ВСТРЕЧА

Под горой - пансионат с небольшими сотами номеров, врезанными в крутой откос. Я миновал их, сел за столик в кафе "Кастель". Рядом с ней.

Мы сидели молча. Я зачем-то полез в бумажник и достал медное кольцо - память о пернатом друге, как пишут в романах. Положил его на столик, чтобы еще раз прочесть надпись. Албана. И еще несколько слов - я их не понимал, буквы стерты.

Она поднялась, взяла заказанное мороженое "Кастель", пластмассовую сиреневую ложечку, снова села. Я машинально повернул кольцо. Она вздрогнула.

Или мне показалось? Я не могу начинать разговор первым, если женщина мне очень нравится. Через минуту я понял, что она прочла надпись или, во всяком случае, попыталась это сделать. Эта попытка, сами ее глаза, ставшие внимательными на два-три мгновения, не больше (я тоже так умею: сфотографировать слова, потом уж читать их по памяти), поразили меня. Что она могла понять?

Ведь я переводчик-профессионал, и перевожу я почти со всех древних языков, включая хеттский, со средней скоростью машинистки.

И тут я спросил. Лучше бы я не спрашивал! Она не просто замялась, она с отсутствующим выражением лица стала выдумывать нечто ординарное. Будто бы она видела такое же кольцо, с такой же надписью. Но что означает надпись?

Она не знала этого. Она может переводить с древнегреческого? Немного. Тогда я заявил, что это надпись вовсе не на греческом.

- Да-да, я это и хотела сказать! - воскликнула она. - Это надпись нашими буквами на другом языке, и я знаю, на каком!

- На каком же?

- На языке светлых альвов!

Если бы она сказала, что прилетела с другой планеты и представила тому доказательства, я был бы поражен не больше, чем после этих светлых альвов, слетевших с ее губ.

У нее светло-карие большие глаза (я не всегда могу читать в таких). В серых или голубых женских глазах для меня нет секретов.

На ней была сиреневая юбка, белая блузка. Ее лицо, руки, ноги казались золотыми в лучах солнца. Но стоило ей сесть за столик, куда уже доползла вечерняя тень, как золотистое свечение угасло и кожа ее стала светло-оливкового цвета. Острые носки ее светлых туфель касались границы тени, когда она стояла, а теперь ноги ее нырнули в полумрак, подобно дельфинам, ушедшим в волну.

Меня не озадачило ее появление, более того, круглое, юное лицо ее казалось знакомым. Я где-то видел эту рослую женщину. В толпе на набережной?

Нет. В Симферополе! Сегодня. Я вышел из такси, пожелал доброго пути Леониду Григорьевичу и увидел ее на другой стороне улицы. Даже не лицо ее больше всего запомнилось в то мгновение, а эта сиреневая юбка, матовая позолота ее ног. Тут же она свернула в переулок, а я поднялся на зеленый холм.

- Светлые альвы обликом своим прекраснее солнца! - прочел я по памяти строчку из "Эдды", записанной некогда Снорри Стурлусоном.

Она не откликнулась на это.

Если это был розыгрыш, она просто обязана выйти с честью из затруднительного положения. Ведь я знал, знал, кто такие белые альвы! Были еще и темные альвы, они жили в земле и черны, как смола. Но Альвхейм - жилище светлых альвов - расположен на небе. Стоило ли шутить на серьезную тему так непосредственно, как это сделала она? Вряд ли. Во всяком случае, не со мной.

Только я знал, что альвы - не легенда и Альвхейм действительно существовал на небе. И на Земле. Это Албания.

Но она этого не могла знать. И я еще не опубликовал об этом ни строчки, даже в комментариях к моим переводам, когда мне давали каких-то жалких сто строк и я должен был за тридцатку объяснить читателям, что такое "Старшая Эдда", что такое "Младшая Эдда" и "Круг земной" и сообщить все о двенадцати богах-асах, их спутниках, замках, где они жили, битвах, в которых они участвовали, и мирах, где они странствовали.

Я еще раз повторил сказанное об альвах, как бы про себя, и добавил, уже громче, что альвы живут на третьем небе, называется оно Видблаин, что означает "Широкосинее", и это одно из небес скандинавских cаг.

