Рост преступности и уголовное право. Углубление социальных противоречий капитализма привело к невиданному росту преступности в буржуазных государствах. Эта тенденция находит свое выражение в резком увеличении общеуголовной преступности, в широком распространении организованной преступности (гангстеризм, рэкет), в наркобизнесе и преступности, в катастрофическом росте числа рецидивов и преступлений, совершаемых детьми и подростками.
Несмотря на оснащение полицейских органов современными техническими средствами, буржуазные правительства не в состоянии преодолеть неблагоприятные тенденции в сфере преступности, которая в последние десятилетия в яде стран (например, в США в 60-70-егг.) достигла такого уровня, что превратилась в настоящее национальное бедствие. Но вместе с тем в ХХ в. (особенно во второй его половине) государственные власти в развитых капиталистических странах все более отчетливо осознают, в том числе и под влиянием научных разработок, тесную связь преступности с кризисными явлениями в социальной и духовной жизни общества, с особенностями психо-биологических правонарушителей и прилагают немалые усилия для того, чтобы изыскать более эффективные методы борьбы с преступлениями. С этой целью все большее внимание уделяется выработке новой и всеобъемлющей государственной уголовной политики. Естественно, такая политика формулируется и осуществляется в конкретных странах по-разному в зависимости от структуры и динамики самой преступности, от разработанности криминологических и пенитенциарных подходов, от степени активности демократических сил общества и их способности отстаивать гуманистическую линию в уголовном праве. Но в целом в развитых капиталистических странах в послевоенный период уголовная политика все в меньшей степени сводится лишь к уголовно-правовому принуждению, она предусматривает также осуществление целого комплекса социально-экономических и воспитательных программ, преследующих криминолого-профилактические цели.
Необходимость усовершенствования механизма борьбы с преступностью потребовало существенных изменений в самом уголовном законодательстве, в котором, с одной стороны, отразилась тенденция к усилению правового принуждения, а с другой – влияния общедемократических и гуманистических идей. Во многих странах законодательство берет на вооружение ряд новых концепций и школ, созданных в ХХ в. в буржуазном уголовном праве и криминологии. Так, под влиянием социологического направления буржуазные государства в своей уголовной политике с помощью либеральных мер пытаются осуществить «реадаптацию» преступников. Более широкое распространение получают реформатории (исправительные тюрьмы), создаются специальные детские исправительные учреждения, запрещаются некоторые жестокие наказания, а в ряде стран (в Англии, Франции, Италии и др.) отменяется смертная казнь. И в реформированном виде тюрьмы в буржуазных странах, как и вся пенитенциарная система в целом, выступают в значительной мере как механизм подавления социально обездоленных и отверженных обществом, участников различных движений социального протеста, организаторов несанкционированных забастовок и т.д. Вместе с тем необходимо отметить и тот факт, что в последние десятилетия под влиянием демократического общественного мнения и социологических концепций в законодательстве предусматривается более широкое использование условного осуждения и условно-досрочного освобождения, устанавливаются за ряд преступлений лишь максимальные сроки тюремного наказания, что позволяет судам выносить более мягкие и гибкие приговоры.
Новые уголовно-правовые концепции находят свое отражение и в самой технике составления уголовных кодексов и законов, в совершенствовании их структуры, в устранении многих анахронизмов. Так, в Англии Закон об уголовном праве 1967 г. упразднил средневековое деление преступлений на фелонии и мисдиминор, реформа уголовного права в ФРГ, осуществленная в 1975 г., закрепила отказ от традиционной для континентальной системы трехчленной классификации преступных деяний, сохранив лишь их деление на «преступления» и «проступки», и т.д. В связи с усложнением самой общественной жизни и углублением социальных противоречий происходит расширение круга действий, рассматривает в уголовном законодательстве в качестве преступлений и проступков. Так, появляются новые виды экономических и должностных преступлений, а также уголовных правонарушений, связанных с загрязнением окружающей среды, несоблюдением транспортных и дорожных правил, торговлей наркотиками и т.д. Законодательством ряда стран предусматривается также и расширение состава субъектов уголовной ответственности: наказанию в некоторых случаях подлежат не только физические, но и юридические лица, например компании (корпорации и т.д.) которые как таковые (наряду с их должностными лицами) подвергаются уголовным штрафам за нарушение налогового, трудового, антитрестовского и другого законодательства.
