Эмили и джентльмен с большой дороги

 

Я вылез из машины, чтобы открыть ворота фермы, и с изумлением уставился на странное сооружение, примыкавшее к каменной стенке у дороги. Куски брезента, натянутые, по‑видимому, на металлические дуги, образовывали подобие юрты. Но зачем тут юрта?

Пока я смотрел, мешки, занавешивавшие вход, разделились, и наружу выбрался высокий седобородый мужчина. Он выпрямился, огляделся, почистил ветхий сюртук и водрузил на голову головной убор, напоминавший высокие котелки, столь модные в викторианскую эпоху. Словно не замечая моего присутствия, он несколько секунд глубоко дышал, созерцая вересковый склон, уходивший далеко вниз к ручью. Затем обернулся и торжественно приподнял котелок.

– Желаю вам доброго утра, – произнес он голосом, который сделал бы честь и архиепископу.

– Доброго утра, – ответил я, скрывая изумление. – День обещает быть чудесным.

– О да! – Его благородные черты озарились улыбкой, а затем он нагнулся и раздвинул мешки. – Иди, иди, Эмили!

К вящему моему удивлению, из юрты грациозными шажками вышла кошечка, и, когда она с наслаждением потянулась, старик пристегнул поводок к ошейнику у нее на шее, а потом обернулся ко мне и снова приподнял шляпу:

– Желаю вам всего доброго!

После чего неторопливо зашагал рядом с кошечкой по дороге к деревне, чья колокольня вставала за деревьями милях в двух от места нашей встречи.

Я открывал ворота довольно долго, провожая недоуменным взглядом удаляющиеся фигуры. Возникло ощущение, что я брежу. Здешние места были мне мало знакомы, так как наш верный клиент Эдди Карлесс переехал на ферму почти в двадцати милях от Дарроуби, но сделал нам большой комплимент, попросив, чтобы мы остались его ветеринарами. И мы, конечно, согласились, хотя такие далекие поездки нас не слишком прельщали – особенно глубокой ночью.

От ворот ферму отделяли два луга. Въезжая во двор, я увидел Эдди – он спускался по ступенькам амбара.

– Эдди! – сразу же начал я. – У меня была очень странная встреча…

Он засмеялся.

– Понимаю! Вы видели Юджина.

– Юджина?

– Ну да. Это Юджин Айрсон. Он живет там.

– Что‑о?

– Ага. Это его дом. Он сам его построил два года назад и поселился в нем. Вы же знаете, это ферма моего отца, и он мне про него много рассказывал. Явился неведомо откуда, соорудил себе этот шалаш и с тех пор так и живет в нем со своей кошкой.

– Да как же ему разрешили построить себе жилье на обочине?

– Не знаю, но только никто вроде бы не гнал его оттуда. И знаете, что еще? Юджин образованный человек. Говорят, он много попутешествовал на своем веку, жил во всяких диких странах, навидался всяких приключений, а потом все‑таки вернулся в Северный Йоркшир.

– Но почему он живет в этом нелепом сооружении?

– Никто не знает. Но вроде бы он в своем шалаше счастлив и всем доволен. Мой отец очень его привечал, и старичок иногда захаживал на ферму пообедать и помыться. Да и теперь заходит. Но он человек гордый. Ни у кого не одалживается. И в положенные дни спускается в деревню за припасами и пенсией.

– И всегда с кошкой?

– Ага! – Эдди засмеялся. – Обязательно с кошкой.

Мы отправились в коровник начать туберкулинизацию, но все время, пока я выстригал шерсть, измерял и делал инъекции, из памяти не шла эта странная парочка.

 

* * *

 

Три дня спустя я снова остановился у ворот фермы, куда направлялся узнать результаты туберкулинизации. Мистер Айрсон сидел в плетеном кресле на солнышке и читал, а кошечка свернулась клубком у него на коленях.

Когда я вылез из машины, он вновь вежливо приподнял котелок.

