Политическое и экономическое укрепление Русского государства и его вооруженной организации определили развитие культуры. Экономическое развитие, складывавшийся и непрерывно увеличивавшийся аппарат управления большой страны и военная организация требовали грамотных людей. Письменность превращалась в одно из важных средств идеологического воздействия на широкие массы народа (грамоты, «подметные письма», «сказания» и т. п.). Для изучения военного опыта государств Западной Европы требовались грамотные люди. Все это способствовало увеличению грамотности в стране.
В повышении культурного уровня людей большую роль сыграло развитие книгопечатания. Печатная книга прежде всего явилась орудием пропаганды в руках религии. В XVII в. появилась потребность в военной книге, что было связано с необходимостью систематизации и распространения довольно многообразных для того времени военных знаний.
В начале XVII в. возник термин «воинская наука», содержанием которого являлись прикладные военные знания. Изучалась и переводилась иностранная военная литература. Характерно то, что иностранные военные книги в начале переводились не текстуально, а в форме переработки текста применительно к условиям, потребностям, практике и понятиям состава русской вооруженной организации. Такой подход исключал механическое пересаживание иностранной военной практики на русскую почву.
Воинская наука находилась в руках идеологов сословно-представительной монархии, прогрессивной для того времени политической формы Русского государства, преодолевавшего пережитки феодальной раздробленности.
Ордын-Нащокин, Авраамий Палицын, Иван Тимофеев, Катырев-Ростовский, Онисим Михайлов и другие известные и неизвестные деятели того времени являлись идеологами борьбы за политическую и экономическую независимость Русского государства. Одной из целей их практической и теоретической деятельности было обеспечение обороноспособности государства [265] путем развития экономики и повышения боеспособности вооруженной организации.
Подавление антифеодальных выступлений крестьян, посадских людей и стрельцов представляло собой реакционное содержание политики правящих классов, находившее отражение в практической и теоретической деятельности идеологов сословно-представительной монархии, которые стремились выявить причины народных восстаний и определить мероприятия к их предотвращению.
Национальные и классовые цели, задачи политики и военного строительства формулировались авторами различных сказаний, повестей и летописей, являвшихся исторической литературой. Военно-историческое содержание обычно составляет значительную часть таких произведений. При этом авторы не просто фиксировали военные события, но пытались в них разобраться, определяя причины побед или поражений русского войска.
В развитии русской военно-исторической литературы наряду с летописными сказаниями имели значение воинские повести. К ним следует отнести «Сказание Авраамия Палицына», «Временник дьяка Ивана Тимофеева», «Повесть о прихождении свейского короля с немцы под град Псков»., повесть Катырева-Ростовского, повести об «азовском взятии» и «осадном сидении». Содержанием этих сказаний и повестей являются военные события, многие из которых имеют значение в развитии военного искусства.
Следует также отметить общеисторический труд Катошихина «Россия в царствование Алексея Михайловича», в котором в трех главах (7, 8 и 9-й) сообщается об устройстве вооруженной организации Русского государства в XVII в. Это одно из первых произведений, в котором довольно подробно описываются учреждения, ведавшие военным делом, система комплектования, организация, вооружение и снабжение русского войска, а также обеспечение государственных границ. Следует учесть, что общие оценки Катошихиным вооруженной организации Русского государства определялись его изменой. Он перебежал на сторону врага и за пределами родины писал свой труд.
Катошихин показал децентрализацию управления вооруженной организацией государства при наличии централизованного политического руководства, находившегося в руках самодержавной власти. Военными делами ведали девять приказов, функции которых часто дублировались. Система высшего военного управления находилась в процессе становления.
Главу девятую автор назвал «О воинских сборах». В начале этой главы сообщается о порядке объявления войны. Когда возникнет «со окрестны государствы нелюбье», царь [266] советуется прежде всего с представителями церкви, а затем «и власти и бояре на такое дело с ним, царем, приговорят, и положат воинским людей збор со всего государства»{296}.
Далее Катошихин описал систему комплектования и организацию московского войска, отметив, что в рейтарских, солдатских и новых полках личный состав проходил обучение. Автор показал также порядок и уровень материального обеспечения служилых людей, их вооружение, количество наряда и его распределение в войске. Перед выступлением в поход царь проводил «смотр всем ратным людем».
При изучении труда Катошихина становится ясно, что автор интересного источниковедческого исследования Обручев не прав, утверждая, что в России XVII в. не было «ни правильного строевого подразделения, ни правильного командования, а следовательно и обучения...»{297}. Катошихин сообщил о высших военных органах и их функциях, о «строевых подразделениях» — полках (из которых формировали тактические единицы), об обучении и о смотрах войск, проводившихся лично царем.
В XVII в. более обстоятельно велись разрядные книги, сохранившие документальные военно-исторические данные{298}. В разрядных книгах записывались все распоряжения по службе: назначения воевод, роспись выставляемых ратных людей по городам, сборные пункты полкам, наказы воеводам о задачах войска и способах его действий (план похода) и, наконец, «отписки» (донесения) воевод с изложением хода военных действий.