В уголовном законодательстве некоторых стран в последние годы проявилась, хотя и в меньших масштабах, и обратная тенденция – к декриминализации, т.е. к исключению некоторых категорий незначительных преступлений (например, отмена законом 1975 г. во Франции уголовной ответственности за супружескую измену, в ФРГ законом 1973 г. – за сводничество, порнографию, проституцию и т.п.).
Многие уголовные кодексы и законы, принятые в буржуазных странах уже после 1917 г., в той или иной мере отказываются от постулата: нет преступления без указания на то в законе . В них появляется множество «каучуковых» статей с расплывчатыми диспозициями и санкциями, неопределенных составов преступлений, которые позволяют полицейским и судебным органам в случае необходимости расширять масштабы уголовной репрессии.
Более широкое распространение в буржуазных государствах получили законы, направленные против так называемых привычных преступников, которым суды могут назначать в дополнение к основному наказанию или помимо его превентивное тюремное заключение. Так, английский закон об уголовном правосудии 1948 г. значительно расширил категорию дел, по которым к «привычным преступникам» может быть применено превентивное заключение. Этим законом, а затем законами 1967 и 1973 гг. была предусмотрена возможность продления сроков такого заключения. Такой же подход был закреплен ранее в УК Швейцарии 1937 г., который предусмотрел, что лица, уже отбывавшие многократно наказания лишением свободы, проявляющие склонность к совершению преступлений и проступков, к беспутству или праздности, вновь совершающее деяния, наказуемые лишением свободы, могут быть по распоряжению суда интернированы на неопределенное время. Французское законодательство предусмотрело возможность признания лица «пожизненным рецидивистом» с соответствующими юридическими последствиями.
Под влиянием социологических концепций буржуазное уголовное право последних десятилетий во все большей степени допускает преследование не только преступных, противоправных с точки зрения уголовного закона действий, но и лиц, представляющих, по мнению карательных органов, опасность для существующей государственной власти. В законодательство вводится понятие опасного или предделиктного состояния, и к лицам, находящимся в таком состоянии (бродяги, проститутки, наркоманы и т.п.), могут быть применены особые, но в сущности, репрессивные санкции – «меры безопасности», «меры социальной защиты». Так, например, УК Аргентины 1922 г., УК Перу 1924 г. и другие допускали применение «мер безопасности, «меры социальной защиты».Так, например, УК Аргентины 1922 г., УК Перу 1924 г. и другие допускали применение «мер безопасности и исправления» к лицам, которые совершили не преступление, а так называемые опасные действия. В США Закон о контроле над организованной преступностью 1970 г. связывает размеры наказания, в частности применение продленных сроков лишения свободы, не столько с характером деяния, сколько со «степенью опасности» осужденного.
Откровенно реакционный характер институты «опасного состояния» и «меры социальной защиты» получили в условиях фашистских, диктаторских режимов, которые использовали их как орудие массовой репрессии. В фашистской Италии «меры безопасности», введенные в Кодекс полиции безопасности 1926 г., использовались правительством для преследования коммунистов и иных противников фашизма. Кодекс легализовал неограниченный произвол политической полиции, поскольку «опасными» мог быть объявлен широкий круг лиц, в том числе те, кто «критикуют действия государственных властей».
Применение «мер безопасности» судами было узаконено в Италии по УК 1931г., ге в общей форме указывалось, что уголовный закон устанавливает те случаи, когда «меры безопасности» применяются «за действия, не предусмотренные законом в качестве преступных». По этому кодексу «социально опасным» могло быть признано лицо, которое является невменяемым или не подлежащим наказанию, но имеется вероятность, что «оно совершит новые действия, предусмотренные в законе в качестве преступных». Кодекс содержал большой перечень «мер безопасности»: помещение в сельскохозяйственную колонию или работный дом, содержание в судебном реформатории, отдача под надзор, запрещение проживать в определенной местности и т.д.
