В своем классическом облике инстинктивизм был сформулирован в начале ХХ века шотландским психологом и социологом Макдугаллом. Он утверждал, что человеческое поведение определяется инстинктами, присущими от рождения каждому человеку. Этим инстинктам у индивидов соответствуют определенные простые эмоции, которые сопровождают инстинкты как проявления вовне, а поскольку в основе поведения индивидов лежат инстинкты, то и в основе наук об обществе также должна лежать «психология инстинктов». В соответствии с ней всякому социальному поведению можно соотнести определенный инстинкт или комбинацию инстинктов, которые определяют и объясняют это поведение, тогда поведение становится социальной формой выражения определенных инстинктов. Например, войны, драки, спортивные состязания вызываются присущим человеку от природы «инстинктом драчливости». Из человека «драка лезет» по природе, а общество дает формы, в которых она проявляется. Накопление частного и общественного богатства объясняется «инстинктом стяжательства», также данным человеку от природы. Проявления коллективной жизни наиболее важные для общества, такие, как создание городов, совместная деятельность, празднества и т.д. вызываются и объясняются «инстинктом стадности», который есть главнейший социальный инстинкт.
Число основных инстинктов менялось у самого Макдугалла: одиннадцать, четырнадцать, восемнадцать… Он не вполне был уверен, сколько их в точности. У его последователей эти инстинкты начали плодиться как тараканы. Буквально. Поскольку росло разнообразие объясняемых явлений, росло и количество объясняющих инстинктов, в двадцатых годах ХХ века было зафиксировано, что в трудах последователей этой школы упоминалось около шестнадцати тысяч инстинктов. Под этой грудой инстинктов объясняющая парадигма инстинктивизма и рухнула, потому что из очень простой и удобной схемы объяснения человеческого поведения она превратилась в эдакую игру, состоящую в подставлении под исследуемое явление, поведение уже известного или изобретенного для данного случая инстинкта. Единственный великий российский социолог Питирим Сорокин, правда, в американский период своей жизни весьма точно назвал инстинктивизм «рафинированным анимизмом». Он говорил, что вместо того, чтобы отыскивать научное объяснение социального поведения, инстинктивисты придумывают инстинкты, как первобытные люди придумывали души деревьев, камней, озер и т.д.
Таким образом, под грузом непрерывно размножающихся инстинктов это направление умерло в тридцатых годах ХХ века. Однако инстинктивисты поставили проблемы, которые требовали внимания: они одними из первых пытались объяснить нерациональное поведение людей.
Например, чемпионат мира по футболу. На него съезжаются сотни тысяч людей со всего мира, платят безумные деньги, чтобы прийти на футбол и весь матч орать и махать флагами, полотнищами. При этом они не видят происходящего на поле из-за этих флагов, более того, многие из них орут и машут, стоя спиной к футбольному полю. Как с рациональной точки зрения объяснить, зачем они туда приехали? Футбол там увидеть труднее, чем у себя дома, если ты не VIP-персона. Что еще остается? Потолкаться вокруг стадиона, ощутить причастность к значительному событию, поддержать свою команду и прочие подобные развлечения? И это за огромные, часто почти неподъемные для многих деньги? По крайней мере, рациональное объяснение такого поведения затруднительно. Но для инстинктивистов это очевидное проявление инстинкта стадности. Людям по природе своей надо временами собираться в кучу и дружно орать. Когда мы все вместе орем и скачем, то нам становится хорошо, и спасибо футболу за такую возможность.
Макдугалловский инстинктивизм как объясняющая модель ушел в прошлое, но проблема объяснения внешне нерациональных поступков отдельных людей, групп, масс этих людей теперь уже никуда из социологии не денется, останется ее вечным вопросом.
Еще один инстинктивистский подход в социологии, куда более влиятельный, стал следствием фрейдовского психоанализа. На рубеже XIX – ХХ веков Зигмунд Фрейд в рамках своего революционно нового подхода к анализу человеческой психики сформулировал новую концепцию структуры психики индивида, и это новое понимание позволило ему объяснить по-новому социальное поведение людей и происхождение и изменение общественного порядка.
Сформулируем основные положения коротко, насколько это возможно.