Разрядные книги велись дьяками в московских приказах и при главном воеводе во время похода, для чего выделялось походное отделение разряда, называвшееся разрядным шатром. Дьяки разрядной избы фактически вели журнал военных действий. Включавшиеся в разрядные книги донесения воевод, результаты опроса пленных, обоснования успешных или неудачных действий войск в «отписках» — все это имело элементы анализа тех или иных военных событий.
Воинские повести, труд Катошихина и разрядные книги XVII в. являлись первыми элементами зарождавшейся военно-исторической науки.
В XVII в. имелись уже зачатки дифференциации военных знаний. Наряду с военно-исторической литературой появились [267] уставы, излагавшие военно-технические знания и составлявшие, по мнению современников, содержание воинской науки.
Воинская наука возникала из практической потребности воспитывать и обучать ратных людей усложнившейся в то время технике военного дела. Формой изложения этой науки явился устав, в котором сообщались в виде «указов или статей» различные правила, рекомендации по вопросам военного дела. Содержание уставов включало многообразную тематику: внушение ратным людям чувства долга, определение воинских обязанностей, рекомендации по изготовлению пороха, регламентации действий оружием и различные тактические вопросы (организация похода, порядок расположения для отдыха, оборона и осада крепостей). Отрасли военных знаний еще не были дифференцированы, и содержание уставов оказывалось несистематизированным.
Сохранились две рукописные и первая в России печатная военные книги XVII в. Следует учесть, что русские послы и особенно иностранные военные наемники привозили с собой военную литературу, в основном нидерландскую и немецкую. Начальствующие лица русского войска пользовались различными выписками из иностранных печатных и из русских рукописных книг по военному делу. Такие выписки и даже списки рукописных книг, конечно, не могли сохраниться до наших дней.
В период правления В. Шуйского была переведена Юрьевым и Фоминым с немецкого на русский язык «Воинская книга», в которой довольно подробно изложены рецепты для изготовления пороха, «сиречь зелия для стреляния», а также правила стрельбы из пушек и пищалей. Первая военная книга на русском языке имела военно-техническое содержание.
В 1606 г. В. Шуйский приказал Онисиму Михайлову за 1607 г. написать книгу о том, «как подобает всем служити», учитывая «и что во всех странах» по данному вопросу имеется, «понеже (поскольку. — Е. Р. ) в те лета различный ратныя хитрости в воинских делех, изрядными и мудрыми и искусными людьми в розных странах строятся во Италии, и во Франции, и во Ишпании, и Цесарской земле, в Голландии, и во Англии, и в королевстве Польском и Литовском и во иных разных господарствах»{299}. Автор получил также указание «сию книгу с немецкого и латинского языков на русский язык перевести о пушечных и иных розных ратных дел и мастерств»{300}. [268]
Следовательно, автор получил указание учесть военный опыт многих стран, что дало основание издателю Рубану (1777 г.) включить в заголовок книги следующие слова: «В 1607 и 1621 годах выбран из иностранных военных книг». Такое утверждение не отражает действительности. Во-первых, автор получил указание написать книгу в течение 1607 г. Фактически же он «написал сию воинскую книгу» (т. е. закончил ее) 26 сентября 1621 г. Во-вторых, труд О. Михайлова не является простой компиляцией иностранных источников. В нем отражена организационная и боевая практика русского войска. Это видно из содержания книги и ее терминологии (хотя автор пользуется и иностранными терминами, например, в 9-й статье говорится «о чину полкового маршалка», которого в русском войске не было).
В предисловии О. Михайлов отметил, что В. Шуйский ему «указал сию книгу с немецкого и латинского языков на русский язык перевести о пушечных и иных розных ратных дел и мастерств»{301}. И это заявление автора о переводе книги с иностранных языков на русский не является основанием для утверждения издателя Рубана об иностранном происхождении труда. Можно полагать, труд собирались писать на немецком языке (в отношении физико-химической терминологии — по латыни), который облегчал автору пользование наиболее распространенными немецкими источниками. Однако автор воспользовался литературой и на многих других языках. Одновременно было приказано перевести «сию книгу» на русский язык.
Следует также учесть, что в XVII в. книгопечатание еще не вытеснило рукописные книги с их производственной терминологией. О. Михайлов не именует себя переписчиком иностранных книг, а говорит, что он «написал сию воинскую книгу»{302}. Это авторизованная обработка литературы.
Таким образом, имеются все основания утверждать, что труд Онисима Михайлова «Устав ратных, пушечных и других дел, касающихся до воинской науки» отражает уровень развития русской военно-теоретической мысли начала XVII в.
Разработка устава имела целью обеспечить «крепкое ратное строение», т. е. укрепление боеспособности русского войска путем выполнения личным составом тактических и технических требований.
Устав включает большой круг военных вопросов, совокупность которых составляет содержание воинской науки XVII в.
Крупным недостатком книги Обручев считает «сбивчивость [269] системы», т. е. неудовлетворительный метод изложения. В труде О. Михайлова не полностью выдержана система изложения вопросов. Однако общее направление вполне ясно: автор прежде всего рассматривает тактические вопросы, а затем уже описывает современную ему технику, излагая нормы и правила применения нового оружия.
Устав включал в себя следующие основные вопросы: права и обязанности различных лиц командования, организацию похода и расположение войска для отдыха, подготовку к ведению боя, организацию осады и обороны крепостей, изготовление и применение наряда, а также устройство «оружейных домов».