- Скандинавских саг? - переспросила она осторожно, словно проснувшись.

- Вы говорите, что светлые альвы вам известны? Значит, это не выдумка?

- Что - выдумка? - воскликнул я.- О светлых альвах записано в мифах. И нигде больше. Судите сами, выдумка это или нет. Но, судя по всему, вы об этом в первый раз слышите? Так?

- Да, - сказала она настороженно.

- Но вам ведь известно это слово: альвы?

- Я слышала ею много раз. Но я почти ничего не знаю толком. Объясните мне, кто они, наконец, эти альвы?

- Я могу рассказать, во всяком случае, могу сделать попытку. Но как стало ясно, именно вы знаете, что надпись на кольце сделана на языке светлых альвов. Стало быть, вам известен другой источник сведений об этом небесном народе?

- Нет... Понимаю вас. Просто слышала слово: альвы, альвы.

- Ну а я гораздо чаще слышал об инопланетянах. Спросите наугад тысячу встречных в столице, кто такие альвы, и никто не ответит, разве что перепутают их с эльфами. Никто. Ни один из тысячи!

- Да? - спросила она с каким-то неестественным изумлением. - А я думала, что многие знают или слышали про это. А как же я?

- Вы? Я и хочу докопаться, откуда тянется нить Ариадны, извините меня за мифологические сравнения... У меня сегодня такой день: был в Неаполе скифском, там устроили водокачку, на месте городища возводят нелепейшую башню, каких не было никогда. Потом - вы. Да, еще была чайка! Была, но исчезла.

- Чайка?

В ее глазах проплыло темное облачко. Она молчала. Я встал, принес еще две порции мороженого "Кастель". Было очень тепло. Над берегом летали чайки.

Я молча показал ей, как они садились на фонари, потом другие птицы их сгоняли с плафонов и, в свою очередь, уступали место. Я положил свою руку на столик ладонью вверх, потом взял ее запястье другой рукой и поместил его на раскрытую ладонь. И мы оба смотрели на ее золотую, скорее золотистую руку на фоне моей раскрытой ладони. Я поступил так, словно выдумал ритуал, а она вдруг приняла его.

- Вы заблудились? - спросил я осторожно.

- Как вам сказать... не совсем. Я знаю этот берег, это кафе, эту дорогу. Здесь я даже купалась и загорала. Но, понимаете, я сюда приходила иногда...

- Понимаю.

 

Мы шли по набережной под крутым и темным восточным склоном горы Кастель. Я предложил пройти к пансионату "Кристалл". Она согласилась. Там старая каменная лестница и узкая дорога, выложенная квадратами, а над ней - ветви алычи, темные лапы сосен, ниже - цветы дрока и желтого донника. Так мы оказались на танцевальной площадке пансионата, где ревел магнитофон и танцевали дети. Под окнами двухэтажных домиков сушилось белье. Мы повернули назад. С мыса видны были все пики Демерджи, еще освещенные низким солнцем. В противоположной стороне бурый крутой берег окаймлял лукоморье, тянувшееся до Аюдага - неровный, вытянутый к морю купол горы был сейчас темен, даже хмур.

Что можно было ожидать от красивой молодой женщины? Ее сверстницы никогда не слышали имен Одина, его жены Фригг, бога Тора, Бальдра, никто не знал названия города богов Асгарда. Да что здесь! Даже в Москве журналисты, филологи, лингвисты, историки с кандидатскими степенями не могли припомнить ни одного из этих достойнейших представителей северных народных мифов и сказаний, как не могли зачастую понять, о чем идет речь при слове "Асгард". Что делать! Я привык. Это, правда, мешало мне дружить, понимать, даже знакомиться - мешала излишняя моя осведомленность, граничащая с невоспитанностью. И вот я встретил женщину, которая уверенно произносит эти до сих пор удивлявшие меня звуки - из них складывается почти волшебное слово "альвы"!

Удивится ли читатель, если узнает, что я весь вечер был в приподнятом настроении, что меня ничто другое не интересовало, и я рассказывал ей о неслыханном деле - походе асов из Азии? Они покинули Асгард, свою столицу в Азии, услышав пророчество о нашествии сынов Муспелля, жаркой неведомой страны на юге. Эту страну защищал в то время Сурт, державший в руках огненный, пылающий меч. Имя переводится с исландского так: "черный". Но я переводил более точно: "черт".

