Игрун. Кот с дюжиной жизней

 

Когда кошки и собаки, которых мы лечили, в конце концов умирали, хозяева иногда приносили нам их мертвые тельца. Это всегда было очень грустно, и у меня сжалось сердце, когда я увидел лицо старого Дика Фосетта.

Он поставил на стол в смотровой самодельную кошачью корзинку и тоскливо посмотрел на меня.

– Игрун… – сказал он, и губы у него беспомощно задрожали.

Я не стал задавать вопросов, а начал развязывать шнурки, стягивающие картонную коробку. Купить настоящую кошачью корзинку Дику было не по карману, но он уже приходил с этой картонкой, в стенках которой просверлил дырки.

Я развязал последний узел и заглянул внутрь, где неподвижно лежал Игрун – глянцевито‑черный шаловливый котик, которого я знал так хорошо. Ласковый мурлыка, деливший с Диком его жизнь.

– Когда он умер, Дик? – спросил я мягко.

Он провел ладонью по изможденному лицу, по жидким седым волосам.

– Да вот утром гляжу, а он лежит рядом с моей кроватью… Да только… может, он еще не умер, мистер Хэрриот?

Я снова посмотрел в картонку. Ни малейших признаков дыхания. Я вынул обмякшее тельце, положил на стол и прикоснулся к роговице незрячего глаза. Никакого эффекта. Я взял стетоскоп и прижал его к черной грудке.

– Сердце еще бьется, Дик, но очень слабо.

– Может взять и остановиться, так, по‑вашему?

– Ну‑у… – Я замялся. – Боюсь, примерно так.

Тут грудная клетка котика слегка приподнялась и опустилась.

– Он еще дышит, – сказал я. – Но еле‑еле.

Я внимательно осмотрел Игруна, однако болезненных симптомов не обнаружил. Конъюнктива была здорового цвета, да и все остальное казалось нормальным.

Я погладил глянцевую шерстку.

– Настоящая загадка, Дик. Он всегда был таким подвижным, бойким – настоящим Игруном. И вот лежит пластом, а я не могу найти причину.

– Может, его удар хватил?

– Ну теоретически не исключено, но он должен был бы сохранять какие‑то проблески сознания. А ушибить голову ему не могли?

– Вроде бы нет. Когда я спать ложился, он прыгал себе, а ночью из дому не выходит. – Старик пожал плечами. – А он, значит, совсем плох?

– Боюсь, что так, Дик. Жизнь в нем еле теплится. Но я сделаю инъекцию стимулирующего средства, а вы отнесите его домой и держите в тепле. Если завтра утром он еще будет дышать, принесите его сюда, и я посмотрю, что еще можно будет сделать.

Я старался говорить бодро, но не сомневался, что больше Игруна не увижу. И знал, что старик думает то же самое.

Его руки дрожали, пока он завязывал шнурки. Я проводил его до входной двери. Он все время молчал, но на крыльце вдруг обернулся и кивнул.

– Спасибо, мистер Хэрриот.

Я смотрел, как он, шаркая ногами, бредет по улице – возвращается в пустой домишко с умирающим другом. Жену он потерял много лет назад – во всяком случае, все время нашего знакомства он жил один на пенсию по старости. Невеселая эта жизнь. Он был тихим, добрым человеком, редко выходил из дома и как будто не имел друзей, зато у него был Игрун. Шесть лет назад котик забрел к нему и преобразил его жизнь, принеся в безмолвный дом шаловливую веселость, смеша старика, сопровождая его по дому и не упуская случая потереться о его ноги. Дик уже не ощущал себя одиноким, и год за годом я наблюдал, как крепнет их дружба… Нет, не просто дружба – старик, казалось, находил в Игруне опору. И вот теперь – это.

Что же, думал я, возвращаясь по коридору, случай, увы, слишком обычный в ветеринарной практике. Жизненный срок четвероногих друзей чересчур короток. Но мне было по‑особому скверно, я ведь так и не установил, что случилось с моим пациентом. Я был в полном недоумении.

