Фавориты Игоря Старого: Прекраса (Ольга), Свенельд

 

Сын Рюрика Игорь Старый, как его иногда называют, буквально вырос на руках своего «дядьки» и соправителя Олега и стал самостоятельным киевским князем только после его смерти. Если верить летописным свидетельствам, то в 882 г. ему было 3 или 4 года. Игорь получил киевский престол по наследному праву, но вопреки околоисторическому расхожему мнению никогда не находился в чьей‑либо тени. Все уже было решено за него еще до начала его правления. Личную власть в Киеве он получил согласно летописной традиции уже взрослым человеком, и от него требовалось только поддерживать сложившийся порядок. Когда через несколько десятилетий после смерти Олега Игорь на правах «друга‑захватчика» посетит Константинополь (в 941 г.), то услышит от византийского императора предложение «взять ту дань, что обычно брал Олег, с добавлением».

Это значит, что ужас, который наводили дружинники Олега на византийцев, был настолько силен, что сохранился и много лет спустя после его визита. Кроме того, сам Игорь зарекомендовал себя настолько хорошим воином, что даже непомерная «плата за мир», навязанная Олегом в качестве обязательного условия дружбы и сотрудничества, не казалась императору слишком высокой. Постоянно воюя с хазарами, византийцами и буртасами, Игорь практически не бывал дома и нуждался в надежной опоре, верных людях, которые могли бы «присмотреть» за государством в его отсутствие и собрать необходимую дань с подвластных народов. Эти же люди после его гибели, вызванной непомерной жадностью, а точнее, вынужденной погоней за средствами, и должны были встать у руля Киевской Руси до совершеннолетия его малолетнего сына Святослава.

Такими надежными сподвижниками стали самые близкие для Игоря люди – жена Ольга и ее брат (по другим источникам, младший дядя) Свенельд, служивший у него воеводой. Не слишком давно покоренные соседние племена бунтовали.

 

Постоянные войны, которые вел Игорь Старый, требовали материальных и человеческих ресурсов. Это вынуждало князя идти на поводу у дружины и не могло закончиться хорошо.

 

Поэтому политика, проводимая доверенными лицами киевского правителя, с одной стороны, укрепляла их личную власть, а с другой стороны, должна была привести и к укреплению государства в целом.

 

Прекраса (Ольга) (894 – 969)

 

Верная спутница киевского князя, известная из источников под именем княгини Ольги, происходила из города Пскова, из уважаемой, но небогатой варяжской семьи. Источники упоминают, что с Игорем Ольга познакомилась у реки, где она, переодетая в мужскую одежду, была перевозчиком. Называют и славянское имя девушки – Прекраса, которое, возможно, являлось обычным для тех времен прозвищем. Былинный образ девицы‑богатырши, с одной стороны, говорит о недюжинной предприимчивости будущей княгини и некоторой авантюристической жилке в ее характере. С другой стороны, показывает сложное материальное положение ее семьи, в которой дочь не имела возможности «сидеть в тереме за прялкой», а должна была помогать родным зарабатывать на жизнь. Конечно, это свидетельствует и о превосходной физической подготовке, и об умении постоять за себя (в случае необходимости).

Некоторые источники утверждают, что Ольга происходила не из варяжского рода, а из семьи болгарских правителей. Эти сведения, хотя и разделяются частью исследователей, но на самом деле могут также говорить только о наличии славянского компонента в ее родословной. По одним летописям, свадьба Игоря и Ольги произошла в 903 г., по другим – много позднее; известно только, что одним из сватов выступал знаменитый Олег, высоко оценивший ум, красоту и проницательность княжеской невесты. Известно, что, кроме будущего киевского князя Святослава, у Игоря Старого и Ольги были еще несколько детей. Некоторые данные указывают на то, что у Игоря было несколько жен (по языческой традиции), но Ольгу он любил больше всех, и именно она оставалась в качестве местоблюстительницы управлять государством, когда Игорь пропадал в бесчисленных завоевательских походах.

Имя Ольги упоминается в дворцовых книгах византийских императоров, которые перечисляют европейских правителей того времени. Русско‑византийский договор 944 г. называет Ольгу «правительницей русов» и владычицей их земель. Это показывает, каким влиянием пользовалась Ольга как в русской земле, так и в Византии. Через год после своего появления в Византии Игорь трагически погиб от рук древлян. Сама гибель его, связанная в источнике с алчностью русского князя, обусловлена постоянным ведением завоевательских и оборонительных походов, которые осуществлял Игорь. Более того, он был, как представляется ряду исследователей, вынужден идти на поводу у дружины, требовавшей дополнительных средств, и поэтому отправился к древлянам за повторной данью. Дружина обеспечивала князю и государству безопасность и регулярный сбор налогов с покоренных земель. Взамен этого она ожидала привилегий и дополнительного, увеличенного содержания, иначе, «возроптав», по норманнскому обычаю могла уйти к тому, кто предоставил бы ей лучшие условия. Разумеется, древляне не видели иного выхода, кроме физического устранения князя. Кроме того, в этом воинственном и сильном народе еще сильна была память о прежних вольностях, и потому его вождями был придуман беспроигрышный ход: к убитой горем Ольге, оставшейся с малолетним сыном на руках, прислали древлянских старейшин‑сватов с требованием выйти замуж за древлянского князя Мала. Был ли древлянский вождь лично повинен в гибели киевского князя, об этом источник умалчивает. В случае согласия Ольги (или киевских старейшин) как полагали древляне, их народ получил бы независимость и власть над всей территорией Киевской Руси. Ольга и ее советники по заслугам оценили древлянскую хитрость. Убийц князя Игоря следовало наказать, да так, чтобы надолго отбить и у них, и у любых других «сепаратистов» желание противостоять власти киевских правителей. Отсюда и берет начало легенда о «кровожадности Ольги». Нет, это была хорошо спланированная акция по устрашению, намного превосходившая тот ущерб, который нанесли древляне Киевской Руси. Кроме того, так как во время этих карательных операций погибли практически все древлянские старейшины (т. е. лучшие и умнейшие представители этого народа), в древлянской земле буквально не осталось тех, кто в дальнейшем смог бы придумать и осуществить какой‑либо достойный по силе и хитрости акт возмездия. Это было целенаправленное уничтожение самых авторитетных и достойных соперников, а оставшиеся, частично обращенные в рабство, были слишком слабы и напуганы для того, чтобы задумываться о мести. Ряд исследователей считают, что первая месть Ольги (захоронение в ладье древлянских послов) имеет свой исток в древнем норманнском погребальном обряде и явно доказывает варяжское происхождение правительницы Киева. Ее иноземное происхождение выдает и полное пренебрежение к родовым законам гостеприимства в трех основных случаях легендарной мести: убийства сватов, посланных древлянами, в ладье и бане, а также на поминальной тризне по Игорю, когда захмелевшие безоружные гости были перебиты киевскими дружинниками. После этих жестоких, но решительных поступков авторитет первой русской княгини вознесся на небывалую высоту. То, что ей безоговорочно повиновалась дружина Игоря, является свидетельством признания Ольги полноправной преемницей киевского князя. Она заслужила почет и уважение и как верная жена, отомстившая за любимого мужа, и как государственная деятельница, остроумным и надежным, но крайне бесчеловечным способом избавившая государство от мятежников.