Люди Муспелля владели кораблем, который называется Нагльфар, сделан он из ногтей мертвецов. У главного бога асов Одина был корабль Скидбладнир - лучший из кораблей, самый легкий и удобный, он миг складываться, как книга.

И вот, судя по всему, асы удалились с побережья (конечно же, с Каспийского!), альвы остались. И когда потомки асов вспоминали о них, своих соседях и друзьях, то отводили им место на третьем небе - Видблаин. И все небеса остались на юге, они стали сказкой. И только северное, спокойное, почти призрачное, невысокое небо укрыло переселенцев с далекого юга. Холмы, горы, фиорды, озера стали повой родиной древних племен, услышавших пророчество.

Она спокойно задавала вопросы. Многие из них удивляли меня наивностью.

Она знала, бесспорно, больше, чем полагалось в ее возрасте, и она, несомненно, не стеснялась задавать любые вопросы. Это льстит. Забыв про саги, я провожал ее. Куда? В памяти моей - провал.

Мы вернулись в район Алушты, зашли в кафе, сидели в полутьме за столиком, потом вышли к розарию, обошли его дважды, и... вернулись в кафе.

Это первая женщина, с которой я мог бы подружиться, несмотря на ее обаяние и красоту, осложнявшие, на мой взгляд, такие отношения. Аналогия с хрупкой антикварной вещью: нажми - и треснет. Но это моя точка зрения, личная. Зовут ее Вера.

В полутьме кафе, под резкие аккорды, доносившиеся из телевизионного приемника, она рассказала все без моих деликатных напоминаний и намеков.

Брусникин Александр Николаевич. Так звали се родного дядю. Он был одинок. Она ездила к нему в гости еще школьницей, помогала, иногда читала его книги. Он показывал ей свои записи, дневники, словно предчувствуя неладное.

От него она узнала об Асгарде и альвах. Она увидела меня, услышала и сразу поняла; я похож на ее дядю, даже очень, и внешне тоже. Почти копия. Редкостное совпадение.

- У меня было такое ощущение, что это он говорит, понимаете? - Так она выразила эту мысль, и мне стало не по себе уже через несколько минут.

Потому что человека этого нет.

Брусникин погиб во время перестрелки с рецидивистами. Его машина оказалась между ними и патрулем. И когда патрульная машина стала настигать их, они открыли пальбу. События происходили вечером.

- Понимаете, он наклонился, щекой прижался к рулевому колесу, и пуля прошила его, и вышла в пластмассу сигнальной кнопки, в самую середину ее. А он мне рассказывал, что рулевое колесо его машины необычное. Он заказал его по своему эскизу. Оно сделано было в форме кельтского креста. Это круг и четыре луча особой формы. Он объяснял, зачем это, но я плохо помню... Не то амулет, не то память о каком-то событии, связанном с таким крестом. Ну вот.

Я не хотела говорить этого, но почему-то решилась. Это важно для вас?

- Не знаю, не знаю, что и сказать. Когда это произошло?

- В семьдесят третьем.

- А месяц помните?

- Да. В сентябре.

- В сентябре! - невольно воскликнул я. - В конце месяца?

- Да, пожалуй, а точнее, во второй половине. Если это так важно, могу назвать число: девятнадцатого сентября. Вы чем-то взволнованы?..

- Да, простите меня, ради бога. Я сам заставил вас рассказать об этом... но еще один вопрос, когда, во сколько часов вечера это случилось?

- По-моему, около восьми часов вечера. А может быть, около девяти, точно сказать не могу.

- Видите ли,- сказал я,- в том же году, и в тот же день того же месяца, разве лишь тремя часами раньше мне было очень плохо. Очень!

Она молча кивнула, словно ждала от меня именно этого странного признания, и я рассказал ей, как тонул у дикого пляжа, как прощался с жизнью, как перенесся в другой мир, в Город света. Ну и как после этого у меня и на Земле пошло все иначе: асы, альвы, ваны, древо мира, роща Гласир... Это все, равно, что жить внутри сказки, и конца этому не предвидится.