В своем труде автор больше всего уделяет внимания новой технике — огнестрельному оружию, особенно вопросам создания хороших орудий и тактически грамотного использования наряда во всех видах боевой деятельности.
В предисловии О. Михайлов указал на необходимость для всех изучения «изряднейших славных старых книг ратного дела, кои в давные лета писаны» людьми «премудрыми и искусными» в воинском деле, обучаясь ему «в тех и в иных государствах»{303}. Следовательно, одной из задач ратных людей является изучение военной истории, повышающее «благое искусство». Мудрость и мастерство постигаются разумом и учением. За заслуги же и за искусство в военном деле следует людей поощрять. Поощрения будут — способствовать повышению старания ратных людей в деле изыскания пользы «для государей своих».
Для овладения военным искусством наряду с изучением «книг ратного дела» Михайлов рекомендовал усвоить математические науки, особенно «нужнейшие и потребные части» геометрии.
«Повелося изстари, — пишет О. Михайлов, — во всех государствах и землях ... везде больше убогих (бедных. — Е. Р. ), нежели богатых людей обретается»{304}. Богатые от природы не наделены «добрым своим учением, и разумом, и смыслымим». Поэтому на них одних нельзя полагаться и доверять «им одним рать водити или отческие земли от врагов защитити и обороняти»{305}.
Следует искать «с великою совестью» таких начальников, которые шли бы на врага «смыслом разума, а не силою телеси своего». При этом необходимо заставить всяких ратных людей подчиняться своему начальнику, чтобы таковой мог управлять «самым разумом своего изможения». [270]
Следовательно, автор Устава выступал против местничества и обосновывал необходимость назначать военачальников, исходя из их знаний и способностей, а не из происхождения и богатства. В таком случае было очень важно, чтобы знатные подчиненные исполняли приказания незнатных начальников.
В Уставе изложены обязанности начальствующих лиц русского войска, исходя из его организации. Рекомендуются также некоторые административные улучшения.
Во главе войска назначается «большой полковой воевода» — «много испытанный и в воинстве искусный муж», которому подчиняются полковые и прочие воеводы. Такой воевода имеет «полную власть и мочь над всеми воинскими людьми, конными и пешими, над малым и старым, над богатым и над убогим, над великим и над малым, что кто ни буди, идучи против недруга, или отходя, или в приступное время, или во время бою повелевать и наряжати, делати и не делати...»{306}. Требование для большого воеводы полной власти было направлено против местничества, отрицательными последствиями которого являлись многократные неудачи и поражения русского войска на рубеже XVII в.
Автор рекомендовал назначать «полкового или всего воинства маршалка», который «под государем» или «под воеводою» должен иметь «полную власть и мочь надо всеми полки, во всяких мерах»{307}. Для этой должности следует подбирать «мужа храбра, сердцем смелого, достаточного и избыточного, дального разума и правдиваго, и в воинстве искусного»{308}.
Маршалок «надо всеми полки» вождь и властитель. Поэтому «всякие приточные дела» следует докладывать прежде всего маршалку, который с окольничим обязан «в передовом полку пребывати с тем, чтобы ему во время доброе и разум и промысл объявити, назад ли отъехати, или вперед ехати, ни стану ль ставитися, или стану подыматися, скакати ль, напускати ли, приступати ли, проломитися ли, или выжидати, и инное тому подобно, как пребывати и делати?»{309}. Обязанностью маршалка являлось также обеспечение войска продовольственными запасами.
Маршалок по своим правам и обязанностям являлся своего рода начальником штаба с очень широкими полномочиями. О. Михайлов рекомендовал учредить такую необходимую для русского войска должность, но она не была введена. Предложение должности маршалка было направлено [271] против многовластия воевод и сложной системы их подчинения.
Уставом рекомендовалось назначать большого окольничего (своего рода начальника оперативного отдела, судя по его правам и обязанностям), полковых воевод и голов (командиров подразделений).
Назначив командование и военачальников, необходимо «ко всем делам войско устроити, воинскою думою и иными приказными людьми»{310}. Затем воевода должен всем конным и пешим воинским людям «статьи письменные» прочесть, «чтоб всякой ведал по статьям обстояние делу, и на которой мере какому быти, и что кому делати»{311}. Полковые воеводы и головы такие «письменные статьи» (т. е. устав) должны иметь и ежемесячно «на сходах по воеводскому велению памятовати и прочитати для того, что б всякой того не забывал и памятовал»{312}.
Михайлов неоднократно упоминал о наемниках. Однако он предпочитал национальное войско, укомплектованное подданными государства, а не чужеземцами, так как «тутошной уроженец мещанин или посаженин... не только за единово себя, но и жену и дети свои и житье и бытье хочет заступити и защитити, а чужеземец домов к себе помышляют и на то не смотрит, что ниделается, лишобы ему деньги взяти, да в свояси уйти»{313}.
Государь, бояре, воеводы и всякие «чиноначальники» должны поощрять распространение военных знаний среди подданных, не рассчитывая на чужеземных наемников. Тогда «не ученые люди подле ученых учнут учитися и навыкати. и в таких делех вознесет един другого»{314}. Для успешного овладения наукой необходимо, чтобы «во время потребы на помощь прийти, и друг бы другу помогали...»
