Предыстория

Литературную и человеческую судьбу Исаака Бабеля можно назвать счастливой. Разве не счастье получить высшее образование в России, несмотря на унизительные квоты, выделяемые в то время евреям? Везением можно назвать и то, что Бабель избежал участия в Первой мировой войне, вдоволь насмотрелся ужасов Гражданской войны и при этом остался цел.

Когда он впервые попробовал свои силы в литературе, его сразу приметил авторитетный Максим Горький и в дальнейшем оказывал свое покровительство. В 20‑е годы публикация его лучших рассказов, постепенно составивших конармейский и одесский циклы, вызвала не только восторг ценителей, но и гнев высокого начальства вплоть до Сталина. Безумные жестокости Гражданской и Польской войн, причем больше со стороны красных; романтизация одесских бандитов; главенство еврейской темы во всех произведениях – вряд ли это могло понравиться советскому руководству, что в двадцатые годы, что позже. Тем не менее у Бабеля выходили книги при жизни и после смерти.

Несмотря на такую явную литературную крамолу, несмотря на то, что в тридцатые годы он почти не печатался, Бабель продолжал считаться профессиональным писателем, ездил по литературным и личным делам за границу. Арест, тюремное заключение и расстрел вряд ли, конечно, можно считать счастьем. Случилось это не из‑за его сочинений, а из‑за непозволительной близости к сделавшему свое дело главному карателю Сталина. Но зато Бабель не узнал лагерных мук. Зато он был реабилитирован в числе первых среди репрессированных писателей сталинской эпохи.

О писателе Исааке Бабеле известно многое. Что, когда и как им написано. Более‑менее понятно, почему при огромной работоспособности он создал не так уж много рассказов и пьес. Все знали, как закончилась его попытка перейти к крупной форме – роману. Осталось загадкой только то, что было в его архиве, который конфисковали при аресте, и почему этот архив был сразу уничтожен или очень надежно припрятан. Да и жизнь Исаака Эммануиловича протекала, в общем, на виду. Тем не менее Бабель и как писатель, и как человек во многом представляет собой загадку.

При этом часто ореол таинственности вокруг собственной персоны создавал он сам. Есть писатели, не в обиду будь им сказано, бесхитростные. Что видят, то и описывают. Литературоведам обычно нетрудно вычислить, кто из друзей, знакомых и родственников такого писателя послужил прототипом того или иного литературного героя. Скажем, пушкинисты исписали тонны бумаги, определяя прототипа Евгения Онегина: может быть, Пушкин писал его с самого себя, может быть, с философа Чаадаева, а возможно, и с поэта Рылеева. Но такова уж у литературоведов работа – зачастую отказывать писателю в праве просто выдумать «из головы» своего персонажа.

У Бабеля все сложно. Считается, что прототипом самого яркого героя писателя, короля одесских уголовников Бени Крика является знаменитый налетчик Мишка Япончик (Моисей Винницкий). Бабель даже не сам взялся за создание этого литературного образа, ему это было поручено. Дело в том, что в 1919 году, когда советская власть едва установилась в Одессе после отхода белых войск и ей угрожали боевые отряды петлюровцев, Япончик предложил красному командованию создать полк из профессиональных карманников, грабителей и убийц. И такой полк был создан. Правда, долго повоевать ему не удалось. Япончик был убит. Но память о нем была еще жива. Советское руководство решило использовать талантливое перо Бабеля, чтобы опорочить, дискредитировать короля уголовников.

И появился Беня Крик – молодой, но уже авторитетный главарь городских налетчиков. При этом состоящий в сложных отношениях со своими родителями, чтущий неписаный кодекс воровской чести, действующий чаще всего в каком‑то нейтральном времени, где никакая власть почти не ощущается, живой человек, борющийся со своими страстями и лишь в некоторой степени принявший реальные черты исторического лица Япончика, Крик получился почти положительным персонажем, каким Мишка Япончик никогда не был. Бабель бандитов не дискредитировал, но и не воспевал, за что недалекие критики его нещадно ругали. Он просто создал красивую литературную легенду под названием «Беня Крик».

У Бабеля все загадочно. Начиная хотя бы с того, что с рождения он носил фамилию Бобель. Начав печататься, он почему‑то изменил в фамилии одну букву. Это, впрочем, могло быть понятно лишь людям, владеющим идишем, диалектом немецкого языка, ставшим разговорным и литературным языком европейских евреев. «Бобель» можно перевести как «бабушкин внук», а «Бабель» значит «вавилонянин». Бабель, конечно, благозвучнее. Но литератор‑то писал на русском языке!

Не совсем ясно и то, где Исаак Эммануилович появился на свет. Согласно его метрикам и автобиографии, Бабель родился в Одессе. Там же происходит действие многих его рассказов. Описывая места и события, связанные с ним самим, выдающийся мастер слова, как правило, географически и исторически точен. Но в рассказе «История моей голубятни», написанном от первого лица, повествующем о детстве героя и одном из характерных отвратительных событий революции 1905 года – еврейском погроме, автор почему‑то переносит действие в Николаев. В октябре того года еврейские погромы происходили и в Николаеве, и в Одессе. Зачем понадобилось менять родной город, не совсем ясно.