- Он тоже был таким. Рассказывал мне о Шамбале, о шамбалитах, об Агарти, столице Шамбалы. Он повторял, что Агарти - это и есть другое название Асгарда. Скандинавские мифы говорят о самой таинственной стране нашей планеты - Шамбале, а страна эта где-то в горах Тибета. Она помнила, что Брусникин рассказывал о немецком инженере и его супруге, с которыми приключилось вот что: они прогуливались, как вдруг налетела буря с мокрым снегом, в тридцати метрах от них появился четырехметровый светящийся шар, он приблизился и окутал их. Они оказались внутри этого шара, в облаке яркого света, но не ощущали тепла.

- Он считал это проявлением сил Шамбалы. Это не летающий объект и не шаровая молния. Воплощение света Агарти.

- В Асгарде свет золотистый. А в этом облаке?

- Да, я вспоминаю: теплый золотистый свет, и эта немецкая чета как бы ожидала тепла, но его не было. Помню, когда это случилось - в тысяча девятьсот четвертом году. Очень давно. Вы верите в Шамбалу?

- Милая Вера, я не могу, к сожалению, верить во все сразу. Туда, далеко в горы, бежали от всяких нашествий или просто переселялись потомки парфян и древних иранцев, то есть ариев. Они принесли с собой сказания. Так Асгард стал называться Агарти. Обещаю как-нибудь рассказать вам об этом подробнее.

Сегодня утром, перед отъездом в Симферополь, она проходила мимо моей временной обители и услышала громкий разговор двух бабусь:

- Уехал сегодня один, так надо же, оставил привязанную птицу на балконе, меня уборщица зовет, я как увидела, ну, думаю, надо ее освободить. Пошла, а это чайка, здоровущая, злая такая, не подступишься.

- Ну и что же?

- Ничего. С ним второй жилец, уехал тоже, но, поди, вернется. Только сосед сказал: уберите эту птицу, у меня жена больная, давление, а она кричит, крыльями хлопает, что делать, Степановна?

Вера подошла к ним, сказала:

- Я птицу могу взять к себе.

Они поднялись на этаж. Там еще была уборщица, которая показала открытую дверь номера и назвала чайку хулиганкой. Странно вела себя чайка. Как только Вера подошла к балкону в сопровождении уборщицы, она притихла. Вера отогнула звено проволочной цепи и так, на цепи, повела чайку через холл на улицу. Почему эти женщины объявили чайку собственностью уехавшего Леонида? Да потому, что она была привязана на его половине лоджии. А на другой половине я размещал для ночлега свой матрац! Может быть, он упоминал о чайке в холле в их присутствии? Не берусь судить. Я остался за кадром этой истории, получившей огласку. Удивительно, что они мне даже не сказали ни слова после моего возвращения из Симферополя. Скорее всего, я внушал им уважение, которое несовместимо, конечно же, с хулиганившей и отбившейся от рук птицей.

- Где она сейчас?

- Птица? Я все поняла, увидела шины из бамбука и сразу же доставила ее в пионерский лагерь, который, представьте себе, называется "Чайка". Это рядом. Там обещали вызвать ветеринара и вообще помочь птице. Ее поместили в отдельной комнате. Вы бы видели, какой восторг вызвала чайка у всех! Расскажите об Албании!

- От Албаны ничего не осталось. Когда-то в окрестностях Дербента, где она должна была находиться, по сообщениям греческих историков, я исходил все окрестности. Но, конечно же, ничего не смог там найти. Я был молод, почти юн и прошел тогда много километров, увидел южные базары Шамхора и Баку, Дагестан, Каспий, горы и скалы, которые в эддических исландских песнях сравниваются с костями ящеров и драконов - это те самые горы, как я надеюсь, возможно, и Крымские тоже. Ведь и но здешним перевалам пролегали пути сарматов, скифов, албанских племен, готов.

Я прочитал ей мои стихи о прошлом.

 

Пророки Библии грозилиСвоему грешному народу:

Позовут-де народ другойЕму в наказание, вызовут народ, Языка которого он не знает иНе будет понимать, наведут на ИзраильНарод древний, народ сильныйКолчан его как открытый гроб, Люди его храбры.

