экономическим условиям. Реальность и возможность государственного регулирования экономики определяется не только несовершенством механизма рыночной саморегуляции, но и тем, что государство является крупнейшим собственником и в его руках сосредоточены правовые рычаги и структуры, реализующие его функцию собственника.

В теориях, допускающих вмешательство государства в экономику, роль человека по самой сути названных концепций представлена в большей мере. Но и здесь встречаются натуралистические тенденции. Так, Дж.Кейнс ищет объяснения неравномерности экономического процесса в изменчивости психологических мотивов предпринимателя и покупателя. И все же при всей этой изменчивости он находит “основной психологический закон”: люди увеличивают свое потребление с ростом дохода, но не прямо пропорционально его росту. Поэтому спрос зависит не столько от платежеспособности, сколько от психологической склонности к потреблению и сбережению, соотношение которых является переменной величиной. Экономическая концепция Дж.Кейнса направлена на устранение этой переменчивости посредством мер государственно-монополистического регулирования (налоговой, инфляционной политики, субсидирования предпринимателей из госбюджета и др.). Фундаментальные изменения в экономической теории, сделанные Кейнсом, выразились в первую очередь в политических выводах из его теории. Эти выводы фактически переориентировали экономистов на решение проблемы занятости с помощью общественных работ, а также недопущения существенного снижения заработной платы в период кризиса, так как это ведет к длительной депрессии экономики и к политическим потрясениям.

Однако новая теория не смогла бы стать такой влиятельной среди экономистов, если бы она не отражала объективные противоречия между системой господства крупных трестов в старых отраслях хозяйства и нарождавшейся системой поточно-конвейерного производства для личного потребления широких масс людей. Кейнсианская модель переориентировала Запад на новую модель экономического роста – за счет увеличения потребления. Теория Кейнса базировалась на соответствующей технологической основе – массовом поточно-конвейерном производстве товаров длительного пользования для личного потребления и призывала к глубокой структурной перестройке капиталистической экономики. Жизнеспособность этой теории во многом определила успехи “нового курса” Рузвельта, использовавшего ее идеи. И тем не менее, кейнсианский идеал полной занятости без инфляции как цель экономической политики был подвергнут критике новейшими разновидностями неоклассической теории: теория рациональных ожиданий, концепция естественной нормы безработицы М.Фридмана и т.д.

Экономисты-неоклассики выступили против основной идеи Кейнса о том, что негибкость цен и заработной платы, характеризующая депрессивную экономику, быстро уступит место гибким ценам и подвижной зарплате, как только будет достигнуто состояние полной занятости. Проблема анализа природы инфляции становится основной в дискуссиях 50–60-х гг. нашего века. В этой дискуссии вскоре доминирующее положение заняла неоклассическая концепция “кривой Филлипса”, которая на основе разброса статистических данных вывела обратную связь между темпами изменения денежной зарплаты и долей безработных в общей величине рабочей силы в Англии. Стабильность цен и безработица оказались несовместимыми конфликтующими целями экономической политики. Это открытие отрицает кейнсианский идеал полной занятости без инфляции. Надежда Кейнса и его последователей на одновременное достижение устойчивых цен и полной занятости уступила место необходимости выбора между этими макроэкономическими переменными. Однако в конце 60 – начале 70-х гг. во многих развитых капиталистических странах стала наблюдаться новая ситуация одновременного роста инфляции и безработицы. Этот эмпирический факт заставил усомниться в истинности “кривой Филлипса”. Представители неоклассического направления уточнили свое понимание “кривой Филлипса”, пытаясь избежать противоречий с новыми экономическими реалиями. Они пришли к выводу, что существует не одна устойчивая кривая Филлипса, а целое семейство краткосрочных кривых, сдвигавшихся с течением времени в результате влияний, которые еще следовало определить.