Одних знаний военного дела и запасов оружия недостаточно. Необходима постоянная готовность к ведению войны, так как «в нынешния времена явно стало, что война и недружба не качаема и вскоре подвигается и ставается»{315}. Поэтому важно, «что б нам во все времена ото дни до дни ко встречному бою готовым и вооруженным быти»{316}.
Войско боеспособно и готово к встрече неприятеля лишь тогда, когда оно обучается ратному делу, так как «ежедневное навыкание дает и приносит мастерство». Мастерство [272] пушкарей, в частности, заключается в том, чтобы они «не далече на ветр стреляли, и порох не даром выстреляли», но чтобы «рассуждение в стрельбе ведали».
Укомплектованное подданными, организационно устроенное, вооруженное и обученное войско может выступить в поход, о котором говорится в первых статьях устава, озаглавленных: «О обозех и полкохождении и о станех, и как обозы смыкати и в них шанцоватися»{317}.
Автор начал изложение воинской науки с вопросов организации похода и расположения для отдыха. Военные историки (Обручев и др.) обычно не обращали внимания на особенность терминологии начала XVII в. и поэтому под термином «обоз» понимали лишь совокупность транспортных средств. Но мы уже видели, что современники обозом называли гуляй-город, для устройства которого на походе и при расположении для отдыха или боя применяли специальные деревянные щиты, транспортные повозки, сани с сеном или соломой.
Онисим Михайлов говорит об обозе, как о боевом средстве (гуляй-городе). Полки укрываются в обозе на марше и при расположении в стане (лагере).
На марше рекомендовалось устраивать однорядные или двурядные обозы из обозных телег. В двурядяом обозе телеги двигались в форме прямоугольника. Со всех внутренних сторон шли стрельцы, впереди и позади (внутри обоза) — легкий полковой наряд, внутри прямоугольника — полки и «большой стенобитный проломный наряд».
Войско обычно располагалось на просторном и ровном месте и устраивало вокруг стана обоз по указанию обозного головы. Телеги связывались между собой. Для укрепления обоза Устав рекомендовал «изыскати многие разные пути», т. е. предостерегал от шаблона. «Обоз надобно крепити надолбами и выкопати кругом рвы»{318}. К телегам приставить плетни или «перила», к ним выбрасывать изо рва землю, «и учинити выше грудей бой, да подошвенные стрельные бои».
Внутри обоза по его фасам размещались стрельцы и легкий полковой наряд, вокруг высылались крепкие сторожи (сторожевое охранение). Каждому полку и стенобитному наряду отводилось определенное место для расположения с таким расчетом, чтобы полки могли свободно выходить из обоза на вылазку. Для дневного или ночного «всполоха» (тревоги) отводилось просторное место и определялся порядок построения. С целью обучения ратных людей воевода [273] должен был устраивать «наречной всполох» (учебную тревогу) и выявлять недостатки изготовления войск к бою с тем, чтобы их устранять.
В Уставе мало уделено внимания вопросам подготовки и ведения полевого боя. Однако указано, что перед боем воевода должен воодушевить ратных людей, напомнив им о воинском долге и требуя смелой и храброй атаки противника, так как «лутче есть честно умрети, нежели с бесчестием жити»{319}.
В нескольких статьях Устава говорится о построении боевого порядка, в котором пехота, конница и наряд имеют свое определенное место. «Указ о уряде полков пеших людей» устанавливает размещение в строю копейщиков, алебардщиков, воинов с протазанами и с бердышами. Влево от пехоты, вооруженной холодным оружием, строятся «затинные стрельцы», а по правую сторону «того урядного (построенного по рядам. — Е. Р. ) полку пешего доведется устроити полк конных людей»{320}. В полку «конных людей» указано место построения всадников в полном защитном вооружении, рядовых дворян, детей боярских и «иных служивых конных воинских людей». Наряд делился «надвое», а для его прикрытия выделялись «конные самопальники», располагавшиеся справа от батарей.
Устав рекомендовал различные формы построения, т. е. и в этом вопросе предостерегал от шаблона. Особо подчеркивалась необходимость сохранения порядка в бою, а «для того надобно воеводам и головам и всем приказным людям воинских людей укрепляв, что б они всегда в своем урядстве стояли, елико возможно»{321}. Еще более важно сохранение порядка при отступлении. Автор Устава предостерегал об опасности нападения засад как при преследовании противника, так и при отступлении.
Статьи Устава о построении боевого порядка еще раз подтверждают, что труд Онисима Михайлова не представляет собой «выборку из иностранных военных книг». Автор исходил из состава, вооружения и организации русского войска.
Вопросам службы охранения (сторожей) и войсковой разведки в Уставе уделено большое внимание. Сторожи должны комплектоваться только «усторожливыми» людьми, а старые и молодые для этой службы непригодны. К тому же «однолично б сторожа без береженья и без дозору не была»{322}. Указывалось на необходимость проявления особой бдительности [274] при несении днем и ночью сторожевой службы, для чего предлагалось тщательно осматривать на реках суда, на дорогах — возы с сеном, соломой или дровами. Возы рекомендовалось пробивать «долгим копьем».
