В борьбе за совесть

По Столбовскому миру (1617) и Деулинскому перемирию (1618) западные русские земли отошли к Швеции и Польше. Но если в шведских владениях было немного русского населения, то в польских – гораздо больше. Речь Посполитая включала в себя не только Белоруссию и Украину, но и часть Великороссии – Смоленск, а кроме того, Литву и часть Латвии. В начале XVII в. Польша переживала те же неприятности, которые переживали все европейские государства, а назывались эти неприятности Контрреформацией. Правда, сама Польша не участвовала в Тридцатилетней войне между католической и протестантской коалициями, но ей приходилось сдерживать Россию, которая выступала как сторонница протестантской унии. Так Польша и Россия снова оказались соперницами в политической борьбе.

Начало военных действий не заставило себя ждать. В 1632 г. русские войска сделали попытку отбить Смоленск. Брошенное под стены Смоленска русское войско состояло из четырех солдатских полков, которых западному воинскому артикулу обучали служилые немцы, дворянской конницы и казаков южнорусских окраин. Русские осадили город, но Смоленск, имевший прекрасные оборонительные укрепления, долгое время успешно защищался. Когда же полякам удалось спровоцировать очередной набег крымского хана на юг России, «дети боярские» (дворяне) из-под стен Смоленска ушли на защиту южной русской границы – туда, где они были нужнее.

Основной силой осаждавших стали теперь пехотные полки западного строя. Но когда король Владислав подошел к Смоленску с двадцатитысячным войском, немцы просто сдались, а затем перешли к нему на службу. Оставшееся практически без командования русское войско было окружено поляками, блокировано, принуждено капитулировать, выдав артиллерию и сложив знамена перед польским королем (1634).

Командующий русским войском боярин Шеин, герой обороны Смоленска еще во времена короля Сигизмунда III и Тушинского вора, был отпущен поляками в Москву. В Москве же несчастного Шеина, нисколько не виновного в поражении, обвинили во всех смертных грехах и казнили. И хотя казнь Шеина была вопиющей несправедливостью – война есть воина и никто не застрахован от неудачи, – истины ради надо сказать и другое. Жестокость в отношении Шеина стала выражением того возмущения, которое царило в Москве после смоленской неудачи. Вскоре с поляками был заключен Поляновский мир. Король Владислав навсегда отказался от претензий на московский престол, но сохранил Смоленск и Чернигов. Таким образом, и после войны 1632–1634 гг. земли России вместе с многочисленным русским населением оставались в руках Польши.

Велико-, бело– и малороссы, которые оказались подданными Речи Посполитой, в целом были вполне лояльны по отношению к польскому правительству. Однако поляки относились к своим православным подданным свысока и даже с презрением. И ведь нельзя считать, что истинной причиной здесь явились религиозные разногласия. Православные, с точки зрения католиков, – «схизматики», раскольники, но их грех гораздо меньше, чем, скажем, у протестантов, которых католическая церковь считает еретиками. А ведь после Реформации в Польше появилось множество «ариан» – антитринитариев, а также евангелистов и представителей других реформаторских религиозных течений. Почтенные люди разных сословий принимали чаще всего арианство и кальвинизм. Например, князья литовского происхождения Радзивиллы – один из самых богатых и знатных родов Польши – тоже делились на протестантов и католиков, однако вовсе не ссорились между собой и великолепно ладили друг с другом в вопросах веры. Но как только речь заходила о православных, от польской терпимости не оставалось и следа.

Русское дворянство с занятых поляками земель было лишено всех прав на чины, а значит, и всякой возможности делать карьеру; русское купечество и городское ремесленное население было начисто вытеснено из торговли евреями, пользовавшимися покровительством католической церкви и польских панов. Механизм их взаимоотношений был крайне прост. Польские магнаты, получив в захваченных ими русских землях большие поместья, совсем не хотели заниматься хозяйством, они предпочитали ездить по блестящим столицам Западной Европы. Да и в самой Польше – в Варшаве, Кракове – тоже было не скучно: шли представления в театрах, давались балы, собирались застолья. Поскольку такой отдых был дорог, отнимал массу сил и времени, паны нуждались в посредниках, способных обеспечивать постоянный приток денежных средств. Таких посредников они нашли в лице евреев, которых пригласил в Польшу еще в XIV в. король Казимир Великий. Евреи неплохо устроились в этой стране, арендовали корчмы и лавки, занимались ростовщичеством и меной денег. В поместьях они становились доверенными лицами польских панов – факторами – и выжимали деньги из русских крестьян-арендаторов.