Иногда в его прозе встречаются фактические ошибки – трудно сказать, намеренные или случайные. В рассказе конармейского цикла «Пан Аполек» действие происходит в Новограде‑Волынском, недалеко от Житомира. Художник‑самоучка говорит о том, как с ним расплачивались злотыми. Если речь идет о конце XIX века и позже, то тогда Новоград‑Волынский входил в состав России и расплачиваться с Аполеком могли только рублями. Если речь идет о польской оккупации Житомира в 1920 году, то тогда в Польше ходила польская марка, а злотый был введен в 1924 году.

В рассказе «Линия и цвет» упоминается великий князь Петр Николаевич, самый большой оригинал в семье Романовых, объявленный сумасшедшим и высланный в Ташкент. В действительности туда был выслан Николай Константинович, внук Николая I. Забавно, что эти ошибки без комментариев до сих пор переходят из одного издания Бабеля в другое.

Все эти серьезные и несерьезные загадки можно объяснить лишь одним – литературное творчество было ярким и талантливым проявлением его натуры. Те, кто всю его недолгую жизнь держали писателя, образно говоря, «на коротком поводке» и «под прицелом», конечно же читали его опубликованные сочинения и иногда имели доступ к неопубликованному, к черновикам. Бабель нарочно путал их, а заодно и обычных читателей. Все дело в том, что, став агентом ЧК в юности, Бабель продолжал им быть до самого ареста. Это помогало ему выжить, это же его и сгубило.

Согласно наиболее достоверной версии, Исаак Эммануилович Бабель родился 1 июля по старому или 13 июля по новому стилю 1894 года в Одессе в семье небогатого торговца Эммануила Исааковича (Мани Ицковича) Бобеля и его жены Фейги (Фани) Ароновны. Впрочем, легенда о небогатом, даже бедном торговце Мане Бобеле, вероятно, возникла в 20‑е годы, когда вопрос, даже зафиксированный в строчках Маяковского «а кто ваши родители, а чем вы занимались до 17‑го года?», имел в анкетах серьезное значение. Собственный дом в центре Одессы, деньги на образование детей у Бобелей имелись. Жила семья на Молдаванке. В русских городах не было еврейских гетто. Тем не менее по многим причинам евреи в крупных городах предпочитали селиться компактно. В Молдаванке и происходят основные события одесских рассказов Бабеля.

Положение евреев в России было особенным и трудным. Они составили значительную часть населения страны в конце XVIII столетия после присоединения к России земель разделенного польского государства. В 1791 году Екатерина II своим указом ввела так называемую «черту оседлости», перечень губерний, где евреям, исповедующим иудейскую религию, было разрешено селиться. В основном это территории современных Белоруссии, Украины, Молдавии, Польши и Литвы. Поскольку евреи считались хорошими торговцами, черта оседлости ограничивала их конкуренцию с русскими купцами. Евреям также запрещалось крестьянствовать. Вне черты разрешалось жить только самым богатым купцам, 1‑й гильдии и лицам с высшим образованием.

Но беда в том, что и к получению образования допускался лишь небольшой процент евреев. К Бабелю это имело самое непосредственное отношение. Он хотел поступить в коммерческое училище имени Николая I в Одессе, но квота для евреев была исчерпана. Поступил лишь на второй год. Такая же история случилась в 1912 году, когда Бабель собрался поступать в Одесский университет. В результате он закончил Киевский институт финансов и предпринимательства в 1916 году и тут же поступил в Петрограде в Психоневрологический институт, сразу на четвертый курс. В своей автобиографии Бабель пишет, что жил в столице, вне черты оседлости нелегально. Это еще один созданный им миф о себе. Существует документ о том, что в Петрограде он проживал вполне легально и до отмены ограничений для евреев после Февральской революции 1917 года.

Ни в коммерции, ни в психиатрии, ни в неврологии Бабелю не суждено было оставить о себе память, потому что в юности хорошая начитанность, природная любознательность и потребность души высказаться соединились в самой прекрасной для талантливых людей страсти – страсти к писательству. При этом первоначальный выбор литературного языка у Исаака Эммануиловича оказался довольно странным. Родным языком Бабеля был идиш, жил он в русской среде, но… Вот что он пишет в своей автобиографии о периоде обучения в Одесском коммерческом училище. «Школа эта незабываема для меня еще и потому, что учителем французского языка был там m‑r Вадон. Он был бретонец и обладал литературным дарованием, как все французы. Он обучил меня своему языку, я затвердил с ним французских классиков, сошелся близко с французской колонией в Одессе и с пятнадцати лет начал писать рассказы на французском языке. Я писал их два года, но потом бросил: пейзане и всякие авторские размышления выходили у меня бесцветно, только диалог удавался мне». Потребовалось еще несколько лет, чтобы из неудачливого французского писателя получился великолепный русский.

Путь к этому был довольно тернист. Снова из автобиографии: «Тогда в 1915 году я начал разносить мои сочинения по редакциям, но меня отовсюду гнали, все редакторы… убеждали меня поступать куда‑нибудь в лавку, но я не послушался их и в конце 1916 года попал к Горькому». Бабелю уже за двадцать. А он только нащупывает свой стиль, свою тему. Мастерство приходит к писателям по‑разному, в разном возрасте. Кто в двадцать уже блещет талантом, а кто открывает его гораздо позже.