Наиболее известной интерпретацией этих влияний является концепция естественной нормы безработицы М.Фридмана, предложенная им в 1967 г. в работе “Роль денежной политики”. Под естественной нормой безработицы М.Фридман понимал такой уровень безработицы, при котором уровень реальной заработной платы соответствует равновесию на всех рынках. Целью экономической политики, по М.Фридману, является достижение не полной занятости, а нулевой инфляции за счет естественной нормы безработицы. Для достижения этой цели М.Фридман предложил политику снижения производственных мощностей и роста безработицы до тех пор, пока экономические агенты не начнут снижать свои инфляционные ожидания до уровня падающего темпа инфляции. Центральным пунктом критики концепции М.Фридмана стала проблема оценки инфляционных ожиданий экономических субъектов, различной реакции капиталистов и рабочих на расширение спроса: если все соглашения по уровню заработной платы носят долгосрочный характер, то как объяснить существование краткосрочных кривых Филлипса? И здесь вновь оживились сторонники экономической концепции Кейнса. Неокейнсианцы предложили гипотетическое понятие относительной заработной платы для объяснения того, почему существует выбор между инфляцией и безработицей в краткосрочном периоде. С их точки зрения, рабочие готовы принять сокращение реальной зарплаты, вызванное инфляцией, поскольку главным считают постоянство относительной зарплаты, а инфляция не влияет на ее стабильность.

Сторонники теории рациональных ожиданий отрицают механизм адаптивных ожиданий как средневзвешенных изменений цен за прошлый период, который постепенно приспосабливает ожидания капиталиста и рабочего к современным обстоятельствам, так как считают такой взгляд упрощенной картиной формирования ожиданий экономических агентов. Эта точка зрения стала реакцией на неудовлетворительные результаты эмпирической проверки моделей кривых Филлипса с учетом встроенного механизма адаптивных ожиданий. Получив название “новой классической макроэкономики”, теория рациональных ожиданий попыталась ответить на вопрос, почему ни одна экономическая модель не дает успешного прогноза изменения цены спроса и предложения. Дж.Ф.Мутт, Р.И.Лукас, Д.Дж.Сарджентс, Н.Уоллес обнаружили причину непредсказуемости движения цен и управления спросом и предложением в особенностях формирования ожиданий экономическими агентами, которые пользуются той же информацией, что и политики, и действуют так, чтобы нейтрализовать любую попытку вмешательства политиков в экономику. Экономические агенты, формируя прогноз ценовых изменений, делают это так же, как рынок определяет фактические цены. Это означает, что вероятностное распределение субъективных ожиданий ценовых изменений будет иметь то же среднее значение, что и объективное распределение. Таким образом изменение цен. спроса и предложения теория рациональных ожиданий объясняет ограниченностью информации и разной скоростью ее поступления к экономическим агентам, принимающим решения по конъюнктуре рынка.

Теорию рациональных ожиданий трудно проверить эмпирически, так как ожидания не наблюдаются непосредственно. Попытки проверки этой теории путем вывода проверяемых следствий из нее наталкиваются на необходимость институциональных допущений, нарушение хотя бы одного из которых ставит под сомнение результат проверки. К числу таких допущений относятся совершенная гибкость цен: бесплатная обработка всей доступной информации, отсутствие неравенства в поступлении информации к политикам и частным экономическим агентам. Но несмотря на указанные несовершенства, все же существует возможность учесть ограничения области применимости теории рациональных ожиданий, например, когда люди не формируют рациональных ожиданий по рациональной причине наличия противоречивой информации. Кроме того, эта теория не дает ответа на вопрос о том, как формулируются ожидания на различных рынках (товарном, финансовом, услуг и т.д.). В конечном итоге теория рациональных ожиданий означает отказ от любых концепций, допускающих выбор между инфляцией и безработицей, которые дают практические рекомендации политикам. Политики, с точки зрения этой теории, могут влиять только на номинальные величины (например, на темпы инфляции), но они не способны изменить реальные величины – такие, как производство и занятость.