Короче говоря, перед русским населением Речи Посполитой стоял выбор не столько тяжелый, сколько аморальный сам по себе: или переходить в католицизм и становиться поляками, или терпеть всевозможные унижения. Русские, украинцы и белорусы, жившие на захваченных Польшей территориях, пошли на огромные жертвы ради сохранения даже не свободы совести (этой свободы у них не было), а самой православной веры. Очень немногие переходили в католичество и униатство; в большинстве своем православное население отказалось менять веру греческую на веру латинскую. И ведь нельзя сказать, что безграмотные украинские казаки или белорусские крестьяне понимали теологические различия между православием и католичеством. Никому из них и в голову не приходило интересоваться таковыми различиями, ибо для множества людей определенное вероисповедание выступало прежде всего индикатором принадлежности к вполне определенному коллективу – «своим». Те, кому по стереотипу поведения, мироощущению были ближе католики, – примыкали к католикам; те, кому были более симпатичны православные, – пополняли их ряды.

Но, может быть, поляки, вошедшие в круг западноевропейских народов, были осознанно убеждены в правоте догматов, принятых Римской церковью? Ничуть не бывало. Двумя самыми массовыми сословиями у поляков была безграмотная шляхта и крестьяне – «хлопы». Сословную границу между ними проще всего определить так: «хлопы» – это люди, освобожденные от военной службы и обложенные налогами; шляхта, напротив, – подданные, освобожденные от налогов и обязанные короне военной службой. Разница между «хлопами» и шляхтой была, по сути, невелика: подавляющее большинство шляхты составляла так называемая застенковая шляхта, аналог русских однодворцев. Ее представители обитали в крошечных хуторах («застенках»), сами пахали землю вместе с крестьянами, поскольку все их дворянское достояние зачастую заключалось в дедовской сабле да «польском гоноре». Мелкая польская шляхта составляла то же военное сословие, что и казачество польской Украины, то есть окраины, ничем от него не отличаясь по существу. И потому у нас нет никаких причин думать, будто польские шляхтичи разбирались в теологических тонкостях лучше украинских казаков. Следовательно, причины кровавой борьбы, вспыхнувшей на Украине в XVII в., лежат за пределами конфессиональных разногласий.

К середине XVII в., когда Москва отбилась и оправилась от польско-шведской интервенции и надежда на объединение двух государств под скипетром польского короля рухнула, в Польше появились представители католического ордена иезуитов.

Орден иезуитов был основан испанским офицером Игнатием Лойолой в 1534 г. Официально объявленной целью деятельности нового братства стало противодействие Реформации – борьба с ересью и расширение сферы влияния католицизма. Но стереотипы поведения, закрепленные в уставе этого ордена, свидетельствовали о том, что иезуиты являются реформаторами католицизма ничуть не в меньшей степени, чем последователи Лютера или Кальвина. Ограничимся одним красноречивым примером. По христианским догматам, высшим судьей каждого человеческого поступка является сам Христос, и его оценка обнаруживается в нашей совести. Иначе говоря, каждый, кто искренне считает себя христианином, обязан ради спасения души соотносить свои деяния со своей совестью, а не оправдывать их доводами разума. Иезуиты же приняли тезис об абсолютном послушании младших старшим и считали обучение методом формирования веры. Именно поэтому в деятельности иезуитов «к вящей славе Божией» такое большое место занимала педагогика. Братья трудились по всему миру, открывая коллегии и академии, подготавливая войны, занимаясь шпионажем и подкупом с единственной целью – вернуть как можно больше еретиков в лоно католической церкви.

С теми же целями развернули ученики Лойолы свою деятельность и в Польше. На территории Белоруссии была открыта иезуитская коллегия, которая активно вела католическую пропаганду. Прежде всего было объявлено, что соглашение восточной и западной церквей уже достигнуто и закреплено Флорентийской унией 1439 г., хотя к тому времени об этой унии успели забыть и сами католики. На этом весьма зыбком фактологическом основании всем православным предлагалось принять католическую веру как более совершенную. Разумеется, в доказательство «превосходства» католической веры ее проповедники приводили свои доводы. Так, католик Петр Скарга – автор книги о преимуществе католической веры – говорил об универсальности латинского языка в богослужении и общении католиков, о превосходстве латыни над славянскими языками. В некотором отношении он был прав: латинский язык наряду с греческим давно стал одним из основных богослужебных языков, и действительно именно на латыни существовала огромная богословская литература.