Поведение индивида определяется структурой его психики, которая состоит из трех уровней: id – ego – super ego, то есть Оно – Я – СверхЯ. «Оно» является глубинной основой психики индивида, откуда исходит энергия всех его действий, желаний, стремлений, намерений. Деятельность этой части психики непроницаема для сознания индивида, закрыта, но именно она заставляет человека все снова и снова желать и дает энергию для реализации желаний. Другой полюс человеческой психики – это «СверхЯ», моральная инстанция индивида, которая призвана запрещать, «держать и не пущать» его желания наружу, более того, винить и совестить его не только за поступки, но и за намерения, которые морально неприличны, нехороши. А между этими полюсами и находится человеческое «Я», ego со своей главной функцией совмещения желаний и запретов, преобразования их противоречий в реальное поведение, в поступки, преобразования «хочу» и «нельзя» в «можно», чтобы затем это «можно» сделать действительностью. Следовательно, главное для «Я» – это чувство реальности, способность в столкновении «хочу» и «нельзя» найти такое действие, желание, стремление, которое «можно», в которое можно будет направить, канализировать энергию, рвущуюся из бессознательного и грозящую ввергнуть человека в невротическое или еще более тяжелое болезненное состояние.
Такая структура психики свойственна уже цивилизованному человеку, она есть продукт истории, следствие совершенных в далеком прошлом, в раннем детстве человечества поступков. Это историческое прошлое повторяется в процессе формирования психики каждого отдельного индивида. То есть процесс онтогенеза психики индивида повторяет основные этапы филогенеза психики человека, что позволило Фрейду «вычитать» в психике индивида события темного прошлого, начала человеческой истории, найти ответы на вопросы: зачем человеку общество, культура, цивилизация и почему он не может и никогда не сможет успокоиться ни в каком существующем общественном порядке?
Цель человеческого существования есть достижение счастья как максимального удовольствия и избегание страданий. Природное начало человечества – семейная группа, где безраздельно царит самый сильный самец, и любой другой изгоняется, если становится препятствием на пути его к удовольствию. Человеческая история начинается заговором детей против обожаемого и ненавистного отца. Он обожаемый, потому что единственный образец для подражания, а ненавистный, потому что перекрывает им путь к удовольствиям. Союз, или отряд братьев – первое человеческое сообщество. Оно демонстрирует свою силу как против отца, так и против любого отдельного человека. Ради его сохранения братья навязывают друг другу табу, запреты на возможное поведение, превращают убитого ими отца в объект общего поклонения, в тотем.
Табу и тотемы – первые образцы культурного super ego, которое, возводя преграды бессознательному, инстинктивному стремлению человека к удовольствию или разрушению, к уничтожению, канализирует человеческое поведение, загоняет его в рамки и тем самым делает возможным совместное проживание множества людей. Это и есть начало человеческой цивилизации, где вместо принципа удовольствия воцаряется принцип реальности. Удовольствия теперь не могут реализоваться мгновенно, но вынуждены откладываться, задерживаться, отыскивать, изобретать формы, не разрушающие совместную жизнь людей, следовать установленным в обществе принципам и нормам.
Однако чем дальше в прошлое отступает начало человеческой цивилизации, тем очевиднее становится, что возможности для человеческого счастья крайне редки, а несчастье испытать гораздо легче. Что помимо природных источников человеческих страданий, которые суть могущество стихийных природных сил, а также слабости нашего организма, его склонность к болезням, его обреченность на старение и распад, несчастье нам несут отношения с другими людьми, вернее, правила, которые регулируют эти отношения в семье, государстве, обществе. Те самые правила, которые создали сами люди и которые поэтому «должны быть защитой и удобством для каждого из нас». Но именно они демонстрируют несовместимость с нашим стремлением к счастью.
Фрейд отметает радикальные решения мировых религий, которые требуют отказа от счастья, смирения перед неизбежными страданиями ради некоего блаженства по ту сторону жизни. Он отметает их как иллюзии еще не покинувшего свое детство человека, потому верующего во всемогущество отца и возвеличивающего это всемогущество до бесконечности. Отбрасывает он и претензии социалистов искоренением частной собственности устранить главный источник человеческих несчастий на земле, этого, по его мнению, слишком мало для сколь-нибудь существенного уменьшения несчастий.
В фокусе внимания Фрейда противоречие между запросами индивида и группы. «Возможно ли достижение компромисса путем каких-то особых форм цивилизации, или этот конфликт неразрешим», – вот что важно. Противоречие коренится в самой природе индивида, и именно там надлежит искать возможность компромисса.