 

Летопись сообщает, что через год, в 946 г., Ольга лично возглавила поход на древлян, с тем чтобы окончательно подчинить Киеву их мятежную землю. Некоторые исследователи связывают это с ритуальным годичным поминовением убитого князя Игоря.

 

После своего сокрушительного поражения в бою уцелевшая древлянская аристократия затворилась в своей столице, приготовившись выдержать долгую осаду. Тем временем Ольга использовала предоставившуюся возможность для того, чтобы пройти «вдоль и поперек» древлянскую землю. Властью своей она установила единые для всей киевской земли правила сбора дани и налогов и сформировала административные округа с преданными ей людьми, тем самым показав свою справедливость. Основанные ею села и крепости (погосты) служили укреплению государства и развитию торговли, а сборы, получаемые с них, пополняли ее личную казну. В источниках не указано, что репрессии киевской княгини затронули простых древлян, охотников, рыболовов и землепашцев. Гнев ее касался представителей родовой аристократии, хранившей верность докняжеской независимости. По возвращении из этого похода Ольга предприняла еще одну попытку взять приступом столицу древлян – город‑крепость Искоростень. Но здесь ее ждала неудача. А долгая осада измотала бы утомленных походом дружинников и не факт, что закончилась бы их легкой победой. Отступить же после стольких затраченных усилий Ольга не могла. Военная хитрость и холодный расчет в очередной раз сослужили ей хорошую службу. Считается, что приведенный в летописи пример о взятой с древлян дани в виде живых птиц первоначально использовался еще древнегреческими историками. В таком случае начитанность Ольги имела еще и практическое значение. Превращенные в живые зажигательные снаряды, птицы ринулись в город, сея разрушения и панику среди его жителей. Деревянная крепость древлян выгорела за считанные часы. Это стало полным поражением мятежного народа и триумфом киевской княгини, с богатой добычей и толпой пленных вернувшейся из опасного похода.

Следующие три года Ольга провела в «устроении» своего государства. Летопись упоминает каменные города, церкви и терема, построенные княгиней в разных частях страны. История ее жизни является примером подчинения личного интереса государственному, личного счастья – благополучию страны. Рано возмужавший сын ее Святослав словно бы наследовал судьбу своего отца, проводя в походах свое основное время. Управлять Киевским государством приходилось княгине Ольге. Но государственные интересы требовали не только сохранять и приумножать имеющиеся ресурсы, но и достойно представлять державу за рубежом. Христианские правители Европы не могли не презирать государство язычников и соответственно рассматривать его как более или менее легкую добычу, рассчитывая на покорение дикого и неграмотного народа, жившего на зависть богато и спокойно. Успешный государь того времени, равный среди равных, должен был быть христианином. Ольга и ее советники это понимали. Киевская княгиня, по некоторым данным, уже к тому времени была христианкой. Об этом в том числе свидетельствуют и наличие в ее свите священника Григория, упомянутого в византийской дворцовой книге, и постройка ею церквей, и богатые дары церкви Святого Николая, возведенной над могилой убитого Олегом Аскольда. Было ли принятие Ольгой христианской веры делом глубоко личным – для водворения мира в душе или исключительно политическим, сказать трудно. Но определенно известны ее попытки обратить «к истинной вере» собственного сына Свято слава. Попытки эти не увенчались успехом. Удачливый и бесстрашный воин, он только отмахивался от ее уговоров и был по‑своему прав: его закаленная в боях дружина состояла из неисправимых язычников. Уже позднее чуть не погибли послы епископа Адальберта, призванные в страну для того, чтобы распространить христианство в Киевской Руси. Поэтому политический акт принятия общепризнанной в Европе веры Ольга взяла на себя. С этой целью в 955 г. состоялась ее поездка в Константинополь, организованная для того, чтобы закрепить международный авторитет Киевской Руси.

 

Немногие знают, что в те времена новообращенному государю‑христианину или рыцарю полагались богатые подарки (в случае Ольги – от византийского императора) и прощение грехов как прошлых, так и будущих (речь не шла о тяжких преступлениях). Кроме того, им были обеспечены покровительство и помощь европейских государей и византийского императора.