В Германии с приходом к власти фашистов в ноябре 1933 г. был введен Закон об опасных привычных преступниках и о мерах безопасности и исправления. По этому закону, лица, объявленные «опасными привычными преступниками», заключались в концентрационные лагеря, причем это заключение продолжалось «до тех пор, пока оно представляется необходимым с точки зрения задач, преследуемых данной мерой безопасности или исправления». В руках гитлеровских палачей уголовное законодательство стало орудием осуществления их расистских и неоломброзианских идей, согласно которым преступность объявлялась «врожденным» свойством отдельных «неполноценных» лиц, а также целых народов и рас.
Превентивные меры после второй мировой войны получили еще более широкое распространение в уголовном законодательстве многих стран: латиноамериканских, скандинавских и других, причем в условиях буржуазно-демократических режимов они ставились обычно в строгие рамки законности. Понятию «опасного состояния», выработанному в странах континентальной правовой системы, в праве США в значительной мере соответствовали использовавшиеся в судебной практике (в том числе в решениях Верховного суда 20 –50-х гг.) доктрины «явной и наличной опасности» и «опасной тенденции».
Законодательство о политических преступлениях. Отход от принципа ясного и точного определения преступлений в уголовном законе в наиболее опасном виде проявился в области так называемой политической преступности. В условиях фашистских и авторитарных режимов законы о политических преступлениях становились инструментом откровенной расправы с оппозиционными политическими партиями, с идейными противниками тоталитарного строя, с демократическими кругами.
В Японии в 1925г. Закон об охране общественного порядка в ст. 1 квалифицировал как политическое преступление участие в обществе, целью которого является «изменение установленных конституцией государственного строя или формы правления или отмены частной собственности». Одна лишь пропаганда таких целей наказывалась длительными сроками тюремного заключения. В 1928 г. закон об «опасных мыслях» ввел смертную казнь за антиправительственную пропаганду и деятельность.
В фашистской Италии закон 1926 г. «О защите государства» восстановил отмененную по УК 1889 г. смертную казнь и предусматривал ее применение в случаях совершения государственных преступлений: за посягательство на короля, на главу правительства, за вооруженное выступление против государственных властей и т.д. Умысел к совершению таких преступлений карался тюремным заключением на срок от 15 до 20 лет. Многие из положений этого закона 8 УК вошли затем в УК Италии 1931 г. Кроме того, в ст. 8 было дано общее определение политического преступления, под которое можно было подвести любое неугодное властям действие: «политическим считается всякое преступление, нарушающее политический интерес государства или политическое право гражданина. Считается также политическим общеуголовное преступление, совершенное полностью или частично по политическим мотивам».
Открыто террористический характер носило также законодательство о политических преступлениях в фашистской Германии (Закон о защите народа и государства от 18 февраля 1933 г., Закон о защите народа от измены и мятежных происков от 28 февраля 1933 г. и т.д.). Только за первые три года своего пребывания у власти фашисты в Германии арестовали по политическим, религиозным и расовым мотивам около 1 млн. человек.
Уголовное законодательство о политических преступлениях использовалось в карательных целях не только в фашистских государствах, но и в странах с демократическими режимами.
Так, например, в Англии в 1929 – 1933 гг. в связи с обострением политической борьбы и волнениями во флоте правительство, используя старые статуты парламента (Акт о возбуждении мятежа 1797 г.), обрушилось с репрессиями против коммунистов, пацифистов и т.д. За эти годы в Англии было проведено политических процессов больше, чем за предшествующие 140 лет. Но правительство, не довольствуясь старым законодательством, провело в 1934 г. новый Закон о мятеже, который позволил карать любые формы революционной агитации в армии, вплоть до хранения «возмутительных сочинений».
Серьезным ограничением демократических прав и свобод стало введенное в Англии в связи с событиями в Северной Ирландии чрезвычайное законодательство, в рамках которого в 1974 – 1978 гг. парламентом были приняты специальные законы об ограничении терроризма. Казуистические формулы этих законов позволили властям преследовать в качестве террористов участников забастовок, демонстраций, расовых столкновений и т.д.