Съедят они жатву твою, Израиль, Поработят дочерей твоих и сыновей, Съедят волов и овец, Виноград и смоквы.

Слово древних пророковГотовило наказание.

Ныне же вызови их дух, Вдохни жизнь в слова те снова, Оживи страх - и услышишь то же.

Грозный народ, владевший Палестиной,- скифыС колчанами, открытыми, как гроб.

Израиль, будь настороже!

Скифы могут вернуться, Повинуясь слову.

 

За что же грозил Господь Израилю устами пророков? Да все за то же: за поклонение иноземным богам, за предание забвению своего прошлого, за его поругание.

В Асгарде земном, в Копетдаге, своих предков и государей чтили как богов. И вот с тем же, на том же, так же становились на ноги государства. Было бы самым невероятным делом, если хоть одно государство, в котором все поставлено с ног на голову, смогло бы устоять. Будущее вырастает только из прошлого. Отсюда - понятное желание иных деятелей кастрировать именно прошлое, потому что непосредственно будущее им недоступно.

Она легко пожала мне руку, кивнула, как будто мы давным-давно знакомы, и быстро пошла по набережной. Мне даже показалось, что наша завтрашняя встреча состоится на том же месте. И только когда я вошел в кафе, чтобы от нечего делать выпить еще одну, двойную чашку кофе, мной овладели сомнения. Я нарочно использую выражение из старых длинных романов, чтобы прояснить ситуацию. Даже не сразу овладели, а постепенно. Два-три глотка, и я встрепенулся: мы что, договорились с ней о завтрашнем дне? Нет! Кажется, нет! Еще глоток, я толкнул столик и услышал слово "бегемот". Это по моему адресу. Странно, правда, что сказал это верзила с такими плечами, что они загораживали от меня соседний столик.

Я не стал отвечать. Еще два глотка, и, ожегши губы, я выскочил из кафе к розарию. Было уже темно. Вприпрыжку, стараясь не задеть прогуливающиеся парочки, поскакал я наподобие серой лошадки на ипподроме, которую ждет приз.

Только на этот раз все ставки плакали бы: сто, двести, четыреста, шестьсот метров в возрастающем темпе, а золотоглазой, золотоволосой знакомой моей не было. Куда же я устремился после этого? За поворот? Туда, где набережная взбегает на горку и ведет в город? Ничуть не бывало. Я повернул назад и медленно добрался до злополучного кафе. Там еще сидел широкоплечий верзила, который вдруг подмигнул мне, как хорошему своему знакомому. Я глотнул снова жидкого горячего южного напитка по цене бразильского кофе. И заметил ненароком, что верзила ухмыльнулся. Припомнился обидный эпизод с бегемотом. Я старше и дал бы ему в ухо, если бы он вел себя сейчас так же непристойно; к тому же я был расстроен.

И вот, бывает же, я понял, что совершил ошибку: мне нужно было все же подняться по набережной, взять такси, даже просто так называемую кооперативную машину по тройной цене или, на худой конец, автобус - за наличные. Все, что угодно, но не останавливаться у поворота. Теперь было уж поздно!

В дверях я обернулся. Здоровенный парень смотрел мне вслед с явным удовлетворением и с издевкой. Я вернулся в свой тусклый номер, где гремело радио, но пока было пусто, плюхнулся на койку. Потом поднялся, вырубил радио и задумался. Задумался прочно, глубоко. Зажег бра.

Я догадался, достал кольцо. Надпись на кольце означала скорее всего:

"Албена". Это курортный город в Болгарии. Побережье. Ясно, что экология там во главе угла. Куда оттуда могли летать чайки? Ну конечно, в соседние страны. Отсюда кольцо на птичьей лапе. Просто.

Мне легко было извинить себя за возможную неточность в прочтении, тем более что именно ошибка дала мне возможность познакомиться с Верой.

Албана. Был когда-то такой город. Что касается Албены, то я хорошо помню ее корпуса в виде пирамид, широкие пляжи, цветущие сливы и персиковые деревья, потому что я был там в семьдесят седьмом.