 

Поскольку с Византией еще со времен Рюрика и Олега отношения у Киевской Руси были весьма неоднозначными, наладить их под благовидным предлогом крещения великой княгини представлялось весьма уместным. К слову сказать, византийский император давно подумывал о присоединении к своей державе, постоянно нуждавшейся в дополнительных источниках дохода, богатого Киевского княжества, в которое столько раз уходила немалая доля его казны. Недвусмысленное предложение о браке (уже который раз по расчету и против ее воли) Ольге помогла отклонить врожденная хитрость. На ее родовом гербе можно было бы написать: «Соглашайся, но поступай по‑своему». Этот основополагающий дипломатический принцип лег в основу ее государственной стратегии. Тем более, что при византийском дворе положение почетного гостя порой легко нивелировалось до участи знатного пленника, заложника, а то и узника. И далеко не каждый знатный посетитель, вошедший в императорский дворец, выходил оттуда на следующий день (если вообще выходил). Предложение Ольги о предварительном крещении император воспринял как ничего не значащую уступку и даже вызвался сам быть крестным отцом прелестной язычницы. Их будущее бракосочетание сулило ему немалые выгоды, а дальнейшая судьба киевской княгини мало кого волновала. Она могла навеки исчезнуть на женской половине императорского дворца, могла быть незаметно пострижена в монахини; имелись и не столь гуманные варианты, весьма распространенные в те времена. Но Ольга по достоинству оценила факт публичности крещения и последующего сватовства императора и постаралась максимально использовать это. Ведь на пышном торжестве крещения присутствовали посланники европейских государей, высшие церковные иерархи, цвет аристократии цивилизованных стран. И когда обнадеженный предстоящей женитьбой император Византии, богато наградив новообращенную крестницу дарами и комплиментами, предложил ей свои руку и сердце, ничуть не сомневаясь в положительном ответе (в силу тех или иных причин), то со знаменитым остроумием ему ответили, что с дочерью, даже крестной, брак быть заключен не может. Это противно всем религиозным и человеческим законам. Такого коварного удара император не ожидал. Но культура средневекового публичного диспута требовала от него «сохранить лицо» в присутствии стольких важных особ, и император был вынужден подчиниться обычаю. Ольга благополучно вернулась домой, в очередной раз отстояв престиж и независимость своего государства. И только византийский летописец отметил ее «неблагодарность».

После этого Ольга спокойно прожила еще тринадцать лет. В ее жизни не было больших потрясений. Она по‑прежнему занималась укреплением и устроением Киевской Руси, а ее сын Святослав, как когда‑то муж Игорь, пропадал в походах, оставив на нее малолетних детей и державу.

В 961 г. она осуществила еще одну безуспешную попытку пригласить в Киев христианских миссионеров. Однако время для крещения Руси еще не наступило. Разногласия в вопросах веры и стремление расширить пределы государственных границ побудили Святослава поселиться отдельно, оставив столицу, и его новой резиденцией стал город Переяславец. Поглощенный войной с болгарами, он едва успел прогнать осадившие однажды Киев печенежские орды. Ольга и дети Святослава затворились в Киеве, приготовившись выдержать осаду. Это потрясение тяжело сказалось на здоровье княгини, и она оставила сына в Киеве, предчувствуя печальный исход своей болезни. Ольга скончалась летом 969 г. и была похоронена любящим сыном по христианскому обряду. Исторические памятники великой княгине находятся во Пскове, который она повелела украсить каменными строениями, в белорусском городе Коростене и Киеве. Псковская набережная и старинный мост в этом же городе до сих пор носят ее имя.

 

Свенельд (? – 980)

 

Воевода Свенельд, безусловно, был фаворитом киевского князя Игоря, настолько сильным было его влияние и при этом правителе, и при его преемниках – князьях Святославе и Ярополке. Согласно историческим источникам Свенельд, варяг по рождению, приходился родственником княгине Ольге и в полной мере воспользовался предоставленным ему правом оказывать влияние на ее супруга. В ранней истории Киевской Руси имя Свенельда практически не встречается. Во время правления Олега Свенельд, по‑видимому, участвует в походах против мятежных соседей киевлян – древлян и уличей. Поскольку летопись изображает его прославленным воеводой, фаворит князя должен был по устоявшейся традиции быть настоящим богатырем и при этом обладать недюжинной боевой смекалкой. Воеводу Икмора, вместе с которым Свенельд в 941 г. участвовал в походе на Константинополь, византийская летопись рисует именно таким. Свенельд пользовался большим доверием Игоря, для которого он собирал полюдье среди непокорных древлян. Судя по тому, что у воеводы была своя дружина (т. е. он сам содержал ее), его авторитет был не ниже, чем у киевского князя, а среди своей дружины – безусловно, выше. Так, своих ратников согласно летописи Свенельд обеспечил так, что они были одеты лучше, чем воины Игоря, и оружие у них было выше классом.

 

Конечно, выполняя волю киевского князя, и фаворит, и его дружина не забывали о личной пользе и, скорее всего, вели себя как захватчики на чужой территории, не брезгуя порой и откровенным грабежом.

 