В США уже с 20-х гг. в ходе кампании «травли красных» в большинстве штатов были приняты законы о преступном анархизме, о преступном синдикализме, о «красных галстуках» и т.д., «каучуковые» формулировки которых позволяли использовать эти законы для преследования коммунистов и других прогрессивных деятелей. В 1940 г. был принят пресловутый федеральный закон Смита (Закон о регистрации иностранцев). После окончания второй мировой войны в обстановке «холодной войны» и антикоммунистической истерии на основе этого закона в тюрьмы были брошены свыше 100 руководителей Компартии США, причем не за какие-либо конкретные действия, а за образ мыслей и политические взгляды.
Еще более широкую систему преследований за политические взгляды предусмотрели принятые в период разгула маккартизма Закон о внутренней безопасности 1950 г. (Закон Маккарена-Вуда) и явившийся дополнением к нему Закон о контроле над коммунистической деятельностью 1954 г., открыто направление против коммунистических и иных прогрессивных организаций, объявленных «подрывными». Однако в условиях последовавшего подъема демократического движения попытки применить эти законы против Компартии США не встретили поддержки в Верховном суде США в связи с их явной неконституционностью.
Под предлогом усиления борьбы с преступностью и пресечения «подстрекательства к мятежу» в США было принято законодательство, которое в определенной степени ограничивает право граждан на демонстрации и иные публичные манифестации. Так Закон о контроле над преступностью на улицах 1968 г. позволяет рассматривать в качестве «мятежа» и преследовать в уголовном порядке некоторые виды групповых выступлений протеста, а также пересечение демонстрантами границ между штатами.
Под влиянием законодательства США реакционные акты, прямо запрещающие коммунистические партии и другие прогрессивные организации, были приняты в 50-60-е гг. во многих странах латинской Америки. После военно-фашистского переворота 1973 г. в Чили была издана целая серия декретов-законов, предусматривающих расправу с политическими противниками диктатуры Пиночета, запрещающих существование «политических партий и марксистских движений», «пропаганду недовольства правительством» и т.п.
Серия антидемократических законов, принятых под предлогом охраны конституционного строя, была введена в действие в 50-70-х гг. в ФРГ. Еще в 1951 г. специальным дополнением к уголовному кодексу был предусмотрен ряд составов преступлений («посягательства на конституционный строй», «изменническая деятельность», «угрожающий государству саботаж» и др.), получивших известность как «политическое уголовное право». На основании этих законов после запрещения в 1956 г. компартии, а также ряда других прогрессивных организаций против их руководителей и членов были обрушены репрессии. Принятая в 1976 г. в ряду других «антитеррористических» законов очередная поправка к УК ФРГ установила уголовную ответственность за одно лишь распространение письменных материалов или за публичные выступления, которые рассматриваются властями как враждебная конституции «поддержка насильственных действий». Этот закон был направлен главным образом против участников движений массового протеста (за удаление американских ракет и т.п.).
Изменения в уголовно-процессуальном праве. Переплетение демократических и антидемократических тенденций присуще в ХХ в.(после первой мировой войны) также уголовному процессу и деятельности судов в буржуазных государствах. Но в целом послевоенный период суды, опирающиеся в важнейших делах на вердикт присяжных. И уголовное судопроизводство, основывающееся на принципе равенства сторон, состязательности развиваются в либеральном направлении, являются важным элементом и гарантом демократических процедур. Усилился по ряду направлений и судебный контроль за деятельностью полицейских и следственных органов.