На следующее утро я с удивлением увидел, что в приемной сидит Дик Фосетт с картонкой на коленях.

– Что случилось? – спросил я поспешно.

Он не ответил. По лицу же ничего нельзя было прочесть, и пока мы шли в смотровую, и пока он развязывал шнурки. Когда он откинул крышку, я приготовился к худшему, но, к моему изумлению, черный котик выпрыгнул на стол и потерся мордочкой о мою руку, мурлыча, как мотоцикл.

Старик засмеялся, и его худое лицо преобразилось.

– Ну что скажете?

– Просто не знаю, Дик. – Я тщательно осмотрел Игруна. Все оказалось абсолютно нормальным. – И могу сказать только одно: я очень рад. Это похоже на чудо.

– Вот уж нет, – ответил старик. – Его ваш укол выручил. Прямо колдовство какое‑то. Большое спасибо.

Я тоже был ему благодарен, но что‑то продолжало меня тихонько грызть. Ведь я так и не установил… ну да ладно! Слава Богу, что все хорошо кончилось!

 

* * *

 

Случай этот благополучно изгладился бы из моей памяти, но три дня спустя Дик Фосетт вновь появился в приемной со своей картонкой. В ней, неподвижно вытянувшись, лежал в коме Игрун – совсем как в первый раз.

В полном ошеломлении я вновь его осмотрел, повторил инъекцию, и на следующий день котик опять был совершенно здоров. Я оказался в положении, бесконечно знакомом любому ветеринару, когда болезнь ставит тебя в полный тупик и ты с нарастающим страхом ждешь трагического исхода.

Неделя прошла спокойно, а потом позвонила миссис Дагган, соседка Дика.

– Меня просил позвонить мистер Фосетт. Кот у него приболел.

– Что с ним?

– Да лежит вытянувшись, будто обмер.

Я с трудом подавил крик отчаяния.

– Когда это произошло?

– Утром увидели. И мистер Фосетт не может принести его к вам. Ему самому неможется. Лежит в постели и не встает.

– Очень грустно. Я сейчас же заеду.

Вновь та же картина. Почти безжизненное тельце лежало неподвижно на кровати Дика. И сам Дик выглядел ужасно – землисто‑бледный, исхудавший еще больше. Но он все‑таки сумел встретить меня улыбкой.

– Похоже, ему опять требуется ваше чудотворное зелье, мистер Хэрриот.

Наполняя шприц, я отгонял мысль, что тут и впрямь замешано колдовство. Только инъекция к нему никакого отношения не имела.

– Загляну завтра, Дик, – сказал я. – Надеюсь, вам станет получше.

– Ничего мне не сделается, лишь бы малыш был здоров. – Старик протянул руку и погладил глянцевитую шерстку. Не рука, а обтянутые кожей кости, и смертельная тревога в глубоко запавших глазах.

Я обвел взглядом неуютную комнатушку, надеясь на еще одно чудо.

Честно говоря, я не удивился, когда на следующее утро вошел к Дику и увидел, что Игрун прыгает по кровати, гоняясь за бумажкой на веревочке, которую старик водил по одеялу. Облегчение было большим, но туман моего невежества просто душил. В чем, черт побери, дело? Бессмыслица какая‑то! Ни одной болезни с такими симптомами не знаю да навряд ли отыщу ее, даже если перелистаю все ветеринарные справочники.

Впрочем, когда котик, выгнув спину и мурлыча, потерся о мою руку, я был достаточно вознагражден. Дику же только это и требовалось. Он улыбался и выглядел заметно бодрее.

– Вы все время его на ноги ставите, мистер Хэрриот. Не знаю, как уж вас и благодарить. – Тут в его глазах снова мелькнула тревога. – Но с ним так и дальше будет? Я все боюсь, что в следующий раз он не очнется.

То‑то и оно! Я сам этого боялся, но ответил обнадеживающе:

– Возможно, Дик, это временная стадия и больше причин беспокоиться у нас не будет. – Но обещать я ничего не мог, и старик знал это.

Миссис Дагган проводила меня до двери, и на крыльце я столкнулся с нашей районной фельдшерицей.