– Добрый день. Чудесная погода!

– Да, превосходная! – Услышав мой голос, Эмили соскочила на траву и подошла поздороваться со мной, я почесал ее под подбородком, и она, изогнувшись и мурлыча, потерлась о мои ноги.

– Какая прелесть! – сказал я.

К неизменной вежливости старика добавилась сердечная теплота.

– Вы любите кошек?

– Очень. И всегда любил. – Я несколько раз погладил Эмили по спине, а потом шутливо потянул ее за хвост. Она задрала симпатичную мордочку, и мурлыканье достигло крещендо.

– Ну, вы понравились Эмили до чрезвычайности. Впервые вижу, чтобы она так открыто ластилась к незнакомому человеку.

Я засмеялся.

– Она понимает, как я к ней отношусь. Кошки всегда это знают. Очень мудрые животные.

Мистер Айрсон улыбнулся и кивнул.

– Но, по‑моему, я вас уже видел? Какое‑нибудь дело к мистеру Карлессу?

– Да. Я его ветеринар.

– А‑а‑а… Вот, значит, что. Так вы ветеринар и одобряете мою Эмили?

– Ну а как же? Она настоящая красавица.

Старик просто засветился от благодарной радости.

– Вы чрезвычайно добры! – Он замялся. – Может быть, мистер… э…

– Хэрриот.

– Может быть, мистер Хэрриот, вы, когда кончите свои дела у мистера Карлесса, не откажетесь выкушать со мной чашечку чая?

– С большим удовольствием. Думаю, управлюсь за час.

– Превосходно, превосходно. Так я вас жду.

Коровы Эдди прошли проверку наилучшим образом. Ни единой положительной реакции или хотя бы сомнительного случая. Я занес все данные в журнал туберкулинизации и быстро покатил назад к воротам, у которых мистер Айрсон уже ждал меня.

– Что‑то прохладно для чаепития под открытым небом, – сказал он. – Так милости прошу! – Он подвел меня к юрте, откинул мешки и пригласил внутрь со старомодной учтивостью.

– Прошу, садитесь. – Он указал на потертый кожаный диванчик, который явно вступил в жизнь в качестве автомобильного сиденья, а сам опустился в плетеное кресло, которое я уже видел.

Пока он расставлял две кружки, снимал чайник с примуса и разливал чай, я оглядывал интерьер юрты. Раскладушка, битком набитый рюкзак, стопка книг, керосиновая лампа, низенький шкафчик и корзинка, в которой почивала Эмили.

– Молоко, мистер Хэрриот? Сахар? – Старик любезно наклонил голову. – Ах, так вы пьете без сахара? Но, пожалуйста, возьмите сдобную булочку. В деревне превосходная маленькая пекарня, и я беру их только там.

Откусив кусок булочки и запив его чаем, я исподтишка посмотрел на книги. Только поэты. Блейк, Суинберн, Лонгфелло, Уитмен – все зачитанные до дыр.

– Вы любите стихи? – спросил я.

– О да! – Он улыбнулся. – Я читаю не только их: библиотечный фургон заезжает сюда каждую субботу. Но то и дело возвращаюсь к своим старым друзьям. И особенно к нему. – Он протянул мне томик, который читал, когда я подъехал к воротам: «Стихотворения Роберта У. Сервиса».

– Ваш любимый поэт?

– Да, пожалуй. Пусть Сервис и не классик, но его поэзия задевает во мне что‑то очень глубокое. – Айрсон посмотрел на томик, а потом мимо меня в какие‑то только ему известные дали. А вдруг он странствовал где‑то на Аляске, по диким берегам Юкона… И на мгновение во мне проснулась надежда, что он расскажет что‑нибудь о своем прошлом, но оказалось, что говорить ему хотелось совсем не об этом. А о своей кошечке.