Однако сторонники жестких, полицейских методов укрепления правопорядка, обычно ссылаясь на необходимость усиления эффективности деятельности полиции в расследовании преступлений, стремятся установить неограниченную свободу следственных и иных правоохранительных органов. Расширение усмотрения полицейских властей происходит не только в связи с ростом общеуголовной преступности, но и в условиях, когда обостряется социальная напряженность и классовая борьба, наблюдается подъем политической активности масс. В такие критические ситуации полиция в буржуазных государствах не останавливались перед открытым произволом, применяла любые методы, в том числе и незаконные для того, чтобы выиграть судебные дела, подавить своих политических противников, деятельность профсоюзных, пацифистских и иных неугодных властям организаций). Так, например, в США по приказу министра юстиции Пальмера под предлогом разоблачения «красного заговора» полиция, нарушая при этом конституционные процессуальные гарантии, только в одну ночь на 2 января 1920 г. арестовала около 10 тыс. человек. В условиях диктаторских и открытых фашистских режимов конституционные принципы уголовного процесса практически отбрасывались в сторону. В Японии в 20-е годы полицией были замучены или расстреляны ряд членов ЦК коммунистической партии и многие рядовые коммунисты. Полицейские расправы приобретали массовый характер в фашистской Италии и Германии во время военных и иных диктаторских правлений, в целом ряде латиноамериканских республик даже в последние десятилетия и т.д.
Свободе полицейского усмотрения нередко содействовали отдельные законодательные акты, принятые и в государствах с демократическими традициями, а также и позиция самих судебных органов, которые нередко своими решениями узаконивают произвольные действия следственного аппарата. Так, например, в Англии в соответствии с законодательством о «чрезвычайном положении» приостанавливалось действие процедуры, что позволяло правительству производить массовые аресты (например, в Ольстере в 70-х гг. и т.д.). В США федеральный Закон 1951 г. дал право чиновникам ФБР производить аресты без предъявления соответствующего ордера. По закону конгресса 1954 г. свидетели по делам «о подрыве национальной безопасности» лишались процессуального права отказываться давать показания, предусмотренного У-й поправкой к конституции.
В ФРГ законы о реформе уголовно-процессуального права в 1974 г. отменили институт предварительного (судейского) следствия и заслушивание обвиняемого при окончании дознания, предусмотрели возможность исключения защитника в некоторых делах о политических преступлениях. В 1978 г. полиция ФРГ получила дополнительные права при задержании лиц, подозреваемых в террористической деятельности.
В США и некоторых других буржуазных государствах суды в ряде случаев игнорировали конституционные и законодательные правила о допустимости доказательств, чем узаконивали недозволенные методы ведения следствия. Например, американские суды в 40-50-е гг. в целом ряде решений признали возможным использовать в качестве доказательств полицейские данные, полученные с помощью незаконных обысков, телефонных подслушиваний, специальных детектофонов и т.п., хотя это прямо противоречит смыслу 1У-й поправики к конституции. Верховный суд США под давлением демократической общественности в 50-60-х гг. (при председателе Э.Уорроне) в серии процессов осудил использование доказательств, полученных полицией неконституционным путем. Но уже в 70-80-х гг. (при председателе У.Бергере, а затем У. Ренквисте) Верховный суд сделал существенный шаг назад от общего правила о недопустимости в судах незаконных доказательств и поддержал ряд неконституционных действий полицейских и других административных служб (обыски, облавы и т.п.), которые допускали произвол во имя порядка и законности.
В Англии и США ограничения пределов действия обычной и демократической судебной процедуры нашли свое выражение в последние десятилетия в развитии так называемого суммарного судопроизводства, при котором уголовные дела рассматриваются единоличным судьей без участия присяжных заседателей и в особом упрощенном процессуальном порядке. Так, по данным американской печати, в большинстве штатов без присяжных рассматривается 90% уголовных дел. В США суммарное судопроизводство после второй мировой войны нередко применялось для расправы со строптивыми обвиняемыми, привлекаемыми по делам о «неуважении к суду», в которых единоличный судья в одном лице представлял и суд, и жюри присяжных, и само обвинение.
Несмотря на многочисленные факты отступления судов и полиции в буржуазных государствах от элементарных принципов законности в уголовном процессе, в последние ХХ в. в странах с демократическими институтами и традициями благодаря высокому уровню правового сознания масс и острой реакции общественного мнения на случаи полицейского и судебного произвола конституционные гарантии правосудия, поддерживаемые в целом специальными конституционными судами, приобретает большую политическую и практическую значимость.