Сведения о противнике требовалось добывать средствами хорошо оплачиваемой агентурной разведки и силами войсковой разведки, имея во всех полках «добрых и прилежных смелых людей» для «посылки в подъезд» (разъезды. — Е. Р. ) с целью «добытися языки». Хорошая войсковая разведка может дать больше, чем «лазутчики».
В Уставе рассматриваются также вопросы о том, «как в осаде в городех сидети» и «о взятии городов». Большое внимание уделено обложению города, устройству шанцев (траншей. — Е. Р. ), минной и контрминной борьбе, организации вылазок, установке туров и использованию наряда.
Из 663 статей Устава более 500 отведено вопросам пушкарского дела. В них даны указания, как строить оружейную мастерскую, какие отливать орудия, как изготовлять селитру и порох, производить расчет боеприпасов и их перевозку, как использовать разрывные снаряды и как решать многие другие крупные и мелкие технические вопросы. Большое место занимают правила для установки орудий на позиции, способы определения расстояния до целей и ведение огня. По своему содержанию этот труд является также первым русским артиллерийским уставом.
В конце XVI в. совершенствовалась артиллерия и ручное огнестрельное оружие, повышалась его роль в бою, что в свою очередь предъявляло еще более высокие требования к технике. Поэтому естественно, что автор Устава больше внимания уделял производству и применению нового оружия. Труд Онисима Михайлова вполне отвечал уровню развития военной науки того времени. К тому же он являлся руководством для практической деятельности (задача, поставленная автору В. Шуйским), а не продуктом оторванного от жизни теоретизирования.
Для разработки Устава автору потребовалось 14 лет, в течение которых он, по-видимому, наблюдал организационную и боевую практику русского войска, изучал военную историю и иностранную военную литературу. В своем труде О. Михайлов обобщил национальный и западноевропейский опыт военного дела. Устав показывает высокий уровень развития русской военно-теоретической мысли начала XVII в.
Мы знаем о существовании только рукописи Устава в единственном экземпляре. Однако не без основания можно полагать, что содержание этого труда устно и в отдельных выписках было известно современникам и многие рекомендации Устава практически осуществлялись.
В 1647 г. была издана первая русская печатная военная [275] книга — «Учение и хитрость ратного строения пехотных людей»{323}.
Автор (неизвестный) задумал «объявить» «богатую ратную мудрость», объявить то, что «много сот лет закрыто и тайно и не в лицах было»{324}. Опубликованный им план труда составляет восемь книг, включающих «настоящую мудрость» пехотных и конных людей, пушечного наряда, воинских крепостей и корабельную ратную науку. В восьмой книге предполагалось изложить «всякие разговоры и надобные вопросы, которые во многих ратных делех бывали, и еще и впредь прилучитися могут»{325}. Написана и издана была только первая книга — о «настоящей мудрости» пехотных людей.
Вопрос об авторстве этого труда до сего времени не выяснен. Некоторые критики говорят о «составителях». Автор же именует себя в первом лице единственного числа: «я как есть молодой и не искусный ученик», «я себе во ум взял», «я тебе подлинно во уставех и науках укажю»{326} и т. д.
Представители русской военной науки XIX в. характеризовали данный труд как текстовой перевод с немецкого языка, но о первоисточнике не имели единого мнения. Обручев называл его переводом Устава Карла V с весьма незначительными переделками{327}, Бобровский — переводом учебника тактики конца XVI в. Л. Фронспаргера{328}, Мышлаевский — переводом «Военного искусства пехоты» (Kriegkunst zu Fuss, 1615) Вальгаузена первой четверти XVII в.{329}.
Нет достаточных оснований говорить о текстовом переводе с какого-либо иностранного труда, так как в Уставе учитывается ряд особенностей вооруженной организации Русского государства. Однако бесполезно доказывать авторскую оригинальность, так как в книге говорится о военной организации «Священной римской империи» и автор — патриот своего государства. Так, например, он пишет: «Как и свет стал такова ратного строю не бывало как ныне у нас цесарцев»{330}.
Рассмотрим основное содержание этой первой печатной военной книги в России.
В предисловии автор прежде всего выясняет значение «единой [276] и прямой мудрости, которая опричь богословие, паче и превыше всех иных мудростей»{331}. Эта «мудрость» помогает ратным людям «легкими трудами себе великую прибыль, а недругу большую поруху учинити»; она учит, «как добро воевати».
Затем в «Учении и хитрости» резко критикуются противники «ратной науки», которые говорят, что «предки наши наперед сего столько лет против природного недруга служивали, а такого учения не имели... И к чему то годно? — Только лишь что ратных людей напрасными трудами мучить...» Этих людей автор предисловия называет «глупыми ослятами», заслуживающими того, «чтобы таких необрезанных болванов на скамью положа и стругом глупости их остругати». «Всякая наука ни от кого похулена не бывает, разве от тех, которые не смыслят и ненавидят»{332}.
«Добро воевати» можно лишь в том случае, если войско обучено ратному строю еще в мирное время. Именно так поступали еще «люди израилевы», а затем римляне. Плутарх «сам сына своего учил стреляти, на конех ездити, и в збруе держатися и оружием штурмовати, жар и студь терпети и через воды плавати. И все то они училися и извыкали в мирное время, знаючи то, что одоление не множеством ратных людей, но доброю наукою ратных людей ведется»{333}. Таково значение обучения воинских людей ратному строю.