– Просто поразительно, мистер Хэрриот, всю свою жизнь я прожил один и никогда не страдал от одиночества, но теперь знаю, что без Эмили чувствовал бы себя невыносимо одиноким. Смешно, не правда ли?

– Вовсе нет. Просто прежде у вас не было четвероногих друзей, верно?

– Совершенно верно. Я ведь нигде подолгу не задерживался. Животных я люблю, и порой мне хотелось завести собаку. Но о кошке я даже не помышлял. Я ведь часто слышал, что кошки никого привязанностью не дарят, что они очень самодостаточные создания и не способны любить. Вы с этим согласны?

– Разумеется, нет. Чистейший вздор. У кошек есть свои особенности, но я лечил сотни дружелюбнейших ласковых кошек, верных друзей своих хозяев.

– Рад слышать это, потому что льщу себя мыслью, что эта крошка искренне ко мне привязана. – Он поглядел на Эмили, которая к тому времени успела забраться к нему на колени, и нежно погладил ее по голове.

– Ну, это заметить нетрудно, – сказал я, и старик расплылся от удовольствия.

– Знаете, мистер Хэрриот, когда я только обосновался здесь, – он обвел рукой свое жилище так, словно мы сидели в гостиной многокомнатного особняка, – то полагал, что и дальше буду вести одинокое существование, но в один прекрасный день эта малютка вошла сюда, будто к себе домой, и моя жизнь совершенно переменилась.

– Она вас усыновила. – Я засмеялся. – С кошками такое бывает. И это был счастливый день для вас.

– Да… да… Совершенно справедливо. Мне кажется, вы замечательно понимаете подобные вещи! А теперь разрешите налить еще чашечку?

Таков был мой первый визит к мистеру Айрсону в его оригинальном жилище, но далеко не последний. Всякий раз, возвращаясь с карлессовской фермы, я заглядывал за мешки и, если Юджин оказывался дома, оставался у него выпить чаю и поболтать. Говорили мы о разном: о книгах, политическом положении, естественной истории, знатоком которой он оказался, но неизменно беседа переходила на кошек. Ему хотелось досконально изучить все, что касалось ухода за ними, кормления, их привычек и болезней. Если я изнывал от желания побольше услышать о его странствованиях по белому свету, о которых он говорил мало и неопределенно, то ему хотелось знать решительно все о случаях из моей ветеринарной практики.

Однажды во время такой беседы я заговорил об Эмили первым:

– Насколько мне известно, она либо сидит здесь, либо гуляет с вами на поводке. А сама она одна никуда не уходит?

– Да нет… Раз уж вы об этом спросили, то последнее время она иногда гуляет одна. Но только в сторону фермы. Я слежу, чтобы Эмили не выходила на дорогу, где может попасть под машину.

– Я о другом, мистер Айрсон. На ферме ведь есть коты, и она легко может забеременеть.

Он привскочил в кресле как ужаленный.

– Боже мой! Действительно. А мне даже в голову не приходило. Такая глупость… Попробую ее одну не выпускать.

– Это сложно, – заметил я. – Надежнее было бы стерилизовать ее. Тогда все будет в порядке. Ведь котята здесь вам ни к чему?

– Да… разумеется. Но операция… – Он бросил на меня испуганный взгляд. – Любое хирургическое вмешательство всегда чревато опасностью, не так ли?

– Нет‑нет, – бодро ответил я. – Операция совсем простая. Мы делаем их сотнями.

Обычная его корректность вдруг исчезла. До этих пор он казался человеком, столько повидавшим в жизни, что его безмятежность ничто не могло нарушить, и вдруг он весь как‑то съежился. Некоторое время продолжал поглаживать кошечку, по обыкновению свернувшуюся у него на коленях, а потом потянулся за кожаным, черным, с облупившимся золотым тиснением томом Шекспира, от которого его оторвал мой приход. Он заложил страницу ленточкой, закрыл книгу и аккуратно убрал ее на место.

– Право, не знаю, что и сказать, мистер Хэрриот.