Игорь ничего не спросил со Свенельда, а предпочел второй раз взять дань с одних и тех же древлян, чтобы не ссориться с фаворитом и сохранить свой престиж в личном войске. Это свидетельствует, по мнению исследователей, как о высоком авторитете Свенельда, так и о том, что древлянская земля не была отдана ему в «кормление», иначе миролюбивый киевский князь нашел бы другой источник дохода для своей дружины. В то время основным источником пополнения княжеской казны были полюдье и завоевательские походы; древляне были одним из немногих подвластных племен Киевской Руси, и с помощью этой «золотой жилы» и обеспечивал себя фаворит. Игоря и Свенельда связывали не только государственные интересы. Это было своего рода боевое братство, так как верный воевода сопровождал князя во всех крупных походах: на Византию в 941 г., в Закавказье в 943 – 944 гг. и на усмирение древлянских племен в 944 г. Правда, во время «второго побора» Игоря Свенельд уже достиг Киева и не мог находиться рядом с князем в момент его гибели. Тем не менее именно фаворита некоторые историки считают косвенно повинным в гибели киевского князя. Развивая эту мысль, можно предположить, что после смерти Олега Игорь был единственным, кто стоял между государственной властью и Свенельдом. После гибели Игоря верный воевода и воспитатель малолетнего Святослава Асмуд возникают рядом с княгиней Ольгой. Они сопровождают ее во время наказания древлян, в византийской поездке. Можно предположить, что именно благодаря Свенельду и Асмуду молодой Святослав постигал воинское мастерство. Воевода сопутствует молодому князю во всех походах (на хазар, ясов и касогов, болгар), выступает его верным помощником и советчиком. Он является воспитателем малолетних сыновей киевского правителя – Ярополка, Олега‑младшего и Владимира, отдавая предпочтение Ярополку как будущему наследнику первой руки. Тем не менее, сопровождая Святослава в его последнем походе на греков в 971 г., из которого киевский князь уже не вернется, фаворит предупреждает его об опасности выбранного пути возвращения и оставляет своего воспитанника и повелителя, отправившись другой дорогой и благополучно достигнув Киева. Святослав, как известно, потеряв в бою значительную часть воинов, погиб в битве с печенегами. Трон в Киеве занимает его старший сын Ярополк, а при нем – его бессменный «дядька» Свенельд. Ведущую роль при киевских князьях фаворит распространяет и на своих сыновей – Люта и Мстишу. Лют, пользуясь влиянием своего уважаемого отца, по‑прежнему продолжает охотиться на бывших древлянских территориях, несмотря на то что они по завещанию Святослава отданы во владение его сыну – Олегу‑младшему. И всем это видится в порядке вещей. Во всяком случае недовольных голосов не было слышно. Можно объяснить привилегированное положение воеводы Свенельда его беспримерными удачливостью и чутьем, военной смекалкой и практической хваткой, умением оказаться в нужном месте в нужное время и др. Историки объясняют это проще – молодое Киевское государство во многом несло на себе отпечаток былых родовых и семейных традиций. И отношения среди варяжской аристократии, князя и его воевод во многом носили патриархальный характер, а не строились по иерархическому принципу «хозяина и слуги». Пребывание представителей элиты на данной территории носило условно‑временный характер, особенно в первом – втором поколениях.

 

Старшие по возрасту воеводы, бывшие к тому же дальними родственниками князя, как бы опекали его, направляли его политику, пусть и не без выгоды для себя, в необходимое русло. Их сыновья росли вмес те с молодым князем, в их отношениях присутствовали некий дух товарищества и в то же время чувство соперничества.

 

Но четвертое поколение князей выросло однако в условиях более или менее сформировавшейся иерархии, когда каждая данная территория уже принадлежала им по наследству, и они требовали от своих сверстников‑товарищей и дружинников соблюдения положенной субординации. Поэтому Олег‑младший, сын Святослава, застигнув Люта охотящимся на своей древлянской земле, убил его за проявленную дерзость. И с подобным ничего сделать было нельзя. Наступило новое время со своими законами, и к этому следовало привыкнуть. Свенельд же не оставил убийство сына безнаказанным. Не в его правилах было отступать от устоявшихся традиций. И дело не в том, что Люту негде было охотиться. Издавна Свенельд считал себя вправе вольно чувствовать себя на княжеских землях, так как он и его дружина обеспечили эту территорию князьям. И за пренебрежение к этим принципам Олег жестоко поплатился. С коварством испытанного воина Свенельд развязал братоубийственную войну, натравив на Олега его родного брата Ярополка, как гласит летопись, в 977 г. Он хорошо знал цену братской любви русских князей. Это при нем согласно летописи язычник Святослав казнил за христианскую веру своего единокровного брата Глеба. И Олег погиб от руки своего брата Ярополка. Прямой вины Свенельда и в этом случае не наблюдается. Известно, что молодой Святославич упал с коня в ров и погиб в нем во время нападения Ярополка. Но «рука Свенельда» направляла Ярополка во время братоубийственной схватки. Фаворит остался доволен: его сын был отомщен равной «ценой крови», что, в принципе, тогда было немыслимо. Через некоторое время упоминания о Свенельде окончательно исчезают из исторических документов. Скорее всего, он умер через несколько лет – примерно в 980‑х гг. Второй его сын также не фигурирует в источниках. Не обладая воинской доблестью, авторитетом и хитростью отца, он растворился в числе рядовых дружинников, ничем не проявив себя с государственной точки зрения.

 

 

Фаворит Ольги: Святослав (? – 972)

 

Известно, что у Игоря Старого было несколько жен. Но только Ольга стала самой любимой и уважаемой им и вошла в историю как первая русская княгиня. Ее первенцем, наследником правителей Киевской Руси, был Святослав. По характеру, да, скорее всего, и по внешнему виду он очень походил на отца. Ему Ольга отдала свою материнскую любовь и именно с ним связывала свои честолюбивые надежды. Он был ее защитником, надеждой и опорой в трудные минуты, о нем беспокоилась княгиня, когда молодой князь пропадал в завоевательских походах, оставив государство в надежных материнских руках. Летопись условно относит рождение Святослава к 941 – 942 гг. Он родился перед поездкой Игоря в Константинополь и воспитывался на руках того самого Свенельда и Асмуда.