Затем в Уставе поставлен вопрос о характере войн и определено отношение к ним. «То слово война общее есть слово, и имеет в себе различные статьи, и разделяется в различные войны, как есть межусобная война в своей земле, и как есть явные войны, которые войны из (за) земли или за землю бывают»{334}.
«Межусобные» войны ведутся внутри страны, когда «един ищет владения», т. е. представляет собой борьбу за власть. Бывают «жилецкие войны» — смуты и волнения «против от бога учиненных владетелей». «Межусобные жилецкие войны» — «не прямые войны», они «всех страшнее и позорнее. И оттого великое пременение и развращение великим государствам бывает. И которое королевство или государство в себе разделено и тому долго стояти невозможно»{335}. Автор Устава — идеолог феодальной монархии. Поэтому он резко осуждает войны против существующей власти и господствующих классов.
«Прямые», или «справедливые», войны ведутся против нехристиан — турок, татар и варварских людей, а также против [277] захватчиков территории, когда государь «имеет справедливую войну вести причину себя обороняти»{336}.
«А явныя и всемирныя войны, те есть справедливы, и называют их законно, которые правдою и делом основаны и прямою причиною починаются, и которые мочно правдою и доброю совестию почати и в нем служити»{337}.
Автор выступает против тезиса «несть спасения в войне» и доказывает высокое назначение ратных людей: «...Ратный чин таков, который чин господу богу приятен и от него самого установлен и основан и всем добром излюблен»{338}.
Вследствие этого ратные люди должны иметь высокие нравственные качества. «Цесарское» же наемное войско представляет собой «угол всякого беззаконства», и состоит оно из «таких бездельных людей, которым нигде места нет, и те все в войну бегут. И меж такими людми услышишь такое проклинание клятвы своры и брани, кражю и грабеж и всякие безделные меры... И посмотри на иных людей при наших временах и ты такого бесчинства не сыщеш как в германских сиречь, цесарских региментах» (полках. — Е. Р. ){339}.
Причинами низких моральных качеств ландскнехтов, по мнению автора, являются: во-первых, то, что «наши воинские люди одного того ищут как бы им деньги и имения собрать»{340}, т. е. служат только из-за денег; во-вторых, нерегулярная выплата жалованья; в-третьих, роспуск наемников на зимний период, когда они «по деревням ходя кормятся», где «и куры и утята и гуси крадут» и «тщатся на крохоборство и на кражу»{341}.
Автор труда доказывает необходимость и пользу организации постоянного войска из наемников, которые должны служить круглый год, вследствие чего их боеспособность будет вдвое выше. Поэтому потребуется в два раза меньше солдат. Экономическая выгода и высокие боевые свойства постоянного войска являются основными аргументами в пользу последнего. Лишь в таком войске можно обеспечить необходимые ратным людям нравственные качества, прочную воинскую дисциплину и регулярное обучение ратному строю.
«И мочно войну скоро зачать, толко лихо ея скончати потом, что не одно то, что убыточно и пущи, что позорно»{342}. Поэтому «которые войны зачинают и тем надобно преже смету свою учинити»{343}. [278]
В «смете», фактически являвшейся оценкой соотношения сил и средств, прежде всего необходимо учесть «силу и крепость» противника, его союзников, воинские запасы, сколько у противника конных и пехотных людей и как они вооружены. Затем следует выявить силы и средства, «откуды казне иматися» и чем войну финансировать от начала и до конца.
Для успешной оборонительной войны следует «оружие свое в руках держати», т. е. «в градех и в землях гораздо наготове быти», а это означает «оружия дополна имети, и подданных своих ратному делу и как оружием владети, научити»{344}. Чем лучше ратный человек обучен, тем искуснее он владеет оружием, надежнее себя обороняет «и живот свой хранит». Он должен стремиться «не только прибыль, но и честь и хвалу и славу имети»{345}.
В Уставе подробно изложена организация пехотной роты, перечислены права и обязанности командного состава и показана его субординация. Капитан (командир роты) обязан «о солдатех своих пещися, чтобы им как есть отцу детей своих беречи». Поручик же (помощник капитана) должен «у солдатов обычай знати»{346}, а в бою «смелство давати боязливым и страшливым».
Та рота хорошо устроена, в которой капитан заботится о своих солдатах, поручик мудр и разумен, а прапорщик весел и смел.
Затем подробно рассмотрено вооружение мушкетера и пикинера и регламентированы действия оружием. Огромная сложность применения мушкета в бою видна из количества ружейных приемов, которым обучали солдата.
Мушкетер должен был изучить 143 ружейных приема (изготовиться для положения стоя (19), изготовиться к стрельбе (80), стоять на карауле (9), стоя стрелять на карауле (14), стоя на карауле изготовиться (21){347}. Копейщик изучал 21 прием владения копьем.
За обучением владению оружием следовала строевая подготовка, начинавшаяся с объяснения, «что шеренги и ряды есть», после чего проводилось шереножное учение, включавшее 48 перестроений. Затем шло обучение стрельбе шеренгами и рядами.