Я ободряюще ему улыбнулся.

– Вы напрасно тревожитесь. Я настоятельно рекомендую сделать это. Я опишу вам ход операции, и вы сразу успокоитесь. Ну прямо‑таки микрохирургия. Делается крохотный разрез, извлекаются яичники и матка, перевязывается культя, а затем…

Я прикусил язык. Мистер Айрсон закрыл глаза и так сильно качнулся вбок, что чуть не вывалился из кресла. Впрочем, хирургические подробности не впервые произвели совсем не тот эффект, который был мне нужен, и я тут же прибегнул к другой тактике – громко засмеялся и потрепал его по колену.

– Как видите, это сущий пустяк.

Он открыл глаза и испустил долгий дрожащий вздох.

– Да… да… полагаю, вы совершенно правы. Но дайте время подумать. Я был совсем к этому не готов.

– Как угодно. Эдди Карлесс, конечно, позвонит мне, если вы ему скажете. Но не откладывайте решение надолго.

Звонка, однако, не последовало, и меня это не удивило. Слишком уж в большой ужас пришел старик от моего предложения. И миновало больше месяца, прежде чем мы снова увиделись.

Я просунул голову между мешками. Он сидел в плетеном кресле и чистил картошку.

– А, мистер Хэрриот! Входите! Входите! – Мистер Айрсон посмотрел на меня с мрачной решимостью. – Садитесь, пожалуйста. Я очень рад, что вы заглянули. – Он вскинул голову и перевел дух. – Я намерен последовать вашему совету касательно Эмили. Сделайте ей операцию, когда вам будет удобно.

Однако его голос еле заметно дрожал.

– Вот и чудесно! – ободряюще сказал я. – У меня в багажнике есть кошачья корзинка, так что я смогу забрать ее немедленно.

Кошечка прыгнула ко мне на колени, и я поторопился отвести глаза от расстроенного лица старика.

– Ну, Эмили, поедешь со мной… – начал я и умолк в нерешительности. Почудилось или ее бока заметно вздулись?

– Ну‑ка, ну‑ка, – бормотал я, ощупывая пушистый живот, а потом посмотрел на хозяина Эмили.

– Мне очень жаль, мистер Айрсон, но уже поздно. Она беременна.

Рот у него открылся, но он не сумел произнести ни слова. Потом судорожно сглотнул и спросил хриплым шепотом:

– Но… но что же нам делать?

– Да ничего. Не тревожьтесь. Она принесет котят, только и всего. А я подыщу желающих взять их. Все будет прекрасно! – Я вложил в свои слова максимум убедительности, но это не помогло.

– Так ведь, мистер Хэрриот, я ничего в таких вещах не понимаю! Мне страшно. Она же может умереть родами… Она же такая маленькая!

– Ну что вы! Этого не бойтесь. У кошек подобное случается крайне редко. Вот что: когда роды начнутся – будет это примерно через месяц, – попросите Эдди позвонить мне. Я приеду и послежу, чтобы все было нормально. Хорошо?

– Вы так добры! Мне очень неловко. Беда в том, что… что она так много для меня значит.

– Я знаю. Перестаньте тревожиться. Все будет в полном ажуре.

Мы выпили по чашечке чая, и, когда прощались, он уже успокоился.

 

* * *

 

Наконец в один ненастный вечер так и произошло. Я снова услышал голос милого старика.

– Мистер Хэрриот, я звоню вам с фермы. Эмили еще не… не разрешилась, но она… словно раздулась, весь день не вставала, дрожит и ничего не ест. Мне крайне неприятно беспокоить вас в такую отвратительную погоду, но я ничего в этих вещах не понимаю, а у нее вид… очень несчастный.

Мне все это не понравилось, но я постарался ответить небрежно:

– Пожалуй, я заскочу посмотреть ее, мистер Айрсон.

– Но все‑таки… Вас это очень затруднит?