Сохранилось летописное упоминание о первом сражении Святослава: взятый Ольгой в 945 г. в «поход возмездия» на древлян, мальчик сидел на коне у воеводы Асмуда и по его наущению первым бросил во врагов копье, подав пример остальным дружинникам. Так же и отец его Игорь сидел некогда на руках у Олега, добывшего для него Киевское княжество. Согласно летописным данным Асмуд был уже пожилым воеводой, который еще с Олегом ходил в византийские походы, и имя его упоминается в императорской дворцовой книге. Это был своего рода «честный свидетель», исправно выполнявший поставленные задачи, но лишенный в отличие от Свенельда особой предприимчивости. Во всяком случае именно он научил Святослава всей воинской премудрости, которой обладал, в том числе умению обращаться с оружием всех видов и борцовскому искусству. Известно, что легкий на подъем киевский князь был неприхотлив в еде, большую часть дня мог провести в седле и в походе ограничивался тем, что поддерживал силы водой и слегка поджаренными полосками любого мяса. Это сохраняло его здоровье лучше любого знахаря, так же как и подчеркнутая несколькими источниками личная опрятность. Как и большинство дружинников, Асмуд и Свенельд были язычниками, таким же стал и Святослав. Никакие уговоры матери на него не действовали, так как дружина была гарантией его силы и мощи государства, а ее кодекс вои на с христианскими правилами и обрядами ничего общего не имел. Та же система ценностей, унаследованная от отца и языческих предков, сделала Святослава и сторонником многоженства. В те времена это было естественно, а многочисленные походы предоставляли широкие возможности для пополнения женской половины дворца. Ольга не вмешивалась в личную жизнь сына. Наверное, духовно ей был ближе старший сын Ярополк, мать которого была пленной греческой монахиней. Именно он и унаследовал киевский трон. О других детях Святослава она также заботилась, но они ее мало интересовали, кроме, пожалуй, Владимира – сына ее ключницы Малуши. Уделом его стал Новгород – историческая родина Рюриковичей. Но это отдельная история. Сам же Святослав дни свои проводил в «седле и походе». Внешность его приближенно описывают византийские источники – был он среднего роста, жилист и широкоплеч. Хмурые голубые глаза под густыми бровями и знак царского рода – прядь волос на гладко выбритой голове – довершали образ киевского князя. Озабоченность Святослава состоянием дел была понятна. В общем территория государства была «устроена». Одни вятичи из соседей‑славян оставались непокорными киевскому князю. Неукротимый нрав гнал его расширять пределы государства, и присоединение этих хазарских данников стало стимулом для его дальнейших походов. Борьба продолжалась несколько лет. В 965 – 968 гг. походы киевского князя следуют один за другим. Так, захват вятских земель спровоцировал борьбу с Хазарским каганатом, располагавшимся на Волге. Там Святослав разграбил столицу волжских булгар Семендер, а затем отправился в Закавказье – покорять племена яссов и касогов. Одолев, как гласит летопись, в честной борьбе касожского правителя Редедю, Святослав добавил данные земли к списку своих побед, но не остановился на этом.

 

Исследователь Лев Гумилев называл людей такого склада пассионариями, но со стороны иногда казалось, что киевскому князю все равно «кого воевать», лишь бы не заниматься государственными делами на родине. Такой же упрек высказал ему и летописец.

 

Объяснялось это, скорее всего, не столько беспокойной натурой самого Святослава, сколько необходимостью постоянно расширять и укреплять государственные границы соответственно поговорке «Волка ноги кормят». Источники и вслед за ними некоторые исследователи считают, что по материнской линии Святослав имел отношение к болгарскому королевскому дому и его интерес к Дунайской Болгарии не случаен. Издавна воинственные болгары досаждали Византии – «заклятому другу» киевских князей. А мобильного Святослава уговорить на еще один военный поход ничего не стоило. Примерно так и поступил очередной византийский император Никифор, посуливший Святославу помощь материальную и военную. Его союзники, угры и печенеги, славились агрессивностью и способностью воевать на чьей угодно стороне, лишь бы хорошо платили. Не таков был киевский князь. Историки называют его «первым рыцарем» Киевской Руси. Кодекс воина, требовавший постоянно находиться в походе, он довел до крайности, честно предупреждая противников перед началом боя: «Иду на вы». Эта хрестоматийная фраза является не просто иллюстрацией его прямого открытого характера. Она свидетельствует и о бескомпромиссности молодого князя, и о чрезмерной самоуверенности, честности, неискушенности в делах большой политики, что в конечном итоге и стало причиной его гибели. По мнению исследователей, искусно подогревая притязания Святослава на болгарский престол, византийский император рассчитывал решить сразу две проблемы: ослабить распоясавшихся болгар и устранить при благоприятной возможности Святослава, внушавшего немалые опасения своей чрезмерной активностью. Поход Святослава оказался победоносным. Киевский князь триумфально занял ряд городов, но не остановился на этом, а решил превратить всю Болгарию в свое родовое владение. Озабоченный император Византии понял, что со своими расчетами он явно поторопился. Нанятые им печенеги, недавние сторонники Святослава, осадили Киев в 968 г.; и князь, бросив болгарские владения, отправился выручать запершихся в Киеве мать и свое потомство. В этой связи некоторые исследователи считают, что город Переяславль (Переяславец), новая вотчина Святослава, был основан им с целью сделать его столицей нового княжества: объединенных Киевской Руси и болгарских территорий. Отвлекающий маневр императора Византии не удался. Его преемник Иоанн Цимский (Цимисхий) смотрел на вещи гораздо проще: нет человека – нет и проблемы. Поэтому, договорившись с болгарами о сопротивлении Святославу, он принялся терпеливо ждать и не ошибся. В Киеве Святослав нашел захворавшую княгиню и понял, что государственные дела требуют его личного внимания. Но он никогда не был к ним особенно близок и, словно задержавшись во времени, продолжал вести жизнь кочевого норманнского князя.

 

К этому же периоду документы, найденные в архиве русского историка В. Н. Татищева, относят и убийство Святославом своего брата Глеба (возможно, сына Игоря от другой жены) за исповедование христианства. Другими историческими документами этот случай не подтвержден, но можно предположить, что за конфликтом веры стоял конфликт власти.