Наибольшую сложность представляли ротные и полковые учения пехоты, включавшие сложнейшие построения и перестроения, имевшие основной целью обеспечить взаимодействие [282] мушкетеров и копейщиков (в роте — 180 мушкетеров и 120 копейщиков).
Тактические вопросы сведены к организации похода, расположению в стане в различной обстановке и охранению сторожами. Подготовка и ведение боя как такового, по существу, в Уставе не рассматриваются.
Следует сказать об очень четкой наглядной иллюстрации, которая помогала даже неграмотным усвоить основное содержание Устава (приемы действий оружием и перестроения роты и полка). Чертежи продавались отдельно от книги.
Надо полагать, что регламентация одиночной подготовки воина имела практическое значение. Строевая же «немецкая мудрость» в значительной части оставалась на бумаге.
Устав «Учение и хитрость ратного строения пехотных людей» показал военачальникам русского войска четкую воинскую организацию и систему обучения: одиночную подготовку для действий оружием и строевую подготовку подразделения (роты) и части (полка). Организационная структура войсковой части и подразделения, а также регламентация действий ратных людей в их составе наглядно выражают некоторые особенности военного искусства мануфактурного периода войны. Это есть мануфактурная организация der Мenschenabschlachtungindustrie (человекоубойной промышленности).
Значение Устава для русского войска заключалось в том, что он знакомил военачальников с опытом организации и обучения в западноевропейских армиях, а также выявлял некоторые общие положения военного искусства. В конце XVII в. на Кожуховских маневрах, организованных Петром I, высказывались такие положения без ссылки на источник.
В течение почти 50 лет этот Устав являлся единственным руководством для обучения русского войска. Излишняя «мудрость» на практике, конечно, не применялась.
В XVII в. зарождались некоторые элементы русской военно-морской науки. Так, на корабле «Орел» были составлены «Письма корабельного строя», или «Артикульные статьи», в которых излагались основные правила корабельной службы, начиная с прав и обязанностей экипажа корабля.
Развитие русской военно-теоретической мысли в XVII в. показывает начало процесса становления военной науки в Русском государстве.
* * *
Русские дореволюционные военные историки обычно рассматривают XVII в. как период военной немощи в Русском государстве и засилья иностранщины, время упадка боеспособности русского войска и низкого уровня военного [284] искусства. Так, например, авторы «Русской военной силы» пишут: «Войска наши как по способу образования их, так и по управлению ими, подготовке, вооружению и проч. не соответствовали своему назначению и не могли с успехом бороться с западными соседними государствами»{348}.
Далее в труде правильно отмечено, что помехой в развитии русской вооруженной организации являлась поместная система. К этому следует еще добавить систему местничества, а после ее формальной отмены существование в течение довольно длительного времени пережитков таковой. Но исторические факты опровергают утверждение о том, что в отношении русских ратных людей «не могло быть и речи о сколько-нибудь сносном обучении и подготовке их, а равно о развитии среди них воинского духа и дисциплины, этих основных условий существования всякого благоустроенного войска, без которых немыслим никакой успех на войне»{349}.
XVIII в. современники представляли как период создания на пустом месте регулярной русской армии и постоянного военно-морского флота, отрицая все то, что было сделано в предшествующее время. Они полагали, что настоящая история начинается с их деятельности, а все предшественники лишь тормозили развитие вооруженной организации Русского государства. Так возникло понятие «эпоха Петра I». При этом историки отрицали процесс становления русской армии, который сохраняет положительное содержание всего добытого ранее в военном строительстве и боевой практике.
Нельзя согласиться также и с утверждениями некоторых советских военных и гражданских историков, пытающихся обосновывать тезис о создании постоянной и даже регулярной русской армии в XVII в. и об абсолютных преимуществах вооруженной организации Русского государства того времени перед военными системами государств Западной Европы. Такая постановка вопроса ведет к огульному отрицанию практики военного строительства других народов, к своего рода великодержавному шовинизму, который был чужд многим нашим предкам, умевшим подмечать у других достижения в военном деле и пользоваться всем положительным и приемлемым для данной конкретной обстановки.
Марксистско-ленинская теория требует изучать военные явления исторически, в процессе их становления, развития и уничтожения, изучать во всем многообраз-ии и взаимодействии различных внутренних и внешних факторов, что особенно важно для правильного понимания исторического процесса развития вооруженной организации и военного искусства, [285] XVII в. — это период накапливания организационного и боевого отечественного опыта, изучения военной практики западноевропейских государств, особенно передового в то время государства — Нидерландов, и развития новых элементов военной системы Русского государства, которое происходило не только в их внутреннем взаимодействии, но и во взаимодействии с военными системами других государств. К тому же это был процесс становления постоянной регулярной русской армии (далеко не завершившийся в XVII в.), в котором новое боролось со старым и борьба носила затяжной характер.
Старая военная система себя исчерпала. Назревал коренной переворот в области военного дела, определявшийся социальными, политическими, экономическими и военно-техническими факторами (упрочение крепостничества, процесс утверждения абсолютизма, внешнеполитические задачи, усовершенствование оружия).
Количественный ростковых элементов русской военной системы (XVII в.) подготовил ее коренную реорганизацию, т. е. качественный скачок (XVIII в.), который произошел в конце XVII в. (Азовские походы 1695–1696 гг.) и в начале XVIII в. (русско-шведская война 1700–1721 гг.).