– Пустяки. Мне по дороге. Скоро буду у вас.

Когда сорок минут спустя я, спотыкаясь, в темноте, добрался до юрты и раздвинул мешки, моему взору предстала почти фантасмагорическая сцена. Брезентовые стенки содрогались и прогибались под ударами ветра и дождевых струй. Тусклый дрожащий свет керосиновой лампы смутно ложился на Юджина в кресле. Он нежно поглаживал Эмили в корзине на полу.

Бедная кошечка раздулась почти в шар. Ее трудно было узнать. Я опустился на колени и провел ладонью по выпуклому животу. Кожа казалась растянутой до предела. Эмили была битком набита котятами и выглядела измученной, почти безжизненной. Тем не менее она тужилась и лизала влагалище.

Я посмотрел на старика:

– У вас не найдется горячей воды, мистер Айрсон?

– Конечно, конечно. Чайник только что вскипел.

Я намылил мизинец. Он только‑только протиснулся в узенькое отверстие. Внутри я обнаружил, что шейка матки широко раскрыта, но до бесформенной массы за ней мизинец доставал с трудом. Только Богу было известно, сколько котят там застряло, но в одном сомневаться не приходилось: протиснуться наружу они никак не могли. Места для маневрирования не было вовсе. Помочь ей я не мог. Эмили повернула ко мне мордочку и жалобно мяукнула. Я с острой горечью осознал, что эта кошка – исключение и погибает от родов.

– Мистер Айрсон, – сказал я, – мне придется сейчас же ее увезти.

– Увезти? – повторил он растерянным шепотом.

– Да. Необходимо сделать кесарево сечение. Выйти нормальным путем котята не в состоянии.

Он выпрямился в кресле и кивнул – оглушенно, не слишком понимая, о чем идет речь. Я ухватил корзину вместе с Эмили и отпрянул во тьму. Но тут вспомнился растерянный взгляд старика. Я же совсем забыл о своей обязанности поддерживать в клиенте бодрость духа! Я опять сунул голову между мешками.

– Не беспокойтесь, мистер Айрсон. Все будет отлично.

Не беспокойтесь! Пустое утешение. Поставив корзинку с Эмили на заднее сиденье, я стиснул зубы. Меня терзало беспокойство, и я проклинал насмешницу судьбу: после всех моих бодрых заверений, что для кошек роды – пустяк, именно эти роды могут завершиться трагически. Сколько времени Эмили оставалась в таком положении? Разрыв матки? Сепсис? В мозгу вихрем проносились самые мрачные прогнозы. И почему, почему именно этого одинокого старика поджидает такое горе?

В деревне я остановился у телефонной будки и позвонил Зигфриду.

– Я только что уехал от Юджина Айрсона. Вы не могли бы подъехать помочь? Кесарево сечение у кошки. И откладывать нельзя. Простите, что порчу вам свободный вечер.

– Ну что вы, Джеймс! Я ничем не занят. Так скоро увидимся, э?

Когда я вошел в операционную, автоклав уже исходил паром и Зигфрид приготовил все необходимое. Увидев меня, он распорядился:

– Ну, пациентка ваша, Джеймс, а я беру на себя анестезию.

Я выбрил оперируемый участок и уже занес скальпель над вздутым животом, когда Зигфрид присвистнул.

– Господи! Так и кажется, что вы вскрываете абсцесс.

Он был совершенно прав. У меня возникло ощущение, что стоит сделать надрез, и в лицо ударит струя котят. И действительно, едва я осторожно прошел кожу и мышцы, как матка угрожающе выпятилась наружу.

– О черт! – прошептал я. – Сколько их там?

– Наверное, хватает, – отозвался мой партнер. – А она такая малютка!

Едва дыша, я рассек стенку матки, которая к великому моему облегчению выглядела чистой и здоровой. Вот‑вот появится клубок головенок и лапок… С возрастающим недоумением я убеждался, что тяну разрез вдоль массивной угольно‑черной спины, а когда, наконец, подцепил пальцем шею, вытащил котенка и положил его на стол, в матке не оказалось больше ничего!