 

Святослав отсутствовал слишком долго, чтобы среди сыновей Игоря от других жен не возникло стремления захватить управление государством в свои руки. Распределив по удельным городам своих малолетних сыновей, в 971 г. киевский князь снова появился в болгарских землях. Ему противостояло уже объединенное войско болгар и византийцев. Сторонники нового правителя в Болгарии, привлеченные дарованными им привилегиями, пытались поддержать Святослава, но безуспешно. Киевский князь не ожидал такого поворота событий. В кровопролитной битве он потерял много воинов, в том числе легендарного Икмора, бывшего боевым товарищем еще его отца. Более того, отступивший под натиском неприятеля Святослав был в течение трех месяцев осажден императорскими войсками в крепости Доростол. Ему пришлось подписать вынужденный мирный договор с греками и отправиться восвояси. Верный Свенельд предупредил Святослава об опасности нападения кочевников, но киевский князь привык возвращаться морским путем и переубедить его было нельзя. Удостоверившись однако, что привлеченные лицемерным византийским императором печенеги караулили русское войско у днепровских порогов, Святослав решил переждать до весны. Водный путь таким образом был закрыт, а посуху двигаться ему показалось долго. В его войске было много больных и раненых. Свенельд отправился другим маршрутом и, как выяснилось впоследствии, благополучно достиг Киева. Святослав дождался весны, теряя воинов в результате начавшейся бескормицы, и предпринял отчаянную попытку прорваться к днепровским порогам. Сменяющиеся засады печенегов не упустили такого удачного шанса. Святослав был убит примерно в 972 г., и Киевская Русь потеряла еще одного князя. В какой‑то степени он разделил судьбу своего отца, так как, оставив ради походов Родину, по словам летописцев, бесследно сгинул в чужой земле.

 

Фаворитка Святослава: Малуша (940 – 971 (978))

 

По примеру Игоря у Святослава было несколько жен (историки насчитывают до шести). Но любимой, самой верной, матерью его сына – будущего князя Владимира, собирателя земли русской, всегда оставалась Малуша. Она не играла ведущей роли в государственной политике, да это было и невозможно при княгине Ольге, а потом и при ее рано возмужавшем сыне. Источники называют Малушу дочерью Малка Любечанина, который был слугой княгини в городе Любече. Сама Малуша служила у Ольги ключницей, и в ее ведении было все огромное дворцовое хозяйство киевской княгини. Уже это говорит о большом доверии к Малуше и о ее недюжинных способностях в домоводстве и грамотности, так как без знания арифметики экономия невозможна, об умении разбираться в тогдашней «рыночной конъюнктуре» и об отличной памяти. Как таковая должность ключницы не считалась оскорбительной – у киевских князей в слугах и помощниках должны были находиться знатные люди. Это были привилегированные должности, а не рабская повинность. Некоторые сведения можно почерпнуть из второстепенных летописных сводов, в которых Малушу называют Малфрид и приписывают ей смешанное славяно‑варяжское происхождение. То, что ее родной брат Добрыня – будущий воевода у киевского князя Владимира – носил чисто славянское имя, также вполне допустимо. Сам князь Святослав является тому примером. Как бы там ни было, но Святослав сошелся с Малушей без материнского благословения, и хотя из всех его сыновей именно рожденному от Малуши Владимиру суждено было обрести историческую славу и продолжить династию, он в глазах Ольги и ее двора долгое время оставался нелегитимным наследником. Другое дело – его вечный соперник Ярополк, сын «грекини», как пишут источники. С глаз долой, в деревенскую глушь отправила рассерженная Ольга провинившуюся ключницу. Не такой невесты хотела она своему единственному сыну! Согласно летописям там же, в селе Будутино, и родился Владимир примерно в 960 г. Как Святослав примирился с матерью и уговорил ее вернуть в Киев свою опальную фаворитку, остается загадкой до сих пор. Видно, он действительно любил Малушу и опекал ее, хотя и государственные интересы, и нежные чувства (а иначе бы он забыл ее и оставил все, как есть) мирно уживались у Святослава с любовью к остальным представительницам прекрасного пола. В киевском дворце был расквартирован весь «гарем» Святослава – его жены, наложницы и дети.

 

Неисправимый язычник и многоженец, киевский князь был сыном своей эпохи, и новая династическая иерархия, основанная на принципах законности, преемственности и (преимущественно) единобрачия пока с трудом побеждала царивший вокруг него языческий хаос.

 

При жизни княгиня Ольга заботилась обо всех наследниках своего сына, но потом судьбу фаворитки надо было решать окончательно. При первой возможности Малуша была отправлена в Новгород, а вместе с ней и Владимир – примерно в 970 г. Так Владимир стал законным новгородским князем, а Малуша – его соправительницей, «невенчанной княгиней». Чувство вины, кроткий нрав или покорность судьбе привели Малушу к тому, что сведений о ней сохранилось крайне мало. Неизвестно, осталась ли она в Новгороде или переехала в спокойную сельскую местность. На ее гербе можно было начертать старинное изречение «Живи незаметно». Тем не менее, судя по тому, что она и ее брат Добрыня сумели воспитать из княжеского отпрыска великого правителя, Малуша была достойной женщиной, в которой удачно сочетались доброта, наблюдательность и практичность. Первые найденные в Новгороде деревянные мостовые ориентировочно принадлежат к 970‑м гг. и свидетельствуют о достаточно развитом городском благоустройстве. После утверждения Владимира на киевском престоле в 978 г. имя Малуши также не упоминается, что некоторыми исследователями трактуется как свидетельство смерти относительно молодой женщины в период между 971 и 978 г. – возможно, от болезни.

 

Фаворит Владимира Святого: Добрыня (годы жизни неизвестны)

 

Добрыня был соргласно преданию сыном Малка Любечанина и родным братом Малуши – фаворитки князя Святослава. Времени его рождения и смерти история не сохранила. Но известно, что он был воспитателем маленького князя, его наставником в воинской доблести и советчиком в государственных делах. Добрыня был дружинником Святослава. Он тяжело переживал отстраненность сестры от официальной дворцовой жизни и поэтому с радостью отправился в Новгород вслед за юным князем. Согласно некоторым данным он, неуверенный в том, какой удел достанется его племяннику, посоветовал Святославу отправить Владимира подальше от Киева (в Новгород), а приехавшим новгородским старейшинам – просить к себе малолетнего князя.