У Петра Скарги нашлись весьма толковые оппоненты из числа православных белорусов. Правда, имена многих из них неизвестны, поскольку возражения католикам в то время могли обойтись человеку дорого, но смысл аргументации вполне ясен. Они указывали прежде всего на наличие своей, святоотеческой традиции славянского богослужения, на наличие практически всех необходимых переводов религиозной литературы на церковнославянский язык. На этом основании они отрицали необходимость изучения чужого языка, практически им не нужного. И нельзя не признать, что правда здесь была целиком на стороне православных.

Владение любым языком в полной мере подразумевает прежде всего возможность довести до своих собеседников сложные мысли с соответствующими деталями и нюансами. А такое знание языка возможно лишь при знакомстве с поведением того этноса, который на этом языке говорит и думает, при жизни в соответствующей этнической среде. В противном случае собеседники вынуждены ограничиваться примитивными штампами. Следовательно, навязываемая католиками замена церковнославянского языка на латинский могла привести только к упрощению форм духовной практики. Таким образом, католики, по существу, боролись за снижение интеллектуального уровня населения Восточной Европы, в чем их и упрекали, кстати сказать, не только православные, но и протестанты.

Второй предмет споров католиков с православными породила проблема церковных авторитетов. Латиняне утверждали, и на первый взгляд весьма убедительно, что мнение церковных иерархов, как людей грамотных и знающих, предпочтительнее общего мнения простых прихожан. (Логическим завершением вышеприведенного утверждения, естественно, стал тезис о безусловном авторитете Папы Римского.) Оппоненты Петра Скарги, возражая католикам, ссылались на целый ряд примеров из истории церкви, когда крупные иерархи – Несторий, Евтихий, Македоний – оказывались основоположниками ересей, осужденных церковными соборами. Православные отвергали латинское понимание церковного авторитета и, руководствуясь принципом соборности, требовали оставить за ними право на определение истины, исходя из чувства совести всех и каждого.

Анализируя эти противоречия православных и католиков, можно сделать вывод, что в данном случае под религиозными идеологическими оболочками скрывались два разных мироощущения. Понятно, что при возникших коллизиях жизнь русского населения в Польше стала тяжела[18]. Конечно, существовавшие проблемы могли быть решены, но только при наличии доброй воли обеих сторон, а ее-то как раз и не хватало.

Заметим попутно, что крепостного права как такового в Польше не было: каждый крестьянин мог уйти от пана, если хотел. Но уйти означало бросить все имущество, а часто и потерять личную свободу, потому что личная свобода крестьян ограничивалась жесткой системой налогов. Налоги платились помещику, и если у крестьянина денег не находилось, он становился дворовым человеком. Как видим, отсутствие крепостного права создавало для крестьян условия жизни гораздо худшие, нежели при крепостном праве, имевшем место на Московской Руси. Парадоксально, но отсутствие крепостной зависимости крестьян обрекало их на полное бесправие. Налогами были обложены земли, водоемы, охотничьи угодья, сенокосы и даже православные церкви. Последнее особенно возмущало православных: еврей-фактор пользовался ключами от церкви так же, как ключами от амбара, открывая храм для службы по своему желанию в зависимости от уплаты прихожанами соответствующей суммы.

Конечно, от произвола польских панов и еврейских факторов страдали и польские, и литовские крестьяне, но крестьяне-католики могли договориться со шляхтичами и помещиками – они оставались «своими», несмотря на социальную рознь. У православных же не было такой возможности: польские паны их слушать не хотели, ибо они были «чужие», «схизматики». Именно в силу этого различия ни польские, ни литовские крестьяне никаких крупных бунтов или восстаний против панов, несмотря на всю тяжесть эксплуатации, не устраивали. А православным, напротив, ничего другого делать не оставалось, и с конца XVI в. восстания русских шли одно за другим. Первым поднял мятеж Наливайко (1594– 1596), но был схвачен и казнен в Варшаве. За восстанием Наливайко произошли и другие: Павлюка, Остраницы, Гунн. Апофеозом долгой борьбы православия и католицизма по праву считается восстание Богдана Хмельницкого, положившее начало освободительной войне на польской Украине.