Индивид и группа, общество неизбежно противостоят друг другу, поскольку цели их противоположны: индивид желает, прежде всего своего личного, «эгоистического» счастья, а объединение с другими воспринимает как необходимое условие его достижения, как ограничение культуры. Цель общества, напротив, в объединении отдельных личностей, а счастье этих личностей на самой периферии его внимания. Фрейд отмечает: «Почти складывается впечатление, что процесс великого человеческого сообщества был бы вполне успешным, если бы не пришлось уделять внимание счастью индивида».
Эта борьба между индивидом и обществом за реализацию своих целей имеет место быть на протяжении всей человеческой истории и затихать не собирается. Однако конфликт протекает на территории эроса, любви, на языке Фрейда – «это полемика внутри экономики либидо, сравнимая с борьбой за распределение либидо между ego (Я) и объектами; она допускает возможность компромисса в индивиде». Компромисса между стремлениями к личному счастью и к объединению с другими людьми, а значит, позволяет надеяться на подобный компромисс и в будущем развитии цивилизации, «как бы эта цивилизация ни подавляла жизнь индивида сегодня».
Если бы противоречие исчерпывалось лишь борьбой личного счастья с всеобщим, эгоизма с альтруизмом, Фрейда можно было бы считать историческим оптимистом, пусть и осторожным. При этом направление общественного прогресса указано им весьма четко: «…цивилизация является процессом, цель которого объединить одиночные человеческие индивиды, а затем семьи, затем расы, народы и нации в одно великое единство, единство человечества. Почему это должно произойти, мы не знаем; работа эроса именно такова». Но в своей борьбе против других индивидов, против общества человек подталкивается столь же естественным, природным агрессивным инстинктом, инстинктом разрушения, уничтожения – танатосом, инстинктом смерти. Он, наряду с эросом, господствует в человеческом бессознательном и, следовательно, делит с ним господство над миром, и тогда ясен становится Фрейду смысл эволюции цивилизации: «Она представляет собой борьбу между эросом и смертью, между инстинктом жизни и инстинктом разрушения в том виде, в каком он выражается в роде человеческом. Эта борьба как раз то, из чего, в сущности, состоит вся жизнь, и эволюцию цивилизации можно, таким образом, рассматривать просто как борьбу за жизнь человеческого рода». Исход этой борьбы никак не выяснен, не определен, но именно он вынесет вердикт о месте и роли человеческой цивилизации в эволюции жизни вообще, если только кто-то об этом узнает.
Итак, у нас с вами произошло поверхностное знакомство с инстинктивизмом, который в качестве модели объяснения человеческого поведения предложил сведение его к природным инстинктам, к тем инстинктам, которые у человека есть, просто потому что он человек. У Макдугалла и последователей его это набор разнообразных инстинктов, которые мы подставляем под социальные действия людей и таким образом получаем объяснения их. Фрейд обошелся всего двумя инстинктами, но сам механизм действия инстинктов на человеческое поведение настолько неожиданный и поразительный, что психоанализ превратился в одну из самых главных парадигм, отличающих современный мир от мира классической научности, век ХХ (и XXI) от века XIX.
Однако у той и другой концепции есть общий недостаток с точки зрения контовской формулы «порядок и прогресс»: социального порядка объяснение имеется, но о прогрессе либо никак, либо совсем неопределенно. Многообразие человеческой истории есть, по Макдугаллу, разнообразие социальных форм реализации природных инстинктов. Наиболее удачные из них для реализации врожденной природы человека закрепляются и распространяются, но вот осуществляется ли при этом прогрессивное развитие общества или нет – непонятно. Скорее в данном случае изменения в человеческом обществе бессмысленно рассматривать в терминах «прогресс-регресс».
Фрейд четко указывает на источник изменения общества: этот источник в противоречии индивида и норм окружающего его мира. Индивид всегда ограничен в реализации своих желаний этими нормами, желания представляют его энергетическую базу, они все равно будут пробивать и пробивают нормы и перестраивают их, но имеем ли мы при этом общий прогресс или регресс, трудно определить. Фрейд, пожалуй, «подвесил» этот вопрос в неопределенности.
Сейчас мы с вами остановимся на других психологических концепциях общественного порядка и прогресса, которые стали популярны даже ранее, чем концепции Макдугалла и Фрейда. Они были опубликованы в 90-х гг. XIX века и быстро обрели широкую известность.
Во-первых, познакомимся с концепцией Габриеля Тарда. Она получила название «теория подражания».