– Всего один! – охнул я. – Просто не верится!

– Но зато какой! – засмеялся Зигфрид. – И жив к тому же. – Он взял котенка и осмотрел его. – Ну и здоровый же будет котище! Он уже величиной почти со свою мать!

Я зашил разрез, ввел спящей Эмили пенициллин, ощущая, как накатывают приятные волны облегчения. С кошечкой все было в порядке. Мои страхи оказались безосновательными. Котенка лучше на несколько недель оставить с ней, а потом подыщу ему дом.

– Огромное спасибо, Зигфрид, – сказал я. – Ситуация вначале выглядела критической.

Мне не терпелось обрадовать старика. Ведь он, конечно, все еще сидит в шоке, что я забрал его любимицу. И действительно, когда я прошел между мешками, могло показаться, что он за все это время ни разу не шелохнулся. Он не читал, а сидел, сложив руки на коленях, и смотрел прямо перед собой.

Я поставил корзинку рядом с ним, и, медленно повернув голову, он уставился с каким‑то изумлением на Эмили, которая уже приходила в себя после анестезии и приподнимала голову, а также на черного крепыша, который с интересом осваивал целый набор сосочков, находившихся в его единоличном распоряжении.

– Она скоро будет совсем здорова, мистер Айрсон, – сказал я, и старик медленно кивнул.

– Какое чудо! Какое невыразимое чудо! – прошептал он.

 

* * *

 

Когда через десять дней я приехал снимать швы, в юрте царила праздничная атмосфера. Старый Юджин сиял от восторга, а Эмили, растянувшись на спине, подставляла живот своему деловито сосущему гигантскому отпрыску. На меня она поглядела с гордостью, отдававшей глубочайшим самодовольством.

– По‑моему, мы должны выпить по такому поводу чашечку чая с моими любимыми булочками, – провозгласил старик.

Он поставил чайник на примус и провел пальцем по тельцу котенка.

– Красавец, верно?

– Еще бы! Из него вырастет великолепный кот.

– Да, конечно. – Юджин улыбнулся. – И будет так приятно наблюдать за ним с Эмили.

Моя протянутая к булочке рука замерла.

– Извините, мистер Айрсон. Но вы не сможете держать тут двух кошек.

– Почему же?

– Ну, например, вы ходите с Эмили в деревню. Вести двух кошек на поводке будет очень не просто. Да и места у вас тут маловато.

Он промолчал, и я продолжал гнуть свое:

– На днях одна дама просила меня достать ей черного котенка. К нам с такими просьбами часто обращаются люди, потерявшие своего старого любимого друга, но обычно бывает нелегко помочь им. И я очень обрадовался, когда мог ей сказать, что у меня на примете есть именно такой котенок.

Юджин медленно наклонил голову и после секундного раздумья сказал:

– Пожалуй, вы правы, мистер Хэрриот. Я как‑то всего толком не взвесил.

– Во всяком случае, – продолжал я, – она женщина очень приятная, а на кошек не надышится. Он обретет чудесный дом. Будет жить у нее как султан.

Старик засмеялся.

– Отлично… отлично… И, может быть, я не потеряю его из виду?

– Разумеется. Обещаю держать вас в курсе. – Убедившись, что удалось все уладить наилучшим образом, я решил переменить тему. – А знаете, мистер Айрсон, Вы кажетесь поразительно счастливым человеком. Очень довольным своей жизнью. Может быть, причина отчасти и в Эмили.

– О да! Собственно, я сам хотел это сказать, но подумал, что вы сочтете меня смешным. – Он откинул голову и засмеялся веселым мальчишеским смехом. – Да, у меня есть Эмили, а это важнее всего! И я очень рад, что вы со мной согласны. Не возьмете ли еще булочку?