Таксист опоздал на полчаса. Мы сели. Машина понеслась. Море, зеленые взгорья, цветники, белые корпуса, туристы, марширующие по обочине - мимо!
Впереди - Чатырдаг, справа - Демерджи. Каменные гребни поворачиваются, изменяют очертания. Демерджи похож на леопарда с острым позвонком, прорвавшим шкуру. Еще несколько минут - и ясно видна голова женщины.
- Там Долина привидений, сходите, я был там двадцать лет назад, с дочерью. Каменные столбы, башни, колонны, грибы, рядом - настоящий хаос, даже геолог запутается, если начнет разбираться, как поднимались и опускались тут складки.
Я вижу Леонида Григорьевича в профиль. У него сейчас лицо человека, который задает себе вопрос, так ли он прожил жизнь, как надо. Ответа, естественно, нет. Для него подведены итоги еще одного года. Сколько их впереди?
Немного. У него реденькие седоватые волосы, лицо так и осталось бледным, несмотря на солнце. Да и моря он почти не видел. От него не услышишь ничего необычного. Всю жизнь он вычеркивал из памяти случайное, не казавшееся ему важным. Что осталось? Из причудливого узора несколько розовых и черных ниточек. Это и есть старческая мудрость. Такого человека нельзя удивить ничем.
Мне запомнился один его вопрос:
- Альвы, албанцы эти кавказские, про которых вы рассказывали, это ваша выдумка? Или это ученые доказали?
- Моя,- ответил я с чистой совестью.- Это я придумал, что асы, то есть скандинавские боги, когда-то жили рядом с албанцами и называли их альвами.
Жму руку, прощаюсь. Такси мчит его дальше - в аэропорт, а я схожу у подошвы холма. На его загривке - бетонная стена, опоясывающая то самое место, где был Неаполь - столица царских скифов. Спрашиваю, что это? Водоочистительная станция. Поднимаюсь. Внизу, как на ладони,- Симферополь. Видна долина Салгира. Как это умудрились выбрать для водокачки тот самый холм, на котором высились дома белоснежного города? Больше двух тысяч лет прошло с тех пор, как он основан. Никто не застраивал с тех пор это место. Обхожу стену, возведенную вокруг безликого сооружения. Сбоку, почти вплотную к ней, двое рабочих неуклюже кладут серые камни - реконструируют Неаполь. Подхожу. Кладка у них такая, какой никогда и быть не могло: вот-вот все развалится. И получается одна квадратная невысокая башня непонятного назначения. Я обошел остатки фундаментов, зернохранилищ. От Неаполя остался пятачок... Пять других холмов вокруг города будут пустовать. А этот... Кто выбрал его для водоочистительных сооружений, которые и сооружениями нельзя назвать, так они безобразны?
Рабочие не могут ответить ни на один на моих вопросов, они даже не знают, кто руководит ими.
Нахожу кусок белоснежного камня - остаток настоящей, скифской кладки.
Спускаюсь по зеленому склону, где трава по пояс.
Разорванный узор руин проступает.
На фоне отвалов.
Здесь прошлого нет, Значит, в будущих книгахНапишут: кончилось настоящее.
Я отпускаю такси, беру внизу ключ от пятьдесят девятой комнаты, поднимаюсь на четвертый этаж, открываю дверь. Первое, что я вижу - это деньги на столе. Он забыл? Ну нет, вряд ли, собирался он при мне и трижды осмотрел комнату - не забыл ли чего ненароком.
Считаю купюры. Их четыре. Двадцать рублей. Соображаю я быстро - примерно столько мне стоила поездка туда (обратно - чуть больше). Объяснить я ничего не могу, просто отмечаю этот факт. А потом открываю дверь в лоджию.
Чайки нет. Заглядываю в соседнюю лоджию, перегнувшись через перила. Нет ее и там. Осматриваю комнату. Все так, как было, когда мы уезжали. В урне - смятая коробка (он покупал себе кроссовки). Уборщицы не было. Да и час неурочный.
Еще раз осмотреть лоджию...
Никаких улик. Птица исчезла вместе с цепью из проволоки, которую я так взволнованно, проникновенно мастерил.
Ну, если кому-то понадобилась птица, то при чем тут цепь? Как ни напрягал я фантазию, я не мог представить себе человека, которого могла бы соблазнить моя поделка. Ах вот что!.. Цепь могли выбросить вон туда, на газон, в кусты. Вниз, стремглав вниз!
Обшариваю газон с кустами жасмина и волчьей ягоды, которую две милые женщины приняли за барбарис - история эта получила огласку. Еще раз. Все.
Теперь я бессилен что-либо придумать, остается гадать, а лучше просто погулять по набережной.
Зачем мне нужна была птица? Ни за чем. Я не мог отдыхать, когда видел ее на пляже. Я по два раза бегал в магазин по тридцатиградусной жаре, чтобы покупать для нее жареную треску или копченую скумбрию, которую приходилось затем еще вымачивать, А потом? Иногда я бегал за птицей, чтобы бросить кусок рыбы перед ее клювом, иначе она не брала ее. Вечером, разбросав всю рыбу, я
снова стоял в очереди за треской или хеком. Потом возвращался на пляж, чтобы оставить ей еду на топчане. Но это не спасало меня от мук совести. Она должна была погибнуть. Я уеду, и она протянет самое большее две-три недели, думал я.
Я машинально свернул направо, к горе Кастель. Обычно я шел по набережной в сторону Алушты, сворачивая влево. Сегодня задумался. На зеленом склоне горы уже залегли глубокие тени, они доползли почти до моря.