Таково значение и историческая роль военного строительства в Русском государстве в XVII в., подготовившего необходимые условия для завершения формирования регулярной армии и создания постоянного военно-морского флота.
В количественном и качественном отношении русская вооруженная организация XVII в. в основном находилась на уровне современных требований, действительной проверкой чего являлись многочисленные войны этого века, преследовавшие крупные политические цели воссоединения русских, белорусских и украинских территорий, возвращение выходов к морям и обеспечение безопасности и независимости государства.
Вооруженная борьба Русского государства в XVII в. происходила в сложной и очень часто в невыгодной для него внешнеполитической обстановке. Однако следует отметить достижение многих стратегических целей и важных политических результатов. Именно поэтому начиная с середины XVII в. Россия играет настолько крупную роль в политической жизни Восточной Европы, что ни одна международная проблема уже не может быть разрешена без участия Москвы»{350}.
В войнах XVII в. весьма поучительна диалектическая взаимосвязь политических, стратегических и тактических результатов борьбы. Так, например, в русско-шведской войне тактические успехи не обеспечили достижения стратегических целей, от которых русской дипломатии пришлось временно отказаться. [286] Решающее влияние оказала внешнеполитическая обстановка, а не результаты военных действий. Тактические же неудачи крымских походов не исключили их положительной стратегической роли.
Русское войско в основном успешно решало стоявшие перед ним задачи. Результаты же вооруженной борьбы являются показателем качества военной организации, которая подвергается практической проверке в ходе войн.
В расширявшемся Русском многонациональном государстве преобладающую и ведущую роль играла русская нация, являвшаяся главной силой в борьбе за самостоятельность и независимость. В XVII в. шел процесс формирования русской нации на основах территориальной целостности (которую удалось отстоять в упорной вооруженной борьбе), экономической сплоченности русского народа, развития национального языка и психической общности, проявляющейся в общности культуры.
Формирование русской нации определило особенность становления регулярной армии Русского государства как армии национальной, являвшейся мощным орудием внутренней и внешней политики в руках утверждавшейся самодержавной власти. Вследствие этого идеологическими основами русской национальной армии были патриотизм, самодержавие и православная религия.
На основе централизации государственной власти складывалось и совершенствовалось централизованное высшее военное руководство. Однако в XVII в. элементы децентрализации в военном строительстве еще не были преодолены. Вследствие этого русское войско не имело четких, устойчивых форм организации высших соединений, а разряды и воеводские полки не отвечали данным требованиям. Лучше дело обстояло с вопросом организации частей (полков) и подразделений (рот), хотя и здесь еще не было достигнуто единство.
В развитии военного искусства в XVII в. большое значение имело совершенствование огнестрельного оружия, повышение его тактико-технических свойств, а также количественное увеличение производства мушкетов и орудий. «Огненный бой» начинал преобладать над «лучным» боем. Солдатские, рейтарские, драгунские, гусарские и стрелецкие полки, а также донские, терские и яицкие казаки «бились огненным боем», дворяне, дети боярские и запорожские черкасы — «лучным и огненным боем», «низовая сила» (казанская, астраханская, сибирская), татары, башкиры и калмыки «бились конным лучным боем»{351}.
Возникшая и развивавшаяся новая линейная тактика требовала дальнейшего усовершенствования оружия. В бою невозможно [287] было осуществлять 80 приемов для заряжания и производства выстрела из фитильной пищали (аркебуза). Новый ударный замок повысил скорострельность и надежность ручного огнестрельного оружия, что в свою очередь требовало совершенствования линейного строя. Так взаимодействовали тактика и техника.
Усовершенствование полевой артиллерии и ее количественный рост позволили орудийным огнем отражать атаки конницы. При этом наряд и мушкетеры стали широко пользоваться испанскими рогатками, что способствовало росту оборонительных тенденций в действиях пехоты.
Развивалось искусство обороны и осады крепостей, особенно же взаимодействие их гарнизонов с полевыми войсками. Исход крепостной войны, как правило, решался в боях на подступах к крепости (Смоленск, Чигирин, Перекоп и др.). Совершенствовалась полевая фортификация.
Наличие в войске больших обозов резко снижало его тактическую подвижность. С целью ее восстановления отыскивались новые формы тактического расчленения, которыми явились разряды.
Обращает на себя внимание организация в русском войске службы охранения на походе и при расположении на отдых.
Медицинская служба находилась в зачаточном состоянии, вследствие чего от болезней войско теряло большое количество личного состава.
Для развития искусства вооруженного восстания угнетенных масс большое значение имела практика вооруженной борьбы городского посада и второй крестьянской войны в Русском государстве. Это были вооруженные протесты против политики закрепощения, осуществлявшейся господствующими классами.
Народные предания сохраняли опыт вооруженной борьбы, поддерживавший надежду угнетенных масс на возможность достижения успеха в освободительной борьбе. При этом созданным идеологами крепостничества разбойным характеристикам крестьянских вождей угнетенные массы противопоставили свои характеристики, изображая народными героями Степана Тимофеевича Разина, Василия Уса, атамана. Алену и многих других. [288]