– Добрый день, – сказал я. – Вы к мистеру Фосетту? Так жаль, что он болен.

Она кивнула:

– Бедный старичок. Это так тяжело!

– О чем вы? Или у него что‑то серьезное?

– К сожалению. – Губы у нее сжались, и она отвела глаза. – Он умирает. Рак. И угасает очень быстро.

– Господи! Бедняга Дик! Всего несколько дней назад приносил своего кота. И ничего не сказал. А он знает?

– Да, знает. Но в этом он весь, мистер Хэрриот. Держится как может. И ему никак не следовало выходить.

– А он… он… сильно страдает?

Она пожала плечами.

– Боли теперь, конечно, бывают, но мы стараемся их облегчить. Я делаю ему инъекции, и у него есть микстура, чтобы самому принимать, если понадобится. Руки у него так трясутся, что налить ее в ложку он не в состоянии. Конечно, миссис Дагган помогла бы, но он такой независимый! – Она улыбнулась. – Наливает микстуру в блюдечко и черпает ложкой оттуда.

– В блюдечко… – В тумане вдруг забрезжил луч света. – Но что за микстура?

– А! Героин с петиденом. Доктор Аллинсон всегда прописывает.

Я схватил ее за руку.

– На минутку вернусь с вами.

Старик посмотрел на меня с удивлением.

– Что случилось, мистер Хэрриот? Забыли что‑нибудь?

– Нет. Дик. Просто хочу задать вопрос. Вкус у вашей микстуры приятный?

– Да, сладенькая такая. Глотается легко.

– И вы наливаете ее в блюдечко?

– Верно. Руки меня не слушаются.

– А когда принимаете ее на ночь, в блюдечке что‑нибудь остается?

– Остается. А что?

– Так вы же ставите блюдечко у кровати, верно? А Игрун спит возле вас…

Старик уставился на меня.

– Так, по‑вашему, малыш его вылизывает?

– На что угодно спорю: вылизывает!

Дик откинул голову и расхохотался. Смеялся он долго и весело.

– А потом спит как убитый! Оно и понятно: я тоже носом клюю!

Я смеялся вместе с ним.

– Теперь все понятно, Дик. Как примете микстуру, блюдечко убирайте в тумбочку, хорошо?

– Само собой, мистер Хэрриот. А Игрун больше так валяться не будет?

– Никогда!

– Это вот хорошо! – Он сел на постели, взял Игруна и нежно прижался к нему лицом. Потом радостно вздохнул и посмотрел на меня.

– Значит, мистер Хэрриот, теперь и беспокоиться нечего.

На крыльце, второй раз прощаясь с миссис Дагган, я оглянулся на дверь.

– «Теперь и беспокоиться не о чем!» А? Какой молодец!

Это верно. И ведь чистую правду сказал: о себе он не беспокоится.

В следующий раз я увидел Дика через две недели, когда навещал приятеля в дарроубийской больничке. Старик лежал на кровати в углу палаты.

Я подошел и присел на край его постели. Его изможденное лицо дышало безмятежностью.

– Здравствуйте, Дик, – сказал я.

Старичок сонно поглядел на меня и прошептал:

– А, мистер Хэрриот! – Он закрыл глаза, но через несколько секунд открыл их и чуть улыбнулся. – Я рад, что мы разобрались с тем, от чего Игруну бывало плохо.

– Я тоже рад. Дик.

– Его миссис Дагган взяла, – добавил он, помолчав.

– Да, я знаю. Ему там будет хорошо.

– Верно… – Его голос стал тише. – Только вот иногда думается, был бы он тут со мной… – Костлявые пальцы погладили одеяло, губы снова зашевелились. Я нагнулся пониже, чтобы расслышать. – Игрун… – шептал он, – …Игрун… – Веки старика сомкнулись, и я увидел, что он уснул.

На следующий день я узнал, что Дик Фосетт умер, и, возможно, я слышал его последние слова. И были они о его коте. Необычно, но так уместно!

– Игрун… Игрун…