Несмотря на частные различия в решении тех или иных экономических проблем все разновидности неоклассических теорий объединяет приверженность либеральным позициям свободной конкуренции. Неоклассическая школа возникла на стыке классической и субъективистской традиций как попытка синтеза двух основных направлений экономического исследования. Она рассматривает механизм рыночной саморегуляции через исследование краткосрочных, индивидуальных операций на рынке, которые приводят к достижению макроэкономического равновесия и формированию общего интереса либерального общества. Неоклассическая методология экономического исследования базируется на двух основных идеях. Это идея общего макроэкономического равновесия как результата взаимодействия хозяйствующих субъектов и учета множества экономических субъектов, максимизирующих свою выгоду при ограниченных ресурсах. Первая идея была взята и переработана неоклассиками из классической традиции. Так, если у экономистов-классиков макроравновесие достигалось согласованием материальных потоков и движением доходов, то для неоклассической школы эта проблема решается согласованием интересов частных экономических агентов. Причем для достижения общего равновесия неоклассическая школа пыталась анализировать не только результаты деятельности хозяйствующих субъектов, но и их мотивы и цели в лучших традициях маржинализма. Пытаясь связать индивидуальное и массовое экономическое поведение, неоклассики предложили эмпирическую интерпретацию в статистике потребительских ожиданий и предпочтений понятия “субъективной полезности” – центрального понятия субъективно-психологической школы. В результате жизненный мир реального субъекта был редуцирован до его среднестатистического слепка, условного персонажа с однозначно прогнозируемым поведением. Построение неоклассической школой вневременных экономических моделей вывело за границы экономического исследования проблемы экономического роста и технического прогресса. Попытка использования этих моделей для предсказания реальной экономики, функционирующей в определенном историческом времени, ограничивалась качественными параметрами, т.е. указывала на направление изменений. В то время как неоклассические модели призваны дать количественные параметры изменений. В заключение предпринятого выше анализа следует отметить, что в современной экономической науке усиливается плюрализм экономических школ и направлений. Более размытой становится граница между сторонниками неоклассического подхода, сохраняющего свое лидирующее положение и вторгающегося в новые для себя области, усложняя институциональные предпосылки своих теорий, а также школ и направлений, альтернативных неоклассике (посткейнсианство, традиционный институционализм, неоавстрийская школа, неошумпетерианство, радикальная политэкономия). Натуралистические ориентации неоклассики взаимодополняются культур-центристской устремленностью альтернативных ей школ. И в этом диалоге научных подходов, идей, методологий проясняется место каждой экономической теории в системе экономической науки.

Появление культур-центристской исследовательской программы не отменяет натуралистических ориентаций экономического знания. Это связано с различными исследовательскими стратегиями построения экономической теории, дополняющими друг друга в процессе исследования реальности: натуралистическая стратегия построения экономической теории направлена на выявление закономерностей экономической жизни и способов осуществления экономических целей, в то время как культур-центристская программа направлена на выяснение жизненно-смысловых мотивов экономических действий индивида[cxlii]. Обе исследовательские стратегии имеют права на существование, так как обусловлены соответствующими социальными антологиями. Натуралистическая исследовательская программа исходит из структурно-функционального характера экономического процесса, акцентируя такой момент реальной экономики, как взаимодействие человека с природой. Правда, и человек, и природа рассматриваются абстрактно. Человек рассматривается как элемент социальной системы, которая полностью задает алгоритм его экономической деятельности, а природа – как часть производственного процесса, исходный материал производства товаров. Культур-центристская исследовательская программа подчеркивает роль ценностно-смысловой мотивации экономической деятельности индивидов, невозможность устранить глубинный смысл экономического взаимодействия при построении экономической теории. При этом справедливо отмечается, что экономические институты созданы самими индивидами, и их функции изменяются на основе изменения ценностно-смысловых ориентаций индивидов. Иными словами, натурализм акцентирует внимание на моменте устойчивости экономики, на экономической статике, а культур-центризм подчеркивает относительность любых экономических институтов, схем экономической деятельности, рассматривая экономические процессы с позиций динамики. Как уже было сказано выше, поскольку речь идет о необходимых моментах функционирования экономики, то натурализм и культур-центризм взаимодополняют друг друга. Принцип же взаимодополнительности обеих программ базируется на ценностно-мировоззренческих установках ученых-экономистов или этических норм научного сообщества.

Подводя итоги взаимодействия натуралистической и культур-центристской исследовательских парадигм в экономическом знании, необходимо подчеркнуть условность демаркации между ними в исследовании реальных экономических программ. Тем самым, мы наблюдаем попытку внутреннего синтеза двух исследовательских парадигм в современных экономических теориях, направленную на снятие их конкуренции, характерной для экономического знания с 70-х гг. XIX в. по 70-е гг. XX в. Общие принципы взаимодействия натуралистической и культур-центристской исследовательских парадигм эксплицированы. Однако конкретизация этого процесса, оценка границ применимости различных исследовательских программ при построении новых экономических концепций нуждается в своей детализации. Здесь остается обширное поле для непредвзятого. свободного научного поиска.