В это время Ярополку уже достался Киев, а Олегу‑младшему – зажиточные древлянские земли. Расположенный в стороне Новгород являлся «отчиной» потомков первых киевских князей и вместе с тем – постоянным источником смуты и народного своеволия. Отсутствие в летописи сведений о бунтах во время правления там Владимира и его воеводы и советника Добрыни можно считать признаком успешной политики невмешательства, которую проводил молодой князь. Через несколько лет после смерти Святослава возникли смута и братоубийственная война между его детьми, в которой погиб Олег. Согласно летописи по совету Добрыни Владимир примерно в 977 – 978 гг. уехал к норвежскому правителю Хакону, опасаясь за свою жизнь. Добрыня внушил молодому князю, что следует бороться за киевский престол. Поэтому в течение двух лет Владимир и Добрыня набирали в Скандинавии войско для того, чтобы защитить Новгород и прогнать Ярополка. По возвращении воевода рассчитывал, что Владимир, по‑прежнему самостоятельный новгородский князь, заметно улучшит свою судьбу династическим браком. С этой целью Добрыня присматривал ему выгодных невест. Так, по его совету Владимир заслал сватов к полоцкой княжне Рогнеде варяжского происхождения. Свое нравная Рогнеда, к которой уже посватался Ярополк, смертельно оскорбила Добрыню и его сестру Малушу, назвав молодого новгородского князя «сыном служанки». Логично предположить, что сказанное Рогнедой было ею не раз слышано от родителей и их влиятельных гостей. Даже если в этих словах и была доля истины, ей определенно не следовало так поступать. После таких речей послы смиренно удалились, ничем не выдав своего возмущения, а взбешенный Добрыня все усилия направил на то, чтобы убедить князя завоевать полоцкие земли и отомстить самоуверенной княжне.

По распоряжению воеводы варяги захватили Полоцк, высокомерная княжна стала рядовой наложницей Владимира, а ее родители погибли от руки палача. Продолжая эту линию, Владимир захватил Киев, а скрывшийся от него Ярополк был убит варяжскими наемниками. Так, ориентировочно в 980 г. Владимир стал киевским князем благодаря предприимчивости и военной мудрости своего дяди‑советника. И уже ничто не напоминало в нем юношу, в страхе бежавшего к норвежцам за помощью. Честь Добрыни и его сестры, матери великого князя, была восстановлена в полной мере. Помогавшие Владимиру варяжские наемники, по некоторым данным, были отправлены в Византию, и таким образом свидетелей хитроумия Добрыни не осталось. Сам же воевода скромно удовлетворился должностью новгородского наместника (посадника), сосредоточив в своих руках все экономические и политические ресурсы этого богатого города.

 

Примерно в 985 г. согласно историческим источникам Добрыня участвовал в болгарском походе киевского князя, что свидетельствует о его хорошем физическом состоянии, а двумя годами ранее помогал ему покорять племена вятичей, радимичей и ятвягов.

 

Скорее всего, Добрыня был язычником и так же воспитал Владимира. По некоторым данным, во время его службы в Новгороде имели место ритуальные человеческие жертвы. В связи с этим в православных Святцах впоследствии появился день поминовения мучеников Федора Варяга и его отца, новгородских жителей, протестовавших против этого обычая и принесенных в жертву разъяренной толпой. Впрочем, эта чудовищная практика, скорее всего, была повсеместной, только в жертву обычно приносили военнопленных. Известно, что Добрыня поддержал идеологическую реформу киевского князя и также обустроил в Новгороде храмовый комплекс славянских языческих божеств, причем «Перунов идол» был поставлен им на берегу реки, так же как и в Киеве. Активное участие принял Добрыня и в крещении Руси, также видя в нем средство укрепления государственной власти. В этом деле его соратниками выступили верные новгородцы: тысяцкие Путята и Воробей, активно подавлявшие сопротивление языческих жрецов и их сторонников. Есть сведения, что в Новгороде проводились своего рода религиозные диспуты между поклонниками старой и новой веры, до тех пор пока они не стали бесполезными. И тогда крещение Руси стало добровольно‑принудительным. Далее судьба Добрыни остается слабо освещенной в летописных источниках. Известно, что у него был сын Константин, также ставший в 1017 г. посадником, который верой и правдой служил сыну князя Владимира Ярославу. Так институт российского фаворитизма, передаваемый в рамках одной семьи «от отца к сыну» постепенно обретал наследственные черты.

 

Фаворит Ивана II Красного: А. Хвост (? – 1357)

 

В отличие от фаворитов государей Киевской Руси доверенные лица московских князей, бояре и тысяцкие, не обязательно обладали могучей силой и воинской доблестью. Заметный «государственный» ум также был бы им явной помехой. Но у приближенных великого князя Ивана II Красного уже были наработаны те черты, которые в дальнейшем станут шлифоваться следующими поколениями фаворитов российских государей: доведенная до совершенства хитрость, способность к искусным интригам и стремление любой ценой заслужить доверие и расположение князя. Они не порывались руководить государством, им нужна была власть для устройства своих финансово‑экономических дел. Служилое московское боярство вполне осознавало себя слугами великого князя и поэтому в массе своей философски относилось к надобностям государства, все же предпочитая решать свои проблемы за его счет. Князь Иван Красный заслужил прозвище «кроткого государя». Современники считали его слабовольным и безынициативным. Несмотря на то что Иван II снискал определенное положение в Орде, власть его вполне не признавали ни рязанские, ни новгородские, ни суздальские подданные, тверские и муромские владетели хозяйничали в его землях, а политический авторитет князя не подвергался сомнению по причине полного отсутствия такового. Большое значение Иван II придавал церковным делам, да и в повседневной жизни внимательно прислушивался к советам своего епископа Алексея. Он вернул в Москву всех опальных бояр и мятежников, которых изгнал из нее его старший брат Симеон Гордый, и в общении с ними представал, скорее, частным лицом, чем повелителем и самодержцем. Некоторым из таких «возвращенцев» удалось расположить к себе «тихого и милостивого» царя и вполне укрепить свое положение за время его правления, например в их числе был боярин Алексей Хвост.

Этот фаворит московского князя происходил из старинного боярского рода. Алексей Хвост был сыном Петра Босоволкова‑Хвоста, служившего еще Ивану Калите. Так как Москва в равных долях принадлежала трем сыновьям великого князя Ивана – Симеону Гордому, Ивану II и Андрею, то на правах старшинства преимущество получил Симеон, а его братья, по терминологии тех лет – «князья‑совладельцы», обязывались признавать его первенство, получая право на треть всех доходов и создание личных администраций в своих округах Москвы. Урегулировать возникавшие территориальные и административные споры должен был назначаемый великим князем тысяцкий. При Иване Калите эту должность занимал некий П. Вельяминов. В его руках, кроме того, сосредоточилось управление налогами, доходами городского населения, переписью, распределением повинностей, судом над жителями города, торговлей и созданием ополчения.

 

В административных документах тех лет тысяцкий перечисляется сразу после братьев великого князя, что свидетельствует о его огромном влиянии при формальном подчинении главе московского государства.

 

Алексей Хвост сразу оценил те возможности, которые предоставляло сотрудничество с князем, его братьями и боярами, с одной стороны, и рядовыми горожанами и купечеством – с другой. При умелом подходе и благоприятных обстоятельствах можно было организовать своего рода оппозицию и принудить великого князя считаться как с боярами, так и с городским населением. Именно поэтому должность тысяцкого замыкала на себе интересы сразу нескольких политических групп и была ключом ко всем сферам городской жизни и хозяйства. Просто так сменить тысяцкого было невозможно – это было событием в политической жизни.

В доверие к князю Симеону Гордому Алексей Хвост выбился еще в 1340‑х гг., когда был послан к его невесте, тверской княжне Марии, в качестве сопровождающего. Но честолюбивого Алексея не устраивало существовавшее положение дел. Должность тысяцкого была «оккупирована» Вельяминовыми – также пользуясь расположением великого князя, этот пост занял сын Протасия Василий. Правда, можно было добиться поддержки младших князей – Ивана Красного и Андрея, с их помощью убрать Василия и самому занять эту должность. Алексей затеял деятельную интригу, подробности которой не полностью отражены в дошедших до нас исторических текстах. Известно, что, заручившись поддержкой части московских служилых бояр и купечества, он стал оказывать молодым князьям разнообразные услуги, особое предпочтение оказывая Ивану (как следующему по старшинству). Подобная его активность не осталась незамеченной великим князем Симеоном. «Смутьяна» подвергли строгому допросу и вместе с женой и детьми пожизненно выслали из Москвы, а его имущество конфисковали и передали во владение князю Ивану Красному. При этом у заподозренных в интригах княжеских братьев взяли письменные обязательства не помогать боярину‑изгнаннику и его семье, не возвращать ему полученного имущества и довести до властей сведения о его местонахождении в случае бегства.

Значение «боярской смуты» было так велико, что, по воспоминаниям современников, Иван II принес умирающему старшему брату «страшную клятву» не пускать Хвоста обратно в Москву. Но после смерти Симеона никакие обстоятельства не могли удержать ловкого боярина вдали от столицы. Более того, изгнанный за «воровство и смуту» опальный фаворит имел твердое намерение вернуть себе доброе имя и достигнуть поставленной цели. Он не сомневался в том, что его заслуги не забыты новым московским правителем. Алексей Хвост не ошибся. Он был амнистирован в числе первых и среди других бывших изгнанников вернулся в Москву. После доверительного разговора с князем боярин Хвост добился желаемого. Ему была пожалована должность тысяцкого, и более того, по его просьбе особым указом московский князь сделал ее наследственной. Это свидетельствовало о том, каким доверием в глазах царя пользовался бывший изгнанник. С того времени авторитет Вельяминовых резко снизился, сторонниками нового тысяцкого им высказывалось оскорбительное недоверие, а князь Иван просто пренебрегал ими. Всем заправлял его новый любимец – тысяцкий Алексей. Хвост торжествовал. Он достиг того, о чем мечтал, но при этом не утратил народной приязни. Более того, преследования и лишения, которым он подвергся при предыдущем князе, только подняли его авторитет как «заступника горожан и купцов».

Справедливости ради следует сказать, что, по свидетельству современников, А. Хвост немало сделал для благоустройства города, искоренения преступности и правильного распределения повинностей и сборов. Должность обязывала соответствовать, и правление Ивана Красного осталось в истории как «тихие годы», потому что важные вопросы городского хозяйства решались своевременно. Но было бы ошибкой думать, что любимцы прежнего князя, бояре Вельяминовы, смирились со своим положением. Сын бывшего тысяцкого, его родственники и сторонники, «большие бояре», недовольные бездействием князя и значительной властью Алексея, составили заговор. В результате зимой 1357 г. могущественный фаворит был убит под покровом ночи, а труп его оказался на Красной площади как бы в назидание всем его сторонникам. В то же время замешанные в преступлении бояре со всеми семьями выехали в мятежную Рязань, боясь справедливого возмездия. Непосредственные исполнители Вельяминовы‑Воронцовы отправились в Орду, чтобы там переждать гнев великого князя. Удивительно, но заметных репрессий не последовало. Народ горевал о своем любимце, недруги торжествовали, а московский государь всецело предался делам религиозным, как будто ничего не произошло. Наверное, его тоже тяготили непомерная активность и популярность бывшего фаворита. Поистине нет груза тяжелее благодарности. Более того, через год Иван Красный объявил амнистию виновным боярам, и они постепенно вернулись в Москву. Из Вельяминовых приехали только Михаил и Василий Вельяминовы‑Воронцовы, больше доверявшие княжеской милости. Их никто не собирался наказывать, но полностью реабилитироваться им удалось лишь после смерти великого князя. Иван II Красный только на 2 года пережил своего фаворита.